Титус Гроун (Горменгаст - 1)

      Слуги тотчас принялись убирать со столов. Камердинер умел подбирать лакеев - за минуту посуда и недоеденные кушанья были убраны, скатерти свернуты, все исчезло за специальной дверью для слуг, спрятанной за колоннами и потому на первый взгляд незаметной. С той стороны щелкнул, поворачиваясь в замке, ключ камердинер запер дверь. Все.
      Между тем Саурдаст, выглянув в коридор и убедившись, что там никого нет, вернулся на свое место. После чего, ковыряя крючковатым пальцем резные украшения на столешнице, выжидательно уставился на герцога.
      Лорд Гроун молчал еще несколько мгновений, а затем, пронзительно взглянув на библиотекаря блестящими черными глазами, хрипло спросил:
      - Ну? Что там? Говори.
      - Сегодня девятый день месяца, - начал Саурдаст.
      - Ага, - неопределенно согласился аристократ.
      Наступила тишина - Саурдаст нервно теребил пальцами свою длинную бороду.
      - Так вот, девятый, - требовательно сказал Сепулкрейв.
      - Девятый, да, - промямлил хранитель библиотеки.
      - Тяжелый день, - подхватил герцог, - ой, тяжелый.
      Саурдаст, принимая мрачный тон собеседника, повторил:
      - Верно... Девятый день - он всегда слишком тяжелый.
      Неожиданно по морщинистой щеке библиотекаря скатилась крупная слеза. Это было тем более неожиданно, что выражения глубоко посаженных глаз старика было просто невозможно разглядеть. Очевидно, старик и сам удивился собственной слабости, потому что тут же принялся смущенно промакивать глаза руками. После чего судорожно вцепился в принесенные книги. Лорд Сепулкрейв тут же сделал вид, что не видит смятения чувств хранителя библиотеки - он принялся поправлять корону, которая и без того идеально сидела на его голове. Наконец, выдержав приличную дистанцию во времени, он снова положил подбородок на согнутую в локте руку и тихо сказал:
      - Ну, продолжай.
      Саурдаст встал и, сделав несколько шагов по комнате, снова вернулся на свое место. После чего он с неожиданной яростью принялся отставлять в сторону оставленные возле герцога утренние яства. Саурдаст настойчиво расчищал пространство на столе. Наконец, покончив с этим занятием, старик раскрыл три из четырех принесенных инкунабул на заранее заложенных местах и поставил книги на торцы прямо перед собой.
      Книги были особенные. Первая, к примеру, представляла собой распорядок жизни герцога. Находившиеся слева страницы, тщательно разлинованные, были испещрены датами с разными важными пометками, а по правую сторону бисерным почерком значилась полезная информация, как-то: важные дела, о которых ни в коем случае нельзя забыть, указывалась одежда, которую необходимо надевать по тому или иному случаю. Там же указывались возможные варианты развития событий и рекомендации герцогу - как поступить в таком-то и таком-то случае.
      Второй том был, так сказать, рабочим - заметки вносились туда по ходу дела. Том третий содержал в себе списки разных церемоний, описания обычаев, примет и традиций, которые следовало соблюдать. В общем, отраженная гусиным пером на пергаменте жизнь. Понятное дело, что непосвященный человек, заглянув в одну из книг, попросту запутался бы во всех этих записях. Ориентировался в них один только Саурдаст - ведь это, собственно говоря, был его хлеб, не больше и не меньше.
      Следующие двадцать минут библиотекарь ровным голосом перечислял разные неотложные дела, которые полагалось сделать его сиятельству именно сегодня. Лорд Сепулкрейв внимательно слушал, то и дело кивая. Саурдаст же, водя пальцами обеих рук по записям в двух книгах сразу, напоминал, к примеру, что на сегодняшний день запланирована замена давно проржавевших брусьев металлической лестницы, что вела в пруд, в котором разводили карпов для кухни - на 2:37 пополудни, потому что лестница стояла добрых семь десятков лет и даже может еще некоторое время прослужить, но зачем рисковать...
      Наконец, изложив герцогу его график на весь день, Саурдаст замолчал и украдкой посмотрел на часы - до десяти еще оставалось одна минута.
      Герцог Гроун неожиданно бросил на секретаря быстрый взгляд и спросил:
      - Скажи... Ты уже слышал о моем сыне?
      Саурдаст, который в очередной раз с надеждой посмотрел на циферблат, страстно дожидаясь, когда часы начнут отбивать положенные десять часов, пропустил вопрос мимо ушей. Но, посмотрев в лицо лорду Сепулкрейву, он виновато закашлялся. Старик заметил, что даже сквозь оливковый цвет кожи хозяина проступает бледность. Герцог же, схватив со стола серебряную чайную ложку, согнул ее дугой.
      Неожиданно отворилась дверь и в трапезную вошел... Флей.
      - Пора, - объявил камердинер, делая многозначительный жест в сторону не до конца убранного стола.
      Лорд Гроун молча встал и направился к двери.
      Флей, понимающе посмотрев на библиотекаря, торопливо схватил из вазы несколько персиков и, засовывая их на ходу в карман, кинулся вслед за лордом.
      КОЛЕНО ДОКТОРА ПРУНСКВАЛЛЕРА
      Комната Фуксии, как обычно, была завалена всевозможными вещами - книгами, игрушками, разноцветными тряпками. Фуксия жила на втором этаже западного крыла Горменгаста. У стены напротив входа стояла просторная кровать из орехового дерева, два треугольных окна выходили на кварталы лачуг, в которых трудились резчики по дереву, жаждавшие свободы в известный день выбора герцогом трех самых искусно сделанных скульптур. Дальше, где заканчивались кварталы, раскинулись пастбища и сенокосные угодья, за ними - мрачный Дремучий лес.
      Все стены Фуксия облепила рисунками, выполненными углем на плотной желтоватой бумаге. Все рисунки без исключения были необычными - в них отсутствовало чувство пропорции. Скорее всего, объяснялось это тем, что девочка предпочитала рисовать в минуты душевного волнения. Вообще, все, что находилось в комнате - не только рисунки, но и игрушки, тряпки, ящички с красками - свидетельствовало о желании молодой хозяйки почаще бросать вызов занудливому порядку, который наводили повсюду в замке бесчисленные слуги.
      Спальня имела еще одну немаловажную особенность - только отсюда можно было попасть на чердак - святую святых Фуксии. Дверь, что вела из комнаты в крохотную каморку, где начиналась винтовая лестница на чердак, была спрятана за высокой спинкой кровати, так что Фуксии часто приходилось передвигать свое ложе с места на место.
      Дочь хозяина Горменгаста всегда педантично загораживала кроватью дверь на заветный чердак, чтобы кто-нибудь, не дай Бог, не проник туда. Впрочем, подобная мера предосторожности была лишней - во-первых, никто, кроме нянюшки Слэгг, не входил в ее комнату, а во-вторых, даже старая нянька, возжелай она проверить - а какие тайны скрывает девчонка от остальных - все равно не смогла бы вскарабкаться на чердак по неимоверно крутой лестнице с очень узкими ступенями, да вдобавок еще в полной темноте. Сама же Фуксия давно наизусть выучила каждый изгиб лестницы, так что даже бегала по ней, насколько можно было бежать по винтовой лестнице.
      Для детей чердаки вообще всегда представляются настоящим магнитом, особенно, если там что-то лежит. Понятное дело, что каждое поколение хозяев Горменгаста обязательно оставляло память о себе - и не только разными пристройками к замку, но и складированием разного вышедшего из употребления скарба на чердаке. Все это, покрытое толстым слоем пыли, теперь беспорядочными кучами громоздилось под черепичной крышей, и там оставалось еще достаточно места для грядущих поколений - ведь и они, несомненно, достойны увековечить память о себе.
      Чердак состоял из трех основных частей, не считая всяких мелких закоулков - двух длинных галерей, одна из которых лежала чуть выше - на три ступеньки другой, из обширных антресолей. Антресоли соединялись с остальной частью ажурной лесенкой, и при желании там можно было разгуливать, как на веранде. Там же, на антресолях, имелась неприметная дверца, через которую можно было попасть уже на крышу. Чердак был своего рода храмом - храмом секретов Фуксии, которая всегда ревностно соблюдала дистанцию между собой и "другими", как она называла окружающих.
      Судьбе было угодно направить ход событий так, что когда супруга лорда Гроуна произвела на свет "младенца мужеска полу", как записали духовники-хронисты, когда обитатели замка обменивались взволнованным шепотом реальными и мнимыми подробностями о ребенке и состоянии роженицы, только два человека ничего не знали о столь грандиозном событии - уже известный Ротткодд и Фуксия.
      Дочь герцога подошла к висевшему в углу комнаты черному шнуру из плетеного шелка и несколько раз дернула за него. И тут же в дальней комнате - на том конце коридора - резко и требовательно зазвонил колокольчик. Там была комната нянюшки Слэгг, нянька занимала ее уже без малого два десятка лет.
      Между тем солнце играло на крутых шпилях башен и башенок на восточной стороне Горменгаста, заливая бодрящим светом и лачуги резчиков по дереву, которым, как известно, особо радоваться было нечему. Золотой же от света стала и верхушка горы, на склоны которой взбирался Дремучий лес. Небо было удивительно голубым, только кое-где виднелись небольшие пушистые облачка. Что и говорить, день выдался на славу. Именно за этими облачками и следила сейчас рассеянным взглядом Фуксия. Девочка, стоявшая босиком на холодных плитах пола, поежилась.
      - Так, - сказала Фуксия самой себе. - Кажется, их семь штук. Вон два облака. И вон еще - раз, два... верно, еще пять. Всего семь.
      Дочь герцога зябко повела плечами и плотнее запахнула пушистую желтую шаль, после чего дернула еще несколько раз за витой шелковый шнур, призывая няньку поторопиться. После чего, подойдя к пузатому комоду, девочка извлекла из верхнего ящика кусок смешанной с воском черной краски и, слегка прищурив правый глаз, нарисовала на свободном от рисунков участке беленой стены цифру "семь", обвела ее в кружок. Немного подумав, Фуксия приписала возле семерки "облаков" и поставила жирный восклицательный знак.
      Покончив с росписью стен, девочка направилась к кровати, то и дело морщась, когда ступня касалась холодной поверхности пола. Ей оставался до кровати один только шаг, когда дверь распахнулась и нянюшка Слэгг возникла на пороге.
      Завидев няньку, девочка двумя прыжками очутилась возле нее, обняла, дважды поцеловала в щеки, а затем, подтащив к окну, указала на лениво плывущие по небу облака. Нянюшка непонимающе смотрела на небо, а потом поинтересовалась, что же такое, заслуживающее интереса, увидела из окна ее воспитанница.
      - Ну как же, - наивно удивилась девочка, - ты посмотри на облака. Их семь.
      Госпожа Слэгг - именно так именовали ее слуги - посмотрела еще раз в окно, чтобы убедиться, что облаков действительно семь, а не шесть или, предположим, восемь, и снова удивленно посмотрела на Фуксию. Она явно не разделяла восторга девочки.
      - Почему их семь? - затараторила Фуксия, видя, что на лице няньки обозначилось раздражение, - семь - это ведь что-то означает, я так думаю. Что значит семерка, а? Один - почтенная смерть, два - адское пламя, три - сотня горячих коней, четверка - рыцарское звание, пять - рыба, которая приносит счастье, шесть... Что-то я забыла, что знаменует шестерка... А семь, к чему семь-то? Вот восьмерку хорошо помню - что-то о лягушке с мраморными глазами. Девятка... э-э-э, что там обозначает девятка? А, снова забыла. Так, десять... Нет, вспомнила - девятка - башня, стоящая посреди урагана. А семерка... Ну просто как память отшибло.
      Переминаясь с ноги на ногу, Фуксия просительно посмотрела няньке в глаза.
      Нянюшка вытерла кружевным платочком губы и спокойно сказала:
      - Ну что, детка, может, молочка горяченького попьешь? Если да, то говори сейчас, а то мне некогда - кошечек твоей мамы нужно еще покормить. Что делать, если я такая энергичная - вот и просят то одно сделать, то другое... Да, так для чего ты меня позвала? А? Для чего? Говори давай, а то у меня забот полон рот.
      Фуксия, сложив руки на груди, снова внимательно посмотрела в окно, а потом перевела взгляд на безучастную няню:
      - Мне нужен плотный завтрак. Да-да! Очень много еды - сегодня мне придется много думать.
      Нянюшка Слэгг искоса смотрела на бородавку на своей левой руке и по-прежнему хранила молчание.
      - Конечно, ты не знаешь, куда я пойду, - продолжала девочка. - Мне нужно отправиться в одно место, где можно спокойно размышлять.
      - Да, конечно, дорогая моя, - наконец сказала нянька.
      - Так вот, принеси мне на завтрак горячего молока, вареные яйца и поджаренного хлеба... Но только чтобы он был поджарен с одной стороны. Ах, да! И еще мне нужна корзинка яблок - потому что я буду кушать их весь день. Понимаешь, когда я много думаю, то потом все время хочется есть.
      - Хорошо, деточка, - заговорила нянька, - пока я пойду на кухню, ты подкинь дров в камин. Я принесу завтрак и заправлю кровать...
      Фуксия искренне расцеловала старую женщину и, выпустив ее из комнаты, захлопнула дверь с такой силой, что в коридорах потом еще долго стоял гул.
      Заперев дверь, девочка с размаху бросилась на кровать. Повалявшись напоследок несколько минут, она бодро вскочила и принялась натягивать длинные шерстяные чулки, рассуждая сама с собой:
      - Да, сегодня, кажется, я никого не увижу...
      Нужно удалиться в свое убежище и все обдумать, как положено... Взглянув в зеркало, Фуксия заговорщически улыбнулась и подмигнула самой себе, найдя улыбку просто обворожительной. Впрочем, так оно и было на самом деле...
      Но тут, вспомнив, что время не ждет, Фуксия разом перестала улыбаться и засобиралась. И все же время от времени девочка украдкой смотрелась в зеркало - говорят, что она становилась похожей на мать. Покончив с чулками и кружевными нижними юбками, дочь властителей Горменгаста набросила то самое знаменитое кроваво-красное платье, что делало ее заметной уже издалека. Вообще-то платье висело на ней своеобразным колоколом, но часто, чтобы ветер не приподнимал подол и не ставил ее в неловкое положение, Фуксия прихватывала платье зеленым пояском. Просто это платье казалось ей наиболее удобным - за модой девочка не гналась. Во всяком случае, пока.
      Между тем нянюшка Слэгг успела не только приготовить требуемый Фуксией завтрак, но и пройти почти половину пути до ее комнаты. Поднос был довольно тяжел, и руки няньки подрагивали. Завернув за угол, где коридор делал изгиб, Нянюшка остановилась, увидев доктора Прунскваллера. Тот был почти у угла, и столкновение казалось неизбежным. Однако врач обладал профессиональной реакцией, что спасло обоих придворных от столкновения.
      - О-ха-ха, хо-хо, милая, ха-ха, госпожа Слэгг, как драматично, ха-ха, начал свое обычное бормотание лекарь, поправляя очки.
      Вообще-то старая служанка недолюбливала Прунскваллера. Конечно, чужаком в замке назвать его было нельзя - он давно жил тут, но все-таки было в нем нечто такое, что всегда коробило нянюшку. Просто настоящий доктор - такой, каким его представляла себе в идеале нянька - должен был выглядеть не так, как Прунскваллер. Обычно нянюшка вела себя тактично и старалась не демонстрировать людям своего отношения к ним, тем более что она ведь невольно служила примером для подрастающих будущих хозяев Горменгаста. Однако нянюшка подозревала, что за ее спиной лекарь позволяет себе насмехаться над ней.
      И теперь, с неприязнью разглядывая эскулапа, нянька вдруг обнаружила, что никогда еще не видела его аккуратно причесанным (а как же быть тогда с врачебной аккуратностью?). Впрочем, ей-то какое дело до этого? Она должна в первую очередь накормить завтраком ребенка, а остальное ее не касается...
      - Хах-хах-хах! Хе-хе! Нянюшка, позвольте мне подержать ваш поднос, вы же устали, - затараторил доктор. - А вы пока расскажете мне, куда вы пропадали на целый месяц... Что-то я давненько вас не видел, хаха. Обычно всегда встречались где-нибудь на лестнице, а тут... Хах-хаах.
      - Просто ее сиятельство не хотели видеть меня все это время, - сообщила нянька, с укором глядя на врача. - А потому я, сударь, живу теперь в западном крыле...
      - Ах, даже так? - удивленно протянул Прунскваллер и, приняв поднос из рук женщины, осторожно опустил его на пол. После чего, присев на корточки, лекарь выжидательно уставился на нянюшке, поблескивая стеклами очков.
      - Выходит, вы теперь обитаете в западном крыле? В самом деле? - вопросы сыпались из уст врача, как горох из худого мешка. - Ну как же так можно было не желать вас видеть? Вы что - животное какое? Или все-таки человек?
      Бедная нянюшка даже не знала, что ответить на столь провокационные вопросы.
      - Госпожа Слэгг, я хочу ответить на собственный вопрос. Скажем прямо - я знаю вас уже давно. Ну, десять лет уж точно. Конечно, вместе мы не выпивали и не обсуждали жизненные проблемы, но коли я знаю вас давно, то все-таки имею право высказаться. Да, имею право. И скажу определенно - вы не животное. А ну, присядьте-ка на мое колено.
      Не веря своим ушам и одновременно ужасаясь невероятному предложению, пожилая женщина бросила испуганный взгляд вдоль коридора, прикидывая, сумеет ли удрать от назойливого эскулапа. Но в следующий момент он точным движением схватил ее за ноги, и не успела нянюшка глазом моргнуть, как оказалась сидящей на острой костлявой коленке врача.
      - Вы ведь не животное, - повторял Прунскваллер, - так ведь?
      Старуха растерянно затрясла седой головой. Она вообще потеряла контроль над собой.
      - Ну вот, ха-ха, конечно, вы не животное. Скажите тогда, ха-ха, кто вы на самом деле?
      Нянюшка судорожно, как выброшенная на песок рыба, глотнула воздух:
      - Я... я... старая женщина.
      - Вы очень необычная... пожилая женщина. И я не ошибусь, если скажу, что очень скоро вы проявите себя с самой наилучшей стороны, что только докажет окружающим вашу бесценность. Да... - тут последовала пауза, а потом лекарь неожиданно спросил. - А как давно вы видели ее сиятельство, госпожу герцогиню? Наверное, это было так давно...
      - Верно, верно, - простонала нянюшка. - Это было много месяцев назад.
      - Так я и думал, - обрадовано завопил лекарь, - ха-ха, я так и полагал. Но, конечно, вы не задумывались над тем, что делает вас столь незаменимой?
      - О нет, сударь, - воскликнула женщина, с тоской глядя на поднос с остывающим завтраком.
      - Милая моя госпожа Слэгг, скажите, вы любите детей? - с этими словами доктор перебросил няньку с одного костистого колена на второе. - Вы любите детей, этих цветов жизни? Младенцев и побольше? В общем, детей, ха-ха?
      - Детей? - опомнилась нянюшка. - О, они такие прелестные, я готова расцеловать их всех. Такие крошки, умницы, они...
      - Вот и хорошо, - кивнул врач, - хорошо, вы достойная женщина. Готовы расцеловать их всех. Впрочем, этого от вас как раз не требуется. Мне нужно посвятить вас в некоторые... обстоятельства. Вам будет поручено попечение над одним младенцем. Целовать его не стоит, но воспитывать его вам придется. Ха-ха, как звучит - поставить на ноги самого Гроуна.
      Наконец смысл слов лекаря дошел до сознания женщины, и она неистового замахала руками:
      - Ну что вы, сударь, что вы!
      - Да, да, - в тон ей ответил Прунскваллер, - хотя герцогиня и не хочет больше вас видеть, они все равно не могут обойтись без вас. Что делать, так устроен этот мир. Ну да ладно. Попомните мое слово, скоро новый Гроун заявит о себе. Кстати, вы помните, как я принимал роды Фуксии?
      Нянюшка задрожала всем телом, из глаз ее покатились слезы - доктору даже пришлось подхватить старую женщину за талию, чтобы она ненароком не свалилась с не слишком удобного сиденья.
      - Я мало что помню, сударь, - бормотала несчастная нянька, - и вообще кто бы даже мог подумать?..
      - Вот именно, - воскликнул Прунскваллер. - Впрочем, мне пора идти. Но сначала я должен нижайше попросить вас освободить мое колено, мой коленный сустав, говоря врачебным языком. Скажите-ка пока, что вам известно о теперешнем состоянии ее сиятельства?
      - Ничего, ничего, - возмущенно затрясла головой пожилая женщина. - Никто не считает нужным что-то говорить мне.
      - И тем не менее все заботы лягут на вас, - загадочно сообщил доктор. Ведь вы сами говорите, что любите возиться с малышами? Так ведь?
      - Верно, верно, сударь. Хорошо бы понянчиться с ребенком, тем более в это тяжкое время.
      - Вы уверены, что это на самом деле так?
      - О да, да, конечно. В самом деле так. Такое божье благословение. Неужели мне правда доверят ребенка? Вы не шутите?
      - У них все равно нет выбора, - сказал доктор неожиданно серьезно. - Да, кстати, как там Фуксия? Как вы полагаете, она догадывается о чем-нибудь?
      - Да что вы, избави Бог говорить такое, - ужаснулась старуха. - Она же почти не выходит из комнаты, разве только по ночам. И ни с кем не разговаривает... Кроме меня, конечно. С какой стати она должна знать все это?
      Прунскваллер, бесцеремонно ссадив женщину с колена, резко вскочил на ноги:
      - Весь Горменгаст только и болтает об одном и том же. Говорят, что западное крыло... Ха-ха, в котором живут сестра и нянька новорожденного. Ничего, скоро ажиотаж пройдет, и народ перестанет трепать языками, ха-ха.
      Врач собирался было идти дальше по своим делам, когда нянюшка Слэгг с несвойственной ей бесцеремонностью схватила его за рукав:
      - Сударь, прошу, постойте.
      - Что такое? - оторопел эскулап. - Нянюшка, что с вами? Говорите, но только живо.
      - Э-э-э-э... Как... она? - Ну, ее сиятельство?
      - Здорова, как бегемот, - прыснул врач, торопливо отскакивая в сторону и полурысью бросаясь в сторону покоев герцогини.
      Как во сне, нянюшка взяла с пола поднос с остывшим завтраком и направилась к комнате воспитанницы. Рассеянно постучалась она в дверь, не слушая, раздастся ли из-за резных филенок приглашение войти или скрип ключа. Только теперь смысл сказанного Прунскваллером начал доходить до сознания пожилой женщины. Она снова, как и в далекие времена, сможет заниматься пестованием наследника рода Гроунов. Все повторится сначала - и купание беспомощного розового тельца, и стирка пеленок-распашонок, и придирчивый выбор кормилицы из обитательниц предместья. Ей снова доверят младенца, она снова будет иметь решающее слово во всем, что касается нового человека, будущего мужа и защитника.
      Госпожа Слэгг рассеянно постучала в дверь еще несколько раз, но ответом ей было только молчание. Тряхнув головой, нянюшка пришла в себя и увидела сложенный вдвое клочок бумаги, просунутый в щель двери. Поставив поднос на пол, нянька развернула бумагу и прочла знакомые, но трудно разбираемые каракули: "Прости, но тебя пришлось бы ждать до Страшного Суда. Я ушла".
      Нянюшка рассеянно подергала дверную ручку, хотя знала, что дверь уже заперта. Махнув рукой, старуха оставила поднос у двери (а вдруг девчонка проголодается и вернется?) и заторопилась обратно в свою комнату - предаваться мечтам о лучезарном будущем. Выходит, не так уж она и устарела, коли еще кому-то нужна.
      НА ЧЕРДАКЕ
      Фуксия напрасно ждала няньку с обещанной снедью и, потеряв терпение, открыла ящик комода, где хранила припасы на "черный день" - половину хлебной горбушки, превратившейся в сухарь, и кувшин с медовым напитком. Там же покоилась деревянная коробочка с финиками, подаренная ей Флеем несколько недель назад, и две уже успевших сморщиться груши. Девочка бережно извлекла провизию и завернула ее в чистую тряпицу. После этого оставался совсем пустяк - зажечь свечу и отодвинуть кровать от стены. Обе процедуры она выполняла уже не раз, потому сейчас все было исполнено в самом лучшем виде. Фуксия осторожно открыла дверцу, и из каморки пахнуло пылью и чем-то сухим, неживым. Девочка подхватила узелок с едой, свечу и осторожно ступила на лесенку. Потом, обернувшись назад, закрыла за собой дверцу и для верности накинула крючок. Конечно, дверь в ее комнату и так заперта, но с двумя запорами оно все-таки будет надежнее...
      Взобраться на чердак было делом двух минут. Подняв свечу на уровень лба, девочка настороженно оглядела свои владения - все как будто по-старому.
      Сердце дочери хозяев Горменгаста учащенно забилось - она теперь могла вздохнуть спокойно, попав в родную стихию. Наверное, те же самые чувства испытывает ныряльщик, погрузившись, наконец, в глубины моря, видя вокруг себя рыб и кораллы. Ныряльщик знает - он здесь как дома, ничто и никто не может потревожить его, как на суше.
      Похожие эмоции одолевают и художника, творящего в одиночестве и тишине. Он глядит на распростертое перед ним полотно и представляет себя частью картины. Сейчас он тоже где-то там, в своем мире, куда нет ходу никому другому. И пусть на улице плохая погода, пусть на окне лежит толстый слой пыли - художник ничего не видит, потому что он как бы рождается заново, он вкладывает частицу себя в новую картину, он любит, в конце концов...
      Как все эти люди чувствуют себя в своей стихии по-настоящему дома, так и Фуксия отдыхала душой только на чердаке. Он стал для девочки всем.
      Под крышей замка царила темнота, без свечей никак нельзя было обойтись, хотя тут и там тьму прорезали тонкие лучики света, проникавшие через старую, кое-где потрескавшуюся черепицу. Пламя свечи слабо разгоняло темноту, но все же было хоть каким-то подспорьем. В пыльном воздухе стремительно носились серебристые моли.
      Фуксия шла вперед, и лучи света то падали ей на лоб, то выхватывали кусочек красной материи на рукаве или подоле платья. Девочка посмотрела направо - где-то тут должен стоять у стены старый музыкальный орган. Конечно, теперь на нем не сыграешь - не хватает части клавишей, да и звуковые трубы давным-давно лопнули. Кстати, неподалеку находилась реликвия почище органа неимоверно густая паутина, плод трудов многих поколений пауков. Фуксия затруднялась сказать даже приблизительно, как долго создавалось это творение природы, более густое, чем ее шаль. Дочь герцога поторопилась дальше - делать тут ей было нечего, темно и полно пыли. Она поднялась по скрипучей лестнице на антресоль. Здесь было светло - свечу можно было задуть - и было несколько окошек с потемневшими от непогоды ставнями. Если раскрыть эти ставни, то можно видеть далеко внизу бесчисленные приземистые домики, сады и огороды, людей, снующих туда сюда, как муравьи. Кварталы лачуг, разделенные широкими мощеными булыжником дорогами, казались кусками неровно нарезанного пирога. Здесь, на антресоли, и любила проводить время девочка. Ей нравилось все - стремительные стрижи, со свистом рассекающие воздух в нескольких метрах от окна, и разное барахло, сваленное у стен, и покрытые пылью корзины. Вот, к примеру, голова игрушечного льва. Конечно, когда-то этим львом играл кто-то из ее далеких предков.
      Антресоль была длинной и узкой. Если идти направо, то через какое-то расстояние, знала Фуксия, наткнешься на совершенно пустой угол. Там, конечно, делать особенно нечего. То ли дело у окон. Высотища-то какая. Она вновь посмотрела в сторону выстроившихся у стены корзин - содержимое части из них она уже успела просмотреть. Там и в самом деле хранились несметные богатства помятые (конечно, в битвах) шлемы, бамбуковые палочки, гнутые резные ножки столов, шкатулки, игрушки, пуговицы, не догоревшие свечи, игральные кости, обрывки пергаментов и тупые ножи. Тут же к стене был прислонен огромный рассохшийся барабан с наброшенной на него пыльной шкурой медведя. Пусть она пыльная, думала девочка, но зато зубы в пасти зверя и сейчас выглядят устрашающе. Да, здесь в самом деле можно отдыхать. Кто, скажите, посмеет помешать ей с разбегу прыгнуть на старинный продавленный диван с облупившейся позолотой? Она может лежать на нем, сколько угодно. Да еще придвинув корзину, перебирая ее содержимое...
      Но сегодня Фуксия не собиралась задерживаться здесь слишком долго. Взглянув последний раз в окно, она направилась влево. Как и следовало ожидать, через двенадцать шагов показались ступеньки, ведущие во вторую галерею чердака. Жаль только, что отсюда нельзя было увидеть нижний уровень - перила на этой лестнице, тоже винтовой, были слишком высоки. Фуксия стала медленно спускаться по ступенькам, с сожалением в последний раз оглянувшись на окно с видимым в него кусочком неба.
      Здесь, во мраке, все происходящее в Горменгасте казалось жизнью из другого мира. А у нее был собственный мир, вполне умещавшийся в пределах чердака. Фуксия представляла, как в темноте вокруг нее движутся давно придуманные ею люди, как они танцуют, шутят, смеются, рассказывают друг другу различные занимательные истории.
      Девочка постояла немного, а потом направилась дальше, к цели своего путешествия - на громадный балкон, куда вели двадцать ступенек. Ступени были крутые и расшатанные, по ним нужно было идти осторожно. Кроме того, Фуксия несла с собой провизию и свечу, нужно было не уронить эти столь необходимые в уединении на чердаке вещи.
      Наконец последнее препятствие осталось позади, Фуксия вцепилась пальцами в полированные перила. Внизу, как всегда случалось в такие минуты, в ее воображении ее ожидали пять персонажей. Первым был, конечно, Манстер - он большой пересмешник, но ведет себя, тем не менее, очень тактично. Вот он пробирается по покрытому слоем пыли полу и, подойдя к балкону, учтиво наклоняет голову в знак приветствия. А потом Манстер примется, как обычно, отыскивать свой набитый золотом бочонок. Вторым пойдет Дождевик - как всегда, с низко опущенной головой и сложенными за спиной руками. За ним семенит на привязанной к ошейнику цепочке тигренок...
      Однако теперь Фуксии было не до этих персонажей - и потому она прошла мимо высокого кресла, в котором обычно сиживала, мысленно размышляя о придуманных друзьях. Потянув на себя болтавшуюся на одной петле дверь, девочка оказалась в третьей галерее чердака.
      Положив узелок с провизией на столик в углу, Фуксия легким движением распахнула решетчатые ставни окна. Потом девочка наклонилась, чтобы подтянуть сползший чулок. Эта комната тоже была особенная - тут она любила размышлять о собственном житье-бытье. И порассуждать вслух, даже поспорить с собой - все равно тут никто ее не услышит. Вот и теперь, выглянув в окно и осмотрев крыши соседних зданий, Фуксия медленно протянула, словно наслаждаясь звуками собственного голоса: "Я одна!" И тут же, положив локти на подоконник, добавила: "Одна! Мне хо-ро-шо! Никто мне не помешает. Не то, что в комнате. Никто не станет поучать, как я должна вести себя, потому что я леди. Нет! Тут я могу делать все, что захочу. Тут хорошо. Никто не знает, где я. И Флей не знает. Папа тоже не знает. И мама не подозревает даже. Никто, никто не знает, даже нянюшка. Только я - я сама знаю, куда мне идти и как вести себя. Я всегда здесь. Не сосчитать дней, в которые я уже приходила на чердак. И впереди еще много дней, когда я буду приходить сюда и вот так вот облокачиваться о подоконник. Как хорошо быть одной! А теперь...".