Титус Гроун (Горменгаст - 1)

      Да, кухня нужна, как ни крути... Но от вульгарности им все же не мешало бы избавиться. Не хотят, зажрались, черти.
      Сверху, на небольшом расстоянии от пола, висели мешки с мукой - чтобы до них не добрались вездесущие грызуны. Промелькнули два худосочных юноши с зелеными шарфами на шее - кто такие, почему не знаю, хотелось воскликнуть старику. Но тут же он прикусил язык - а то окружающие подумают, что у него начались провалы в памяти. Это ведь соусники - они соусы приготовляют. Часто мясо, даже идеально приготовленное, вообще не идет без соуса. Нужные люди. Флей отечески улыбнулся одному из пареньков, видя, что глаза того так и светятся от радости. Конечно, он счастлив за господ.
      И тут старик невольно остановился - прямо перед ним одетый в красно-зеленый кафтан карлик-лилипут что-то толок в ступе. Поймав на себе взгляд Флея, карлик дружески оскалил зубы и что-то крикнул. Что именно камердинер герцога не разобрал, тем более что его внимание теперь было отвлечено тем, что он давно хотел увидеть в этой кухне. Иначе бы он, разумеется, не пришел сюда...
      НЕВЫНОСИМЫЙ ЗНОЙ
      Шеф-повар Горменгаста, задумчиво поглядывая на только что принесенную из винного погреба бутылку с вином, произносил длинную речь, обращаясь к группе поварят. Мальчики, одетые все как один в белые халаты и белые же пышные колпаки, с полуоткрытыми ртами внимали начальнику. Время от времени поварята поглядывали вокруг - на пылающие плиты и кипящие котлы, словно желая поскорее вернуться к своим прямым обязанностям. Флей, приблизившись к поварам, с удивлением и негодованием понял, что главный повар тоже пьян. Какой же пример подает он подчиненным. Но шеф-повар явно был в чудесном настроении, и мнение слуг, пусть даже близких к особе его сиятельства, интересовало его меньше всего.
      Потом поварята взяли в руки чаши - несомненно, в них тоже было вино. Поварам было чему удивляться - впервые за все время начальство не подгоняло их за работой, а разрешило не только сделать перерыв, но и продегустировать - в открытую - вина из герцогского подвала. Камердинер с раздражением вслушивался в возгласы, которые позволяли себе парни. Боже, какие вольности они осмеливались болтать. А шеф-повар словно и не слышит. Как можно пить в такой зной? - организм вообще не сможет противостоять опьянению, а рабочий день далеко не завершился. И тут же выругал себя уже в который раз - сегодня же необычный день. И потом, какое ему дело до пьянки поваров - случись что не так, отвечать-то будет шеф-повар.
      Однако не только он, но и главный повар замка - звали его Свелтер - следил за обстановкой. У шеф-повара и камердинера герцога была давняя неприязнь, а потому, завидев Флея краем глаза, повар, знавший чистоплюйство недруга, принялся подзадоривать подчиненных: "Пей до дна! Ух! Такой день! Гуляем, братцы!". И Свелтер радостно расхохотался, представляя, что делается теперь в душе "жалкого подхалима", - именно так именовал он про себя Флея.
      Но вообще-то камердинер герцога пришел на кухню не просто ради праздного любопытства. Он должен был лишний раз показать бездельникам с поварешками, что даже в такие дни он, как приближенное к господам лицо, не позволит работать спустя рукава. Пусть знают порядок.
      Сам Свелтер давно уже заприметил камердинера - заприметил, но виду не подал. И потому теперь нарочито громко хохотал и обращался с подчиненными подчеркнуто панибратски - так как знал, что именно такая манера поведения для Флея - как острый нож в сердце.
      Падавшие из высоких стрельчатых окон лучи света умудрялись каким-то образом разрезать клубы пара и дыма, стоявшего на кухне столбом. Флей ехидно отметил, что главный повар одет в поношенный халат, да к тому же нестиранный. Ну, совсем разболтался.
      И тут луч света, только-только проникший в окно, особо ярко осветил стол, за которым происходило все это безобразие. Пролитое на столешнице красное вино казалось кровью. Потом солнце исчезло, но через несколько минут появилось снова.
      Из задумчивости Флея вывели звуки перебранки сразу нескольких кухарок, причем с их губ слетали такие ругательства, что даже камердинер, видавший виды, поразился. Нет, решил он про себя - уж лучше быть в обществе Ротткодда. Пусть тот невыразимо скучен, замкнут - но зато признает какой-никакой порядок. Но коли он пришел сюда, нужно выполнить до конца свою миссию. И, встав у массивной колонны, где его трудно было заметить в этом чаду, Флей наблюдал, как шеф-повар поднялся и, шатаясь, приподнял руку, требуя от юных собутыльников тишины. И он заговорил - в его голосе не было обычной строгости. Возможно, отчасти благодаря не только знаменательному событию, но и из-за вина. Свелтер говорил отрывисто, то и дело икая.
      - С-слушайте вс-с-се, - от избытка нахлынувших чувств повар рванул халат на груди, и пуговицы брызнули во все стороны, причем одна поразила сидящего на стене таракана. - Слушайте внимательно. Я говорю. Кто не слышит, пусть подойдет ближе. Все, все ближе. Малыши, давайте, давайте, мои хорошие.
      Поварята, и сами нетвердо стоявшие на ногах, тем не менее не потеряли контроль над собой - они послушно двинулись вперед на несколько шагов, чтобы не разжигать в начальнике гнева.
      - Вот так, мои хорошие, - вещал Свелтер, неестественно вращая глазами. Ведь мы одна большая семья... Верно я говорю? На кухню всегда отбирались самые достойные...
      После чего главный повар замка засунул руку в один из своих бездонных карманов и извлек непочатую бутылку вина. Удивительно ловко вытянув зубами длинную пробку, Свелтер поднес горлышко бутылки к губам и принялся жадно пить. Бутылка ходуном ходила в его руках, вино лилось по подбородку, капало на халат.
      Поварята радостно кричали:
      - Пей до дна, до дна!
      Ополовинив бутылку, шеф-повар заткнул горлышко пробкой и водворил посудину обратно в карман.
      Наконец Свелтер снова поднял руку, и подчиненные его тут же притихли в ожидании новой речи, которая, конечно, не заставила себя ждать.
      - А ну, голубчики... Быстро скажите, кто я такой? Быстро, не придумывайте ничего.
      - Свелтер, Свелтер вы, господин!
      - Это все, что вам известно? Ну вы даете! Тихо, я сказал. Я... я сорок лет служу на кухне, и я... Я честен и лжив, я дождь и солнце, песок и опилки, я... что мне ни дайте, хоть землю, я даже из нее приготовлю такое блюдо, что пальчики оближете.
      - Что прикажите приготовить из земли? С каким соусом, как вы сказали? ревели восторженные ученики. - Конечно, мы приготовим. Пожарить или потушить? Это будет замечательное блюдо.
      - Тихо! - грохотал шеф-повар. - Всем тихо. Ах вы, ангелочки мои. Исчадия ада. Идите поближе, и я скажу, кто я такой на самом деле.
      Между тем один из мальчиков, по какой-то причине не принимавший участия в общем веселье, вытянул из-за пазухи странный предмет - напоминавший курительную трубку. Предмет был искусно выточен из древесного корня. Флей обратил внимание на лицо паренька - ничего не выражающее, только в его глазах вроде как затаилась ненависть.
      - Слушайте все, - продолжал грохотать шеф-повар. - Я скажу, кто я такой на самом деле. Скажу, а потом спою песню, и вы сразу все поймете, мои куриные котлетки.
      - Песня! Песня! - поддакивали ученики.
      - Во-первых, - шеф-повар, резко качнувшись в сторону, только в самый последний момент сумел удержаться на ногах, - во-первых, я не просто Абиата Свелтер... Я, если хотите знать, символ изобилия и щедрости. Я - отец щедрости. Повторите, кто я такой?
      - Убиата Свелтер, - высоким голосом крикнул один из поварят.
      Шеф-повар обвел присутствующих покрасневшими мутными глазами и раздраженно воскликнул:
      - Абиата, вот кто! Ну-ка, повторите, как правильно звучит мое имя?
      - Абиата, - закричал тот же юный голос.
      - Вот то-то же. Так вы слушаете, мои салатики, о чем я говорю?
      Ученики тут же наперебой загалдели, давая понять, что слушают его с напряженным интересом.
      Перед тем как продолжить содержательный рассказ, Свелтер счел нужным снова приложиться к бутылке с вином. Видимо, шеф-повар решил в очередной раз поразить присутствующих, и это ему удалось. Он зажал зубами горлышко бутылки и задрал голову, так что бутылка сама торчала в его рту. Несколькими мощными глотками осушив посудину, повар мотнул головой, и бутылка отлетела далеко в сторону. Жалобный звон разбитого стекла тут же был заглушен восторженным ревом одобрения.
      - Еда, - продолжал Свелтер, то и дело пьяно икая, - и питье. Они радуют нас, но в конечном счете что они значат? Все пустое! Эй, подойдите ближе, и я вам спою. В этой песне вся моя душа. Старая песня, таких теперь не услышишь... Песня для сердца... Ближе, ближе подойдите.
      Поварята и так уже были почти вплотную к своему начальнику, и потому теперь они только задвигались, изображая, что подходят еще на несколько шагов, после чего наперебой принялись упрашивать его поскорее затянуть песню.
      - Какие милые вы ребята, в самом деле, - тупо повторял пьяный Свелтер, протирая глаза. - Вы только внимательно слушайте. Такая песня способна поднять мертвеца... из могилы. Споем и заставим их подняться. Представляете, как расстроятся могильные черви? О, а где же Стирпайк?
      - Стирпайк, - дружно загалдели ребята, вертя головами по сторонам. Стирпайк? Господин, он где-то рядом. А, вот же он. Вот, за колонной.
      - Тишина, - возвестил шеф-повар, глядя на высокого худого паренька, которого услужливые руки уже извлекли из-за колонны.
      - Вот он, господин. Вот он.
      Юноша по имени Стирпайк выглядел осунувшимся и несчастным на фоне развеселой толпы.
      - Стирпайк, я буду петь для всех. И особенно для тебя, - забормотал шеф-повар, опираясь рукой на колонну, на которой блестели капли сконденсировавшейся влаги. - Для тебя, новенький. Для всех вас, отвратительные вы создания, нахалы из нахалов и низменнейшие из низменнейших существ в этом заповеднике пороков.
      Слушая столь витиеватые обращения, поварята одобрительно галдели.
      - Только для тебя, радость моя. Слушай внимательно, и потом не говори, что ничего не слышал. Этой песне сто лет, ее нужно прослушать хотя бы раз в жизни.
      Казалось, Свелтер вообще забыл, о чем собирался петь. Глядя на свои вспотевшие руки, он вдруг просиял и тотчас вытер их о пышную шевелюру одного из сидевших поблизости учеников. А потом снова уставился на Стирпайка.
      - Как ты думаешь, мое солнышко, почему песня моя будет звучать именно для тебя? Скажи, как ты думаешь? У тебя такие большие уши, они должны многое улавливать. Ведь не для того же они созданы, чтобы тебя таскали за них старшие? Вот то-то и оно. Я знаю, ты усердный ученик, все подмечаешь и за всем следишь. И даже сейчас ты смотришь на меня... Так. Как ты думаешь, моя ласточка, почему песня предназначена именно для тебя?
      После чего, вытерев вспотевшее лицо рукавом, Свелтер задумался - похоже, он и сам не знал ответа на свой вопрос. Потому-то он не ожидал от юноши ответа, а ждал, как станет развиваться ситуация, чтобы повести себя таким образом, который опять гарантировал бы ему всеобщее внимание.
      Стирпайк был трезв. Он смотрел на Свелтера - который, между прочим, не далее как вчера огрел его половником по голове за какую-то провинность. И потому ему все равно ничего не оставалось делать, как просто стоять на месте, терпеливо снося тычки товарищей и пьяное бормотание начальника.
      - Милый мой Стирпайк, - наконец заговорил шеф-повар, - песня эта предназначена для самых настоящих чудовищ... А ты у нас как раз чудовище... почти чудовище, будь ты раза в два шире в плечах... Да что ты встал так далеко от меня? Иди поближе, я тебя не съем, закуска мне вроде бы ни к чему...
      Кажется, выпитое только-только начинало окончательно сказываться на поведении шеф-повара. Хоть он по-прежнему опирался на колонну, теперь тело его опасно покачивалось из стороны в сторону, грозя опрокинуться на стол.
      Стирпайк молча смотрел на начальника, а тот поводил по сторонам пьяными глазами. Круглое лицо его блестело от пота.
      Наконец Свелтер открыл рот, что, как было видно, далось ему ценой напряжения сил:
      - Да, я... я Свелтер. Великий Абиата Свелтер... Повар его сиятельства. Без меня все вы никуда не годитесь. Я сорок лет копчусь на этой кухне... Э-э-эх, каждая крыса меня тут знает. Я мастер - высший класс. Ух!
      Повар опустил голову на грудь, а ученики - самые благодарные на свете слушатели - по-прежнему напряженно смотрели на него и ждали, что же будет дальше. Однако тот, сумев выдавить только "мои маленькие...", замолк и, казалось, теперь надолго.
      Ученики зашептались - им, кажется, надоело сидеть.
      - Эй, вы меня слушаете? - неожиданно вскочил Свелтер.
      - Конечно, господин. Разумеется. И с нетерпением ожидаем вашей песни.
      Свелтер наклонил голову и поднял левую руку. Другой рукой он попытался оттолкнуться от спасительной колонны и зашевелил губами - явно имея намерение затянуть обещанную песню, в которой, по его уверениям, содержалась мудрость веков.
      Флей терпеливо наблюдал за происходящим. Он заметил, как неожиданно шеф-повар ссутулился и начал оседать вниз. Все тут же замолчали. Из горла Свелтера донеслось странное бульканье, но вряд ли кто из присутствующих с уверенностью мог сказать, что это были начальные слова обещанной песни. В следующий момент главный повар, отслуживший, как он любил повторять, сорок лет на кухне, без чувств повалился на пол.
      КАМЕННЫЕ ДОРОЖКИ
      Флей содрогнулся от негодования - шеф-повар свалился на замусоренный пол, и ученики окружили его. Конечно, теперь они могут сколько угодно потешаться и имеют на то полное право. Хватит с него отвратительных зрелищ. Смачно сплюнув на пол и резко оттолкнув в сторону зазевавшегося поваренка, камердинер широкими шагами направился к другой двери - напротив той, через которую он вошел в кухню. Не обращая внимания на суматоху, возникшую из-за неожиданного для поваров падения их начальника, Флей пошел дальше, решив в обозримом будущем больше не заглядывать на кухню. Ну, разве только что по острой необходимости...
      Со стороны камердинер герцога походил на журавля. Серо-черный камзол его, кое-где заплатанный, был изрядно поношен. На узких плечах громоздилась продолговатая голова с длинным носом - ни дать, ни взять птица. Костистое лицо цвета старого почтенного пергамента было обычно хмурым - потому, возможно, у Флея не было друзей.
      Теперь камердинер шагал по направлению к комнате, в которой находился лорд Сепулкрейв - оставшийся один впервые за несколько недель. В это время, пока старик мерил шагами бесконечные коридоры замка, в своем Барельефном зале храпел Ротткодд - ставни на окне были по-прежнему закрыты, отгораживая смотрителя скульптур от воздействия внешнего мира. Гамак все еще мерно покачивался - с тех пор, как Ротткодд, проводив незваного гостя, поспешно запер за ним дверь на ключ и радостно плюхнулся на свое лежбище. Лучи солнечного света умудрялись-таки протискиваться сквозь дощечки ставен, однако это обстоятельство не мешало смотрителю скульптур продолжать так некстати прерванный отдых.
      Тот же солнечный свет наполнял кухню, где все по-прежнему шло своим чередом. Солнце особенно рельефно освещало ту самую колонну, о которую еще совсем недавно облокачивался шеф-повар, теперь перенесенный заботливыми подчиненными в более приличествующее для отдыха место.
      Постепенно становилось все жарче, так что люди, не занятые на кухне непосредственно работой, перешли в прохладные помещения.
      Стирпайк, наблюдавший от начала и до конца старания шеф-повара произвести впечатление на подчиненных своим красноречием и осведомленностью, теперь бежал по коридорам - ему было все равно куда бежать, мальчика одолевало одно только желание - поскорее глотнуть свежего воздуха.
      На ходу Стирпайк осознал, что он забежал куда-то не туда - в этой галерее он, кажется, прежде не бывал. Впрочем, это было сейчас не слишком существенно, главное - выбраться наружу. Однако выбраться отсюда было как раз непросто - по обе стороны галереи тянулись однообразные проходы, освещенные пылающими шандалами или оплывающими свечами в залитых воском подсвечниках. Стирпайк долго кружил по галереям, но выхода так и не нашел. Несколько раз натыкался он на запертые двери, но там, скорее всего, были какие-нибудь кладовые. Самое страшное, что он даже забыл, откуда именно пришел. Он поднимался по лестницам и опускался по ним несчетное число раз, так что теперь затруднялся даже предположить, где находится - выше уровня земли или ниже. И тут явилось спасение - в виде... старика Флея. Да, это на самом деле было так. Едва только Стирпайк увидел вечно хмурого камердинера, как смекнул - если тот куда-то идет, то наверняка к выходу. Он тут живет чуть ли не с рождения, знает все ходы и выходы. Прячась, насколько это было возможно, паренек следовал за ним, моля всемогущие силы, чтобы Флей только не обернулся. Иногда свечи были укреплены на слишком большом расстоянии друг от друга, и Стирпайку приходилось напрягать слух, чтобы уловить еле слышные шаркающие звуки шагов старика. Не хватало только потеряться тут. Но пока пареньку удавалось следовать незамеченным за Флеем, что вселяло в его сердце надежду. На ходу Стирпайк досадовал на собственную неосторожность - угораздило же его так неосмотрительно заблудиться. На фоне горящих свечей и факелов старик казался вороньим пугалом. Стирпайк ужасно устал - еще на кухне, ведь прежде, чем выслушивать пьяные откровения шеф-повара, ему пришлось много возиться с работой, а потом еще дышать всеми кухонными испарениями. К тому же его окончательно добило долгое блуждание по коридорам. Ведь ему едва исполнилось семнадцать. Он чувствовал себя чужим даже среди ровесников-поварят. И теперь, двигаясь короткими перебежками вперед, он испытывал одно-единственное желание - выбраться на свежий воздух и спрятаться где-нибудь, чтобы отдохнуть сегодня его наверняка уже никто не хватится. Однако этому желанию не суждено было исполниться - задумавшись, Стирпайк начисто забыл об осторожности, и именно это его погубило. На очередном повороте он зацепился пряжкой башмака об острый камень и с грохотом повалился на пол. Флей тут же остановился и обернулся, инстинктивно хватаясь за висевший на поясе нож. Но на него так никто и не напал, и тогда старик, щурясь на яркий свет висевшей прямо над головой огромной свечи, осторожно спросил:
      - Эй, кто здесь?
      Ответа не последовало. Флей подумал и медленно направился назад - он все равно не успокоился бы до тех пор, пока не проверил - откуда мог исходить странный шум. Однако дальше, как назло, был большой неосвещенный участок. Но тут же камердинеру пришла в голову простая идея - сняв со стены медный подсвечник с горящей свечой, он двинулся по коридору и через десяток шагов наткнулся на распластанного на пыльном полу человека.
      Подойдя вплотную к Стирпайку, старик остановился, и тут же в воздухе повисла зловещая тишина. Паренек уткнулся лицом в пол, и у Флея даже мелькнула мысль - а может, он потерял сознание? Во всяком случае, ждать не имело смысла, и носком башмака старик перевернул его на спину. От толчка Стирпайк пришел в себя и приподнялся на локте, испуганно вглядываясь в склонившееся над ним лицо.
      - Где я? Где я? - зашептал он ошалело.
      - Один из щенков Свелтера, - тут же определил для себя Флей, пропуская вопрос мимо ушей. - Э, ты, кажется, из кухни? А ну, вставай, чего разлегся! Что ты тут делаешь?
      - Я сам не знаю, где я, - слабо отозвался парнишка, чувствуя себя загнанным зверем. - Я заблудился. Честное слово. Мне бы на свет выйти...
      - Я спрашиваю, что ты тут делаешь? А ну отвечай! Ведь кухня далеко отсюда. Говори!
      - Но я случайно оказался тут. Выведите меня на свет, я обещаю, что никогда больше не приду сюда.
      - На свет? Куда ты хочешь?
      Стирпайк наконец-то пришел в себя, хотя в голове у него по-прежнему была тяжесть, да и тело ломило. Он был наблюдателен - еще в кухне заметил, с каким презрением этот человек смотрит на его начальника, и потому теперь поспешно сказал:
      - Мне все равно куда... все равно. Только бы подальше от господина Свелтера - он ужасен.
      Флей несколько мгновений вглядывался в лицо паренька, не зная даже, что сказать. Наконец он спросил - чтобы только не молчать:
      - Ты что, новенький?
      - Я-то? - спросил Стирпайк жалобно.
      - Ты, ты, - с легким раздражением подтвердил старик. - Я спрашиваю, ты новенький на кухне?
      - Мне семнадцать лет, господин, - затараторил подросток - но на кухне я, верно, недавно...
      - Как давно? - настаивал камердинер.
      Стирпайк уже освоился с манерой самого главного слуги замка коротко выражать свои мысли, и потому довольно бойко отозвался:
      - С прошлого месяца, господин. Как мне хотелось бы уйти от ужасного Свелтера.
      Последнее предложение, несомненно, было своего рода козырной картой старик, по идее, должен был клюнуть...
      - Говоришь, заблудился? - в голосе Флея по-прежнему звучала полная бесстрастность. - Ха-ха, заблудился на каменных тропинках. Как забавно - один из прихвостней Свелтера заблудился на каменных тропинках. Да, бывают в жизни забавные моменты.
      - Свелтер - просто пень, - выпалил мальчик.
      - Вот это верно, - сразу посерьезнел камердинер. - Так что ты там вытворял?
      - Вытворял, господин? - изумился Стирпайк. - Когда?
      - Ты что, не веселился вместе со всеми? - не поверил своим ушам старик. Там ведь все веселились.
      - Я не веселился, - признался паренек.
      - Как не веселился? В такой день. Да это же почти бунт.
      - Нет, только господин Свелтер веселился...
      - Свелтер, Свелтер, заладил тут... Оставь это имя там, где ему и положено быть - в дерьме и грязи. Здесь, на моих каменных тропинках, даже не упоминай этого имени. Я по уши сыт твоим Свелтером. И попридержи язык. Так, возьми свечу. Обеими руками, и не дрожи. Вот так, теперь поставь ее на место. Ну все, пошли. Налево. Теперь прямо... Налево, там будет поворот налево - сверни в него. Вот так. Теперь прямо, дальше направо. Тут ступени где-то должны быть не свались. Ага, поскользнулся? Я говорил - осторожно. Что за молодежь пошла никакой внимательности. Я преподам тебе урок, чтобы в день появления наследника рода Гроунов на твоем лице не было траурных улыбок. Все, теперь прямо.
      Стирпайк повиновался распоряжениям, не говоря ни слова...
      - У Гроунов народился ребенок, - продолжал бурчать Флей, и концовки его фразы мальчик не разобрал. - Да, народился, - неожиданно голос камердинера поднялся на высокую ноту. - А ты шастаешь, сам не зная, где. Совсем не стало почтения к господам. Ты хоть понимаешь, что означает появление нового мужчины в семье? Тебе уже семнадцать, а мозги, что у сосунка. Эх! Так, теперь направо... направо, я сказал. Ты что - оглох? Видишь впереди арку? Да? Значит, все в порядке. Э, ты, кажется, сказал, что не любишь Свелтера?
      - Не люблю, господин.
      - Гм, забавно-забавно... Ну-ка, подожди.
      Стирпайк послушно остановился и наблюдал, как старик невозмутимо извлек из кармана огромную связку разнокалиберных ключей и, подслеповато щурясь, выбрал один. Через секунду замок противно заскрежетал...
      - Ага, - удовлетворенно проговорил Флей. - Эй, ты, свелтеровец! Что встал, как истукан. Пошли.
      Юноша пошел вперед и вдруг оказался в кромешной темноте. Тут же ударившись головой о низкую притолоку двери, он инстинктивно выбросил вперед обе руки, боясь наткнуться в темноте на какое-нибудь препятствие. И тут же пальцы его сами собой вцепились во что-то мягкое - не сразу Стирпайк сообразил, что это была пола камзола его невольного провожатого. Злобно шипя, Флей ударил его по руке, почему-то вспоминая о смертных грехах.
      Между тем старик уже открыл дверцу, ведущую в следующее помещение, и бормотал:
      - Ну, вот тут у нас кошачья комната.
      Стирпайк ничего не понял - при чем тут кошки?
      - Тут кошачья комната, - снова с нажимом повторил старик.
      Наконец дверь распахнулась и Стирпайк удивленно прикусил язык - в самом деле, на полу, на громадном голубом ковре (сколько же стоит такая драгоценность?) - возлежали несколько пушистых белых кошек. Кошки не обратили на вошедших никакого внимания. Впрочем, люди тоже пришли сюда не ради зверей, так что Флей и его спутник уже шли по следующей комнате, когда Стирпайк услышал за спиной приглушенные кошачьи вопли.
      ГЛАЗОК ДЛЯ СЛЕЖКИ
      - А чьи они? - наконец решился нарушить тягостную тишину паренек, когда они уже поднимались по лестнице с выщербленными ступенями. Стена по правую сторону была завешана полусгнившими циновками, некоторые из которых отслоились от стены, открывая взору позеленевшую каменную кладку.
      - Чьи они? - снова спросил Стирпайк.
      - Чьи - кто? - переспросил Флей, оглядываясь по сторонам. - Эй, ты еще тут? Все идешь за мной?
      - Так ведь вы сами велели идти следом, - удивился юноша.
      - Ха-ха, хорошая память, когда надо, разумеется. Так что тебе нужно, свелтеровец?
      - Он мерзкий, - паренька даже передернуло. - Я не вру, честное слово.
      - Как зовут? - внезапно бросил Флей.
      - Меня?
      - Тебя, да, тебя. Свое имя я вроде пока помню. Что за молодежь такая непонятливая пошла.
      - Стирпайк, господин, мое имя.
      - Как? Спиртпайк?
      - Да нет же - Стир-пайк.
      - Как-как?
      - Стир. Стирпайк.
      - Для чего?
      - Простите, не разобрал?
      - Для чего тебе двойное имя? Стир, да еще и Пайк к тому же. По-моему, достаточно было бы одного. Тем более, для работы на кухне под началом Свелтера.
      Мальчик неопределенно пожал плечами - дискуссии на такие темы можно вести бесконечно долго. Наконец он все же не удержался и снова задал давно мучивший его вопрос:
      - Простите, господин... Я вот все хотел спросить - чьих это кошек мы видели в комнате? Тех, что на ковре...
      - Кошки? - искренне удивился камердинер. - Какие такие кошки?
      - Ну, те, что сидят в кошачьей комнате, - терпеливо заговорил Стирпайк. Мне просто интересно, кому они принадлежат...
      Флей просиял и величественно поднял вверх указательный палец:
      - Эти кошки принадлежат моей госпоже. Все ее. Она любит белых кошек.
      Стирпайка такой ответ, однако, не удовлетворил, и он продолжил допытываться:
      - Вероятно, она живет поблизости от своих любимцев?
      Камердинер неожиданно разгневался:
      - Заткнись, кухонное помело. Какое тебе дело? Разболтался вообще.
      Юноша покорно замолчал и проследовал за стариком в громадную восьмиугольную комнату, на семи стенах которой были развешаны портреты в тяжелых золоченых рамах.
      И вдруг Флей подумал - он что-то загулял, его сиятельство наверняка уже ожидают его. Для Стирпайка вдруг произошло неожиданное - камердинер, подойдя к одному из чуть наклонно висевших портретов, бесцеремонно сдвинул его в сторону, открывая взору крохотное - величиной с фартинговую монету - отверстие в стене. Флей тут же приник к отверстию, и юноша заметил, как пергаментного цвета кожа на шее старика собралась в глубокие складки. Видимо, старик увидел сквозь глазок то, что и ожидал увидеть.
      Глазок был просверлен в стене в самом удобном месте - отсюда открывался обзор сразу на три важные двери. Центральная вела в покои госпожи - семьдесят шестой по счету герцогини Гроун. Дверь была окрашена в черный цвет, и поверх этого мрачного фона кусочками перламутра был выложен рельефный силуэт большой белой кошки. Окружающие же дверь простенки были изукрашены такими же инкрустациями в виде сказочных растений и птиц. Центральная дверь была закрыта, но зато две боковых были распахнуты настежь, и Флей тут же жадно принялся изучать, что там происходило. В дверях то и дело мелькали фигуры. Людей там было много, все они суетились, но их движения, несомненно, имели какой-то смысл. Во всяком случае, для Флея.
      - Ну вот, - воскликнул камердинер, не поворачивая даже головы.
      Стирпайк тут же подскочил к старику:
      - Что там?
      - Та дверь, на которой кошка - ее, - прошептал старик и, схватив себя обеими руками за мочки ушей, отчего-то скучно зевнул.
      Стирпайк приник глазом к отверстию в стене и заметил, как из средней двери вышел худой мужчина с пышной шевелюрой черных волос, в которых уже пробивалась седина, и, воровато озираясь, начал спускаться по лестнице. Однако, сделав несколько шагов, он остановился. В его руке был небольшой сундучок - точно такой же, какие обыкновенно носят при себе лекари. Конечно, это был врач. После из двери появился второй мужчина. В руках он держал легкий серебряный жезл, украшенный на конце зеленоватым камнем. Подойдя к доктору, он задумчиво постучал по его груди этим жезлом, и лекарь слегка закашлялся. После чего владелец жезла выразительно посмотрел врачу в глаза и спросил:
      - Ну, Прунскваллер?
      - Да, господин мой? - почтительно спросил тот, наклоняя голову в знак уважения.
      - Что скажешь?
      Лекарь сцепил пальцы на животе:
      - Я абсолютно удовлетворен. В самом деле. Да.
      - Насколько я понимаю, в профессиональном плане? - спросил человек, в котором Стирпайк вдруг с ужасом признал лорда Сепулкрейва, семьдесят шестого герцога Гроуна, хозяина всего, что вокруг, и всех, кто это самое "вокруг" населяет...
      - В профессиональном плане, господин мой... - бормотал эскулап, словно подыскивая подходящий ответ. - Я, право слово, удовлетворен... Я - весь в почтении... Я - человек гордый и счастливый...
      Странный смешок в словах доктора Прунскваллера несколько встревожил Стирпайка - но только потому, что он слышал его впервые. Говорить с легкой улыбкой всегда было в манере лекаря.
      - В самом деле, господин мой, все хорошо, все отлично, ха-ха, я очень даже удовлетворен... Я...
      - Ну и прекрасно, - сказал герцог, бесцеремонно прерывая излияния врача. Ты ничего не заметил? Ну, такого странного? Может, что-то показалось тебе в нем не так?
      - Необычным, хотите сказать? - уточнил Прунскваллер.
      - Именно, - повторил терпеливо аристократ. - Можешь мне смело все доверить и ничего не бояться.
      Тут же хозяин замка посмотрел по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.