Джихан - Свет обратной стороны звезд

      — Три тыщи пятьсот двадцать пять рублев и восемьдесят три копейки, — возразил брат.
      — Зачем мне в армии деньги? — равнодушно ответил Конечников. — Будем живы — потом сочтемся.
      — Ну, а как же… — попытался снова возразить Виктор.
      — Лет через пятнадцать, снова об этом поговорим…
      — Ладно, — сказал Виктор. — Нам тут каки-то карточки дали, так на них и одежу дают, и припасы. Отдам я свою, возьмем коньяка твоего, цигарок золоченых, жрачки…Погуляем. Я угощаю.
      — Какие такие карточки? — удивился Федор.
      — А вот, — Виктор с готовностью достал из «сидора» кусок пластика и потянул брату. — Цена ей грош, а если поторговаться можно ружо взять с пулями и ящик консервов.
      Федор долго вертел в руках именную кредитку, поднес ее к считывателю сигнального браслета. На экранчике высветилась сумма в десять тысяч.
      — Нифига себе, — удивился Федор. — Откуда это у тебя?
      — А это в тот год, позапрошлый всем давали. И старым и малым. Имя спрашивали, заставляли крестик на бумаге ставить. Я вместо крестика свою подпись изобразил, так барин удивлялся, откуда я грамоте обучен.
      — А не сказали, для чего это? — поинтересовался Федор.
      — Сказали, как не сказать. Дескать, за все наши мучения от князя-амператора помоща. Спасибо яму, энтому князю — амператору. Многие уже поменяли, довольны. Материев, ниток, ружа, ножи, струмент получили. Кто побойчей, рублев на пятьдесят. Я потом посмотрел, сколько все это в лавке стоит. За какую-то карточку. Добрый, наверное, человек энтот князь-амператор.
      — Карточку свою спрячь, — сказал Федор, протягивая кредитку обратно. — Нет ее у тебя. И бабу свою попроси разузнать, кто уже сменял. Список составим.
      — А зачем? — поинтересовался брат.
      — Потом объясню.
      — Дык с нас и можно начинать. Отдал я дедову карточку. Сменял на промысловку. Ружо в тот день, у деда пропало, а моя лупилка энто дробовик. На большого зверя не сходишь, да и в лесу боязно.
      — А мой пистолет? — спросил Федор.
      — Батарейка в нем сдохла, а новой такой не найти.
      — А адаптер?
      — Колечко-то? Оно поплавилось и перекорежилось. Замкнуло, наверное. От ружа батарейку вставлял, чуть не испортил. Нагрелась так, что руки жгла.
      — Ладно, купим. Не проблема, — ответил Федор. — Скажи лучше, Вить, а не слышал, построили уже телепорт?
      — Ась? — не понял брат.
      — Ну, это чтобы раз, — и в другом месте оказаться.
      — А, для кораблев… — сообразил брат. — Не, говорят только строют.
      — А как все это завозят? В смысле провиант и припасы.
      — Бог их знат. Слыхал только, что ловять они каки-то кантенеры. Один раз упустили, так за припасом чуть ли не Христа ради приходили.
      Деньгов давали, товар, даже специальны коротки ружжа давали, из армейского запасу. Кой-кто соблазнился, правда пожалел потом. Утку вклочья. Хорошо на крупного зверя. Пулька хоть и медленно летить, глазом видно, но большая, отого дыры это ружо бьет — кулак входит. Волка, лося, ведмедя наповал, но мясо, однако, сильно портит. Если пулькой глиняной зарядить, как мы в детстве делали, замучаешься зубами скрипеть. Ешь и плюешься глиняными осколками. Може быть эланцев сподручно бить, а для охоты так…
      Да и шарики самодельные через раз выстреливает, надо в лавке заряды брать. По мне старое дедово ружьецо было — самое милое дело. Хошь мелким камешком снаряди вместо дроба, хошь пулькой глиняной, — и точно, и убойно, и надежно.
      — Странно, — подивился Федор. — Я знаю, что «полтинка» может стрелять чем угодно, хоть гвоздями. И скорость у нее — дай Боже, вместо пушки можно пользоваться. Дома покажешь. Может и в правду, какие-то испорченные ружья вам подсунули.
      За разговором телега взобралась на пригорок.
      Поселок «космонаутов» лежал перед ними. Он сильно разросся. Первые блокгаузы, которые помнил Федор, потерялись в череде уродливых строений.
      Стандартные модули были дополнены кривыми пристройками из серых досок и блестящих кусков обшивки одноразовых транспортных контейнеров, в которые на Амальгаму доставляли блага цивилизации. Со стороны поселок выглядел сляпанным из подручного материала бомжовским куренем на свалке.
      Сквозь кажущийся хаос просматривалась стандартная имперская планировка с центральной площадью и исходящей с нее главной улицей, по местным меркам достаточно широкой, а главное, почти на всем своем протяжении замощенной теми же порезанными на кособокие куски ребристыми остатками контейнерной обшивки.
      — С бодуна чекрыжили? — с усмешкой поинтересовался Федор, показывая на серебристые листы со следами термических разводов по краям, криво порезанные лазерным лучом.
      — Да, могет быть — ответил брат. — Они тута не просыхают.
      — А «горючку» где берут?
      — Да хрен их знат. Привозят.
      — Не ходили ваши «космонавты» в поселок за самогонкой?
      — Не… С энтим строго. — Мужики их как встретят, так по сусалам.
      — А они?
      — Ну, и они, — пожал плечами Виктор, открыв рот, отодвинул пальцем губу, показывая отсутствие 2 верхних коренных зубов слева.
      — А как же вы на ярмарку ездите?
      — На ярманке вроде замирения у нас. Они не трогают, мы не трогаем.
      — Хорошо…
 

Комментарий 13. Неслышные шаги Вечности.

      22 Апреля 10564 по н.с. 15 ч.23 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

      Рогнеда успела прочесть изрядный кусок текста, прежде чем Живой Бог составил ей компанию. Его появление было эффектным и пугающим. Он возник позади девушки и разразился гулким хохотом привидения из детской визии.
      Рогнеда подскочила от неожиданности. Пастушонок довольно рассмеялся.
      — Что за идиотские шуточки? — недовольно спросила Живая Богиня.
      — Ладно, не обижайся, — предложил Управитель, продолжая тихонько хихикать.
      — Ты однажды получишь, — пообещала ему девушка.
      — Ну-ну… Попробуй, — на всякий случай пригрозил ей Управитель.
      — И давно ты здесь? — поинтересовалась Рогнеда.
      — Почти с начала присутствую, — ответил Андрей. — А ты не читала вечером, вопреки обыкновению.
      — Тернавь кончилась, — с усмешкой сказала Живая Богиня.
      — Да, без курева нельзя, — в тон ей ответил Пастушонок. — Особенно если читаешь о простой пейзанской жизни.
      — Глупый ты, Андрей, — заметила девушка. — Ничего не видишь.
      — А что я должен был видеть? — поинтересовался Управитель. — Скучная, примитивная жизнь.
      — А движения Вечности ты не заметил? — поинтересовалась Живая Богиня.
      — Нет, я вот, все думал, как бы не уснуть, — пошутил Андрей. — Но боялся, что храпеть стану. Что ты там нашла от Вечности?
      — Пьяный пакадур рассказывает о далеких мирах, напряжении битв и дает свой комп поиграть маленькому мальчику. Просто так, чтобы не доставал. Вроде бы банальное, незначительное в масштабах Вечности событие. Но за ним горящие звездные крепости берсерков и наши победа в войне с нечеловечески сильным противником…
      Прекрасное движение жизни, утверждение принципа преемственности и последовательного развития.
      — Так вот оно что… — поразился Управитель. — Никогда бы не подумал.
      — Оттого ты просто куклодел, — заметила Живая Богиня, — что не видишь глубины происходящих событий и не обращаешь внимания на мелочи.
      — Зато я могу заставить видеть это тебя, — серьезно сказал Управитель. — А это, пожалуй, главнее.
      — Ну, будь по- твоему, — устало сказала Рогнеда. — Продолжим чтение.
      — Как скажешь, — с усмешкой ответил Живой Бог.
 

Продолжение.

 
      На площади началось какое-то движение. Из казарм стали выползать люди, одетые в серебристые костюмы. Издалека они казались карикатурно толстыми. Федор сообразил, что, скорее всего, это партия монтажников одетая в рабочие скафандры 2 класса защиты.
      — Не вовремя, — заметил Федор. — 7 часов. На построение попали.
      — Могет обождем? — предложил Виктор.
      — Нет, — ответил Конечников, вытаскивая из карманов погоны с капитанскими звездами и крепя их на плечах.
      Федор достал форменную кепку с длинным козырьком, застегнул на талии ремень с кобурой.
      — Ишь ты, — прямо как космонаут, подивился Виктор, когда брат закончил преображение.
      Копыта лося затопали по импровизированной мостовой. Федор всеже надеялся, что развод закончится раньше, чем они подъедут к площади.
      По мере приближения издалека стал раздаваться хриплый начальственный рык, в котором очень скоро стали угадываться оскорбления и обещания всех чертей своим подопечным. Соло командира временами прерывалось анонимными выкриками из строя, еще больше распаляющими офицера.
      Конечникову очень захотелось увидеть все это действо.
      — Думаешь, успеем? — спросил он брата.
      — Силен, бродяга, — ответил Виктор, прислушиваясь ко всем этим «грязным шакалам», «поганым свиньям», «выродкам», «тупорылым ублюдкам», вперемешку с матом и редкими вкраплениями нормальных слов, в основном технических терминов, характеризующих проведение работ.
      — Да, уж, — ответил Федор. — Интересно, в каком чине…
      Командир оказался уже не молодым вторым лейтенантом строительных войск, одетым в термокостюм, еще более грязный и заношенный чем у Конечникова. Изящно выражающегося, пламенного оратора можно было бы назвать стройным, если бы не карикатурное кругленькое брюшко непонятным образом приделанное к худощавому и широкоплечему корпусу.
      Было просто удивительно, откуда брался его неимоверно силы голос. Бедняга, багровея от натуги, обещал всем солдатам оставить их без порционов, увольнительных и заработка, если монтаж секций не будет выполнен через 2 месяца.
      Телега уже почти въехала на площадь, как вдруг оба брата, привлеченные тихим, шелестящим звуком с неба подняли головы. Из низкого тумана опускалась черная размытая туша летательного аппарата. Виктор натянул вожжи, останавливая лося. Федор слез, держась за борт повозки.
      Через несколько мгновений нечеткий силуэт превратился в громадную чечевицу транспортной лодьи, которая зажгла посадочные прожектора, превратившие хмурое утро в ярчайший полдень. Лодья погудела сигнальными сиренами и тяжело приземлилась на площади.
      — И че стоим, мать вашу, — заорал командир. — Старшина Семенов! Организовать погрузку личного состава. Кто увижу на площади через 2 минуты — лично зубы вышибу.
      Толпа ринулась по узкому трапу в нутро космолета. Не обошлось без происшествий. Оказалось, пока офицер распинался, кто-то из скучающих «шамотников» сцепил карабины многочисленных ремней и фалов соседей. Получилась свалка.
      Напрасно второй лейтенант ругался, а командиры подразделений расцепляли неуклюжих увальней в тяжелых и толстых скафандрах. Куча мала выглядела комично, солдаты с удовольствием падали мягкими тюфяками друг на друга и делали вид, что совершенно беспомощны. Кутерьма закончилась только минут через десять.
      От ругани второй лейтенант охрип и выкрикивал угрозы задушенным петушиным дискантом, чем еще сильней веселил подчиненных. Когда транспорт исчез в моросящем мареве, офицер погрозил напоследок кулаком и с облегчением схватился за сердце.
      Почувствовав взгляд, он повернулся к Федору. Сначала, увидев телегу, он хотел было сказать что-то резкое, но, разглядев человека, в погонах направился к нему.
      — Здравия желаю, — приветствовал он Федора, отдавая честь.
      Нормальный голос местного начальника оказался на удивление высоким, монотонным, скучным, словно звук ручной пилы по металлу. Хрипота лишь подчеркивала эту его особенность.
      — Здравия желаю, — отреагировал Конечников, поднося руку к голове.
      Ему в глаза бросилось, что лицо офицера со слегка выпуклыми, воспаленными, печальными глазами до жути похожее на морду старой больной обезьяны. «Мечтатель из заштатного гарнизона» — решил про себя Конечников.
      — Рановато прибыли, летуны, — с места в карьер начал строитель. — Не готов для вас объект.
      — В смысле? — не понял Конечников.
      — Ну не в поселке же вам жить. Участок не расчистили, колючку не натянули, ангары не поставили.
      Конечников помотал головой.
      — Я здесь в лечебном отпуске.
      — Проблемой меньше, — офицер усмехнулся. — Кстати, вы уверены, что наш фельдшер светило медицины?
      — Климат здесь подходящий, — ответил Федор.
      — Вот уж сказанул, — опять оскалился второй лейтенант. — Только ревматизм наживать — очень хорошо подходит.
      — Да, наверное, — согласился Конечников. — Извините, мне некогда.
      Конечников быстро козырнул, отвернулся, вытащил палку и тяжело зашагал к зданию с надписью «Амбулатория».
      Через некоторое время Федор появился на крыльце и махнул рукой брату, чтобы двигал к крыльцу. Сзади мелькнул белый халат медика, заталкивающего что-то глубже в карман.
      Телега подъехала. Вместе с братом они подняли деда, который вяло отбивался, ругаясь на своих внуков: — «Оставьте меня, ироды эланские», очевидно приняв их за тех, кто не так давно едва не убил его.
      Поняв, что из железных рук не вырваться, дед тонко завыл. Из безумных глаз потекли старческие слезы.
      — Лешка, останься, — приказал сыну Виктор. — Лося постереги и телегу. Да наверх поглядывай, летают тут всякие.
      — Хорошо батя, — обижено зыркнув глазами ответил мальчик.
      — Э, так не пойдет, — попытался остановить их фельдшер. — Так мы не договаривались.
      — Молчи, медицина, — рявкнул на него Федор, — распаленный борьбой со строптивым стариком. Я же сказал — деда первого.
      Деда Виктора ввели в приемную. Увидев блеск инструментов и мигание огоньков аппаратуры, старик затих и дал себя усадить.
      В тесной комнате было тепло, жестким дурнотным теплом, стекающим с раскаленных пластин обогревателя. В спертом, душном воздухе, пахло лекарствами, мужским потом и каким-то неописуемым неуютом, который бывает в таких вот хлипких, казенных времянках с тонкими стенами.
      Дед, воспользовавшись тем, что его отпустили, треснул фельдшера клюкой. Прапорщик медицинской службы ойкнул, согнулся, потом заорал благим матом — «Вон! И уберите своего психа придурошного! Сами его лечите!». Он ринулся к старику, чтобы выкинуть его из приемной амбулатории.
      Федор загородил деда, раскинув руки, стал оттеснять медика.
      — Успокойся, Павел Петрович, успокойся. С меня причитается.
      Конечников сунул еще одну купюру в карман халата.
      — Хрен с вами, — устало согласился прапорщик. — Пейте с Павла Петровича кровь за его доброту… Раздевайте пациента.
      Виктор, преодолевая сопротивления сжавшегося деда, снял с него кожушок и рубаху. Старик снова тонко заныл, размазывая слезы по морщинистым щекам.
      Федор, увидев деда, без одежды едва сам не заплакал от жалости. На худом теле с выпирающими костями виднелись две гноящиеся незарастающие раны, одна на животе и вторая чуть пониже ключицы.
      — *б вашу мать, — поразился фельдшер. — До чего старика довели.
      Он решительно уложил деда. Небрежными движениями коснулся ран, сыпля медицинскими терминами пополам с матом. Руки его тряслись, а в глазах стояло тоскливое выражение. Мысли прапорщика тяжело поворачивались вокруг бутыли оранжевого стекла с антисептическим раствором, которая стояла на верхней полке прозрачного шкафчика.
      — Бля, ты куда смотрел? — с досадой спросил он Виктора. — Это ведь вылечить — два пальца об***ать. Когда ты приходил?
      — В утом годе, — сконфуженно ответил Виктор.
      — Ну и чего сопли жевал, сказать не мог?
      — Вы ж мне аптечку дали. Таблетки давал, мазями мазал, йодом прижигал, повязки прикладывал.
      — Аптечку… — медик снова выругался. — Хрена ли тут с аптечкой сделаешь.
      С ловкостью фокусника Петрович извлек иньектор и ткнул деда Виктора в предплечье. Старик дернулся и снова заплакал. Потом обмяк, и стал заваливаться назад.
      — Э, ты че сделал — то, — недоуменно- угрожающим тоном спросил Виктор.
      — Нормально, — ответил Федор. — Деда держи, укладывай.
      — Сейчас мы старичка подлатаем, как новый будет, — успокаивая братьев, сказал фельдшер. Медик небрежно кинул датчики возле вонючих, гноящихся свищей. Потом уронил несущие дуги с блоками регенерации, приблизительно, на глазок отрегулировав их положение, щелкнул тумблерами на пульте, небрежно надел на запястья пациента широкие прозрачные браслеты затянул их ремешками и убедился, что на пульте загорелся оранжевый огонек.
      Потом медик отвернулся, с жадностью извлек бутыль оранжевого стекла, плеснул остро пахнущую жидкость в мензурку, разбавил дистиллятом. Поднес трясущимися руками к губам и жадно всосал в себя крепкое пойло.
      — Витька, бегом в телегу, — скомандовал Федор. — Харч тащи.
      Когда Виктор вернулся, автомат закончил сканирование и приступил к лечению. Гудящие коробки нашли правильное положение и опустились на телескопических штангах к телу, выставив вращающиеся блестящие щупальца.
      Автоматические иглы, мягко подрабатывая сервоприводами вонзилась в вены старика. Кровь потекла по прозрачным трубкам.
      — А че это вы делаете? — с подозрением поинтересовался Виктор. — Зачем это его обескровливаете?
      — Это мы ему кровь чистим от токсинов. Должна же грязь из ран куда-то уйти, — пояснил медик.
      — Нормально, Витя, нормально, — успокоил его Федор.
      — Нифига себе нормально, — сказал брат, с подозрением подходя к телу. — Кровь берете… В унутрех ковыряетесь. Прям как-то не по-людски.
      Виктор присел, стараясь разглядеть блестящие, светящиеся штуки, которые вращались внутри раны.
      — А как было — по-людски? — окрысился фельдшер.
      — Через час дед будет как новый. Я много раз видел, как это делается, — сказал Конечников и предложил прапорщику. — Это дело следует спрыснуть. Но сначала… Пробовал местный продукт?
      С этими словами Федор протянул кринку медику. Тот с подозрением понюхал, потом залез пальцами, выловил огурец и, не удержавшись, с удовольствием сожрал, энергично чавкая.
      — Вкусно, блин.
      — Витька, налей ему нашей, — приказал Федор.
      Виктор аккуратно, чтобы не раздавить взял мензурку и набулькал туда самогонки. Фельдшер взял, и, предложив жестом обождать, вытащил из шкафа с посудой еще парочку емкостей. Тем временем брат Федора нарезал крепко просоленного сала и копченого мяса.
      Мужики звякнули мензурками и выпили.
      — За здоровье, — провозгласил медик. Потом добавил. — Крепкая зараза.
      — Заешь, — предложил Федор, показывая на ломтики сала.
      Павел Петрович недоверчиво понюхал остро пахнущее угощение. Потом долго жевал, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом снова вытащил огурец и жадно сгрыз духовитый малосольный овощ.
      — Смак, — сказал медик.
      — А то, — ответил Федор. — Все натуральное, свежее.
      — И чего ваши бабы так мало этого добра на рынке продают? И «горючку»… Хоть и пахнет сивухой, но и пьется легче, и не так болеешь после.
      В дверь постучали. В приемной появился офицер — строитель.
      — День добрый, Петрович. День добрый, уважаемые, — приветствовал он компанию покосившись на стол, где стояла выпивка и закуска. — Петрович, сердчишко разболелось, дай таблеточку.
      — Возьми там на столике… Сам знаешь — какую. Недосуг мне, не видишь занят.
      — Спасибо за заботу отец родной, — ответил строитель, причем нельзя было понять, издевается он или на самом деле благодарит.
      — И много не бери, они у меня посчитаны, потом проверю.
      Офицер проигнорировал его высказывание, лишь дернулся и покраснел от досады. Убрав лекарства в коробульку и запрятав глубоко в карман, второй лейтенант продолжил:
      — А чего это вы дитенка на холоде под дождем держите? Вон он весь замерз, одни глазенки сверкают. Непорядок.
      — А тебе чего Иван Федорович? — недружелюбно поинтересовался фельдшер.
      — Лося он караулит, — пояснил Виктор. — Мой ребенок, что хочу, то и поручу.
      — Ты таблетки взял? Еще что-то надо? — совсем уже невежливо спросил медик.
      — Жалко мальца, — ответил офицер. — Я солдата вызову. Пусть мальчишка в тепле посидит.
      И не дожидаясь ответа, скомандовал в рацию: — «Галкин, дневального свободной смены с оружием бегом сюда». «А куда прислать-то?» — спросил голос из коробки.
      — «Мать твою» — выругался второй лейтенант. — «К амбулатории, конечно».
      — «Что я мысли читать научился», — невнятно прохрипел динамик, будто собеседник офицера не вовремя отжал кнопку передачи.
      — «Поговори у меня», — механически пригрозил строитель.
      Через три минуты по металлокерамическим листам импровизированной мостовой вдавленной в холодную мокреть земли гулко простучали солдатские сапоги.
      Второй лейтенант высунулся на звук, проорал что-то в своей обычной манере про зубы и кичу до конца службы, потом позвал:
      — Пацан иди сюда, погрейся.
      Алешка, судя по всему, не сдвинулся с места, поскольку, второй лейтенант уже с другой, более жесткой интонацией крикнул:
      — Эй, ты что, оглох?
      — А ты чего тут у меня командуешь? — поинтересовался медик.
      — А то, что я тут всем начальник, не забывайся «кусок». Если я у тебя таблетки беру, это ничего не значит. Проживу я без твоих таблеток, но ты говнюк будешь по струнке ходить, — офицер подошел к столу и с вызовом уперся взглядом в глаза медика. Тот, хоть и неуверенно, но стал подниматься.
      — Ша, Павел Петрович, — скомандовал Федор, вставая сам и кладя руку на плечо фельдшера, побуждая его сесть. — Ты сначала деда вылечи, а потом делай что хочешь.
      Потом Конечников, нетрезвой походкой, опираясь на палку, выбрался к дверям, высунул голову на промозглую сырость и поманил мальчика к себе.
      — Иду, дядя Федя, — отозвался племянник.
      — Дядя Федя, — поразился строитель. — Так ты местный, капитан?
      — А что? — поинтересовался Федор.
      — А фамилия твоя Конечников?
      — Да.
      Второй лейтенант схватил его руку и долго тряс, улыбаясь, заглядывая подобострастно в глаза.
      — Ну, как же, — наслышаны, произнес он тем же скрипучим голосом, в который вплелись нотки искреннего восхищения. — Мы хоть и в медвежьем углу, но «Имперский вестник» читаем.
      — И что пишут про меня в «Имперском вестнике»? — поинтересовался Федор, сажая рядом ребенка.
      — Замерз? — спросил Федор.
      Мальчик кивнул.
      — А ты что, не читал? — удивился второй лейтенант. — Во даешь… В прошлом году, в мае статья была.
      — Я весь май в отключке пролежал на Алой в госпитале, — ответил, Федор, старательно отрезая для ребенка кусок хлеба и укладывая сверху ломтик мяса.
      — Нам бы чайку, если можно, — попросил он медика.
      — Хорошо, — ответил тот, поднимаясь.
      Он протопал в глубину своей каморки и щелкнул клавишей автоматического кипятильника. Строитель с раздражением взглянул на хозяина амбулатории.
      Потом снова обратил на Конечникова свои глаза больной обезьяны, в которых все сильнее разгорался огонек обожания и какой-то непонятной, странной веры.
      — У нас этот «Вестник» в лавке пачками лежит. Хочешь купи, хочешь — так дадут, — помолчав, офицер добавил — Такие суки эланцы, однако.
      — Иван Федорович, ты это, типа, выпить хочешь? Присаживайся, наливай, — недовольно выдал прапорщик и добавил. — «Вестник» он читает…
      — Чтоб ты понимал, клистирная душа, — в предвкушении выпивки, не стал усугублять второй лейтенант. — Это понимать надо. Как же. Ведь героизм настоящий. Два эланских тяжелых крейсера одним ударом…
      — Человек едва оклемался — таким же ворчливым тоном, маскирующим издевку, вставил хозяин амбулатории. — А ты ему напоминаешь. Не ровен час дурно станет… Ума палата.
      Было видно, что медику, также как и офицеру — строителю до Федора Конечникова и его племянника не было никакого дела, они сводили какие-то свои давние счеты.
      Даже если бы приезжий капитан упал в обморок, стал биться в припадке или мальчишка насмерть замерз на улице — это стало бы лишь козырем в их пикировке.
      — Господа, вы пить будете или продолжите лаяться? — поинтересовался Федор. — Витька, наливай.
      После второго «залпа», офицер — строитель пришел в благодушное расположение духа и по своему обыкновению грубо и оскорбительно приказал дежурному в казармах, чтобы послал свободного дневального в лавку за журналом.
      Получив желаемое, он проглотил из заветной коробочки пару пилюлек, залил все самогонкой и начал вслух читать, поглядывая временами на Федора, словно не веря, что сидит рядом с героем, человеком о котором пишут в главном издании вооруженных сил империи:
      «Пушечные линкоры эланцев, которые во время боя держались тени, теперь, зная, что никто не сможет им противостоять, вышли на арену сражения. Мощнейшие планетарные пушки, подлое оружие, запрещенное Конвенцией Семи держав, стали расстреливать орбитальную станцию. Их высокоскоростные снаряды легко пробивали поля и броню обреченной космокрепости.
      Последние защитники деметрианского форпоста доверили жизнь и свободу своих жен, детей, тяжелораненых товарищей и самой наследницы престола командиру лучшего гиперпространственного крейсера — разведчика капитану Федору Андреевичу Конечникову, уроженцу планеты Амальгама в далекой окраинной системе Ярисс.
      Капитан Конечников повел сквозь рои обломков и обстрел неприятеля в безопасные сектора санитарный транспорт с ранеными и гражданскими.
      Но эланцы приготовили еще одну смертельную ловушку. Когда казалось, что все уже позади, показались два свежих вражеских «Тондро».
      Тяжелые крейсера противника прижали маленькие кораблики к самому краю смертоносных астероидных полей Альбигора и потребовали сдаться на милость победителя.
      Один из эланских монстров дал предупредительный выстрел, повредив санитарный корабль. Казалось, что уже ничего не спасет оставшихся один на один с подлыми и вероломными врагами.
      Команды обеих кораблей приготовились к последнему бою, выбрав с честью погибнуть, но не сдаться. Тогда храбрый капитан Конечников применил новую, неопробованную еще тактику, разработанную лучшими стратегами флота его величества князя-императора, противопоставив огонь и маневр тупой мощи ощетинившихся жерлами пушек бронированных эланских громад.
      Он выпустил ракеты в один из крейсеров, превратив его крошево пылающих обломков, и таранил второй корабль, добавив к силе удара энергию маршевых двигателей звездолета. Луч поляризованного вакуума, даваемый тяговыми эмиттерами двигателей, как бритвой рассек тяжелый крейсер врага.
      Эланского разбойника не спасли ни защитные поля, ни броня, ни крупнокалиберные, плюющиеся огнем скорострельные орудия,
      Наш крейсер-разведчик тоже был поврежден, многие члены команды были ранены. Но храбрые космолетчики спасли от позорной мучительной смерти в лапах эланских палачей своих беспомощных товарищей, женщин, детей и наследницу престола княжну Александру»…
      Второй лейтенант замолк, взглянув на окружающих, словно проверяя их реакцию.
      Собравшиеся молчали. Конечников хотел было сказать, что большей чуши он никогда не слышал, но его остановил взгляд ребенка, полный немого обожания и гордости за своего героического дядю. Виктор, который лучше всех знал своего брата, нахмурился, видя выражение лица Федора.
      Авдеев, каким-то шестым чувством угадав, мысли заезжего капитана, предложил готовому продолжить чтение строителю:
      — Иван Федорович, ты таблетки самогонкой не запивай. От них и так крышу сносит.
      — Что бы ты понимал крыса амбулаторная — в сердцах ответил тот. — Была бы моя воля, таких, как ты, к стенке бы ставил. Там наши геройски гибнут, а ты тварь окопался. Торгуешь освобождениями от работ и наркоту толкаешь.
      — На себя посмотри, — парировал медик.
      — Да что с тобой говорить. Есть благородные, храбрые, преданные Отчизне люди. Спасибо, капитан, — обратился он Федору. — Благодаря таким как ты, я знаю, что есть настоящая жизнь, полная подлинного героизма… А тут гниешь в захолустье. Изо дня в день монотонная рутина, тупые солдаты и такие вот, как эта падаль, сволочи.
      Второй лейтенант перегнулся через стол и влепил пощечину фельдшеру.
      — Прапорщик Авдеев — вы подлец. Можете выбирать оружие. Я полагаю, капитан Конечников согласится быть моим секундантом.
      Офицер попытался вытащить из кобуры пистолет, но вдруг рухнул на пол, а через мгновение провалился в забытье.
      — Передоз, как бы не окочурился, — сказал медик, со смущением и злостью потирая ударенную щеку. — Проспится, ничего помнить не будет. Мартышка вонючая, сучонок. Ишь развалился.
      Авдеев со злостью пару раз пнул второго лейтенанта по ребрам, затем, поглядев на своих гостей, сказал:
      — Ну и хрена ли уставились. Витек, подсоби. Давай его на вторую койку. Надо ему кровь прочистить. Гикнется, скандал будет.
      С помощью Виктора, Павел Петрович пристроил своего обидчика ко второму медавтомату.
      Налепил автоматические инъекторы ему на руки, плюнул в лицо второго лейтенанта, вернулся и тяжело опустился за стол.
      — Налей, приятель, — попросил он брата Федора. — Сердце зашлось из-за говнюка.
      Прапорщик поднял мензурку, и торопливо бросив — «ваше здоровье», влил в себя дозу крепчайшей самогонки.
      Повисло тягостное молчание. Медик нервно закурил, поглядывая на индикатор хода работ на мониторе. Сквозь тонкую стену времянки было слышно, как пофыркивает лось, и топает подкованными сапогами постовой, переминаясь с ноги на ногу.
      Федор от нечего делать взял журнал и стал читать статью о героической гибели четвертой эскадры и базы «Солейна». Он морщился, кривился, усмехался, пока не дошел до страниц, где под заголовком «Вечная память погибшим за Родину», окруженного траурными лентами в виде стилизованных императорских штандартов, шли имена тех, кого перемололо в жестокой мясорубке у звезды Карина.
      Взгляд Конечникова скользил по знакомым фамилиям и редким фото, выдернутым из личных дел, пока, наконец, не дошел до записи «капитан Авраам Исаак Смит, старший интендант». С крохотной фотографии, на него улыбаясь, смотрел Абрашка, еще молодой, сразу после выпуска.
      — Гуталин, дурак, дурак черномазый, — помимо воли вырвалось у Федора. — Что же ты не нашел меня, когда была возможность спастись?! Все со своими принципами носился…