Русский калибр (сборник)

Удовлетворившись результатами проверки, оба охранника мгновенно потеряли к гостю всякий интерес.

– Входите, – сказал «Секретарь», не отрывая взгляда от монитора. – Вас ждут.

Большая деревянная дверь, словно нож исполинской гильотины, неслышно скользнув, отрезала его от внешнего мира. Внезапно майору стало дурно. Тишина, царящая в кабинете, показалась ему гробовой. Бьющееся в стекло солнце ехидно подмигивало ему сквозь высокие окна, тяжелые портьеры словно притаились в хищном ожидании, готовые броситься и задушить его в своих пыльных объятиях. В этом кабинете не прощали ошибок, а карали за них, и карали строго.

Человек, сидевший за большим пустынным столом, оторвался наконец от листочка бумаги, лежавшего перед ним. Поднял голову. Серые глаза смотрели холодно, без выражения, казалось, что это и не глаза вовсе, а стволы, наведённые на цель. Небольшого роста, неопределённого возраста, этот человек занимал должность начальника Департамента обеспечения деятельности ФСБ. Об этом знали многие. Но мало кто мог даже приблизительно представить размеры его истинного могущества. В легком шевелении его бровей власти было больше, чем во всех распоряжениях самого шефа ФСБ. Он был серым кардиналом, правителем государства в государстве. По крайней мере майор представлял себе это именно так.

– ?.. – Вопросительное движение бровей для вошедшего прозвучало громче, нежели заданный вслух вопрос.

– Мы… из Ленинграда сообщили вчера вечером, что… они потеряли объект, – чувствуя, как холодный пот покрывает спину, сказал Дмитриев.

– Почему? – тихим, невыразительным голосом произнёс хозяин.

– Видимо, он почувствовал что-то и не пошёл на контакт.

– Я спросил «почему?», а не «как?», – уточнил человек, сидящий за столом.

– Операция поручена «Приме». Я думаю… Мне кажется, что он увлёкся игрой с объектом. Согласно нашим данным, объект очень чувствителен к опасности и склонен к нестандартным решениям. Такие люди не поддаются долгой разработке, их нужно нейтрализовать сразу же по установлении. Используя при этом максимально эффективные средства. А «Прима» сделал ставку на дискредитацию Стрекалова, но вместо этого своими действиями насторожил объект и спровоцировал его на отрыв. Кроме того… по нашим данным, в Финляндии против объекта работала ещё одна группа. Два человека, мужчина и женщина. Мужчину он ликвидировал, женщине удалось скрыться. Мы смогли вывезти труп и установили личность погибшего. Это Хаим Бергман, сотрудник Центрального разведывательного управления. Возможно – из отдела внутренней безопасности. Как он мог быть связан с объектом, выяснить не удалось.

Майор замолчал. Всё, что он мог сделать, было уже сделано. Операция провалилась, пусть и не по его вине. Возглавлял её именно он, и отвечать за результат придётся в любом случае. Мокрая от пота рубашка противно липла к телу, ставший вдруг чрезмерно тугим узел галстука мешал дышать. Хозяин кабинета молчал, задумчиво катая по гладкой поверхности стола не заточенный простой карандаш. Наконец он поднял глаза:

– Разработку объекта прекратить. По линии своего Департамента организуйте отправку рабочей группы в Милан. Задача – ожидать появления там объекта. И охранять его до особых указаний. «Приму» от дел отстранить, восстановить в Управлении собственной безопасности. Группу в Милане должны возглавить вы. Лично. И ещё. Установите контроль за Стрекаловым. Полный контроль, вам ясно?

– Так точно, – внезапно севшим голосом ответил Дмитриев. Задание было сложным. Но… оно означало жизнь. А это было удачей, фантастической, невероятной удачей. Информированность хозяина кабинета потрясала. Но легенды ходили именно о его жестокости.

– Разрешите идти?

– Да. И вот ещё что… майор, подумайте на досуге – чего стоит сотрудник, проваливший подряд два задания?

Холодный, ничего не выражающий взгляд. Тихий, спокойный голос.

– Так точно! – плохо соображая, что говорит, ответил Дмитриев и, дождавшись утвердительного кивка хозяина, буквально вывалился из кабинета. Когда он покидал приёмную, сидевшие там охранники молча переглянулись. У них был богатый, годами наработанный опыт. Ещё задолго до получения приказа они безошибочно узнавали свою будущую жертву.

* * *

Москва встречала меня тёплым, по-летнему ярким и солнечным утром. Толпы едва проснувшихся пассажиров суетливо сновали по вагонам, шумливыми струйками выливались на перрон, чисто выметенный по случаю нарождающегося дня. Деловые до безобразия носильщики лениво подбирали себе клиентов, воробьи, радостно чирикая, плескались в редких и изрядно обмелевших лужах. Жизнь вокруг била чистым, ещё не замутнённым дневными проблемами ключом.

У меня не было багажа в привычном русскому человеку понимании этого слова, лёгкий портплед вряд ли требовал к себе какого-то особого внимания. Проснувшись рано утром, я успел привести в порядок свою физиономию, удалив заодно с неё большую часть грима, и переоделся в приличествующий случаю костюм. Не от «Kilgour», конечно, но вполне подходящий для такого дня. Столицу моей, уж и не знаю какой по счёту, родины я посещал достаточно редко, чтобы относиться к этому событию свысока. Хотя, по большому счёту, Москву я не любил. Слишком уж этот город стремился жить. Слишком быстро всё было в нём, слишком много суеты, амбиций, неудовлетворённых потенций и вполне закономерных импотенций. От рождения до смерти один шаг, но в Москве, как мне казалось, этот шаг был либо слишком поспешным, либо чересчур значительным и самодовольным.

Вливаться в стройную толпу вновь прибывших, энергично марширующую к зданию вокзала, я почему-то не хотел. Ну не нравится мне ходить строем, что уж тут поделаешь. Поэтому я тихо, никуда особенно не торопясь, направился в противоположную сторону. Дошёл до края перрона, спустился вниз и, преодолевая обильно залитую всеми сортами смазок поверхность, перешагивая через шпалы и рельсы, выбрался на платформы пригородных поездов. И уже оттуда преспокойно отправился к выходу в город. Если меня и собирались встречать, то уж явно не с этой стороны.

Всё, что произошло вчера, было достаточно неприятно. Но вовсе не потрясающе. По крайней мере чувство глубокого изумления умом и коварством противника во мне отсутствовало напрочь. Да, в каком-то смысле – «ужас». Но ведь не «ужас, ужас!». Кому-то очень нужно было убедить меня в том, что всё пропало и каждый мой шаг известен врагу. То есть – что меня подставляют с такой страшной силой, которая свойственна лишь высокому руководству, или, конкретизируя – Виктору Викторовичу Стрекалову. А я почему-то в этом сомневался. И дело даже не в том, что я ему верил. Просто я знал, что будет, если он и в самом деле решит меня подставить. Небо и земля, господа, а не просто большая разница.

Выходить из игры было уже поздно, но дело даже не в этом. Стрекалов явно залез в чей-то огород, причём из тех, в которые и камни-то кидать опасно. Бросать его теперь в гордом одиночестве? Как-то это… Неспортивно. Следовательно, единственно разумным шагом являлось мерное и поступательное движение по дороге, ведущей неизвестно куда. Авось и выберусь в людное место. Хотя я вполне допускал вероятность того, что место это окажется вовсе не людным, а лобным.

И вообще, мне уже сильно хотелось пожить в более или менее цивилизованных условиях. Всю ночь я провёл в состоянии, которое лишь с очень большой натяжкой можно было назвать «сонным». Бдительность и осторожность весьма полезны для здоровья в принципе, они здорово помогают сохранить то, о чём потом можно заботиться, но спать-то всё равно хочется невыносимо. Жизнь настойчиво требовала определённости, и мне пришлось пойти у неё на поводу. Проигнорировав общественный транспорт, битком набитый москвичами и гостями столицы, я отловил подержанную «шестёрку» и за совершенно фантастическую сумму добрался до гостиницы «Украина». Впрочем, пардон – отеля «Украина».

Ветераны КГБ с карточками «секьюрити» на лацканах потёртых пиджаков и застарелым запахом перегара изо рта. Деловые тётки (не женщины – тётки) за стойкой администраторов, упрямо не желающие видеть во мне клиента. Запах манной каши пополам с селёдкой, идущий из того, что здесь принято было называть рестораном. Да, этот «отель» был как минимум о восьми звёздах. Не меньше. Сервис они обещали прямо-таки потрясающий, вплоть до бесплатных завтраков и регулярной уборки в номерах. К несчастью, я уже имел дело с этим флагманом гостиничной индустрии во время гастролей Камерного Драматического театра в Москве и во все эти глупости не верил ни на грош. Качество обслуживания зависло здесь где-то на уровне бронзового века, и такая приверженность традициям всячески поощрялась и культивировалась. Главной достопримечательностью заведения являлись откормленные несколькими поколениями постояльцев тараканы, которые по праву считали себя хозяевами в этом доме, на людей особого внимания не обращали и очень обижались на любые попытки унизить их чувство собственного достоинства. Были у «отеля» и другие хозяева, намного более многочисленные и неприятные, чем тараканы. Здесь, судя по всему, располагалась одна из штаб-квартир сильной группировки «лиц кавказской национальности». Что касается многочисленности, то иногда вообще было непонятно, остался на их исторической родине кто-нибудь живой или вся республика в полном составе переселилась в Москву. По крайней мере чувствовали они себя здесь столь же уверенно, как и в родных горах. Несмотря на ранний час, молодые джигиты в роскошных нарядах по-хозяйски разгуливали в большом вестибюле, кучковались в ресторане, подъезжали и отъезжали на навороченных иномарках и вообще всячески демонстрировали свою крутизну и независимость. Я сердцем чуял возможный конфликт, но менять решения не собирался. Все гостиницы этого класса были охвачены вниманием той или иной «мафии», а в более престижном заведении я, с моими непрезентабельными документами, выглядел бы белой вороной. Как говорится, кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево. Будем бороться с трудностями по мере их поступления.

Пока я заполнял всяческие официальные бумажки и регулировал взаимоотношения с неприступной администраторшей, за моей спиной все время маячил какой-то горный орёл, усердно пытаясь поучаствовать в процессе. Его назойливое любопытство явно было вызвано не врождённой любознательностью, а чем-то гораздо более прозаическим. С трудом поборов растущее желание слегка подправить фасад неуёмного горца, я, наконец, получил ключи от одноместного номера на шестом этаже и отправился к лифту. Однако, пройдя метров двадцать, не вытерпел и оглянулся. Ну, естественно. Мигом подрастеряв свою величавость, женщина за стойкой докладывала о чём-то гостю с далёкого Кавказа, а тот очень внимательно её слушал. Похоже, что проблемы ждать себя не заставят. Ну и хорошо. Раньше сядешь – раньше выйдешь. Разберёмся как-нибудь.

Содержимое номера оказалось более чем стандартным. Скрипучая кровать, письменный стол со следами былых сражений по всей крышке; телевизор, шибко цветной, однако; холодильник. Как бонус – вид на Белый дом из давно не мытого окна. И тараканы, разумеется. Закрыв хлипкую входную дверь на едва живые замки и защелки, я отключил телефон и, сбросив с себя все покровы, буквально вломился в ванную комнату. Минут десять, тихонько стеная и повизгивая от восторга, отмокал под неуёмно холодным душем, а затем завалился спать, наплевав на неподходящее время суток, все проблемы и тревоги вместе взятые.

Проснулся я от громкого стука в дверь. Гуманистами в этом «отеле» и не пахло, поспать мне дали всего три с половиной часа. Впрочем, и то хорошо. Судя по нарастающей силе ударов, обрушивающихся на многострадальную дверь номера, люди с той стороны были настроены решительно и ожидания не выносили. Довольно наглые ребята. Я, не торопясь, выбрался из кровати, натянул брюки, рубашку. Подошёл к дверям. Прислушался. Ничего, кроме сердитого сопения, перемежающего стук, мне услышать не удалось. Хорошо. Если вы так настаиваете, будем общаться теснее.

– Кто стучится в дверь моя? – игриво поинтересовался я у таинственных «стукачей». – Видишь – нету никого.

С чувством юмора у незваных гостей было, похоже, как-то не очень. Шуток они понимать не хотели.

– Давай, открывай, а то без дверей останешься. Базар есть.

– Базар так базар, – покладисто согласился я. – Ботинки только надену.

С той стороны горячо выразили своё неодобрение. Им явно было всё равно, в каком виде я их приму. Что ж, можно понять. Но я-то воспитанный человек, на мои манеры денег было больше потрачено, чем эти обломы видели за всю свою жизнь. Я просто не мог поступиться приличиями и этикетом. Поэтому не только обулся, но и повязал галстук. Гости за дверью были близки к истерике.

Когда я открыл дверь, вид у двоих истомившихся в коридоре молодцов был откровенно праздничный. Они хотели меня кушать, причём без гарнира и десерта.

– Ты чё, козёл, косяки порешь? – прямо с порога разразился тот, который казался покрупнее. Я его мигом про себя окрестил Винни-Пухом. – Тебе, бля, сказали – базар есть, мигом сорваться обязан! Ты чё, бля, крутой? Не просекаешь? Щас я те разложу по полкам, лошина!

Второй, помоложе и порозовее, типичный Пятачок, молча прикрыл дверь и остался стоять возле неё, лениво взирая на происходящее. Сценка, которую они сейчас играли, была давно и хорошо отрепетирована, сорвала не один шквал аплодисментов, а исполнители до того привыкли к бешеному успеху, что мысль о возможном провале просто не могла прийти в их бритые головушки. Смешные люди. Кстати, обе физиономии были стопроцентно славянскими, никаких тебе орлиных носов и чернявых шевелюр. Вот вам и капиталистическая интеграция в действии.

Крепенький «Винни», заводя сам себя, утробно рычал про какую-то братву, что надо делиться, и даже предлагал готовую схему передела собственности: мол, ты, лох, выкладывай, чего имеешь, а мы долю сами выберем. Всё это становилось скучным и неинтересным буквально на глазах. Эту сову я уже разъяснил.

– Любезный, хочешь фокус покажу? – Простенький вопрос совершенно вышиб приватизатора из привычной колеи. Он даже рот забыл закрыть от удивления. Тут я ему и показал фокус. Удобства ради человеческое тело некоторыми знающими людьми делится на три уровня: верхний, средний и, соответственно, нижний. Шесть ударов, проведённых по этим трём уровням с максимальной резкостью и минимальной жалостью, приводят обычно объект в состояние, в котором не то чтобы говорить – даже думать, и то больно. Мужчина рухнул там же, где стоял, судорожно пытаясь выдавить из разом отказавшегося повиноваться тела хоть какое-то подобие вопля. «Пятачок» у входа застыл в немом восторге. Ласково улыбаясь, я обеими ладошками сделал жест «приглашения и дружелюбия». Мол, иди сюда, я всё прощу.

– Ну, сынок? Иди сюда, мы же вроде делиться собирались?

Отреагировал он как-то странно, похоже, вопрос о разделе имущества утратил в его глазах былую притягательность. Попятился, не сводя с меня испуганного взгляда, распахнул дверь и так же, спиной вперёд, вывалился в коридор, явно собираясь дать тягу. А затем, с каким-то диким отчаянием выдрав из кармана нож-бабочку и ловко раскрутив его, бросился ко мне с гортанным кличем, призванным напрочь деморализовать противника. Вот ведь глупыш. Не испытывая особых угрызений совести, я сломал ему руку в двух местах и, развернув на 180 градусов, сильным пинком отправил в сторону входной двери. Но даже в неё он умудрился не попасть. Гулкий удар, сопровождавший столкновение его лба с косяком, совпал во времени с появлением в коридоре двух крепких молодцев в одинаковых синих костюмах. Гостиничная служба безопасности зорко стояла на страже порядка и появилась именно тогда, когда было нужно. То есть – когда всё закончилось.

– Это всё потому, что у кого-то слишком узкие двери, – с грустью в голосе прокомментировал я.

– Что здесь происходит? – ошалело взирая на разложенные в причудливом беспорядке тела павших экспроприаторов, выдавил из себя «синий костюм». Вопрос был дурацким по определению, уж ему ли не знать, что здесь происходит. Но когда годами отрабатываемая, привычная ситуация разрешается таким вот непривычным образом, поневоле начнёшь задавать дурацкие вопросы.

– Да вот, шли братки по коридору, плохо им стало. Зашли ко мне, я им таблеток дал. А они не помогают. Может, вы им доктора вызовете?

Отельный секьюрити смотрел на меня с плохо скрываемым ужасом.

– Какие таблетки? Ты что, мужик, рехнулся? Тебя же замочат!

– Серьёзно? Ай-ай, досадно-то как… Вы лучше братков из номера заберите, я к ним претензий не имею, а вот докторам, наверное, взглянуть будет интересно. Да, и, если их мамочку встретите, передайте, пусть зайдёт. Объясниться бы не мешало. Ладненько?

Вытащив стенающие останки в коридор и вызвав по рации подкрепление, старший «костюм» тихо сказал, усиленно глядя в противоположную от меня сторону:

– Ну смотри, мужик, ты знаешь, что делаешь. Если совсем туго будет, звони, номер там, у аппарата, написан. Ментов я вызову, обещаю. Нам тут жмурики не нужны. Больше помочь ничем не могу.

– Робкие вы тут все больно, – так же тихо заметил я.

– Я посмотрю, что от тебя останется, смелый! – немедленно окрысился он.

– Ладно, не напрягайся. Я обычно такие проблемы решаю, – успокоил я его и, подумав, уточнил: – Так или иначе.

В брошенном им на прощание взгляде явственно читалось: «Ну-ну…» Не похоже, что он мне поверил.

«Мамочка» появилась не так чтобы уж очень быстро. Но и ждал я не долго. В предусмотрительно незапертую дверь, без стука и глупых вопросов вошёл моложавый кавказец, одетый именно так, как и должны одеваться «новые кавказцы». Дорогой костюм, намного лучше, чем мой, белая рубашка, галстук. Лёгкий аромат «Trussardi Uomo» поплыл по комнате, сразу ставшей на порядок хуже и грязнее от такого соседства. Смуглое лицо, коротко подстриженные волосы. На меня он взглянул так, как я сам сегодня утром смотрел на тараканов, живущих в холодильнике, – с брезгливым любопытством. Аккуратно прикрыв за собой дверь, он прошёл в комнату и, внимательно оглядевшись, уселся в кресло. Без всякого приглашения, разумеется. То, как он двигался, выдавало в нём человека, не чуждого физической культуре и, в любом случае, гораздо более опасного, нежели мои первые визитёры. Такой вряд ли купится на предложение посмотреть фокус.

Я присел на кровати, которую до того усиленно плющил, и закурил, без особого интереса рассматривая гостя. Подумаешь, Шамиль. Лучше бы он бронежилет надел, пижон.

Тот, видимо, понял, что поразить безвестного «русского барана» своей красотой и крутизной не случилось, и, перед тем как сменить тактику, тоже позволил себе расслабиться. Зря, кстати. Вытащив из кармана чёрную пачку сигарет «Davidoff», он прикурил от золотой зажигалки «Ronson» и, выпустив очень изящную струйку дыма, воззрился на меня так, словно это я пришёл к нему в гости.

– Ты крутой? – спросил он с интонацией утвердительной.

– Очень крутой, – не желая спорить, согласился я.

«Мамочка» снисходительно улыбнулся.

– Ты моих людей обидел. Теперь врачам платить надо.

– А тебе что, на врачей денег не хватает?

Все развивалось как в плохом американском боевике. Сейчас он будет кричать, что я подорвал его авторитет, а потом начнёт меня убивать. Или бить, что у них там сейчас модно, я не знаю. Всё это было скучно и банально. Моё замечание задело его за живое, глаза стали злыми, а зубы оскалились в недоброй улыбке. Фарфоровые зубки у братка, дорогие.

– Ты, лох, жить не хочешь? – И полез, полез под пиджак. Какая-то стрелялка у него там была, это я сразу отметил. Но – разве в этом дело? Обзываться зачем-то начал. Грубый.

Зажигалка фирмы «Zippo» – это очень хорошая, надёжная вещь. Крепкая и увесистая. Если такая штука попадает в лоб человеку, сидящему на шатком гостиничном кресле, то он в большинстве случаев просто падает, вместе с креслом и со всеми своими горными понтами. Так всё и сложилось – я не промахнулся, а у него и выбора не было. Дальше пола не улетишь. Так-то, генацвале…

Я встал и, подойдя к нему, первым делом отыскал свою зажигалку. В принципе, свалить его я мог чем угодно, вплоть до зубочистки, просто зажигалка оказалась ближе всего. Потом обшарил карманы. В кобуре обнаружился «ТТ», чешский скорее всего. И, конечно же, без какого-либо разрешения на ношение. Был «мандат» помощника депутата, паспорт. Пара тысяч долларов в сотнях, немного рублей. На ноге, в специальной кобуре, нашёлся ещё один пистолетик, «Браунинг», которому я лично обрадовался гораздо больше, чем громоздкому «токареву». Я, в отличие от этого абрека, воевать пока ни с кем не собирался, а таскать с собой «на всякий случай» лучше что-нибудь миниатюрное.

Тем временем сознание стало потихоньку возвращаться в ушибленную голову моего гостя. Пока он силился понять, что привело его, такого красивого, на этот грязный гостиничный ковёр, я успел оттащить кресло на нейтральное расстояние и занял призовое место, держа пистолет на уровне его глаз. Постепенно пикантность ситуации дошла и до горца. Заворожённым, хотя и по-прежнему злым взглядом он уставился на меня, не упуская, впрочем, из вида и тёмный зрачок пистолета.

– Слушай меня, дорогой, слушай внимательно. Я с вами ссоры не искал, вы ко мне пришли. И сильно ошиблись. Ты влез в операцию Федеральной службы безопасности, а тебе нужны эти проблемы?

Говорил я тихо, но доходчиво, это явственно читалось по его лицу. Такого рода неприятности кавказскому господину были не нужны абсолютно.

– Ты можешь идти. Своим людям говори что хочешь, но чтобы ко мне больше ни одна тварь близко не подошла. Иначе весь ваш клоповник вычистим к едрене фене, одни зубы по коврам останутся. И молчи, я тебя прошу. Если завалится операция, я лично тебя найду и убью. Понял, кацо?

Откуда ему было знать, что я блефовал. В чьих руках ствол, тот и прав, а осложнять себе жизнь, и без того достаточно не простую, восточному господину совсем не хотелось. Здесь он был человеком уважаемым и влиятельным, а на порушенной войной родине стал бы одним из многих, голодных и злых соотечественников. Нет, такие проблемы ему были совершенно ни к чему. И хотя злость распирала его, подмывая броситься на наглеца и разорвать ему глотку, горец смог пересилить себя и согласно кивнул.

– Вот и чудненько, – мягко и дружелюбно сказал я, всё время держа его на прицеле. – Теперь медленно встань и спокойно, без резких движений ступай к дверям.

Уже стоя на пороге, гость, с трудом превозмогая рвущуюся злобу, кривя тонкие губы, спросил:

– А ствол? Вернёшь?

– А разрешение – покажешь? – в тон ему поинтересовался я. – Хочешь, приходи на Лубянку, оформим изъятие по всем правилам. А если нет, то сделай милость, иди отсюда. Быстро.

Зыркнув с бессильной ненавистью, «горный орёл» с силой захлопнул дверь.

Отчего-то я сильно сомневался в том, что судьба сведёт нас ещё раз. Разве что в Краю Вечной Охоты.

* * *

Благодушно и одиноко сидел я за небольшим столиком. Вокруг стояла торжественная тишина, лишь изредка нарушаемая лёгким звоном столовых приборов. За спиной моей непоколебимо возвышалась мраморная колонна, надёжно прикрывая тылы, необъятных размеров зал был почти пуст, и я бы даже сказал – пустынен. Редкие столики терялись в его роскошном пространстве, обильно изукрашенном позолотой, скульптурами каких-то не узнанных мною божеств, фонарными столбами и целиком прикрытом от суетной Москвы огромным витражным потолком. Посередине зала тихо изливался фонтан, а в нём лениво плавали золотые рыбки. Удовольствие, которое я испытывал от этого заведения, было абсолютно законченным и комплексным по сути, ибо обед, приятным грузом лежавший на дне меня, был вполне достоин того шикарного интерьера, в котором я его поглощал. Ароматная, нежная донская солянка с речной рыбой, осетрина «броше» с соусом «Тартар», в сочетании с бокалом «Chateau les Hebras» 1991 года и кусочком торта «Черный лес» на десерт, привели меня в состояние совершенно непристойного умиления. Удобно раскинувшись в мягком кресле, я по очереди воздавал должное то малюсенькой чашечке с крепчайшим кофе, то изумительному «Martell L’Or de Martell», который местные умельцы наливали в хрупкий бокал, а затем специальный человек на моих глазах слегка нагревал его на специальной же горелке. Любовь к жизни переполняла меня, я просто лучился положительными эмоциями. Как совершенно верно подметил один английский писатель, количество прегрешений, которые человек готов простить миру после хорошего обеда, до обеда привело бы того же самого человека в ужас. Все мы рабы желудка в той или иной степени, и я отнюдь не являлся исключением. Сидя в грязной яме в Пешаваре, я часто вспоминал дом, отца, близких людей. Но то, с какой интенсивностью я вспоминал кухню тетушки Франсуазы, не шло ни в какое сравнение со всем остальным. И ничего поделать с этим я не мог. Да, честно говоря, и не пытался.

Откровенно говоря, чудный обед был, пожалуй, единственным приятным событием за весь прошедший день. Всё остальное скорее огорчало, нежели радовало. Дом Стрекалова находился под очень жёстким контролем, об этом говорило уже то, что я заметил наблюдателей, едва успев появиться на Фрунзенской набережной. Стрекалов всю свою московскую жизнь прожил в этом престижном доме, в просторной четырехкомнатной квартире с видом на парк имени Горького. Сначала вдвоём с женой, а после её смерти и вовсе один. Люди, присматривающие за генералом СВР, были настолько уверены в себе и своих покровителях, что даже не пытались прятаться. Две машины стояли во дворе, ещё одна маячила прямо на набережной, рядом с жёлтым грузовиком автодорожной службы, явно из тех, что до отказа нафаршированы хитрой электроникой. На засаду это походило в той же мере, как если бы они запалили костры вокруг дома и выставили зазывающие дичь плакаты, типа – «Проход для сайгаков. WELCOME!». Я слишком уважительно относился к своей персоне, чтобы предположить, что меня хотят отловить таким вот странным образом. Но парадоксальность ситуации заключалась в том, что за людьми уровня Стрекалова ТАК тоже никогда не следят. Или я сильно отстал от жизни? Москва, конечно, город контрастов, но не настолько же…

Нет, жизнь явно дала трещину. Посредством каких-то неизвестных спецслужб, навтыкавших глухих заборов по всем тропинкам. Может, я вообще зря сюда приехал? Вариантов дальнейшего развития событий существовало великое множество, от визита в стиле «ниндзя» домой к Стрекалову до выхода на Красную площадь с плакатом «Вот он я». К сожалению, разумным мне казался только один. Нужно было звонить. У меня имелось четыре телефонных номера: домашний и рабочий самого Стрекалова, телефон моего куратора, по которому я всё это время раз в год сообщал о себе, и ещё один номер. Первые три отпадали по определению, а вот четвёртый был мне выдан лично Виктором Викторовичем и являлся, по сути, прямым способом связаться с ним, и только с ним в экстренных случаях. Как именно функционировала эта линия, я не знал, но наверняка первоначальный звонок проходил через приличную цепь подставных лиц и номеров. Я здорово рисковал, ведь если Стрекалов действительно задался целью погубить мой молодой организм из зависти или вредности, то я просто шёл ему навстречу, доверчиво задрав лапки. Но… Как любит говорить Рихо Арвович Эвер: «Если ты сто раз проверил человека и не убедился в том, что он полное дерьмо, то он, наверное, и вправду не полное дерьмо». Логика, конечно, чисто эстонская, но своя правда в ней присутствовала. Попытка не пытка, верно, Лаврентий Павлович?

Я расплатился по счёту, разом попав на сумму, просто вопиющую в условиях бюджетного дефицита, и покинул этот дорогостоящий очаг гуманизма и человеколюбия. Заодно я заказал столик в соседнем ресторане «Европейский», благо далеко для этого ходить было не нужно. Бог его знает, как сложится вечер.

Купив телефонную карточку (сплошные расходы, как они тут живут?), я с большим трудом нашёл на улице работающий телефон и набрал номер. Трубку сняла женщина. Кокетничать с ней я не собирался, поэтому был деловит и краток до неприличия:

– Вариант три-один.

– Вариант три-один, – послушно повторила она, и я положил трубку. Засечь моё местоположениё было не под силу даже сказочному персонажу, а таковых в отечественных спецслужбах и не водилось. Совершенно условная фраза, сказанная мной неизвестной женщине, означала следующее: «Прошу о встрече завтра, в три часа дня у первого (левого) эскалатора на станции метро „Октябрьская“». Бред сивой кобылы, зато легко скрыться в толпе, если всё пойдет не так, как хочется. Эту китайскую грамоту также придумал Стрекалов, чья светлая голова никогда не давала покоя своему хозяину. А может, он просто больше знал и, соответственно, лучше готовился? Вот уж не в курсе…

Час был не поздний и не ранний, 17.20, дел у меня, кроме сохранения самого себя в первозданной целостности, тоже особых не было, и я отправился гулять, дыша выхлопными газами и по возможности уворачиваясь от многочисленных москвичей и гостей столицы. В отличие от булгаковского Воланда, я почти с ходу обнаружил, что город изменился, причём не только внешне, став намного опрятнее и чище, но и внутренне, через людей, населяющих его. Не у большинства, но у многих, очень многих мужчин и женщин, встречавшихся мне по пути, глаза сильно походили на машинку для определения штрих-кода и, соответственно, стоимости идущего навстречу товара. Уж не знаю, как нынче в Москве обстояли дела с жилищной проблемой, но материальный вопрос испортил жителей этого города напрочь. Мне доводилось видеть деловые кварталы западных столиц, по улицам которых шли толпы молчаливых людей, раз и навсегда зацикленных на добывании денег. Но это было совсем другое, их поглощала работа, а здесь была страсть. Страсть голодных людей, желающих всего разом и оценивающих других исключительно по тем деньгам, которые они уже успели сделать своими. Критерием являлось количество, а никак не качество. По-моему, впервые в жизни я столкнулся с тем, что девушки, идущие мне навстречу, окидывали меня оценивающим взглядом. Не как мужчину, нет, это как раз было бы привычно и нормально, я сам никогда не упускал случая пристально рассмотреть красивую женщину. Москвички оценивали НЕ МЕНЯ. Их интересовало то, что было на мне надето. Взгляд обычно скользил от обуви, затем критическому анализу подвергался костюм, галстук и, в завершение осмотра, прическа.