Галактический враг

      – Сядьте на минуту, брат, и выслушайте меня.
      Фидель послушно сел в кресло второго пилота. Командующий продолжал стоять, возвышаясь над ним.
      – Что вам известно об Ордене Черной Молнии?
      Вопрос озадачил Фиделя. Он никогда даже не задумывался над тем, что именно ему было известно.
      – В него входили... те, кто имел Королевскую кровь, они учредили свой Орден в противовес нашему. Они хирургическим путем имплантировали иглы, такие, как на вашем кресле и на вашем родовом мече, себе в руки...
      – И вобрали в свой организм вирус и нейрогенераторы, те, что через меч передаются нам, после чего смогли передавать этот вирус другим, – Саган говорил спокойно, точно читал лекцию. – Вы понимаете меня?
      – Не совсем, – ответил робко Фидель. – Я слышал о вирусе, как он использует энергию человека, чтобы тот мог орудовать мечом или управлять кораблем, придавая его действиям скорость мысли. Слышал, что его используют также, чтобы выкачать из человека энергию. Но я никогда не мог понять, как и зачем люди так рискуют – заражаются этим вирусом и живут с ним. Ведь он, наверно, оказывает разрушительное действие!
      – Да, именно так. Люди погибают в страшных муках, потому что их организм отторгал этот вирус. А те, кто выжил, вынуждены были поглощать огромное количество таблеток, чтобы кое-как поддерживать в себе силы. Но по сей день они испытывают страшную боль. У них гниет кожа, отпадая лоскутами. Нейрогенераторы скапливаются возле нервных узлов, образуя наросты на черепе. Вылезают волосы. Но выжившие с радостью переносят эти испытания.
      Втыкая иголки в тело другого человека, они получают возможность руководить им напрямую, получают доступ к его сознанию, узнают его секреты, даже его подсознательные страхи и стремления. Со временем они научились манипулировать своими жертвами и на расстоянии, по их команде те испытывают или наслаждение, или мучительные боли. Они имеют над ними безграничную власть.
      – Вы говорите о них в настоящем времени, мой повелитель, – сказал Фидель. – Они же все погибли, верно? Их чудовищный Орден был уничтожен во время Революции.
      – Да, так же как наш Орден, Орден Адаманта, – ответил Саган, глядя на юного священника.
      – Господи, прости нас грешных! Что вы такое говорите?!
      – Я хочу рассказать вам кое-что, брат Фидель. Несколько человек знают об этом, те, кто остался в живых. Один из них – адмирал Экс, он был непосредственным участником этой трагедии. Другой – Джон Дикстер, Мейгри поведала ему все свои тайны. И Дайен. Я говорил ему, предупреждал его. Слишком поздно, как выяснилось. Но как бы то ни было, он все знает, и вы должны знать.
      Это произошло двадцать лет назад, до Революции. Не имеет значения, как именно. Это отдельный рассказ. Достаточно сказать, что леди Мейгри и я попали в ловушку, расставленную одним из самых хитрых и могущественных адептов Ордена Черной Молнии. Я со стыдом вспоминаю эту историю. Подвохом, обманом, игрой на нашем тщеславии нас завлекли в сети этого человека. Он называл себя Абдиэлем... Абдиэль... Так звали ангела Божьего.
      Мы были ему нужны по двум причинам: он хотел получить контроль над нами и использовать нас в своих целях, пытался добраться до секрета мысленной связи между миледи и мной. Когда его ученики пришли за нами, мы сопротивлялись, но нас было только двое, а их – много.
      Командующий посмотрел на ладонь своей правой руки, на пять шрамов, свежих, с сукровицей от недавних уколов игл пульта управления корабля. Саган потер ладонь, словно она болела.
      – Он называет это «соединением», – сказал он тихо. – Он испытывает физическое удовольствие от этого. Сексуальное. Для жертвы это – изнасилование. Изнасилование ума, души.
      Командующий замолчал, потер пальцы над ранками на руке. На лице отразилась горечь воспоминаний о борьбе, о поражении.
      – Он вторгся в нас, но миледи и я оказались слишком сильными для него, – сказал наконец Саган. – Мы устояли, нам удалось убежать от него. Но до этого он завладел нами. Узнал наши тайные помыслы, страхи и желания.
      – Этот человек, этот Абдиэль, жив? – спросил ошеломленный Фидель. – И вы говорите, что он... что он... – Священник не мог закончить фразу, ее невозможно было произнести.
      – Я не знаю наверняка, – сказал Саган. – Но думаю, да. Абдиэль заглянул в мой мозг, в мою душу. Он один знает, кого я ищу в этой Вселенной, кого я ни за что не обойду вниманием.
      Юного священника точно громом поразило:
      – Милорд! Вы не думаете, что я... что я предал вас?
      – Нет, не думаю, брат Фидель. – Командующий улыбнулся и положил ему руку на плечо. – Я верю, что вы оправдываете свое имя. Но, – добавил он мрачно, – Абдиэль и невинных использует.
      Священник выглянул из иллюминатора корабля и посмотрел в сторону аббатства Святого Франциска. Его темные, без бойниц стены и башенки, резко выделяющиеся на фоне алого горизонта, всегда были для брата Фиделя цитаделью, защищавшей его от внешнего мира. За этими стенами – мир, безопасность, братская любовь, забота, знание, праведный труд. Воздух, которым дышали священники и монахи, был здоровым: толстые, специально для них спроектированные стены охраняли эту созданную ими искусственную атмосферу.
      Никто здесь не повышал голоса в гневе или тревоге. Не били призывно в барабаны, от грома которых бежит дрожь по телу. Резкий свет не освещал изувеченные, истекающие кровью тела. Фидель представил себе прохладную, мягкую тень, в которой передвигаются люди в рясах, спеша по своим делам, кивая друг другу в немом приветствии головами в капюшонах. Сейчас они собираются в храме к вечерне.
      – Alleluja, alleluja, alleluja
      Venite, exultemus, Domino...
      Придите, возрадуйтесь Господу Нашему...
      Его голос сливался в голосами его братьев, когда он пел слова, которые мыслию и духом возносили его к Господу на крыльях музыки, возносили высоко над бренным телом, над суетными искушениями, грехами, огорчениями и проступками. Голоса эти освобождали от всякой скверны, очищали душу, чтобы она заново начала свою жизнь.
      Фидель смотрел на темные стены, пытаясь представить их запятнанными, оскверненными, опасными. И не мог. Это было невозможно. Господь не допустил бы этого.
      – Сказано, что мы должны уповать на Господа, – сказал тихо юный священник.
      – Я уповаю, – ответил мрачно Саган. – Но также сказано, что Господь помогает тому, кто сам себе помогает. И потому, надеясь на лучшее, я готов к худшему. – Он кивнул на компьютер и пульт управления. – Я не стал программировать корабль на обратный путь, чтобы он доставил вас к доктору Гиску, хотя вы чрезвычайно ему нужны. Если что-нибудь случится со мной, Фидель, это ваш долг и ваша забота, ниспосланные вам свыше, сообщить о случившемся леди Мейгри и Его величеству королю. Если я погибну, их жизни, особенно жизнь короля, окажутся в чрезвычайной опасности. Вы поняли меня, брат?
      Фидель в ужасе смотрел на него.
      – Мой повелитель! Не говорите так. Мой обет... Я не могу... Не могу...
      – Нам не дано знать, что мы можем, а что – нет, брат, пока нас не призовут. А что касается ваших обетов, я ведь не прошу вас нарушать их. Вас не посылают на поле битвы. Вы только доставите послание, и все.
      Саган посмотрел на экран, мысленно прикинул, сколько им надо пройти.
      – Идемте, брат. Если мы сейчас тронемся в путь, то как раз к концу вечерни придем.
      Он повесил на спину блок питания, надел маску и помог юноше сделать то же самое. Выходя из корабля, Командующий показал Фиделю, как открыть люк, который тут же закрылся за ними.
      – Ладонью нажмите на эту панель, потом скажите что-нибудь, что хотите. Слова не имеют значения. Подействует звук вашего голоса...
      «Подействует... Да, я знаю теперь, как открывается люк. Но какое отношение это имеет ко мне? – думал Фидель. – Командующий заблуждается. Он слишком долго был окружен смертью и насилием. Ему мерещится теперь это повсюду, даже в светлой обители Господа».
      – Я могу положиться на вас, брат Фидель? – спросил Саган.
      Юный священник был в смятении, не зная, что ответить.
      – Надеюсь, вы всегда сможете положиться на меня, милорд, – сказал он наконец. – Но я искренне верю, что ваши страх и тревоги беспочвенны. Господь никогда не допустит, чтобы этот злой человек проник за наши стены.
      – А как же ночь Революции, брат? – Голос Сагана звучал из-под маски словно издалека. – Господь допустил, чтобы туда ворвались разъяренные толпы?
      Тень сомнения омрачила душу священника, будто его задело крыло пролетавшей птицы.
      – Человеку не дано постичь промысел Божий, но мы должны верить. Я буду молиться, чтобы Бог не оставил нас.
      Саган больше ничего не сказал, в маске не поговоришь, надо следить за дыханием. Они двинулись по пустыне по направлению к аббатству.
      Идти было не трудно, поверхность планеты была сложена красным камнем, покрытым тонким слоем пыли и желтого песка. Но в лицо им дул сильный ветер, ударяя по незащищенной коже мириадами песчинок и мелких камешков. По красному небу ползли черные облака, они сливались с газами, вырывавшимися бесконечными вихрями из красного гиганта, служившего на этой планете солнцем. Путники надвинули низко на глаза капюшоны, наклонились вперед и пошли, сражаясь с ветром, подол рясы бил по ногам.
      Они добрались наконец до стен аббатства. Фидель с любовью посмотрел на них, надеясь увидеть картину, всегда радующую его сердце. К его ужасу и смятению, аббатство больше не казалось ему спокойным убежищем, обителью. Оно напоминало тюрьму... или мавзолей. Он остановился, весь дрожа, и почувствовал на своей руке сильную руку Сагана.
      – Молитесь, брат Фидель, – сказал Командующий. – Быстрее!

Глава третья

      Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся...
I-е Послание к Коринфянам, 15; 51

      Мейгри сидела в каюте Командующего, в кресле Сагана, за егописьменным столом, перед егокомпьютером. Экран ярко светился, это было единственное светлое пятно в темноте кабинета. На нем, правда, не было никакого изображения, абсолютно никакого. Мейгри смотрела на него и думала, что этот искусственный интеллект был зеркальным отображением ее состояния – пустой, пребывающий в ожидании, когда кто-нибудь вдохнет в него жизнь.
      Она не собиралась оставаться здесь. Хотела найти себе пристанище где-нибудь в другом месте «Феникса». Но очень скоро убедилась, что единственные комнаты, где ей никто не посмеет мешать, куда никто не посмеет войти, где она сможет уединяться, – каюта Сагана.
      – Миледи, – послышался голос Агиса, капитана Почетной гвардии.
      Мейгри замерла, испуганно взглянула на дверь, боясь, что она сейчас откроется, хотя знала, что никто не сможет это сделать. Джон Дикстер. Снова Джон Дикстер. Она не станет отвечать. Пусть решит, что она ушла. И тем не менее охранник знал, что она там.
      – Я приказала не беспокоить меня, – сказала холодно и резко Мейгри.
      – Его величество хочет видеть вас, миледи.
      Мейгри закрыла глаза, вздохнула.
      – Чего же вы в таком случае ждете?
      Двойные двери беззвучно открылись. В проеме стоял Дайен. Свет, лившийся из коридора, освещал его так, словно от него исходило сияние, рыжие волосы горели ярким пламенем. Он вошел, двигаясь легко и изящно, в его осанке сквозила гордость, но не было и намека на высокомерие, он шел уверенно, спокойно.
      Он изменился, подумала Мейгри, вспомнив ту ночь, когда она покинула его. Тогда в нем было ощущение собственного величия, харизмы, могущества Королевской крови, позволявшие ему надеяться, что он добьется власти над другими. Но не было уверенности в собственных силах, мудрости, опыте. Лезвие меча, побывавшего в огне, закалилось, ему не хватало лишь остроты. Саган отточил его.
      Теперь стоило Дайену появиться, как все взгляды оказывались прикованными к нему. И это происходит, подумала Мейгри, независимо от его одеяния – облачен ли он в пурпурную королевскую мантию или рваное рубище нищего. Саган придал ему внешность короля, но что, думала Мейгри, глядя на юношу, составляет его нутро?
      – Ваше величество, – сказала она, встав со стула и склонившись перед ним в глубоком поклоне. – Вы могли бы послать за мной...
      – Нет, – перебил ее Дайен. – Я хотел поговорить с вами с глазу на глаз. И... – он оглядел комнату, – я решил, что это самое подходящее место. Тут нет шпионских глаз и ушей.
      Мейгри кивнула в знак согласия.
      – Пожалуйста, садитесь, – добавил Дайен, видя, что она продолжает стоять. Он слегка покраснел в замешательстве. – Я хочу поговорить с вами как... друг. Я пришел сюда не в качестве короля, – продолжал он, чувствуя, что его слова требуют уточнения. – Мне хотелось бы, чтобы между нами восстановились прежние отношения.
      Мейгри решила, что сейчас не следует говорить, что это невозможно. Очень скоро он сам поймет. Она подошла к кушетке, которая, казалось, как и вся мебель в комнатах Сагана, была готова, словно верный солдат, в любую минуту оказать помощь тому, кто нуждается в ней. При этом мебель была малоудобной, спартанской, о комфорте здесь не думали. Саган не жаловал посетителей, а когда ему приходилось принимать их, старался не задерживать у себя.
      Мейгри села, улыбаясь Дайену, похлопала по кожаному сиденью, приглашая его тоже сесть.
      – Спасибо, миледи, но я предпочитаю постоять, если не возражаете.
      – Как вам будет угодно, Ваше величество, – сказала Мейгри, тщетно пытаясь сесть поудобнее, чтобы не немели ноги.
      Дайен не слышал ее. Он начал ходить по комнате, сцепив руки за спиной, наклонив в задумчивости голову. Мейгри наблюдала десятки раз, как Саган точно так же вышагивает. Удушье внезапно навалилось на нее. Ей пришлось отвернуться, опустить глаза. Руки ее лежали на тонкой жесткой подушке. Она перевела дыхание.
      – Простите за беспокойство, миледи. – Дайен остановился, повернулся к ней. – У вас столько работы. А я помешал вам. Но я не займу у вас много времени.
      – Мое время полностью в вашем распоряжении, Ваше величество.
      – Не надо... – сказал он отрывисто, в глазах его полыхало пламя. – Не надо говорить со мной так. Говорите, как раньше, когда мы оба были пленниками на борту нашего «Феникса».
      – Хорошо, Дайен, – ответила Мейгри ласково. – Я не хотела...
      – Миледи, – слова вырывались из него, словно он знал: он произнесет их сейчас или никогда, – я видел его!
      – Видел его? Видел кого? – Мейгри показалось, что он имеет в виду Сагана. Она приподнялась с кушетки.
      – Платуса. – Он пристально смотрел на нее, ждал, как она прореагирует.
      Мейгри тяжело осела назад.
      – Что он сказал вам? – спросила она слабым голосом.
      – Вы верите мне?
      – А почему нет?
      – Но это могло быть всего лишь сном.
      – Так, значит, сном?
      – Перестаньте! – воскликнул Дайен. – Перестаньте играть со мной в эти глупые игры!
      – А что вы хотите от меня, Дайен? – резко ответила ему Мейгри. – Хотите, чтобы я сказала: «Да, вы видели моего брата, пришедшего с того света» или чтобы я подняла вас на смех и сказала: «Вы небось что-то не то на ужин съели, дорогой». Так? В глубине сердца вы сами знаете правду, Ваше величество. И мне совсем не надо соглашаться с вами или спорить.
      Дайен нахмурился, но слушая ее, он постепенно успокоился.
      – Он ничего не сказал мне. Он не подошел ко мне. Он остановился на пороге моей комнаты и посмотрел на меня. Просто посмотрел и кивнул, – голос Дайена смягчился, в нем проступили грустные нотки. – Он напомнил мне время, когда мы были вместе дома, я решал алгебрическое уравнение... – Вдруг он снова вспылил. – Это такое правило у призраков? Они всегда молчат? Я сам не верю в то, что говорю. Но я не шучу! Простите меня за то, что я побеспокоил вас. Наверно, мне просто приснился сон. Я...
      – Он заговорил бы, если бы счел нужным, – сказала тихо Мейгри. – Со мной он говорил.
      Она встала, зашла за кушетку, пробежала рукой по холодной металлической раме спинки.
      – Говорят, что умершие особы Королевской крови остаются в той плоскости существования – становятся призраками, особенно если усопший был связан сильными духовными нитями с кем-то живым. И это поверье имеет столь широкое хождение, так много историй о том, как люди видели или разговаривали с «привидениями», что наши ученые провели эксперименты, чтобы доказать правомерность – или ложность – этого поверья.
      – И что же они обнаружили? – живо спросил Дайен.
      – То, что я уже сказала: или веришь своим глазам, или нет.
      Мейгри улыбнулась, увидев разочарование на лице короля.
      – С точки зрения здравого смысла это чушь, выдумка. Почему одни привидения приходят, а другие нет? Есть теория, согласно которой те, кто оставил на земле какие-то очень важные дела незавершенными, непременно возвращаются назад. Помню, была одна инопланетянка-ученая, которая работала над лекарством от чумы и не успела закончить свою работу. Если кто и должен был вернуться с того света, так это она. Ученые собрались у нее в лаборатории, приготовили для нее аппаратуру и ее записи, но она так и не пришла. И лекарство так и не было открыто. Чума в результате скосила все население той планеты. Целая цивилизация прекратила свое существование.
      И при этом мы слышим рассказы о том, как приходит привидение матери, чтобы найти своему ребенку потерянную игрушку. А отец приходит к своей дочери в день ее свадьбы. Убитый солдат предупреждает своих товарищей о засаде. Почему, к примеру, ваша матушка никогда не приходила к вам? Ее последние слова, то, о чем она думала перед смертью...
      Мейгри вздохнула. Ее взгляд был прикован к руке, скользящей по металлической ручке кушетки.
      – Вы сказали, что тоже видели Платуса. – Дайен подошел к миледи. – Он говорил с вами. Что он сказал вам? Если, конечно, это не сугубо личное.
      – Могу сказать. Он пришел, чтобы предостеречь меня от самоубийства. Это было сразу после его смерти, я поняла тогда, что Саган прознал, где я прячусь от него, и собирается взять меня в плен. Я понимала также, что Командующий заставит меня помочь ему найти вас, я думала, что, покончив с собой, спасу вас. Но призрак моего брата убедил меня в том, что я еще нужна другим.
      Мейгри посмотрела на юношу.
      – Саган сказал бы вам, что Создатель решает, кому возвращаться, а кому нет. Почему вы не рассказали ему, Дайен? Боялись, что он не поверит?
      – Да, – сказал Дайен и в задумчивости замолчал. Потом продолжал: – Я так и вижу, как он усмехается. Слышу, как он говорит: «Ах, вот почему вы отказываетесь начинать войну. Ваш наставник-пацифист запрещает вам! Вы такой же слабак, как и он».
      – И именно поэтому вы отказались подчиниться Сагану?
      – Нет, к этому времени я уже принял решение. – Дайен взъерошил волосы. – А до этого я ждал. То было самое трудное время. Я был один... И всего боялся. – Он посмотрел на нее с вызовом, словно ждал, что она начнет над ним насмехаться.
      Она понимающе кивнула.
      – Я не виню вас.
      – А потом я увидел во сне Платуса. Выражение его лица. Оно было странным, но я понял, чего я боялся. Я стал понимать свой страх.
      Мейгри молчала. Дайен теперь говорил не с ней, а сам себе все объяснял.
      – Я боялся не столько Сагана, сколько того, что я проиграю. Все потеряю. Если бы я отправился на войну, я утвердился бы в своей силе, в своей власти. Смог бы заставлять людей делать, что мне заблагорассудится, они в страхе слепо следовали бы за мной. Но стоило мне об этом задуматься, я понял, что не хочу быть таким королем. Лучше проиграть, вернуться к простой жизни, даже лучше умереть, чем сделать такое, о чем я буду жалеть всю жизнь. Как только я это понял, Платус улыбнулся мне и кивнул головой.
      – Видите, – сказала мягко Мейгри, – ему и не надо было говорить с вами.
      – Думаю, нет. Но я не понимал этого до конца. Я не понимал себя. – Дайен нахмурился, покачал головой. – Платус был атеистом. Он не верил в Бога.
      – Он раньше верил, Дайен. Не думаю, чтобы он окончательно утратил свою веру. Он как малое дитя, которое, рассердившись на родителей, убегает из дома. Мой брат не мог понять, как Господь допустил зверства, которые произошли в ночь Революции.
      – Вы слышали о случае с исцелением ребенка... и о девушке?
      – Я читала донесение Сагана, – начала Мейгри с осторожностью и недовольством.
      – Понятно, значит, знаете. Я исцелил ребенка, леди Мейгри! Я чувствовал, как от меня шла энергия к этому младенцу! И понял, что могу помочь девушке, хотя она находилась под контролем Абдиэля.
      Саган не верит, что я на это способен. Не верит, что у меня есть дар целителя. Он говорит, что я не способен на это, потому что дар – от Господа, а Он никогда не дарует его неверующему...
      – Если Он не дарует его тому, кому хочет ниспослать веру в Него, – тихо добавила Мейгри.
      Дайен кивнул.
      – Я тоже об этом думал. Предположим, это правда. Но почему тогда у меня есть этот дар, а нет у других? Я не способен на то, на что способны остальные особы Королевской крови! Я не могу отключить электричество усилием воли. Не могу взглядом открывать дверь. Только однажды во время инициации ко мне сошла особая сила, и я заставил шар парить в воздухе.
      – Потому что в то мгновение вы отдали себя целиком этому, Дайен. Вы не сомневались, не задавали вопросы, не анализировали...
      – Да, я просто не знал, что со мной происходит, черт побери. Простите, миледи, – сказал Дайен, глубоко вздохнув. – Я не хотел ругаться.
      – Дайен, что вы от меня хотите? – еще раз спросила Мейгри устало. – Я с радостью объяснила бы вам, что Бог – есть, что Он или Она или Оно располагают неким космическим планом, но не могу. Хотела бы поверить, что существует некая причина, из-за которой убили вашего отца, а ваша мать умерла у меня на руках, причина гибели Платуса, причина, по которой моя жизнь оказалась загубленной. Я хотела бы объяснить вам все это. Сказать самой себе...
      – Разве приход Платуса не служит этому доказательством?
      – Ничего это не доказывает. Я была на грани самоубийства. Может, это было мое подсознательное стремление вырваться из порочного круга, в который я попала. Вы были сильно взволнованы. Может, призрак, явившийся вам, – результат нервного срыва...
      – Вы не верите. И я не верю.
      – Я уже и не знаю, во что я верю. Единственное, что я знаю, – так это то, что вера рождается в человеке, в его душе, и все начинается с веры в самого себя, со знания, что ты обладаешь способностью отличить свет от тьмы и соответственно поступать.
      – Свет от тьмы? Саган убивал и мучил людей, заявляя при этом, что действует, выполняя волю Господа Бога.
      – Саган услышал внутри себя тихий, слабый голос. Он мог отказаться слушать его, восстать против него или же заставить его говорить то, что он хотел услышать. Но не думаю, что он теперь способен на такое.
      Дайен ждал, что она еще скажет.
      Мейгри молчала. Потом вздохнула, протянула руку и дотронулась до кольца из огненного опала, которое висело, как кулон, на шее у юноши.
      – Ваш жребий будет не легче нашего, Дайен. Даже, может быть, гораздо тяжелей...
      – Миледи, – послышался извиняющийся голос капитана Почетной гвардии.
      – У меня совещание...
      – Простите, что помешал вам, но вас хочет видеть Мендахарин Туска. Говорит, что у него безотлагательное дело.
      – Может быть, у него информация о Сагане? – предположил Дайен.
      Мейгри побледнела еще сильнее.
      – Да, может быть. Пошлите его сюда, Агис.
      Двойные двери открылись. Таск и Нола вошли в комнату.
      – Потрясающе! Нам так и сказали, что мы застанем вас обоих здесь. А мы повсюду тебя искали, малыш...
      – Туска! Что случилось? – Мейгри быстро двинулась навстречу ему.
      – Случилось? Пока ничего. Об этом-то мы и хотели бы переговорить. – Туска в замешательстве смотрел на нее.
      Нола схватила его за руку и стиснула что было сил.
      Он посмотрел на нее, улыбнулся.
      – Нола и я приняли решение. Мы хотим пожениться прямо сейчас. Вы не возражаете? Мы сейчас ведь ничем не занимаемся.
      Дайен и Мейгри смотрели на него, ничего не понимая.
      – Мы решили, что нам никто не нужен для брачной церемонии. Может, с юридической точки зрения, это нарушение закона, но кто знает, что сейчас законно, а что – нет? Важно то, что мы говорим друг другу и что имеем в виду, а мы хотим, чтобы с нами были только самые дорогие нам люди и... чтобы они благословили нас. Так что мы решили пригласить вас, генерала Дикстера и Дайена...
      Таск замолчал. Нола испугалась.
      – Так можно... или нет?
      – Таск, – сказала Нола, приблизившись к нему вплотную, – мы помешали серьезной беседе. Лучше нам уйти...
      Мейгри пришла в себя.
      – Вы спрашиваете, можно ли? Да это замечательно! Великолепная идея! Все члены экипажа на корабле должны отметить такое событие. Свадьба – это же прекрасно!
      – Простите, ваше сиятельство, но мы хотели пригласить только близких друзей, – сказала Нола и зарделась.
      – Конечно. А потом мы устроим прием, – сказал с воодушевлением Дайен. – Мы закатим грандиозный прием, такого не было на нашем корабле никогда! Мы оповестим весь флот и прессу. Пусть узнает Питер Роубс, как мы реагируем на его угрозы! Давайте прикинем, сколько нам понадобится времени на подготовку...
      – Свадьбу лучше устроить сегодня вечером, – сказала Мейгри.
      Она против воли произнесла это мрачно. Нола посмотрела на нее и совсем приуныла.
      Таск нахмурился.
      – Может, тогда не надо...
      – Нет, надо, – сказала Мейгри как можно жизнерадостнее. – Я переговорю с адмиралом Эксом и капитаном Уильямсом и сделаю необходимые распоряжения. Мы можем устроить... – она хотела было сказать «здесь», но, оглядевшись, поняла, что присутствие Сагана в этой комнате ощущается даже сейчас, настолько сильно его влияние. А для свадьбы это малоприятное обстоятельство.
      – Может, в оранжерее, где выращивают овощи? – спросила робко Нола. – Конечно, там нет роз и апельсинов, зато много зелени, света и воздуха...
      – Нет, – покачал головой Таск. – Не хочу жениться среди моркови и брюссельской капусты.
      Дайен засмеялся.
      – Да там будет великолепно, когда мы все устроим. И для видеосъемок замечательный интерьер. Прессу, безусловно, на бракосочетание не пустим, – добавил он, заметив, что Таск снова нахмурился, – но зато потом! Сколько бутылок шампанского есть на корабле? Вы позволите мне пойти узнать, миледи?
      – Конечно, Ваше величество, – ответила Мейгри, стараясь скрыть радость, что он уходит.
      Они ушли. Таск, казалось, поглупел от счастья. Нолу точно золотистый нимб окружил. Дайен был так возбужден, что ему самому было впору жениться. Двойные двери закрылись за ними, заглушив их голоса, Мейгри осталась одна.
      Комнаты Сагана погрузились в молчание, здесь, казалось, никого не осталось, кроме него самого. Мейгри подошла к пульту связи, села за компьютер и приготовилась засыпать капитана Уильямса распоряжениями по поводу свадьбы. Она была уверена, что это удивит, даже смутит и, без сомнения, разозлит его. Она помедлила, глядя на свое отражение в стальной панели. Провела рукой по лицу, едва касаясь шрама на щеке.
      «А как же я? – думала она. – Я убежала из дома? Или же я вернулась домой, а он – пустой и брошеный всеми?..»

Глава четвертая

      ...уста их легче масла, а в сердце их вражда, слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи.
Псалтырь. Молитва в страхе и трепете, 55,22

      Саган и брат Фидель, согнувшись под сильным ветром, разгулявшимся на этой планете, пробирались к цели. Песок забивался в поры. Внезапно поднялись вихри пыли, почти ослепив их. Они натянули низко на лицо капюшоны, спрятали поглубже руки в длинные рукава.
      Иногда им приходилось останавливаться: ветер налетал с такой силой, что казалось, вот-вот собьет с ног. Добравшись наконец до темных стен аббатства с многочисленными башенками, они продрогли до мозга костей и задохнулись от усталости.
      Аббатство Святого Франциска было старым: этот монастырь Орден построил одним из первых, приор специально выбрал такое жуткое, гиблое место. Сюда, в эти суровые, голые края привозили восемнадцатилетних юношеи, решивших принять сан, здесь они учились, медитировали, проходили суровые испытания. Здесь их наставляли тому, как преодолеть плотские искушения, включая и те, что большинство людей полагали не за удовольствие, а за жизненную потребность: тепло, удобную постель, хорошую еду, дружеское общение.
      Молодой послушник спал в рясе на деревянной койке в холодной келье, укрываясь тонким шерстяным одеялом, которое сам и должен был соткать. Его еда в дни, когда он не постился, состояла из хлеба, выпеченного в аббатстве, фруктов, овощей, выращенных здесь же, и воды. По утрам он учился, днем занимался физическим трудом, вечером – снова учился. Трижды на дню его призывали вместе с братией в церковь – молиться, в четвертый раз – перед тем как он отходил ко сну, но и среди ночи его будили, чтобы он читал молитвы в своей келье.
      Праздные беседы в течение дня тут были запрещены, за исключением нескольких минут отдыха после вечерней трапезы. В другое время разрешено было говорить, только чтобы сообщить важную информацию или же ответить на вопрос кого-нибудь из старших монахов. В основном послушники общались друг с другом жестами.
      Как только юноша попадал в эти стены, он навсегда порывал с семьей и друзьями, словно он – или они – умерли. Единственные лица, с кем им дозволено было общаться за стенами монастыря, были аббат и приор, эти встречи проходили в других аббатствах или в резиденции Ордена, которая находилась до Революции в королевской резиденции Минас Таресе. Влияние Ордена на происходящее в галактике было в прошлом огромно.
      Закончив курс подготовки, юноша или становился новообращенным, его принимали в Орден, и он приносил обеты, или же ему отказывали в этом и отсылали домой. Получив однажды отказ, юноша или девушка никогда больше не могли испытать судьбу. Став же членом Ордена, будучи посвященным в его тайны, новообращенный никогда уже не мог покинуть его.
      Надо отдать должное, лишь считанные единицы хотели покинуть Орден. Тех, кого гложет сомнение, увещевали. Те, кто предавался унынию, кому не помогали советы, утешения и молитвы, незаметно исчезали. Поговаривали, что их отвозили в какое-то изумительное место, где они доживали свою жизнь в покое и благодати.