DragonLance / Сага о копье - Битва близнецов

      — Регар просил тебе сказать. Если хочешь, я мог бы сделать это… ну, ты погашаешь. Быстро и без мучений. Мне приходилось делать это и раньше, я умею.
      Дело в том, что я по роду занятий — мясник, забойщик. Сам увидишь.
      — Убирайся.
      — Как скажешь. — Гном пожал плечами. — Но если бы это был мой брат…
      — Ты свободен, — негромко повторил Карамон. Он не глядел на гнома и не слышал даже его тяжелых шагов, когда тот уходил. Все его внимание было сосредоточено на брате.
      Рейстлин лежал на кровати поверх одеяла, зажимая руками свою страшную рану. Он был одет, и его черные одежды, обильно смоченные кровью, прилипли к телу. Нестерпимая боль мучила его, и маг перекатывался то на один бог, то на другой. Каждый вздох вырывался из его горла с низким и хриплым стоном, а в легких что-то рвалось и клокотало.
      Но самым страшным для Карамона был взгляд Рейстлина. Блестящие глаза мага смотрели прямо на него, видели его, следили за ним. Рейстлин был в сознании.
      Карамон опустился на колени рядом с койкой брата и положил руку на его пылающий лоб.
      — Почему ты не позволил им послать за Крисанией? — спросил он мягко.
      Рейстлин ответил ему гримасой боли. Скрипя зубами, он с огромным трупом заставил себя произнести несколько слов; при этом в уголках его тонких губ выступила кровавая пена.
      — Паладайн… не станет исцелять.. меня! — Последнее слово прозвучало как сдавленный то ли всхлип, то ли вскрик.
      Карамон в смятении уставился на него.
      — Но ты умираешь! Ты не можешь умереть! Ты сам говорил…
      Глаза Рейстлина закатились, а голова бессильно откинулась. Изо рта вялыми толчками пошла кровь.
      — Время… изменилось… Все… изменилось.
      — Но…
      — Оставь меня! Дай мне умереть! — взвизгнул Рейстлин в гневе, корчась от боли на одеяле.
      Карамон содрогнулся. Он с жалостью посмотрел на Рейстлина, но заострившееся, искаженное страданием лицо не принадлежало тому Рейстлину, которого он знал.
      Мудрость и разум спали с его лица, будто маска, оставив вместо себя лишь гордость, тщеславие, алчность и жестокость, не знающую сострадания. Глядя на своего брата-близнеца, Карамон даже подумал, что такого Рейстлина он еще никогда не видел. Перед ним был кто-то совсем чужой, незнакомый.
      «Возможно, — подумал Карамон, — такое же лицо было у него, когда в Башне Высшего Волшебства он прожигал голыми руками грудь Даламара. Возможно, таким видел Рейстлина перед смертью Фистандантилус».
      Содрогнувшись от ужаса и отвращения, Карамон с трудом оторвал взгляд от этого кошмарного, похожего на оскаленный череп лица и, приняв самый суровый вид, на какой только был способен, протянул вперед руку.
      — Позволь мне по крайней мере перевязать тебя.
      Рейстлин яростно затряс головой. Испачканная кровью рука оторвалась от раны, зажимая которую, он словно бы удерживал внутри себя жизнь, и стиснула ладонь Карамона.
      — Нет! Я проиграл. Прикончи меня! Боги смеются, о, как они смеются! Я не могу выдержать…
      Карамон уставился на брата, и внезапно им овладел совершенно необъяснимый гнев, который накопился, должно быть, за годы бесконечных ядовитых насмешек Рейстлина в ответ на его безответную заботу о нем. Он видел, как из-за этого человека гибли его друзья. Из-за него он и сам едва не погиб. Это Рейстлин отверг и убил любовь, которая предлагалась ему совершенно бескорыстно.
      Карамон протянул руку, схватил брата спереди за черную мантию и приподнял его голову над подушкой.
      — Нет, клянусь богами! — проревел Карамон гневно. — Ты не умрешь! Ты слышишь меня?!
      Глаза гиганта превратились в две узкие, как бойницы, щелочки.
      — Ты не умрешь, брат мой! Всю свою жизнь ты жил только для себя, и даже на пороге смерти ты ищешь самый легкий, самый простой выход — для себя! Ты без колебаний бросаешь меня здесь, ты бросаешь Крисанию! Нет, братец, ты будешь жить! Ты будешь жить, и ты отправишь меня обратно. Что делать потом — это уж твоя забота.
      Рейстлин посмотрел на Карамона, и, несмотря на боль, на его губах появилось слабое подобие улыбки. Он почти рассмеялся, однако вместо смеха на его губах вздулся и лопнул кровавый пузырь.
      Карамон чуть было не оттолкнул Рейстлина, но опомнился и выпустил черную рясу. Маг снова уронил голову на подушки и пожирал Карамона глазами. В эти минуты в них не было ничего, кроме горькой ненависти и ярости.
      — Я скажу Крисании, — мрачно проворчал гигант, поднимаясь на ноги. На яростный взгляд мага он не обратил внимания. — Она должна хотя бы попытаться вылечить тебя. И нечего на меня так смотреть. Я знаю, что, если бы взглядом можно было убить, я бы уже десять раз умер. Выслушай меня, Рейстлин, или Фистандантилус, или кто ты там на самом деле… Если Паладайну будет угодно, чтобы ты отдал концы, прежде чем успеешь натворить еще каких-нибудь страшных дел, пусть так и будет. Но если он пожелает оставить тебя в живых, мы примем его волю как должное, а ты, я думаю, и подавно.
      Рейстлин, истративший почти все свои силы, продолжал стискивать ладонь брата своими окровавленными пальцами, которые, казалось, уже окоченели, словно у мертвеца. Карамон сжал губы и решительно освободился от крепкой хватки Рейстлина. Повернувшись, он оставил палатку, все еще слыша за спиной хриплый стон, исполненный муки и страдания. Этот стон проник ему в самое сердце, и на мгновение гигант заколебался, но потом он подумал о доме и о Тике… и пошел дальше.
      Оказавшись снаружи, он направился к палатке Крисании, но заметил гнома, который с безразличным видом стоял неподалеку и строгал острым ножом какую-то палку.
      Гигант остановился, сунул руку в доспехи и достал пергамент. Он не нуждался в том, чтобы перечитывать написанные на нем несколько слов — их было немного, и Карамон помнил эта слова наизусть.
      «Маг предал тебя и армию. Отправь гонца в Торбардин и узнаешь правду».
      Гигант швырнул пергамент на песок.
      Что за жестокая шутка!
      Что за жестокая, издевательская шутка!

***

      Сквозь пелену страшной боли Рейстлин слышал смех богов. То-то они, должно быть, веселились — протянуть одной рукой спасение, а другой выхватить его у него из-под носа. Как они должны теперь радоваться его поражению и отчаянию!
      Израненное тело мага корчилось в агонии, и так же в бессильной ярости извивалась его душа. Сознание собственного провала жгло ее, словно адское пламя.
      Жалкий и слабый человечишка, казалось, говорили ему боги. С кем ты вздумал тягаться! Но теперь-то мы напомнили тебе, что ты смертен, смертен, как и весь людской род.
      А он не мог признать победы Паладайна! Видеть, как Несущий Свет насмехается над ним, слышать голос бога, радующегося его падению, было свыше сил Рейстлина. Нет! Лучше быстрая смерть! Тогда его душа сумеет найти какой-нибудь темный уголок и спрятаться там. И только этот ублюдок, его брат, его вторая половина, человек, которому он всю жизнь завидовал и которого всю жизнь презирал, отказал ему даже в этом — в его последней надежде на спасение!
      Острый приступ боли заставил Рейстлина конвульсивно дернуться.
      — Карамон! — беззвучно крикнул Рейстлин в темноту. — Карамон! Не уходи! Ты мне нужен!
      Никто не шел. Рейстлин жалобно всхлипнул и, зажимая рану на животе, свернувшись в клубок.
      — Не уходи… не оставляй меня одного… с этим!
      Разум мага помутился, и перед глазами Рейстлина замелькали видения из его прошлой жизни. Жизнь текла меж пальцев тонкой паутинкой, и маг видел черные драконьи крылья, разбитый Глаз Дракона, Тассельхофа, какого-то незнакомого гнома-механика…
      Мое спасение…
      Моя гибель…
      Яркий белый свет — ослепительное сияние — холодный, как лед, и острый, как сталь клинка, пронзил мозг мага. Он пытался убежать, скрыться от него в ласковую, бархатную тьму, но не мог. Он слышал свой собственный голос, умолявший Карамона быть милосердным — нанести ему последний удар, покончить с невыносимой болью и убрать этот режущий яркий свет, однако слова эти срывались с его языка совершенно бессознательно. Маг даже не чувствовал, произносит ли он их на самом деле, или они существуют только в его угасающем разуме.
      Вот только Карамон, которого он увидел в этом беспощадном, ярком свете, повернулся к нему спиной.
      Сияние вспыхнуло еще ярче и превратилось в лицо — прекрасное, спокойное и чистое — с холодными и безмятежными серыми глазами. Прохладные пальцы коснулись его пылающей кожи.
      — Позволь мне вылечить тебя.
      Свет резал его плоть, словно стальной нож. Рейстлин вскрикнул и попытался вырваться, но руки держали его крепко.
      — Позволь мне вылечить тебя.
      — Уходи… Прочь!
      — Позволь мне вылечить тебя.
      Бесконечная усталость овладела Рейстлином. Он устал сражаться с болью, насмешками, мучениями, которые преследовали его всю жизнь.
      «Ну и хорошо. Пусть боги смеются, по крайней мере, теперь они имеют на это право, — с горечью подумал Рейстлин. — Пусть, пусть он откажется исцелить меня.
      Лишь бы скорее… тогда я смогу погрузиться в тишину, и темноту, и немоту… и отдохнуть».
      Закрыв глаза, чтобы не видеть этого пронзительного света, Рейстлин ждал, что вот-вот услышит смех…
      …И вдруг увидел лицо бога.

***

      Карамон с тревогой ожидал снаружи, скорчившись в темноте возле входа в палатку Рейстлина и стискивая в ладонях разламывающуюся от боли голову.
      Мучительные крики брата, молившего о смерти, вонзались в него, словно кинжалы.
      От беспокойства гигант едва держался на ногах. Он почти не сомневался, что жрица потерпела неудачу. Наконец он не выдержал и, стискивая рукоять меча, решительно вошел в палатку и направился к постели брата.
      В этот момент крики Рейстлина прекратились.
      Крисания без сил упала на его тело, положив голову на грудь мага.
      «Умер, — подумал Карамон. — Рейстлин умер».
      Глядя на лицо брата, Карамон не почувствовал горя — его вдруг охватил ужас. «Что за страшная маска у смерти!» — подумал гигант и содрогнулся.
      Лицо мага было неподвижным, словно у трупа, рот был широко открыт, но из его черного провала не доносилось ни единого звука — ни стона, ни предсмертного хрипа. Кожа была серовато-синего оттенка, а незрячие глаза в провалившихся глазницах смотрели прямо в потолок.
      Карамон с осторожностью шагнул вперед. Он так устал и отупел, что не чувствовал ни горя, ни сожаления, ни облегчения. Лишь взглянув повнимательнее на странное выражение лица брата, Карамон вдруг осознал, что Рейстлин не умер.
      Просто глаза его, широко раскрытые и неподвижные, казались незрячими оттого, что маг смотрел куда-то далеко и видел другие миры.
      Затем тело его вздрогнуло, а с губ сорвался негромкий вздох. Голова откинулась набок, а напряженные мышцы заметно расслабились. Выражение боли тоже исчезло с лица Рейстлина, оставив только серые тени бесконечной усталости на бледных щеках. Он неглубоко вздохнул, затем выдохнул воздух с легким стоном и задышал…
      Потрясенный Карамон, глядя, как жизнь возвращается в истерзанное и обескровленное тело брата, все никак не мог решить, благодарить ли ему Паладайна за то, что Рейстлин остался в живых, или горевать — по той же самой причине.
      Карамон понемногу стряхнул с себя оцепенение, словно человек, проснувшийся после глубокого и крепкого сна. Опустившись рядом с Крисанией, он бережно обнял ее за плечи и помог подняться. Жрица заморгала, глядя на него, будто видела его впервые. Затем ее взгляд метнулся на Рейстлина, и жрица улыбнулась. Прикрыв глаза, она пробормотала благодарственную молитву.
      Затем она вдруг прижала ладонь к своему левому боку и обмякла. На ее белом платье проступило пятно свежей крови.
      — Ты должна была вылечить себя, — проворчал Карамон, помогая ей выйти из палатки.
      Крисания взглянула на него, и, несмотря на ее слабость, прекрасное лицо озарилось улыбкой.
      — Завтра… — негромко ответила она. — Сегодня ночью у меня было другое трудное дело, в котором я добилась великой победы. Разве ты не видел? Паладайн откликнулся на мою молитву!
      Глядя на ее безмятежную, мирную красоту, Карамон почувствовал, как на глаза навернулись слезы.
      — Значит, таков твой ответ? — грубовато переспросил он, глядя на лагерь.
      Костры догорели и превратились в россыпи багровых углей, но на равнине стало чуть светлее — приближался рассвет. Уголком глаза гигант рассмотрел в полутьме какое-то движение. Человек пять бежали от палатки Рейстлина к лагерю, и Карамон понял, что уже завтра утром всем станет известно, что живущие среди них ведьма и маг сумели каким-то чудом вернуться к жизни.
      Во рту у гиганта появилась какая-то терпкая горечь, и он с досадой сплюнул. Карамон очень хорошо представлял себе, какие досужие вымыслы и сплетни породит это событие. Теперь еще больше станет враждебных взглядов, еще чаще люди с осуждением и страхом станут качать головами при виде Крисании или Рейстлина. Но с этим, видно, уже ничего не поделаешь. Сейчас же Карамону ничего так не хотелось, как лечь в постель, заснуть и забыть обо всем.
      А Крисании тем временем продолжала говорить.
      — Это и твой ответ, Карамон, — с горячностью ответила она. — Это — знак, ответ богов, которого мы ждали гак долго.
      Остановившись, она серьезно посмотрела снизу вверх на гиганта.
      — Неужели ты все так же слеп, как тогда, в Башне? Неужели ты все еще не веришь? Мы предоставили Паладайну решать наши дальнейшие судьбы, и бог сказал свое слово. Рейстлин должен был остаться жить! Он обязан совершить свое великое дело, которое он задумал. Вместе, он и я — и ты, если захочешь к нам присоединиться, — будем сражаться со злом и одолеем его точно так же, как я сражалась со смертью сегодня ночью и победила!
      Карамон уставился на жрицу, затем голова его опустилась, а плечи поникли.
      «Я не хочу сражаться со злом, — подумал он устало. — Я просто хочу домой.
      Неужели я желаю слишком многого?»
      Он поднял руку и стал потирать ноющие виски. Внезапно он остановился. В серых предрассветных сумерках он увидел, что его рука все еще в крови — в крови Рейстлина.
      — Я оставлю стражу в твоей палатке, — хрипло сказал он. — Поспи… Он отвернулся.
      — Карамон, — негромко позвала Крисания.
      — Что? — Гигант со вздохом остановился.
      — Утром тебе станет легче, я помолюсь за тебя. Спокойной ночи, друг мой.
      Не забудь поблагодарить милостивого Паладайна за то, что он подарил жизнь твоему брату.
      — Да, конечно, — пробормотал Карамон и кивнул. Ему было совсем скверно, голова раскалывалась, и он, чувствуя, что его сейчас вырвет, поспешил оставить Крисанию.
      В шатре его действительно вывернуло наизнанку, и продолжало рвать до тех пор, пока в желудке ничего больше не осталось. Наконец гигант выпрямился и рухнул на кровать, отдавшись во власть усталости и боли.
      Но лишь только вокруг него сомкнулась милосердная темнота, Карамон вспомнил слова Крисании: «Поблагодари Паладайна за то, что он даровал твоему брату жизнь».
      Он хотел помолиться, но перед глазами встало страшное лицо Рейстлина, и молитва застряла у Карамона в горле…

Глава 10

      Негромко постучав по гостевому камню, который стоял перед входом в жилище Дункана, Харас с волнением ожидал ответа. Вскоре дверь отворилась, и на пороге появился сам король.
      — Входи и добро пожаловать, Харас, — сказал Дункан и, протянув руку, втащил гнома внутрь.
      Вспыхнув от смущения, Харас вступил в королевские чертоги. Дункан улыбнулся герою, чтобы подбодрить его, и повел коридорами в свой кабинет.
      Выстроенный глубоко под горой, в самом сердце горного королевства, дом-дворец Дункана представлял из себя настоящий лабиринт комнат, коридоров и залов, заполненных массивной, тяжелой, потемневшей от времени старинной мебелью из драгоценных пород дерева. Впрочем, несмотря на свои внушительные размеры, жилище короля было очень похоже на любой другой дом в Торбардине. Да и могло ли быть по-другому, если любое отступление от общепринятого рассматривалось как дурной вкус и пренебрежение к устоям? Даже тот факт, что Дункан был королем, не давал ему право нарушать вековые традиции. Именно поэтому, несмотря на наличие слуг, Дункан сам открывал входную дверь и встречал гостей. Овдовев, король жил во дворце с двумя совсем молодыми сыновьями (одному было чуть больше восьмидесяти, другому — чуть меньше).
      В конце концов Харас очутился в кабинете, который, несомненно, был любимой комнатой короля. Стены ее были украшены боевыми топорами, щитами, трофейными хобгоблинскими клинками с широкими изогнутыми лезвиями, трезубцами минотавров, захваченными каким-то далеким предком, и, конечно, орудиями ремесла: молотками, пробойниками, резцами и прочими инструментами для работы по камню.
      Дункан, проявляя истинно гномью приветливость и гостеприимство, устроил Хараса поудобнее в своем лучшем кресле, налил большую кружку эля и помешал угли в очаге. И все же Харас продолжал ощущать себя неловко, хотя он уже бывал здесь, и бывал не раз; ощущение, что он непрошеным явился в дом незнакомого гнома, не покидало его. Возможно, виноваты в этом были странные, пронзительные взгляды, которые король время от времени кидал на своего безбородого советника.
      Харас почувствовал, что под этими пристальными взглядами не может расслабиться. Он сидел, нервно отирая с губ густую пену. Не без тревоги он ожидал, когда с формальностями будет покончено.
      К счастью, его ожидание не слишком затянулось. Налив и себе кружку эля, Дункан осушил ее несколькими внушительными глотками и сел. Поставив пустую кружку на стол подле правой руки, король погладил бороду и уже открыто посмотрел на героя угрюмым и мрачным взглядом.
      — Харас, — сказал он наконец, — ты сообщил нам, что колдун мертв.
      — Да, тан, — ответил Харас, слегка вздрогнув. — Рана, которую я ему нанес, безусловно была смертельной. Ни один человек не смог бы выжить после такого…
      — Колдун смог, — коротко заметил Дункан. Харас ухмыльнулся и сделал движение, будто хотел подняться.
      — Ты обвиняешь меня в?..
      Теперь настал черед Дункана покраснеть.
      — Нет, друг мой, — сказал он угрюмо и вздохнул. — Нет. Я уверен, ты нисколько не сомневался, что действительно убил его. Но наши разведчики сообщают, что видели мага в лагере. Очевидно, он был только ранен. Кстати, он до сих пор не может сидеть в седле. Армия идет на Заман, и волшебник с ними, его везут в телеге.
      — Тан! — выкрикнул Харас, и его лицо вспыхнуло от гнева. — Я клянусь! Его кровь так и хлынула по моим рукам, когда я выдернул меч из его тела. Клянусь Реорксом!
      Харас содрогнулся.
      — Я видел в его глазах смерть, тан…
      — Я не сомневаюсь в твоих словах, сын мой, — сказал Дункан твердо и похлопал героя по плечу. — Мне тоже никогда не приходилось слышать, чтобы кто-то сумел выжить после такой раны. Только в прошлом, когда по земле Кринна еще ступали ноги истинных жрецов…
      Дункан не договорил. Как и все остальные служители культа, жрецы гномов исчезли незадолго до Катаклизма, однако обитатели чертогов под горами, в отличие от всех других рас, населяющих Кринн, так и не отказались от веры в своего древнего бога — Кузнеца Мира Реоркса. Правда, гномы все же испытывали некоторое разочарование своим покровителем, поскольку он допустил наступление Катаклизма. Однако вера в него так глубоко въелась в их души и стала настолько важной составляющей гномьей культуры, что ее нельзя было так запросто отбросить в сторону после единственной допущенной богом оплошности. И все же гномы о ней никогда не забывали. Поэтому они не поклонялись Реорксу открыто.
      — Как, ты думаешь, это могло случиться? — спросил Дункан и нахмурился.
      — Не знаю, тан, — искренне отвечал Харас. — И еще мне непонятно, почему предводитель Карамон нам не ответил…
      Он задумчиво помолчал, затем поинтересовался:
      — Кто-нибудь допрашивал кендера и гнома-механика, которых мы захватили в шатре предводителя? Может быть, они что-то знают?
      — Кендер и гном-механик? — Дункан фыркнул. — Что такого интересного они могут нам сообщить? Да я и не так уж интересуюсь магом, чтобы допрашивать этих двоих. Я позвал тебя, Харас, чтобы сообщить эти неприятные новости и попросить оставить эти твои идеи о мире и переговорах. Сосредоточься на войне, Харас, сейчас это самая главная проблема.
      — В этих двоих есть кое-что поинтересней бороды, — пробормотал Харас, цитируя старую пословицу. Он, похоже, даже не слышал того, что говорил ему Дункан. — Мне кажется, нам следует немедленно…
      — Я знаю, о чем ты думаешь, — мрачно перебил его король. — Призраки, вызванные или сотворенные магом. Но я же говорил тебе, что это по меньшей мере смешно! Какой уважающий себя маг станет призывать из Бездны кендера? Нет, они, скорее всего, просто слуги или что-то в этом роде. В конце концов, ты сам сказал, что фонарь погас и что в палатке вы устроили настоящий ералаш.
      — Я не уверен, — негромко сказал герой, — но мне показалось… Видел бы ты, какое выражение появилось на лице мага, когда он увидел этих двоих! Это было лицо человека, который шел по пустыне и вдруг споткнулся о сундук с золотом и драгоценными камнями. Позволь мне сделать это, тан! — взмолился он. — Разреши мне привести их, поставил, перед тобой и расспросить. Это все, о чем я прошу!
      Дункан протяжно вздохнул и поглядел на своего советника с неодобрением.
      — Хорошо, — отрезал он неожиданно резким голосом. — Не думаю, чтобы это заняло много времени и принесло нам какой-либо вред. Как, впрочем, и пользу.
      Но… — Он смерил Хараса пронзительным взглядом. — Обещаешь ли ты отказаться от дальнейших попыток договориться с врагами и сосредоточиться на подготовке к войне, если из твоей затеи ничего не выйдет? Нам предстоит жестокая битва, сын мой, и твой топор нам бы очень пригодился.
      Заметив на лице героя, казавшемся из-за отсутствия бороды еще более молодым, выражение горькой печали, король произнес последние слова совсем другим, дружеским и мягким голосом.
      — Ты нам нужен, Харас…
      — Да, тан, — твердо ответил гном. — Обещаю. Но только если у меня действительно ничего не выйдет.
      Дункан кивнул и, вызвав стражников, вышел вместе с ними из дома.
      Задумчивый Харас поспешил следом.

***

      Они долго шли через обширное подземное королевство, петляли по улицам-тоннелям, пересекли на лодке Урканское море и наконец спустились туда, где размещались темницы первого уровня. Здесь содержались те, кто совершили незначительные проступки и преступления, — должники, молодой гном, который неуважительно разговаривал со старейшиной своего клана, несколько карманных воришек и пьяниц, отсыпавшихся после вчерашнего. Здесь же, во всяком случае до прошлой ночи, сидели за решеткой кендер и гном-механик.
      — Все потому, — заявил ведомый стражником Тассельхоф, — что у нас не было карты.
      — Ты же говорил, что бывал здесь раньше, — проворчал в ответ Гнимш.
      — Не раньше, — поправил его кендер, — а позже. Или спустя — это слово мне кажется более подходящим. Примерно две сотни лет спустя, если я не ошибся в расчетах. Честно говоря, это будет потрясающая история. Мы прибыли сюда, гм… с друзьями. Это было… сразу после того, как Речной Ветер и Золотая Луна сочетались браком, но до того, как мы отправились в Тарсис. Или после Тарсиса?
      — Кендер задумался, потом продолжил:
      — Нет, этого не может быть, потому что в Тарсисе на меня упал дом, а я…
      — Я-уже-слышал-эту-историю, — отрезал карлик.
      — Что? — переспросил Тассельхоф.
      — Я… уже… слышал… эту… историю… — прокричал Гнимш. Его звонкий голос эхом отразился от каменных стен тоннеля, заставив нескольких прохожих обернуться в их сторону. Стражники-гномы с мрачными лицами погнали своих недавно отловленных во второй раз пленников дальше по коридору.
      — Ох! — Кендер помрачнел, но тут же снова приободрился. — Но зато гномий король ее не слышал, а нас ведут к нему. Его величеству, должно быть, будет весьма интересно узнать…
      — Ты же говорил, что нам никому нельзя говорить о том, что мы из будущего, — заметил громким шепотом Гнимш, которому мешал идти хлопавший по ногам толстый кожаный фартук. — Помнишь, ты сказал, что мы должны притвориться, будто живем здесь и сейчас?
      — Тогда я надеялся, что все пойдет как надо, — парировал Тас и вздохнул.
      — И все шло как надо. Твое устройство сработало, и нам удалось бежать из Бездны…
      — Нам позволили это сделать, — вставил Гнимш.
      — Ну хорошо, позволили, — сказал кендер с легким раздражением в голосе. — Так или иначе, мы выбрались оттуда, а каким образом — дело десятое. И магический прибор сработал, как ты и говорил… — При этих словах кендера Гнимш счастливо улыбнулся и кивнул. — И мы нашли Карамона. Как ты и говорил, устройство было откола… откели… Ну, в общем… чтобы вернуться к нему.
      — Откалибровано, — подсказал Гнимш.
      — Вот-вот. — Кендер рассеянно жевал кончики своего длинного хохолка. — Но потом все вдруг пошло наперекосяк. Какой-то верзила-гном ткнул Рейстлина мечом, и маг, наверное, умер, а остальные накинулись на нас и уволокли прежде, чем я успел объяснить им, какую они совершают ошибку.
      Далее Тассельхоф шел молча, погрузившись в задумчивость. Наконец он покачал головой и сказал:
      — Я все обдумал, Гнимш. Я знаю, это отчаянная мера, к которой даже я поостерегся бы прибегать, однако иного выхода у нас, наверное, нет.
      Тассельхоф торжественно вздохнул.
      — Нам придется рассказать правду!
      При этом заявлении кендера Гнимш настолько встревожился, что запутался в фартуке и упал. Стражники, ни один из которых не говорил на Общем языке, подхватили его под мышки и волокли за собой весь оставшийся путь, остановившись наконец перед тяжелой дубовой дверью. Охранники с отвращением покосились на кендера и гнома-механика, но двери открыли. Гнимша и Тассельхофа втолкнули внутрь.
      — А я здесь был! — воскликнул вдруг Тас. — Честное слово, был!
      — Много нам от этого проку! — проворчал Гнимш.
      — Зал приемов, — продолжал кендер, не слушая товарища. — Когда мы тут были в последний раз, Таниса вырвало. Он же эльф, хотя и наполовину, — я тебе рассказывал. Эльфы очень тяжело переносят подземелье.
      Тас тихонько вздохнул.
      — Хотел бы я, чтобы Танис сейчас был с нами, он бы знал, что нужно делать.
      Хотел бы я, чтобы с нами был хоть кто-нибудь по-настоящему мудрый.
      Когда стражники вводили их в огромный зал, кендер шепнул Гнимшу:
      — По крайней мере, каждый из нас не одинок: у меня есть ты, а у тебя — я.
      Это уже кое-что.
      — Тассельхоф Непоседа, — представился Тас, склоняясь в глубоком поклоне перед королем горных гномов. Затем он по очереди поклонился каждому из танов, которые сидели в каменных креслах чуть ниже тронного возвышения, на котором стоял трон Дункана.
      — А это…
      Гном-механик с готовностью выскочил вперед и завел:
      — Гнимш-Маригон-Гэйлс-Эфр а-Хуут-Спут-Тур андот-Саманелла…
      — Гнимш! — громко сказал Тассельхоф, наступив гному-механику на ногу, когда тот остановился, чтобы перевести дух. — Давай я буду говорить, пока ты что-нибудь не испортил, — громко прошипел он.
      Гнимш погрузился в скорбное молчание, а кендер как ни в чем не бывало оглядел тронный зал.
      — Как я погляжу, в ближайшие пару сотен лет вы не планируете никакой перестройки, — заметил он. — Я помню этот зал точно таким же, как сейчас.
      Только здесь… нет, вон там, повыше, появится трещина. Собственно говоря, уже появилась, только она пока еще слишком тонкая. В будущем эта трещина станет шире, и если вы хотите…
      — Откуда ты родом, кендер? — строго перебил его Дункан.
      — Из Утехи, — отозвался Тассельхоф, вспомнив, что он собирался говорить правду. — О, не пытайтесь вспомнить, если никогда о ней не слышали, — поспешно добавил он, заметив появившиеся на лбу короля морщины. — Ее, наверное, еще не существует. В Истаре о ней тоже никто ничего не слышал, но Истар не считается, потому что тем, кто там жил, было в высшей степени наплевать на все, чего там не было. В Истаре, я имею в виду. Утеха расположена к северу от Гавани, которой тоже еще нет, но которая появится еще раньше, чем Утеха, если вы понимаете, что я хочу сказать.
      Дункан, подавшись вперед, свирепо посмотрел на кендера из-под густых бровей.
      — Ты лжешь.
      — Ни чуточки, — с достоинством ответствовал кендер. — Мы прибыли сюда при помощи магического устройства, которое я, как бы это сказать, одолжил у своего приятеля. Оно работало довольно хорошо, но потом я нечаянно его сломал. На самом деле я был вовсе ни при чем, но это совсем другая история. Как бы там ни было, я пережил Катаклизм и попал в Бездну. Не очень-то приятное местечко, доложу я вам. Зато в Бездне я встретил Гнимша, и он его слегка подправил. Что?
      Ах, да… Конечно, мое магическое устройство, а не Бездну. Он вообще удивительный мастер, — продолжил Тас доверительно, похлопав Гнимша по плечу.
      — Да, он из племени гномов-механиков, но его изобретения работают как надо…
      — Значит, вы действительно из Бездны! — суровым голосом перебил Дункан. — Ты только что в этом признался! Призраки из Царства Теней! Вас вызвал этот черный маг, и вы явились в наш мир по его приказу.
      Это невероятное обвинение на мгновение лишило кендера дара речи. Некоторое время он что-то бессвязно бормотал, словно душимый негодованием, но постепенно способность говорить вернулась к нему.
      — Я… меня еще никогда так не оскорбляли! — воскликнул он. — Даже когда стражники в Истаре обозвали меня, та… грозой кошель… Впрочем, неважно. Кого бы там Рейстлин ни собирался призвать, я не думаю, чтобы в ту минуту он хотел видеть именно нас двоих. — Кендер покосился на Хараса. — Зачем это вам вздумалось убивать его? Конечно, старину Рейстлина нельзя назвать человеком приятным во всех отношениях, и, возможно, он действительно пытался избавиться от меня, когда заставил сломать магическое устройство и бросил одного в Истаре, чтобы боги обрушили на меня огненную гору. И все же он — один из самых интересных людей, каких я когда-либо встречал.