— Эти слова Рейстлин прошептал едва слышно, словно его томили мрачные предчувствия. — Ему плевать было на гномов! Все это было только предлогом, маскировкой! Фистандантилус хотел только одного — добраться до Врат, а гномы стояли на его пути, как сейчас они мешают мне. Во времена Фистандантилуса именно гномы владели крепостью и землями на многие мили вокруг нее. И был единственный способ попасть к Вратам и попытаться их отворить — навязать гномам истребительную войну. А теперь история повторяется снова.
Потому что я должен сделать то же самое… мне приходится это делать!
Рейстлин с печальным и горьким выражением лица уставился на какой-то камешек на дне ручья.
— Насколько я помню «Хроники», — неуверенно проговорила жрица, — Гномьи Войны все равно должны были начаться. Горные гномы и гномы холмов давно враждовали между собой. Ты не должен винить себя за…
— Еще раз говорю, мне нет дела до гномов! — раздраженно проговорил маг. — По мне, пусть они все провалятся сквозь землю или утонут!
Неожиданно он повернул голову и смерил Крисанию холодным, пристальным взглядом.
— Значит, ты читала работы Астинуса, в которых говорится об этом периоде истории? Если так, то подумай сама! Как закончились Гномьи Войны?
Взгляд Крисании затуманился. Она попыталась вспомнить и вдруг побледнела.
— Взрыв, — сказала она непослушными губами. — Страшный взрыв, который на века выжег равнины Дергота. В огне погибли тысячи людей, в том числе…
— В том числе и Фистандантилус! — закончил Рейстлин мрачно.
Некоторое время Крисания могла только молча смотреть на него. В конце концов она поняла, что именно Рейстлин имел в виду.
— О, нет! — воскликнула она, роняя испачканный в крови платок и хватая мага за руку. — Ты же совсем другой человек! И обстоятельства нашего похода другие. Все совсем по-другому, Рейстлин. Ты ошибся!
Рейстлин покачал головой, и жесткая, насмешливая улыбка скривила его губы.
Он осторожно высвободил руку из пальцев Крисании и нежно коснулся ее подбородка, мягким движением заставив жрицу поднять взгляд.
— Нет, обстоятельства нисколько не изменились. Я не ошибся. Я пойман, захвачен потоком времени, который несет меня навстречу судьбе.
— Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть уверен в этом?
— Я знаю, потому что мне известно кое-что, о чем тебе неведомо. Я знаю, кто еще погиб вместе с Фистандантилусом в тот день.
— Кто? — машинально спросила Крисания, чувствуя, как ее плеч, словно сорвавшийся с дерева лист, коснулся первый холодок страха.
— Твой старый приятель, Крисания. — Рейстлин вновь улыбнулся. — Денубис, бывший жрец Паладайна.
— Денубис! — беззвучно повторила Крисания.
— Да. — Рейстлин кивнул и, не отдавая себе отчета в своих действиях, осторожно провел пальцами по подбородку Крисании, коснулся ямочки на ее щеке. — Об этом я тоже узнал у Астинуса. Если помнишь, Денубиса всегда тянуло к темному магу, хотя он боялся в этом признаться даже себе. Он сомневался в своей вере, как и ты. И я почти уверен, что в последние дни в Истаре Фистандантилус сумел уговорить его отправиться вместе с ним…
— Но ты не уговаривал меня, — решительно перебила мага Крисания. — Я сама решила пойти с тобой. Это было мое собственное решение.
— Разумеется, — сказал Рейстлин кротко и убрал руку.
Все это время он с жадностью ласкал гладкую кожу Крисании и теперь вдруг почувствовал, как все его существо встрепенулось, а кровь быстрее побежала по жилам. Взгляд мага почти против его воли скользнул по мягким губам и белой нежной шее молодой жрицы, но перед глазами, непрошенная, все время вставала другая картина — Крисания в объятиях Карамона.
Рейстлин вспомнил приступ неистовой ревности, овладевшей им в эти минуты, и попытался взять себя в руки.
«Этого не должно быть! — упрекнул он себя. — Из-за ерунды все мои планы могут пойти прахом…»
Он попытался встать, но Крисания снова поймала его руку и прижалась к ладони щекой.
— Нет, — шепнула она, глядя на мага снизу вверх своими ясными серыми глазами, которые светились в ярком солнечном свете, пронизывающем поредевшие кроны деревьев, как два драгоценных камня. Рейстлин вдруг почувствовал, что не в силах отвести взгляд. — Мы изменим время, ты и я! Ты сильнее Фистандантилуса.
И я сильнее в своей вере, чем Денубис. Я слышала, что потребовал Король-Жрец у богов, я знаю, в чем его ошибка! Паладайн ответит на мои молитвы, как прежде.
Вместе мы сумеем изменить свои судьбы и судьбы мира. Ты и я…
Страсть, которая звучала в голосе Крисании, заставила ее прохладные щеки вспыхнуть и порозоветь, а светлые серые глаза приобрели темно-голубой оттенок.
Рейстлин чувствовал своей ладонью частое биение ее живого пульса. Он наслаждался прикосновением к ее нежной, мягкой, горячей коже и… сам оказался на коленях радом с девушкой. Крисания полулежала в его объятиях. Его рот искал ее губы, касался глаз, шеи, ключиц, а пальцы запутались в блестящих черных волосах. Аромат ее тела заполнил его ноздри, а сладкая боль желания затопила Рейстлина целиком.
Крисания легко уступила сжигавшему ее огню, как она уступила его магии, и теперь с жадностью целовала Рейстлина. Маг осторожно опустился на мягчайший ковер из опавшей листвы и потянул Крисанию за собой. Солнечный свет, лившийся с высокого голубого неба, ослепил его. Черный плащ нагрелся так сильно, что Рейстлин почти задыхался от жара, столь же непереносимого, как и острая боль во всем теле, какой он никогда не испытывал.
Кожа Крисании казалась ему прохладной, а губы были сладкими, словно глоток воды для умирающего от жажды. Рейстлин закрыл глаза, и тут перед его мысленным взором возникло призрачное лицо богини — темноглазое, надменно-прекрасное, победоносное, хохочущее…
— Нет! — вскричал Рейстлин. — Нет!! — взвизгнул он так, словно его душили, и с силой оттолкнул Крисанию. Дрожа, как в лихорадке, и с трудом преодолевая сильнейшее головокружение, маг вскочил на ноги.
От яркого солнца глаза жгло как огнем. Ему было так жарко в своем магическом облачении, что он почти задыхался и жадно хватал ртом воздух.
Накинув на голову капюшон, Рейстлин изо всех сил сосредоточился, пытаясь совладать со своими чувствами и взять себя в руки.
— Рейстлин! — воскликнула Крисания и схватила его за руку. Ее голос казался магу теплым и нежным, но прикосновение только усилило боль, хотя Крисания желала лишь облегчить его страдания. Решимость Рейстлина поколебалась, а боль разрывала тело…
В ярости маг вырвал руку. Лицо его стало свинцово-серым, когда он подался вперед и вцепился в тонкую ткань. Одним рывком он сорвал платье с плеч молодой женщины, а второй рукой толкнул полуобнаженное тело на кучу листьев.
— Ты этого хочешь? — прошипел он в ярости. — Тогда подожди здесь Сейчас явится мой братец… — Он задохнулся и замолчал, с трудом переводя дыхание.
Крисания, лежа на спине в куче сырых желтых листьев, увидела свою наготу, отражающуюся в его зеркальных глазах, и прикрыла грудь разорванным платьем. Она не произнесла ни слова и только молча смотрела на мага.
— Так значит, ты решила, что мы пришли сюда за этим? — безжалостно продолжал Рейстлин. — Я думал, твои цели гораздо выше плотской грязи, Посвященная. Ты похваляешься Паладайном, гордишься своей жреческой властью; почему ты не подумала, что это может быть ответом на твои молитвы? И ты чуть было не преуспела, Посвященная. Я чуть было не пал жертвой твоих чар.
Этот удар достиг своей цели. Крисания вздрогнула, как от ожога, и маг увидел, как ее взгляд сам собой ушел в сторону. Закрыв лицо руками, Крисания разрыдалась; черные волосы разметались по голым плечам, которые выглядели такими белыми, мягкими, гладкими…
Рейстлин резко отвернулся и зашагал прочь. Он шел быстро и чувствовал, как с каждым шагом к нему возвращается спокойствие. Боль желания улеглась, пожар страсти утих, и Рейстлин снова обрел способность рассуждать трезво и ясно.
Внезапно среди деревьев он заметил движение и блеск доспехов. Карамон!
Легкая улыбка Рейстлина превратилась в издевательскую усмешку. Как он и предсказывал, его братец не выдержал и отправился на поиски. Что ж, какое ему дело, если этим двоим друг друга так не хватает?
Добравшись до своей палатки, Рейстлин вошел в ее мягкий прохладный полумрак. Самодовольная улыбка все еще играла на его губах, но вскоре она растаяла, стоило только Рейстлину припомнить, как близок он был к тому, чтобы испортить все своими собственными руками и потерпеть поражение. Воспоминание о собственной слабости и — что греха таить — о горячих податливых губах не давало ему покоя. Дрожа, маг упал в продавленное походное кресло и уронил голову на руки.
Однако победная улыбка вернулась на его лицо через полтора часа, когда Карамон ворвался в его палатку словно ураган. Лицо гиганта было багровым, глаза метали молнии, а рука сжимала рукоять меча.
— Я убью тебя, недоносок проклятый! — вскричал Карамон, задыхаясь от ярости.
— За что на этот раз, братец? — раздраженно осведомился маг, не отрывая глаз от колдовской книги, которую читал. — Или я опять погубил твоего очередного ручного кендера?
— Ты прекрасно знаешь, за что! — прорычал Карамон и присовокупил несколько проклятий.
Бросившись вперед, он вырвал книгу из рук брата и захлопнул ее. Стоило ему только коснуться темно-синего переплета, как кожа на его руках задымилась, словно это была не книга, а раскаленная стальная заготовка, только что вытащенная из горна; однако он даже не поморщился.
— Я нашел в лесу госпожу Крисанию, — сказал он. — Она плакала, а ее платье было разорвано. Эти царапины на твоем лице…
— Оставлены моими собственными ногтями, — перебил Рейстлин. — Или она не рассказала тебе, что произошло?
— Да, но…
— Разве не сказала тебе так называемая госпожа Крисания, что это она предлагала мне себя…
— Не верю!
— …а я отверг ее! — холодно закончил Рейстлин и без колебаний ответил взглядом на взгляд.
— Ты наглый сукин сын!
— А теперь она, должно быть, плачет в шатре и благодарит своего бога за то, что я люблю ее достаточно сильно и ставлю ее добродетель превыше собственных желаний. — Рейстлин с горечью усмехнулся, и этот его смешок подействовал на Карамона как отравленный кинжал.
— Я не верю ни одному твоему слову, — зловеще повторил Карамон. Затем он протянул руку и, схватив Рейстлина за плащ, легко поднял его хрупкое тело над креслом. — И ей не верю! Ради того, чтобы спасти твою жалкую шкуру, она скажет все что угодно, она солжет самому…
— Убери-ка руки, братец, — ровным голосом проговорил Рейстлин.
— В Бездне твои братья! — отрезал Карамон.
— Я сказал — убери руки! — Рейстлин добавил еще какое-то слово, и палатка озарилась ослепительной голубой вспышкой. Раздался треск, пронзительное шипение, и Карамон вскрикнул от боли. Сильный, парализующий удар пронзил его тело, и он невольно ослабил хватку.
— Я тебя предупредил. — Рейстлин огладил помятую мантию и снова сел.
— Клянусь всеми богами, на этот раз я убью тебя! — Карамон пришел в себя и, скрежеща зубами, выхватил меч.
— Тогда — вперед, — отрывисто бросил Рейстлин, поднимая голову от колдовской книги, которую успел подобрать с пола и раскрыть. — И давай поскорее с этим покончим. Твои постоянные угрозы порядком мне надоели.
Однако Карамон, хоть и был в ярости, заметил в глазах брата загадочный огонек, говорящий о страстном желании ускорить ход событий.
— Попробуй же!.. — прошептал Рейстлин, в упор глядя на брата. — Попробуй убить меня, ну? Тогда-то уж ты никогда не вернешься домой…
— Плевал я на это!
Карамон, охваченный жаждой крови, не помня себя от ревности и ярости, сделал еще шаг по направлению к креслу брата и занес меч.
— Предводитель! Карамон!
Снаружи послышался топот бегущих ног. С проклятьем гигант опустил меч и заколебался. На глазах у него снова выступили слезы бессильной ярости, он почти ничего не видел.
— Предводитель! Где он? — Теперь уже несколько голосов перекликались вблизи палатки, а им отвечали выставленные у входа часовые.
— Я здесь! — откликнулся наконец Карамон. Отвернувшись от Рейстлина, он резким движением бросил меч в ножны и распахнул полог.
— Что там еще?
— Предводитель, я… Что у вас с руками? Вы обожглись? Каким образом?
— Не важно. Так в чем же дело?
— Повелитель, эта ведьма сбежала!!
— Сбежала? — с беспокойством повторил Карамон. Бросив на брата уничтожающий взгляд, гигант выбежал из палатки.
Рейстлин отчетливо слышал его гулкий голос, требующий объяснений, и ответы стражников.
Но он не прислушивался к словам, а лишь со вздохом прикрыл глаза. Карамон не убил его. Ему не было позволено убить его, как не было позволено никому из смертных изменять время.
Перед Рейстлином по-прежнему темнела на песке длинная цепочка следов…
Глава 4
Однажды Карамон похвалил Крисанию за ее умение ездить верхом. Это было удивительно, ибо до того, как молодая жрица выехала из Палантаса в сопровождении Таниса Полуэльфа и отправилась на поиски таинственной Вайретской Башни Высшего Волшебства, она ни разу не садилась в седло и каталась только в отцовской карете. Высоко-, родные дамы в Палантасе никогда не ездили верхом, даже для собственного удовольствия, хотя 6ольшинство женщин Соламнии время от времени пользовались этим способом передвижения.
Только все это было в какой-то другой жизни. «Моя другая жизнь…» — Крисания мрачно улыбнулась и склонилась к развевающейся гриве коня, одновременно пришпоривая его пятками. Как далеко от нее была эта прежняя спокойная жизнь…
Жрица подавила вздох и наклонилась еще ниже, чтобы уберечь нежную кожу от так и норовящих хлестнуть по лицу ветвей деревьев. Она не оборачивалась.
Крисания надеялась, что погоня за ней будет организована не скоро. Карамону придется сначала решить вопросы с посланцами возможных союзников, а послать за ней своих стражников он не решится… Только не за ведьмой!
Внезапно Крисания рассмеялась. Если кто-то и был похож на ведьму, так это именно она. Перед побегом она даже не позаботилась о том, чтобы сменить разорванное платье. Когда Карамон нашел ее в лесу у ручья, Крисания кое-как скрепила ткань на груди застежкой от плаща, и это ее вполне устроило. Платье уже давно перестало быть белоснежным; в полутьме оно иногда могло сойти за белое, однако за время долгого перехода от Палантаса пыль, дождь и частые стирки в ручьях и мутных озерах помогли ему приобрести пепельно-серый цвет.
Теперь, разорванное и забрызганное грязью, платье развевалось на скаку, словно взъерошенные перья большой серой птицы. Длинный плащ трепетал за спиной, а спутанные волосы то и дело падали на лицо, так что Крисания едва могла рассмотреть дорогу.
Наконец она выехала из леса. Перед ней расстилалась степь, заросшая травой, и Крисания осадила коня, чтобы осмотреть окрестности. Конь, не уставший от неторопливой рыси, остался весьма недоволен маневрами всадницы. Он затряс головой и, танцуя, сделал несколько резких прыжков боком, с вожделением косясь на море травы и умоляя Крисанию отпустить поводья и позволить ему помчаться галопом. Жрица потрепала его по спине.
— Пошел! — воскликнула она, отпуская повод.
Раздувая ноздри и прижимая уши, скакун ринулся вперед, словно стрела, выпущенная из лука. Он мчался по широкой дуге, взрывая копытами землю и явно наслаждаясь новообретенной свободой. Крисания, цепляясь за гриву, наслаждалась своей свободой, и теплое полуденное солнце показалось ей особенно приятным по контрасту с обжигающе холодным ветром, который бил ей в лицо. Восхищение быстрой скачкой и легкий привкус страха, который Крисания всегда чувствовала, находясь в седле, притупили ее разум, заставили на время позабыть о недавних переживаниях и умерили боль, поселившуюся в груди.
Вместе с тем ее дальнейшие планы наконец-то оформились с предельной ясностью. Далеко впереди темнел пихтовый лес, а справа от нее, сверкая на солнце, вздымались к небу заснеженные шапки Гарнетских гор. Крисания резко дернула повод, чтобы напомнить коню, кто здесь хозяин, и замедлить его бешеный бег. Сначала в лес, а потом…
Крисания находилась в пути уже около часа, когда Карамону удалось наконец более или менее привести в порядок дела и отправиться в погоню. Как и предвидела Крисания, ему пришлось долго объяснять посланникам, почему ему необходимо срочно уехать, причем сделать это надо было так, чтобы не оскорбить их. На это ушло немало времени, так как варвар с Равнин не знал ни слова на гномьем и с трудом объяснялся на Общем языке. Гном говорил на Общем очень хорошо (это была одна из причин, почему посланником выбрали именно его, однако он с трудом понимал странный акцент Карамона и постоянно просил гиганта повторять сказанное.
Сначала Карамон попытался объяснить, кто такая Крисания и какие отношения его с ней связывают, однако ни гном, ни варвар не в силах были ничего понять.
Видя, что все его старания ни к чему не ведут, Карамон плюнул на свою репутацию и заявил напрямик, что от него сбежала принадлежащая ему женщина.
Варвар с пониманием кивнул. Женщины его собственного племени славились диким нравом.. То одной, то другой время от времени приходило в голову отправиться в бега. В этой ситуации для него не было ничего удивительного и нового. Он только посоветовал Карамону остричь беглянку наголо, когда поймает, чтобы непослушную жену узнавали издалека. Гном, напротив, был несколько удивлен. Гномья женщина скорее решила бы сбрить волосы на подбородке, чем убежать от мужа. Но он вовремя напомнил себе, что находится не среди гномов, а среди людей, от которых можно ждать чего угодно. Люди есть люди…
Оба пожелали Карамону удачи и скорого возвращения и поспешили вернуться к столу, за которым они дегустировали эль. Карамон облегченно вздохнул и, выйдя из палатки, обнаружил, что Гэрик уже оседлал для него коня и держит наготове.
— Мы отыскали следы, — доложил Гэрик, указывая рукой на север. — Она отправилась через лес по звериной тропе. Госпожа… — Гэрик замолчал и продолжил с восхищением в голосе:
— Госпожа взяла одного из лучших коней. Но я не думаю, что она успела намного вас опередить.
Карамон вскочил в седло.
Спасибо, Гэрик… — начал он и осекся, увидев вторую оседланную лошадь. — А это еще что такое? — спросил он недовольно. — Я же сказал, что отправляюсь один.
— Я поеду с тобой, брат, — раздался из-за палатки знакомый голос.
Карамон обернулся. Маг вышел из тени, одетый в походный плащ и сапоги для верховой езды. Гигант хотел что-то сказать, но Гэрик уже почтительно придерживал Рейстлину стремя и помогал ему усесться верхом на нервную вороную лошадку, которой маг отдавал предпочтение в последнее время.
В присутствии своих людей Карамон не посмел ничего возразить. Очевидно, Рейстлин предвидел это, так как в его глазах промелькнул довольный огонек, затем они снова стали зеркальными, как безмятежная поверхность стоячей воды.
— Тогда — вперед, — пробормотал Карамон, пытаясь скрыть свой гнев. — Гэрик, пока меня не будет, ты останешься за главного. Не думаю, чтобы я отсутствовал слишком долго. В любом случае, твоя первоочередная задача — заняться гостями. Проследи, чтобы их накормили и напоили, а наших селян выведи подальше в поле. Когда я вернусь, они должны колоть своими копьями соломенные чучела, а не друг друга. Ясно?
— Да, господин, — торжественно ответил Гэрик и поднял руку в рыцарском салюте.
А Карамон, увидев знакомый жест, снова вспомнил Стурма, а вместе с ним — дни своей юности, когда он и Рейстлин путешествовали со своими друзьями — Танисом, Флинтом Огненным Горном, Стурмом…
Покачав головой, он попытался отогнать от себя эти воспоминания и быстро выехал из лагеря.
Однако воспоминания не желали оставлять Карамона. Напротив, стоило ему только въехать в лес и отыскать звериную тропу, как они нахлынули с новой силой. Причиной этому был Рейстлин. Обернувшись через плечо, Карамон увидел, что брат едет позади него, как это бывало в старые Добрые времена. Маг никогда особенно не любил верховую езду, однако в седле держался уверенно, даже с изяществом. Впрочем, Карамон знал, что Рейстлин прекрасно справится с любым делом, если только этого захочет. Маг ничего не говорил, он даже не смотрел на Карамона из-под своего черного капюшона, однако и это было Карамону хорошо знакомо. В прежние времена им случалось путешествовать, обмениваясь за неделю лишь одним-двумя десятками слов.
Но, несмотря на все это, связь между ними — родство крови, тела и души — продолжала существовать, и Карамон почувствовал, как в нем пробуждается полузабытое ощущение товарищества. Его гнев понемногу остывал, и гигант начинал сознавать, что в основном он сердился вовсе не на Рейстлина, а на себя самого.
Полуобернувшнсь в седле, Карамон сказал:
— Мне… очень жаль, что так вышло, Рейст… Прости меня. Ты говорил правду, Крисания рассказала мне, что… что она…
Карамон стушевался и покраснел.
— Проклятье, Рейст! Только одного я никак не пойму — зачем тебе понадобилось поступать с ней так жестоко и грубо?
Рейстлин поднял голову, и брат увидел его лицо.
— Я должен был быть жестоким и грубым, — ответил он почти мягко. — Я должен был заставить ее увидеть пропасть, разверзшуюся у самых ее ног, пропасть, которая способна поглотить всех нас, стоит только один раз оступиться.
Карамон с любопытством покосился на брата.
— Можно подумать, что в тебе нет ничего человеческого, Рейст.
К его огромному изумлению, Рейстлин не стал спорить, а лишь печально вздохнул, и пронзительный взгляд его на мгновение стал задумчивым и печальным.
— Человеческого во мне больше, чем ты можешь себе представить, брат, — сказал он с кривой, болезненной улыбкой, которая ужалила Карамона прямо в сердце.
— Тогда люби ее, люби! — Карамон чуть придержал коня и поехал бок о бок с братом. — Забудь про все пропасти и бездны. Может быть, ты и могущественный маг, может быть, она великая жрица, однако под вашими плащами, хоть они у вас и разного цвета, спрятано одно и то же. Вы оба сделаны из плоти и крови, а не из заклинаний и молитв. Обними же ее и… и…
Карамон так разволновался, что невольно дернул поводья, и его конь остановился посреди тропы, в то время как Рейстлин проехал чуть вперед.
Обернувшись, он увидел, что лицо Карамона горит от возбуждения.
Маг тоже остановился и, дождавшись, пока брат снова поравняется с ним, наклонился с седла и коснулся пальцами руки Карамона. Прикосновение Рейстлина обожгло гиганта, словно огонь.
— Выслушай меня, Карамон, и попытайся понять, — сказал Рейстлин спокойно, однако бывший гладиатор невольно вздрогнул. — Я не способен любить. Неужели ты до сих пор этого не понял? О да, ты совершенно прав, под моим черным платьем скрывается смертное тело из плоти и крови — что весьма прискорбно. Как любой мужчина, я подвержен похоти, только и всего. Так что все это… просто похоть.
Рейстлин пожал плечами.
— Для меня это, возможно, не имело бы никакого значения. Я мог бы поддаться своим желаниям. Ничего страшного наверняка не произошло бы. Ну конечно, увлечение женщиной ослабило бы мои силы, но ненадолго. И ни в коем случае не повлияло бы на мои магические способности. Но… — взгляд Рейстлина пронзил Карамона, словно осколок льда, — это погубит Крисанию, когда она об этом узнает. Заметь, я говорю «когда», а не «если». Она обязательно узнает!
— Ты просто ублюдок, и сердце твое черно, как твое платье! — сквозь стиснутые зубы откликнулся Карамон. Рейстлин приподнял бровь.
— Разве? — переспросил он. — Если бы это было так, разве я не воспользовался бы случаем, который мне представился? Разве я не сорвал бы этот цветок, тем более что меня об этом умоляли чуть ли не на коленях? Нет, я, в отличие от некоторых, умею держать себя в руках и контролирую свои эмоции.
Карамон растерянно заморгал и, пришпорив коня, снова двинулся по тропе впереди Рейстлина. Опять этот Рейстлин каким-то образом перевернул все с ног на голову. Ощущение вины, казалось, только и дожидалось этого момента, чтобы с новой силой дать о себе знать Карамону. Это он стал легкой добычей животных инстинктов, которые не сумел держать под контролем, а его брат, только что хладнокровно признавшийся в своей неспособности любить, оказался благородным и самоотверженным. Понять этого гигант никак не мог и только качал головой.
Братья-близнецы в молчании углублялись в лес по следам Крисании. Она явно предпочитала держаться тропы, не отклоняясь от нее ни влево, ни вправо. И ни разу она не побеспокоилась о том, чтобы хоть как-то замаскировать следы своей подкованной лошади.
— Вот женщины!.. — пробормотал Карамон себе под нос некоторое время спустя. — Если уж у нее было настроение прогуляться и разрядить свое дурное настроение, почему было не облегчить нам задачу и не пойти пешком? С чего ей вздумалось хватать лошадь и мчаться, не разбирая дороги?
— Ты не понял ее замысла, брат, — немедленно откликнулся Рейстлин. — Поверь, у нее есть определенная цель.
И он пристально всмотрелся в следы на тропе.
— Вот уж! — фыркнул Карамон. — Слушай меня, Рейст, я-то их знаю. Как-никак я несколько лет был женат. Крисания поступила так потому, что была уверена — мы непременно отправимся за ней. Вот и понеслась по полям по лесам, сама не зная куда. Да и убегать насовсем она не хотела. Так, блажь одна… Или истерика. Вот увидишь, пройдет немного времени, она успокоится и мы нагоним ее. А может быть, и совсем скоро, если конь захромает. Крисания будет сидеть под кустом, неприступная и холодная. Мы извинимся перед ней, и… она получит свою дурацкую отдельную палатку, если ей так этого хочется. Ага! Гляди! Что я тебе говорил?
Карамон резко остановил коня и указал на степь, по которой тянулась полоса примятой травы.
— По этому следу и слепой овражный гном пройдет! Едем!
Рейстлин ничего не сказал и пришпорил кобылу, но на его узком лице появилось задумчивое выражение. Братья пересекли степь и, отыскав то место, где Крисания углубилась в пихтовник, последовали за ней. След привел их к ручью, но, переправившись на противоположный берег. Карамон вдруг остановился.
— Что за… — пробормотал он, оглядываясь по сторонам. Стронув своего коня с места, он медленно поехал по кругу. Рейстлин только вздохнул и остался на месте, оперевшись руками о луку седла.
— Я тебе говорил!.. — мрачно заметил он. — У нее была цель. Она очень умна, брат. Она хорошо знает тебя и знает, как работает твой мозг… когда он работает.
Карамон угрюмо покосился на Рейстлина и промолчал.
След Крисании потерялся.
Как справедливо заметил Рейстлин, у Крисании действительно была цель. Она в самом деле была умна и сообразительна; заранее зная, как будет размышлять Карамон, Крисания подготовила трюк, рассчитанный на то, чтобы обмануть его.
Сама она, разумеется, не имела большого опыта лесной жизни и не была мастером по запутыванию следов, однако, прожив несколько месяцев в лагере среди охотников и следопытов, она невольно прислушивалась к их долгим обстоятельным рассказам — слушала и запоминала. Ей часто бывало одиноко: с «ведьмой» никто не хотел знаться, Карамон был слишком занят вопросами управления армией и снабжения, да и Рейстлин предпочитал свои колдовские книги ее обществу. Поэтому единственными развлечениями, которые она могла себе позволить, стали верховая езда да украдкой подслушанные рассказы.
Крисании не составило труда сбить погоню со следа. Проехав вверх по течению ручья и найдя каменистый берег, на котором подковы коня не оставили почти никаких следов, она снова углубится в лес. Теперь она избегала широких троп, протоптанных лесными зверями, выбирая самые глухие заросли, где только могли протиснуться конь и всадник. Отыскав в конце концов узкую заросшую тропку, ведущую от ручья в направлении гор, Крисания направилась по ней, тщательно маскируя и путая свои следы. Она, конечно, не могла считать себя искушенной в таких делах, и опытный следопыт без труда разгадал бы все ее хитрости, однако Карамон едва ли был опытнее нее. К тому же Крисания была уверена, что гигант сочтет ее не способной даже на эту примитивную уловку, поэтому полагала себя почти в полной безопасности.
Знай Крисания, что Рейстлин отправился за ней в погоню вместе с Карамоном, она, возможно, не была бы так спокойна, потому что кто-кто, а уж маг знал ее едва ли не лучше, чем она сама. Однако она об этом даже не подозревала и потому продолжила путь, пустив коня спокойной рысью. Жрица хотела дать коню отдохнуть, а заодно уточнить свои дальнейшие планы.
В ее седельной сумке лежала карта, тайно похищенная из сундука Карамона.
На карте была помечена крошечная деревушка у самого подножия Гарнетских гор — столь маленькая, что даже не имела названия; во всяком случае, на карте ничего не было написано. Но именно эта деревня стала ее целью. Направив свои стопы туда, Крисания рассчитывала разом решить две задачи: изменить ход истории и заодно доказать этим близнецам, то похожим друг на друга, то совершенно разным, что она не просто неудобный и подчас опасный багаж, который они тащат с собой через половину континента неизвестно зачем. Она покажет им, что и она чего-то стоит!
В этой деревне Крисания намеревалась возродить веру в древних богов Кринна.
Именно эта идея посещала жрицу чаще всего, однако до сих пор по разным причинам она не могла осуществить свой замысел. Не последнюю роль играло то обстоятельство, что Рейстлин и Карамон запретили ей использовать свои жреческие возможности. Оба опасались за ее жизнь, так как им на своем веку доводилось видеть сожжение ведьм. (Рейстлин едва не стал жертвой подобного мероприятия, однако был спасен Стурмом и Карамоном.) Крисания обладала достаточным здравым смыслом, чтобы понимать: ни один человек из тех, кто примкнул к армии Карамона, и ни один человек из их семей не станет ее слушать, что бы она ни говорила. Воины Карамона по-прежнему верили, что Крисания — настоящая ведьма. Именно поэтому Крисании казалось, что стоит ей только отыскать людей, которые никогда о ней не слышали, и все решится само собой. Она собиралась рассказать людям свою историю и рассчитывала, что те, кто услышит ее, поверят: боги не оставили людей, не отвернулись от Кринна. Это люди забыли богов, и Крисания собиралась убедить в этом хоть кого-нибудь. Ей казалось, что после нескольких по-настоящему весомых слов люди пойдут за ней, как последуют за Золотой Луной две сотни лет спустя.
