Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мальтийский жезл

ModernLib.Net / Художественная литература / Парнов Еремей Иудович / Мальтийский жезл - Чтение (стр. 8)
Автор: Парнов Еремей Иудович
Жанр: Художественная литература

 

 


      Ужин на первых порах протекал довольно скованно. Баринович, о котором каждому было что-то нашептано, определенно не торопился явить себя во всем интеллектуальном блеске. Зато много и аппетитно ел, явно получая от этого удовольствие.
      Не спешили развязать языки и остальные гости, ожидавшие, очевидно, сигнала. Так, перебрасывались незначительными замечаниями по большей части гастрономического характера. Глазырев, например, похвалил сациви, подложив Наташе побольше орехового соуса с зернышками граната, а фантаст обнаружил недюжинную эрудицию по части солки грибов. Пожилая дама в лиловом, отделанном кружевами платье, о которой было известно, что она экстрасенс, задумчиво ковыряла вилкой. Бородач художник, работавший под Лактионова, не обращая внимания на соседей, напористо ухаживал за хорошенькой кассиршей из гастронома «Диета», и это ей определенно нравилось. Загадочно улыбаясь, Люси, как все ее называли, не забывала налегать на острые закуски и украдкой поглядывала на скучающего додекафониста в смокинге. Модный композитор, чья космически-бесстрастная музыка холодно изливалась квантованными импульсами из скрытых динамиков, вообще не раскрыл рта, отрешенно катая хлебные шарики. Что-то определенно разладилось в механизме застолья. Общая беседа никак не завязывалась. Даже балаболка Валерочка ограничился лишь одним плоским, не к месту пересказанным анекдотом и примолкал, нервно вздрагивая, когда Дина Мироновна неожиданно кидалась в кухню, откуда долетало благоухание шипящего жира.
      — «Тише-тише совлекайте с древних идолов одежды», — решив, что настал ее час, подала голос дама в лиловом и, картавя, процитировала Бальмонта .
      — Они уж давным-давно голенькие, — отмахнулся Баринович. — И валяются на земле, как статуи острова Пасхи. Всячески изучать, всесторонне исследовать — я за, — он поднял руку с зажатой в ней вилкой. — Но всерьез принимать сказки «Тысячи и одной ночи»?.. Извините!
      — Я с вами полностью солидарна, — поддержала Наташа, раздражаясь уже самой близостью Туганова, затаенно клокотавшего гневом. — Люди настолько заморочены всяческими спекуляциями, что не отличают уже, где правда, где ложь. Все принимается на веру: маленькие зеленые человечки, гуманоиды всякие, которых выдают то за пришельцев, то за снежного человека, экстрасенсы…
      — Вы и в экстрасенсов не верите? — поразилась женщина в лиловом платье, обласкав Наташу улыбкой мудрого всепрощения. — Спросите вашу тетю, она вам кое-что объяснит.
      — Не обижайтесь, Дианочка, — поспешно пришла на помощь хозяйка. — Талочка просто увлеклась в своем полемическом азарте… Однако я на минуточку должна отлучиться, прошу извинить. Главное — без меня ничего не рассказывайте! — И она опять умчалась в кухню, откуда вскоре донесся грохот и лязг раскаленных противней.
      — Неужели еще что-то? — лицемерно посетовал Туганов. — Мы же умрем, товарищи.
      — А вы не ешьте, — посоветовал Глазырев, соблюдавший завидную умеренность. — Засорить организм легко, а уж очистить…
      Готовый было вновь разгореться спор приостановило торжественное появление Дины Мироновны. Пылая от кухонного жара и гордости, она внесла круглое блюдо, на котором дымилась туго набитая и обложенная печеными яблоками утка.
      — Утку должен разрезать Архип Михайлович, — попросила Дина Мироновна, торжественно вручая Глазыреву выгнутые серпом зазубренные ножницы. — В наказание за вашу противную диету. Может, сделаете сегодня исключение?
      — И не уговаривайте! —. Он ловко прижал утиное крылышко специальной вилкой. — Ни-ни! А разрезать могу. Отчего не подсобить? — И нож с хрустом вгрызся в костяк.
      — Потрясающе, — оценил композитор.
      — Нет, господа рационалисты! — Туганов торжествующе постучал по столу костяшками заметно усохших пальцев. — Мир далеко не столь прост, как вы тщитесь представить!
      — Вижу, — не стал спорить Баринович.
      — Кстати, Дина Мироновна, — разделавшись с противником, неустанный воитель почувствовал себя властелином положения. — Вы, кажется, говорили, будто какой-то ваш знакомый успешно занимается практической алхимией? Что за таинственная история?
      Все взгляды, словно по команде, нацелились на Наталью Андриановну. Она вспыхнула, ощутив себя вознесенной на гигантских качелях, когда все внутри обмирает и отжимается книзу.
      — В самом деле, — Дина Мироновна мимолетно коснулась пальцами лба. — Талочка, деточка! — залебезила она. — Как ты понимаешь, все мы ужасно обеспокоены этим кошмарным происшествием. Ты ничего не знаешь?
      — Насколько я понимаю, присутствующих глубоко волнует судьба Георгия Мартыновича Солитова? — разгадав истинную причину очередного прилива родственных чувств тети Дины, Наташа полностью уяснила сложившуюся ситуацию. — Не хочу никого разочаровывать, но, судя по всему, он стал жертвой бандитского ограбления.
      — И только-то? — пренебрежительно протянул Туганов.
      — Какой ужас! — Баринович был глубоко потрясен. — Я же ровным счетом ничего не знал! Бедный Георгий Мартынович… Как он себя чувствует?
      — Удивительно все же, — Дина Мироновна неодобрительно поджала губы, — разве вы не знаете, что он бесследно исчез?
      Баринович лишь угнетенно пожал плечами.
      — Вся Москва только об этом и говорит, — заметила Альбина, капризная блондинка, сидевшая напротив Бариновича. — И объявления висят.
      — Какие объявления? — не понял Баринович.
      — «Найти человека», господи! — Альбина глянула на него как на безнадежно больного.
      — Ах так! — Баринович понимающе закивал. — А ведь я определенно что-то такое про него слышал… Позвольте, позвольте, — он сосредоточенно подпер щеку ладонью. — Ну да! Мне предложили купить книгу, которую он почему-то не взял. Очень редкая, знаете, книга. Но мне не по средствам, так что я отказался…
      — И все-таки тут не всё так просто, — Туганов стукнул кулаком по столу и недоверчиво покосился на Наташу. — Знаем мы эти ограбления! Ничего более оригинального придумать не смогли.
      — Извините, но мне пора. — Наташа решительно встала из-за стола, осторожно отставив недопитую чашку. — Спасибо, тетя. Все было необыкновенно вкусно.
      — Позвольте, я вас провожу! — обрадованно вскочил Баринович, вызвав веселое оживление столь пылкой галантностью.
      Не отличаясь особой ловкостью, он ухитрился опрокинуть хрупкий, как яичная скорлупа, фарфор с изображением дамы в напудренном парике. Чашка жалобно звякнула, но не разбилась, подхваченная рукой бдительной хозяйки. Этот небольшой инцидент окончательно вычеркнул Бариновича из списков на будущее. Все нашли, что он абсолютно не интересен.
      — Как вам наш бомонд? — спросила она, когда они с Бариновичем вышли на улицу.
      — А вам? — осторожно поинтересовался он, с наслаждением вдохнув теплый вечерний воздух. В зыбком сумраке едва уловимо веяло духами.
      — Паноптикум, — откликнулась Наташа, когда миновали мрак подворотни. — Гойя .
      — Да-да, очень странно. А кто эта женщина в лиловом?.. Сейчас много появилось таких…
      — Скромный инженер-экономист, — усмехнулась Наташа. — И вот, поди ж ты, открылся дар!
      — Я допускаю, что возможно особое видение, редкая чувствительность и все такое. История человечества полна свидетельствами разного рода феноменов. Но чтобы так, в массовом порядке… Кто теперь только не подвизается на этом сомнительном поприще: неудавшиеся физики и разочарованные врачи, даже откровенные психопаты. И все она — мода!
      — Не только. Здесь и досуг, который не знают чем занять, и вечно дремлющая в человеке надежда на чудо. О чудесных излечениях, сколько я себя помню, всегда говорили. То там, то здесь объявлялся очередной кудесник. Но насчет массовости вы точно заметили. — Наташа по обыкновению не шла, а летела по улице, и Баринович едва за ней поспевал.
      — Именно! А на поверку все тот же знахарь, шаман или медиум. — Пытаясь шагать в ногу, он радостно волновался столь удивительному согласию в мыслях.
      — Чего стоят одни разговоры про излечение по телефону или диагноз по фотокарточке… А возьмите филиппинских знахарей! Вот уж чушь так чушь! Тут, казалось бы, для здравомыслящего человека никаких доказательств не требуется: ловкий трюк, виртуозный обман.
      Но ведь находятся ярые защитники! Ссылаются на очевидцев, на фильмы. А чего не сделаешь с помощью кино?
      — Врет, как очевидец, — подсказал Баринович. — Есть такое выражение. Вы очень торопитесь, Наталья Андриановна? — Испытывая давным-давно позабытый трепет, почти благоговение, он осторожно взял ее под руку.
      — Ничуть, — она приостановила шаг. — Привычка.
      — Вы говорили о бескровной хирургии филиппинцев. Я слышал, что создали специальную комиссию.
      — Будь моя воля, я бы не стала тратить времени на проверку. Все изначально ясно. Допустив даже в мыслях возможность такого, мы должны отказаться от научной картины мира. Ни больше ни меньше! Не слишком ли дорогая плата? И во имя чего? Чтобы уверовать в четвертое измерение, в магию, бог знает во что?
      — Диву даешься, когда встречаешься с проявлениями такого фанатичного воинствующего невежества. Взять хоть того же Туганова. Одно дело верить и даже пропагандировать летающие тарелки, другое — вечный двигатель. Все валит в одну кучу. Просто какой-то сорт приматов с ограниченным мышлением. Разницы между явлением, которое в принципе возможно, но почему-то не наблюдается, и тем, чего нет, потому что быть никак не может, они не улавливают. К разуму обращаться бессмысленно, потому что он упрямо заблокирован верой, которая сродни религиозной.
      — Как вы удивительно точно схватили! — Наташа почти с восхищением взглянула на Бариновича, который уже не казался ей таким комично нескладным. — Она-то и лежит в основе случайных удач самозваных целителей — вера. Как и вы, я тоже не исключаю какого-то физического влияния на организм человека через глаза, руки… Хоть и не обольщаюсь, если честно сказать, потому что привыкла доверять лишь строго доказанному. Но основная причина — это вера больного в то, что ему помогут. Человек слепо верит и потому исцеляется. Чья тут первоочередная заслуга: врачевателя, лекарства или собственных защитных сил, — особого значения не имеет. Работает весь комплекс, активизируя мозг, который и подает подсознательные команды. Резервы тут, конечно, колоссальные.
      — Не знаю, как насчет резервов, — с осторожным скептицизмом заметил Баринович, — но кое-какой опыт человечество все же накопило. Строго говоря, мы не располагаем достоверными доказательствами так называемых чудесных исцелений. Однако допустим, что нечто подобное все же имело место. Согласны? Хотя бы постольку, поскольку у нас нет оснований подозревать во лжи всех и вся, в том числе людей, вполне достойных доверия. Заблуждаться — я имею в виду невольные заблуждения — тоже все скопом не могут. Таким образом, разумно будет записать в наш актив несколько чудесных, внушающих оптимизм случаев, пусть даже несколько десятков. Но не сотен, не тысяч тем более! Посмотрим теперь, что окажется в пассиве. А многие миллионы человеческих жизней, которые унесла «черная смерть», оспа, холера, наконец, грипп вроде испанки в начале века? В Англии, например, претендующей на сомнительную славу родины европейского колдовства, в четырнадцатом столетии чума выкосила три четверти населения. Целиком вымирали деревни, города, графства. И это, подчеркиваю, в четырнадцатом веке, когда если и лечили, то лишь с помощью трав, алхимических снадобий или колдовства. Экстрасенсов и тогда, надо полагать, было предостаточно, хоть отбавляй. Сами судите, сколь многого достигли они своими пассами и наложением рук.
      — Не могу возразить вам, даже если бы очень хотела… Ваш исторический экскурс весьма убедителен. Хоть мы и ругаем современную медицину, причем вполне обоснованно, альтернативы ей нет. Хочешь не хочешь, а надо искать все новые антибиотики, синтезировать все более сложные в химическом отношении препараты. Знаем, что вредны, что организм привыкает и вирусы приспосабливаются, но что делать? Об отказе не может быть и речи. Стоит лишь ослабить усилия в борьбе со всевозможными недугами, и на мир обрушатся нарастающие валы опустошительных эпидемий.
      — Временами мне кажется, что мы читаем мысли друг друга.
      — Мне тоже, — с обезоруживающей откровенностью призналась Наташа. — Как будто знаем друг друга тысячу лет. Правда?
      — А может, так оно и есть. Ведь ваша фамилия Гротто?
      — Да, а в чем дело?
      — Тогда, может статься, что мне посчастливилось знавать вашу далекую прабабушку. Такое имя, как Лита Гротто, ничего вам не говорит?
      — Нет, — не сразу ответила Наташа. — Впервые слышу.
      — Очень жаль, Наталья Андриановна, потому что я пережил несколько незабываемых часов, прослеживая запутанные перипетии ее судьбы, подкупающе романтической и злосчастной.
      — Вы меня интригуете, Гордей Леонович.
      Они не заметили, как миновали площадь Маяковского и, свернув за угол, пошли по Горького к Белорусской. Ощущение времени и пространства растворилось в наполнявшем обоих благодарном чувстве единомыслия. Безотчетно хотелось продлить его до нового перекрестка, где в таинственном безлюдье Брестских улиц перемигивались совиные глаза светофоров.
      — Я работал тогда в архивах города Кельна, — понизив голос, начал рассказывать Баринович, словно прислушиваясь к шепотам ветра в усталой за лето листве. — Меня интересовала история одного алхимика, сваренного живьем по приговору магистрата. Судя по некоторым указаниям, он имел определенное отношение к тому самому алхимику, чью лабораторию в поисках эликсира долголетия посетил Фауст.
      — Ничего себе, — одобрила Наташа. — Завлекательное начало.
      — Тем более что прямого касательства к вашей прабабушке она не имеет, — засмеялся Баринович. — Упоминание о Лите Гротто я обнаружил совершенно случайно, когда разбирал счета, предъявленные к оплате регенсбургским палачом. Бедная женщина была сожжена по обвинению в злокозненном чародействе в 1589 году. Ее казнь обошлась магистрату в три талера и два гроша. Не знаю почему, но меня это вдруг взволновало, и я принялся за розыски. Какие тени прошли предо мною, Наталья Андриановна! Прекрасная, беззаветно любящая женщина, проданная бездушным мужем своему влиятельному сеньору, изувер-инквизитор, утонченное коварство, чудовищный, наглый обман… Может быть это и хорошо, что вы ничего не знаете об этой несчастной. Что мы вообще знаем о себе, дети двадцатого века? Не дальше трех-четырех поколений. А ведь прошлое никогда не умирает совсем. Как чахлая тень, оно влачится по нашим стопам, мучая несовершенную память, увлекая на кем-то пройденные когда-то круги. Или встает на перепутье, как болотный туман, колышась и застилая глаза…
      — Из дальних предков я знаю только капитана Андреа Гротто, — Наташа невольно вздрогнула. — Он, как тогда говорилось, «вышел» из Ливонии и поступил на царскую службу. Это было незадолго до кончины Петра Алексеевича.
      — Андреа… А вы Андриановна?
      — Натальи и Андреаны у нас в роду. От бабки мне осталась венчальная икона с этими именами… Неопалимая купина. Да еще резной камень с гностическим символом, который я потом подарила шефу.
      — И нет. документов, писем?
      — Никаких! — Она мечтательно улыбнулась. — Если что было, то сгинуло после развода… Мы разошлись с мужем, прожив вместе много лет. Я ни о чем не жалею, у меня есть сын Тёма, почти совсем взрослый, и мы очень счастливы с ним вдвоем.
      — А у меня целых три! И в этом мое спасение. Иначе бы я влюбился в вас до смерти и стал бы несчастнейшим из смертных.
      — Это еще почему?
      — Да хотя бы потому, что матушка не нарекла меня Андреаном.
      — Значит, так тому и быть, — Наташа решительно повернула к метро. — Но прежде чем распрощаться, я бы хотела узнать…
      — О Лите Гротто?
      — Нет, на сей раз не угадали, Гордей Леонович. Меня беспокоит другое. Расскажите как можно подробнее о том вашем разговоре по поводу травника, — она выжидательно остановилась под навесом Белорусской-кольцевой.
      — Думаете, это что-нибудь даст? — Баринович прислонился плечом к колонне. — Впрочем, кто знает?.. Короче говоря, позвонил мне один книжный жучок на прошлой неделе. Человек он тертый и в своем бизнесе асе. Не только знает наперечет все мало-мальски ценные издания, но и помнит, у кого что хранится. Словом, ведет свой учет частным библиотекам. Не успеет кто-нибудь из коллекционеров отдать душу, как он мгновенно узнает об этом по какому-то тайному телеграфу. Будь то в Ленинграде или во Львове, где уцелело несколько очень старых библиотек. Форменный стервятник. Раньше он частенько снабжал меня всякими редкостями. Теперь же, к сожалению, мне такая роскошь не по карману. Во-первых, обременен семейством, во-вторых, цены возросли настолько, что и не подступишься.
      — И все-таки он обратился к вам с предложением?
      — Очевидно, по старой памяти. Да и книжка уж больно занятная. Притом с личной печатью Макропулоса, лейб-медика Рудольфа Второго , императора Священной Римской империи, австрийского эрцгерцога и чешского короля. Аккурат по моей части. Откровенно говоря, у меня слюнки потекли. Но я сразу сказал, что не потяну, и посоветовал обратиться к Георгию Мартыновичу. Как-никак, такие книги попадаются не часто. Один раз в сто лет, можно сказать.
      — И что он ответил?
      — Сказал, что уже звонил Георгию Мартыновичу и обо всем с ним договорился, но тот, видимо, передумал.
      — Так-так…
      — Каюсь, но тогда я не придал этому особого значения. Лишь пожалел мимоходом, что книга уйдет в совершенно чужие руки. Только теперь, когда узнал о случившемся…
      — Понятно, — опережая мысль собеседника, выводила свои заключения Наталья Андриановна. — Сколько он спросил за книгу?
      — Две, но намекнул, что можно договориться. Только о чем договариваться, когда мне. и тысячи не наскрести?
      — Так, Гордей Леонович, более-менее ясно. Поймите меня правильно, но вам придется еще раз рассказать все это в милиции. Я дам сейчас телефон. Это совершенно необходимо. Обещайте мне, что позвоните, не откладывая.
      — Ну, если вы настаиваете, то конечно, — без особой охоты пообещал Баринович. — Раз надо…
      — Сейчас, именно сейчас, я с полной абсолютностью поняла, что это совершенно необходимо. На месте Георгия Мартыновича могли оказаться вы, я, кто угодно… Представьте себе, Гордей Леонович, что его убили, да, скорее всего убили, сразу после того, как он взял в сберкассе полторы тысячи рублей. Наверняка, чтобы купить этот дьявольский травник, который не стоит ни единого часа человеческой жизни. Прошлое действительно не умирает. Вы были глубоко правы. Оно все еще требует крови, и убивает, и мстит.

Глава двенадцатая
РАЗВЕДКА НА МЕСТНОСТИ

      От дачи Солитова до железнодорожной платформы было чуть более двух километров. Прогулявшись раздругой туда и обратно, Люсин до тонкости изучил этот вполне рядовой для Подмосковья маршрут и составил довольно подробный план.
      Сразу за калиткой начиналась вымощенная бетонными плитами кольцевая дорога, обозначавшая внешнюю границу участка кооперативной застройки. По одну ее сторону тянулся сплошной зеленый забор, за которым виднелись крыши хаотично разбросанных домиков, по другую — открывалась приятная для глаза лесозащитная полоса с водокачкой, царившей над местностью подобно какому-нибудь рыцарскому замку. К озеру можно было выйти либо прямиком через лес, либо более длинным путем, ведущим на станцию. Рыбаки и купальщики, разумеется, выбирали первый вариант, всем остальным приходилось идти по бетонке, надежно замаскированной вязкой глиной, намытой дождевыми потоками из поросших сурепкой отвалов. Лет двадцать назад, когда здесь во всю шли строительные работы, кое-что было, видимо, недовыполнено, а что-то, как водится, сделано шаляй-валяй. Ничего удивительного, что последствия, вроде заполненного стоячей водой провала у самой развилки, сказывались по сей день. В этом ненавистном водителям месте кольцевая сворачивала к камышовому болотцу, а ответвлявшийся от нее отрезок терялся в узкой просеке. Попасть в поселок, а затем и на станцию можно было только этим путем. Дорога шла в гору и находилась поэтому в сравнительно благополучном состоянии, хотя отдельные стыки порядочно разошлись. За кюветами по обеим сторонам темнел сучковатый частокол елей, изредка просвеченный чахлыми хлыстиками берез. Два крутых поворота на протяжении каких-нибудь пятидесяти шагов делали этот участок потенциально опасным, что Люсин и отметил на кроках соответствующим значком. Особенно в дождь, когда видимость сведена до минимума, а шум стекающих вод заглушает крики о помощи. После сберкассы Солитов мог и не пойти на станцию, а преспокойно возвратиться домой. Вернее, сделать такую попытку, потому что до дому он явно не дошел.
      Далее путь пролегал через совхозное поле. Судя по дружной ботве, урожай свеклы и картофеля ожидался богатый. Да и ядреные капустные кочаны уродились на славу. Но хотя местность просматривалась до зубчатой каймы горизонта, на поле не было видно ни единой живой души. Только вороны, переваливаясь с боку на бок, бродили возле сенного стога, чей пьянящий, ни с чем не сравнимый аромат будил сладостные воспоминания.
      Само собой, что в сплошной завесе ливня вся эта сельская благодать выглядела несколько иначе. Но поле — не лес. Оно постоянно открыто для глаза. Тем более совхозное поле, чьи заботливо ухоженные, удобренные и защищенные от вредителей гектары набирали перед уборкой последние центнеры.
      Пошли огороженные жердями выгоны, длинные бетонированные коровники, сельскохозяйственная техника под навесом, выкрашенная ярко-оранжевой краской, а затем и двухэтажные домики персонала. Чем дальше, тем чаще попадались навстречу люди. Прогромыхал колесный трактор с прицепом, заваленным комбикормом. Девушка в белом халате весело окликнула Люсина с грузовика, но слова потерялись в дребезжании высоких бидонов. Только промелькнули налитые красные щеки и донесся озорной смех.
      Владимир Константинович помахал рукой, лишний раз порадовавшись, что не надел форму. Казалось бы, случайная улыбка, которую тут же. унес разболтанный кузов, а как согрела беззаботным счастливым весельем! Нормальным людям, занятым повседневным трудом, с их горестями и радостями, не прочувствовать этого с такой благодарной болью. Но работа, которую приходилось — причем увлеченно, а подчас даже азартно — выполнять Люсину, едва ли могла считаться обычной.
      И в самом деле, разве не противоестественно видеть невольных пособников преступления в деревах, сочащихся тягучей смолой, в пахнущих грибами и прелью овражках, даже в этих слежавшихся кипах сена, разметанного на всем пути от стога до ферм? Можно сбрендить, подозрительно вглядываясь в непроглядную муть, где лишь круги разбегаются от нырнувшей лягушки. Поди угадай, что там на дне. Без полного сосредоточения, когда мобилизованы все чувства и разум, трудно рассчитывать на успех. Это азбука дела. Но даже в таком предельно собранном состоянии, когда механически проверяешь не то что незнакомого человека, но и саму природу, не должна остыть память о добром нормальном мире людей. К счастью, он тут, рядом, хоть и унесло твою память о нем в черные дыры вселенной. Догадываясь, как трудно и одиноко тебе, он посылает и эту улыбку, словно напоминая о том, что неизбежно настанет минута, когда в кустах при дороге ты снова увидишь всего лишь кусты — пропыленные листья и ветки — и даже не обернешься, заслышав вороний переполох. Какое дело нормальному человеку до карканья птиц? Ему и в голову не придет проверить, над чем это они так суматошно мечутся.
      Поймав себя на том, что поминутно отвлекается на всякие мелочи вроде бархатных бабочек-траурниц — он так любил их в детстве! — Люсин вновь сверился с местностью и отметил на плане котлован с незаконченным фундаментом. Несмотря на погожий денек, строительная площадка по-прежнему пустовала. Уложенные бетонные блоки и перекрытия были завалены грудами изрядно побитого красного кирпича. Над зачарованным царством заросших бурьяном асбестовых труб, ржавых рельсов и арматуры простирал ажурную длань мощный, но, к сожалению, недвижимый кран, которого напрасно ждали где-нибудь по соседству.
      За стройкой, где приходили в негодность фондируемые материалы, пошли частные огороды, на которых мелькали хозяйки в платочках и беззаботно играющие ребятишки. Вкусный дымок сжигаемой ботвы курился медленной винтообразной струйкой. Покоем и умиротворением дышали тронутые осенней пестротой дали.
      Бетонка под прямым углом примыкала к асфальтированному шоссе, где ходил рейсовый автобус. Возле остановки, защищенной от непогоды стенами из толстых стеклянных блоков, стояла слегка покосившаяся телефонная будка, а на другой стороне был пустырь, на котором какие-то вполне взрослые «дяди» в рабочих спецовках гоняли по песку мяч. Напротив остановки, окруженная ивами и тополями, виднелась длинная одноэтажная постройка из светлого кирпича, объединившая под своей оцинкованной крышей уже знакомую сберкассу, почту и продовольственный магазин без вывески. Злачное место тем не менее легко распознавалось по груде разбитых ящиков. Судя по кошелкам с бутылками, которые тащили туда и обратно, ящики были из-под заветной стеклотары.
      Короче говоря, за эту часть маршрута можно было не беспокоиться. В любую погоду народу тут бывало предостаточно.
      Отсюда путь на станцию пролегал по шоссе: двенадцать минут обычного хода по обочине или две остановки автобусом. В дождь предпочтительнее воспользоваться услугами общественного транспорта. Тем более, если для этого созданы все условия. Постояв под навесом и дождавшись, наконец, автобуса, Люсин засек время по секундомеру. Автобус опоздал против расписания на семнадцать минут. В ливень, когда в нем была особая нужда, он мог, как это порой водится, вообще не прийти. Опрос водителей ничего определенного на сей счет не выявил, хотя в автопарке уверяли, что в тот день машины ходили точно по расписанию. Возможно, это и соответствовало действительности. Но коль скоро никто из шоферов не проявил интереса к своим пассажирам и по фотографии Георгия Мартыновича не опознал, существенного значения это не имело. Оставалось лишь гадать, как поступил Солитов в то утро между одиннадцатым с половиной и двенадцатым часом: поехал на станцию, пошел ли пешком или же повернул к дому.
      Люсин, естественно, отправился пешком, послав вперед поджидавшую его «Волгу». Как и было договорено, она ждала его у треугольного дорожного знака, изображавшего самую понятную в мире эмблему: скрещенные вилку и ложку. Ресторан «Рыболов» хоть и не пользовался особой известностью, но можно было надеяться, что Коля Самуся не станет терять времени даром. Сам Владимир Константинович успел порядком проголодаться, и ему стоило заметных усилий продолжить свой пеший рейд, длившийся уже без малого три часа. Съеденные по дороге жгучие стручки сурепки лишь разожгли аппетит. Но не хотелось нарушить целостность впечатления. Тем паче, что приближался наиболее ответственный участок.
      Пока ничто не внушало тревоги. Сельские домики стояли по обе стороны, и шоссе поэтому находилось под перекрестным обстрелом окон, а следовательно — и глаз. Движение тоже выглядело достаточно оживленным. Но в том месте, где стрелка указывала на Гидроузел и дорога раздваивалась, пешеходная тропа уклонялась в сторону. И не мудрено, потому что на неогражденной дамбе оставалось место лишь для полосатых низеньких столбиков. Идти навстречу грохочущим самосвалам, ощущая за спиной гудки обгоняющих машин, было просто-напросто страшно.
      Люсин, ничтоже сумняшеся, последовал за большинством, кстати сказать, абсолютным, хоть по шоссе и было короче на каких-нибудь двести метров. И сразу в голове вспыхнул предостерегающий красный сигнал. Молодые сосенки, посаженные плотными гнездами на песчаных буграх, полностью закрывали обзор. Тут могло произойти все что угодно.
      Стежка — по крайней мере та, извивом которой следовал Владимир Константинович, потому что под сенью колючих сосенок петляли десятки других, — вывела на высокий обрыв, откуда во всей красе открывалась стальная гладь озера. Узкую полоску песка внизу лизала медленная волна, качая осоку, в которой запутался всяческий лесной мусор. Из-за постоянных дождей вода заметно прибыла.
      Включив шагомер, Люсин двинулся вдоль обрыва, и чем далее он шел, тем менее нравилось ему это место. Попытка найти не столь рискованный вариант кончилась ничем. Углубившись в сосны и проблуждав там, как в лабиринте, он вновь оказался на берегу.
      Определенно подтверждался первоначальный вывод: эти триста сорок шагов по-над берегом, безусловно, были самыми опасными на всем пути. Здесь даже в сухую светлую пору можно было невзначай оступиться. Судя по карте, затребованной у местных гидрологов, дно опускалось достаточно круто. Теперь, когда уровень повысился чуть ли не на метр, глубина была довольно приличная почти на всем протяжении. Особенно подозрительно выглядели участки оползней, где озеро словно вгрызалось в берег.
      Простой здравый смысл подсказывал, что таким путем мог пойти в тот день лишь заведомый самоубийца. Значит, Георгий Мартынович выбрал другую дорогу, более дальнюю.
      Полюбовавшись бледными облаками, растянувшимися низкой прерывистой цепью, Люсин вернулся в сосны. Пришлось порядком побродить, прежде чем обнаружилась неприметная аллейка, выводящая к мостику. Люсин вернулся по ней к исходному пункту, где шоссе сворачивало на дамбу, и, совершив поворот на сто восемьдесят градусов, вышел к протоке. Так идти оказалось не в пример проще, хоть и несколько дольше. Проблемы оставались прежние: густые лесопосадки и близость озера, правда далеко не столь угрожающая.
      Владимир Константинович постоял в одиночестве на мосту, пока не появился гражданин с удочками в защитного цвета чехле, и, поплутав среди крупноблочных башен, снова выбрался на берег. Сравнительно низкий, сплошняком заросший клевером, он мирно спускался к затопившей нижнюю кромку волне. Отсюда уже виднелись ажурные подвески проводок электротяги и край высокой платформы. Туда вела черная лента асфальта, отмеченная штангами уходящих вдаль фонарей.
      Записав, где следует прочесать местность, а где хорошенько обшарить дно, Владимир Константинович побрел на станцию. Голода он уже не ощущал, но зато пробудилась тупая пульсирующая боль в темени.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25