Модести Блейз (№2) - Единорог

— Это будет жульничество.

— Мистер Банни, черт бы его побрал, обожает жульничать.

— Знаю. — Модести взяла его руку и положила себе на грудь. — А который час?

— Часы у меня на руке.

Модести повернула его запястье и провозгласила:

— Пять минут десятого.

— Это имеет какое-то значение?

— Нет, просто у меня сегодня встреча с Вилли. Нам надо кое-что обсудить.

— Это насчет Ватто?

— Какого Ватто? — спросила Модести, и ее брови поползли вверх.

— Старика Ватто, один шедевр которого на днях как в воду канул. Кто покупатель, радость моя?

— Мистеру Банни не следует совать свой розовый носик в чужие дела, — нравоучительно заметила Модести.

— По-моему, ты мне уже советовала это раньше, — усмехнулся Дельгадо.

— Вот и отлично, Майк. — Она говорила без признаков раздражения. — И вообще лучше об этом помолчать.

— Ладно. Я просто хочу сказать, что мне это доставило удовольствие. Мне совершенно не хотелось бы видеть тебя разоренной. И ты правильно сделала, что выбрала Лиссабон. Можешь продавать товар за золото, тут в этом смысле никаких ограничений. Вилли доволен?

— Он, по-моему, в последние дни находится в хорошем настроении. Ему тоже не нравилось видеть меня без гроша.

— Могу себе представить.

Модести чуть насупилась, словно пытаясь воскресить в памяти какой-то эпизод, затем спросила:

— Что ты мне говорил, когда я только просыпалась?

— Я пытался выразить тебе мое удовольствие. Передать поздравления.

— Ты опять насчет Ватто?

— Нет, это просто поздравления. От меня тебе. Лично.

— По поводу чего?

— По поводу того, что ты многому научилась. Для меня эта ночь стала просто незабываемым переживанием.

Модести откинулась на подушку. Лицо ее было умиротворенным. Майк наклонился над ней, глядя на нее с явным любопытством, и, когда он снова заговорил, ирландский акцент звучал особенно отчетливо.

— Прошло пять лет. Даже тогда ты неплохо умела дарить себя. В тебе было пламя. Но теперь это длинная-длинная радостная песнь.

Модести тихо перебила его:

— Жизнь так и не научила тебя, когда надо говорить, а когда молчать, зеленоглазый ирландец? Он удивленно уставился на Модести.

— Думаешь, я слишком разболтался? Несу чушь?

— Ну, почему же чушь?

— А в чем дело?

Она пристально посмотрела на него, потом подняла руки и обняла его за шею.

— Просто слова порой должны уступать место делам… — пробормотала Модести.

Снова их тела слились, и золотые полосы солнечного света начали свой причудливый танец, создавая все новые и новые прихотливые узоры…

В десять часов Модести вышла из ванной, завязывая пояс желтого халата. В открытую дверь гостиной она видела спину Майка. Он был в голубых спортивных брюках и рубашке «матлот». Он стоял у столика, накрытого к завтраку, и просматривал газету.

— Через пять минут я оденусь и выйду, — весело крикнула ему Модести.

Она уже направлялась к спальне, когда Майк вдруг сказал:

«Погоди». Голос его прозвучал как-то странно. Она повернулась и подошла к нему. Он молча протянул ей газету. Она так же молча стала просматривать страницу.

Газета называлась «Ль’Аурор». На первой странице огромными буквами чернел заголовок: «ОБНАРУЖЕН ПРОПАВШИЙ ВАТТО». Модести стала читать первые абзацы, набранные крупным шрифтом.

— Этот чертов ящик выпал из грузовика и открылся, — сказал Майк. — В нем были какие-то гипсовые статуэтки.

Некоторые из них разбились. В одной оказался спрятан холст.

Дельгадо наблюдал, как Модести реагирует на этот удар. Лицо ее не побледнело, но зато странно окаменело. Наконец она протянула ему газету и пошла в спальню. Он двинулся следом. Она сидела на кровати, сунув руки в карманы халата и смотрела в окно, ставни которого теперь были распахнуты.

— Они могут проследить, куда ведут нити? — спросил Дельгадо.

— Нет. Ни назад, ни вперед. Если бы пресса не устроила трезвон, они могли бы доставить груз в Лиссабон и там уже проверить, кто пожелает его получить. Но теперь этот номер не пройдет. Мне надо сказать журналистам спасибо.

Майк зажег сигарету, передал Модести. Он обратил внимание, что еще мгновение назад у нее был отсутствующий взгляд. Теперь в ее глазах появилась новая сосредоточенность.

— Да уж, есть за что сказать спасибо, — иронически произнес Дельгадо.

— Я совершила ошибку, — сказала Модести, и в ее голосе зазвенела ярость — она злилась на самое себя. — Не надо было так отправлять груз!

— Но это был лучший способ.

— Нет. — Она посмотрела на Майка в упор. — Это был самый безопасный способ, но не самый лучший. Мне следовало бы вывезти Ватто самой. С Вилли. Мы так всегда делали раньше. Но я что-то утратила форму.

— Ты?

— Да, я! — Модести встала и, обхватив себя руками, начала расхаживать по спальне. Сигарета, зажатая в пальцах, не дрожала. — Теперь, прежде чем я сделаю новую попытку, мне придется немножко поработать над собой…

— Новую попытку?

— А что еще мне остается? Только прежде нужно восстановить форму. Лучше держать удар, быстрее соображать. В общем, стать той, какой я была раньше.

— Чем же ты планируешь заняться?

— Пока не знаю. Но, наверно, чем-то вроде того, что было у меня все те годы… Что-то серьезное. — Она коротко усмехнулась и сказала: — Ты не волнуйся. Я знаю, ты одинокий волк, и я вовсе не посягаю на то, что ты там наметил для себя…

— У меня пока нет ничего определенного.

— Может, так оно и есть, но ты ведь всегда держишь нос по ветру. А я утратила контакты. Может, ты подскажешь, если что-то где-то наклевывается…

— Ты готова наняться?

— На время… Если ничего лучше не подвернется. Он молчал добрую минуту, потом помотал головой.

— До меня доносятся разные слухи, но никогда не известно, что за всем этим скрывается…

— Если поймешь, что есть какой-то неплохой вариант, причем по моей части, то дай знать.

Она подошла к окну и, затягиваясь сигаретой, уставилась перед собой.

Возникла пауза, потом Майк спросил:

— Какие у тебя планы?

— На сегодня?

— Да.

— Первым делом позвоню Вилли, если он еще не читал газет. Ну, а потом начну жить дальше… сама по себе… Мы поспешили праздновать победу, Майк. Праздник окончен…

— Ты хочешь, чтобы я съехал?

— Извини, Майк, но что поделаешь!

— Я могу чем-то помочь?

Она с улыбкой посмотрела на него и спросила:

— Ты, надеюсь, не собираешься предложить мне денег взаймы?

— Нет, конечно. — Он улыбнулся и добавил: — Это не устроило бы никого из нас.

— Это верно. Тогда о какой же помощи может идти речь?

— Я имею в виду то, о чем ты только что говорила. Если вдруг до меня дойдут слухи и они окажутся подтвержденными… Короче, где я могу найти тебя?

— Еще пару дней я пробуду здесь, как и собиралась, а потом поеду в Танжер.

— С Вилли Гарвином?

— Да. К его протеже Люсиль… Она хочет нас видеть.

— Ясно. Но что ты будешь делать?

— Попробую узнать, не пожелает ли кто-нибудь купить мой тамошний дом.

— Тебе будет его не хватать. Ты давно им владеешь. Но по крайней мере, это даст какие-то средства… За него могут неплохо заплатить.

— Да уж, это было бы кстати. Я ведь заняла деньги под его стоимость… Но ты звони или телеграфируй туда. Я там пробуду недели три, если мы с Вилли не отыщем какую-нибудь стоящую работу.

— Ладно. — Дельгадо встал и сказал: — Можно хоть позавтракать или уезжать на голодный желудок?

— О чем ты говоришь! — В ее голосе была теплота. — Я тоже что-нибудь съем с тобой за компанию.

— А потом еще напоследок искупаемся?

— Нет, после завтрака тебе лучше уехать. У меня есть кое-какие спешные дела. И надо кое-что обдумать…

— Ты еще не пристрастилась к созерцанию пупа? — буркнул он. — Помогает в размышлениях. — В его глазах появились насмешливые искорки.

— Почему бы и нет? — сказала она, не обижаясь на шпильку. — Я пользуюсь приемами йоги, когда мне нужно хорошенько сосредоточиться, снять напряжение. — Она подошла к двери, обернулась, и на ее лице появилась озорная улыбка подростка. — По крайней мере, не одному тебе на него таращиться.

Примерно в двухстах ярдах от виллы стояла «симка», на водительском месте которой сидел человек и делал вид, что читает газету. На нем был бежевый легкий пиджак, кремовая рубашка с бежевым галстуком и мягкая кремовая шляпа из поплина с узкими полями. Лицо у него было худое и смуглое.

Он посмотрел на часы, бросил взгляд на виллу, скрывавшуюся в зелени, потом снова взялся за газету. В машине было жарко, а вскоре сделается и вовсе как в духовке. Но он был готов ждать сколько понадобится, чтобы выполнить данное ему поручение.

Все эти неудобства не шли ни в какое сравнение с неудовольствием того, на кого он работал.

Глава 10

Модести Блейз лежала на пляжном коврике на песке. Самые жаркие часы уже миновали, но солнце по-прежнему пекло вовсю. На маленьком пляже к востоку от Каскаиса находилось человек десять, и до ближайшей группы от Модести было шагов пятьдесят.

Майк Дельгадо уже уехал — в Лиссабон, а может, и в аэропорт. Модести не спрашивала о его планах. В час дня Модести позвонила Вилли Гарвину в лиссабонский отель.

— Привет, Принцесса, — весело отозвался он. — Похоже, наш старик неплохо поработал со своим оппонентом-приятелем. — Вилли имел в виду Тарранта и Вобуа.

— Да, в этом смысле все идет хорошо, только, боюсь, Майк ни на кого нас не выведет.

— Ты пыталась с ним поработать?

— Да, я сказала ему открытым текстом, что поступаю в продажу. Но он на это никак не отреагировал.

— М-да. А мы-то надеялись, что он рано или поздно узнает об этой веселой компании.

— Может, еще слишком рано. А может, они слишком хитрые. И вообще, вряд ли кто-то сумеет что-то узнать, пока он не свяжет себя с ними договором по рукам и ногам и не окажется под их контролем.

— Да… Ну, так что теперь?

— Через два дня едем в Танжер, как и собирались. Я сказала Майку, что он сможет найти меня там. Даже если он сам ничего не узнает, он, по крайней мере, хоть распустит слух, что мы поступили на рынок. Вдруг это услышат те, кто нас так интересует.

— О’кей. Ты чем сегодня занимаешься, Принцесса?

— Ничем, но пусть тебя это не волнует. Ты-то, похоже, завяз по горло.

Вилли хмыкнул и со вздохом признался:

— На мою беду, особа попалась романтическая.

— Так это же хорошо!

— Чего уж тут хорошего! Она хочет, чтобы я убил вечер, слушая эти самые fado, в которых поют о любви без взаимности… Для меня это чересчур. В этом есть нечто макабрическое.

— Опять ты начитался музыкальных критиков? Что же мы могли бы предпринять, в чем не было бы ничего макабрического?

— Во всяком случае, нет резона разгуливать с веселыми минами, потому как внимательные люди могут почуять подвох. Может, выйдем в море от Историла, посмотрим на Бока-до-Инферно?

— Отлично. А потом я угощу тебя ужином на вилле.

— Договорились. Тогда увидимся на пристани в Историле часов в семь.

— В семь так в семь.

Днем Модести надела поверх своего темно-синего купальника клетчатые черно-белые шорты и такую же рубашку и отправилась на пляж. Она поплавала часок, а потом стала нежиться на солнце.

Она лежала, блаженно подставляя свое тело горячим португальским лучам и, прикрыв глаза, думала о Вилли. Ей было приятно, что они сегодня вечером совершат морскую прогулку. В обществе Вилли ей всегда было хорошо. Она вернулась памятью к тому уже далекому дню, когда выкупила из сайгонской тюрьмы мускулистого, лишенного, казалось бы, человеческого облика уголовника, мозги которого работали с большим напряжением и которого снедали злоба, подозрительность и ненависть ко всему на свете.

За неделю до этого она увидела его в поединке, который проводился на открытой арене по инициативе Федерации восточных единоборств, пытавшейся привить во Вьетнаме тайскую борьбу. Вилли действовал мощно и быстро, но этого Модести было бы мало. Решение выкупить его и попробовать использовать в своей Сети пришло к ней после того, как он отправил соперника в нокаут.

Надевая рубашку, Вилли посмотрел куда-то в проход арены, и на его лице Модести заметила смесь усталости и отчаяния. Она проследила взглядом за Гарвином, и увидела, как по проходу идут двое полицейских. Когда она снова взглянула на Вилли Гарвина, его лицо опять излучало ненависть и злобу.

Полицейские подошли к нему, что-то коротко ему сказали, и Вилли, не попытавшись даже оказать сопротивления, пошел с ними. Когда он проходил мимо нее, их взгляды на мгновение встретились. Похоже, он что-то увидел в ее глазах, потому что огоньки ненависти вдруг угасли. Он пожал своими плечищами, в голубых глазах появилось выражение покорности судьбе, и его увели.

Модести тогда вступила в борьбу с собой: попытаться выкупить его или забыть о случившемся? Но именно те два коротких проявления совсем другого начала в этом человеке и решили дело. Она выкупила его, забрала с собой в Танжер, и полтора месяца спустя прежний Вилли Гарвин приказал долго жить.

Она поняла — впрочем, она заподозрила это с самого начала, — что у нового Вилли Гарвина мозги работают даже получше, чем у нее самой. Он обладал очень многими полезными в их деле приемами и навыками, отточив их до блеска. Он поразительно быстро впитывал знания и сразу же запоминал все, что видел, слышал или читал. Новый Вилли Гарвин ходил с гордо поднятой головой. Это был довольный жизнью и уверенный в себе человек. Модести понимала, что сыграла роль катализатора в этом чудесном превращении, и поначалу это даже встревожило ее, потому что она видела, что он живет только ею и через нее.

Модести в общем-то сохранила это чувство ответственности за Вилли, но за годы совместной работы она сама стала во многом от него зависеть. Они сражались бок о бок, проливали свою и чужую кровь и одерживали победы, выручали один другого из беды, а когда опасность оказывалась позади, помогали друг другу залечивать раны. Впервые в жизни она нашла человека, на которого могла всецело положиться, а для Модести Блейз это, безусловно, было поистине бесценной находкой.

Разумеется, в ее жизни встречались мужчины, которые вызывали у нее самые теплые чувства, и с которыми она оказывалась в интимных отношениях, но эти моменты близости носили преходящий характер, потому что по-настоящему Модести Блейз могла принадлежать лишь самой себе. И все эти мужчины вместе взятые не стоили одного Вилли Гарвина.

Да, замечательно, что сегодня они вместе выйдут в море. Им будет хорошо вдвоем на маленькой яхте. Они смогут расслабиться и спокойно потолковать о том о сем. Но не о работе. Поскольку о работе пока было нечего сказать.

— Привет! — вдруг раздался голос поблизости. Модести открыла глаза. Примерно в шаге от нее присел на корточки человек в голубой рубашке, шортах цвета хаки и открытых сандалетах. Ему было лет двадцать пять. У него было смуглое худощавое лицо и маленькие жесткие глазки. Он улыбнулся и сказал по-английски с акцентом:

— Не хотите ли совершить прогулку по морю со мной и моим товарищем?

Судя по акценту, это был итальянец или сицилиец. Первое предположение, что это обычный кадреж на пляже, Модести отвергла, как только открыла глаза и увидела говорившего. В этом человеке было нечто, заставившее сработать ее систему безопасности. Модести поняла, что наконец-то к ней пожаловала долгожданная беда. Где-то в самом уголке сознания мелькнуло удивление: если это было то самое, что ее так интересовало, то подход осуществлялся как-то слишком грубо и даже угрожающе.

Модести приподнялась на локте, посмотрела на говорившего, затем на его приятеля, который устроился чуть поодаль, присев на согнутую ногу и держа в руках помятую шапочку. Этот тип был чуть повыше, но на нем лежала та же печать беды. У берега качался на волнах небольшой катерок с каютой на две полки. Один человек находился на катере, другой стоял по колено в воде и придерживал судно, не давая ему сесть на мель.

— Нет, — сказала Модести, — благодарю вас, но никакого желания кататься я не испытываю.

Но человек кивнул в сторону своего приятеля и сказал:

— Эмилио очень хочет прокатиться. Говорит, это необходимо.

Эмилио улыбнулся одними губами, но в глазах его стояла настороженность. Он чуть повел в сторону рукой, и Модести увидела, что за помятой шапочкой он прячет ствол с глушителем. Это был «смит-вессон» марки «сентенниал», короткоствольный бескурковый револьвер с отпиленным передом спусковой скобы. Палец Эмилио лежал на спуске.

Глядя на него в упор, Модести провела трехсекундный анализ ситуации. На ней сейчас купальник и легкие сандалии. На голове не было шиньона, в котором она порой хранила конго. Тюбик помады, он же газовый баллончик, находился далеко, на вилле. В ее сумочке, которая лежала в пляжной сумке вместе с шортами и рубашкой, не было никакого огнестрельного оружия. Там находились только пудреница, маникюрный наборчик, обычная губная помада, сигареты, зажигалка, деньги и два носовых платка.

Ее единственным оружием была большая деревянная нашлепка на застежке сумки: если отстегнуть кожаный чехол, эта деревяшка превращалась в конго.

Между тем первый сказал:

— Мы идем сейчас.

Он встал и попятился. Эмилио остался на месте, по-прежнему прикрывая шапочкой «смит-вессон». Модести встала на колени, стряхивая ладонями песок, прилипший к телу. При первом же движении ее руки револьвер Эмилио дернулся. Его приятель, с застывшей улыбкой на лице, сказал зловещим шепотом:

— Нет. Руки по швам… Двигаться медленно… Очень медленно. И все время лицом ко мне. Во избежание неприятностей.

У него был вид человека, который не бросает слов на ветер. Модести встала.

— Вещи взять можно?

Он оглянулся, подумал, потом сказал:

— Мы сами все заберем.

С этими словами он собрал коврик, взял сумку, потом кивком велел следовать за ним, а сам направился к катеру.

Модести знала, что Эмилио идет сзади, и его револьвер нацелен ей в спину. Чуть наклонив голову, Модести взглянула на его косую тень. Эмилио отставал от нее на расстояние двух вытянутых рук — это свидетельствовало о его хорошей профессиональной подготовке, затруднявшей все контрмеры.

Первый вошел в воду, подождал, когда она подойдет. Потом на всякий случай, для публики, он широко улыбнулся и подал ей руку. Когда она оказалась в катере, ей было жестом ведено сесть слева в середине. Эмилио расположился напротив. Теперь уже Модести видела револьвер вполне отчетливо, хотя Эмилио по-прежнему прикрывал его так, чтобы никто с пляжа не мог его углядеть. Затем в катер забрались и тот, кто проводил с ней все переговоры, и тот, кто держал нос судна. Модести посмотрела на своего недавнего собеседника и сказала по-итальянски, кивнув на державшего катер.

— Значит, это Форли, так, что ли?

Эмилио, не спуская глаз с Модести, спросил Форли:

— Ты с ней знаком?

— Встречался однажды, в Катании. Четыре года назад. Тогда я работал у Векки, а он с ней вел дела.

— Векки будет недоволен, — нарушила молчание Модести. — Он мой старый знакомый.

— У Векки сейчас свои проблемы, — сказал Эмилио, и его рот растянулся в крокодильей усмешке. — Векки помер.

Четвертый тип запустил двигатель, и катер стал удаляться от берега.

— Будьте добры, сигарету, — произнесла Модести, глядя на берег, до которого было примерно полмили, и пытаясь оценить свою позицию.

Форли опустил руку к карману, но Эмилио, грязно выругавшись, заставил его застыть.

— Не подходи к ней, кретин, — рявкнул он. — Ни в коем случае. Ни ты, ни кто-то еще.

Модести отправила на обработку еще один фрагмент информации. Тот, кто за всем этим стоял, неплохо разбирался в ситуации и знал, что от нее можно ждать неприятностей. Он послал четверых, чтобы доставить ее, и предупредил их, чтобы были начеку. Интересно…

Форли открыл ее пляжную сумку, потом сумочку и начал аккуратно просматривать содержимое.

Полчаса спустя катер оказался в укромной бухточке, и еще через пару минут его кранец стукнулся о деревянный причал. Модести высадилась на эту шаткую пристань, потом они поднялись по извилистой узкой тропинке, проходившей через заросли кустарника, и оказались на дороге, где их ожидала легковая машина. Уго — так звали человека, который окликнул ее на берегу, — велел ей сесть между водителем и Форли. Остальные трое забрались назад. Эмилио расположился в середине, и ствол его револьвера то и дело касался шеи Модести.

Десять минут спустя машина подъехала к довольно уродливой вилле, выкрашенной в розовый и голубой цвета. Вилла стояла на полянке, а вокруг росли зонтичные пихты. Возле дома стоял маленький красный фиат. По распоряжению Уго Модести вышла из машины, остальные последовали за ней. Машина проехала дальше по грунтовой дороге. Модести провели в заднюю часть дома, и она оказалась на широкой террасе.

В комнате, выходившей на террасу, сидели четверо. Они играли в кункен. Трое были одеты по-пляжному. Четвертый был в бежевом костюме, в кремовой рубашке и в бежевом галстуке. На диване лежала его кремовая поплиновая шляпа с узкими полями. Лицо у него было худое и смуглое.

Двое одетых по-пляжному были такими же бандитами, как и Форли, — много мускулов, но мало мозгов. Третий был широкоплечий коротыш. Из-под шортов виднелись мускулистые ляжки. Ступни ног были маленькими. Редкие пряди черных волос аккуратно зачесаны через лысину. Глаза холодные и быстрые. Модести решила, что этот субъект даже поопаснее, чем Эмилио, который в этом смысле резко выделялся из первой четверки.

Оценка ситуации была проделана ею почти что подсознательно. Впрочем, это уже вошло у Модести в привычку, ибо золотое правило боевых действий требовало при наличии более одного противника первым выводить из игры того, кто опасней других.

Коротыш пристально смотрел на нее, и его толстые пальцы вертели карту. Волосатые ручищи оставались на столе. Он сказал:

— Я Герас. Известно такое имя?

— Человек Монтлеро?

— Так точно. Монтлеро и послал меня с ребятами. Теперь понятно, что мы собрались не шутки шутить?

Модести кивнула. Монтлеро занимал довольно высокое место в иерархии американских гангстеров. Четыре года назад его депортировали из Штатов на родную Сицилию, но он по-прежнему контролировал рэкет в определенных районах Америки. Кроме того, он развернулся вовсю в Италии и Сицилии.

— Я знаю кто. Теперь скажите зачем? — произнесла Модести. — Если это, конечно, не секрет.

— Думаете, у вас совсем нет врагов? — спросил Герас, чуть поднимая брови.

— Может, есть. Но Монтлеро берет за свои услуги очень дорого. Такая работа стоит сорок тысяч долларов.

— Может, кто-то не любит вас сильнее, чем любит сорок тысяч долларов, — осклабился Герас.

Модести была сбита с толку, хотя постаралась не подать виду. Она только пожала плечами и спросила:

— Ну, а что теперь?

— Когда мне сообщат, я дам вам знать, — сказал Герас. — Может, завтра, может, послезавтра. — Он посмотрел на Уго, который положил на стол пляжную сумку и ее содержимое. Маникюрный набор он отложил отдельно.

— Оружия нет, — доложил он Герасу по-итальянски. — Только пилка для ногтей и ножницы.

Герас положил на маникюрный набор зажигалку, буркнув:

— Хочешь, чтобы она устроила пожар?

Его ручищи перещупали все содержимое сумки, потом он небрежно запихал вещи обратно и снова взялся за карты.

— О’кей, — процедил он.

Эмилио взял ее за руку, тыча в ребра револьвером. Форли дал ей пляжную сумку и взял за вторую руку. Вдвоем они вывели ее в холл, где наверх вела лестница. Уго последовал за ними.

Когда дверь закрылась, Герас посмотрел на человека в бежевом костюме и спросил:

— Порядок?

— Да, — кивнул тот. — Теперь надо подождать, посмотрим, найдут ли они выход. Все подготовлено?

— Да.

— В их распоряжении сорок восемь часов.

— А потом?

— Ваше дело будет сделано. Хотите, отпустите их на все четыре стороны.

Герас почесал подбородок большим пальцем:

— Ей нужно платить. Большую сумму.

— Не сейчас. Она по-глупому продулась в пух. Герас облизал кончиком языка полные губы:

— У этой женщины хорошее тело и большое мужество. — Помолчав, он добавил: — Ее можно было бы использовать. Сначала…

Человек в бежевом костюме покачал головой:

— Только по истечении сорока восьми часов. Таков контракт. — Он посмотрел на часы и добавил: — Доиграем, и я поеду.

Модести поднималась по лестнице. Сбоку шел Форли, сзади Эмилио. Мозг ее лихорадочно работал. Как только Модести увидела эту виллу, она начала фиксировать в сознании все, что попадалось ей на глаза. Проходя по террасе, например, она обратила внимание на металлическую решетку четыре на три фута, закрывавшую одно из окон наверху.

Теперь ее вели по широкому коридору — надо полагать, именно в эту комнату с зарешеченным окном.

Прежняя дверь комнаты была снята с петель и стояла у стены коридора. На ее место водрузили новую, из тяжелого дерева, причем открывалась она наружу. Модести увидела медную пластинку врезного замка, кроме того, в двери было просверлено четыре отверстия диаметром с полдюйма.

Уго прошел вперед и застыл в ожидании. В руке у него была картонная коробочка, а в ней гаечный ключ и четыре длинных болта с шестиугольными головками. В другой руке Уго держал «люгер» десятого калибра с четырехдюймовым стволом. В конце коридора, в десяти шагах от двери, стоял диванчик.

Уго поставил на пол коробку, вынул ключ и, прижав дверь тяжестью своего тела, повернул ключ в замке. Затем он резко распахнул дверь и отскочил в сторону, нацелив «люгер» на дверной проем. После этого он немножко расслабился и сказал:

— О’кей, Эмилио.

Эмилио ткнул Модести в спину стволом своего револьвера. Она вошла в комнату. Вилли Гарвин в вишневых плавках и сандалиях на босу ногу стоял, опершись плечом о раму, и смотрел в окно. Ставни были открыты и плотно прижаты к стенам. Собственно, никакого окна не было — только проем и решетка.

По стенам комнаты стояли две железные кровати с тощими матрасами и тремя сложенными одеялами. В стене виднелась Дверь. Она была открыта, и Модести поняла, что за ней уборная и ванная. Там тоже не было окна, только маленькое вентиляционное отверстие.

На полу в главной комнате стояла картонка, в которой лежали буханки хлеба и еще какие-то пакеты. Рядом — стул, а на нем две фаянсовые чашки. Кроме этого, никакой другой обстановки в комнате не было.

Как только дверь за Модести закрылась, Вилли отвернулся от окна. На его губах блуждала рассеянная улыбка. Он кивнул так, словно все случившееся только подтверждало его догадки, и сказал:

— Привет, Принцесса.

— Привет, Вилли. — Она поставила пляжную сумку на одну из кроватей. — Давно тут загораешь?

— Пару часов, — отозвался он негромко, в тон Модести. — Не знал, в какую игру с ними сыграть, но решил погодить: вдруг и тебя привезут. Так оно и вышло. Пока ничего не понимаю.

— Я тоже.

За дверью раздался стук. Вставляли новый дверной переплет. Для того-то и были там проделаны отверстия, а звуки означали, что ввинчиваются новые болты. Уго или кто-то еще работал гаечным ключом, завинчивая болты так, чтобы дверь уже была намертво прикреплена к раме.

Модести посмотрела на картонную коробку и произнесла одно-единственное слово:

— Еда?

Вилли кивнул и сказал:

— А в кране вода.

Модести смотрела по сторонам каким-то рассеянно-отсутствующим взглядом. Они автоматически произносили слова, отзывались на реплики партнера, но мозги у них были заняты очень серьезной работой.

— Думаешь, это связано с тем, что нас волновало? — осведомился Вилли, но Модести покачала головой и, подойдя к нему, выглянула из окна.

— Не похоже. Не тот подход. Если бы кто-то хотел нас нанять, он действовал бы по-другому.

— Тогда все так, как говорил Герас? Кому-то захотелось свести старые счеты?

— Может быть. — Модести пожала плечами. — Но если это не то, что нас интересует, то мне лично неохота ждать, пока нам объяснят, что к чему.

— Правильно.

Решение было принято, и теперь настала пора сосредоточиться на сиюминутных проблемах. Модести открыла пляжную сумку, вытащила сумочку поменьше. Застежка с конго была в целости и сохранности. Она постучала пальцем по застежке, привлекая внимание Вилли, и он молча кивнул. Затем Модести вынула из сумки губную помаду, оглянулась, подошла к голой стене у двери. Вилли присоединился к ней.

За дверью продолжали прикручивать болты. Модести прочертила по стене тонкую горизонтальную линию и прошептала:

— Сорок футов?

Вилли на мгновение задумался, потом кивнул. Модести быстро набросала заднюю часть дома: террасу, французские окна, кухонную дверь, три верхних окна, крышу.

Перейдя к другой части стены, Модести стала набрасывать, на сей раз гораздо медленней, план нижнего этажа. Рядом с домом она начертила прямоугольничек, а внутри него — кружок. Это означало маленький красный «фиат», который Модести заметила, когда ее подвезли к вилле.

Время от времени она посматривала на Вилли, ожидая подтверждения. Однажды он взял у нее помаду и нарисовал дверь. Модести не сомневалась, что и Вилли сумел запомнить все, что попалось ему на глаза. Она сама научила его этому, пояснив, что в их профессии такая стратегия приносит ощутимые результаты.

Молча она стала набрасывать план верхнего этажа. Там было место, которое никто из них не мог воспроизвести с достаточной точностью. Она провела линию, изображавшую внутреннюю стену, поставив вопросительный знак, потом стала отдельно чертить план той самой комнаты, выходившей на террасу, куда ее привели сначала. План был подробный, с расположением мебели.

Когда она закончила, Вилли кивнул в знак согласия. Минут пять они провели в молчании, изучая все эти планы, едва обратив внимание на то, что болты наконец были прикручены и в коридоре послышались и стихли шаги.

Модести подошла к своей кровати, сняла с себя купальник, начала надевать шорты, которые извлекла из пляжной сумки. Вилли отвел глаза от плана и, повернувшись в ее сторону, спросил: