Модести Блейз (№2) - Единорог

Последний раз Модести разговаривала с Вилли три дня назад в кабинете Либманна. Ее вызвали туда после того, как Вилли побывал в комнате радиста и вступил в обещанный контакт с Люсиль.

Разговор Модести и Вилли был коротким, поскольку при нем присутствовал Либманн.

— Ты с ней говорил?

— Да, с полминуты.

— Понятно, нам никто не обещал долгих разглагольствований. Ты уверен, что это была она?

— Уверен. Слышимость была хорошей.

— Что она сказала?

— Надо полагать, то, что ей было позволено сказать. Что она жива-здорова, что ее никто не обижает. Она еще спросила, когда я заберу ее. Потом она расплакалась.

— Люсиль — и плакала?

— Что в этом такого?

— Просто она не плакса.

— Ей сейчас тяжело. Она напугана.

— Ладно. Но ты, значит, уверен, что это была она?

— Да.

Модести коротко кивнула и вышла из кабинета. С тех пор они ни о чем не разговаривали.

Теперь Вилли хотел поговорить с ней. Причем не в столовой, а где-то без посторонних. В этом не было ничего удивительного. Ей тоже хотелось свободно пообщаться с ним, но, поскольку они уже успели убедить всех, что не испытывают сейчас друг к другу теплых чувств, нужно было не нарушить достоверности и сейчас.

Тамаз двинул вперед королевскую пешку. Внезапно Модести похлопала по плечу чья-то рука. Она оглянулась. Над ней стоял Вилли.

— Мне надо с тобой поговорить.

— О чем?

— На утро на вторник я зарезервировал дома для моих ребят. — Вилли имел в виду макет улицы для отработки приемов уличного боя. А ты сегодня побывала у Либманна и перенесла мои занятия на день.

— Правильно. Утро необходимо мне самой. Вечером у моих ребят опять учения, и нужно, чтобы они немного отдохнули.

— Слушай, у меня есть и свои проблемы.

— Ну так решай их.

— Не беспокойся, решу. Я пойду к Либманну и восстановлю все, как было. Если он не пойдет мне навстречу, я доложу Карцу.

— Господи, — фыркнула Модести, — ну зачем делать из мухи слона. Что мы, не можем договориться, что ли.

— Я не против. — В голосе Вилли было напряжение. — Когда?

— Завтра с утра. — Модести раздраженно показала на Тамаза, который окаменело смотрел на доску. — Не видишь, я играю?

— Когда именно завтра?

Она уставилась на доску, словно утратив интерес к своему собеседнику

— Завтра в десять я отправляю грузовик с муляжами, чтобы расставить их в домах. Можешь подъезжать, заодно мне поможешь.

— Еще чего! У меня полно дел в подразделении.

— У меня тоже. Но это не оркестр из одного человека. Завтра, например, я оставляю за себя распоряжаться Брунига. Это пойдет ему на пользу. Неужели у тебя все разбегутся, если ты ненадолго отлучишься?

— Насчет моих ребят не волнуйся. Они не разбегутся. Ладно. Завтра в десять у складов.

Он повернулся, кивнул Суррату и Близнецам и вышел. Над долиной нависли тучи. В воздухе была разлита влага. Вилли вел грузовик, в кузове которого прыгали и перекатывались манекены, неоднократно прошитые пулями и затем кое-как залатанные.

Рядом с Вилли сидела Модести. Она нарушила молчание, только когда грузовик вскарабкался по склону и выехал на ровную местность неподалеку от озера.

— Это правда была Люсиль, Вилли-солнышко?

— Да, — сказал он, облегченно вздыхая. — Все произошло точно так, как я тебе сказал.

— Итак, она жива, но где находится, неизвестно?

— Думал об этом. Где-то не очень далеко отсюда. Но в другой стране. Может, в Ташкенте, может в Кашгаре.

— В общем, нам до нее не добраться.

— Судя по всему, нет.

Модести зажгла две сигареты, протянула одну Вилли. Грузовик катил по ровному берегу озера.

— Что ты думаешь делать, Вилли? — спросила Модести. Она не сомневалась, что он уже продумал все в деталях. Она сама занималась тем же самым и пришла к весьма мрачному итогу.

— Пора решать, на кого мы работаем, — отозвался Вилли. — Есть мы, есть Люсиль, есть Таррант. Если мы хотим сохранить Люсиль, нам придется участвовать в операции «Единорог».

— Да. Лететь в Кувейт и воевать там бок о бок с этими подонками. До победного конца.

— Но если махнуть рукой на Люсиль, то можно выбраться отсюда.

— Ты можешь управлять «Хавиландом», Вилли? Он пожал плечами.

— В жизни не летал на «Хавиланде», но зато водил «Бич-восемнадцать», а разница в общем-то невелика. Мне нужно минут десять, чтобы разобраться с приборами. Когда мы вылетали из Кабула, я понаблюдал за пилотом. Кое-какие представления получил, но с того места, где я сидел, видно было не все.

— Но как выбраться из этого горного лабиринта? Тут очень высокие пики, а ты вряд ли сможешь перелететь через них напрямую.

— Да, тут придется попотеть. Но коль скоро лететь будем днем, то я разберусь.

— Значит, если нам удастся захватить самолет, мы с тобой улетаем, а потом подаем сигнал Тарранту. Операция «Единорог», понятно, летит в тартарары, но Люсиль тоже погибает. Так?

— Так.

— Что же ты предлагаешь, Вилли? Он долго молчал, а когда заговорил, в его голосе чувствовалась усталость.

— Я хочу сказать тебе, Принцесса, кое-что такое, о чем никогда не говорил. Насчет Люсиль. Я к ней очень хорошо отношусь, ты сама знаешь. Но мы никак не можем поладить. Я старался изо всех сил, но у меня плохо получалось.

— У меня тоже. Это что-то меняет?

— Нет. — На мгновение Вилли повернулся к Модести. — Просто я хотел поделиться с тобой… Но это ничего не меняет. Я не переношу, когда дети страдают. Среди них попадаются сущие чертенята, но это все равно дети…

— Значит, ты хочешь исходить из интересов Люсиль? Хочешь, чтобы мы отправились в Кувейт? — Модести говорила, чуть повернув голову в сторону Вилли. Это был один из тех редких случаев, когда она не понимала, что у него на уме.

— Нет, — сказал он и сгорбился над баранкой, глядя на дорогу пустым взглядом. — В Кувейте тоже есть дети. Очень много детей. А ты знаешь, Принцесса, приказ Карца на первые двадцать четыре часа. Всех дипломатов и иностранцев изолировать, «ради их собственной безопасности», а потом взять ситуацию под контроль с помощью террора. — Он помотал головой. — Ты представь только, что могут натворить Бретт, Близнецы, Суррат. Подумай о том, что выкинут твои и мои парни, выполняя такой приказ Карца. Это же будет настоящая бойня. Солдаты не станут разбирать, кто тут дети, кто взрослые.

Вилли развернул грузовик и остановил его возле стометрового отрезка, представлявшего собой макет городской улицы. Он выключил мотор и посмотрел на Модести. Лицо Вилли было очень спокойным. Какие бы битвы он ни вел сам с собой на протяжении этих недель, сейчас они были позади, и исход поединка был для него очевиден.

— Люсиль или все остальные? — пробормотала Модести.

— Вот именно, Принцесса. Все сводится к этому. Тут дело не в нас, не в Тарранте, не в Кувейте. Один или великое множество. Причем детей. Вот и все.

— Ты рассуждал бы точно так же, если бы Люсиль была твоей дочерью?.. Или на ее месте оказалась бы я?

— Нет, — просто ответил Вилли. — По-другому. Только я был бы неправ. Модести кивнула.

— Похоже, мы с тобой пришли к одинаковым выводам.

— Как всегда. — Он потер глаза указательным пальцем и спросил: — Когда попробуем захватить птичку?

— Мы не будем этого делать, Вилли-солнышко, — сказала она, выкидывая сигарету в окно. — Есть лишь один способ играть так, чтобы у всех участников появился шанс — у Люсиль, у кувейтских малышей, у Тарранта. И у нас с тобой.

Он резко обернулся к ней, и в его глазах вдруг загорелся огонек надежды. Потом он расслабился и откинулся на спинку сиденья, а лицо его расплылось в улыбке.

— Как же мы это проделаем? — спросил он, но Модести промолчала. Улыбка исчезла и уступила место недоуменной мине. Она смотрела жестко в упор, словно о чем-то предупреждая. Вилли редко наблюдал такое выражение на ее лице, но он знал, что оно означает. Модести приняла решение, и теперь ее воля сделалась твердой, как алмаз. Она ожидала сопротивления, но это ее не пугало.

— Тебе это может не понравиться, но лучше не спорь, — жестко сказала Модести. — Я приняла решение.

Вилли провел языком по пересохшим губам, в его глазах вспыхнула тревога. Он хрипло сказал:

— Объясни.

Она говорила ровно, без эмоций в течение трех минут. Вилли слушал и менялся в лице. На его скулах заходили желваки. То, что он услышал, заставило его побледнеть.

— Нет, — хрипло сказал он, когда Модести закончила. — Боже мой, Принцесса, не может быть… Это же черт знает что!

— Это наш единственный шанс.

— Но это же невозможно. Ты никогда не сможешь проделать все это.

— Какая часть плана тебя смущает? Близнецы?

Он удрученно покачал головой.

— Не знаю… Может быть… А потом?

— Я бывала и в худших переделках. Просто настала очередная черная полоса…

Он закрыл глаза, просидев так несколько секунд, и снова открыл их со словами:

— Но что потом, Принцесса? Ты же не умеешь управлять самолетом, да и пешком отсюда не выбраться.

— Почему ты так уверен? У меня крепкие ноги, и я примерно представляю, куда направить свои стопы. Те, кто строил этот дворец, пришли сюда пешком, по берегу реки. Но теперь этот путь закрыт, — завален скалами, и нужно понять, как обойти завал.

— Но тебе, возможно, придется сделать крюк миль в пятьдесят, причем по чертовым горам!

— Что такое пятьдесят миль? Пустяки. Главное, успеть предупредить Тарранта до начала операции.

Он в оцепенении качал головой.

— Нет, Принцесса… Это исключено.

— Все, Вилли. Дискуссия окончена.

Он попытался отвести взгляд от Модести, но у него ничего не вышло. Модести наконец увидела, что на его лице появляются признаки капитуляции, признания ее решения как свершившегося факта. Тогда она открыла дверцу и, выходя из кабины, обернулась к нему с легкой сдержанной улыбкой.

— Не волнуйся, Вилли-солнышко. По крайней мере, теперь уже мы твердо знаем, что к чему. А до этого у нас вообще не было ничего. Туман рассеялся.

Вилли скрестил руки на баранке, опустил на них голову, но затем, несколько минут спустя, поднял ее и посмотрел на Модести. На его губах играла кривая улыбка.

— Зря мы завязали, — проговорил он.

Глава 16

Два радиопередатчика находились в каркасном строении возле небольшой электростанции в северной части долины. Передатчики были с дистанционным управлением и управлялись из дворца.

В помещении постоянно дежурил человек, готовый в любой момент связаться по телефону с радистом во дворце.

Было два тридцать ночи, когда Модести бесшумно подошла к домику с передатчиками. Дежурный сменился полчаса назад. Кроме того, двое часовых патрулировали отрезок от подножия горы, где находился склад боеприпасов, до того конца взлетно-посадочной полосы, где стояла «Голубка». Но от них до Модести была почти что миля.

Метнулась тень. Появился Вилли Гарвин и взял Модести за руку. Они не переговаривались. В этом не было никакой необходимости. Все было заранее спланировано в те два часа, что они провели вдвоем у озера.

За поясом у Модести был кольт тридцать второго калибра, а в руке она сжимала конго. На мгновение она стиснула запястье Вилли, потом двинулась к двери. Осторожно взялась за рукоятку и тихо повернула. Потом стала потихоньку открывать дверь. Привычная в таких случаях полоска света так и не показалась: в долине действовали правила светомаскировки, чтобы лагерь никто не смог обнаружить с воздуха, и над дверью нависал карниз, на котором был укреплен черный занавес.

Когда Модести прикрыла за собой дверь, в помещении скрипнул стул. Ее услышали. Она откинула занавес и махнула дежурному рукой, давая понять, что ничего неожиданного не случилось.

— Спокойно, это я.

Она знала дежурного в лицо, хотя и не по имени. Это был черноволосый грек с лоснящейся кожей и маленькими глазками-буравчиками.

— Что-нибудь произошло? — В его голосе зазвучали тревожные нотки.

— Я проверяла посты. Там дежурят мои ребята. Тебе известно, что у тебя дымится кабель? — Она показала рукой на передатчики за спиной грека, туда, где провода уходили в отверстие в полу.

— Дымится? — переспросил грек, и когда он повернул голову туда, куда показывала Модести, она быстро шагнула к нему и резко ударила его конго чуть ниже уха. Он сразу потерял сознание, и не успело его тело рухнуть на пол, как Модести уже подскочила к стене и тихо постучала по ней конго.

Вилли услышал сигнал и пять секунд спустя уже был в помещении, аккуратно задернув за собой штору. Модести склонилась над поверженным греком и быстро запихала ему в нос затычки, способные усыпить жертву на нужное время. Вилли же направился к передатчикам. Оба были однотипные «Телефункены» мощностью в один киловатт. Один работал, другой находился в резерве. На руках у Вилли были белые хлопчатобумажные перчатки.

Вилли начал колдовать над передатчиками, а Модести вынула из кармана листок и положила на стол рядом с Вилли. Текст гласил: «Корпус милосердия. Лондон. Доктору Леттсу. По поводу оперирования старшины С. Пипса. 528625. Ваш диагноз подтвержден. Пациент нуждается в предоперационном курсе антибиотиков. Просьба выслать партию. Доктор Рампол».

Вилли установил в передатчике частоту пятьсот килогерц. Именно на этой частоте передавались экстренные сообщения, и на всех морских судах постоянно следили за ней. Даже на малых судах только с одним радистом существовала система экстренного оповещения, если на этой частоте проходил сигнал бедствия, а радист был свободен от вахты.

Если сообщению предшествовали буквы SOS, это означало сигнал бедствия. Если XXX — то произошло нечто важное, но не столь трагичное. Вилли воспользовался именно этой аббревиатурой, поскольку она гораздо лучше подходила содержанию передаваемой им радиограммы. Ее примут на многих судах, и хотя кое-кто, возможно, сочтет это шуткой развеселившегося психа, то, что она адресована Корпусу милосердия, заставит хотя бы некоторых капитанов отнестись к ней с должным вниманием.

Если радиограмму примут на британском корабле, то затем передадут в Бомбей или на Маврикий, а оттуда уже она попадет в Лондон.

Вилли стучал ключом, передавая примерно пятнадцать слов в минуту. Он повторил сообщение и XXX три раза, потом привел передатчик в первоначальное положение.

Модести нагнулась над лежавшим без сознания греком, вытащила у него из носа затычки, положила их на бумажку с текстом, после чего поднесла к бумаге зажженную спичку. Когда и затычки, и листок превратились в пепел, она тщательно перетерла остатки и высыпала их в жестянку, служившую пепельницей.

Вилли закончил возиться с передатчиком. В ходе этой процедуры он действовал четко, экономно, и лицо его оставалось бесстрастным. Обычно в подобных обстоятельствах он проявлял жизнерадостность, почти что веселость. Это было дополнительным стимулом выполнить опасное задание, удачно пройти по проволоке под куполом.

Сейчас, однако, все было иначе.

Он повернулся на стуле к Модести.

— Ну, вот и все. Сто к одному, сообщение попадет к Tap-рангу, причем для всех остальных это будет чистейшая абракадабра. — Голос Вилли был таким же бесстрастным, как и его лицо. Он действовал, словно машина, запрограммированная на выполнение конкретных функций.

— Хорошо, — отозвалась Модести, глядя на грека на полу. Она не собиралась сообщать Вилли ничего утешительного. Слова могли только повредить ту самую преграду, которую он соорудил на пути всех эмоций.

Модести и сама воздвигла подобную стену в своем сознании. Это было неплохое средство защиты, способ обеспечить максимальную эффективность действий. Они часто пользовались этим приемом в своих операциях. Но Модести с грустью сознавала, что никогда прежде такая преграда не была столь нужна им, как сейчас и в ближайшем будущем.

Они провели пять безмолвных минут. Затем человек на полу стал шевелиться, стонать. Модести молча кивнула. Вилли поднялся и встал лицом к ней на расстоянии вытянутой руки. Она коротко посмотрела на него и позволила себе чуть заметно улыбнуться. Затем она выбросила вперед руку, впившись ногтями ему в щеку.

Грек Тало с трудом приходил в себя, выбираясь из пучин невесть как окутавшего его сна.

Вокруг стоял страшный шум. Мужские крики. Звуки отчаянной борьбы… Кто-то гулко врезался в стену.

Когда у него прояснилось в глазах, он увидел перевернутый стул. Дверь была распахнута настежь, занавес отдернут. Тало приподнял голову, стал вглядываться в происходящее.

Гарвин и Блейз… Они отчаянно дрались, как две дикие кошки. Она отскочила назад, рука ее метнулась к кобуре, где у нее была пушка. Но Гарвин тоже не дремал. Он ударил ее плечом в диафрагму, а другой рукой схватил за запястье. Она упала на пол, извиваясь вовсю, пытаясь все-таки вытащить свой ствол. Но Гарвин дернул рукой, потом последовало новое движение, и она, испустив стон, обмякла. Револьвер вылетел у нее из пальцев и заскользил по полу к Тало.

Грек встал на четвереньки, ошеломленно озираясь. Гарвин повернулся к нему и прохрипел:

— Она хотела включить передатчик и что-то там простучать.

По-прежнему удерживая в захвате руку Модести, свободной ладонью Гарвин сжал ей горло.

— Стерва. Проклятая стерва. Я сейчас убью тебя… Он внезапно осекся. Тало не понял, что именно произошло, но Модести резко изогнулась, ее свободная рука взметнулась вверх, и Вилли Гарвин вдруг отлетел в сторону, держась за горло. Он упал, подняв ноги, чтобы отбить атаку Модести, если таковая последует.

Тало нырнул за револьвером, и вскоре его пальцы сжали рукоятку.

Когда он, сидя на полу, нацелил его на Модести, та замерла. Руки ее были чуть приподняты.

— Стоять смирно, — хрипло приказал Тало. — Иначе стреляю.

Несколько мгновений в помещении стояла мертвая тишина. Тало встал, по-прежнему не отводя револьвера от Модести. Она же превратилась в изваяние. Вилли Гарвин тем временем тоже встал.

— Ты в порядке? — спросил его Тало, и тот, коротко кивнув, хрипло ответил:

— В порядке.

Модести тихо и быстро проговорила, обращаясь к Тало:

— Давай договоримся. Ты убьешь Гарвина, и мы скажем, что это он пытался воспользоваться передатчиком. Назови только цену.

Тало коротко рассмеялся.

— Ты рехнулась? — спросил он Модести. — Я уже договорился, Блейз. С Карцем. Он и так платит мне. Если я начну работать на тебя, то все кончится ареной и Близнецами.

— Близнецами, — слабо повторил Вилли, который зашел за спину Модести к телефону. Он взял аппарат в руки, с какой-то загадочной жалостью посмотрел на нее и пробормотал: — Тебе было бы лучше, если бы я свернул тебе шею. — Затем сказал в трубку: — Это Гарвин. Мне нужен Карц. Дело срочное.

В оперативном отделе было тепло и даже душно, но Либманн ощущал приятный озноб.

Карц, выбритый и полностью одетый, сидел за своим столом. Его монгольское лицо оставалось бесстрастным, однако от неподвижной массивной фигуры веяло могильным холодом.

Было три часа утра. Всего лишь двадцать минут назад Вилли Гарвин позвонил из барака с передатчиками. Теперь Модести Блейз стояла лицом к Карцу. Ее волосы были растрепаны и распущены по плечам, руки связаны за спиной куском провода.

— Вы пытались послать сообщение? — ровным голосом спросил Карц. — Кому?

Она передернула плечами.

— Это имеет какое-то значение?

— Отвечайте на вопрос.

— Моему давнему контакту в Бомбее. Радиолюбителю. Он всегда выходит в эфир в эти часы.

— Содержание послания?

— Все это, — она обвела комнату рукой. — Общие сведения об операции. Я сжала все до ста пятидесяти слов.

— На бумаге?

— В голове.

Модести говорила с равнодушием человека, который прекрасно понимает, что ни правда, ни ложь теперь уже не имеют для него никакого значения.

— Ваш контакт должен был передать это британскому правительству? — продолжал допрос Карц по-прежнему ровным тоном.

— И американскому тоже. Я хотела это оговорить особо.

— Смысл этого предательства?

— Деньги. Спасение Кувейта значило бы многое для каждой из этих держав. Мне заплатили бы в десять раз больше, чем собирались заплатить вы.

— Может быть. Но что случилось бы после передачи сообщения?

— Я собиралась уйти пешком, в западном направлении, мимо озера.

— Это невозможно, — сказал Карц, и его глаза чуть прищурились. — Отсюда нельзя уйти пешком.

Модести пожала плечами.

— Я решила, что шансы на успех — пятьдесят на пятьдесят.

— Возле домика с передатчиками найден рюкзак с продуктами питания, — вставил Либманн. — Хватило бы на две недели.

Модести презрительно посмотрела на него и сказала:

— На две? Черта с два. Я бы растянула это на пять. Я питалась бы травой, кореньями, тем, что плавает в реках и ползает по земле. Мне приходилось уже так выживать.

Карц медленно кивнул.

— Я читал об этом в вашем досье. Вы удачно выживали раньше. Но теперь вам не представится такой возможности.

Она посмотрела на него и увидела в его глазах вспышку ненависти. Он ненавидел ее за то, что теперь она была потеряна для его столь тщательно создаваемой армии. Как и прочих своих офицеров, Карц ценил ее выше, чем целое подразделение. Теперь же ему придется назначать командира из рядовых. А это, как известно, создает потенциально слабое звено.

— Она неплохо подготовила Брунига, — подал голос Либманн, словно читая мысли хозяина. — Он теперь сильно вырос. И есть еще Логан.

— Об этом потом, — отрезал Карц, обретая былую невозмутимость и по-прежнему глядя в упор на Модести. — Вам не кажется, что ваши действия могли бы привести к гибели девочки?

— Вы про Люсиль? — фыркнула Модести. — Это девочка принадлежит Гарвину, а не мне. Я пошла ему навстречу во имя прошлой дружбы, но он теперь у нас сам себе голова. И я ему ничем не обязана. И девочке тоже.

Кару, долго смотрел на нее, потом сказал:

— Уведите ее, Либманн. И приведите Тало и Гарвина. Тало был краток. Женщина появилась в бараке, отвлекла его внимание сообщением, что кабель дымит, потом ударила его чем-то по голове, и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, то увидел, что Гарвин и Блейз устроили рукопашную.

Дважды во время рассказа Тало Гарвин пытался вмешаться, но Карц одним словом осаждал его.

— Вы подтверждаете это? — спросил его Карц, когда Тало закончил.

— Да, и я…

— Почему вы тоже оказались там?

— Господи, какая разница! — Лицо Гарвина блестело от пота. Теперь он тараторил вовсю, и его нельзя было остановить. — Что будет с девочкой? Вот что меня волнует. Эта чертова баба плевать хотела на Люсиль, это ясно как дважды два. Я предупреждал Дельгадо несколько дней назад. Я ему говорил. С ней было все в порядке, пока она не выкинула фортель в казино в Бейруте. Ну, а потом еще этот провал с Ватто. Она прямо как с цепи сорвалась. Вы сами видели, как она со мной обращалась.

— Хватит, успокойтесь! — Карцу пришлось даже повысить голос, чтобы заставить Гарвина умолкнуть. Вилли глубоко вздохнул и провел рукой по вспотевшему лбу.

— У вас возникли подозрения, что она может оказаться непригодной? — спросил Карц уже своим обычным голосом.

— Ну да. Я подумал, что если уж она что-то вобьет себе в голову, то на девочку ей будет наплевать.

— И вы сегодня решили за ней проследить?

— Это все получилось по чистой случайности. Дежурил Та-маз, и мы сидели с ним до двух ночи, играли в шахматы. Когда я возвращался к себе, то вдруг увидел, что навстречу мне идет Блейз. Она меня не заметила. Ну, я пропустил ее, а сам пошел следом.

— Продолжайте.

— Короче, она направилась к этим самым передатчикам. Она вошла, и я стоял полминуты, пытался понять, что она там затеяла. Потом вошел. Тало уже валялся на полу, а она усаживалась перед передатчиком.

— Она не отправила сообщения?

— Нет. Не успела. Я сразу бросился на нее. Через полминуты после того, как она там появилась, мы уже сцепились… Так что она просто не имела такой возможности. В общем, я ее остановил, Карц. Учтите это. Иначе вся ваша знаменитая операция пошла бы коту под хвост. Ну, так что насчет Люсиль?

Вилли подался вперед, всем своим видом изображая тревогу и надежду, хотя прекрасно знал, каков будет ответ.

Либманн, стоявший у стены с любопытством следил за Карцем. С формальной точки зрения Карцу следовало бы, конечно, отдать приказ о ликвидации девочки. Но ситуация осложнилась. Партнерство Блейз и Гарвина распалось. Гарвин явно спас операцию от провала. Опять же Карц потерял в лице Модести одного, и очень сильного, командира. Он вряд ли позволит себе такую роскошь, как потеря второго.

— Девочка останется целой и невредимой, — объявил Карц после затянувшейся паузы. — При условии, что вы, Гарвин, сами не окажетесь непригодным.

— Я, кажется, уже доказал, кто я такой, — буркнул Вилли и мрачно осведомился: — А что будет с этой дрянью?

— Она станет главной героиней нашего обычного спектакля, — сказал Карц и, поглядев на Либманна, спросил: — Какое время удобно для всех подразделений завтра?

— Четырнадцать ноль ноль. В худшем случае это приведет к отсрочке дневных учений на полчаса. Карц встал и подошел к двери.

— Предупредите Близнецов, что в их услугах возникнет необходимость, — сказал он напоследок.

Биг-Бен пробил десять. Это летнее лондонское утро оказалось дождливым.

Таррант сидел, смотрел на министра за большим столом и пытался понять, сколько раз тому нужно перечитать короткое сообщение, чтобы вникнуть в его смысл.

Министром теперь стал Рождер Селби в результате очередной перетасовки в правительстве. Это был человек сорока восьми лет, с мягкими манерами и холодным практичным умом. В парламенте он получил известность как остроумный и убедительный полемист. В своей работе Селби проявлял методичность. Он умел быстро ухватить суть проблемы и принять быстрое и твердое решение, не обращая внимания на второстепенные моменты. Таррант в принципе одобрял это его качество, хотя порой оно и приносило отрицательные результаты.

Порой эти самые детали оказывались слишком многочисленными и сложными, и увидеть сквозь них суть мог лишь человек с воображением и интуицией. Таррант сомневался, что его новый шеф в достаточной мере наделен подобными качествами.

Селби положил на стол листок с сообщением.

— Его получили корабли в Индийском океане и Персидском заливе этой ночью, так?

— Да, господин министр, — отозвался Таррант. — Мне его положили на стол ровно в восемь утра, и я переслал его вам, чтобы вы ознакомились с ним как можно скорее.

— Ваше мнение?

— Во-первых, разрешите узнать, ознакомились ли вы с отчетом, который я приложил к сообщению. Там я излагаю всю подоплеку.

Селби взял со стола еще один лист бумаги и пробежал его глазами.

— Да, вы и ранее подозревали, что армия освобождения Кувейта — нечто большее, чем продукт воспаленного воображения эс-Сабаха Солона. Профессиональные наемники, солдаты удачи стали вдруг исчезать неведомо куда. Вы отправили двух ваших агентов…

— Прошу прощения, — перебил министра Таррант, — но Модести Блейз и Вилли Гарвин вовсе не являются агентами. Ни моими, ни чьими-то еще.

Министр бросил на него недовольный взгляд и сказал:

— Не будем придираться к деталям, Таррант. Я как-то раз встречался с Модести Блейз — чисто светский контакт, и еще я читал досье по делу Габриэля.

— Просто я счел необходимым прояснить ситуацию, господин министр. Мы не наняли их за деньги…

— Боюсь, что у нас в любом случае не хватило бы денег, — сухо возразил Селби. — Так или иначе, они прикинулись желающими завербоваться, и в какой-то момент их и след простыл…

— Да. — Таррант умышленно не включил в ответ ни слова о Фрейзере и его танжерском приключении. Поначалу его сбил с толку звонок Фрейзера, который был безутешен: он сообщил, что потерял сознание на вилле, а когда пришел в себя, то Модести Блейз и Вилли Гарвин как сквозь землю провалились. Но затем Фрейзер связался со школой, где училась Люсиль, а Рене Вобуа по своим каналам проверил, действительно ли Модести

Блейз повезла Люсиль во Францию для медицинского обследования. Оказалось, что эта версия фальшива.

С тех пор Таррант находился в состоянии неуверенности и тревоги. И вот как гром с ясного неба обрушилась эта телеграмма для Корпуса милосердия.

— Вот уже три недели от них никаких известий, — говорил между тем министр. — Вы полагаете, что они вышли на тех, кто мог их завербовать, отправились в место сосредоточения наемников, установили, что ваши догадки справедливы, и послали это сообщение. Я верно излагаю факты?

— Полагаю, что да.

— В таком случае, пожалуйста, переведите на английский язык этот текст. — Селби прочитал: «Корпус милосердия. Лондон. Доктору Леттсу. По поводу оперирования старшины С. Пипса. 528625. Ваш диагноз подтвержден. Пациент нуждается в предоперационном курсе антибиотиков. Просьба выслать партию. Доктор Рампол».

— Операция — стремительное вторжение оппозиции в Кувейт, — пояснил Таррант. — Блейз подтверждает мой диагноз, то бишь догадку, на этот счет. Курс антибиотиков означает необходимость выслать весьма значительные воинские соединения, которые заняли бы оборонительные позиции до того, как начнется операция, точную дату которой она также сообщает.

— Вы уверены в этом?

— Да, с помощью кода. Номер воображаемого старшины Пипса.

Селби оторвал взгляд от листка.

— Если не считать того, сто старшина Пипс может быть знаменитым автором дневников Сэмюэлом Пипсом, который служил в морском ведомстве, я не вижу никакого смысла в послании. Прошу прощения за свою непонятливость. — В голосе министра, впрочем, не было никакого сожаления.

— Нам самим пришлось немного поломать над этим голову, — вежливо отозвался Таррант. — «Пипс» указывает на идею дневника. Равно как и «Леттс». Это два наших самых известных автора в этом жанре. Поэтому мы сделали вывод, что Модести Блейз исходит из карманного дневника Леттса, и мы его внимательно изучили. В нем приводятся данные о восходе и заходе солнца в каждую субботу календарного года. Надо разделить приведенное ей число на две части. Солнце всходит в пять двадцать восемь и заходит в шесть двадцать пять одиннадцатого сентября, то есть через пять с небольшим недель.