Модести Блейз (№2) - Единорог

Модести взяла буклет, сложила его и сунула в карман рубашки.

— Мне поручено подразделение «Р». Что это значит?

— Вам обо всем расскажут самым подробным образом. Но если в двух словах, то Вилли отвечает за подразделение, которое призвано выполнять комбинированные десантно-инженерные функции. Они начинают действовать от аэропорта и соединяются с группой, высадившейся в порту. Минирование объектов в узловых точках во избежание возможного вмешательства со стороны США или Англии. Потом минирование нефтяных вышек для создания дополнительный угрозы…

— Я, кажется, спрашивала насчет моего подразделения, а не Гарвина, — перебила Модести. Она говорила так, словно Вилли не было в комнате.

— Есть пятна и на солнце, — грустно изрек Майк. — Но тем лучше. Учти, что Карцу нравится, когда между командирами есть небольшие трения, но он не допускает открытых ссор. Ну а теперь перейдем к твоему подразделению, радость моя. Подразделение «Р» — это мобильные резервы. Оно выполняет роль полукруглых каналов, как выражается Карц.

— Не поняла.

— Полукруглые каналы. Они находятся у нас в ухе, и благодаря им у нас возникает чувство равновесия. В ходе операции армия не должна утрачивать чувства равновесия. Если во время боевых действий что-то вдруг идет не так — а это нередко случается, — то мобильные резервы быстро, очень быстро вступают в игру, чтобы выправить положение. Среди прочего, я должен обеспечивать транспорт для этих целей — у нас есть маленькие, но шустрые бронетранспортеры.

— Как с оружием?

— Об этом потом. Главная директива — наносить мощные удары, не брать пленных и проявлять полную беспощадность. Карц, кстати, рассматривает это подразделение как одно из самых важных, и он прав. Это единственное подразделение, которое узнает, что ему надо делать, за пять минут до того, как принимается за дело. — Майк одарил Модести очаровательной улыбкой. — Тебе дали самых крутых ребят. Твоя задача — сделать из них крутую команду.

— Еще какие-то проблемы есть?

— На этой стадии у меня все. Да, тебе придется носить положенную по нашим правилам форму. Вилли подберет себе что-нибудь на складе. Для тебя я заказал все отдельно…

— Надеюсь, ты не ошибся, — сухо отозвалась Модести. — Не хотелось бы появиться перед подразделением в виде клоуна.

— Не бойся, я не ошибся, — усмехнулся Дельгадо, и в его зелено-голубых глазах вспыхнули искорки. — Я отлично помню твои размеры, радость моя. У меня замечательная осязательная память.

Дельгадо перевел взгляд на Гарвина.

— Тебе что-нибудь непонятно?

— То, что мне будет непонятно, я выясню без лишней болтовни, — отрезал тот.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала Модести, вставая. — Меня ждет Либманн. Он отвезет меня в подразделение.

— Я с тобой, — сказал Дельгадо и тоже встал. — Это может быть забавно.

— Там не обойдется без осложнений.

— Еще бы. Ты женщина. Думаю, что кому-то должно крепко достаться. Не исключено, что тебе.

— И это забавно?

На лице Дельгадо было лишь предвкушение развлечения.

— Я знаю тебя только по постели, радость моя, — напомнил он, — и сгораю от нетерпения увидеть твою другую сторону. Не обижайся. Вовсе не обязательно испытывать неприязнь к человеку на канате, но интересно увидеть, как он грохнется.

— Ну а если я грохнусь?

Дельгадо посмотрел на нее и загадочно заметил:

— Это уже будет проблема Карца. Наверно, тогда он подыщет для тебя другую работу.

Вилли Гарвин соскочил с джипа у двух бараков подразделения «И» в южном конце лагеря. Он захватил свой чемодан, поставил его на землю. У бараков сидели и стояли человек двадцать. Двое из них знали Вилли и поздоровались с ним. Он ответил на приветствия и коротко спросил:

— Где остальные?

Крупный итальянец отозвался:

— Упражняются с газовыми бомбами. А мы уже прошли курс обучения.

— Ладно, забрось-ка, приятель, мой чемодан, а я устроюсь, а потом побеседую со всеми. — Он посмотрел на собравшихся, кивнул им и двинулся к бараку.

Голос с валлийским акцентом произнес:

— Хочешь поработать денщиком, Джио?

— Нет, — усмехнулся итальянец. — Хочу сохранить зубы. И тебе советую об этом не забывать. Они еще нам пригодятся. — Он взял чемодан и двинулся следом за Вилли.

Либманн повел джип дальше и через триста ярдов снова остановил машину. Подразделение «Р» занимало один барак, где находилось до сорока человек. Сейчас у них было свободное время, и около барака слонялось человек десять.

Либманн вышел из джипа вместе с Модести. Дельгадо остался в машине. Облокотившись о дверцу, он стал с интересом следить за развитием событий.

— Это Модести Блейз, — сказал Либманн. — Она будет командовать вашим подразделением.

Кое-кто заулыбался. Кое-кто стал тотчас же раздевать ее глазами. Но нашлись и такие, кто насторожился.

— Скоро привыкнете, — коротко сказала Модести. — Я сейчас с вами потолкую.

Она миновала их и вошла в барак. Либманн последовал за ней. Там одни лежали на койках, другие играли в карты. В центре барака стоял стол, уставленный чашками со следами кофе, заваленный пестрыми журналами и весьма потрепанными учебниками по оружию. В дальнем конце виднелась перегородка, а в ней была дверь. На одной из стен висела деревянная доска для объявлений.

Большинство из мужчин были без рубашек — голые по пояс или в майках. И люди, и их форма выглядели достаточно опрятно, хотя рубашки и брюки были поношенными и выцветшими. Впрочем, и чистота формы, и личная опрятность значились обязательным условием в правилах, которые Модести просмотрела, пока ехала от Дельгадо сюда.

Либманн заговорил все тем же ясным высоким голосом:

— Внимание! Это Модести Блейз. Она будет командовать вашим подразделением.

Реакция на это сообщение последовала довольно вялая. Головы стали поворачиваться в их сторону, но руки по-прежнему тасовали или разбирали карты. На лицах солдат появились примерно те же выражения, что и у тех, кто находился на улице.

Модести неторопливо обвела взглядом длинный барак. Она опять повторила:

— Вы скоро к этому привыкнете. — Кто-то рассмеялся, но смех быстро смолк. Модести пропустила этот смех мимо ушей и коротко сказала: — Построиться у барака. Я хочу с вами поговорить.

С этими словами она повернулась и пошла к выходу. Либманн последовал за ней. Она вышла из барака и остановилась в десяти шагах от джипа, глядя на дверь без признаков нетерпения. Вскоре в проеме появился один солдат, поколебался и вышел наружу. За ним последовали еще двое. Затем появились еще четверо с ухмылками на лицах. Ручеек продолжался еще несколько минут, потом прекратился.

Модести посмотрела на последнего вышедшего и спросила:

— Это все?

Тот молча пожал плечами. Тогда она снова вошла в барак. Там на койке сидели двое и играли в карты или делали вид, что играют. Еще один лежал на кровати, закинув руки за голову и полуприкрыв глаза.

Модести дала волю своей интуиции, оценивая ситуацию. Те, кто играл в карты, выглядели несколько напряженными, а их сосредоточенность казалась деланной. Зато лежавший на койке и не думал волноваться. Модести застыла в ожидании. Секунд через пятнадцать один из игроков бросил быстрый взгляд на лежавшего.

Модести поняла, что не ошиблась. На койке лежал неофициальный лидер. Именно с ним ей, похоже, предстоял поединок.

Это был рослый мускулистый парень с густыми черными волосами на груди, видневшимися в вырезе майки, длинные руки, лицо широкое и угловатое, обтянутое тонкой кожей.

Модести подошла к кровати, встала у изножья, взяла с тумбочки чашку, в которой был недопитый кофе, и спросила:

— Фамилия?

Тот приоткрыл глаза, посмотрел на нее равнодушно и ответил:

— Бруниг.

Всем своим видом здоровяк показывал, что ему решительно наплевать на новое начальство.

— Выйти, Бруниг, — резко произнесла она, и в то же мгновение рука ее опрокинула чашку так, что кофе полился ему на голову и грудь. Она поставила чашку на тумбочку и пошла к выходу. По пути холодно посмотрела на картежников и сказала: — К вам это тоже относится.

Модести услышала скрип койки и быстрый топот ног в ботинках на резине. Но она уже была на улице. Толпа тем временем разрослась за счет представителей других подразделений. Модести не стала выискивать взглядом Вилли Гарвина. Его там не должно было быть.

Она была уже в трех шагах от двери барака, и на ее лице не появилось никаких признаков внутренней концентрации. Теперь она услышала, как затрещали мелкие камешки под подошвой Брунига, сделавшего первый шаг за порогом. Он двигался очень быстро.

Она плавно нырнула вперед, выставив руки, чтобы смягчить падение. Бруниг попытался было увернуться, но опоздал. Ее полусогнутые ноги выпрямились, и она лягнула ими Брунига, угодив ему в грудь. Он полетел в дверной проем и рухнул навзничь. Модести же быстро поднялась на ноги, повернулась и чуть отошла назад, чтобы у нее было больше пространства для маневров.

Бруниг собирался снова ринуться в бой. Она, конечно, могла искалечить его или оглушить, если бы изменила направление удара. Солдаты это прекрасно понимали. И Бруниг тоже. Но ей не хотелось такого исхода поединка. Зрители могли бы отнести это за счет счастливой случайности для нее и рокового невезения для Брунига.

На этот раз Бруниг стал наступать медленно, тяжело дыша. На лице его появилось выражение ярости и изумления. Из-за его спины появились два картежника и проворно отошли в сторону.

Поединок нужно было заканчивать как можно скорее. Впрочем, Модести прекрасно понимала, что бой вряд ли окажется долгим, независимо от того, кто возьмет в нем верх. Бруниг был очень силен и весьма искусен. Иначе и быть не могло, коль скоро он стал авторитетом среди этих крутых ребят.

Мозг Модести работал с бешеной скоростью. Она должна победить, но так, чтобы Бруниг сохранил достоинство. Он слишком популярен в этом подразделении.

Он наступал, чуть выставляя вперед одну ногу. Руки были опущены довольно низко и пальцы полусжаты, чтобы можно было в зависимости от обстоятельств ударить — или кулаком, или ребром ладони. Модести стала быстро приближаться к нему, сложив руки на груди. Этот необычный ход явно смутил Брунига, даже обеспокоил. Он заколебался, подозревая подвох, и дернулся, чтобы уклониться от удара, который так и не последовал. Она сделала еще шаг и оказалась уже на расстоянии вытянутой руки от Брунига. Он попытался ударить ее по шее ребром правой ладони. Но Модести стремительно вскинула локоть, и запястье Брунига натолкнулось на него. Звук от соприкосновения был достаточно отчетливым. Выпад Брунига был блокирован, а сам он оскалил зубы от боли, пронзившей руку. Тотчас же ладонь Модести ударила Брунига по лицу, после чего она отступила так, чтобы его длинные руки не могли ее достать. Но пока она отступала, он махнул правой ногой, пытаясь угодить ей в пах. Этого хода она и ожидала. Собственно, она его даже спровоцировала.

Она резко оттолкнулась двумя ногами и прыгнула, чуть изогнувшись, чтобы поймать лодыжку Брунига в перекрестье предплечий. Сами предплечья выполнили роль амортизаторов, а пальцы ухватили его ботинок за носок и каблук, после чего Модести резко повернула его ногу. Бруниг издал вопль. Он бешено замахал руками, а его опорная нога затопала по земле, поскольку он стал кружить по оси второй захваченной Модести ноги, чтобы сберечь свои сухожилия. Затем Бруниг упал на землю ничком, раскинув руки. Модести обрушилась на него, ударив коленями по пояснице. Послышалось громкое «Уф!». Это воздух был разом вышиблен из его легких.

Плохо понимая, что происходит, Бруниг приподнял свое окровавленное лицо. Модести протянула руку и, захватив его верхнюю губу под самым носом, изо всех сил ущипнула. По-прежнему упираясь ему в спину одним коленом, она резко подняла его голову так, чтобы без помех нанести удар ребром ладони второй руки по его беззащитной гортани.

Увидев занесенную руку, Бруниг испустил пронзительный вопль. Он попытался помотать головой, но у него ничего не вышло. Он отчаянно заколотил кулаками по земле, и из его рта вырвалось едва различимое: «Не-ет!»

Модести смилостивилась и оставила его в покое, поднялась, отошла на шаг. Бруниг лежал, тяжело дыша.

— Ладно, Бруниг, — сказал Модести. — На сегодня достаточно. Можно встать в строй. Я хочу с вами поговорить.

По толпе зрителей прокатился гул удивления. Кто-то засмеялся. Модести грациозно повернулась, как кошка, и, прищурившись, уставилась на солдат. Смех был ей сейчас очень на руку, но она не собиралась показывать этого.

— Кто смеялся? — гневно осведомилась Модести. Солдаты начали переминаться с ноги на ногу и опасливо переглядываться, словно нашкодившие школьники. Потом смуглый коренастый человек с круглым лицом сказал с сильным акцентом:

— Я смеялся. Просто так.

— Смеялся над Брунигом? — Ее глаза превратились в темные щелочки, в которых бушевало ледяное пламя. Она отвела взгляд от смеявшегося и произнесла, не обращаясь ни к кому конкретно: — Принести ведро воды и полотенце.

Из толпы вышел один солдат и направился за барак. Минуту спустя он вернулся с ведром воды. Второй сходил в барак и принес полотенце. Пока они выполняли распоряжение, стояло гробовое молчание. Все это время Модести смотрела, не моргая, на круглолицего.

Затем она перевернула Брунига на спину и присела рядом, окунув полотенце в ведро. Быстрыми, но осторожными движениями она стала протирать ему лицо, затем пощупала лодыжку. Бруниг чуть приподнял голову, поглядел на нее туманным недоверчивым взглядом, но промолчал.

— По-моему, серьезных повреждений нет, — сказала она спокойно, без тени гнева. — Встань и попробуй, как нога.

Воинственный пыл Брунига давно угас. На его лице было только смущение, смешанное с подозрительностью. Он встал, осторожно ступил на ногу, сделал шаг, другой. Он слегка хромал.

— Ну как?

Он снова посмотрел на Модести, но теперь уже от подозрительности не осталось и следа.

— Вроде ничего, — медленно произнес он. — Скоро все будет в порядке.

Модести резко обернулась к круглолицему.

— Тебе было смешно. Ты готов сразиться с Брунигом?

Он посмотрел на нее угрюмо, подумал, потом отрицательно покачал головой.

— Отлично. Больше не смейся над теми, кто сильней тебя. — Направляясь к двери барака, она покосилась на Брунига. Он по-прежнему тяжело дышал, но на его лице больше не было враждебности. Она осадила его, напомнив, что не он теперь главный, но в то же время не превратила его в парию. После нее он оставался самым авторитетным. Теперь она собиралась это подтвердить.

Повернувшись в дверях, она посмотрела на собравшихся. Ей не пришлось особенно повышать голос: вокруг сделалось очень тихо.

— Бойцы из других подразделений могут уйти, — сказала Модести.

Толпа зашевелилась, послышался легкий гул голосов, и вскоре она начала редеть.

— Бруниг, ты знаешь, кто тут кто. Отправь чужих подальше. Я хочу, чтобы, кроме нас, тут больше никого не было.

— Нас, — отметил Дельгадо. — Отлично придумано. Теперь она, конечно, уже их победила. Он покосился на Либманна, который стоял, опершись на радиатор джипа, и тихо спросил:

— Годится?

Либманн повернулся к нему, и на мгновение в его пустых глазах появилось что-то похожее на интерес. Он чуть заметно кивнул.

Бруниг между тем, хромая, обходил собравшихся, время от времени отдавая короткие распоряжения. Наконец он подошел к Модести.

— Все в порядке. Остались только наши… — Он неуверенно замолчал, не зная, как к ней обращаться.

— Меня зовут Блейз, — она сделала паузу и продолжила. — В течение двадцати четырех часов я пойму, что здесь к чему, и мы начнем работать. Сейчас я хочу знать одно: довольны ли вы условиями?

Последние слова Модести заставили Либманна напрячься. Наступила пауза, потом кто-то сказал с американским акцентом:

— Жалобы могут запросто привести к тому, что тебя сочтут непригодным.

— Я буду непригодным командиром, если не удостоверюсь, что вы готовитесь в нормальных условиях. Говорите, что вас не устраивает.

— Выпивка, — отозвался другой голос, на сей раз с шотландским акцентом.

— Каков ваш паек?

— Бутылка в неделю на человека. Мне этого и на один день мало…

— Отставить. Норма достаточная. Чтобы больше я об этом не слышала. — Она окинула взглядом подразделение. — Что-нибудь еще?

— Охрана взлетно-посадочной полосы и хозяйственные работы, — снова заговорил американец, — нам достается нарядов в два раза больше, чем другим.

Модести посмотрела на Либманна в упор и спросила:

— Почему?

Прежде чем ответить, он промедлил секунду-другую. Дельгадо не без удовольствия отметил, что этот вопрос застал Либманна врасплох.

— До сегодняшнего дня это подразделение не было окончательно сформировано и проходило лишь общую подготовку, — холодно сказал Либманн. — Естественно, им пришлось выполнять больший объем дежурств и хозяйственных работ.

— Теперь мы сформировались окончательно. Кто распределяет все наряды?

— Я. Можете подать мне рапорт.

— Считайте, что уже это сделала. Если за двадцать четыре часа ситуация не изменится, я буду вынуждена поставить в известность Карца.

— Это будет неразумным шагом.

— Может быть. Впрочем, может быть, неразумно отвлекать боевое подразделение от усиленной подготовки. Так или иначе, я не сомневаюсь, Карц примет разумное решение.

Впервые Дельгадо увидел улыбку Либманна. Это был оскал мертвеца. Либманна захлестнула волна эмоций, что было для него редкостью. Это, скорее всего, дала о себе знать ярость или страх, или смесь и того и другого, но так или иначе, это доставило ему своеобразное удовольствие, поскольку всерьез затронуло его душевные струны.

— Мы разберемся, — пообещал Либманн, сел в джип, и машина уехала. Но бойцы подразделения «Р» не обратили на это никакого внимания. Они с интересом изучали своего нового руководителя.

Модести посмотрела вслед джипу, сухо улыбнулась и сказала:

— Ну что ж, мы немножко расшевелили этого мерзавца. В ответ раздался смех и одобрительный гул. Модести посмотрела на лица своих подчиненных и поняла, что добилась их уважения и той лояльности, на которую они вообще были способны. Судя по всему, между ними установились какие-то связи, хотя прочными их назвать было трудно. Это были настоящие головорезы, думавшие только о себе и собственной выгоде со всеми вытекающими последствиями.

Модести не испытывала к ним никаких симпатий. Она понимала, что стоит ей хоть немного ослабить хватку, и они набросятся на нее, словно львы и тигры на оплошавшего укротителя. Но в их первом и очень важном столкновении она одержала безусловную победу, а кроме того, сумела создать ощущение единства. Они сделали первый совместный шаг по маршруту, который был им с Вилли неизвестен, как и сам пункт назначения. Пока трудно было прийти к каким-либо выводам. Они с Вилли заранее договорились об этом. Не следует проявлять поспешности, лучше постараться хорошо сыграть роли, навязанные им противником, и надеяться на то, что капризная фортуна проявит к ним благосклонность.

— Теперь послушайте меня, — сказала Модести, — и причем внимательно. Я не полная идиотка. Я прекрасно понимаю, какие проблемы может создать появление среди вас женщины. Кое-кто из вас, возможно, строит на этот счет определенные планы, лелеет надежды, а потому я вам заранее сообщаю: тот, кто всерьез рассчитывает меня поиметь, лучше пусть сразу об этом забудет. Пока мы делаем дело, об этом не может быть и речи, и вообще, это все не про вас.

Эти слова несколько ослабили напряженность, ощущавшуюся в атмосфере. Модести продолжала:

— Мы будем работать, причем до седьмого пота, так что у вас просто не останется сил для прочих подвигов. А если и останутся, то, как я понимаю, для этих целей существует здесь сераль.

— Это как и виски, — печально произнес американский голос. — Паек для нас слишком мал. Ведь мы большие мальчики. — Эта реплика вызвала веселый гомон.

— Как и с виски, — отозвалась Модести, — вам придется пока довольствоваться тем, что имеется.

Теперь в ней не было ничего женского. Она и не подумала даже улыбнуться. Она по-мужски прислонилась к стене барака. Возможно, кое-кто из них сочтет ее лесбиянкой. Что ж, это ее вполне устраивало.

— Бруниг, — окликнула она поверженного ею здоровяка. — Пусть кто-то отнесет мои вещи в барак.

Глава 15

— Шах, — сказал грузин Тамаз и двинул коня. Модести уставилась на доску. У нее была лишняя пешка, но эта жертва позволила Тамазу провести быструю атаку. Модести угрожал мат в четыре хода или потеря ладьи.

— Сдаюсь, — сказала она.

За десять дней они сыграли немало партий, но Модести пока не удалось одержать ни одной победы. Тамаз играл, как гроссмейстер.

Был поздний вечер, и они находились в столовой для командного состава. Вилли Гарвин, Суррат и Близнецы играли в покер. Впрочем, с Близнецами трудно было надолго увлечься игрой. Они сидели вполоборота с подозрительным видом, пряча один от другого карты. Проходило несколько минут, между ними вспыхивала ссора, и игра надолго прерывалась.

Англичанин Бретт отправился в сераль, занимавший целое крыло большого дворца. Хамид проводил со своим подразделением ночные учения, на которых присутствовал Либманн. Дельгадо дежурил в оперативном отделе.

Карц стоял спиной к занавешенному длинными шторами окну, сцепив руки за спиной. Он никогда не ел в офицерской столовой, но иногда по вечерам проводил там полчаса. По традиции на его появление присутствующие никак не реагировали. Он стоял как вкопанный, лишь изредка слегка поворачивая свою каменную голову и переводя тяжелый взгляд с одного подчиненного на другого. Затем, так и не сказав ни слова, удалялся тяжелой поступью, словно оживший вдруг тролль-гигант.

За эти десять дней Модести узнала очень многое. То, что не удалось установить как факт, она вычислила.

Долина находилась в восточных отрогах Гиндукуша, на высоте четырех тысяч метров. Между долиной и равниной на севере — неразбериха горных хребтов, пиков, долин и ущелий. Никто не знал, как выбраться из этого лабиринта, — сообщение осуществлялось исключительно по воздуху. Озеро, к северу от лагеря, находилось в поросшей лесом котловине, а затем начинались новые горные хребты и ущелья.

В южной части долины речка исчезала в нагромождении валунов и скал. Когда-то в прошлом по реке можно было добраться до равнины, и, наверно, потому-то какой-то древний хан повелел построить здесь свой летний дворец. Пять тысяч рук строили его пять тысяч дней в эпоху, когда время и труд человеческий были дешевы. Возле взлетно-посадочной полосы стояло небольшое сборное строение, в котором находилось два передатчика. Они действовали с помощью дистанционного управления в штабной части дворца. На одном из горных склонов были установлены мачты антенн.

Материально-техническое обеспечение операции выглядело поистине впечатляющим. Раз в два или три дня приземлялся большой транспортный самолет — «Геркулес» или Ан-12 — и доставлял военные грузы. Самолеты снижались над котловиной озера, а потом уже выходили на последнюю прямую над посадочной полосой. Взлет и набор высоты проходил тем же самым образом. Кто-то сказал Модести, что с высоты двадцать тысяч футов долину нельзя было разглядеть и озеро служило единственным ориентиром.

Каждое из подразделений обладало внушительной огневой мощью. Каждая категория оружия сама по себе соответствовала стандартам, но источники производства и поступления были самыми разнообразными. Так, использовались системы AR-15 из Соединенных Штатов, особые, не имеющие отдачи винтовки из России, чехословацкие гранаты, французские мины. Радиоаппаратура была из Италии и Германии, противотанковые мины и управляемые ракеты — из Соединенного Королевства.

Модести имела возможность понаблюдать за учениями двух подразделений летучей пехоты, которыми командовал Тамаз. Они отрабатывали свои будущие наступательные действия в лабиринте долин и ущелий, а также на макете, представлявшем собой улицы Эль-Кувейта.

На них были особые «реактивные костюмы», заметно отличавшиеся от «ракетных поясов», разработанных ранее американцами. Модести видела их на фотографиях. Но Майк Дельгадо пояснил, что эти костюмы в полтора раза аффективнее. Где они были изготовлены, установить не удалось. У них было три реактивных сопла вместо двух, а также на пластмассовом нагруднике имелось две «подставки» для боеприпасов.

Три человека, оснащенные такими костюмами и вооруженные системой AR-15, способной действовать и как гранатомет, и как пулемет, выпускающий семьсот пуль в минуту, могли без особого, труда контролировать около дюжины городских кварталов.

Тяжелый транспорт не нужно было перебрасывать по воздушному мосту. За последний год в Кувейте успешно создавалась небольшая, но надежная пятая колонна, и потому возле аэропорта ко времени высадки десанта должно было скопиться с десяток больших грузовиков, которыми и воспользуются атакующие. Десять легких автомобилей для группы Модести, равно как и сотня мотоциклов, а также шесть стопятимиллиметровых пушек будут переброшены по воздуху. Четыре больших самолета собирались перевозить только взрывчатку и боеприпасы.

Легкие танки, резервные части, а также грузы, необходимые для поддержания порядка после первых двадцати четырех часов вторжения, планировалось отправить морским транспортом, который самым невинным образом подойдет к Кувейту за шесть часов до высадки воздушного десанта.

Только одно подразделение освободительной армии, которым руководил Бретт, должно было отправиться в Кувейт морем. За шесть дней до начала операции его бойцы будут доставлены из долины по воздуху в некий порт, откуда уже двинутся по морю. Модести не знала, где находится этот порт. Ей лишь было известно, что операция начинается одиннадцатого сентября в пять часов утра.

Тамаз стал расставлять на доске фигуры для новой партии. Он заметно отличался от других офицеров Карца. Модести не испытывала к нему никаких теплых чувств, но различие было налицо. Если Либманн, Суррат, Дельгадо и им подобные были людьми, которые изгнали из себя способность переживать, испытывать угрызения совести и так далее, то Тамаз был роботом, который и не подозревал, что подобные чувства существуют.

Модести покосилась на Близнецов. Они начали, по обыкновению, ссориться, обмениваясь оскорблениями. Карц безучастно наблюдал за ними. Игра развалилась. Суррат, улыбаясь, встал из-за стола, подошел к креслу, сел и взял журнал из стопки, высившейся рядом.

Лок подвинул к себе блокнот и стал рисовать гранатомет в разобранном виде. Чу закурил сигарету и молча уставился в пространство.

Три дня тому назад Модести стала свидетельницей первой дисциплинарной экзекуции. Один турок из подразделения Хамида сломал челюсть нимфоманке Лейле. Ее отправили на самолете куда-то лечиться, а на следующий день турок погиб на арене от железных рук Близнецов.

В качестве оружия турок выбрал саблю и попытался разрубить оплечье лат, соединявших Близнецов. Но клинок турка так и не коснулся кожаной трубки. Близнецы легко обезоружили беднягу, превратили его лицо в кровавое месиво и только потом добили, заколов его же саблей.

Модести наблюдала спектакль с каменным лицом. Она не переживала из-за турка, но празднично-театральная обстановка казни вызвала в ней глубокое отвращение. Она понимала, что те же чувства испытывает и Вилли, хотя и на его лице не дрогнул ни один мускул.

Теперь же братья, сражавшиеся на арене словно единое целое, сидели и исходили злобой друг к другу.

Карц вышел из своего оцепенения, подошел к двери и удалился. Вилли Гарвин сидел за столом и с задумчивым лицом тасовал карты. Он не смотрел на Модести, но она заметила, что он как бы невзначай почесал верхнюю губу пальцем. Это означало, что он хочет ей кое-что сказать.

Это было что-то новое. Обычно, сталкиваясь в столовой, они выказывали по отношению друг к другу все признаки враждебности. Окружающие успели к этому привыкнуть и принимали их трения вполне спокойно, поскольку дело свое они делали хорошо.

Постепенно Модести сжимала тиски, в которых оказалось ее подразделение. Она гоняла их до седьмого пота, и ее собственная сила и выносливость служили для них образцом и ориентиром. Когда они выполняли очередное задание, с полной выкладкой и в сложных условиях, она была рядом, выполняя те же самые нагрузки, подгоняя их и словом и примером.

Она похудела, лицо и руки сделались обветренными, ногти неухоженными. Модести подозревала, что о ней вовсю судачат, строят на ее счет разные догадки, но, так или иначе, никаких проблем на сексуальной почве у нее не возникало. Она была недосягаема для них, и никто не делал попыток преодолеть барьер. Они теперь даже ею гордились. Поначалу подразделение стало мишенью шуток бойцов из других отрядов, но вскоре шутки прекратились. Теперь о Модести рассказывали легенды, быть в ее подразделении считалось знаком доблести.

Впрочем, она и сама многому от них научилась. Ее умение обращаться с пистолетом или винтовкой лишь отчасти покрывало ситуации, способные возникнуть в новой боевой обстановке, и поэтому многие из них куда лучше обращались со стрелковым оружием в военных условиях. Но это вовсе не повредило ее престижу, так как она быстро усваивала новое. Ее зоркий глаз и умелые руки отлично адаптировались к тем видам оружия, которыми ей прежде не приходилось пользоваться.

Никаких проблем не возникло и у Вилли Гарвина. Его лично знали два десятка бойцов в этом лагере, а многие были наслышаны о его подвигах. Кроме того, он отлично разбирался во всех системах вооружения, поскольку до того, как стал работать у Модести, успел послужить в Иностранном легионе французской армии, а также в частях наемников. Вилли, правда, неважно стрелял из револьвера или пистолета, но удивительным образом эта неуклюжесть не распространялась ни на винтовки с автоматами, ни на более тяжелые виды оружия.

Он руководил своим подразделением с мрачной уверенностью и жесткой справедливостью. Его считали безжалостным и беспощадным сукиным сыном, но это принималось как должное и даже вызывало негласное одобрение. Когда начинали греметь выстрелы, жесткий командир был куда предпочтительнее мягкого слабака.