Аквасильва (№2) - Инквизиция

– И ты ему доверяешь? Даже после того, что он вам сделал?

– Она слышала его версию того, что было?

– Слышала, но не поверила. И я тоже, и никто здесь не верит. Ты приехал оттуда, где Сфера ведет себя рационально, включена в повседневную жизнь, где она никого не пытает, не сжигает, не преследует, как здесь. Здесь… они никогда так себя не вели. Наверняка это очередная хитрость.

– Если Сархаддон добьется успеха, Священного Похода не будет. Лечеззар стяжает славу и сэкономит деньги.

– Лечеззара не интересуют деньги, – ядовито возразил Алидризи, опять мгновенно изменив свою манеру. – Он хочет подбросить дров в костры Ада, растопить их так, чтобы переплюнуть всех своих предшественников. Если их пламя взметнется вверх и подпалит мир снизу, тем лучше. Это будет предупреждение. Лечеззару не нужна мирная победа.

– Может быть, и так. Но разве мы имеем право рисковать? – Сам не знаю, зачем я ввязался в этот спор, но Алидризи не из тех, от чьих слов легко отмахнуться, слишком сильная личность, чтобы просто прервать разговор. И он недавно говорил с Равенной. Я вдруг оказался так мучительно близко от нее, я должен как-то передать ей сообщение. – Все знают, что Лечеззар бредит Священным Походом, и не хотят, чтобы это случилось. Если Сархаддон даст людям шанс остановить его, разве они не ухватятся за эту возможность?

– Я думаю, что слишком глубока взаимная ненависть. – Президент махнул рукой на окно, на невидимую, но очень слышную толпу. – Он поколеблет их медоточивыми речами, а потом ударит – и мы должны узнать как.

Должно быть, Алидризи заметил мой скептический взгляд, потому что продолжил:

– Кажется, Сархаддон тебя убедил, что меня удивляет. Доверять мнимому другу, который был готов тебя казнить, представляется мне… опасным. Они нарушили все обещания, что когда-либо давали, и предадут кого угодно, если это усилит их власть. Короли и императоры все время так поступают, но они не притворяются, что это воля Бога.

– Но Калатар не может победить Сферу. Кто-нибудь когда-нибудь придумал, как это сделать, или вы просто барахтаетесь от кризиса до кризиса, а когда они случаются, тогда и пытаетесь с ними бороться?

– Ты намекаешь, что мы – покоренный народ? – Лицо Алидризи снова потемнело.

Я поднял руки умиротворяющим жестом. Казалось, президент успокоился так же быстро, как рассердился, но уверенности у меня не было.

– Не более, чем Океания. Но у вас нет возможности нанести ответный удар, и нет защиты от нового Похода.

Алидризи слегка расслабился, но тревога не ушла с его лица, и ответил он не сразу.

– Я часто веду подобные разговоры, но на этот вопрос ни разу не получил ответа. У нас нет централизованной власти, кроме вице-короля. – Судя по жесту отвращения, президент был не очень высокого мнения о Сэганте.

– Но фараон ведь будет просто марионеткой Сферы? Ни армии, ни флота, ни способа защититься от жрецов или их магии.

– Если ты хоть на секунду вообразил, что она когда-нибудь пойдет на компромисс со Сферой, то ты ее совершенно не знаешь.

– Это мне известно, – ровно ответил я, негодуя на очередную инсинуацию, что я как-то недостоин Равенны. Должно быть, Алидризи догадывался, что я к ней чувствую, и это мучило его по какой-то причине. Так мучило, что он хватался за любую возможность меня уколоть. – Все хотят, чтобы принцесса вернулась как герой-победитель, чтобы вышвырнула Сферу одним своим взглядом, чтобы восстановила свободу, и мир, и все прочее. Ладно, она более чем способна это сделать, но как?

– Есть союзники. Они ждут лишь достаточного стимула.

– И готовы рисковать? Попасть под интердикт, отлучение от Сферы? Люди подчиняются Сфере, потому что она якобы говорит голосом Рантаса. Только Сфера может остановить штормы, позволить нам иметь огонь. Я уж не говорю о сакри и хэйлеттитах.

– И поэтому нам следует сдаться, смириться с поражением и попытаться прийти к компромиссу? Ты это хочешь сказать? Что нам никогда их не победить, но если мы как следует попросим, они дадут нам символическую независимость? Это хорошо для океанина – пару лет назад ты, вероятно, не знал, на что похожи сакри. А мы с ними выросли. Персея и все мы видели их каждый день, зная, что они властны над нашей жизнью и смертью. Неужели они так легко откажутся от этой власти, как говорит Сархаддон?

– Да, вы правы, я не вырос с ними. Но разве это означает, что я не могу выступать против них? Сакри разрушили и мою родину, только там они не использовали огонь и меч.

Я назвал Фетию своей родиной, но в моих ушах это прозвучало фальшиво и напыщенно. Фетйя не была моим отечеством, – я там только родился, – и я не чувствовал себя фетийцем.

– Очень приятное разрушение, верно? – язвительно заметил Алидризи. – Пиры, балы, опера. Нечего винить Сферу: твой народ сам обленился, как только не с кем стало сражаться. Сфера – это просто удобный козел отпущения.

– А кто ваш козел отпущения? – огрызнулся я в новом приступе гнева, хотя не мне было это говорить. – У вас было двадцать четыре года на подготовку к этому дню, и вы не сделали ничего. У принцессы не больше шансов принять свой трон, чем было после того Похода. Союзы так и не осуществились, свой жалкий флот вы потеряли в ту минуту, как появились инквизиторы, и вы точно также бессильны, как были всегда. И несмотря ни на что, вы отвергаете этот шанс, даже не услышав, что они предлагают.

Я вдруг замолчал с ужасным чувством, что только что перерезал эту тонкую ниточку связи с Равенной. Я нервно наблюдал за Алидризи. Ну почему я столкнулся именно с ним? У меня еще был один контакт – но, может, это он и есть? О Фетида, зачем я открыл рот?

– И если план Сархаддона удастся, ты поставишь это себе в заслугу? – спросил президент очень тихо и зловеще. – Потому что Сархаддон пришел к тебе первому с этим предложением?

– Вас когда-нибудь приговаривали к смерти, Алидризи? По вашим словам, Калатар приговорен, но Сархаддон дает ему право на апелляцию. Если начнется Поход, вы останетесь здесь и будете страдать вместе с остальным островом?

– Я не признаю полномочий этого суда. Никто из нас не признает – ни я, ни Персея, ни Лиас, ни те люди на площади. Пока Сфера не исчезнет, разбитая и изгнанная, здесь не будет правосудия. Все, чего мы достигнем – это приостановки приговора. Да, мы должны иметь план, а не просто отвечать на действия Сферы. Но ты как раз это и сделал – позволил им снова взять инициативу и отвлечь нас, пока они готовят свой следующий ход. Я не намерен с этим соглашаться. Никто из нас не согласится, тем более фараон, которую ты говоришь, что любишь. Или это просто слова, или ты такой же глупец и безумец, как вся твоя раса. Выбирай сам, но ее оставь в покое.

Алидризи демонстративно отвернулся, взял свой бокал, снова ушел на дальний балкон и завел разговор со стоявшими там людьми. Я смотрел ему вслед, больно кусая губу. В этих переговорах единственный козырь был у него в руках, и он решительно поставил меня на место.

– Беседа прошла неудачно, – заметила Палатина, появляясь сзади меня. – Как я понимаю, Алидризи против Сархаддона.

– Он против всего! – свирепо заявил я, не в силах больше сдерживать гнев. – Алидризи думает, что Сархаддон просто отвлекает внимание, пока Сфера готовится к Походу, и кроме полного разгрома Сферы, его ничто не устроит. Разумеется, у него нет никакой идеи, как это сделать, но он совершенно уверен, что я недостоин говорить с Равенной. Алидризи сказал, она несчастлива, что меня не удивляет, раз ее окружают люди вроде него.

– Тише, тише! – зашикала Палатина, беспокойно оглядываясь. – Здесь слишком много ушей.

– Их всегда слишком много, – проворчал я, но голос все-таки понизил. Последний выпад президента меня встревожил. Это прозвучало так, будто они держат Равенну под контролем. Но зачем тогда говорить мне, что она несчастлива? Чтобы выместить свою злобу?

– Помню, Равенна говорила, что была пешкой во властных играх знати. Теперь я ее понимаю. Сэганта вроде не такой – я думаю, он искренне о ней заботится, – но, кажется, Алидризи рассматривает ее как… как собственность. Я не слышала вашего разговора, но я видела выражение его лица. Могу понять, почему ты озабочен, но Персея говорит, что он – один из немногих действительно влиятельных калатарцев. Не стоит делать из него врага.

– Похоже, он уже встал на этот путь, когда услышал мое имя.

– Да, похоже. Минутку.

Она вернулась к окну, отвела Персею в сторонку и что-то у нее спросила. Персея казалась озадаченной, довольно долго отвечала, после чего Палатина вернулась ко мне.

– Она говорит, что Алидризи достаточно легко читать, а значит, он действительно настроен враждебно. Должно быть, Равенна ему что-то сказала.

– Думаешь, он знает о моем происхождении?

– Алидризи о нем упоминал?

Я задумался на минуту, затем покачал головой, совершенно уверенный, что ничего подобного не было.

– Он знал, что я фетиец, оскорбил один раз Фетию, но ни разу мою семью.

– Тогда он скорее всего не знает, поэтому думает, что ты незначительный океанин, который случайно оказался фетийцем по происхождению. Если Равенна рассказывала о тебе с привязанностью или чем-то большим, они встревожились. Возможно, они хотят использовать ее, чтобы купить помощь.

– Купить помощь? – Я не сразу понял, что Палатина имеет в виду.

– Варварский обычай, я знаю. Вы, наверное, делаете это в Океании. Мы нет..

– Но большинство мест, откуда они могли бы получить помощь – это республики вроде Танета и Кэмбресса. Там семейных связей недостаточно: они даже не хотят, чтобы их лидеры состояли в родстве с королевскими домами.

– Это меня и беспокоит, – пробормотала Палатина, оборачиваясь посмотреть на Алидризи, который стоял на балконе ко мне спиной. – Ты не мог бы поточнее повторить, что он тебе сказал?

Я повторил все, что запомнил, а Палатина стояла и слушала.

– Похоже, у него действительно нет плана, но в это трудно поверить. Возможно, он хитрее, чем мы думали.

– Почему тебя это беспокоит?

Шум на площади внезапно стих, и люди на балконе прекратили разговоры. Воцарилась глубокая тишина.

– Брачные союзы заключаются в Аду, – прошептала Палатина. – Так думают большинство фетийцев. По крайней мере те, кто туда не стремится.

Глава 24

Меня втиснули в угол балкона Персеи между вычурными железными перилами, массивным глазированным цветочным горшком и миниатюрной, похожей на эльфа женщиной в тунике океанографа. Не той, которая махала Персее бутылкой несколько минут назад – та отличалась от калатарцев более крупной фигурой и светло-каштановыми волосами. Мне показалось, что был и мужчина-океанограф, на другом балконе, седовласый человек, который разговаривал с Алидризи, когда мы вошли. Я впервые столкнулся с калатарскими океанографами, но не было времени поговорить: все смотрели в напряженной тишине, как распахиваются ворота храма.

После столь долгого ожидания я был почти разочарован, увидев полдюжины венатитов, великолепных в своих красно-белых мантиях, парами выходящих из храма. Ни сакри, ни инквизиторов не было видно, только кадилыцик, одетый послушником, шел впереди, окуривая толпу дымом ладана. Люди Инстинктивно расступались, и перед процессией, словно по волшебству, открывался проход.

Венатиты не надели свои капюшоны – так эти остроконечные колпаки выглядели гораздо менее зловеще, – и я не увидел на их одеяниях ни украшений, ни вышивки. Сархаддона легко было заметить: он шел в средней паре рядом с пожилым мужчиной аристократической наружности. Предположительно одним из наставников, о которых он так много говорил. Остальные четверо были старше Сархаддона, но не намного, и трое из них выглядели аскетами.

Венатиты прошли сквозь толпу, и проход позади них сомкнулся. Ворота храма снова закрылись, оставляя снаружи лишь двоих сакри, которые все время стояли там на часах. Я взглянул на небо и убедился, что дождя не будет. Солнце все так же проглядывало сквозь молочную пелену облаков – светящееся пятно на почти болезненно ярком небе.

Кто-то под нами подавил кашель, когда Сархаддон и пожилой венатит поднялись по каменным ступеням на ораторский помост. Наверху Сархаддон остановился, пропуская своего спутника к ограждению платформы. Тот прошел оставшиеся два-три ярда и встал у каменной балюстрады, отделявшей ораторов от толпы. Пожилой монах поднял руку, и словно круг по воде, пробежала по толпе волна от центра – это люди склонили головы.

– Во имя Рантаса, Дающего Жизнь, Властителя Пламени, Кто был в начале и будет в конце. Пусть Он, ведущий всех смертных, взглянет на нас с благосклонностью на восходе этого дня, в полдень и на закате и одарит нас всех своей безграничной милостью.

Он закончил, и наступила пауза. Снова подняв головы, мы обнаружили, что двое на помосте поменялись местами. Я удивился, что они выбрали Сархаддона для своей вступительной церемонии – не лучше ли было предпочесть более старших, более опытных жрецов?

Возможно, все дело в образе. Эта мысль пришла неожиданно, когда Сархаддон заговорил. Несмотря на перемены, он не походил на инквизитора, на непоколебимого старого фундаменталиста. Правда это или нет, не имело значения. В расчет принималась только внешность.

– Граждане Калатара! – положив руки на балюстраду, начал Сархаддон, с задумчивым видом обозревая толпу. – Я Сархаддон, брат Венатического Ордена. Я не инквизитор, я пришел не с огнем и мечом. Как и мои братья, которых вы видите здесь, и еще несколько, которые составляют наш орден. Мы посвятили свою жизнь служению Рантасу, и все, что мы несем, – это слова.

Слишком редко перу удавалось быть сильнее меча. Когда захватчики приходят с огнем и кровопролитием, слова против них бесполезны. Слова – это наше наследие, это наши воспоминания. Они призваны беречь наше прошлое, дабы то, что говорилось и делалось, не потерялось, но отозвалось в веках. Ваш народ, народ Архипелага, имеет долгую и славную историю. Когда мой народ в Океании еще пребывал во тьме варварства, Техама уже писала свои бессмертные труды. Для ваших предков не было ничего важнее слов. Их великие вожди были ораторами и адвокатами. Тысячу лет назад в утраченном ныне городе они произносили такие яркие речи, что до сих пор ваши дети читают их в школах и заучивают наизусть.

Когда мои наставники в семинарии хотели дать нам пример божественного вдохновения, они называли «Книгу Рантаса». Когда они хотели показать блеск человеческого ума, мы читали Алпиана, Клодину, Джеррачоса. Они жили в эпоху, когда не было более высокой чести, чем называться Оратором, когда к вершинам возносились те, кто умел дебатировать, спорить, говорить. И те, кто сумел вложить в свои речи страсть своих сердец, запомнились как величайшие из всех. Техама не была поголовно грамотным обществом, и тем не менее речи всегда записывались.

Все вы знаете «В защиту Постумио» Алпиана лучше, чем я, поэтому я не стану утомлять вас пересказом этой истории. Он отстоял жизнь невинного человека в прискорбно продажном суде исключительно силой своих слов. Есть и другие примеры – «Призыв к миру», «Обращение в полночь», – о которых вы слышали. Мой собственный народ, фарассцы, некогда последовал по тому же пути, хотя никто из наших ораторов не добился такой славы. Мы заслужили свою репутацию за хитроумную дипломатию, за способность выкрутиться из любой беды, как бы ужасна она ни была, и за то, что мы покончили с войнами, которые, казалось, будут длиться вечно.

Я знаю, вы думаете, это было давно. Когда в последние столетия слова доказали свою ценность? Они не остановили огонь и завоевание, они не предотвратили зло, которое мы, наряду с другими, сотворили на вашей земле. Слова слишком часто действуют в пользу зла, они искажают чистую цель, подстрекают, обманывают. Они обладают как негативной силой, так и позитивной, и бывает больше зла от дурного совета, чем блага от хорошего. Иногда.

Я не Алпиан и не Джеррачос, и, как вы уже заметили, я, несомненно, не Клодина. – По толпе пробежал нервный смешок, но никто из нас не отвел глаз от Сархаддона. – И я здесь не для того, чтобы выиграть дело или призывать к миру или войне. Я пришел со словами Рантаса, которые вам известны, чтобы воззвать к разуму, к размышлению. Среди вас есть приверженцы других богов, те, для кого существуют Восемь вместо Одного.

Он указал на белое небо, туда, где слабое солнце пряталось за пеленой облаков.

– Вы чувствуете тепло, видите свет, идущий сквозь облака в первый раз за эту зиму? Неделю за неделей мир терпел ужасное ненастье, гораздо худшее, чем в предыдущие зимы. Есть места, где тучи так темны и плотны, что сумрак царит даже в полдень. Деревья растут больные, слабые, животные умирают, тьма подтачивает дух людей.

В течение трех месяцев мы не видим солнца, не считая редких дней, таких, как этот, когда Рантас являет нам свое благоволение. Огонь светила скрыт от нас облаками, и мы выживаем лишь благодаря Его дару Аквасильве. – Сархаддон вытащил из своей мантии ветку огненного дерева и помахал ею над головой. Яркое смешение красновато-оранжевых веток и золотых листьев было красиво само по себе, даже без солнечных отблесков. – Где бы мы были без этого? Ютились бы в самых глубоких пещерах, привязанные к горам и континенту, неспособные согревать себя, переплывать моря, давать нашим городам свет и тепло. Мы не имели бы ни каменных городов, ни монументов вроде зиккуратов, Зала Океана или Акролита.

«Любопытное сочетание», – подумал я, наблюдая за сиянием ветки. Увижу ли я когда-нибудь живое огненное дерево? Нормальный жрец перечислил бы зиккураты и храмы, но Сархаддон упомянул еще и самые великие достижения фетийцев и калатарцев, не слишком тесно связанные в их представлении со Сферой. Я сомневался, что будет еще одно упоминание Зала Океана, величайшего монумента Селерианского Эластра, явно посвященного Фетиде.

– Оглянитесь на историю, и вы увидите, как люди, одаренные огненным деревом, построили величайшие города, величайшие империи, обрели всемирную славу. Триста лет назад фетийцы обладали монополией, только они знали секрет огненного дерева. Они использовали его, чтобы прославить свое имя и свои города, чтобы возвести великие монументы, чтобы отправить свои корабли в каждый уголок земли и установить над миром свое правление. В сравнении с ними все остальные народы казались бледными тенями.

Но когда Рантас сделал свой дар известным другим народам, и секрет перестал быть секретом, весь мир шагнул вперед, оставив позади те первобытные времена. Были построены новые великие города, готовые соперничать с городами фетийцев: Танет, Кэмбресс, Фарасса, Раневех, Посейдонис.

На площади раздался коллективный вздох, кое-кто ахнул. Сархаддон ступил на опасный путь. Многие из населения Тандариса жили в Варару или Посейдонисе до их разрушения во время Священного Похода. Возможно, некоторые даже видели их падение. И никогда не забудут, кто это сделал.

– Помните, что мы живем в зданиях, камень для которых добыт огненным деревом, перевезен через море антами, работающими на огненном дереве, и что благодаря Его милости мы получаем из огненного дерева изот: изот, который защищает вас от штормов, от вражеских нападений, который освещает ваши дома.

Какая еще есть защита от ярости стихий? Только Огонь дает вам тепло, оберегает от ярости воды, и ветра, и тени. Он больше, чем стихия. Разве можно сравнить его с ветром, разрушительным продуктом неба, с воем проносящимся по нашим городам при каждом шторме? С водой, которая нас окружает и которую океанографы наносят на карты, изучают посредством экспериментов и приборов? Разве может существовать божество в чем-то, так легко постигаемом нами? В этих хрупких платформах из земли и камня, инертных, мертвых без света солнца, которые мы зовем континентами и островами и которые служат опорой для наших ног? Или даже в тени, отсутствии света, тепла, мраке? Кто среди вас – кроме молодоженов – пожелал бы бесконечной ночи? Она властвует над Тьюром по несколько месяцев в году, и что есть Тьюр? Безлюдная пустыня из камня и льда, где ничто не растет, ничто не живет.

Огонь выше всех других стихий, а не простая часть того, что составляет мир. У нас есть солнце, источник всего огня, в своей безмерности выходящий за грани нашего воображения, воплощение Рантаса в Его чистейшем виде. И здесь, на Аквасильве, Он дает нам частичку того огня на все то время, когда Его лик сокрыт от нас. Представьте себе мир без солнца. Никакой жизни, ни одной искры, ничего, только мертвый шар жидкости и камня. Не было бы никакой жизни ни в море, ни на суше, лишь целый мир ледников и невообразимого холода. Другие стихии остались бы там, конечно. Но какая польза была бы от них, какую силу они бы имели? Какая сила способна создать жизнь из замерзшего льда без тепла?

Или представьте мир с солнцем, где Рантас не дал нам Своего дара. Где не было бы тепла, согревающего нас ночами или зимами, где эта искра жизни отсутствовала бы. Все прочие стихии могли бы присутствовать, но без огня, ведущего нас по указанному Им пути, не было бы никакого разума, только звери лесные и чудовища океана.

Огонь побеждает все другие стихии: он мерцает, изменяется без ритма или причины. Он превращает воду в пар, забирает холод из воздуха, истребляет создания земли. И он прогоняет тени. Никто не чувствует себя в безопасности в темноте, она дает укрытие ворам и убийцам. Зло не может процветать на виду – оно ищет темные уголки, и лишь огонь и свет могут его изгнать.

Если другие боги существуют, почему они глухи к своим служителям? На нас со всех сторон обрушиваются море и шторма, мы окутаны тенью по несколько месяцев в году. Может кто-нибудь из вас со всей искренностью сказать, что вы предпочитаете зиму лету, долгие недели сумрака и ужасной непогоды спокойным морям, голубым небесам, свету и теплу? Это враждебный мир, но благодаря милости Рантаса, мы можемвыжить. Больше того, мы можем строить и процветать, растить детей и жить, не опасаясь ярости. И все благодаря одному: дару Рантаса.

Многие из вас ненавидят Сферу за то, что она делала и делает. Но вспомните: все эти поколения после первого Премьера мы ограждаем вас от ярости штормов, мы защищаем вас от этого мира, мы приносим дар Рантаса в каждый уголок земли. Мы спасаем вас от хаоса и лжи, которые были раньше.

Двести лет назад во время тьмы, войны, резни мир висел над пропастью. Тучи пыли заслонили солнце, и целые континенты горели, когда армии бились насмерть. На планете не осталось места, избежавшего войны. От Необитаемых территорий до ледяной полярной шапки шли сражения. Мир веками не знал покоя, ибо воюющие стороны несли свою борьбу все дальше и дальше от родины.

Но затем пришли настоящие разрушители – фетийские монархи и их извращенные маги. Прославленные своей свирепостью, они запятнали кровью имя своей расы и обострили конфликт. Служители огня сражались против них и помогли добиться их падения. И они же помогли людям получше вывести нас из тех мрачных времен. После той резни мы поддержали новых лидеров, мы все отстроили заново, мы изгнали последних из злобных магов с лица земли. И мы принесли мир. Да, были войны с тех пор, между островами, государствами и империями, потому что низменная природа человека требует войны.

Те маги, что вызвали эти катастрофы, заимствовали силу других стихий. Некоторые говорят, что эти стихии тоже имеют своих богов, и ссылаются на этих магов, как на доказательство мощи этих богов. Но поскольку эти маги черпают примитивную, неразбавленную силу из источника внутри себя, они не могут нести ничего, кроме разрушения. Этих магов подчинила себе низость их магии, она извратила их умы. Они не могут ни строить, ни защищать, только разрушать. Сила, которую они выпустили на свободу, оказалась так велика, что она вырвалась из-под их контроля, и тогда начались бесконечные войны, эра хаоса, когда всем и всему грозила гибель.

Мы молча слушали, как Сархаддон рассказывает толпе сочиненную Сферой пародию на историю во всех ее ужасных подробностях. Историю, которую все уже знали, но которую Сархаддон и его компаньон больше часа подкрепляли примерами. В известном смысле она казалась еще более отвратительной, потому что они использовали логику и рассудок, а не просто пыл. Многие из собравшихся на площади, вероятно, слышали отрывки из «Истории» – настоящей «Истории», – а некоторые даже читали ее, хотя владение ее экземпляром фактически было смертным приговором.

Оба умные люди, убедительные ораторы, они захватили внимание всей площади. Я сам не мог оторваться, и никто из стоящих рядом не произнес ни слова. Мы слушали историю, которую они нам рассказывали, те моменты, которые они выделяли, и я почувствовал как зерна сомнения проникают в мой ум. Если настоящая история Фетии была настолько иной, то почему даже фетийцы ее забыли? Не может быть, чтобы за двести лет никто из лидеров кланов не прочел эту книгу, которая давала им возможность смыть пятно с их прошлого. Но они так и не приняли ее. Осталась только их глубоко укоренившаяся ненависть к Тени и Таонетару, но она не противоречила истории Сферы.

Эти речи не подействовали бы на меня так глубоко, если бы не мои столкновения с Оросием. Только в «Истории» и хронике Продолжателя Этий, Кэросий и Тиберий были героями, потому что это они и их самые верные последователи написали те книги. Я подумал о других представителях нашей династии, как делал уже много раз, и спросил себя: как Этия, Кэросия и Тиберия вообще могли счесть героями?

Судя по описаниям, данным им Сархаддоном и его наставником, они были вылитыми копиями Оросия и Ландрессы! Этий – грамотный полководец, но как он швырялся жизнями своих солдат в войне с врагом совсем не столь сильным, как представила его «История»! Этий жертвовал тысячами в своих битвах, он без пощады убивал и пытал пленных, чтобы вызвать у врага страх перед собой. И под конец, в те последние месяцы, он умышленно лишил Селерианский Эластр большей части его гарнизона. «История» так и не объяснила, почему город оказался так слаб, когда напал Таонетар, но слова Сархаддона, несмотря на ужас, который они несли, имели страшный смысл.

– Этий использовал свою собственную столицу, свой собственный народ как приманку, чтобы выманить с севера таонетарные легионы и флотилии. Они обрушились на город своими тысячами, предали его огню, убили или поработили всех, кто там жил. Город, который мы знаем сегодня, был отстроен заново после того нападения, – продолжал Сархаддон. – Пока армии таонетарцев были этим заняты, брат Этия повел фетийский флот на север, на Таонетар, ныне столь бесплодный, что ничто там не выживет. Они отомстили за зверство, которого могло и не быть, но в этом сражении какой-то безымянный вражеский солдат положил конец императору и его правлению террора.

Возможно, вы слышали, что Таонетар исчез, распался потому, что его столица погибла. Это только половина правды. Таонетарцы действительно исчезли, но только потому что Кэросий, в отместку за смерть брата, поднял против них Стихии и поверг Эран Ктхун во тьму. Он разрушил священные талисманы города, чтобы пустить по всему миру смерть, магию столь могущественную, что, несмотря на ее успех, она покалечила и самого Кэросия.

Помните, это тот самый человек, кто согласился погубить тысячи людей своей примитивной магией, потому что они были врагами. Кто еще имел силу вызвать приливные волны, цунами, наводнения, унесшие столько жизней с обеих сторон? Затопление такой большой территории в то время – это исторический факт. Шторма ухудшили положение дел, но разве могли они сами вызвать то наводнение? Мог Таонетар совершить такое? Магия его была извращенной, но это была магия Тени. Спросите себя, кто еще это мог быть? Все вы, кто верит в историю Кэросия, спросите себя: кто еще имел силу превратить море в оружие?

И здесь мы подходим к моменту «узурпации», которую те, кто находится под пагубным влиянием этой книги, считают концом свободы и началом террора, что прямо противоположно реальности.

Два кузена, один – сын Этия, другой – Кэросия. Они сражались и командовали в той войне, они видели кровь, резню, пытки. Один отец был мертв, другой искалечен, но война закончилась. Таонетар был почти уничтожен как страна и как раса. Уцелевшие были окружены, частью убиты, частью обращены в рабство, а частью – изгнаны на самый край света. Столица лежала в руинах из-за военной хитрости их отцов – хитрости, которую Тиберий помог спланировать, – а ресурсы страны были истощены. Маги, причинившие столько страдания и развязавшие террор во время войны, все еще находились на свободе, их сила не была обуздана.

Они начали восстанавливать разрушенное, да, но на старых фундаментах. Тиберий, чтивший память своего отца, воздвиг монументы ему в новом городе, мобилизовал новые легионы, чтобы поддерживать мир в землях, захваченных его отцом. Тысячи за тысячами насильно вывозились в Селерианский Эластр, чтобы вернуть столице ее былое величие, и работали без вознаграждения от истощенной казны, чтобы Тиберий мог иметь свой дворец, свой город и наслаждаться красотой, пока мир лежал в руинах.

Никто не знает, сколько людей погибло от штормов, ярость которых была усилена магией тиранов, но разве что-нибудь было сделано, разве были построены щиты для защиты? Магов почитали, их возвысили, их наделили властью, как и офицеров, верных тиранам за счет своей страны. Они знали, что случится, если Селерианский Эластр будет взят, но не протестовали против этого.

Но в новом поколении нашлись такие, кто ненавидел дело рук своих отцов. Валдур презирал своего отца, поскольку знал, кем он был на самом деле. И Валдур собрал вокруг себя единомышленников, многие из которых потеряли в Войне любимых, а многие сами участвовали в боях. Но они ненавидели память о Войне и стремились никогда больше не допустить такого, а не строить новый порядок по образу старого. Они научили Валдура истинной магии огня, хотя прежде он знал лишь жестокость других стихий. Рантас заговорил с ним, и Валдур слушал, как не слушал до того никто из его семьи.

И так он совершил преступление, чтобы не дать повториться преступлению более великому. Узурпация трона – ужасная вещь, но жизнь самого Валдура находилась в опасности из-за его общения с теми, кто выступал против магии. Люди, присягнувшие ему на верность, его друзья и родные угрожали Валдуру, потому что он видел свет там, где они не видели. Они были лживы и лицемерны – те, кто насиловал и убивал в Войну, кто сознательно участвовал в ее ужасах.