Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Аквасильва (№2) - Инквизиция

ModernLib.Net / Фэнтези / Одли Ансельм / Инквизиция - Чтение (Весь текст)
Автор: Одли Ансельм
Жанр: Фэнтези
Серия: Аквасильва

 

 


Ансельм Одли

Инквизиция

Моей сестре

Пролог

– Все отключено?

– Все системы отключены, адмирал. Готовлюсь выключить реактор.

Тревожно пульсировал синий свет, и от четверки обступивших его людей дрожали на стенах неровные тени. «Будто призраки у них за спиной», – с содроганием подумал адмирал Сиделис.

– Проверь, достаточен ли у нас запас энергии.

Центурион Минос кивнул и подошел к огромной светящейся сфере в центре капитанского мостика. Свет придавал особую рельефность его лицу, а за пределами этого островка сияния все громадное помещение тонуло в сером сумраке, скрывавшем безмолвные и погасшие интерфейсы и дисплеи.

В полной тишине Сиделис последний раз оглядел мостик своего флагмана. Корабль был на много столетий старше его и, если повезет, на столько же его переживет. Но адмирал никогда не увидит вновь своего корабля. Он постарался запечатлеть в памяти все до последней детали: Минос, запустивший руки в интерфейс; Эриста, возящаяся с факелом, на лице – усталость и смирение. И Хекатей, первый помощник, – он стоял слева от Эристы и держал ее драгоценный приборный ящик, устремив глаза на сферу.

Все они знали, что прощаются – и друг с другом, и с кораблем. Император назначил астрономическую цену за их головы, и даже бежать вместе было теперь для них слишком опасно. Там, снаружи, лежал целый мир, пусть и урезанный, но в нем есть множество мест, чтобы начать новую жизнь. Для некоторых.

– Больше чем достаточно, – доложил Минос. – Отключить реактор?

Сиделис покачал головой.

– Твоя задача здесь выполнена. Я сам закончу – я отведу этот корабль к его последнему пристанищу.

– Вы остаетесь? – спросила Эриста, когда белые языки пламени вспыхнули на конце факела, разгоняя тени.

– Где же мне еще быть? – улыбнулся ей Сиделис.

В этой женщине была изюминка, и тридцать лет назад он бы мог и приударить за ней. Теперь для человека ее профессии жизнь будет трудна – бушуют погромы, повсюду фанатики, доносящие на все, что выглядит хоть отдаленно неестественным. Но она достаточно умна и сумеет где-нибудь пристроиться – океанографом, например. Без них даже жрецам не обойтись.

Эриста не возразила, что удивило Сиделиса. И центурион Минос, оставшийся при своем идеализме, несмотря на все случившееся, тоже не возразил.

Хекатей шагнул к адмиралу, небрежно закидывая приборный ящик за мускулистое плечо. Он все еще был одет в остатки формы военного флота, со значком своего звания, гордо прикрепленным к обтрепанному воротнику.

– Прощайте, сэр. Знакомство с вами было для меня большой честью.

Ни от кого другого Сиделис не хотел бы услышать эти слова так, как от Хекатея. Даже от своей жены, погибшей в резне при падении Селерианского Эластра. Хекатей начинал юнгой в первом экипаже Сиделиса, почти четверть века назад, и с тех пор был правой рукой адмирала в каждом его экипаже. Чтобы остаться с адмиралом на этом последнем задании, он даже отказался от должности заместителя генерал-квартирмейстера. Прошло каких-то несколько месяцев, но как все переменилось!

– Спасибо, Хекатей. Удачи в Новом Гиперионе.

Несколько недель назад, до того как отключились «небесные глаза», они перехватили сообщение, радиопередачу с экс-имперского флагмана, призывающего все уцелевшие корабли примкнуть к колонизаторской экспедиции на опустошенный континент Новый Гиперион, свободный от тирании императора. Хекатей, никогда не знавший другой жизни, кроме флотской, решил попробовать.

Минос и Эриста, которых адмирал едва знал, тоже попрощались и вслед за Хекатеем покинули мостик, унося с собой факел.

Оставшись один, Сиделис подождал, пока стихло эхо их шагов, потом снова сел в свое адмиральское кресло, чтобы провести корабль эти последние несколько миль. Затем, когда судно окончательно остановилось, он поднял с пола мешок, зажег свой факел и направился в другую сторону. Словно по сигналу, густой синий свет вспыхнул в последний раз и погас. Сфера осталась висеть черным сгустком в кардановом подвесе, настолько темном, что ничто не отражалось от его поверхности.

Потребовалось четверть часа, чтобы по гулкому, пустому центральному коридору судна дойти до нужного места. Огромные двойные двери бесшумно отворились перед адмиралом, и он зашагал по центральному проходу – крошечная искра факела в необъятности зала. За прозрачными стенами простирался океан, но здесь, в пучине, ничего не было видно, кроме черноты.

Еще не доходя до ступеней, Сиделис увидел в конце прохода фигуру на троне, смутную тень во мраке. У подножия лестницы адмирал остановился, снял с плеча мешок и вставил факел в гнездо флагштока на полу.

Затем Сиделис медленно и неторопливо переоделся в парадную форму, правильную до последней детали, вплоть до адмиральских звезд и пряжки на ремне. Звезд, которые он носил тридцать пять лет. Наконец адмирал пристегнул парадный кортик, и серебряная резьба на рукояти холодно заблестела.

Педантичный до конца, Сиделис убрал снятую одежду в мешок и спрятал его в шкаф позади трона, потом вернулся к центру зала и поднялся по ступеням, чтобы торжественно преклонить колени перед сидящим на троне трупом. Тиберий Галадрин, Тар'конантур, император Фетии, невидяще уставился на него, темно-серые глаза над точеными скулами, нетронутые разложением, смотрели точно так же, как при жизни. На губах застыла слабая, печальная улыбка, и мантия, в которую он был облачен – того же ярко-синего цвета, что и форма адмирала, – прикрывала смертельную рану в его груди. У его ног лежал запечатанный сургучом блокнот – прощальное послание, уже написанное Сиделисом следующему истинному наследнику, который ступит на борт этого корабля.

Только одна деталь была неточной, но здесь даже адмирал был бессилен. Корона, что покоилась на черных как смоль волосах мертвого императора, была диадемой иерарха, не Короной Звезд. Та была на голове узурпатора, предателя…

Безмерная печаль охватила Сиделиса, когда он вытащил свой кортик:, кортик, никогда не знавший вкуса крови, й повернул его острием к себе. На мгновение адмирал почти заколебался, но потом снова посмотрел на Тиберия, видя отца вместо сына.

– О, Этий, зачем? Зачем ты должен был покинуть нас? Зачем не мог уйти вместо тебя один из нас?

Ответа не было, но Сиделис его и не ждал. Он прощался.

Затем Клеоменес Сиделис, первый адмирал Фетийской империи, уверенно вогнал кортик себе в сердце. Когда разум адмирала затуманился, ему показалось, что он слышит зов своего императора.

Часть первая

ГОРОД ВСТРЕЧ

Глава 1

– Уже зима! Гильдия это подтвердила.

Я оел, щурясь от яркого, послеполуденного солнца, чтобы увидеть, откуда идет этот голос. Через минуту на тропинке внизу раздались шаги, а потом из-за камней появилась голова.

– На этот раз они уверены? – спросила девушка, сидевшая справа от меня.

– А когда они не были уверены? – Одолев последние несколько футов, новоприбывшая обошла нас кругом и села на истоптанную дорожку травы.

– В прошлом году жрецы промахнулись на две недели. – Моя соседка справа переменила положение и критически осмотрела свою лютню, смахивая с грифа упавшие семена.

– Так то жрецы. Они без понятия.

– А должны быть с понятием – они единственные, кто может предсказывать это должным образом.

Я посмотрел в безоблачное голубое небо, словно где-то там, в вышине, я мог увидеть те же самые знаки, какие видят жрецы и которые скажут нам, что температура вот-вот упадет и шторма удвоят свои усилия.

– Гильдия гораздо лучше предсказывала бы зимы, если бы жрецы предоставили ей такую возможность.

– Давай не будем опять затевать этот спор, Катан, – сказала новоприбывшая, откидываясь на ствол одинокого кедра на краю утеса. – Осталось несколько теплых дней, и незачем их портить. Спорить будем, когда придет зима.

– И когда это случится?

– Когда закончится этот неестественный период жары. – Несмотря на глубокую осень, она носила лишь тонкую тунику и сандалии. – Через два, от силы три дня.

Два или три дня. Ну, ничто не длится вечно, и мы, конечно, не ожидали этого внезапного возвращения летних температур в самом конце года. Было бы еще лучше, если бы я не должен был проводить столько времени за работой; занимаясь делами клана, пока мой отец выздоравливает. Он мог бы забрать обратно свой титул, но еще не готов справляться со всей бумажной работой, поэтому она досталась мне. Я ненавидел эту работу, но она уже не казалась такой противной, как раньше. Вероятно, потому, что за это время мне пришлось испытать намного худшее.

– Вы сделали что-нибудь полезное?

– Смотря что ты понимаешь под полезным, Палатина, – откликнулась Равенна. Она сидела возле меня, прислонившись спиной к стволу. Рядом, лицом вниз, лежала книга, которую Равенна давно не брала в руки – по крайней мере я не видел, чтобы она ее читала.

– Полезное в том, что ты, по твоим словам, собиралась делать. – Грамматика Архипелага у Палатины временами слегка хромала, даже после восемнадцати месяцев, проведенных вдали от замысловатого языка ее родины.

– То есть просмотреть эту книгу, ища то, чего там явно нет.

– Если там этого нет, зачем себя утруждать? Почему бы не пойти и не поискать в другом месте?

– Как только ты скажешь нам, откуда начать.

Палатина закатила глаза и рассеянно принялась накручивать на пальцы зеленый росток, – сидеть спокойно она не умела. Она единственная из нас не радовалась этой жаре и безделью.

Вздохнув, Равенна снова взялась за книгу. У меня тоже был экземпляр, но ни малейшего представления, куда я его положил. Не помню, чтобы я приносил его сюда… нет, он на дне сундука у меня в комнате, где никто случайно не наткнется на него и не узнает о его содержании.

Я немного поерзал, пытаясь удобнее примостить голову на широком древесном корне. Было действительно слишком жарко, чтобы что-нибудь делать, хотелось только полежать в теньке. Кроме того, не было нужды напрягаться. Я переделал всю бумажную работу на сегодня – остальной клан пребывал в такой же расслабленности, и народ неохотно садился за скучные гроссбухи или прошения. С началом зимы меня такой работой завалят, но сейчас об этом думать не хочется.

Я опять смежил веки и погрузился в довольную дрему, которой не мешали ни выступ на корне, неудобно впивающийся в спину, ни весьма раздражающее воркование голубей в лесу за спиной. Голуби прекрасны в небольших количествах, но поднятый ими шум очень быстро стал действовать мне на нервы. Приглушенный звук прибоя, доносившийся с пляжа, был гораздо лучше и послужил отличным аккомпанементом, когда через несколько минут лютнистка заиграла свою мелодию.

– Палатина, скажи на милость, как фетийцы выиграли эту войну? – спросила вдруг Равенна.

– Что ты имеешь в виду?

– Они все время были пьяны. Смотри, человек, написавший это, был их верховным жрецом, но на одной неделе он посетил больше званых обедов, чем целый полк светских бездельников.

– Мы наслаждаемся жизнью, – ответила Палатина. – Когда у нас есть свободное время, мы не валяемся под деревьями, сонно глазея на море.

– Если вы так хорошо живете, почему ты не хочешь вернуться?

Я почти ощутил свирепый взгляд, который бросила на нее Палатина, но было лень открывать глаза. Палатина уже неделю, если не дольше, проявляла раздражительность, и я к этому успел привыкнуть.

– Хватит спорить, – вмешалась лютнистка, не прерывая игры. – Вы не даете мне сосредоточиться.

– Ах, извини, Илессель, – процедила Палатина без всякого раскаяния в голосе.

Ответа не последовало, и мои мысли снова унеслись прочь, далеко от залитых солнцем берегов Лепидора.

Я знал, почему вспыльчива Палатина, все мы знали. Но винить в этом следовало меня за то, что я делал, а вернее, не делал. Она дергалась, требуя, чтобы мы уже ехали, я предпочитал ждать – и не делать ничего. И нельзя сказать, что я один такой был, потому что остальные тоже не спешили с отъездом.

Я никому не сказал, почему мы все еще здесь, почему мы так долго задерживаемся, когда уже ясно, что навсегда остаться в Лепидоре не получается. Я вел дела клана, пока мой отец медленно выздоравливал после отравления, и больше месяца это оправдание всех устраивало. Хотя мои спутницы понимали, что это – не настоящая причина, что никакая скучная канцелярская работа, как бы она ни была необходима клану, не требовала моего личного участия. Моя мать и первый советник справились бы с ней не хуже, и они бесконечно терпеливее меня.

– Могу я наконец узнать, будем ли мы действовать, когда здесь наступит зима? – спросила Палатина и ткнула меня пальцем в бок. Я возмущенно посмотрел на нее, на мгновение ослепленный ярким солнечным светом.

– Я не собираюсь уезжать только потому, что погода изменится.

– А когда? Когда звезды упадут с небес и океаны поднимутся, чтобы накрыть нас всех? Когда какой-нибудь жрец откроет рот и не помянет ересь? Или когда все остальные умрут от старости?

– Мы тебе уже сказали. Я не тронусь с места, пока не буду иметь представление, куда я еду.

– И чем пребывание в Лепидоре тебе поможет? Здесь нет ничего полезного, кроме той жалкой книги.

– И куда ты предлагаешь направиться?

– Про библиотеки ты не думал? В них целые горы книг, есть даже старые свитки, и если соскрести с них паутину, я уверена, они расскажут тебе то, что нужно.

– По-твоему, люди, которые пошли на все, лишь бы это спрятать, затем передумали и рассовали повсюду записки, говорящие: «Мы здесь»? Палатина, я знаю, ты терпеть не можешь безделья, но нельзя действовать наобум. Что, если инквизиция узнает? Если они завладеют им, это станет концом их разногласий.

– Почему нельзя просто сказать мне, чего именно ты ждешь? Разве я не заслуживаю такой малости? Разве мы все не заслуживаем? – Она посмотрела на остальных двух девушек, ища поддержки, и я тоже. Илессель сосредоточенно играла на лютне и будто вся ушла в музыку.

Равенна снова отложила книгу и устремила взгляд серьезных карих глаз сначала на меня, потом на Палатину.

– Ты кого-то ждешь? Кого-то конкретного? – спросила она. Я проглотил раздосадованное возражение и кивнул. Возможно, я не столь умно себя вел, как сам думал.

Палатина спрятала лицо в ладонях, как всегда наигрывая.

– Мы можем проторчать здесь целую вечность. Как я раньше не поняла? Я давно могла бы уплыть на одном из тех кораблей. Катан, Танаис может появиться только через много месяцев, и он никогда не бывает там, где нужен.

– Танаис сказал, что вернется, когда в Лепидоре наведут порядок.

– А тем временем он будет разбираться с восстанием какого-нибудь клана, или слишком активным жрецом, или чьим-то агентом, и каждый раз он будет по неделям застревать в захолустье.

– Ты бы отправилась в плавание, не посоветовавшись с океанографом? Пусть Танаис не появится, когда нам нужно, но он был там, когда судно исчезло. Если кто-нибудь знает, где оно, то это маршал.

– Что ж, флаг тебе в руки.

Палатина встала, пошла прочь вдоль берега и через минуту скрылась среди кедровых стволов.

– Она становится все невыносимее, – заметила Равенна, глядя ей вслед. – И она знает Танаиса лучше, чем ты.

– Это ничего не меняет. Нам все равно придется его ждать.

– Да знаю, знаю. Но что, если он не приедет? Хочешь застрять здесь на всю зиму, пока инквизиция плетет интриги? Пусть мы одержали победу в Лепидоре, но Сфера очень не любит проигрывать. Оставаясь здесь, мы снова привлечем ее внимание. Лучше всего двигаться дальше.

В ветвях кедра над нами что-то зашуршало – голубь небось, чтоб его черти взяли. Лютня Илессель продолжала играть, и ей вторил хор цикад.

– Начать действия против нас – это значит объявить, что все случившееся не было просто делом нескольких отступников. Тогда люди задумаются, что же случилось.

– Это и так уже все знают, Катан. А фундаменталисты никогда не забывают поражения.

– Кажется, никто вообще поражений не забывает.

– Если это включает наших союзников, тогда почему так мрачно?

Она взяла меня за руку и снова потянулась к книге, но в этот момент послышался резкий треск. Вторая охапка кедровых веток упала на нас обоих, сопровождаемая градом шишек.

– Джерий!

Я замотал головой, вытряхивая из волос кусочки коры, пока Равенна смахивала с себя иголки. Подняв глаза, я увидел ухмыляющееся лицо моего брата, любующегося на нас сверху.

– Ага, я! – торжествующе сказал мальчишка.

Этот маленький озорник сидел на третьей или четвертой ветке и знал, что нам до него не дотянуться, но не успел он больше ничего сказать, как справа от меня раздался придушенный крик.

– Ах, ты негодник… да мне в жизни не вытащить из лютни весь этот мусор!

Задержавшись проверить, что ее драгоценный инструмент не пострадал, Илессель вскочила на ноги, обежала дерево, и тотчас торжествующая ухмылка моего брата сменилась возмущенным воплем: лютнистка вскарабкалась к нему так же легко, как если бы она гуляла по пляжу. Я так и не знаю, где Илессель научилась орудовать отмычками или взбираться на стены и деревья, как простые смертные поднимаются по лестницам, но ее умения не раз оказывались полезными.

– Джерий уверен, что взрослые не умеют лазить по деревьям, – прошептал я Равенне. – Кажется, он больше этого делать не станет.

– Надеюсь, – ответила девушка, стряхивая с себя пыль. – Ты похож на пугало.

– Кто бы говорил. Но этот первобытный вид тебе идет, особенно та ветка в волосах.

Руки Равенны взлетели к ее черным кудрям, прежде чем она увидела мою ухмылку и поняла, что никакой ветки нет.

– Если бы я не знала, то сказала бы, что ты и впрямь родственник Джерия. – В глазах Равенны внезапно появилась грусть, и я вспомнил, что она как-то упоминала о своем младшем брате, убитом приспешниками инквизиции, кровожадными воинами-фанатиками, которые называют себя «сакри» – посвященными, или Святыми воинами. Святые они или нет, они несомненно благочестивы. Благочестивы в своей рьяной преданности религии кровопролития.

Непрерывный поток протестов и извинений шел теперь откуда-то из ветвей кедра. Эти вопли усилились, когда Илессель вновь появилась из-за ствола, крепко держа моего братца за руку.

– Что будем с ним делать? – спросила она меня, стараясь подавить улыбку. Казалось, Илессель органически не способна ни на кого сердиться дольше минуты – за исключением хэйлеттитов. Она ненавидела весь их народ лютой ненавистью, и я догадывался, что эта ненависть как-то связана с ее способностями артистки-эскапистки. Но Илессель никогда об этом не говорила, а мы не спрашивали.

– Можно его окунуть, – предложил я, указывая вниз, на пляж.

– У меня есть идея получше, – заявила Равенна и, подойдя к Илессель, зашептала ей на ухо. Подслушивающий Джерий протестующе взвыл.

– Я принес новости! – закричал он, стараясь привлечь всеобщее внимание. – Но ничего не скажу, если вы меня не отпустите.

– Ладно, тогда отпустим, – согласилась Илессель и, наклонившись, сгребла горсть коры и хвойных иголок. Рассыпав их по волосам Джерия, она отпустила его руку. – Ну и что за новости?

Джерий бросил на нее сердитый взгляд и выпрямился, тряся головой.

– Важные люди прибыли из важного места с важным сообщением.

– Море все еще тут, внизу, – напомнила Илессель, но Джерий ее уже раскусил.

– Огромная манта, – объявил Джерий. – Из Фарассы, с тем белокурым здоровяком Кэнадратом. Он говорит, что у него есть новости из Танета, и вид у него был не очень довольный. Да, и с ним Кортьерес.

– Хэйлеттиты, – сразу сказала Илессель и сунула лютню в дорожный кожаный чехол.

Мы с Равенной переглянулись, и она слегка кивнула. Нас обоих посетила одна и та же мысль.

– Теперь вы будете хмуриться всю дорогу, – посетовал Джерий с нетерпимостью семилетки к проблемам, которые его не касаются.

– Нет, не будем, – пообещал я, выдавливая улыбку. Джерий весело болтал, пока мы спускались по тропинке на пляж – самый короткий путь обратно в Лепидор. Имелась приличная грунтовая дорога, идущая через кедровник к большаку, по которому возят лес, но она извивалась, обходя препятствия, и огибала склон невысокого холма, а мы не хотели терять времени. Я решил, что Палатина вернулась в город, так как не было видно, чтобы она сидела на краю десятифутового утеса – фактически дамбы, – который отделял лес от пляжа.

Вскоре на другой стороне широкой лагуны показался город. Каменные здания в его стенах все еще кое-где стояли в лесах, и многих садов на крышах не хватало. Это было наследие шторма, который мы обрушили на Лепидор больше месяца назад, чтобы, как это ни смешно, попытаться защитить город. Но самые большие повреждения были устранены: стены уже укрепили, и строительство надстройки над воротами между Дворцовым кварталом и Портовым шло полным ходом.

Всю дорогу мои мысли вертелись вокруг новостей Джерия, особенно той, о приезде Олтана Кэнадрата. Мы лишь немного знали его и его Дом, познакомившись с месяц назад, когда они привели нам на выручку свои войска. И хотя мы вознаградили их за помощь, они по-прежнему оставались более или менее неизвестной величиной. Зачем же сын лорда Кэнадрата проделал весь этот путь, чтобы доставить плохие вести?

Мы вошли в город через задние ворота в Дворцовом квартале, подойти к которым можно лишь по деревянной дорожке, проложенной под стенами. Она всегда была повреждена волнами и штормами, но никто никогда не предлагал заменить ее каменной: это дало бы врагам свободный путь в город.

Морские пехотинцы, охраняющие задние ворота, с любопытством посмотрели на нас, когда мы приблизились.

– Принимали пылевую ванну, эсграф? – спросил один из них, скользнув взглядом по волосам Равенны.

– Мой брат возомнил себя садовником, – ответил я, прежде чем пехотинец успел сказать что-нибудь двусмысленное. – К сожалению, он не потрудился глянуть, что за дерево он стрижет.

– Тогда приходи, подрежешь мою оливу. Она огромная, тебе хватит работы на неделю, – предложил Джерию другой стражник, и его бородатое лицо раскололось в широкой усмешке. – Доброго вам дня.

Задние ворота вели на узкую улочку в двух шагах от. дворца. Все двери домов были распахнуты из-за жары, и два старика, играющие в карты в тени узкой колоннады, приветствовали нас, когда мы проходили мимо. Здесь, в городе, было прохладнее, его заслоняли от солнца трех– и четырехэтажные здания и выстиранное белье, развешенное поперек улицы на веревках и шестах. И повсюду слышался мягкий плеск фонтанчиков в нишах и на углах улиц. Некогда эти фонтаны были основным источником воды для города, но с тех пор, как идея водопровода – быстро воплотившаяся в реальность – достигла Лепидора около пятидесяти лет назад, их главным назначением стало освежать воздух летом.

Еще два морпеха, дежурившие на воротах дворца, махнули нам, пропуская всех в побеленный задний дворик. После вторжения режим охраны усилили, но меня проверять все равно не надо было. Как и дома, дворцовые ворота покрывали строительные леса, и двери были еще не закончены. Деревянные баррикады возводились и шумно сносились в сумерки и на заре.

– Пришли, наконец! – раздался голос Палатины. Она стояла на галерее наверху лестницы, поднимающейся по правой стене. – Ты что это вытворяла, Равенна? Пыталась покрасить волосы?

– Это все Джерий, – сказал я, когда мой брат понесся наверх впереди нас.

Мой отец и его гости в приемной зале, сообщила нам Палатина. Она озабоченно хмурилась, но выглядела более оживленной, чем за все последние дни. Мы с Равенной, как смогли, вытрясли пыль из волос, используя вместо зеркала полированное бронзовое блюдо.

– Ну сколько можно прихорашиваться! – в конце концов не выдержала Палатина. – Кто является без предупреждения, не ждет от хозяев безупречного вида.

Я бы не беспокоился, если бы это был просто Кортьерес, старинный друг моего отца, но с Кэнадратом я встречался только один раз. И тогда я не произвел хорошего впечатления: весь в синяках, с ввалившимися глазами и в длинной мантии, скрывающей багровые следы на руках и ногах. Сейчас я выглядел определенно лучше.

У двери в приемную залу ждал слуга, и он объявил нас без всяких формальностей.

– А, вот и вы! – воскликнул отец, отрываясь от разговора с двумя гостями.

– Приветствую вас, эсграф Катан, – сказал один из гостей, делая обычный церемонный поклон человеку равного положения. – Рад видеть вас в добром здравии.

Я поклонился в ответ, абсурдно сознавая, что все они трое намного выше меня. Олтан Кэнадрат, который приветствовал меня, имел светлую кожу и белокурые волосы, редкие на любом континенте, не говоря уже об экваториальном Танете. Моя вторая встреча с ним лишь подтвердила мое впечатление, что этот человек занимается не своим делом. С его гладкой бородой и усами и таким богатырским сложением ему следовало быть северным пиратом, из тех, что скитались по Архипелагу в былые времена, селясь в ныне исчезнувших первобытных лесах Тьюра.

– Он прав, Катан, – с дружеской улыбкой заметил Кортьерес. – В последнюю нашу встречу ты выглядел ужасно.

Приветствия закончились, Палатина раздала напитки, и Олтан сообщил нам с Равенной свои новости.

– Хэйлеттиты захватили Юкхаа и заняли Дельту, – без обиняков сказал он. – Теперь мы потеряли все материковые территории, и тридцать тысяч хэйлеттских солдат расположились лагерем у нас под носом.

– Танет есть Танет – все торговые лорды носятся с высунутыми языками, стараясь раздобыть товары, пользующиеся у хэйлеттитов спросом, – язвительно заметил Кортьерес.

С виду походя на медведя, он отличался острым умом и обычно был гораздо тактичнее моего отца. Олтан не обиделся на этот выпад.

– Боюсь, граф прав. Мы с лордом Барка настаивали на военной акции, но другие Дома не расположены нарушать то, что они считают новым статус-кво.

На минуту в зале воцарилась тишина. Любой человек с каплей здравого смысла понимал, насколько это плохая новость. Пусть Танет – торговый город на островах, но он все равно очень близко к материку, а армия хэйлеттитов пока что оказывалась непобедимой. Будущее Л епидора, как и будущее большинства других кланов, зависит от свободного Танета, управляемого торговыми лордами. Он не сможет оставаться торговым центром под военным правлением хэйлеттитов, особенно если они последуют своей обычной политике разграбления захваченных городов. От моего хорошего настроения не осталось и следа.

– Они вообще ничего не делают? – поинтересовалась Равенна.

Олтан покачал головой.

– Совершенно ничего. Конечно, Совет Десяти направил протест королю королей, но это пустая трата чернил.

– Хэйлеттиты готовятся штурмовать город?

– Еще нет, – ответил Олтан. – У них по-прежнему нет флота. Они могут затруднить нам жизнь, но больше ничего. Пока.

И тут я понял, почему наследник Кэнадрата, одного из крупнейших Домов в Танете, проделал весь этот путь на север. Лепидор владеет самыми крупными месторождениями железа в Океании, а скоро станет еще и крупнейшим производителем оружия. Олтан хотел добиться, чтобы наше оружие не шло хэйлеттитам.

– Это что-нибудь меняет? – спросил я отца.

Он снова облачился в просторную зеленую мантию, которая некогда была парадной и знала лучшие дни. Клан не должен видеть, сколько вреда причинил яд, считал отец, и носил эту мантию, чтобы создать впечатление, будто он не истощен. Почти все знали обратное, но никто ничего не говорил. Знаменитые целители Кортьереса заверили нас, что со временем отец восстановит потерянный вес.

– Перспективы торговли оружием становятся для нас сомнительными, – ответил он. – Поскольку оружие, отправленное в Танет, может оказаться в нежелательных для нас руках, поставка его туда начинает выглядеть не такой уж хорошей идеей.

«В нежелательных для нас руках». Отец говорил не только о хэйлеттитах. Да, они представляют непосредственную угрозу, но за ними стоят жрецы – Сфера с ее мечтами о священных походах и крови. Сфера уже пыталась захватить Лепидор по той же самой причине – чтобы производить оружие для нового похода. После всего, что мы пережили, продавать оружие ее союзникам мы ни за что не станем.

И как выяснилось, Дом Кэнадрата разбогател, торгуя оружием на Архипелаге, в том самом месте, которое Сфера хочет очистить святым огнем и инквизицией.

– Значит, вы хотите продавать его куда-то в другое место? – спросила Равенна.

– Об этом надо будет поговорить с Гамилькаром, потому что он зарабатывает, ввозя наше железо и оружие в Танет. – Гамилькар был нашим официальным танетским партнером, с кем мы подписали контракт на поставку железа. И человеком, который всем нам спас жизнь во время вторжения. – Но если на Архипелаге есть рынок сбыта…

Продавать оружие, чтобы убивать сакри, – это другое дело. Я увидел легкую улыбку Равенны. Для нее они были палачами, истребившими ее семью. Даже не людьми.

– У меня есть еще информация, возможно, она покажется вам полезной, – сказал Олтан. – Касающаяся двух жрецов, которые уцелели после попытки совершить здесь переворот. Аварх Мидий и… Сархаддон, кажется, так его зовут.

Я навострил уши. Эти жрецы были единственными уцелевшими из войска Сферы, которое попыталось завладеть Лепидором, и их судьба была бы хорошим индикатором ее реакции.

– Продолжай, – ровно сказал отец.

– Они вернулись в Священный город, где их лично принял Премьер Лечеззар.

Этот прием не мог быть приятным. Лечеззар, прозванный Адским Поваром, был весьма склонен обвинять подчиненных в союзе с еретиками, когда они терпели неудачу. Но следующие слова Олтана опровергли мое предположение:

– Сархаддона повысили до инквизитора и послали на Архипелаг. Генерал-инквизитор уже там, с приказом подавлять в Калатаре любые мысли о независимости.

– Им всегда мало, – печально молвила Равенна. – Они убили целое поколение, но этого было мало. Они завладели страной, но этого было мало. Люди, которых они пытают и сжигают, – это те, кто учит калатарцев и кто хранит историю династий.

– Прости, я не сразу догадался, – сочувственно отозвался Олтан. – В прошлую нашу встречу я принял тебя за фетийку, но, увидев тебя сейчас, я должен был понять свою ошибку. Ни одна коренная фетийка не могла бы выглядеть так, как ты.

Кэнадрат прав, подумал я, когда Равенна тускло улыбнулась, и ее поднявшееся было настроение оказалось вновь испорчено его новостью. В течение многих лет Равенна выпрямляла свои от природы вьющиеся черные волосы, терпела раздражение измененных глаз и проводила как можно больше времени на открытом воздухе, чтобы сделать темнее свою кожу, бледную для кала-тарки. Она выглядела почти как фетийка, но из-за карих глаз и массы черных кудрей ее уже никто за фетийку не принял бы.

– А что Мидий? – спросил Кортьерес.

– Ему дали пост на Архипелаге, точно не знаю какой. Не думаю, что очень важный, но все равно он будет в центре событий.

– Но почему Лечеззар дает им еще один шанс? – удивилась Палатина. – У него же полно других кандидатур.

– Не думаю, что их действительно полно, – возразил мой отец. – Сархаддон исключительно умен, хотя редко показывал это, когда был здесь послушником. Очевидно, он фанатично предан их делу, а Лечеззар не глупец. Они потерпели здесь поражение не по вине Сархаддона. Что касается Мидия, он родом из влиятельной хэйлеттской семьи. Почти непотопляем, представитель старого дворянства в Сфере. Это может тормозить его карьерный рост, но когда-нибудь он все равно станет экзархом.

Даже думать было противно, что этот высокомерный хам поднимется до одного из самых высоких постов на службе Рантаса. Будь я даже согласен с их учением, все равно не стал бы иметь дело со Сферой, возглавляемой людьми вроде Мидия и Лечеззара.

– Мы знаем, что он хотел устроить новый Священный Поход, – заговорила Палатина, играя с бокалом. – Поскольку мы сорвали его планы, ему придется ударить по Архипелагу каким-то другим способом, и инквизиция – лучший из них. Для него, – добавила она, увидев выражение на лице Равенны.

Я даже представить себе не мог, что она должна была чувствовать, видя как сакри, правящие ее страной со времен последнего Священного Похода, вот уже почти четверть века, методично разрывают ее на части.

Равенна родилась через пару лет после тех событий и никогда не знала свободного Калатара. Она унаследовала титул фараона от своего деда, сожженного во время того Похода, но этот титул не более чем пустое, издевательское напоминание об утерянном. Я посочувствовал Равенне. По мне, быть наследником и так несладко, даже без необходимости выдерживать мучения, через которые прошел Калатар.

– Мы в состоянии помочь, – заявил отец, устремляя пристальный взгляд на Олтана. – Если договоримся о пути для оружия, который пойдет в обход Танета прямо на Архипелаг, то обратными рейсами мы смогли бы незаметно вывозить людей.

Наследник Кэнадрата явно засомневался:

– Великие дома должны быть осторожны, чтобы не вовлечься в контрабанду… – начал он, но Кортьерес его перебил:

– Если те люди, которым вы хотите продавать оружие, гниют в тюрьмах Сферы, никто не даст вам денег. Если существует организованное сопротивление снаружи, тогда другое дело.

– Я тоже так полагаю, – поддержал его Олтан, все еще сомневаясь. – Только вот если мы попадемся, конец нашей коммерческой репутаций. Закон запрещает ввозить оружие в Калатар под страхом отлучения, поэтому нам придется найти посредника – третью страну. Но первый шаг – это изложить наше предложение лорду Барка.

Глава 2

«Целый день потратили на согласование кучи торговых мелочей, дай бог, чтобы хоть с пользой», – подумал я, стоя в зале ожидания подводной гавани Лепидора, пока манта Кэнадрата, увозящая наших гостей, отваливала от причального портала. Пройдет не меньше трех недель, пока мы получим ответ, а скорее всего – скорректированное предложение для дальнейшего обсуждения.

Следующий день после прибытия Олтана, последний день лета, я провел в душном кабинете отца, продираясь сквозь сложности торговли Великого дома, Я никогда не был силен в арифметике, и к тому времени, когда мой отец призвал на помощь своего первого советника, дородного Атека, чтобы рассчитать размеры прибыли и проценты на взятки, я почти спал.

Но мне предстоит когда-нибудь стать графом Лепидора, поэтому я изо всех сил старался следить за числами, которые Атек строчил на обрывках пергамента, и не позволял себе смотреть на гладкое, манящее синее море. На самом деле, это и значит быть графом – или любого рода правителем, – и я вынужден был признать, что мне это так же ненавистно, как чувство, что все вокруг ждут от меня решений. Конечно, это приятное чувство, когда все идет хорошо и нет необходимости делать трудный выбор, но во время вторжения Сферы я испытал самые худшие стороны положения лидера, и с меня хватило.

Хотя мой отец быстро шел на поправку, он был не в состоянии целый день выдерживать темп Олтана, и после обеда переговоры со стороны Лепидора вел я. Ради своего клана я не мог уступать, пока мы не сходились на том, что удовлетворяло всех. На закате, когда по западному небосклону от горизонта до горизонта разлилось небывалое красновато-золотое сияние, я понял, что зима уже пришла, и сослался на клановые обязанности, чтобы последний раз поплавать в море, еще теплом после дневной жары. Главы кланов так не поступают, и я чувствовал, что подвожу своего отца, но кто знает, когда мне снова представится такая возможность?

Не было времени уходить далеко от города, иначе мне пришлось бы возвращаться в темноте, поэтому я прошел немного вдоль берега к пляжу под тем косогором, где мы сидели днем.

Сбрасывая с себя тунику в странном, жутком зареве, я посмотрел на море. Солнце висело пылающим оранжевым шаром в поразительном небе медного цвета, заливая город и береговую линию призрачным, почти апокалиптическим светом. Лес позади меня стоял безмолвен, и моя гротескно растянутая тень казалась изможденным призраком на фоне деревьев и золотого песка.

Но самым необычным было море. Из красок этого эффектного заката волнистая поверхность океана выбрала для себя густой кроваво-красный цвет.

– Море цвета красного вина, – промолвил я, не сознавая, что говорю вслух, пока не услышал ответ.

– Я думала о том же, – сказала Равенна, сидевшая в тени скалы. Когда она встала, мы старались смотреть лишь на лица друг друга.

Фетийский поэт Этелос жил почти шестьсот лет назад, но, судя по его стихам, он созерцал похожий закат на некоем древнем острове еще до того, как человечество ступило на берега Океании.

– Я никогда не видел ничего подобного, – сказал я, показывая на панораму неба и моря.

– Я тоже. – Равенна спустилась на пляж и встала рядом, и еще одна длинная тень упала на песок. – Даже в начале зимы, когда закаты всегда удивительны. Все-таки странно, что эти цвета, так любимые Сферой, могут казаться такими красивыми. Сфера поганит все, к чему прикасается. Все, кроме закатов. Почему так?

– Закаты были здесь задолго до Сферы и останутся здесь, когда о ней давно забудут.

– Я завидую людям, которые будут любоваться подобным чудом, знать не зная о ереси и инквизиторах.

– Мы никогда не сможем о них забыть, – вздохнул я, – но я тебе обещаю: когда-нибудь мы будем смотреть на такой закат из Дворца Моря в Санкции, как древние иерархи.

Равенна воззрилась на меня, затаив дыхание, потом озадаченно покачала головой.

– Ты сейчас одной фразой сказал очень многое.

На самом деле, так и было, и кое-что из сказанного я сам понял лишь спустя много времени. Мое обещание казалось странным, но мы оба знали, что оно означает. Санкция, древний священный город Аквасильвы, исчез, когда Сфера пришла к власти. Никто из нас не сможет в него войти, пока Сфера не сгинет, если история его исчезновения верна. Двести лет его было не видно и не слышно, и это самый ясный показатель, что причина определена правильно.

Но гибель Сферы – еще не все, и если бы я знал будущее, я бы никогда не дал такого обещания. Равенна была мудрее меня и уже поняла то, чего я не увидел в своей слепоте. И никто из нас двоих не упомянул тогда о значении, которое имел ритуал наблюдения заката для самих иерархов.

– Поплыли? – спросила Равенна, нарушив молчание.

Мы поплыли, наслаждаясь теплом темной воды, пока солнечный шар совсем не исчез, и лишь пурпурная заря осталась на западном небосклоне, загороженная синими силуэтами туч. Не возвращаясь к сказанному, мы натянули туники на еще мокрые тела и вернулись во дворец.


На следующее утро вершины гор скрыл непроницаемый слой низких облаков, и в воздухе повеяло резким холодом. Зима теперь стала похожа на зиму, хотя так было не всегда. Это теперь существовал абсолютный разрыв между зимой и летом, граница, которую мы переходили в конце каждого года. После этой даты налетал первый шторм, а с ним начиналась штормовая полоса, длившаяся обычно несколько месяцев. Треть каждого года с разницей в несколько недель. Только Сфера, с ее способностью контролировать и «видеть» погоду сверху, знала, почему это происходит, и конечно, не в ее интересах было кому-нибудь рассказывать.

Я еще несколько минут смотрел из зала ожидания подводной гавани, как манта Кэнадрата скользит во мрак легкими, неторопливыми ударами своих огромных крыльев. Только когда вода полностью поглотила ее, я повернулся и отпустил двух сопровождавших меня морпехов. Во дворце меня ждала работа, но эскорт уже не был нужен.

Одно хорошо в зиме, размышлял я, взбираясь по лестнице в свой кабинет во дворце: не так обидно торчать в четырех стенах. Снаружи нечего было делать, кроме как когда шел снег, и та новизна вскоре прошла, когда холод просочился под мою одежду. Я не был океанином по рождению и никогда не чувствовал себя счастливым в холоде. Одного года на Архипелаге, где никогда не бывает снега, хватило, чтобы убедиться: я совсем по нему не скучаю.

Мой отец отдал мне этот кабинет много лет назад, и с тех пор я изредка пользовался им, но за последние недели свыкся с ним, как черепаха с панцирем. Кто-то из слуг уже разжег камин, и от приятного тепла комната стала гостеприимной и желанной – чего не скажешь о документах на письменном столе.

Я уселся в кресло и взял верхний лист – при виде размашистого почерка Палатины во мне проснулся интерес. Что это такое, я понял не сразу. Вчера, во время перерыва в переговорах, я сказал Палатине, что нам пригодятся ее суждения о Фетии. Очевидно, она приняла эту идею близко к сердцу, потому что передо мной лежали две страницы, озаглавленные «Коммерция в Фетии». Первым пунктом, несколько раз подчеркнутым, значилось «Фетией правит император», за этим следовало так же подчеркнутое «Фе-тийцы ненавидят танетян».

Некоторые из ее слов только шифровальщик мог бы разобрать, но я догадался по смыслу фразы. Дойдя до конца, я откинулся на спинку кресла и уставился на доклад, спрашивая себя: а так ли удачно было наше предложение? Нет другого логичного места для продажи оружия калатарским диссидентам: Фетия расположена посередине, нейтральна, и в ней, как в Танете, можно покупать или продавать абсолютно все.

С другой стороны, Палатина указала на ряд очевидных отрицательных моментов. Фетийские кланы всячески осложняли жизнь танетян, пытающихся торговать. Многие из этих кланов держались крайнего изоляционизма и протекционизма, вели жесточайшую конкурентную борьбу. Кланы вроде родного клана Палатины принадлежали к другому концу спектра: были свирепыми завоевателями и империалистами при всей их приверженности к республиканскому строю.

А Селерианский Эластр, легендарная фетийская столица… всевышние боги! Палатина написала такое, что не укладывалось у меня в голове. Не может быть, чтобы она не преувеличила, уж не знаю зачем. Ведь невозможно быть президентом клана и проводить на вечеринках три ночи из каждых четырех? А что до упомянутых ею оргий, то это больше смахивает на описание порочного города Мэлайры в «Книге Рантаса», якобы разрушенного гневом богов сотни лет назад.

Надо было спросить ее об этом прямо. Я позвонил в колокольчик, и через несколько мгновений один из моих младших кузенов, который сегодня дежурил, появился в дверях.

– Ты не мог бы найти Палатину и попросить ее прийти, как только ей будет удобно?

Он кивнул и снова исчез. Я бы предпочел сам найти девушку, посылать гонца казалось как-то невежливо. Но я знал, что если отправлюсь ее искать, то не вернусь к работе до вечера.

Палатина появилась где-то через полчаса, когда я рассматривал просьбу из городка Джесрадена о выделении дополнительных средств клана: клановый десятник хотел ввести в действие новую гидросистему, поскольку старые трубы разваливаются на части. Из этого следовало, что фарасские подрядчики, которые их монтировали, сделали некачественную работу. Нет смысла нанимать тех же самых – мне придется выяснить, какая группа этим занималась. О Стихии, как это скучно!

– Катан?

Я поднял голову, вздыхая с облегчением, и отложил в сторону петицию из Джесрадена. Это может подождать, никто не собирается укладывать новые трубы зимой.

– Надеюсь, я не оторвал тебя от важных дел? Ты, наверное, занимаешься чем-то куда более насущным, чем я.

– Ты хочешь поговорить о Фетии, – изрекла Палатина, обходя стол, чтобы сесть рядом со мной. Девушка не выглядела озябшей, значит, она не была на улице. Наверняка пришла сразу же, потому что скучала. Ее можно понять.

– Я прочел твой доклад, но кое-что в нем…

– …кажется невероятным. Увы, все это правда. – Она подтащила стул из угла, и я оттолкнул от стола свое кресло, чтобы освободить больше места, свирепо пиная при этом стол.

– Ты шутишь! Даже президент Декарис и его бордель?

– Катан, в некоторых вопросах ты по-прежнему наивный провинциал. Фетия разваливается, а когда все катится под откос, как там, люди начинают вести себя очень странно.

– Но если все это… – я извлек ее доклад из кучи бумаг, – правда, то как получается, что Фетийская империя до сих пор так могущественна?

Палатина ответила не сразу, задумчиво глядя вдаль.

– У Фетии есть две стороны. Да, есть вещи, которые я написала и которые тебя беспокоят. Кланы ни о чем особо не заботятся, кроме престижа и хорошей жизни. Не все из них, конечно, – добавила она, имея в виду свой собственный клан, воинов Кантени. – Все это в Фетии можно увидеть в больших городах и Селерианском Эластре. Но ты забываешь, что фетийцы – лучшие моряки в мире. Мы оба фетийцы, ты и я, и никто из нас двоих не счастлив вдали от моря. Для тебя море – не только корабли, но все знают, что в мореплавании фетийцам нет равных.

И это бесспорная истина, хотя танетские шкиперы и кэмбресские адмиралы утверждают иное. Остальной мир рассматривает океан как проезжую дорогу и торговый тракт, а также обширную природную рыбную ферму, но для фетийцев океан – это нечто большее. Не бог или богиня, и не огромный живой организм, как верили полумифические эксилы, но больше* чем проезжая дорога и рыбный садок. И именно фетийцы основали Океанографическую гильдию.

– Так ты говоришь, что это флот поддерживает их могущество?

– Флот и император.

Этой темы она до сих пор избегала. В докладе не было никакого упоминания об Оросии, что меня заинтриговало. Как можно писать о коммерции в Фетии, не упоминая человека, который – хотя бы номинально – обладает большей властью, чем любой другой властитель на Аквасильве? Даже кэмбрессцы боятся открыто противоречить императору, хотя ревниво следят, чтобы не попасть даже в тень вассальной зависимости от Фетии.

– Ты оставила его напоследок.

Палатина кивнула.

– Он опаснее всех прочих, вместе взятых.

– Что он собой представляет? Как человек, я имею в виду.

– Вероятно, он самый блестящий император за всю нашу историю. Когда ты с ним говоришь, ты чувствуешь, что он всегда опережает тебя на несколько шагов. Разумеется, Оросий играет в шахматы, и он никогда не проигрывает. Но он бессердечный, холодный, безжалостный – и все прочее в том же роде. Оросий – неподходящий правитель для Фетии, потому что хочет быть абсолютным монархом, а мы ему не позволим.

– Я думал, в этом весь смысл императорской власти?

– Не нашего императора, – заявила Палатина с оттенком гордости. – В Фетии император – или императрица, у нас их было несколько – не то же самое, что например, хэйлеттский царь царей. Оросий не может казнить человека без суда или издавать указы, какие ему захочется. Фактически, – девушка помолчала, сжав кулаки, словно концентрировалась на чем-то неуловимом, – он вообще не император. Он командует флотом и руководит ассамблеей кланов. Но все законы принимают они – Оросий просто их уравновешивает. Без него кланы воевали бы все время. При нем мы воюем только время от времени. Оросий хочет большего. Он хочет править сам – и он хочет вернуть старую империю. Но поскольку большинство кланов сильно дезорганизованы, Оросий ничего не может добиться и потому обращается за помощью к Сфере.

Что было самой серьезной проблемой. Мегаломаньяк на фетийском троне – не слишком большая беда, учитывая ослабленное состояние империи, но если он действует рука об руку со Сферой, то это меняет дело.

– Отец сказал мне, что он под башмаком экзарха, и говорил что-то о его болезни.

Экзархи были властителями Сферы, которые повиновались только четырем Премьерам – а в некоторых случаях не подчинялись даже им. Экзарх Архипелага, неизменно гнусный тип, правил своими обширными духовными территориями как светской империей с тех пор, как Священный Поход оставил на Архипелаге вакуум власти. Экзарх Фетии, хоть и не столь могущественный, тоже обладал огромной властью, равной власти короля моего собственного континента Океании.

– Отчасти это так, – подтвердила Палатина. – В тринадцать лет Оросий тяжело заболел, и эта болезнь его изменила. Иногда у него бывают головные боли, от которых он теряет сознание и по несколько дней не появляется на людях. Радуйся, что ты не на его месте, иначе у тебя были бы те же проблемы.

Я не хотел, чтобы девушка напоминала мне об этом. Мы оба были кровными родственниками Оросия: Палатина была его двоюродной сестрой, а я, вероятно, двоюродным братом, хотя я еще не был уверен. И хотя я никогда не признавался в этом, эта мысль меня ужасала. Если император или Сфера когда-нибудь узнают, кто я такой, я и глазом не успею моргнуть, как снова окажусь на костре, и на этот раз поблизости не будет никаких торговых лордов, чтобы мне помочь. Оросий уже пытался убить Палатину, а она – женщина, и потому куда меньшая угроза в глазах Сферы. И что касается болезни – я мог это вспомнить, потому что сам болел в том же самом возрасте.

– Но насколько сильно на него влияние экзарха?

– По обстоятельствам. – Палатина откинулась на спинку стула, поправляя складку своей толстой зимней туники. – Когда император болен, экзарх фактически всем распоряжается, а в остальное время Оросий полагается на него, как на Первого советника. Есть еще человек по имени Заратек, который руководит секретной службой. Эти двое и Танаис – единственные люди, которым он доверяет.

Мы далеко ушли от первоначальной темы – коммерции в Фетии, – но я не возражал. Танаис обещал открыть тайну моего происхождения, когда вернется, и в основном ради этой информации я откладывал наш отъезд. Если повезет, Сфера не узнает о существовании еще одного кузена Оросия.

Одно меня озадачивало: как люди могли с самого начала потерять мой след? Я знал, что я урожденный Тар'конантур, член императорского клана, что на свет я появился в Фетии, и что по некой причине тогдашний канцлер империи похитил меня, когда мне было несколько часов от роду. Никакие поиски тогда не велись – очевидно, весь этот инцидент был как-то замят. Но зачем вообще было идти на все эти хлопоты?

– Если мы будем продавать оружие в Селерианском Эластре, империя узнает? – спросил я, резко меняя тему. По какой-то причине мне больше не хотелось говорить об императоре.

– Селерианский Эластр – очень космополитичный город, – ответила Палатина. – Там меньше людей, чем в Танете, но он расположен на более крупном острове. Очень трудно проследить, кто что делает, и если нас не будут искать…

– Танетских торговцев, продающих оружие в фетийской столице? Вряд ли мы будем заметны.

Палатина игнорировала мой сарказм. Окна слегка задребезжали под порывом ветра. Взглянув на небо, я увидел вместо сплошной серой облачности рваные тучи, несущиеся на запад, к морю. Они приобрели более темный оттенок, почти фиолетовый; стало быть, шторм. Один Рантас знает, сколько он продлится.

– Думаю, вам придется подписать соглашение с фетийским кланом. Не с одним из главных, вроде моего, а с маленьким. Откуда-нибудь с окраины, у которого мало коммерческих интересов. Лучше бы со старшим кланом, но все они слишком ненавидят танетян. Это единственное, в чем они согласны.

– Такой договор не покажется странным?

Я нацарапал несколько слов в конце ее доклада, чтобы не забыть.

– Нет, подобное уже бывало.

– Ты можешь кого-нибудь рекомендовать?

– Я могу подать тебе идею, – сказала она и поежилась, как от холода. – Но Кэнадрат будет полезнее. С тех пор как я уехала, обстоятельства могли измениться. А почему здесь так холодно?

С преувеличенным вздохом я встал и пошел к вентилю обогревателя. Зимой и во время штормов дворец отапливался горячей водой, пущенной по трубам вокруг каждой комнаты. В подвале есть печь, работающая на огненном дереве, которая нагревает эту воду; содержать ее дорого, но необходимо, учитывая морозы в середине зимы.

Открыв вентиль чуть сильнее, я вернулся на свое место. Интересно, каково жить там, где теплее? В Архипелаге и Фетии не бывает суровых зим, одним Стихиям ведомо почему. Да, здесь холоднее, и очень мало солнца. Но на Архипелаге сейчас сезон муссонов, когда каждый день идет дождь, иногда по несколько, недель кряду. Что касается меня, то любые муссоны неизмеримо предпочтительнее стужи и сугробов величиной с дом.

– Поезжай и поживи немного в Фетии, и ты увидишь, что такое цивилизованный климат, – посоветовала Палатина.

– Хочешь, чтобы я утонул под дождем?

Я встал на защиту Лепидора, несмотря на мои личные ощущения. Здесь мой дом, и хотя я острее чувствовал холод из-за своей фетийской крови, я уже привык к этому климату.

– Я думала, тебе нравится быть мокрым.

– Есть маленькая разница между плаванием в море и плаванием по улице, – парировал я.

Палатина ухмыльнулась:

– Тебе бы понравилось. Я уверена, в тебе есть что-то от тюленя – ни у кого больше нет такого пристрастия к океану.

– И ты еще утверждала, что все фетийцы связаны с морем. Берегись, не то заговоришь как танетянка.

– Я предпочитаю Танет, – ответила Палатина, снова вдруг посерьезнев. Я понял это, потому что она начала играть с карандашом, водя им вверх и вниз по краю стола. – Танет растет, он куда-то движется. Достаточно послушать речи Олтана, чтобы это увидеть. Кэнадрат – большой Дом, с надежными торговыми маршрутами и кучей денег. Они могли бы спокойно сидеть и плевать в потолок, пока денежки текут к ним рекой, а всю энергию направить на то, чтобы попасть в Совет Десяти. Вместо этого, поскольку им хватает ума заранее видеть проблему, они задумывают рискованное новое предприятие. И с Домом Барка, который они едва знают. Будь на их месте фетийцы, они бы так не поступили. Они бы прикончили своих конкурентов, всадив им нож в спину, но палец о палец не ударили бы, чтобы попробовать начать что-то новое. Фетия живет за счет прошлой славы, и никого это не волнует.

Палатина зло скрутила карандаш. Тот выскочил из ее пальцев и, пролетев через всю комнату, ударился о тяжелые зимние портьеры. На лице девушки появилось виноватое выражение, когда она встала, чтобы его поднять.

– Но почему?

Палатина говорила о Фетии всего несколько раз, и я до сих пор не понял, что стало причиной упадка.

– Ты ничего не принимаешь всерьез, кроме точных наук.

Я вынужден был признать, что тут она права. Меня воспитали как дворянина, отец основательно обучал меня, ибо верил в образование. Но я всегда занимался только естественными науками. История, теология, право, грамматика – все эти предметы вызывали у меня острую скуку, особенно теология. А что до сочинений фетийских философов… одно время я ненавидел Фетию просто за то, что она столько их наплодила.

– Каждая страна имеет свою эпоху расцвета, – продолжала Палатина. – Двести лет назад Фетия выиграла Таонетарную войну и получила возможность развиваться. Но затем пришла Сфера, иерарх убил своего кузена и стал императором, и все развалилось. И ты видел, как Сфера переписала историю, чтобы сделать нас злодеями той Войны.

– Но почему вы им позволили? Я знаю, тебя там не было, конечно, но почему?

– Кто знает? – Она выразительно повела карандашом. – Это случилось, и кланы постепенно отдали все Танету. Двести лет назад Танета даже не существовало.

По крайней мере это я помнил, вместе с фрагментами истории других континентов. Танет основали беженцы, спасающиеся от опустошения Войны. Острова в проливе между двумя половинами расколотого континента Экватория показались им безопасным местом для жизни, защищенным несколькими милями воды от междоусобных войн на материке.

– Что натворил один, другой исправить может.

– Теперь ты цитируешь мне фетийских поэтов? А я всегда думала, ты их терпеть не можешь.

– Я не понимаю и десятой доли того, что они говорят, но могу при случае ввернуть цитату-другую.

– В Фетии ты никогда бы не преуспел. Там даже в ассамблее спорят о поэзии – лидеры кланов читают все. Помню, я присутствовала на одном заседании, когда еще был жив мой отец. Президент Мандрагор и президент Налассель схлестнулись из-за того, сочувствует Северий войне в своих эпических поэмах или нет. – Палатина слабо улыбнулась. – Мелочь, конечно, но она показывает, как низко мы пали. Но по крайней мере у нас еще что-то осталось: наша поэзия и наша музыка. Иногда мы даже можем спорить о философии.

– Но ведь Сфера закрыла все академии?

– Есть кое-что, что ты должен понять насчет Фетии, если собираешься иметь дело с Равенной. Я говорю «Фетия», но то же самое верно для Калатара и остальных островов. Ты этого не замечал, когда был там, потому что нас держали вдали от проторенных дорог. Жизнь Фетии происходит на улице. Наши города построены вокруг площадей, наши дома и дворцы построены вокруг дворов и садов, и сам император большую часть приемов устраивает под открытым небом. И даже в своих домах мы стараемся создавать большие открытые пространства. А это значит, что мы беседуем. Мы проводим часы в кафе, парках, колоннадах, общаясь с друзьями. Мы не сидим взаперти по одному и по двое и не плетем интриг. Ничто и никогда не остается тайным, и нет никакого способа помешать идеям циркулировать. Сфера закрыла академии, запретила демонстрации как еретические и ввела религиозную полицию, чтобы ересь не обсуждалась.

Но все эти меры результата не дали. На Архипелаге так же невозможно заткнуть людям рот, как остановить восход солнца. Вот почему Сфера ненавидит Калатар – и всех апелагов. Нами она не может управлять, как другими.

– Но танетяне тоже все свое время проводят на открытом воздухе, – возразил я.

Палатина покачала головой:

– Но не так. У танетян все вертится вокруг Домов, и влиятельные люди выходят наружу лишь для того, чтобы пройти от дома к дому. В Фетии все важное делается вне дома, и ты не будешь президентом клана, если люди тебя не видят. Ты не можешь прятаться. Вот почему Сфера и Архипелаг не могут сосуществовать вечно. Рано или поздно, сколько бы времени ни потребовалось, один из них уничтожит другого.

Глава 3

Мы ждали еще две недели, но Танаис так и не появился. Небеса над Лепидором оставались неизменно серыми и мрачными, разнообразие внес лишь, пятидневный зимний шторм, пришедший с юга. Необычный циклон, пересекающий три штормовые полосы, он нанес серьезный ущерб городу Джесрадену и земле Кортьереса южнее по побережью.

Через восемнадцать дней после отплытия Олтана в Лепидор прибыла манта Барка, каждые два месяца совершавшая рейс за железом, и привезла запечатанное послание от Гамилькара.

К счастью, отец уже вернулся к своим обязанностям, думал я, неся письмо наверх. Я все еще занимался некоторыми клановыми делами, но только из чувства долга.

– Войдите, – ответил Элнибал на мой стук.

Он, как обычно, сидел за столом и выглядел почти так же, как раньше. Но вокруг его глаз появились морщины, которые никогда не исчезнут, и на минуту меня охватила ненависть к мертвому Премьеру, которая пыталась отнять у нас Лепидор. Надеюсь, она плывет в загробной пустоте, навсегда отрезанная от богов, которым якобы поклонялась.

Я вручил отцу письмо, вложенное в непромокаемый тканевый мешочек с зашитыми в него грузиками. Элнибал выразительно поднял брови.

– Там есть вещи, явно не предназначенные для посторонних глаз. – Он встал и подошел к голубому глобусу, любовно изготовленной модели Аквасильвы, которая стояла в углу на своей подставке. Крошечный изогенератор в основании окутывал модель нашего мира в постоянно меняющиеся узоры облаков. Отец слегка повернул крепление и извлек из северного полюса глобуса тонкий металлический стерженек.

– Он рисковал, когда писал это письмо.

– Ты невнимательно смотрел, – сказал отец, возвращаясь к столу. – Взгляни на сургуч. Там есть оттиски печати Сферы и печати Премьера. Несомненно, подарок от его опекуна.

А его опекуном совсем случайно оказался Лечеззар, подумал я, досадуя на себя, что не заметил крошечного символа из пляшущих языков племени. Гамилькар уже доказал свою верность во время вторжения в Лепидор, но Равенна по-прежнему не вполне доверяла ему из-за его связи с Лечеззаром. В конце концов он танетский торговец, и есть вещи, о которых ему безопаснее не знать.

Металлический стерженек имел крошечные несимметричные зубцы, особый узор, который откроет замок на этом пакете и больше нигде. Гамилькар дал нам его перед отплытием, на случай, если когда-нибудь ему понадобится отправлять конфиденциальные сообщения. Я не ожидал, что этим ключом воспользуются так скоро.

На самом деле мешочек был сделан из тонкой металлической сетки, покрытой промасленной тканью, и заперт на горлышке цилиндрическим замком с четырьмя отверстиями для ключа для вящей сложности. Должно быть, он стоил целое состояние, поскольку работа была филигранная. Только короли, экзархи и торговые лорды могли позволить себе такого рода защиту, а премьерскую эмблему на печати не могли купить никакие деньги.

Отец вставил ключ в замок, повернул его, затем протолкнул чуть дальше, после чего открыл мешочек и вытащил письмо, написанное на нескольких страницах дорогого пергамента.

Пока мы его читали, в кабинете стояла тишина, нарушаемая только криками из сада, где несколько моих кузенов и их друзей радовались редкому солнечному дню.

– Ну и что ты думаешь? – спросил отец, когда я дочитал последнюю страницу.

– Он не станет рисковать. Нужны заверения от диссидентов, что они заинтересованы, подтверждение, что они могут платить, связь через третью сторону. Даже это письмо не упоминает никого конкретно.

Мой отец кивнул.

– Он гораздо осторожнее, чем Дом Кэнадрата, но, учитывая его положение, я не удивлен. Кэнадрат может позволить себе массу новых предприятий; Гамилькар – нет. Но он намерен расширить бизнес на Архипелаге, когда наладит его, и вкладывать деньги в другие отрасли, кроме оружия. Я бы сказал, что он не уверен в шансах Танета на выживание.

Я не увидел в письме ничего такого, и Элнибал, должно быть, заметил мою досаду.

– Не переживай, я тридцать лет читаю политические письма. Надо одолеть не одну дюжину, прежде чем научишься распознавать ложь и читать между строк, и все равно иногда будешь что-то упускать.

– Он хочет, чтобы мы установили контакт с лидерами еретиков в Калатаре, – сказал я, надеясь, что больше ничего не пропустил.

– Через Равенну, но он ничего не говорит о Палатине и Фетии. Она была дочерью президента клана – я думал, Гамилькар захочет использовать ее связи.

Хоть убей, я не мог понять, откуда отец это взял, но даже перечитав это место, я не увидел того, на что указывал граф. Гамилькар хочет, чтобы мы, через Равенну, связались с лидерами еретического диссидентского движения в Калатаре. Главным образом, чтобы узнать, хватитлй у них денег для торговли, подумаля..

– Я должен спросить Палатину и Равенну, поедут ли они.

– Конечно, должен. Однако в Калатаре опасно. Для вас троих отправиться туда сейчас, после того, что случилось здесь, значило бы искушать судьбу. Сфера пристально следит за приезжающими и уезжающими.

– А если договориться о встрече в другом месте, каком-нибудь нейтральном, вроде Рал Тамара? – предложил я. – На это уйдет больше времени, но так было бы лучше для всех.

– Идея кажется хорошей, но боюсь, у вас были бы проблемы. Легче будет вам попасть в Калатар, чем им оттуда выбраться. Мы могли бы попросить Сэганту, но до тех пор придется рассчитывать на помощь Равенны. Здесь решать ей, ведь это ее страна и ее народ пострадают, если что-то пойдет не так.

В этот момент изопередатчик на столе моего отца ярко вспыхнул и зажужжал.

– Кто это? – раздраженно спросил отец.

– Океанографическая гильдия. – Это был Тетрик, океанограф, которого я знал всю свою жизнь. Его голос, слегка искаженный передатчиком, звучал возбужденно. – Простите за беспокойство, мой лорд, но мы только что обнаружили кракена на записи одного из океанских зондов. Мастер сказал, что вы, возможно, захотите посмотреть. Мы не дозвонились до Катана, но если бы вы могли сообщить ему…

– Он здесь, и мы спустимся прямо сейчас. – Элнибал отключил связь.

Я уже вскочил на ноги, едва веря тому, что доложил Тетрик. Кракен так близко к суше? Это неслыханно. А возможность УВИДЕТЬ его…

Отец слабо улыбнулся, убирая письмо Гамилькара в стол, и взял свой плащ. Запись, конечно, никуда не денется, но встречи с кракеном даже в глубоком океане были так редки, что есть много людей, которые никогда его не видели. Мой отец видел, один раз, а я – нет.

Мы не смогли найти ни мою мать, ни Равенну, ни Палатину, но граф велел стражникам передать им, чтобы они шли к океанографам, как только появятся.

Несмотря на сияющее солнце, день был ветреный, и, казалось, идет дождь из сухих листьев. Они слетали из садов на крышах, еще не укрытых на зиму. Порывы ветра кружили их, словно миниатюрные океанские течения, и дергали за подолы наших плащей. На улицах было людно, хотя рыночные палатки, которые стояли там большую часть года, были убраны, и город без них смотрелся пустым.

Люди махали нам, когда мы проходили мимо, и я пять минут ждал, пока капитан морской пехоты у одной из сторожек совещался с моим отцом насчет ослабления стражи, чтобы еще больше солдат отправить на помощь разоренному Джесрадену. Казалось, Элнибал обладает почти нечеловеческим терпением, но меня задержки просто бесили, и, как я это ни скрывал, отец видел меня насквозь.

Очевидно, новость еще не распространилась, потому что на ступенях океанографической станции не толпился народ. Построенное в том же стиле, что и остальной Лепидор, это здание имело не плоскую крышу с садом, а купол, крытый бирюзовой черепицей, и большой хозяйственный двор. Внизу, я знал, располагались доки для служебного «ската» гильдии и моего личного, «Моржа», которого не продали на лом, а отдали мне, когда он стал слишком старым. Я редко появлялся на станции в эти дни, поэтому гильдия использовала «Моржа», когда им требовался второй корабль.

Оказавшись внутри здания, мы легко догадались, куда идти. Слева, из аппаратной, доносилось бормотание голосов, и весь штат гильдии втиснулся в эту маленькую комнатку, все глаза были устремлены на затуманенный изоэкран около двух локтей в длину и двух в ширину, висящий на стене над кучей записывающей и усилительной аппаратуры.

– Даже не верится в такую удачу, – говорила одна из помощниц мастера.

– Еще раз пропусти запись через фильтр, – велел мастер, сидевший в одном из двух кресел. – Все еще слишком много голубого, невозможно разобрать деталей.

– Что, если изменить еще и контрастность? – предложил кто-то, невидимый от двери.

Мастер кивнул, его моржовые усы подергивались вверх и вниз.

– Хорошая мысль. Шевелитесь, я не могу торчать здесь весь день.

Стоявший сзади Тетрик посторонился, освобождая для нас место, потом огляделся.

– Здесь граф и эсграф, – объявил он, и внимание присутствующих на минуту отвлеклось от экрана.

– Не беспокойтесь о нас, – сказал мой отец. – Нам видно.

Это было не совсем так. Из-за своего невысокого роста я не мог разглядеть экран – его заслоняла голова Тетрика, но когда океанограф подвинулся, я проскользнул внутрь и получил беспрепятственный обзор.

– Ну вот, уже лучше, – резко сказал мастер. – Оставь так.

– В самом деле! – возликовала помощница, ее обычно спокойное лицо стало изумленным. В комнате воцарилась почти осязаемая атмосфера возбуждения, которой совершенно не мешала теснота. – Посмотрите на эти плавники!

Я всматривался в экран, когда участок океана вдруг потемнел, и что-то появилось из Мрака. Оно все еще было неотчетливым, но можно было разглядеть движение пары ласт… но они же не могут быть такими большими? Затем оно начало поворачиваться на бок, и я задохнулся. О, Фетида, какое оно огромное! Я знал, что плезиозавры большие, но этот… шея чуть ли не десять ярдов длиной, а пасть могла бы проглотить акулу.

Я смотрел в ошеломленной тишине, как огромное, рябое тело проплыло перед записывающим прибором, занимая все поле зрения, хотя находилось от зонда в нескольких сотнях ярдов. Тело казалось совершенно черным, потому что на таком расстоянии и на такой глубине прибор мог уловить только формы и движение, но это не имело значения. Никакое другое существо не внушало мне столько благоговения и страха – неудивительно, что Сфера считает кракена порождением хаоса. Рядом с подобным созданием Лечеззар и вся Сфера превращались в ничтожных букашек.

– Взгляните на его кожу! – воскликнул Тетрик. – Она толщиной дюймов шесть.

– Ты уже измерил длину? – спросил мастер кого-то, присевшего в углу возле одного из приборов. Мне не было видно, кто это. – В нем должно быть не меньше семидесяти ярдов.

– Чем же он питается? – поразилась помощница. – Ему, наверное, нужно съедать по киту каждый день.

– Думаю, они едят что угодно, – откликнулся эксперт по животным, Фраатес, и пустился в детальный рассказ о китовом усе и креветках. Его описание умолкло, когда показался хвост.

– А может, малость побольше, – изрек мастер, ударяя кулаком по столу. – Думаю, восемьдесят – лучше пойти и проверить по предыдущим наблюдениям.

Сделав несколько резких движений своим волнистым, продолговатым хвостом, чудовище снова исчезло во мраке, и кто-то остановил запись.

– Святой Рантас! – выдохнул Тетрик. – Как оно может быть таким большим?

– Лучше скажите, что оно делает здесь, наверху? – риторически спросил мастер. – Видно, что это глубоководное создание. Внизу нет света, а броня должна выдерживать давление на восьми милях или больше.

– Интересно, почему он не напал? – хмурясь, рассуждал Фраатес. – Тот зонд больше ярда в поперечнике – животное должно было его заметить.

– Наверное, он не очень хорошо видит, – предположил мастер. – А может, он как дельфин – пользуется щелчками для эхолокации.

Казалось диким сравнивать этого исполина, только что проплывшего через наши воды, с дельфином – впрочем, не таким диким, как сама идея о существе столь огромном. Мы снова просмотрели запись, на этот раз под оживленный спор между Фраатесом и помощницей о том, зачем это создание могло подняться к поверхности из своего лишенного света дома.

– На какую самую большую глубину опускались корабли? – спросил Тетрик, когда мастер поручил двум ученикам установить еще один экран на переднем крыльце для всех, кто сюда сбежится, как только распространится новость.

– По-моему, девять миль, – ответил Фраатес, на секунду отрываясь от спора.

– Тринадцать, – одновременно с ним сказал я.

– Когда это было? – возразил Фраатес. – Если ты думаешь об «Откровении», то самая большая глубина, которую они зарегистрировали, это девять миль.

– Но мы не знаем, как глубоко они погрузились в последней экспедиции, – напомнил Тетрик. – Возможно, намного глубже, хотя записи не осталось. Но я не помню никого, утверждающего, что достиг тринадцати.

– Во время Таонетарной войны фетийский флагман опустился на тринадцать. – Я пошел на обдуманный риск, заговорив об этом, но эта тема интересовала только океанографов. И кроме того, они могли помочь.

– Что-то я о таком не читал, – воинственно заявил Фраатес. Тетрик пожал плечами, но вид у него был заинтригованный.

Я не успел ничего больше сказать, потому что мастер ткнул меня в ребра своей тростью. Быстро повернувшись, я увидел на его лице свирепое выражение.

– Почему ты не записал в журнал результаты последних измерений? – грозно спросил он. – Температура воды упала на два градуса на краю залива, а ты мне не говоришь? Ступай в мой кабинет и дай мне устный отчет. Может, ты и эсграф, но пока ты член моей гильдии, я не потерплю подобных небрежностей!

Я возмутился: незачем было бранить меня из-за такой ерунды, но потом уловил едва заметное движение его головы. Кипя от злости, я последовал за мастером в кабинет, и он закрыл дверь, отрезая шум вестибюля.

– Прости, – буркнул мастер, садясь на маленький, захламленный стол в одном углу. В Лепидоре работало девять океанографов, большой штат для такого городка, а здание было недостаточно большим, чтобы вместить всех как положено. – Ты собирался сказать то, о чем потом пожалел бы.

– Что вы имеете в виду? – Я примостился на краешке стула, занятого Безластым – котом, живущим на нашей станции. Почти все океанографические станции держат кошек, на счастье, но Безластый, подобно большинству кошек в Лепидоре, был наполовину диким котом. И довольно свирепым, если его потревожить, поэтому я был осторожен.

– Не следует упоминать тот корабль, – сказал мастер. – Особенно при людях.

– Вы говорите об «Эоне»?

– А о чем еще? Фетийский флагман в Войне – конечно, я говорю об «Эоне». Но любой разумный человек держит рот на замке, когда дело касается того корабля.

– Значит, вам известно, где он?

– Не говори глупостей. Я знаю, что он существует, и кое-кто из других мастеров это знает. Будь нам известно, где он, у нас не было бы этой дискуссии. Но, ради всеобщего блага, Сфере лучше не знать. А тебя я хочу спросить: зачем ты его ищешь?

– Шторма, – объяснил я. – «Эон» имел доступ к системе «небесных глаз» – он мог видеть погоду сверху. Если бы мы имели возможность предсказывать шторма, мы бы отняли у Сферы массу преимуществ.

Лицо мастера затвердело.

– И тогда ты сможешь сделать другим городам то, что сделал здесь? Мне не нравится, как это звучит.

– Если вы думаете, что я бы на это пошел, вы, очевидно, не очень хорошо меня знаете.

– Тогда к чему эти расспросы? – резко спросил он. – Власть над непогодой поможет тебе, только если ты докажешь, что Сфера не может защитить от нее людей. А единственный способ доказать это – обрушить шторм на какой-то город, в котором случайно оказался инквизитор.

– Вы бы предпочли, чтобы я оставил инквизиторов делать их работу? После того, что они устроили здесь?

– Ты даже не отрицаешь того, что я говорю, Катан. Здесь, в Лепидоре, ты всех нас спас от той сумасшедшей помощницы Премьера и ее планов. Ты использовал шторм, чтобы защитить свой клан, свою девушку, своих друзей, и в этом нет ничего дурного. Но если ты используешь «Эон», чтобы наслать шторма куда-то еще, ты сам станешь агрессором и будешь повинен в смерти людей.

Старик не желал меня понять. Печально. Я-то надеялся, что гильдия мне поможет, но мастер оказался типичным старшим океанографом.

– Если бы Сфера вела себя по-другому, мне бы вообще не понадобилось использовать шторма.

– Такова жизнь, Катан. Есть только один бог, и они – Его последователи. В данный момент они опасны, да, но это не повод, чтобы рисковать жизнью, чтобы отрекаться от истинной религии. Твой отец не верует, но он всегда довольствовался тем, что защищал свой уголок. Однако ты не сын своего отца, поэтому мне не следует удивляться.

Я уставился на него во все глаза. Мне было семь, когда я познакомился с мастером, и хотя он всегда был грубоват и прямолинеен, его никто не мог упрекнуть в несправедливости. А теперь он вдруг ополчился на меня, стал совсем другим, не похожим на мастера, которого я знал. У меня было такое чувство, будто он только что всадил мне нож в спину.

– Если вы не расскажете мне об «Эоне», кто расскажет?

– Никто. Гильдия считает, что этот корабль исчез навсегда, и ни один океанограф, кроме меня, не скажет тебе иного. Планете не нравится, когда люди вмешиваются в законы природы, Катан, а ты уже сделал это однажды. – Его обветренное лицо смялось в улыбку, но мне она показалась просто насмешкой. – Из тебя бы вышел блестящий океанограф. Действительно, жаль.

Переполненный горечью, я встал и в последний раз погладил спящего кота. Вряд ли увижу его снова.

– Мой настоящий отец мертв, мастер Домитий, но я уверен, он был не хуже графа.

– Катан! – гаркнул мастер, когда я выбежал из кабинета. – Что ты…

Дверь закрылась, отрезав звук его голоса, и я свирепо потер глаза. В вестибюле по-прежнему толкался народ, но, к счастью, мой отец уже ушел, а Палатины и Равенны нигде не было видно. Я забрал свой плащ и выскочил на улицу, почти бегом устремляясь прочь от дворца.

Испытывая чувство дикой обиды, я слепо шел по направлению к Новому кварталу, не в силах поверить в то, что сказал мне мастер. Почему он так на меня взъелся? Из-за этого корабля или из-за всей этой идеи ереси? Но чем дальше я шел, тем больше обида сменялась холодной злостью. Если океанографы не хотят мне помочь, если все, что они способны видеть – это их собственный маленький кусок мира, тогда они мне не нужны. Возможно, в Калатаре, где инквизиторы каждый день истязают людей, они будут сговорчивее. А если нет, тогда я найду и использую «Эон» с Палатиной и Равенной и моими друзьями с Архипелага. Я ни на кого не хочу обрушивать полную силу шторма, но после того, что попыталась сделать Сфера – мне и другим, – я не могу позволить таким соображениям встать поперек дороги.


Лишь вечером мне представилась возможность поговорить с Равенной и Палатиной о том, что мы с отцом обсуждали в начале дня. Не желая использовать свой кабинет, слишком большой, чтобы быть теплым и уютным, я разжег камин в тесной кладовой, которую уже давно переделал в гостиную. Из-за гобеленов на стенах летом в ней становилось нестерпимо жарко, но зимой они весьма эффективно защищали от холода.

– Где ты пропадал весь день? – спросила Палатина, бросаясь в кресло напротив камина. – Когда мы добрались до океанографов, никто не знал, куда ты ушел, и мастер тебя искал.

– Пусть ищет, сколько хочет, – отрезал я, садясь рядом с Равенной на диван. Затем ясменил тему. – Сегодня утром мы получили письмо от Гамилькара. Он согласен с Домом Кэнадрата, но не примет на себя никаких обязательств, пока не будет уверен, что диссиденты смогут ему заплатить.

– То есть он хочет, чтобы мы поехали в Калатар, – тотчас сообразила Палатина.

Я кивнул.

– Какой он заботливый, – язвительно сказала Равенна. – Я получаю шанс снова попасть домой, а заодно помочь ему. Очень удобно.

– Только в Калатар? – спросила Палатина. От перспективы покончить с бездельем ее лицо оживилось. – А в Фетию не надо?

– В Фетии у него есть свои связи, – процедила Равенна. – Там работать безопасно, но он не может якшаться с Калатаром – его опекун мог бы расстроиться.

– Ты несправедлива. Ты бы не подписала деловое соглашение с организацией, о которой ничего не знаешь. И кроме того, Равенна, ты – их лидер по происхождению.

– Сколько людей в моей родной стране когда-либо видели меня? Если я приеду туда и скажу, что я – фараон, меня первым делом посадят под замок, пока будут проверять, а потом так и будут держать под замком, чтобы я снова не удрала. Это если Сфера не узнает и не предложит мне гостеприимство своих тюрем. Где крысы больше, зато теплее. – Она не улыбалась.

За последние шесть недель я обнаружил, насколько зыбки претензии Равенны на трон Калатара. Они происходят главным образом из предположения, что все ее родственники – которых Равенна не видела тринадцать лет – мертвы. Но даже если так, она будет только вторым фараоном своей династии. Ее дед, Оритура, умерший во время Священного Похода на Архипелаг, захватил трон после пятидесятилетнего междуцарствия, вообще не имея на него никаких прав. И если кто-то решит оспорить права Равенны, а никого из ее семьи не осталось в живых, кто сможет доказать ее родство с Оритурой?

С другой стороны, калатарцы уверены, что их фараон – женщина, примерно возраста Равенны. Возможно, им известно что-то, что не известно ей? И Сфера слишком целенаправленно уничтожала ее семью.

– Когда-нибудь тебе придется вернуться, – тихо заметила Палатина. – Они верят в тебя, но не могут вечно поддерживать эту веру. Чем дольше ты ждешь, тем больше воли они будут давать своему воображению. И если они превратят тебя в мессию, проблем станет еще больше.

– Возможно, если выгнать Сферу, то и проблем не будет, – предположил я. – Архипелаг достаточно страдал.

– Наверное, ты прав, – задумчиво ответила Палатина. – Я думаю, Сфера пока исчерпала свои возможности. Если она перейдет грань, то может столкнуться с новым восстанием.

– А последнее закончилось Священным Походом, – вмешалась Равенна. – Если вы уЖе закончили решать будущее моей страны, то вам осталось только убедить меня, что у нас имеется какой-то безопасный способ попасть в Калатар.

– Ничто и никогда не бывает безопасным, запомни это. Но у нас достаточно знакомых еретиков на Архипелаге, чтобы нас представили нужным людям. Сколько человек знает, кто ты?

– Человек шесть, – призналась Равенна.

– Кто?

– Это имеет значение?

– Да, конечно. Сэганта – это раз, а кто еще?

– Два мои опекуна до него – один живет в Уолдсенде, другой в Илтисе, – сестра моего отца в Техаме, президент Алидризи и Фернандо Баррати.

Оба имени были мне незнакомы, но Палатина их явно знала. «Президент», если я правильно помню, это фетийский и апелагский эквивалент «графа», только президентов обычно избирают, а титул графа передается по наследству.

– С Алидризи могут возникнуть сложности, поскольку он все еще в Калатаре, притворяется благочестивым и верным лидером клана. Фернандо Баррати – откуда он знает? Он же просто повеса, он только и делает, что гоняется за девицами, точно как император.

– Его старший брат вытащил меня из когтей Сферы, когда я была ребенком, а Фернандо однажды заплатил за то, чтобы мне сменили опекуна.

– Когда-нибудь тебе придется объяснить, как клан Баррати оказался в этом замешан. Но если Алидризи – единственный, кого нам придется остерегаться, я думаю, с нужными связями мы сумеем выдать тебя за диссидентку в изгнании.

Спор продолжался еще полчаса, прежде чем мы убедили Равенну принять точку зрения Палатины. Я внес свою лепту, но в основном предоставил Палатине вести разговор, считая все это одним из ее хитроумных и обычно успешных планов. Проблема в том, что на этот раз ему придется быть успешным. Во время вторжения в Лепидор нас спасло лишь вмешательство Гамилькара, а в Калатаре помощи ждать будет неоткуда.

Когда мы в конце концов встали, чтобы идти спать, Палатина казалась очень довольной. Наверняка потому, что мы наконец-то что-то делали. Я хотел еще немного подождать, но все было решено. Через два дня мы едем в столицу Океании, Фарассу, на каботажном торговом судне «Пэрасур». Из Фарассы другим кораблем мы доберемся до Рал Тамара, самого крупного города Архипелага за пределами Калатара, а оттуда – до самого Калатара.

Но у меня больше не было времени ждать Танаиса. Я не хотел выяснять, насколько близким родственником императора я являюсь, потому что где-то в глубине души я уже знал ответ. И этот ответ испугал меня больше, чем костер, на котором меня хотели сжечь шесть недель назад.

Ночью мне приснился кошмар. Один из тех жутких кошмаров, что мучили меня в детстве и от которых даже целитель не мог меня разбудить. Этот сон был настолько ужасен, что не хотелось его вспоминать, но когда я проснулся, холодный, безумный смех Оросия все еще звучал у меня в голове.

Глава 4

Рал Тамар стал первым городом Архипелага, который я посетил, и он не был похож ни на какой другой известный мне город. Между зданиями, рассыпанными по склону холма среди буйных тропических джунглей, виднелось множество куполов. Стоило выглянуть солнцу, и купола ярко вспыхивали, и белая краска на всех домах ослепляла, а уже через минуту серые тучи вновь затягивали разрыв. Но несмотря на хмурое небо, столица провинции Тамарин представляла собой невероятное зрелище.

Даже запах тут другой, подумал я, вдыхая теплый, влажный воздух, такой желанный после сухой стерильности манты и холодной сырости Лепидора. И даже зимой, когда Аквасильва окутана тучами, Рал Тамар оставался уютным, согреваемый Северным тропическим течением.

– Как хорошо снова оказаться в тепле, – заявила Палатина, когда мы вышли из подводной гавани и остановились у наземного входа, глядя на главную магистраль города. Здесь не было проспектов танетского образца. Эта широкая улица огибала небольшой бугор и вилась по склону холма к дворцу на его вершине.

– Что это за башенки повсюду? – озадаченно спросил я, когда мы зашагали в гору между рыночными ларьками. Похоже, местные торговцы не страшились никакой погоды.

– Минареты, – ответила Палатина. – В каждом доме есть минарет, и некоторые из них довольно большие, в них даже есть комнаты. Вроде того, вон там.

Она показала рукой на круглую башню с куполом-луковицей на верхушке – оба ее этажа опоясывали балконы с цветами. Здесь тоже имелись сады на крышах, но на улицах было гораздо больше зелени, и через каждые две дюжины ярдов нам встречался парк.

– Летом здесь становится очень жарко, и парки нужны, чтобы сохранять прохладу, – объяснила Палатина. – И нам лучше убраться с дороги.

– Почему?

Сзади в ответ раздался громкий трубящий звук. Я втиснулся за Палатиной и Равенной в узкую щель между двумя временными прилавками, оглянулся посмотреть, что издает такой шум, и у меня глаза полезли на лоб. По дороге величественно шагали два слона. Вместо сидений с балдахинами у каждого на спине громоздились привязанные ремнями ящики и коробки с товарами.

– Никогда не видел слонов, Катан? – спросила Равенна, одаряя меня улыбкой. В последнее время она улыбалась все реже и реже.

Я покачал головой, но тут в нос ударил слоновый запах, и я побледнел. Слоны проходили слишком близко, поэтому запах был сильный и в основном из-за этого неприятный.

Апелаги широко используют слонов, сказал мне кто-то однажды, но на континентах их нигде не встретишь. Это связано с отсутствием лесов – эти животные не любят холодный, сухой климат. Как и Палатина, они чувствуют себя уютно лишь во влажной жаре островов, да и сам я, признаться, никогда не считал ее неприятной. Возможно, потому, что я урожденный фетиец, и этот климат мне подходит.

Была еще одна причина, по которой мне нравился Рал Тамар. Я довольно невысок даже для апелага, но здесь мало было людей намного выше меня, и я не выделялся из толпы, а смешивался с ней. Точнее, с местным населением. На многолюдных улицах было полно приезжих, начиная от белокурых чужеземцев, похожих на Олтана Кэнадрата, и кончая группой высоких чернокожих воинов, носящих чешуйчатые доспехи так, словно они весили не больше шелковых туник. Это могли быть монсферранцы, ноя как-то сомневался в этом. Монс Ферранис, расположенный на западном пути на Архипелаг – процветающий торговый город, и его жители не любят воевать. Эти воины могли быть откуда-нибудь из неизвестных пределов Архипелага, намного более обширных, чем нанесенные на карту области. Возможно, откуда-то с юга, с края экваториальных Необитаемых территорий, где слишком жарко для выживания.

– Где судовая биржа, как ты думаешь? – спросил я Палатину, когда мы снова стали подниматься на холм следом за слонами, старательно избегая еще не убранных навозных куч.

– Твой отец сказал, что она в каком-то необычном месте, не на берегу и не возле дворца. По крайней мере Рал Тамар нормального размера, не здоровенное чудовище вроде Танета.

Что верно, то верно, подумал я, когда мы повернули за угол и вышли на широкую площадь с пальмами. На другой ее стороне стоял городской храм. Со своими красными крашеными стенами и хэйлеттской архитектурой он выглядел вопиюще неуместным среди побеленных домов Рал Тамара с куполами.

– Простите, где судовая биржа? – спросила Палатина, останавливая проходящую мимо женщину, одетую в зеленый шелк, – купчиху, судя по ее деловому виду.

– За площадью налево, идите по этой стороне. – Тамаринский диалект оказался более резким, чем стандартный язык Архипелага, но совершенно понятным для того, кто вырос в Океании. Большая часть известного мира говорит на апелагос той или иной разновидности, с редкими исключениями вроде Фетии, чей язык не похож ни на какой другой.

– Спасибо, – поблагодарила Палатина.

Купчиха любезно кивнула и пошла через площадь к таверне, перед которой росли пальмы.

– Приятно вернуться в цивилизованную часть света, – заметила Равенна, когда мы последовали в указанном купчихой направлении.

– Да, это точно не Танет.

Судовая биржа занимала роскошное здание, построенное, очевидно, на доходы тамаринской таможни. Рал Тамар сумел пережить Священный Поход, хоть и стоял на пути рыцарей, благодаря немедленной капитуляции. Это была надежная и проверенная тактика для Рал Тамара – бедного родственника на Архипелаге по сравнению с Селерианским Эластром и Посейдонисом, разрушенной столицей Калатара. Теперь Монс Ферранис, стоящий на западном пути из Фетии в Танет, тоже начинает его обгонять.

– Они даже не могут решить, кому принадлежат, – с отвращением заметила Палатина, указывая на флагштоки над закрытыми главными воротами биржи. ФлагТамарина висел там между имперским дельфином и золотыми весами Танета.

– Где флаг Архипелага, хотела бы я знать? – поинтересовалась Равенна. Это был риторический вопрос, потому что, хотя Тамарин номинально был частью Архипелага – и равно номинальным доминионом Фетии, – флаг Архипелага давно был запрещен.

Вход на биржу вел во двор с тамарисками и фонтаном в виде львиной головы, извергающей воду в длинный канал, проложенный по краю двора. Этот город был соперником Фетии, но стрельчатые арки и геометрический орнамент принадлежали тому же стилю архитектуры, который я видел на. изображениях Селерианского Эластра.

И все же это был Архипелаг, поэтому именно двор являлся центром активности. В тени за арками колоннады прятались конторы, защищенные от непогоды, но не там совершались реальные дела. По всему двору толпились маленькие группы людей, напряженно торгующихся, но несколько человек стояли отдельно, по одному или по двое, ожидая появления клиентов.

Хотя мы, вероятно, казались бедной добычей, крупная женщина, закутанная в необъятные шелка, накинулась на нас, прежде чем мы решили, к кому первому обратиться.

– Мир вам, – заговорила она. Это было одно из многих традиционных приветствий Архипелага.

– И вам мир, – ответила Палатина.

– Пассажиры или товар? – спросила коммерсантка. Острый интерес на ее лице не вязался с ее материнской внешностью.

– Пассажиры, в Калатар.

Ее брови взлетели вверх, но в глазах мелькнуло легкое разочарование.

– А деньги-то у вас есть? Отсюда плыть дорого, если вы не рассчитываете добираться тихоходными судами.

– Время тоже дорого.

– Да, но тихоходные суда никто не проверяет. Плавание из Рал Тамара в Калатар очень долгое, и в него не пускаются без веской причины. Без причины в Калатар лучше не соваться.

Я посмотрел на Равенну. Та слегка пожала плечами и взглянула на Палатину. Наша причина должна оставаться тайной, а сакри проверяют весь транспорт, идущий в Калатар и из Калатара. Три апелага вроде нас, прибывающие без всякой конкретной причины на манте, почти наверняка вызовут подозрение.

– Кто-нибудь плывет отсюда в Илтис? – спросила Палатина.

– Палубные пассажиры на манту?

Палатина кивнула, и женщина подозвала усатого мужчину, который совещался со своим коллегой на краю толпы.

– Хочу отплатить тебе за услугу, Демаратий, – заявила она, когда мужчина подошел. Усы придавали ему вид разбойничьего атамана, но несмотря на это, он имел военную выправку и ходил не вразвалку, а почти строевым шагом. На его поясе был вышит серый с зеленым водоворот – эмблема клана Тамарин.

– Надеешься дешево откупиться от меня, Атосса? – добродушно спросил Демаратий.

– Должно быть, с тобой такое уже случалось, – дружелюбно заметила Палатина.

– Им нужно в Калатос, – сообщила Атосса. Я надеялся, что Калатос – столица клана Илтис.

– Вас только трое? – поинтересовался Демаратий. – И без груза?

Палатина покачала головой.

– Триста корон, – объявил он после минутной паузы. – С каждого.

– Кого ты пытаешься ограбить? Это смешно. Сто пятьдесят.

– Да ты нахалка! За сто пятьдесят вам и до Фетии не добраться. Хочешь, чтобы я сам себя разорил?

– Да сколько тебе будет стоить наша поездка? Почти ничего.

– Я могу заполнить свои каюты людьми, которые будут рады выложить за это и четыре сотни.

– И где они все? – Палатина широко развела руками, показывая на пустое пространство вокруг нас. Атосса одобрительно улыбнулась, затем увидела новых клиентов, входящих во двор за нашей спиной, и устремилась к ним.

– Они появятся к отплытию. Но я сброшу до двухсот пятидесяти, и надеюсь, вы не ждете каюту на каждого.

– Двести, и двое из нас могут обойтись одной каютой.

На каждой манте, управляемой кланом или танетянами, есть несколько свободных кают для выгодных пассажиров. Власти клана решают, какой везти груз, но капитану и команде разрешено заниматься своим собственным мелким бизнесом, например, капитан набирает пассажиров.

– Смотря насколько я буду загружен. Вы едете палубными пассажирами – хотите комфорта, придется платить. Двести сорок.

– Палуба отлично подойдет. Двести двадцать.

– Двести тридцать, – неохотно уступил Демаратий. – Если меньше, я подожду других пассажиров.

– Идет.

Они ударили по рукам, скрепляя контракт.

– Половину вперед, половину в Калатосе, – тотчас заявил Демаратий. – Это правила клана, и я не могу их изменить. – Моя манта называется «Сфорца», одиннадцатый портал в клановой гавани. Мы отходим через четыре дня, в семь часов. Останавливаемся в Мейр Эластре и Юримму, и должны быть в Калатосе через двенадцать или тринадцать дней. Сейчас зима, жди штормов.

Он вежливо попрощался с Палатиной, и мы покинули биржу. Атосса яростно торговалась с группой невысоких, коренастых мужчин, которые говорили так, словно плохо владели апела-гос, и не заметила, как мы прошли мимо.

– Думаю, все складывается удачно, – заявила Палатина. – Четыре дня – это не так много, и он выбирает довольно прямой маршрут. Теперь вопрос, что мы собираемся делать до тех пор. Найти, где остановиться, я полагаю, не составит труда, но надо будет чем-то занять время. В Цитадели был кто-нибудь из Рал Тамара, не знаете?

Я перебрал в памяти людей, с которыми познакомился за год своего пребывания в Цитадели, еретической крепости, возведенной на одном из группы необитаемых островов на краю известного мира. Микас Рафел, соперник Палатины, и его друзья были кэмбрессцами, Гаити – подданный Хэйлетты, Персея, мой товарищ в течение большей части того года, – из клана Илтис… но я никого не мог вспомнить из Рал Тамара.

– Помните, у Гаити был друг, ну тот, что боксировал иногда с Микасом? – спросила Равенна, когда мы снова пересекли площадь, никуда конкретно не направляясь. – Забыла его имя, но, по-моему, он был отсюда.

– Я знаю, кого ты имеешь в виду. – Палатина задумалась, и на ее лице появилось яростно-сосредоточенное выражение, но через минуту она сдалась. – Тоже забыла. Если вспомним, заглянем к нему. Но прежде надо где-то остановиться. А главное, поесть. Может, вы оба худые, как щепки, но некоторые из нас должны кормить свой живот.

– Кого ты называешь щепкой? – возмутилась Равенна. – Ты слишком долго жила вдали отсюда и забыла, как тут жарко.

– Зимой? Ты, наверное, шутишь. Чуть холоднее, и я замерзну.

– Это, по-твоему, холод? А в Лепидор вернуться не желаешь?


Только благодаря зиме нам удалось найти довольно респектабельную гостиницу за приемлемую цену. Мой отец дал мне столько денег, сколько смог уделить, но ему пришлось много потратить на восстановление тех районов города, которые мы с Равенной снесли во время вторжения. И хотя Палатина и Равенна получали жалованье, работая на него в Лепидоре, и у меня был кредитный билет от Дома Кэнадрата, нам придется быть осторожными, чтобы этого хватило.

Мы ведь до сих пор не знали, куда в конце концов поедем. На установление связи с диссидентами в Калатаре потребуется время, а после этого нам еще придется найти Танаиса. И «Эон», одно упоминание которого настроило против меня мастера в Лепидоре. Я должен найти этот корабль.

На следующий день, когда мы завтракали в баре Рал Тамара, «Эон» казался очень далеким. Здесь даже зимой было тепло, и столы стояли на улице, под навесом, в окружении маленьких пальм в глиняных горшках. Бар размещался на крохотной площади у вершины холма, вдали от шума центральной улицы и рынка.

– В Мейр Эластре может оказаться опасно, – сообщила Палатина, расправляясь с долмой – кушаньем из фарша, тушенного в виноградных листьях, одним из местных деликатесов/Члены клана Тамарин были главными виноделами, поставляющими красное и белое вино в Танет и Селерианский Эластр, и избыток винограда означал, что большая часть блюд так или иначе связана с ним. В целом еда была более острой, чем я привык, но при этом очень вкусной. В Лепидоре только у Равенны возникли проблемы с едой из-за нехватки приправ. Но она была слишком вежлива, чтобы жаловаться.

– Почему? – Равенна посыпала чем-то свою тарелку, наверняка какими-то специями, о которых я не хотел даже думать. – Это не твои края.

– Все равно это один из крупнейших городов, столица клана Эстаррин. Сами по себе эстарринцы не слишком влиятельны, но некоторые из них знают, как я выгляжу.

– Они думают, что ты мертва, – возразила Равенна, откидываясь на спинку стула, чтобы насладиться своей перченой долмой.

– Да, но если они увидят меня, идущую по улице, они непременно удивятся и будут спрашивать себя, кто я такая. А вы бы не удивились?

– Если Мейр Эластр такой большой, как ты говоришь, у нас не будет проблем, – ответила Равенна. – Если заметим кого из знати, просто скроемся в толпе, или ты можешь остаться на корабле. А где этот Юримму? Я никогда о таком городе не слышала.

– Это единственный город клана Калиши, – сказала Палатина, пожимая плечами. – Необычный клан, больше интересуется сражениями, чем торговлей. Там по соседству есть еще два подобных клана – в основном они служат наемниками. Не знаю, зачем Демаратий там останавливается. Я никогда там не была, но, по слухам, ничего особенного.

– Зато в Илтисе у нас точно возникнут проблемы. Оттуда до Калатара пять дней пути, и мало найдется желающих рисковать. Представьте, какую цену они заломят.

– Имея в виду, что оттуда будет трудно выбраться? – спросил я, лениво наблюдая, как кошка на площади подкрадывается к упавшей веточке.

– Да. Что, если нам придется уезжать в спешке, и будет шторм? Весь этот план построен на том, что все будет как надо, а так не будет, так никогда не бывает. Чем ближе мы подъезжаем, тем меньше мне нравится эта идея.

– Но ты сама согласилась поехать с нами, и мы должны это сделать не только ради Гамилькара, но и ради самих себя.

– Он просто хочет убедиться в своей прибыли.

– Гамилькар собирается отказаться от своих надежных доходов, чтобы не продавать оружие Сфере, Равенна. Ты слишком сурова к нему, особенно после того, как он спас твою жизнь.

– За что я несказанно благодарна. Но все равно у Гамилькара есть свой интерес, и кто знает, как он поступит, если Сфера пронюхает? Для танетянина нет ничего страшнее мысли о том, что его драгоценная шкура в опасности. Почти так же невыносимо, как мысль об убытках.

– Если ты считаешь, что это поможет, можно остаться в Илтисе и найти Персею. Наверняка у нее есть связи с диссидентами, и нам известно ее семейное имя. И она знает, что происходит.

– Пожалуй, в этом есть смысл, – согласилась Равенна, отбрасывая волосы с глаз. – Но вы же знаете, везде, где есть Сфера, появляются предатели, и если жрецы услышат, что я в Илтисе, они изолируют всю страну.

– Это невозможно, – возразила Палатина, пренебрежительно махая рукой. – Даже им не под силу изолировать всю страну. Везде есть рыбацкие деревни и контрабандисты, за всеми не уследишь. И они не смогут долго удерживать блокаду, не вызывая всеобщего раздражения.

– У экзарха такая толстая кожа, что его ничем не проймешь. Но когда мы туда приедем, командовать буду я, – заявила Равенна, остро глядя на каждого из нас по очереди. – Я знаю обстановку, а никто из вас там не бывал. Мы ведем дела не так, как остальной мир.

– Я заметила. Но хоть изредка прислушивайся к советам.

– Прислушаюсь, когда нужно будет. – Равенна опять потянулась за специями, но ее поведение меня слегка встревожило. По-моему, она обижалась, что Палатина всегда берет на себя инициативу, как было в Цитадели, пока мы не подружились. Иногда мне казалось, что я совсем не знаю Равенну.


После завтрака мы снова отправились в порт. В Рал Тамаре имелась большая океанографическая станция, а мои рекомендации, как члена гильдии, позволят мне заглянуть в ее библиотеку. И хотя там, конечно, не будет никакого упоминания об «Эоне» – во всяком случае, ничего такого, что я сумел бы найти за столь короткий срок, – там все равно может оказаться что-нибудь полезное. Все, что удастся прочитать о глубоководных условиях океана, поможет сузить поиски, особенно если я узнаю нижний предел, на котором могут работать манты и «скаты». «Эон» был способен погружаться на неслыханную глубину, и команда могла спрятать свой колоссальный корабль не только далеко, но и настолько глубоко, чтобы никто на него случайно не наткнулся.

– У океанографов есть какие-нибудь крупные станции в Калатаре? – спросил я Равенну, которая заметно успокоилась, когда мы закрыли вопрос о наших дальнейших действиях.

– Особо значительных нет. Я не очень хорошо помню, но, по-моему, их главная контора в Ситу, на южном побережье. Была раньше станция в Посейдонисе, но после его сожжения калатар-ская гильдия, по сути, осталась ни с чем.

– Ситу совсем ё другой стороне. Ладно, посмотрю в Калатосе, когда мы будем через него проезжать.

Итак, я вряд ли смогу продолжить поиски, пока мы будем в Калатаре. Это досадно. С другой стороны, будет меньше риска привлечь внимание Сферы.

– В Мейр Эластре тоже, если у тебя будет время, – неожиданно добавила Палатина. – В Фетии у океанографов станции куда крупнее, потому что там больше желающих вступить в гильдию.

– Я думал, ты не хочешь мозолить людям глаза в Мейр Эластре.

– Я – да, но тебе не обязательно прятаться. Ты не слишком похож на Тар'конантура, по крайней мере не настолько, чтобы кто-нибудь это заметил. Люди подумают, что ты фетиец.

– Это утешительно.

Возле кофейной лавки, из которой резко пахло жарящимися зернами, мы повернули за угол и оказались на короткой, широкой улице. С обеих сторон, в глубине от дороги, стояли особняки, и среди них возвышалось огромное здание. В нем было по меньшей мере десять башен и больше дюжины минаретов, а центральную часть венчал бирюзовый купол-луковица, и даже под серым небом казалось, что он светится лазоревым цветом. Аромат кофе и звук помола сменились запахом растений и щелканьем садовых ножниц.

Мы зашагали по улице, держась ближе к краю, потому что с другой стороны приближался слон. Не считая нас и слона, улица была пуста. Мы почти поравнялись с фасадом того большого здания, когда железные ворота открылись.

– О боги, – выдохнула Палатина, когда слон остановился прямо перед нами. Из ворот вышла маленькая группа людей и встала, беседуя. Погонщик опустил слона на колени, а два охранника принесли колоду, чтобы дать возможность пассажирам забраться на сиденья.

– Фетийское представительство, – сказала Равенна. – Ты обвиняешь меня в том, что я бегу от своих обязанностей, а сама не можешь пройти мимо какого-то фетийского здания.

– Я не так глупа. Но посмотри на слона – только человек с деньгами мог позволить себе такие украшения. И красное с серебром – это цвета Скартариса. Один из тех людей мог бы узнать меня.

– Тогда не останавливайся.

Когда мы пошли мимо, делая вид, что ту группу не замечаем, мой взгляд невольно скользнул к людям у слона. Высокий представительный мужчина в белой мантии говорил с поразительно невысоким человеком в официальной темно-красной тунике и легком плаще. Еще трое мужчин следили за беседой. Двое из них, в ярко-синей форме, точно были из Имперского военно-морского флота, а третий мог быть чьим-то адъютантом. Он не походил на фетийца: у фетийцев не бывает кожи почти медного цвета и таких слегка раскосых глаз.

Адъютант не очень вслушивался в разговор и через пару секунд его взгляд встретился с моим, слишком быстро, чтобы я успел отвернуться. Находясь в каких-то десяти ярдах от него, я увидел недоумение, промелькнувшее на его бесстрастном лице, прежде чем адъютант опять повернулся к своим спутникам. У меня сильнее забилось сердце, и спустя три или четыре шага слон заслонил от нас эту группу. Я не посмел оглянуться, даже когда м ы завернули за угол.

– Что ты сделал, Катан, дурак? – сердито прошипела Палатина. – Может, еще помашешь ему?

– А иначе он бы нас не заметил? Это был твой друг?

– В жизни его не видала. Но он, возможно, видел меня, потому что явно узнал кого-то из нас. И сейчас он, вероятно, рассказывает об этом тому мужчине в белом, который совсем случайно является вице-королем. Или Мауризу Скартарису, Верховному комиссару Скартарисов на Архипелаге. Или даже адмиралу Каридемию, тому, в синей форме.

– О чем рассказывает? Что только что видел на улице мертвую революционерку? – свирепо спросила Равенна. – Ты утверждаешь, что я мню себя слишком важной персоной, а сама бесишься из-за того, что какой-то мелкий чиновник на тебя посмотрел. Для них ты мертва, Палатина. Они не увидят того, чего не ожидают увидеть, и хватит обвинять Катана.

Я так удивился, что Равенна встала на мою защиту, что даже перестал злиться на обвинения Палатины.

– Даже если он тебя узнал и доложит об этом, сколько людей ему поверят?

– Для начала – Мауриз. Затем люди императора, которые уже пытались меня убить…

– Палатина, ты несешь полную чушь, – вмешалась Равенна. – Вся Фетия слышала о твоих похоронах, и, наверное, каждый лидер клана видел тело, которое они считали твоим. Для них ты просто девушка, похожая на Палатину Кантени, и ничего больше. Думаешь, ты выглядишь сейчас как дочь президента клана? Ничуть. Так что перестань страдать паранойей, и пойдем к океанографам.

Палатина уставилась на нее, явно изумленная.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Это не Калатар, где Сфера правит страхом и все должны ходить по струнке. Фетия живет секретами. Тот адъютант, вероятно, чей-то агент: возможно, своего клана, возможно, военно-морского флота, а может, даже императора. Этот кто-то узнает, и тогда ты поймешь, о чем я говорю. Мы сбрасываем маски на Архипелаге, или ты так скоро забыла цепи и тот костер?

– Я всю свою жизнь скрываюсь от Сферы, а они гораздо коварнее любого фетийца.

– Если ты собираешься плевать на все, что я говорю, пожалуйста, но не жди от этого ничего хорошего.

– Ты истинная фетийка, если не можешь поверить, что я способна жить своим умом. Нет, ты вечно должна лезть ко всем со своими советами, как будто без тебя не справятся.

– Давай продолжай. Забудь, что мы видели тех людей, и не проси моей помощи в Фетии. Ты такая же, как твой дед, одно упрямство и никакой уступчивости. – Не дожидаясь ответной реплики Равенны, Палатина ускорила шаг и исчезла в узком переулке немного дальше по дороге. На этой широкой, кривой улице было мало прохожих, и никто, казалось, не заметил нашу перебранку. Ни одно окно не распахнулось в доме, у стены которого мы спорили, и дети в саду напротив были слишком поглощены своей игрой в мяч, чтобы обращать на нас внимание.

– Пусть идет и спрячется где-нибудь, а то как бы фетийские агенты на нее не наткнулись, – проронила Равенна с презрением. – И вообще, кто она такая, чтобы говорить о дедах? Посмотри на ее деда – он-то что сделал для Фетии?

Она продолжала ворчать до самой гавани, пока мы блуждали по переулкам, чтобы выйти на главную улицу, и пробирались через рыночную сутолоку на главной площади, намного более оживленную, чем вчера. Однако Равенна не набросилась на меня, потому что я ухитрился сдержать возмущение и не отвечать на отборные оскорбления – признаться, заслуженные, – которыми она осыпала мою семью Тар'конантур. Правда в том, что для меня семейные связи значили очень мало, и я редко думал о Палатине, как о кузине.

Народу на берегу прибавилось, и еще больше людей толпилось на причалах и у входа в подводную гавань.

– Должно быть, океанографы там, – заявила Равенна, указывая на восток. – В том здании с голубым стеклянным куполом и балконом.

Мы совсем немного прошли по пляжу, когда нормальная портовая суета вдруг стихла, и в этой тишине стали отчетливо слышны резкие крики чаек, кружащих над гаванью. Не понимая, что случилось, я схватил Равенну за руку, чтобы она не ушла, и повернулся кругом, надеясь узнать, что происходит.

– Что ты… – начала девушка и умолкла. Хотя никто из нас не отличался высоким ростом, мы находились чуть выше уровня главных пристаней и могли видеть достаточно. Рука Равенны вдруг напряглась, сжимая мои пальцы, как тисками, но я ничего не замечал из-за скрутившего меня внезапного страха.

Из подводной гавани двумя рядами выходили сакри в красных шлемах. Их сапоги почти бесшумно ступали по камню. Толпа расступилась, и я увидел людей в капюшонах, идущих позади сакри в еле слышном шорохе сутан. Вспомнив последний раз, когда я их видел, я ощутил приступ беспомощного гнева.

Инквизиция была здесь, в Рал Тамаре.

Глава 5

Народ стоял в угрюмом молчании, словно окаменев от присутствия сакри. Никто не хотел привлекать к себе внимание, уходя с пристани или протискиваясь через толпу в другую сторону. Все просто смотрели, понемногу расступаясь, как сакри медленно проходят по эспланаде и останавливаются, формируя оцепление. Их становилось все больше, они спускались по лестнице и присоединялись к своим товарищам, образуя двойной полукруг вокруг входа.

Следом появились инквизиторы, все почти одинаковые в своих черных сутанах на белой подкладке и остроконечных капюшонах, почти полностью скрывающих лица. Подолы сутан касались земли, и казалось, что инквизиторы не идут, а плывут. Но страшнее всего была та бесшумность, с какой они двигались. И вереница их все тянулась и тянулась, пока человек сорок инквизиторов не выстроились на нижних ступенях позади сакри.

Как почти в каждом здании в Рал Тамаре, вход в подводную гавань располагался в глубине декоративной арки, а к арке вела короткая мраморная лестница. Наконец занял свое место последний инквизитор. – Затем старший из них, который стоял перед входом, спрятав руки в рукава своего черного балахона, шагнул в сторону, пропуская еще кого-то.

Через мгновение я увидел кого. Широкоплечий, бородатый хэйлеттит вышел и остановился наверху лестницы. Драгоценные камни сверкали на его сутане с красно-оранжевым узором из языков пламени.

– Это он, – еле слышно прошипела Равенна. – Как они могли послать его?

Третий человек в алой мантии мага занял свое место справа от бородатого. Тем временем еще несколько жрецов – один в сутане аварха – и не меньше дюжины инквизиторов вышли гуськом и окружили их. Я решил, что это аварх Рал Тамара; на его лице было подобострастное выражение, которое он, несомненно, приберегал для вышестоящих лиц, удостоивших его визитом.

– «Во имя Рантаса, кто есть Огонь, Несущий свет миру, и его святейшества Лечеззара, наместника Бога и Премьера Сферы, – начал маг, читая с тяжелого, внушительного вида свитка, и его усиленный голос эхом отражался от портовых зданий. – Да будет известно, что, вопреки закону Рантаса и учению Его Сферы, мир тяжело поражен чумой ереси. Что есть те, кто отрицает учение Веры, кто бросает вызов власти Рантаса. Что хоть мало их число, но они проповедуют свою ересь, разлагая умы тех, кто чист душой. Что они отреклись от Истинного Господа, Творца Мироздания, и Его слуги Лечеззара, кто по праву преемственности – единственный судья Веры на Аквасильве. Что, отвергая истинную Веру, они обрекают свои души на вечное изгнание от Его животворного пламени и распространяют свою скверну по всему миру.

Это был Всемирный Эдикт, всеобщий указ Веры, изданный самим Премьером, – декрет, которого никакая власть земная или небесная не могла ослушаться. Тогда как Особые Эдикты были вполне обычными и издавались всякий раз, когда Премьер выносил решение в каком-то деле, иногда проходили годы без появления Всемирных Эдиктов. Остро сознавая, что мы слегка возвышаемся над толпой, я не смел пошевелиться, боясь, что любое движение привлечет внимание людей на ступенях. Застыв от ужаса, Равенна вцепилась мне в руку, больно стискивая мои пальцы. Я подергал ее, и девушка слегка ослабила мертвую хватку.

– Поэтому его святейшество, наместник Рантаса, приказывает ввести инквизицию по всем землям и океанам. Он постановляет настоящим указом, что агенты Святой палаты инквизиции могут действовать согласно воле Рантаса, дабы искоренить чуму ереси с лица планеты. Что они действуют со святой поддержкой Рантаса и его Сферы. Что никто не должен чинить препятствия или задержки, или пытаться сорвать выполнение этого священного долга, и что с любым, предпринявшим такие попытки, будут обращаться как с грешником и еретиком. Что каждый мужчина и каждая женщина, великие или малые, должны доказать свою истинную веру агентам Святой палаты инквизиции, и что все лица, облеченные властью, должны оказывать Святой палате всяческую помощь и содействие.

В соответствии с этим его святейшеством далее постановляется, что все, кто придет и добровольно сознается в своих грехах в течение трех дней, признавая свою вину и искренне желая раскаяться, должны быть прощены и наказаны со снисхождением, дабы они никогда не могли снова согрешить или сбиться с праведного пути. Что любой мужчина или женщина, имеющие сведения о ереси другого, должны сообщить их Святой палате или будут считаться еретиками за их сокрытие. Что к тем еретикам, кто не раскаивается добровольно в своих грехах, Святая палата может применять любые методы, какие сочтет подходящими, в пределах закона Рантаса, не скованного никаким законом человеческим. Что тех, чей грех признан слишком тяжким, Святая палата настоящим уполномочена очищать святым огнем, согласно учению Рантаса, и что любой, кто попытается помешать сему, будет признан виновным за свои действия.

Для исполнения этой самой святой и священной задачи в землях Архипелага его святейшество настоящим назначает генерал-инквизитора Мидия и постановляет, что в ходе выполнения своего долга он не должен отчитываться ни перед кем, за исключением самого его святейшества, и должен считаться равным его преподобию Талиосу Фелару, экзарху Святой палаты инквизиции. Да признают все его полномочия или лишатся защиты Бога.

Скреплено печатью рукой его святейшества Лечеззара, наместника Рантаса, в первый день зимы в благословенный год две тысячи семьсот семьдесят четвертый.»

В абсолютной тишине маг скатал свиток и поклонился бородатому новоиспеченному генерал-инквизитору Мидию. Затем Мидий поднял левую руку, и словно волна прокатилась по собравшимся, когда все дружно опустились на колени. Мы, два довольно невысоких темноволосых человека среди целой толпы очень похожих апелагов, тоже как можно быстрее упали на колени и наклонили головы, не смея взглянуть на инквизиторов. От резкого удара о твердый камень все мое тело сотряслось.

Я едва слышал молитву Мидия, или благословение, или чем оно там было. Лишь случайно уловил стандартную, хорошо знакомую фразу, призывающую всех идти по пути Рантаса и не сомневаться в учении Сферы.

Я никогда не признавался, что испытываю ужас перед инквизицией, потому что такое признание почти приравнивалось к ереси. Но я бы не постыдился в этом сознаться. В отличие от подавляющего большинства жителей Аквасильвы, я видел, как инквизиторы умирают, пронзенные стрелами лепидорских солдат и людей Гамилькара. Но с тех пор это был первый раз, когда я увидел инквизиторов, и сейчас почему-то было намного страшнее.

Тогда я полностью зависел от их милости, хотя такое понятие было им почти чуждо, но они играли лишь вспомогательные роли. Тогда не было сомнения в моей вине или вине Равенны, поэтому им не нужно было подвергать нас допросу. Здесь, в Рал Тамаре, я был свободен и имел возможность сбежать. Но если Сархаддону хотя бы намекнут, что мы на Архипелаге…

Мидий закончил свою молитву и отпустил толпу. В первый момент никто не двигался, затем группа людей поблизости от него нерешительно встала и поклонилась новому генерал-инквизитору. Жрецы сошли со ступеней, нарушая свои тщательно выровненные ряды, и встали в походный строй. Со стороны библиотеки принесли шесть или восемь паланкинов – похожих на трон деревянных кресел, каждое из которых несли два рослых хэйлеттита. Никто не осмелился уйти, пока все старшие жрецы не уселись в свои паланкины, и процессия не тронулась в путь, словно черно-красная змея, вползающая в сердце города.

Наконец последний сакри в малиновых доспехах скрылся из виду. Толпа вновь обрела голос и начала расходиться. Равенна отпустила мою руку, продолжая стоять без движения.

– Пошли, нам лучше вернуться, – молвила она своим прежним отрывистым, невыразительным голосом. – Сейчас не время идти в библиотеку.

Вместе с людским потоком мы прошли немного вдоль берега, а потом, не сговариваясь, свернули на крутую узкую улицу между свечной лавкой и баром. Я нервно оглянулся, когда мы дошли до следующего перекрестка с чуть более широкой, но странно пустой улицей, идущей параллельно гавани. Никто не следовал за нами – да и почему кто-то должен был следовать?

– Я чувствую себя мышью, за которой охотится тигр, – заговорила наконец Равенна, лишенная своей обычной живости и энергии. – Поскольку он – кот, он играет со мной, прежде чем меня убить, но поскольку он такой большой, он наступает на всех подряд, пока забавляется.

– Сфера делает это не из-за тебя, – не слишком убедительно возразил я.

– Не будь дураком! – вспылила Равенна, но ее гнев исчез так же быстро, как появился. – Я знаю, инквизиторы охотятся не за мной, они охотятся за еретиками. Они – тигр в полной комнате мышей, и это не преувеличение. Они говорят нам и всем остальным, что Лепидор ничего для них не значит. Что мы не произвели на них никакого впечатления.

– Мы не произвели. Мы выдернули один ус, но он снова отрастет, и теперь тигр сердит.

– Нет, он не сердит. Он неумолим. Тигру на это плевать. Если он растопчет достаточно людей, мы больше не будем иметь значения. Если он нас схватит, то будет убивать медленнее, а в остальном мы просто две единички в его статистике. Лечеззар издал Всемирный Эдикт, и НИКТО на Аквасильве не посмеет его преступить. Он нацелен прямо на Архипелаг, и даже сам Оросий не оспорит ни единого слова. Фактически по фетийскому закону весь этот Эдикт неправомерен, но Сфера слишком могущественна, чтобы император мог возразить.

– Равенна, Сфера не будет существовать вечно. Ничто не существует вечно. После падения Эран Ктхуна фетийцы нигде на Аквасильве не встречали сопротивления. Но они рухнули, и посмотри, где они теперь.

– По-прежнему здесь и внушают страх. Я знаю, ты пытаешься помочь, Катан, но не нужно. Ты сделаешь все, что сумеешь, и я тоже, но в конечном счете это не будет иметь значения. Мы ничего не можем сделать против этого Эдикта, потому что они могут раздавить нас, не задумываясь.

– А шторма? – настаивал я. – Возможно, мы не сильнее всех магов Сферы, вместе взятых, но никто из них по отдельности не сравнится с нами в могуществе.

– Да, но даже уничтожив пол-Лепидоратем штормом, мы все равно оказались беспомощны против психомага. Все, что мы можем, – это рассердить их настолько, чтобы заставить наброситься на нас – и пожалуйста, не говори тогда, что мы ничего не могли сделать.

Мне нечего было возразить, ибо я знал, что Равенна права. Никто из нас не привык чувствовать себя незначительным, но по сравнению с силой, которую мы только что видели, мы были пустым местом. Это знание причиняло почти физическую боль, но я ничего не мог придумать в противовес ему.

– Полагаю, нам придется изменить планы, – заявила Равенна несколько минут спустя, когда мы дошли до улицы ниже посольской и направились по ней к своей гостинице у городской стены. – В Калатаре будет опасно. Один предатель среди диссидентов, один человек, имеющий зуб против любого из нас, и нас арестуют. И даже если нам повезет, все равно они могут схватить кого-то из наших знакомых и допросить их.

– А как же оружие? Так и будем продавать его хэйлеттитам?

– Тебе если что втемяшилось, так уже не выбить ничем? Совсем как Палатина. Послушай, если мы сейчас поедем в Калатар, то вряд ли успеем вернуться. Здесь у них огромный трибунал, и большинство инквизиторов отправятся дальше по Архипелагу. Будут еще корабли, идущие к другим островным группам, но в данный момент Мидий поедет в Калатар как можно медленнее. Он будет останавливаться везде, где можно, слушать, как зачитывают его Эдикт, и задерживаться на несколько дней, чтобы принять несколько человек обратно в лоно Сферы.

Его люди уже скоро будут в Калатаре. Они захотят произвести на него впечатление, чтобы он прибыл накануне того дня, когда они запланировали огромную церемонию, в которой сожгут пятьдесят или сто человек. Их темницы будут ломиться от подозреваемых, и они будут проверять каждого, пытающегося уехать.

– Этот Эдикт поощряет людей доносить друг на друга.

– Обычное дело. Иногда бывает и награда. Ты знаешь, как они работают?

– В принципе, – ответил я, стараясь вспомнить, что нам говорили в Цитадели.

– Хорошо, что Палатины здесь нет, ведь ей даже думать об этом невыносимо. Больше всего ее раздражают не действия инквизиторов, а их методы. Ты же знаешь, как она верит в фетийский закон.

– Как в прямую противоположность инквизиторской трактовки закона.

– Виновен, пока не доказана невиновность, да. Тебя обвиняют, и ты должен доказать свою невиновность на тайном суде без всяких свидетелей. Неудивительно, что почти всех осуждают.

– А что означает это «наказан со снисхождением»? Их перед сожжением оглушают?

– Ты обязан носить метку на одежде, ходить в храм босым каждую неделю и ежегодно на празднике Рантаса подвергаться ритуальному бичеванию. Это стандартное наказание. Для простых людей. Для знати оно может быть другим, лучше или хуже.

Я ужаснулся. Конечно, после моих предыдущих столкновений со Сферой я не должен был ничему удивляться. Но чтобы это называлось снисходительным…

– И долго?

– Пять лет, десять или до конца жизни, смотря насколько искренним сочтут жрецы твое раскаяние.

– И люди действительно приходят и каются?

Равенна печально кивнула.

– Из-за этого указа они будут приходить и сознаваться, потому что если кто-то другой донесет на них первым, последствия будут гораздо хуже. Не то, что многих сжигают, конечно, но есть наказания почти столь же ужасные.

Она рассеянно обхватила рукой мою талию, и я обнял девушку за плечи. У нас обоих были друзья в Калатаре и на других островах Архипелага, о которых было известно, что они еретики. Правоверные их кланов относились к ним терпимо и даже радушно. Но когда прибудет инквизиция, клановая верность начнет трещать по швам. Персея, как и я, однажды уже избежала костра, но как долго продлится ее везение – или чье-нибудь вообще везение – с этим Эдиктом?

Слабо утешало знание, что мишенью был только Архипелаг, что Лепидор не пострадает, или Микас в Кэмбрессе, или даже Гаити под хэйлеттитами. Жрецы хотят уничтожить Архипелаг, потому что он слишком чужд всему, во что они верят, он слишком иной, чтобы принять их ортодоксию.

Мы вошли в маленький. двор, где находилась наша гостиница, двухэтажный флигель рядом с домом, в котором жил ее владелец с семьей. Построенная в традиционном апелагском стиле, как и остальной город, гостиница была простой, но безупречно чистой, как диктует кодекс апелагских кланов. Гостеприимство считалось на Архипелаге священным, а Сфера им бесстыдно злоупотребляла.

Мы поднялись по узкой деревянной лестнице на второй этаж, и Равенна постучала в дверь комнаты, которую она делила с Палатиной. Ответа не было.

– Твоя кузина ушла доказывать свою правоту, – вздохнула Равенна. – Надеюсь только, она не столкнется с Сархаддоном. Как они могли послать этих двоих, особенно Мидия? Этого злобного старого козла. – Она с силой воткнула ключ в ни в чем не повинную замочную скважину и, свирепо повернув его, распахнула дверь.

Я надеялся, что никто не слышал ее слов. Похоже, Палатина не заглядывала сюда после нашего спора, потому что не было никаких признаков ее возвращения. Я ютился в соседней каморке, но там нельзя было поговорить из-за отсутствия места. Я прошел в комнату и поднял ротанговые жалюзи на окне, впуская свет. Было не настолько жарко, чтобы закрывать ставни.

– Ты хочешь, чтобы мы не ехали в Калатар? – уточнил я, садясь на кровать Палатины с аккуратно отогнутым узорчатым одеялом. – Я знаю, это рискованно, но…

– Но я не хочу, чтобы нас снова схватили. В тот раз нас не пытали, как будут пытать, если схватят нас здесь. Ты читал фетийскую «Историю», помнишь, что там написано? Иерарха Кэросия так искалечили пытками и магией, что он едва мог ходить.

– Но нет гарантии, что нас поймают.

– Ты готов рисковать? Не говори мне, что ты не боишься их так же, как я.

– Но ведь нас не убьют? Если они знают, кто мы?

Равенна села рядом со мной, на ее лице показалась усталость.

– Катан, при всем… – Она замолчала, а потом продолжила, пропуская то, что собиралась сказать: – Иногда ты бываешь ужасно тупым. Я знаю, ты стараешься убедить меня, что все будет хорошо, но ты же знаешь, что это неправда.

– Но нас не убьют – зачем ты пытаешься внушить мне, что убьют?

Честно говоря, я сам не знал, почему я все еще выступаю за поездку в Калатар. Я действительно боялся и не хотел ехать туда, где мог бы снова попасть в руки инквизиции.

– В Лепидоре, – тихо ответила Равенна, – я выбрала костер, чтобы не становиться их марионеткой. Я не могу объяснить, зачем я так поступила, потому что сама не знаю. Но разве тебе это ни о чем не говорит?

Еще одну вещь я не мог понять: почему Равенна кажется такой спокойной, когда обычно мы бы уже кричали друг на друга?

– Ты никогда не хотела ехать домой, – настаивал я. – Даже там, в Лепидоре, когда мы понятия не имели, что случится, ты всячески возражала. Ты не хочешь ехать в Калатар, и инквизиция тут ни при чем.

– Ты действительно так думаешь? Как будто последнюю четверть века там не было инквизиторов.

– Но как же ты собираешься вернуться, если боишься их? То, что мы делаем, – небезопасно, и тебе лучше нас должно быть это известно.

– Мне известно, – отрезала Равенна, более горячо на этот раз. Возможно, я ошибался насчет ее спокойствия. – Именно поэтому я пытаюсь убедить тебя и Палатину не ехать. Только вы такие твердолобые, что до вас без кувалды не достучаться.

– Но почему? Ты не трусиха, как ни судить, и раньше ты никогда не бежала от опасности. Ты всегда хотела ехать в Техаму, хотя сказала, что это худшее место в…

Не договорив, я остро посмотрел на девушку. Равенна сказала мне в Цитадели, что она из Техамы, с плато в горах Калатара, чей народ сражался в Войне на стороне Черного Солнца и был отрезан от мира победившими фетийцами. Все говорили о Техаме с ужасом, но что-то не сходилось.

– В другой раз ты сказала, что не была в Калатаре тринадцать лет, с тех пор, как тебе исполнилось семь или около того. Но я думал, ты родилась и выросла в Техаме.

– Так и есть. Я провела год в Калатаре, потому что братья Баррати хотели, чтобы я познакомилась со своей страной. Тогдашний Премьер был вполне безобидным, и обстановка некоторое время оставалась менее напряженной. Ты мне не поверил?

– Прости, – пробормотал я, проклиная себя за то, что усомнился в ней, и проклиная инквизиторов, везде сеющих недоверие. – Я прощен?

Равенна слабо улыбнулась.

– Конечно. Я так привыкла хранить все в тайне, что забываю рассказывать правду людям, которым я доверяю.

Я ухватился за ее последние слова, не желая упускать свой шанс.

– Тогда скажи, почему ты не хочешь ехать в Калатар? Разве я не имею права знать?

– Ловко ты меня подловил, – сердито ответила девушка. – Я только объясняю, что я имею в виду, а ты сразу цепляешься за слова, чтобы попытаться выиграть спор. Больше я этой ошибки не совершу.

– Почему тебе так трудно признаться в этом, Равенна? Я спрашиваю только потому, что если это что-то важное, о чем мы не подумали…

– Ты просто скажешь, что я опять становлюсь эмоциональной, а мне этот ярлык надоел, – огрызнулась она. – Ты хочешь поехать в Калатар, устроить сделку для Гамилькара и посмотреть, не знает ли там кто-нибудь что-нибудь об «Эоне». Ладно, насчет «Эона» я с тобой согласна. Но мы не должны ехать в Калатар. Нам НЕ СЛЕДУЕТ ехать в Калатар.

Мы никуда не продвинулись. Мы были как два равных дуэлянта в поединке на дубинах. Каждый раз, когда я что-то говорил, Равенна просто отвечала, что не хочет ехать. И все, что я мог делать, это продолжать спрашивать почему. Я чувствовал себя так, словно тщетно толкался в запертую на все замки и засовы дверь.

– Я тебя слышу. Но если мы не поедем туда, как же мы заключим эту сделку с Гамилькаром? Если мы собираемся продавать ди… этим людям, – поправился я, внезапно осознав, что ставни открыты, а наши голоса становятся все громче и громче. Я вскочил е кровати и, подойдя к окну, посмотрел сначала на площадь, потом вниз. Никто не стоял под нашими окнами, и на площади было пусто, только во фруктовой лавке напротив виднелись люди, торгующиеся из-за дынь. – Прежде чем Гамилькар подпишет какой-нибудь договор, он должен убедиться, что они способны платить, и что они – те, за кого себя выдают. Они базируются в Калатаре, так куда еще мы можем ехать?

– На Архипелаге есть другие места – Илтис, например. Возможно, Калатар – центр, но мы вполне можем связаться с ними с другого острова и организовать встречу в каком-нибудь отдаленном месте.

– Чтобы они рисковали жизнью вместо нас? Мы-то хоть можем защитить себя, но ставить их под угрозу разоблачения только ради спасения нашей шкуры? Они так же боятся инквизиторов, как мы, и они граждане Калатара.

– Вот именно, – подхватила Равенна. – В Калатаре мы будем чужаками, неизвестно зачем приехавшими. А они знают, как обойти инквизицию, и у них найдутся хорошие причины, чтобы отправиться в Илтис или куда-то еще. Сфера не может запретить людям путешествовать или проверять каждого, кто въезжает и выезжает. Да, я там родилась, но это не наша территория.

– Значит, ты хочешь, чтобы мы поехали в Илтис и сидели там, пока они будут курсировать взад-вперед?

– Какой же ты упрямый, Катан! Мы не подвергнем их большему риску, сидя в Илтисе, а если сами поедем в Калатар, пока там хозяйничает инквизиция, то, несомненно, подвергнем риску себя. Ты не заботливый, ты просто глупый. И, конечно, инквизиция не убьет нас, если схватит – слишком это расточительно. Меня заставят играть здесь роль их марионеточного правителя, а тебя увезут в Священный город в цепях и будут держать там на привязи, пока им не понадобится маг Воды. Палатину, вероятно, сожгут. Ты хочешь, чтобы это случилось? – закончила Равенна на властной ноте, сверля меня взглядом.

С минуту мы смотрели друг на друга; оба сердитые и не желающие уступать. Если я уступлю, я никогда не узнаю, почему она не хочет ехать, и мы никогда туда не попадем. Равенна преувеличивает, я в этом не сомневался. Преувеличивает опасность, вероятность оказаться схваченными и отсутствие риска для диссидентов. А значит, у нее все-таки есть более глубокая причина не ехать, причина, не связанная с инквизицией.

И этот ее ультиматум, вероятно, означал, что Равенна была готова сдаться. Прояви я сейчас настойчивость, подумал я, когда мы мерили друг друга взглядом, будто два мула на горной тропе, она бы сдалась. Но я не мог не понять, что Равенна мне не доверяет, и это больно ранило меня. После всего, что случилось в Ле-пидоре, я надеялся, что мы миновали тот этап. Но мы не миновали. И сам я, должен признаться, все еще не был уверен в ней. В чем угодно насчет нее. Слишком многое осталось недосказанным, слишком много вопросов осталось без ответов.

Но в неловком молчании шли секунды, моя решимость крошилась, сломленная тем единственным, что и раньше предавало меня, и снова предаст. Я всегда считал, что мне должно хватать сил этому сопротивляться, но их никогда не хватало, если Равенне грозила опасность.

– Нет, – выдавил я, невольно опуская глаза. Это напоминало капитуляцию и в каком-то смысле было ею. – Но нам придется поговорить с Палатиной.

И Палатина выругает меня за уступку. Иногда я жалел, что нас не двое и не четверо. Три – неудобное число, всегда двое против одного.

Однако Равенна не выглядела довольной. Скорее она казалась опечаленной. Я надеялся, что это хорошо, но не мог сказать наверняка.

Я встал, не желая оставаться рядом с ней, и снова подошел к окну. Где-то справа, за куполами, Мидий и Сархаддон сидели в храме, разрабатывая свой план чистки Архипелага. Они победят, если убьют достаточно людей, если сумеют вырвать сердце у ереси. И они уже заставили нас пойти на попятный одним своим прибытием сюда. Я был таким же, как все, кто мирится со Сферой и закрывает глаза на ее деяния просто из страха. Такой же страх удержал нас от поездки в Калатар, и не важно, мой ли это страх, Равенны или кого-то другого. Обещание времени, когда это будет забыто – обещание, которое я дал Равенне на том пляже и на другом пляже ранее, – вдруг показалось пустым и бессмысленным.

Глава 6

Чтобы отдохнуть от общества Равенны, я решил нанести свой отложенный визит к океанографам. Теперь, когда я знал, где их станция, и более или менее представлял, как туда добраться, мне понадобилось не очень много времени, чтобы спуститься к гавани по боковым улочкам. До вечера было еще далеко, и большинство местных жителей еще работали, поэтому город казался довольно пустым. Возможно, более пустым, чем обычно, из-за прибытия Мидия и его трибунала инквизиторов.

К счастью, я не встретил по пути ни одного сакри, но дойдя до портового района, я заметил там атмосферу мрачности и угрозы, которой раньше не было. Люди уже не казались такими открытыми, и я заметил немало подозрительных взглядов, направленных и на меня, и на других. Интересно, насколько напряженной станет обстановка в Рал Тамаре. Здесь она должна быть лучше, чем дальше на Архипелаге, потому что клан Тамарин – самый континентальный из апелагских кланов и считается наименее опасным.

Заглянув в подводную гавань посмотреть, что за корабль у Де-маратия и где он стоит, я разузнал некоторые подробности о Мидии и его свите. Они прибыли на трех мантах, взятых напрокат у фетийских Великих домов, и оцепили часть подводной гавани, вызвав большую неразбериху. Тамаринские портовые чины сбились с ног, пытаясь освободить причалы.

Три манты. Наверняка это означает, что после Рал Тамара трибунал разделится, и только Мидий с его свитой поедут дальше в Калатар. Я бы сказал, что из двух других групп одна направится в Монс Ферранис, а другая – в Селерианский Эластр, чтобы там, в свою очередь, разделиться.

Оставив подводную гавань, я пошел вдоль берега, мимо таверн и лавок, торгующих разным судовым инвентарем, по направлению к маленькому мысу, где размещалась океанографическая станция. Я оделся как океанограф – в голубую тунику гильдии, чтобы не привлекать внимания. Как правило, сыновья лидеров кланов – по крайней мере континентальных – не становятся океанографами.

Мне действительно повезло: диалект, на котором мы говорим в северо-западной Океании, был таким же, как на многих островах Архипелага, я был апелагом по рождению и путешествовал с двумя апелагами. Среди людей клана Рал Тамара я выделялся лишь своим поразительным сходством с фетийцами. А фетийцы в массе своей не еретики. Не то чтобы это позволяло мне меньше нервничать при виде сакри.

Океанографическая станция Рал Тамара была крупнее лепидорской и построена в другом стиле, но ощущение от этого здания было тем же самым. Хотя вестибюль оказался наряднее и шире, все равно по углам лежала аппаратура, и витал тот слабый, неопределимый запах вещей, которые большую часть времени проводят в воде.

Когда я вошел, в вестибюле никого не было, но через пару минут с лестницы спустился бородатый мужчина лет тридцати с небольшим. В руке он держал листок бумаги. При виде меня мужчина остановился и, кажется, слегка удивился.

– Добрый день. Чем могу помочь?

– Я проездом в Рал Тамаре и хотел узнать, нельзя ли мне воспользоваться вашей библиотекой. У меня с собой станционные бюллетени из северо-западной Океании, если они вам нужны.

– Ну, конечно. Идем, я попробую найти помощника мастера. Самого мастера сейчас нет, он на конференции в Сианоре. Ты с какой станции?

– С лепидорской.

– Это хорошо. Мы уже давно ничего не получали с острова Хиден.

Меня, как океанографа, это слегка обеспокоило, поскольку обе станции находились на одном и том же цикле течения и должны были поддерживать связь.

Он повел меня по коридору к кабинету помощника, более просторному, чем каморка мастера в Лепидоре. Мастер. Я не хотел о нем думать. Дверь кабинета была открыта, и помощник поднял голову, когда мы вошли.

– А, Окассо. Ты уже подготовил бюджетную заявку? А это кто?

По крайней мере некоторые вещи не изменились. Бюджет всегда стоит на первом месте.

– Это океанограф из Лепидора, он хочет воспользоваться библиотекой. Я оставлю его тебе? А то я как раз шел, чтобы отнести заявку Амалтее.

Помощник кивнул, и мой провожатый исчез так же быстро, как появился.

– Добро пожаловать в Рал Тамар…

– Катан.

– А я – Рашал, первый помощник мастера Викториния. Его сейчас нет.

Рашал мог быть уроженцем любого острова Архипелага. Оливковая кожа и длинные волосы придавали ему почти львиный вид. Я решил, что ему вряд ли больше сорока.

Некоторое время мы вели вежливый разговор о разных океанографических делах, и я передал станционный бюллетень. По сути, это была сводка основных наблюдений, сделанных за определенный период. В сводку включалось все, что имело отношение к другим станциям. Считалось обычной вежливостью, чтобы путешествующий океанограф вез с собой копии для любых станций, какие ему случится посетить. Каждая станция была обязана раз в полгода посылать такую сводку в штаб-квартиру гильдии в Селерианском Эластре, но сводки терялись или надолго запаздывали. Вероятно, моя доберется до штаб-квартиры раньше официальной.

– На что ты хочешь взглянуть? – спросил наконец Рашал. – У нас здесь довольно большая библиотека, надеюсь, мы сумеем тебе помочь.

Я рассказал ему о кракене и объяснил, что работаю над изучением условий в океанских глубинах. Что, по крайней мере, отчасти было правдой. Я всегда больше интересовался течениями и поведением океана в целом, чем, скажем, его обитателями. Кракены являлись исключением. Кракены завораживали всех.

Брови Рашала взлетели вверх:

– Самое время для работы в этой области. Ты слышал о «Миссионере»?

– «Миссионере»?

Рашал усмехнулся и вытащил из ящика стола два листка бумаги.

– Это корабль, которого все глубоководные исследователи ждут последние сорок лет, с тех пор, как пропало «Откровение». В сущности, это модернизированное «Откровение». Его переделывают из военной манты в Мейр Эластре. А еще гильдия собирается построить новый корабль исключительно для глубоководных работ.

Если не первая новость, то вторая точно заставила бы меня навострить уши. Прежде гильдия только раз смогла позволить себе иметь манту, переделанную для работы в глубоком океане, и даже тогда Империя и Сфера оказали большую финансовую помощь. Результатом стало «Откровение», исследовательское судно, которое дало ответы на массу загадок океанских глубин и установило рекорд погружения – как все считали. Оно пропало со всей командой недалеко от берегов Техамы почти сорок лет назад, чего никто так и не объяснил.

– Опять в сотрудничестве с Империей и Сферой?

Рашал кивнул.

– Прочти, – предложил он, давая мне листки. – Это все, что я знаю в данный момент.

Это был циркуляр от главного исследователя гильдии в Селерианском Эластре, сообщающий, что гильдия получила списанную недавно военную манту «Диспайна» для переделки в глубоководное исследовательское судно. Император и Сфера любезно согласились спонсировать проект в обмен на подробные сведения о любых сделанных открытиях и право каждому из них использовать это судно в течение месяца в году. Что Сфера хочет с ним делать? Затем шли технические подробности, решение о переименовании корабля и просьба высылать предложения, какую устанавливать аппаратуру. Последние три строчки гласили, что спонсоры также согласились вложить деньги в постройку специализированной манты, целиком предназначенной для глубоководных работ, и строительство начнется в ближайшие несколько месяцев.

– Спасибо, – поблагодарил я, отдавая циркуляр. – Мы об этом еще ничего не слышали.

– Хорошие новости, верно? – Рашал почти сиял.

– Еще какие. Я и не думал, что этим кто-нибудь интересуется.

Рашал печально покачал головой.

– Император слишком занят истреблением своих подручных, и просто чудо, что Сфера, при всех этих неприятностях, проявила интерес. – Он не высказывал никакого мнения – благоразумное поведение перед совершенно незнакомым человеком. Океанографы редко бывают фанатиками, но не стоит чересчур на это полагаться. – Но, думаю, ты не хочешь напрасно терять время. Я провожу тебя в библиотеку и оставлю там, если ты согласен.

– Отлично.

Он провел меня в конец коридора в большую полуподвальную комнату, заставленную книгами и папками. В центре стояли два обшарпанных стола и несколько стульев, но людей, кроме нас, не было.

– Я скажу всем, кого увижу, что ты здесь, только сообщи мне, когда будешь уходить. Глубоководная секция там, в дальнем углу.

Работ в глубоководной секции оказалось не так много, потому что писать было особо не о чем. «Откровение» было единственным кораблем, который опускался ниже восьми миль – насколько всем позволялось знать, – и имелся отчет о его исследованиях вместе с двумя толстыми томами подробных промеров глубины и собранной информации. Тонкая книжка о кракенах, написанная человеком, который гонялся за ними всю свою жизнь и за пятьдесят лет видел четырех. Некая теория о том, что могло бы простираться далеко под поверхностью, и наконец, подробный обзор пещер под островами Тамарина.

Меня охватило разочарование. Здесь было больше книг, чем в Лепидоре, но это неудивительно, поскольку в Лепидоре был только отчет о плаваниях «Откровения».

Книга по теории была сухой и технической, с редкими проблесками юмора, когда автор уходил от современной механики к другой теме. Похоже, фетиец – автор этой работы – был еще и музыкантом, и в одном месте он на целых десяти страницах рассуждал о китовом пении. Из всех книг, что я читал, ни одна книга, написанная фетийцами, не обходилась без отступлений. Похоже, все они – люди разносторонние.

Я прочел, сколько мог понять, затем пролистал обзор пещер. Все острова имеют под своей поверхностью системы пещер. Одни – немногим более чем выбоины в скале, но другие, как пещеры под островом Иланмар в Фетии, тянутся на сотни миль и содержат камеры, где может поместиться небольшой флот. Что и случилось однажды, смутно припомнилось мне. В фетийской войне с Таонетаром та или другая сторона прятала эскадру в тех пещерах и нападала из засады на своих неосторожных врагов.

Однако мой интерес к обзору был только мимолетным, потому что «Эон» был слишком велик, чтобы поместиться в любой известной системе пещер. Хотя я понятия не имел, как выглядит этот корабль, он явно был построен в исполинском масштабе, больше похожий на передвижной город, чем на корабль. Картина, которая сложилась у меня из кратких описаний в «Истории Таонетарной войны» – книги, написанной фетийским лидером, но после того запрещенной Сферой, – вызывала больше вопросов, чем давала ответов.

В действительности я искал не сам корабль, а то, что находится у него на борту. «Эон» был центром управления для некой сети наблюдения, называемой системой «небесных глаз». С помощью каких-то заумных средств «небесные глаза» давали внешний обзор всей планеты, в том числе картины штормов. С ними я мог бы предсказывать шторма и, в чем обвинял меня мастер, использовать их против Сферы.

Но «Эон» исчез, когда Сфера захватила власть, пропал из виду во время ужасной междоусобицы, которая последовала за убийством императора двести лет назад. И с тех пор – ничего. Ни следа от корабля, его экипажа, его командира, только оглушительная тишина.

Я взял отчет о плаваниях «Откровения» и уставился на него. Это был единственный официальный отчет о бездне, таящейся в глубине океана. Бездне, которую «Эон», построенный за сотни лет до войны, переплывал без всякого труда. И если, как я верил, он пережил короткую гражданскую войну и затем был спрятан своим экипажем, логично было спрятать его на такой глубине, где никто и никогда не наткнется на него случайно.

– Погружен в размышления?

Тихий голос рассек мою задумчивость, как докрасна раскаленное лезвие. Я выронил книгу и повернулся на стуле. Когда я узнал это лицо, у меня глаза на лоб полезли.

– Кто ты? – резко спросил я.

– Тот же вопрос я мог бы задать и тебе. – С необъяснимой грацией незнакомец спустился по трем ступеням и подошел к моему столу. Он поднял книгу и посмотрел на нее с бесстрастным интересом. – «Плавания «Откровения». Самое время для работы в этой области, не так ли?

Я встал, чувствуя себя в невыгодном положении сидя.

– Кто ты? – повторил я. – Ты не океанограф.

– Я вообще не интересуюсь океанографией, кроме тех случаев, когда это непосредственно касается меня. – Его военно-морская туника слегка зашелестела, когда незнакомец пододвинул стул и сел ко мне лицом.

– Рашал знает, что ты здесь?

– Если ты имеешь в виду этого океанографа, то он нас не побеспокоит. Так легко ты от меня не отделаешься.

– Я уйду, когда пожелаю – или у тебя снаружи поставлены стражники? – огрызнулся я, выведенный из равновесия его невозмутимостью.

– На твоем месте я бы этого не делал. Стражников нет, но ты останешься здесь, потому что я так хочу. Если ты попытаешься уйти, мне придется тебя задержать, что будет для тебя довольно унизительно. – Немигающие фиалковые глаза уставились на меня в упор. Я глянул ниже, на висящий у него на поясе слегка изогнутый меч. Пусть я не вооружен, но… – И будь у тебя другие… таланты, с ними я тоже справлюсь. Так что сядь, и поговорим, как цивилизованные люди.

Это не было просьбой.

– Я предпочитаю знать, с кем говорю, – угрюмо сказал я, садясь. Может, он и блефовал, но почему-то мне не хотелось это проверять. И сердце у меня билось чаще обыкновенного.

– Полагаю, все преимущества здесь у меня, тем более что тебе есть что скрывать, а мне нет.

– Тогда что ты теряешь, называя мне свое имя?

– Знание имени может давать власть… Катан. В этой комнате нет никого другого, с кем ты мог бы разговаривать, поэтому мое имя тебе знать незачем.

– Тогда почему ты сказал, что мог бы задать мне тот же вопрос, если ты уже знал, кто я? Это какая-то игра Сферы?

– Ты воображаешь, что Сфера охотится и за тобой тоже? Какие вы все эгоцентричные. Кажется, у обеих твоих подруг тот же самый недостаток… интересно, как вы вообще ухитряетесь ладить? – Его лицо с угловатыми чертами дернулось в усмешке. – Вы часто спорите, кому из вас грозит самая большая опасность?

Я ничего не ответил, и через минуту незнакомец улыбнулся:

– Сфера не нуждается в ухищрениях. Работай я на Сферу, я бы знал о твоей виновности и пришел бы тебя арестовать. Неужели ты думаешь, что инквизиторы стали бы тратить время на разговоры, если бы искали конкретно тебя? Нет, могу тебя заверить, я не имею к ним никакого отношения.

– Тогда зачем ты тратишь время на разговоры? Потому что заметил нас случайно, и не хочешь успокоиться, пока не выяснишь все про нас? Я мог бы оклеветать Па… мою подругу, – поправился я, кляня себя в душе за обмолвку.

– Не воображай, что я не знаю имя Палатины. И я задам тебе вопрос от себя: почему вы так нервничали, проходя мимо фетийского посольства? Как правило, это указывает на нечистую совесть. Вряд ли посольство способно внушать страх.

– Тебе больше нечем заняться, кроме как проверять, у кого какая совесть? Видит небо, в этом мире хватает людей, которые не любят фетийцев. Если бы ты изучал каждого, прошедшего мимо, ты бы застрял здесь навечно без всякой пользы для своего императора. И ты не фетиец.

– Как наблюдательно с твоей стороны. Нет, я не фетиец, зато ты явный фетиец.

– Ты пришел сюда только ради умных замечаний и тонких намеков? У меня нет на это времени. – Я встал, твердо решив хотя бы попробовать. Лучше рискнуть, чем дать запугать себя вкрадчивыми словами.

Как оказалось, незнакомец был способен на большее, чем вкрадчивые слова. С ослепительной быстротой его меч выскользнул из ножен и коснулся моего горла, прежде чем я успел сделать второй шаг.

– Этот разговор – на моих условиях, Катан, – заявил незнакомец, в его голосе звучала скорее скука, чем угроза. – Ты останешься здесь, пока я не решу тебя отпустить. Теперь сядь, пока я не лишил тебя выбора.

Вне себя от досады и внезапной ненависти, я уставился на незнакомца. Кто этот человек, и почему он считает, что может мной командовать? Но незнакомец держал меч у моего горла, и даже магия ничем не могла мне помочь. Дрожа от ярости, я шагнул назад и тяжело сел.

– Так-то лучше. – Незнакомец вернулся на свое место и положил меч на колени. – Человек, у которого больше здравого смысла, мог бы сделать это раньше. Человек, у которого меньше гордости, мог бы не делать этого вообще, но гордость – это то, чего у тебя достаточно. Даже слишком много для человека в твоем положении. Я лично ничего не имею против гордости, пока она идет рука об руку с другими качествами.

– Может, перейдем к делу? Или ты просто тешишь свое самолюбие, помыкая мной?

– Зачем мне это нужно? И тебе уже следовало догадаться, из-за чего, вернее, из-за кого, я здесь.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе все, что я знаю о Палатине, чтобы тебе не пришлось самому ее расспрашивать. – Физически я был в его власти, но я не собирался упускать других возможностей борьбы.

– Я много чего знаю о Палатине Кантени, но у меня было впечатление, что она мертва.

Он говорил на апелагос с легким акцентом, почти незаметным в его излишне правильной речи. Как человек, выучивший язык с азов, подумал я, но не коренной фетиец. Фетийцы склонны опускать местоимения, не прибавлять их. Что-то, связанное со своеобразием Высокого фетийского языка.

– Ты думаешь, что она мертва? – фыркнул я. – Очевидно, нет, иначе ты не пришел бы сюда со своими вопросами.

– У меня также создалось впечатление, что она имеет только одного живого родственника мужского пола. Вы с ней очень похожи, слишком похожи, чтобы это было совпадением.

Что верно, то верно. Несмотря на пышную фигуру Палатины и ее гораздо более светлые волосы, все, кто нас видел, предполагали, что мы родственники. Равенна сначала подумала, что я брат Палатины.

– Это поднимает целый ряд вопросов о тебе, которые, я полагаю, ты предпочел бы не услышать. И если ты не пойдешь мне навстречу, я буду вынужден сделать некоторые неудобные выводы о том, кем ты можешь быть.

Он что-то знает или просто рассуждает? Последнее более вероятно, поскольку не нужно быть гением, чтобы связать одно с другим. Вот почему Палатина беспокоилась из-за поездки в Фетию. И хотя мой ум был затуманен гневом, я изо всех сил сосредоточился. Наверняка этот человек, кем бы он ни был, работает на фетийцев. Но на каких фетийцев? На императора, военно-морской флот или на один из кланов? Пока невозможно было понять, но, если повезет, он скажет достаточно, чтобы я его раскусил.

– Ты почему-то боишься Сферы. Почему – я скоро узнаю. Но Палатина Кантени вращалась в высоких кругах и вызывала сильные чувства у друзей и врагов. Ее родственник с твоими чертами лица мог бы много кому пригодиться. Фетия тоже имеет друзей и врагов.

– Суетишься, – заметил я с удовлетворением. – То угрожаешь насилием, то ссылаешься на таинственные группировки. Обычно это верный признак отсутствия почвы под ногами.

– Ты в корне ошибаешься, и, как я подозреваю, в вопросах политики у тебя это сплошь и рядом, – прозвучал уничтожающий ответ. – Кажется, я абсолютно точно угадал, кто из вас самый наивный. Нельзя всю жизнь жить с таким лицом, особенно на Архипелаге, и ждать, что люди не обратят на тебя внимание. Скажи, с какого ты континента?

– Океания, – ответил я, ощущая горечь во рту. Я считал себя таким умным, но он заткнул меня за пояс. Нет смысла лгать, когда меня так легко уличить.

– А ты когда-нибудь имел честь видеть или встречаться там с имперским вице-королем?

– Возможно.

– Ответ неудовлетворительный.

– Я его видел, – проскрежетал я, почему-то не в силах отказаться отвечать.

– Вице-король Аркадий – дальний родственник императора, сын наложницы его деда. Фетийские императоры не должны иметь наложниц, но неважно. В данный момент, между прочим, Аркадий – наследник престола. Во всяком случае, он чистокровный Тар'конантур: черные волосы, худое, тонко вырезанное лицо, глаза морской голубизны. Как по-твоему, он очень стар?

Незнакомец наклонился вперед и, упоминая каждую черту, слегка касался острием меча соответствующего участка моего лица. Я сидел совершенно неподвижно.

– Вряд ли я уникален, – как можно язвительнее ответил я, но знал, что мне не хватает убедительности. – Ваша королевская династия нарожала за годы кучу детей. Очевидно, некоторые вещи сохраняются в каждом поколении.

Тар'конантур – это клановое имя членов фетийской королевской семьи.

– Да, но что-то всегда теряется. Тар'конантуры всегда женятся на женщинах одной и той же расы, что как-то усиливает связь.

Я об этом читал, но так до конца и не понял. Большинство королевских династий вступают в браки между собой, чтобы усилить свои черты, в конце концов порождая идиотов. Фетийские же императоры взяли себе за правило жениться на эксилках, женщинах странного племени, которое ведет кочевую жизнь далеко в океане, редко сталкиваясь с другими народами.

– Я не эксперт в генеалогии, – продолжал незнакомец, – но знаю, что Тар'конантура трудно с кем-нибудь спутать.

– Думаешь, я угроза твоему императору?

– Что я думаю, к делу не относится, – отрезал он. – Я задал тебе вопрос о Палатине, а ты предпочел не отвечать на него. Я просто рассуждаю и делаю логические выводы, которые сделал бы любой недоумок. Являешься ли ты угрозой императору – несущественно, поскольку угроза, как и красота, в глазах смотрящего. Итак, я спрашиваю снова: это настоящая Палатина Кантени? Будь осторожен: не пытайся еще раз увести меня в сторону, если ты действительно не хочешь, чтобы я преподал тебе урок смирения.

– Да, – ответил я, чувствуя себя мухой, увязшей в сосновой смоле, – насколько мне известно.

Я не хотел, чтобы он шел дальше, но что-то во мне говорило, что я слишком легко сдаюсь. Почему я с такой готовностью уступил простым угрозам? Меч призван был лишь удержать меня на месте, не более того. Или так я себе сказал.

– Палатина рассказала, что с ней случилось, как она сбежала из Фетии?

– Она не помнит, но я знаю, что ее подобрал… – начал я и заставил себя остановиться. – Я ее не предам. Ты можешь оказаться из тех, кто пытался ее убить. Я ничего больше не скажу.

– Отлично, – без всякого выражения ответил незнакомец и встал, убирая меч в ножны. – Я уверен, новому генерал-инквизитору будет очень интересно услышать, что высокопоставленная калатарская еретичка остановилась в гостинице на площади Бекал. – Он пошел к короткой лестнице, ведущей из библиотеки.

Мое сердце на секунду остановилось, и я в ужасе уставился на незнакомца. Конечно, он не… Но он уже собирался открыть дверь.

– Нет! – отчаянно крикнул я, бегом кидаясь к лестнице в бездумной попытке задержать его. Я резко остановился, даже не коснувшись незнакомца, когда его меч хищно сверкнул у меня перед глазами.

– Я не произношу пустьгх угроз, Катан, – с безжалостной улыбкой проговорил незнакомец. – Готов ли ты пожертвовать своим драгоценным достоинством, чтобы ее спасти? – Не двигаясь с места, он похлопал меня по плечу острием меча, и я воззрился на него с недоумением.

– Ты, гад… – пролепетал я, давясь словами, когда понял, наконец, что имеет в виду незнакомец.

– Меня хорошо обучили, – ответил он, ожидая.

Наполненный слепой, вулканической яростью, я едва не бросился на него, несмотря на меч и его превосходящую силу. Но он легко победил бы, а затем…

Я очень медленно опустился на колени перед деревянной площадкой лестницы, моя голова оказалась на одном уровне с концом его ножен. Дважды я был в подобном положении, но оба раза я был связан, и те, кто взял меня в плен, значительно превосходили меня числом. И хотя на этот раз я не думал, что мне грозит опасность, я чувствовал себя гораздо хуже, ибо вынужден был покориться одному-единственному человеку, который даже не был магом.

– Ну?

– Чего ты хочешь? Чтобы я извинился или умолял?

– Проси, – молвил он единственное слово.

Я убью этого человека, кем бы он ни был. Только эта мысль давала мне силы, пока я произносил следующую фразу:

– Я прошу… я прошу тебя не говорить Сфере о Палатине. Останься, и я расскажу все, что ты хочешь знать.

Долгую минуту незнакомец стоял на площадке, пока я смотрел на него снизу вверх в пожирающей, бессильной ярости. Затем, очевидно, насладившись моими мучениями, он отпустил дверную ручку и направился к своему стулу.

– Не трудись вставать, Катан, просто повернись кругом и посмотри на меня.

Когда я неохотно подчинился, он сидел, словно на Дельфиньем троне, а не на простом деревянном стуле в провинциальной библиотеке.

– Теперь ты расскажешь мне о Палатине все, что я потребую.

Его допрос был сравнительно коротким, принимая во внимание всю предшествующую возню, но, казалось, он продолжается целую вечность. Когда незнакомец закончил, мои колени ныли от твердого каменного пола, но я по-прежнему был зол, как никогда раньше. Незнакомец снова встал и пошел обратно к двери. Не осмеливаясь подняться, я вернулся в прежнее положение, вытягивая шею, чтобы видеть его.

– В данный момент Палатина менее важна для меня, чем ты, Катан. Меня больше интересует не она, а ты. Я знаю, кто такая Палатина, и что она за человек, но ты – другое дело. Я пришел, чтобы успокоить свою душу, но этого не произошло.

Его фигура на секунду расплылась, словно я смотрел на него из-под воды. Затем чужеземного вида агент из посольства превратился в другого человека, чуть меньшего роста, но гораздо более устрашающего: стройного, с черными волосами, изящным точеным лицом и бирюзовыми глазами, сверкающими от нечестивой страсти. Он был чуть шире в плечах, чуть выше и куда более властным, чем было бы мое зеркальное отражение.

В первый раз я испугался по-настоящему.

– Возможно, теперь ты узнаешь меня, Катан? Тебе знакомо это лицо? Это лицо единственного законного коронованного императора Аквасильвы. Это со мной ты говорил, это передо мной ты стоишь на коленях – первым из многих в этом мире, которых тебе следует бояться. Ты снова увидишь моего агента, когда снова увидишь меня.

Нас ждут времена, когда ты очень захочешь снова оказаться здесь, Катан. Если ты проживешь достаточно долго, наши пути вновь пересекутся. Ты в ужасе от Сферы, но теперь у тебя появился гораздо больший повод для страха. Однажды ты явишься к моему двору и встанешь на колени передо мной лично, потому что если ты не явишься и мне придется доставить тебя туда силой, ты пожалеешь, что родился на свет.

Сейчас я дам тебе отсрочку. Но помни, я знаю, что ты существуешь, и я всегда буду с тобой. Куда бы ты ни поехал, где бы ты ни пытался спрятаться, кто-то тебя найдет. Возможно, я, возможно, инквизитор. Постарайся не забыть.

Его образ затуманился, и передо мной опять возник чужеземный агент. Не говоря больше ни слова, он вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Это было невозможно.

Но это произошло. Как бы он это ни сделал, это была не иллюзия. Теперь я знал, хоть это слабо утешало, что это был не просто какой-то незнакомец, способный управлять мной так умело.

Это был император Оросий.

Глава 7

После ухода Оросия я доковылял до своего стула и долго сидел, не шевелясь. Когда шаги агента замерли вдали, в библиотеке стало тихо, только откуда-то из глубины здания доносился слабый немелодичный свист. Какой-то ученик скучал за работой, совершенно не ведая о том, кто только что был в этой комнате. Вернее, чье ПРИСУТСТВИЕ здесь было.

Предполагается, что это невозможно – то, что сделал император всего минуту назад. Многое невозможно, если верить магам, которые меня учили. В том числе соединение умов и воздействие на шторма.

Однако в этом городе – и, вероятно, в остальном мире – были люди, которые никогда не слышали об этих правилах. И были такие, для кого, если верить рассказам, никакие правила не имели значения. Первым среди них был человек, с которым я только что разговаривал, если «разговаривал» – это правильное слово.

Еретический совет в своей ревностной заботе был прав в одном. Сохранить анонимность гораздо труднее, чем мы себе представляли. По крайней мере для нас троих. Возможно, без осложнений с императором проблемы бы не было. Но, как известно, некоторые вещи уходят корнями в семьи, и магия – одна из них.

Я уставился на книгу на столе, стараясь не поддаваться панике. Когда еще такое бывало, чтобы все шло наперекосяк? Два дня в Рал Тамаре, а мы уже столкнулись со Сферой и императором. Говорят, неприятности ходят по трое, и мне не хотелось думать, кого еще мы могли бы здесь встретить.

Отчет о плаваниях «Откровения» лежал там, где положил его агент императора, открытый недалеко от того места, где я читал; страницы перевернулись сами по себе. Пытаясь отвлечься, я снова взял книгу и вяло перелистал к тому месту, на котором остановился, но это не помогло. Через минуту я поймал себя на том, что снова гляжу в пространство и думаю о словах Оросия.

Глупо предполагать, что император не уловит связь между «Откровением» и «Эоном». Вероятно, он знает об «Эоне» больше, чем любой из ныне живущих людей. Кроме Танаиса, но сможем ли мы его найти вовремя? Оросий не захочет, чтобы кто-нибудь другой завладел «Эоном». Слишком опасно для человека, который стремится господствовать на море. Фетийское военно-морское превосходство ушло в прошлое вместе со многими славными достижениями Империи, ныне утраченными, но Оросий просто бредил его возрождением.

Потом, с запозданием, я понял еще одну вещь. Которая озадачила и обеспокоила меня в равной мере.

Однажды ты явишься к моему двору и встанешь на колени передо мной лично.

Нет, на самом деле я понял две вещи. Одна была лишь предполагаемой, другая – вопиюще очевидной, и этой последней я все время боялся. Оросий играючи мог управлять мной, и если агент не был магом, то император им несомненно был. Не составило бы никакого труда отвести меня обратно к посольству и переправить на корабле в Селерианский Эластр. Только психомаг мог бы использовать магию, чтобы сделать это, но имелись другие, более изощренные способы.

Однако один пункт выделялся, как бы я его ни толковал.

Император меня отпустил. Я все еще был здесь, потому что он так решил, потому что он пока не хотел возвращать меня в столицу.

Чтобы осознать вторую вещь, более тонкую, мне потребовалось гораздо больше времени. По какой-то причине моя поездка туда была важна. Почему? Почему Оросий хотел видеть меня в Селерианском Эластре? Какова бы ни была причина, он решил, что это может подождать. Но я уже начал догадываться, в чем дело. Эта мысль таилась у меня в подсознании с тех пор, как я оставил Лепидор.

«Наша фетийская система правления – источник недоумения для остального мира, – писал иерарх Кэросий больше двухсот лет назад. – Тогда как другие государства могут называться республиками или монархиями, мы – ни то, ни другое, или нечто среднее. Хуасский делегат в Ассамблее однажды сравнил ее с осьминогом, существом, чьи конечности трудно сосчитать, и на вид они слишком многочисленны для того, что им нужно делать. Думаю, это лучшая аналогия, что мне доводилось слышать, хотя один человек однажды предложил мне изменить ее на двухголового осьминога. Не знаю, льстил он или шутил, и, боюсь, у меня никогда не будет возможности спросить. Прелесть этой системы, на мой взгляд, в том, что любой человек, пытающийся захватить власть, так запутается, пока будет расправляться с каждой частью, что в конце концов просто сдастся. Я сам пару раз жалел, что не могу сделать того же.»

Даже Палатина в своем импровизированном инструктаже в Лепидоре многое пропустила, лишь вскользь упоминая Ассамблею и императора. При всей его власти положение Оросия всегда было шатким, что он, очевидно, хотел изменить. И самой поразительной особенности фетийской системы, самой большой узды на императорской власти не существовало больше двух веков. Не было ни иерарха, ни имперского Священного Ордена со времен Кэросия.

Я все больше ощущал необходимость поговорить с Танаисом, но сомневался, что найду его. Я только надеялся, что мы достаточно для него важны, чтобы Танаис сам предпринял активные поиски. Кажется, Палатина была его протеже, и два месяца назад в Лепидоре маршал говорил, что ему о многом нужно нам рассказать.

Все, на океанографию у меня уже не было терпения. Еще будет возможность вернуться сюда и изучить то немногое, что здесь есть, но за окном стоял ранний вечер, и мое внимание рассеялось. Я аккуратно поставил книги на полки, сложил все еще чистые листки бумаги, которые принес на случай, если потребуется что-то записать, и ушел из библиотеки.

Рашала в кабинете не было, и единственный океанограф, кого удалось найти – женщина, засидевшаяся допоздна в лаборатории, – не знала, где он. Я попросил ее передать Рашалу мою благодарность и вышел из здания гильдии в прозрачный вечерний воздух Рал Тамара. Даже в середине зимы он оставался приятно теплым, и повсюду загорались матовые изошары, освещавшие улицы. Рал Тамар совершенно не походил ни на один из городов, в которых я прежде бывал. Но это очарование присуще исключительно Рал Тамару или всему Архипелагу? Палатина и Равенна, которые провели на Архипелаге большую часть своей жизни, вероятно, знают ответ.

Я должен еще кое-что решить. Расскажу ли я им, что случилось? Надо бы рассказать, но тогда Палатина заявит, что в Фетии тоже небезопасно, и в итоге мы вообще ничего не будем делать. Рантас знает, в мире достаточно мест, которых мы должны избегать. И еще неизвестно, что сделает Палатина, когда узнает о причастности императора. Вторжение в Л епидор изменило ее, и не в лучшую сторону.

Я рассеянно брел вдоль берега, потом свернул на главную улицу, теперь свободную от слонов и интенсивного движения, которые днем угрожали меня задавить. Шум порта давно стих, и корабли застыли у своих причалов, опустевшие, если не считать вахтенных, которых несчастливый жребий оставил скучать на борту, пока их товарищи развлекаются на берегу.

В подводной гавани еще горели огни, и я невольно вздрогнул, когда увидел две фигуры в капюшонах, совещающиеся в дверях, черные силуэты на фоне желтоватого света. Что они делают здесь так поздно? Проверяют, нет ли в гавани неверующих, не пытаются ли еретики сбежать с их кораблем? Никто бы не решился на такое и в самые лучшие времена, а тем более после утренней демонстрации силы.

Я ускорил шаг, стремясь убраться от них подальше. Конечно, это был не разумный поступок, а инстинктивная реакция, которую я не смог подавить. Однако не было ни крика: «Еретик!», ни топота бегущих ног. И почему они должны были быть? Два жреца, беседующие о каком-то мелком административном вопросе – какое им дело до прохожих?

Пока я поднимался к центру города, мне всюду попадались на глаза выставленные из домов столы и стулья. Вместе с лампами, висящими на деревянных рамах, они создавали ту самую особую атмосферу на улицах и площадях, превращая оживленный большак в бульвар кофеен и таверн. Многие из них принадлежали частным домам и были местом, где члены родственных семей, составляющих этот Дом, могли посидеть на воздухе перед вечерней трапезой. Но так же много кофеен были открыты для всех. В конце концов Рал Тамар – крупный торговый центр.

Открыты для всех теоретически, но, как я постепенно заметил, не в каждой из них можно было найти жителей континентов. В Рал Тамаре, как везде, имелись тонкие различия в некоторых районах, места, где приезжих не жаловали. Апелагов, несмотря на учтивость, обвиняют в чрезмерной обособленности и нетерпимости к чужакам, и похоже, эта репутация оправдана. Конечно, мы не имели никаких проблем, ведь внешне нас ничто не связывало с жителями континентов, но я видел, что явных иноземцев принимали в лавках и тавернах несколько иначе.

Даже здесь, в Рал Тамаре, как уже говорилось, наименее апелагском из островных городов, существовали подводные течения. О том, на что в таком случае похож Калатар, думать не хотелось.

Наконец я добрался до нашей гостиницы, решив вообще не упоминать о сегодняшнем происшествии. Да, это было нечестно по отношению к девушкам – я проявлял к ним то самое недоверие, в каком раньше обвинял Равенну. Если будет необходимо, я им потом расскажу, но сейчас, как бы там ни было, император интересовался мной, а не ими.

Никто не ответил, когда я постучался в комнату Палатины и Равенны, но я нашел записку, подсунутую под мою дверь.

«Палатина еще не появлялась. Приходи ко мне в ту таверну, на которую ты вчера указал. Ей я тоже оставила записку. Р.»

Раньше я спросил бы себя, не слишком ли она осторожничает, не упоминая названия таверны, но не теперь. Я знал, о какой таверне идет речь, поэтому оставил свою сумку и записку на кровати и пошел искать Равенну.

«Каза аль-Малик» располагалась на террасе, возвышающейся над главным городским парком, и ее столы смотрели на оазис зелени. Недостаток ее положения, с точки зрения таверны, заключался в том, что дорога фактически шла между ее зданием и столами, поэтому любой, идущий по дороге, должен был уклоняться от официантов. Пустяковый недостаток на самом деле, его стоило потерпеть ради таких чудесных видов и того факта, что здесь подавали блюда из мяса диких птиц, обитающих лишь на самом краю известного Архипелага.

Мы проходили эту таверну вчера, во время вечерней прогулки по городу, тогда-то я и заметил меню и ужинающих там мед-нокожих апелагов, уроженцев юга. Очевидно, кухня их вполне устраивала, как и монсферранских купцов, которые тоже там ели. Монсферранцы – известные гурманы, однако не любят рыбу из-за какой-то особенности в воде вокруг Монс Ферраниса, которая придает всему определенный привкус. Сложившаяся привычка, сказал мне один монсферранец во время обеда больше года назад.

Равенна ждала за столом на краю террасы с бутылкой вина и бокалами. Заметить ее было нетрудно. Девушка приветствовала меня легкой улыбкой, сообщая мне таким образом, что все разногласия между нами забыты;

– Наткнулся на что-нибудь? – спросила Равенна, наливая мне немножко вина, лионского красного. Не из скупости, просто она знала, что я не могу много пить.

– Нет, – ответил я, мысленно прося прощения за эту чудовищную ложь. Возможно, это была правда, если Равенна имела в виду что-нибудь полезное, но такое оправдание было слабым и недостойным. – Здесь мало что есть, чего нет дома. Зато я узнал, что строится еще одно «Откровение».

Я рассказал ей о проекте «Миссионера».

– Странно, что они занялись им в такое время, когда Премьеру нужны все деньги на его новые планы, – заметила Равенна, понизив голос. Говорить о Лечеззаре в нынешних условиях было опасно. Особенно на Архипелаге.

– Тем более что Сфера не проявляла ни малейшего интереса к глубокому океану с тех пор, как «Откровение» доказало, что там внизу ничего нет.

Когда «Откровение» исчезло, пошли слухи, что корабль нарушил некий божественный закон, опустившись слишком глубоко. Конечно, беспокоились только жители континентов, потому что они считают море большаком, а не колыбелью жизни.

– Может, они испытывают новый прототип военного корабля, чтобы добиться внезапности, – предположила Равенна, но похоже, она не убедила даже себя.

– Им не нужна внезапность. Но корабль вроде «Миссионера» даст им перед нами преимущество. Способ добраться до… – Я умышленно не произнес названия. Некоторые вещи лучше вслух не говорить.

– Не могу поверить, что они вдруг проявили интерес одновременно с нами.

– Возможно, это как-то дошло до сведения фетийцев, – указал я, тщательно выбирая слова. Наверняка дошло, но, возможно, только сегодня.

– Эта одновременность не может быть совпадением, хотя я ума не приложу, почему они вдруг так заинтересовались океаном. Это не может быть связано с нами, – чтобы организовать нечто подобное, одного месяца просто мало.

– Опять новые вопросы и никаких ответов.

– По крайней мере мы знаем, что что-то происходит, – вздохнула девушка. – Еще одно осложнение, еще один повод нам опасаться.

Я не стал говорить, что это повод опасаться не нам, а ей. Возможно, Палатина опасалась посещать Мейр Эластр, но мы все равно туда едем. И в этом вопросе я ни за что не уступлю. Я хочу своими глазами увидеть Фетию, даже если в Селерианский Эластр ехать небезопасно.

– Однако не все преимущества на их стороне, – заметил я после паузы, когда мы с Равенной смотрели на парк и купола Рал-Тамара. – Если они действительно ищут то же, что и мы, то я не представляю, как им удастся сохранить согласие. Если они эту вещь найдут, император ни за что от нее не откажется, а Сфера не позволит ему сохранить ее в своей власти.

– В любом случае она тогда попадет не к нам, – возразила Равенна, указывая на самое слабое место в моей аргументации. Возможно, фетийцы и Сфера разойдутся во мнениях, но только после того, как корабль окажется у них в руках.

Ни у кого из нас троих пока не было идеи о том, что делать с «Эоном», если нам посчастливится его найти. Хотя небольшой опыт вождения манту нас был, гигантский имперский флагман – это вам не манта. Кэросий вполне ясно написал, что этот корабль построили не фетийцы. Фактически он был намного старше Империи, которая его использовала. Кто его построил, осталось неясным, и не было никаких упоминаний о нем в доимперские времена. Сохранилась лишь история о том, как нашли этот корабль, кейфующий в мертвом, пустом океане за известными пределами Архипелага.

Факт остается фактом: не имея морского опыта и даже своего собственного корабля, мы трое знать не будем, что делать, если найдем «Эон». В какой-то степени даже не важно, сможем мы привести его в движение или нет, поскольку меня интересовала система «небесных глаз», а не сам корабль.

Но не стоило обсуждать это сейчас, в переполненной тамаринской таверне в тот самый день, когда Мидий прибыл со Всемирным Эдиктом от Премьера, дабы искоренить ересь на Архипелаге.

Примерно через четверть часа к нам присоединилась Палатина с мрачным, озабоченным выражением лица.

– Вы слышали? – едва сев, спросила она и с облегчением взяла предложенный – полный – бокал вина.

– Мы там были.

– Как…

– Случайно, – быстро сказала Равенна. – Просто нам не повезло оказаться возле гавани, когда они прибыли.

– Духовное очищение, так они это называют. – Палатина выпила свое вино гораздо быстрее, чем предписывал этикет, но Равенна без всяких замечаний налила ей еще. – Расскажете мне, что они вещали, когда я буду готова это выслушать.

Пока мы ждали, я вдруг осознал, что нам не о чем беспокоиться, говоря о Сфере. Во всей таверне только эту тему и обсуждали, и преобладающее настроение было более трезвым, чем казалось сначала. Вероятно, мы больше привлечем внимания, если не будем говорить о Сфере, чем наоборот.

– Где ты была? – спросил я. В каком-то кошмарном месте, судя по ее виду.

– Помните Фокаса, боксера?

Именно это имя мы пытались вспомнить – наш знакомый по Цитадели в Рал Тамаре. Совсем непохож на боксера, подумал я – имя подтолкнуло мою память. Высокий и худой, любитель распускать забавные слухи. Но вовсе не злопыхатель, просто шутник. И это все, что я о нем знал.

– И что с этим Фокасом?

– Я вспомнила, наконец, как его зовут, и пошла его навестить. Фокас был довольно приветлив, учитывая, что он меня едва знает. Оказывается, его отец в этом году ведает общественными работами в городе, и вице-король вызвал его, чтобы он помог разместить всю эту прибывшую толпу. Вы поверите, что Мидий стал еще гнуснее, чем был в Лепидоре? Теперь он даже не прикидывается дружелюбным.

– Где ты с ним столкнулась? – спросила Равенна, ее лицо затвердело.

– Я уговорила Фокаса одеть меня служанкой и взять с собой, когда его отцу понадобилась помощь.

Палатина действительно ходила в храм? Когда он кишит инквизиторами и сакри?

– Прежде чем вы что-нибудь скажете: никакой опасности не было, – быстро добавила Палатина. – В храме толпилось столько народу – даже император мог находиться там, и никто бы его не заметил. – Палатина, конечно, была права, но не в том смысле, в каком она думала. – Большинство инквизиторов здесь ненадолго. Сархаддон и Мидий немного задержатся, чтобы совершить Высокий Ритуал в храме и принять первую пачку кающихся грешников, потом отправятся дальше в Калатар.

Высокий Ритуал был праздничной службой, ее всегда проводили только самые старшие жрецы Сферы. Я был на такой однажды, в Фарассе, когда был совсем маленьким. В основном мне запомнился ладан с курильниц вокруг всего зиккурата, его все-подавляющий запах проникал даже в шатер, предназначенный для графов и их семей. Здесь, внутри храма, будет еще хуже. Не потому, что это такой плохой запах, просто его всегда слишком много.

– Еще Мидий собирается объявить новый «Индекс запрещенных книг» с массой названий, которых там раньше не было. Скоро они начнут сжигать книги по всему Архипелагу.

– Чтобы не скучать без дела, пока не найдут еретиков, – свирепо добавила Равенна.

Плохая новость для океанографов, потому что некоторые из их книг неизбежно пострадают. Интересно, что запретили на этот раз, подумал я, надеясь, что мастера гильдии сумеют вовремя спрятать свои экземпляры. Но труды все равно погибнут, как они погибли, когда Сфера сожгла Варару во время Священного Похода – просто чтобы удовлетворить свою ненасытную жажду разрушения.

– Вице-король уже встретился с Мидием? – спросила Равенна. Ее пальцы так крепко сжимали бокал, что я испугался, как бы девушка его не раздавила.

– Он появился, когда я была там. Очень дружески разговаривал с Мидием, сказал, что император велел оказать генерал-инквизитору всяческую помощь. В действительности с вице-королем никто не считается, он просто нуль. Адмирал Каридемий – реальная власть в Рал Тамаре, но его я в храме не видела. Он совершенно не интересуется религией, поэтому в том, что касается Сферы, будет выполнять указания императора.

– Это нормально?

– Во флоте – да. Большинство офицеров не очень любит Оросия, потому что при старом императоре им жилось вольготно, а Оросий держит их в узде. В данный момент они верны престолу и Ассамблее. Если бы Оросий намеревался выиграть несколько кампаний, все было бы иначе.

– У нас будут проблемы с отъездом? – спросил я Палатину.

– Трудно сказать. – Ее лицо еще больше потемнело, хотя оно и так было мрачнее некуда. – У сакри есть список разыскиваемых людей, и они уже выставили охрану в гавани. Других уезжающих они не будут останавливать…

– Жрецы так дела не делают, – вмешалась. Равенна. – Они позволяют людям распустить слухи, посеять страх, чтобы к их прибытию уже создалась напряженность.

– Точно. Но я не знаю, есть мы в этом списке или нет. Возможно, не официально, но для Мидия мы – предмет охоты, и он мог добавить хотя бы Катана. Боюсь, ты здесь законная добыча, Катан. Нам придется допустить, что они попытаются схватить нас, если узнают, что мы в Рал Тамаре.

Я встревоженно огляделся, но все посетители были поглощены своими разговорами. Однако я не мог сказать, притворяются они или нет.

В этот момент нам пришлось прекратить обсуждение, потому что официант – нанятый скорее за его дикий южный вид, чем за что-нибудь еще – подошел, чтобы принять наш заказ. От последних слов Палатины у меня пропал аппетит, но я все-таки выбрал одно из моих любимых блюд, которые ел в Цитадели. Когда еще удастся попробовать такую кухню.

Мы мало говорили за едой, и я слишком беспокоился, чтобы наслаждаться своим блюдом, хоть и заметил, что приготовлено оно хорошо. Только после того, как мы расплатились и ушли, кто-то из нас вновь осмелился упомянуть Сферу. Мы возвращались в гостиницу по аллее, осветительные шары с обеих сторон прятались в ветках деревьев, и на дорогу падали пестрые тени.

– У нас есть идея, как выбраться из Рал Тамара? – тихо спросила Равенна. Холмы позади города заслонили закат, и на почти черном небе не было ни звезд, ни луны. Вокруг нас, будто созвездия в миниатюре, горели россыпи городских огней – волшебное зрелище, особенно если смотреть с моря.

– Еще не факт, что у нас возникнут проблемы, – слабо возразил я. – Мы не очень заметны, и у них нет нашего описания.

– Ты слишком похож на императора, чтобы быть незаметным. Если мы пока в безопасности, то лишь потому, что здесь нас никто не знает.

– Кроме того фетийского агента, которого мы видели утром, – возразила Палатина, и меня кольнула тревога. Но Палатина не смотрела на меня – она понятия не имела, что случилось сегодня днем, – и я издал легкий, бесшумный вздох облегчения. – Но гарантий нет.

– Как еще мы можем выбраться? – спросил я. – Если поплывем на паруснике, на дорогу уйдут месяцы, и в каждом порту нас могут схватить. Когда мы доберемся до Илтиса или Калатара, там не останется никаких инакомыслящих, и связываться будет не с кем.

– Он прав, Палатина, – заметила Равенна. – Инквизиторы не знают, что мы здесь. После отъезда из Танета они не могли получить никаких известий. Мидий будет искать нас в Калатаре. Это центр, и Мидий ожидает, что мы поедем именно туда. Если мы вообще появимся на Архипелаге.

Я не был в этом уверен, а еще меня грызло сомнение. Что, если император – или его агент – решил обратиться к Сфере, чтобы доставить нас в столицу? Я как можно дальше оттолкнул эту мысль. В этом не было смысла, ведь агент мог просто заставить меня пойти с ним. И кто знает, что сделает Мидий, если схватит меня? Если я правильно понял, император хотел моей сдачи, не моей смерти. По крайней мере я на это надеялся.

– Но он даст инквизиторам наши описания, просто на всякий случай, – указала Палатина. – И внешность у всех нас далеко не заурядная. Может, стоит избавиться от туники океанографа.

– Это тоже привлечет внимание, – возразил я. – Я не могу то быть им, то не быть. Я путешествую как квалифицированный океанограф, а не эсграф Лепидора. Лучше, если я буду придерживаться этого.

– Так что мы решили? Пойдем через два дня в гавань, надеясь, что сакри нас не арестуют? Если это случится, никакого компромисса не будет.

– У тебя опять паранойя. – Я мог понять ее страхи, но боялся, что мы навечно застрянем в Рал Тамаре. И логично предположить, что если мы будем двигаться достаточно быстро, то любые сведения о нас устареют, когда дойдут до Мидия.

– Это называется благоразумием, и однажды оно уже спасло мне жизнь.

В Фетии, догадался я, где убийства были обычным делом. Большинство их, насколько я мог понять, так или иначе вдохновлялись императором.

– Зато на той манте мы окажемся в Илтисе задолго до инквизиторов и свяжемся с диссидентами, пока они еще могут не прятаться…

– А что потом? – резко останавливаясь, перебила Равенна и повернулась ко мне. Ее глаза опасно сверкали. – Вы оба ведете себя так, будто это какая-то шахматная игра. Мы больше не можем придерживаться старых планов, потому что обстоятельства изменились. Инквизиторы приехали сюда, чтобы разрушить Архипелаг, и в процессе этого они перебьют массу народа. Моего народа, хотя для вас это, возможно, не имеет значения. Потребуются месяцы, чтобы организовать эту торговлю оружием, и какой от нее будет прок? К тому времени, когда мы что-нибудь сделаем, сколько останется еретиков? Сархаддон жаждет нашей крови, но он жаждет крови и всех других апелагов. Всех людей, кого мы знали в Цитадели – Лиаса, Персеи, Фокаса и их семей. Всех людей, чью жизнь мы пытались спасти месяц назад, и у кого нет континентальных городов, чтобы сбежать туда, когда станет жарко. Я не больше тебя хочу опять угодить в лапы Сферы, но если инквизиция сделает свое дело, вполне могу там оказаться. Если мы просто установим связь для Гамилькара, мы поможем. Если мы найдем «Эон», мы, возможно, сумеем изменить положение дел. Да, одного «Эона» мало, но он будет началом. И убежищем.

Мы продолжали спорить, не зная, что выбора у нас уже нет.

Глава 8

Следующее утро началось довольно мирно, хоть и не принесло очевидного решения наших проблем. По настоянию Равенны я снова пошел в океанографическую библиотеку, посмотреть, нет ли там чего-нибудь, что могло бы нам пригодиться. Я не питал больших надежд, но попробовать стоило, особенно теперь, когда другие пути были отрезаны.

Как ни странно, после страстных слов Равенны, сказанных вчера вечером, Палатина не возражала против изменения плана. Я был уверен, что она не согласилась, но придержала язык, чтобы не затевать еще один спор, который мог бы привлечь внимание. Палатина была большей реалисткой, чем Равенна, но я сомневался, что в данный момент это очень полезно. Ситуация не выглядела многообещающей.

Палатина решила снова попробовать сходить в храм. Эта идея казалась безумной. Однако Палатина была так же непреклонна, как до этого Равенна, и отговорить ее не удалось.

Равенна напросилась идти со мной в гильдию. Я этого не хотел. Вдруг снова появится агент императора, или океанографы что-то заподозрят? Но пришлось уступить, ибо Равенна заявила, что не собирается весь день сидеть без дела.

Никто из нас не испытывал желания идти мимо подводной гавани, поэтому мы нырнули в запутанный лабиринт старой части города. Она окружала маленький холм, на котором когда-то стоял первый дворец и городская крепость. Ныне-их сменила вполне обычная резиденция Тамаринского Дома, возвышающаяся на массивном каменном фундаменте, который начинался прямо от нижней улицы. Фундамент был сложен из больших каменных блоков, довольно грубо подогнанных друг к другу – явно не фетийская постройка. Неужели власть Таонетара распространялась так далеко на юг?

Мы нашли Рашала в его кабинете на океанографической станции – он готовил бюджетную заявку со своим бородатым коллегой Окассо.

– Привет, Катан! – весело воскликнул помощник мастера. Кажется, он не удивился, снова увидев меня. – А это кто?

Я представил Равенну. К счастью, Рашал не увидел ничего странного в ее присутствии или по крайней мере не подал виду. Он был поглощен вырыванием у штаб-квартиры гильдии последней возможной короны и без долгих разговоров велел нам самим идти в библиотеку. Он придет позже и посмотрит, чем нам можно помочь. Окассо дружески, хоть и рассеянно кивнул нам. Судя по выражению его лица, он гораздо меньше интересовался бюджетом, чем Рашал. При таком отношении к работе ему никогда не стать мастером.

В библиотеке снова было пусто, но вряд ли нас долго не побеспокоят. Я подробно объяснил Равенне, что мы ищем, и дал ей отчет о плаваниях «Откровения» и бумагу. А сам взял интригующий папирус по строительству мант, написанный сто лет назад, если не больше. Мое внимание привлекло то, что он был издан имперской верфью в Салеморе, в Южной Фетии. Той верфью, куда привели «Эон», когда Кэросий нашел его в океане.

– А что случилось с «Откровением»? – спросила Равенна, нарушая едва воцарившуюся тишину.

– Ты никогда не слышала эту историю?

– Мои учителя всегда вдалбливали мне более насущные темы, вроде истории Священного Похода.

– Тебе же хуже. Сфера и фетийцы переделали его из списанной военной манты для изучения океанских глубин, то же самое они делают сейчас с «Миссионером». Никто не знал, нет ли там внизу спрятанных цивилизаций или остатков Таонетара. Император – по-моему, это был Этий V – вложил огромные суммы в этот проект, чтобы оснастить «Откровение» лучше любого исследовательского судна, когда-либо построенного.

Пару лет подряд оно совершало все более глубокие погружения. Его команда составила карты пучины и провела замеры глубины по всему Архипелагу. Очень ценные для гильдии, а фетийцы и Сфера были рады открытию, что ничто не может выжить на той глубине, поэтому им не надо опасаться, что их атакует субмарина уцелевших таонетарцев. Сфера постепенно утратила интерес к «Откровению», но это был любимый проект императора, и он продолжал его финансировать.

Примерно через три года после спуска «Откровения» на воду кто-то решил испытать его на предел погружения. Вместе с военной эскадрой его отправили куда-то к Калатару – кажется, в Техаму, – подготовили, как могли, а затем приказали погружаться. Оно опустилось на девять миль, после чего бесследно исчезло. Не было ни аварийного сообщения, ни каких-либо признаков, что корабль разрушен – его просто потеряли.

– А магией нельзя было его выследить?

– Сфера пыталась. На «Откровении» был маг, но им не удалось его найти. Они даже не смогли сказать, жив он или мертв, хотя должны были бы. В последней передаче «Откровения» было что-то странное, не помню что.

Равенна перелистала книгу, останавливаясь на страницах в конце.

– Вот его последнее сообщение: «Рапорт пятнадцатый. Глубина девять миль, угол погружения один к восьми, все показатели стабильные. Температура невероятна: я разрешил экипажу сменить форму из-за жары. Мы столкнулись с сильным поперечным течением, которое кажется очень локализованным. Скорость течения несколько узлов, направление зюйд-зюйд-ост. «Откровение», конец связи».

– Вот что было необычным, локализованное течение, – вспомнил я.

Это показалось бы загадочным только океанографам, поскольку им известно, что на такой глубине течения имеют ширину сотни или тысячи миль, а не локализованы, как доложил капитан «Откровения». Вихревое или поперечное течение, о котором он докладывал, были бы возможны вблизи поверхности, потому что техамское побережье Калатара очень необычно и имеет свою собственную систему течений. Есть некоторые особенности берегового рельефа, мысы и пещеры, которые могут вызвать такой феномен. Но не на глубине девять миль и только не возле Техамы.

– Ближе к берегу, где мельче, есть коварные воды, но никто так и не объяснил то поперечное течение.

– Почему они погружались так близко к острову? – спросила Равенна. – Я знаю, о каком побережье ты говоришь. Мы называем его Берегом Гибели, потому что там пропадает очень много кораблей.

– Они были не настолько близко. По какой-то причине власти предержащие выбрали Техаму, и «Откровению» пришлось погружаться достаточно близко, чтобы успеть добраться до одного из соседних островов, если разразится шторм. Ума не приложу, почему они выбрали самое опасное побережье на этом острове.

– Это странное место, Техама, – задумчиво сказала Равенна. – Знаешь, там наверху есть озеро, на высоте четырех или пяти миль над уровнем моря, и на западном берегу начинается огромный водопад. Я всегда видела его только сверху, но он должен быть очень красив снизу, в ясный день. Это был наш единственный выход с плато в прежние времена, до того, как Валдур взорвал дорогу и изолировал Техаму. Или думал, что изолировал.

Остальной Калатар был покрыт джунглями, как любой другой остров Архипелага, только в большем масштабе. Его внутреннюю территорию давным-давно нанесли на карту и исследовали, и не нашли ничего, кроме бесконечных узких долин, поросших деревьями. Область, известная как Техама, возвышалась на западном конце Калатара и была другой. Ее горы прятались в облаках, и внутренняя территория оставалась загадкой. Для всех, кроме тех, кто там жил. Подобно Равенне.

– Ты никогда не рассказывала мне, на что похож сам Калатар. Ты ведь его называешь родиной, не Техаму?

– Не рассказывала? – Девушка казалась искренне удивленной. – Я думала, ты знаешь.

– Я знаю про джунгли и море, но я не это имею в виду.

Равенна положила книгу перед собой и уставилась в пространство.

– Даже не знаю, как его описать. Там всегда тепло, но никогда не бывает жарко, как в Фетии, и не так влажно, если не считать зим, когда все время льет дождь и все вокруг мокро насквозь. – Она помолчала. – В моих устах это звучит ужасно, верно? Еще там повсюду леса, зеленые, куда ни кинешь взгляд, и в глубине острова и вдоль побережья, но они никогда не бывают гнетущими. Техама очень ясная и холодная, но Калатар не такой. Он красив, вот и все, – неуверенно закончила девушка и улыбнулась мне своей полуулыбкой. – Ты выбрал неподходящее время для расспросов.

– Просто ты никогда не говоришь о Калатаре.

– Я не люблю о нем думать. Когда мы туда поедем, я покажу тебе руины Посейдониса, и ты поймешь почему. Если, конечно, они все еще там, и инквизиция не построила на них зиккурат.

До меня стало доходить, что ни я, ни Палатина не имеем права оспаривать ее решения, когда дело касается Калатара. Это ее страну систематически разрушает Сфера во имя религиозной ортодоксии, и это люди ее народа умирают.

Равенна вернулась к плаваниям «Откровения», а я начал читать понятное место из папируса о мантах, где говорилось об истории салеморской верфи. Остальные части были посвящены различным вопросам конструкции мант, полны примеров, спецификаций и технических деталей. Может, там и нашлись бы жемчужины, но поиск требует времени, и пока его придется отложить.

Салеморская верфь была намного старше всех мне известных. Она вела свое начало с ранних дней Империи, с хартии, изданной Этием II, внуком Основателя. Неудивительно, что именно ее выбрали для оснащения «Эона». Я бегло просмотрел ранние годы, рассказ о строительстве великой крепости над верфью, и как верфь постепенно расширялась при следующих императорах в связи с требованиями, которые диктовала война против Таонетара.

Затем я добрался до года вступления на престол Этия IV и обнаружил, что хроника без всякого предупреждения перескочила на двадцать один год вперед. В одном абзаце говорилось об усовершенствованной системе вооружения, которая не будет замерзать в ледяных северных водах, а в следующем Валдур I присутствовал на церемонии спуска на воду первого из нового класса кораблей, призванных заменить военные потери – тот Валдур, который предал и убил сына Этия IV, Тиберия, через год после окончания Войны. Человек, который утвердил главенство Сферы, и был другом первого Премьера.

– Проклятие! – выругался я, сопротивляясь желанию швырнуть возмутивший меня документ через всю комнату. Он не носил признаков цензуры – просто был написан так, словно десятилетий Таонетарной войны никогда не было. Вот тебе и история.

– Что теперь?

Я толкнул папирус через стол, указывая на пропуск в тексте.

– Опять Сфера, – процедила Равенна с гримасой отвращения. – Наказание за рассказ о тех годах – сожжение на костре. Ты удивлен, что никто не осмеливается писать?

Сфера не могла позволить себе никакого упоминания о последних годах Войны. Если бы реальная история стала всеобщим достоянием, число сторонников Сферы уменьшилось бы так, что мало не показалось бы, потому что история ее прихода к власти была далека от хрестоматийной. Особенно гонения в Фетии, проводимые Сферой от имени императора, преследование всех до последнего магов и жрецов Стихий, отличных от Огня.

Где-то у кого-то все еще должны храниться книги, повествующие о событиях тех лет. У нас в Цитадели их было три, но, конечно, их должно быть больше, отчетов и мемуаров, написанных в краткий, мирный период после окончательного поражения Таонетара. Когда Кэросий и его семья надеялись, что появился шанс на новое начало, шанс восстановить дома и заново построить жизнь после опустошения Войны.

Я вернулся к свитку, по кораблестроению, уже порядком осточертевшему. Если цензура Так эффективна, шансы отыскать что-нибудь в любой библиотеке ничтожно малы. Великая библиотека Танета была ровесницей самого города, то есть построена уже после Войны; вряд ли там найдется что-нибудь достаточно старое. А в Селерианском Эластре с его самой большой библиотекой на Аквасильве меня поджидал император.

Дальше я читал не так внимательно, мало что понимая. Никто не входил в библиотеку, но я услышал в коридоре топот бегущих ног и распахнувшуюся где-то дверь.

Я как раз собирался свернуть еще одну часть свитка, когда что-то привлекло мой взгляд.


«В тот же год началась, наконец, работа по устранению повреждений, причиненных несколькими годами раньше, когда перегрузка реакторного ядра расплавила изопроводную сеть и разрушила порталы глубоководной конструкции. Перегретый изот до неузнаваемости искорежил порталы и создал затруднения для движения транспорта внутри верфи. Нисефорию Декарису, руководившему ремонтом, предстояло возглавлять Салемор в течение самого долгого периода его процветания, ионе самого начала был полон решимости отличиться. Он лично изобрел метод удаления с обломков накопленного энергетического остатка, чтобы ремонтные бригады могли работать с ними без риска. Этот метод в модифицированном виде применяется и по сей день.»


Даже я знал достаточно о конструкции мант, чтобы увидеть здесь вопиющую несообразность. Изозаряд не остался бы в портале больше, чем на долю секунды, и ни при каких условиях он не мог причинить описанных там повреждений. И не было никакого упоминания о такой аварии. Возможно…

Громкий треск прервал ход моих мыслей. Рядом со мной стоял встревоженный темноволосый ученик.

– Рашал велел убрать книги и идти в вестибюль. Сюда идут инквизиторы.

Наши с Равенной взгляды встретились на долю секунды, затем мы закрыли книги и как можно быстрее сунули их на полки. Ученик не стал ждать. Он снова бросился в коридор, и через минуту я услышал его голос, что-то кричащий наверх. Кто-то отвечал ему, и бегущих в коридоре стало больше.

– Ты что-нибудь записала? – спросил я Равенну, когда мы выходили из библиотеки.

– Да, но не много.

– Дай мне. Я океанограф, и если…

– Нам нельзя здесь оставаться, – перебила она. – Рашал знает, кто ты, нам нельзя рисковать.

Большинство работников станции уже собрались в главном вестибюле и на лестнице. На каждом лице отражалось серьезное беспокойство – или хуже. Рашал стоял на нижней ступеньке и, оглядываясь, проверял, кто тут есть. Через минуту после нашего прихода на втором пролете лестницы появились ученик и Окассо.

– Все вы уже слышали, – заговорил Рашал. – Сын Окассо прибежал из храма с этим известием. По-видимому, какие-то фанатики обвинили нас в занятии запрещенными искусствами, и инквизиторы с сакри уже в пути.

Запрещенными искусствами? О чем это он? Через минуту я получил ответ на свой невысказанный вопрос, по крайней мере частичный.

– С каких пор использование дельфинов стало запрещенным искусством? – сердито спросила знойного вида женщина. – Попробуй сказать это рыбакам.

– Мы не просто используем дельфинов, Амалтея, но это к делу не относится. – Рашал нервно сглотнул слюну, и я понял, что он не так уверен, как кажется. Вероятно, он никак не ожидал, что придется иметь дело с подобным кризисом, и спрашивал себя, что сделал бы мастер, будь он здесь. – Это недостаточное оправдание.

– Они же не арестуют нас из-за болтовни нескольких фанатиков? – возразил Окассо, но не слишком убежденно.

– Мы океанографы! – воскликнул еще кто-то. – Мы им нужны.

– Хотел бы я разделять твою уверенность. Но если инквизиторы думают, что мы используем дельфинов в связи с магией, они не будут склонны нас прощать. Амалтея, ты эксперт по дельфинам. Инквизиторы придут сюда с минуты на минуту. Ты можешь забрать как можно больше своих записей и добраться до «скатов»?

– Ты предлагаешь мне бежать? – недоверчиво спросила Амалтея. – Спасаться от Сферы? Меня объявят еретичкой.

– Ты должна добраться до штаб-квартиры, отдать им данные и рассказать, что будет чистка. Забери все, что сможешь, и спустись по черной лестнице. Если ничья помощь тебе не нужна, иди. Живо!

После минутного колебания Амалтея протолкнулась мимо него и побежала наверх, лицо ее было белым. Окассо выглядел так, словно его вот-вот стошнит.

– У нее ничего не выйдет, – произнес хорошо знакомый мне голос. Чувствуя внезапный приступ паники, я резко повернулся и увидел вчерашнего императорского агента, выходящего из библиотечного коридора. Оросий собственной персоной или только его глашатай? Я не мог сказать. – Сакри следят за гаванью.

– Ты кто? – резко спросил Рашал, на его лице появился страх. На лицах некоторых других застыл абсолютный ужас, и я им вполне сочувствовал.

– Я не жрец. Это все, что вам пока нужно знать. Однако ваши гости – личные враги генерал-инквизитора, и будут казнены, если их схватят.

Рашал посмотрел на меня так, словно я вонзил ему нож в спину.

– Это правда? – прошептал он.

Я удрученно кивнул, готовый провалиться сквозь землю.

– Но шанс еще есть. Если Катан и его девушка помогут мне, я вытащу отсюда их и Амалтею, и у вас будет намного меньше причин для беспокойства.

– А что ты с этого будешь иметь? – тут же спросил темноволосый ученик.

– Их.

– Ради Рантаса, помогите ему! – умоляюще сказал Рашал.

Поборов желание наброситься на агента, который снова обращался со мной, как с вещью, я повернулся к нему, стараясь сохранить нейтральный тон.

– Что ты хочешь?

К счастью, это странное угловатое лицо не выказало никакого удовлетворения. Равенна гневно смотрела на него – и на меня, отчего я чувствовал себя еще ужаснее. Почему я не сказал ей вчера вечером? Почему я ей не доверял?

– Пусть кто-нибудь проводит нас до черной лестницы, и там мы встретимся с Амалтеей, – распорядился агент. – Помощник Рашал, я советую вам хорошенько спрятать любые запрещенные книги, какие могут быть в вашей библиотеке, и подготовить свою защиту. Вы неблагоразумны, что взялись за такой проект без разрешения гильдии, но я верю, что вы спасетесь. Не упоминайте меня – хотя милости прошу упоминать ваших гостей.

– Окассо покажет вам дорогу, – ответил Рашал. – Майроес, ты слышал, что он сказал. Тащи все в тайник. Все остальные, нам есть о чем поразмыслить.

– Я? – со страхом, спросил Окассо.

– Да, ты. Шевелись.

Подстегнутый eгo приказом, Окассо сбежал с лестницы и помчался по маленькому боковому коридору, даже не посмотрев, идем мы за ним или нет.

– После вас, – сказал императорский агент, указывая на коридор.

За окнами была видна колонна инквизиторов и тусклый алый цвет шлемов сакри. Они шли по берегу, явно направляясь к нам. В этот раз я не буду протестовать. Толкая с собой Равенну, я побежал за Окассо.

После короткой пробежки по коридору он привел нас в складского типа комнату с высоким потолком и грубым каменным полом. Она была завалена океанографическим оборудованием разного рода, от подводных зондов до коллекции сетей, самое место которым в рыбацкой лодке. С правой стороны шаткая деревянная лестница вела к двери на верхнем этаже, а напротив, как я предположил, была лестница, ведущая вниз, к докам «скатов». Океанографические «скаты», как спасательные субмарины, иногда стояли в доках, а не у порталов; очевидно, станция Рал Тамара могла позволить себе такой расход. Увидев, как Рашал справляется с бюджетом, я нашел это очень правдоподобным.

Окассо нервно расхаживал взад и вперед по маленькому клочку не заставленного вещами пола, каждую секунду поглядывая на лестницу. Казалось, Амалтея пропала навсегда, но наконец дверь распахнулась, и женщина с грохотом сбежала по ступенькам.

– Рашал говорит, эти люди тебе помогут, – пробормотал Окассо. – Вроде бы сакри стерегут гавань.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и убежал. Надвигающееся прибытие инквизиторов превратило тихого океанографа в испуганного кролика, и судя по выражениям лиц, которые я видел в вестибюле, не он один был до смерти напуган. Ради Фетиды, зачем придираться к гильдии? Что сделала эта группа дружелюбных, вздорящих из-за пустяков ученых, чтобы заслужить внимание Мидия?

– Ему можно доверять? – спросила меня Амалтея, указывая на агента.

– Это гнусный имперский шпион, – свирепо ответил я, радуясь возможности отомстить. – Но только он может вытащить нас из западни.

К сожалению, это тоже было правдой… или нет?

– Если бы я не должен был защищать вашу жизнь, я бы охотно вас сдал… – проворчал агент. Затем помолчал и слегка покачал головой. – Некогда спорить.

– За гаванью действительно следят?

– Да, – ответил агент. – Если хотите жить, делайте, что я говорю. Амалтея, пожалуйста, поменяйся туниками с Равенной.

Обе женщины запротестовали, но в этот момент мы услышали, вполне отчетливо, стук посоха в главные двери станции. Агент пошел закрыть дверь склада, а Равенна с Амалтеей повернулись к нам спиной и начали переодеваться. Я отвернулся. Туника Равенны будет тесна Амалтее, но, к счастью, океанограф не была такой полногрудой, как некоторые из ее землячек.

– Амалтея, выведи нас со двора, – приказал агент.

На этот раз она не стала задавать вопросов, но открыла половинку большой двустворчатой двери в конце склада, впуская внутрь серый дневной свет. В захламленном дворе не было ни души, но я чувствовал покалывание между лопаток, каждую секунду ожидая сзади оклика инквизитора.

Оклика не было, и мы беспрепятственно дошли до маленькой деревянной двери на другой стороне двора. Амалтея отодвинула засов, и мы выскользнули на улочку между станцией океанографов и небольшими складами. Я будто вернулся на несколько недель назад, когда вот так же ускользал от патрулей сакри в портовом квартале Лепидора.

На улочке было только два матроса. Поглазев на нас с минуту, они отправились дальше, словно нас и не было. Агент провел нас немного по этой улочке, потом по узкому боковому переулку и, обогнув острый угол, вывел на крошечную площадь между несколькими складами, в центре которой одиноко стояла жалкая смоковница.

– Здесь наши пути разойдутся, – сказал агент и, засунув руку в искусно спрятанный карман своей туники, вытащил тонкий квадрат меди. Затем он достал медальон, который висел у него на шее под туникой, и сильно вдавил его в медь. Спрятав медальон обратно, он передал медный квадрат Амалтее.

– Это имперский охранный знак. Используй его, чтобы добраться до Селерианского Эластра, и отдай своему начальству. Военный корабль «Меридиан» уходит от сорок пятого портала через пару часов: проберись закоулками к гавани и сразу садись на него. – С некоторой неохотой он протянул Амалтее еще и маленький кошелек с деньгами. – Это поможет тебе попасть туда. Что бы ты ни делала, домой не ходи. А если спросят – это дала тебе Имперская разведка, по ее поручению ты несешь донесение гильдии. Ты поняла?

Даже Амалтея, которая до сих пор была самой спокойной из океанографов, теперь немного сникла. Но она все равно кивнула и пошла прочь от нас. Потом, словно что-то вспомнив, женщина оглянулась и сказала: «Удачи». Она обращалась не к императорскому агенту.

Едва стих звук ее шагов, Равенна повернулась кругом и, сверкая глазами, влепила мне яростную пощечину, от которой я едва не пошатнулся.

– Это за то, что не сказал мне, – заявила она, прежде чем дать такую же пощечину императорскому агенту – удар, которого он наверняка мог избежать, если бы захотел. – Я никому не подчиняюсь, наемник, и ни с кем не торгуюсь.

Страдая от боли жгучей, хоть и заслуженной – даже ослепленный гневом, я это понимал, – я с удовлетворением наблюдал, как Равенна заплатила той же монетой надменному императорскому агенту. Это был не сам Оросий, я уже не сомневался в этом. Сегодня он держался и говорил немного иначе, и я не мог представить себе, чтобы император стерпел оплеуху.

– Однако вы во враждебном городе и в моей власти, – ответил агент после минутного молчания. – Не говоря уже о том, что вы носите цвета, которые сами по себе – ордер на арест.

– В таком случае мы пойдем обратно и переоденемся, – сказала Равенна. – Пошли, Катан?

То, что случилось дальше, очень трудно описать, но когда я начал двигаться, я ощутил туман, накрывающий мой ум, и мои мышцы отказались мне повиноваться. Секунду казалось, что Равенна бредет в патоке, затем мы оба остановились.

– Я просто заморозил вас, чтобы не дать вам сделать что-нибудь неблагоразумное, – спокойно заявил агент. – Сакри рыщут по всему городу, и у всех есть приказ арестовывать всех сбегающих океанографов. Сомневаюсь, что вы доберетесь до своей гостиницы.

Меня снова заткнули за пояс. Но теперь я чувствовал себя гораздо хуже, потому что в нескольких футах от меня стояла Равенна, ярость и изумление были написаны на ее лице. Еще обиднее было то, что император, очевидно, не хотел ждать. Я заслужил ту пощечину, я был не прав, и кто знает, во что нам обойдется теперь моя раненая гордость?

– Ну и как мы сбежим из этой ловушки, которую ты так любезно для нас расставил? – резко спросила Равенна. – Или мы не должны сбегать?

Вместо ответа агент подошел к одному из складов и дважды постучал в квадратную деревянную дверь. Она распахнулась, и я вдруг ощутил непреодолимое желание войти внутрь. Желание, которое спустя тридцать секунд, когда агент закрыл за нами дверь, я смог наконец объяснить.

– Я думал, все психомаги должны становиться жрецами.

– Там, где дело касается императора, правил не существует, – молвил агент, мрачно улыбаясь.

Этот склад очень напоминал тот, из которого мы только что ушли, но был побольше и потемнее. Его освещали только два маленьких иллюминатора в потолке. И факел в руках приземистого мужчины в алой тунике с серебряной эмблемой.

Но не факельщик заслуживал внимания. Среди сложенных ящиков и тюков стояли еще три человека. Одна – служанка, судя по ее грубой тунике, хотя в ней не чувствовалось ни робости, ни самоуничижения.

Остальные двое совершенно точно не были слугами.

– О боже! – произнес Мауриз Скартарис – начальственная фигура в трепещущем свете факела. У него был голос певца, голос, сделавший бы честь любому оперному театру на Аквасильве. – Ты был прав. Сходство несомненно.

Его слова не заглушили резкого вдоха его спутницы, незнакомой фетийки, одетой во все черное, с золотыми блестками на воротнике. Не скажу, чтобы для меня это что-то значило – я пребывал пока в полной растерянности.

– Если это сходство истинное, – медленно проговорила женщина, – оно бросает тень сомнения на массу вещей, в которые все мы верили очень долгое время. И оно затягивает нас в очень глубокую пучину, Мауриз.

– В самой глубокой пучине скрываются самые высокие горы, – ответил Скартарис. Это могла быть цитата. Он улыбнулся как человек, который только что нашел сокровище и знает об этом, его мрачное аристократическое лицо вдруг стало очень довольным. – И факелы ярче всего светят в темнбте. Я очень редко видел, чтобы мечты сбывались, Телеста, но здесь и сейчас я вижу сон, сон наяву, в котором сбывается то, о чем мы грезили в течение поколений.

– Сон… или кошмар? – тихо спросила женщина, которую он назвал Телестой.

– Ты всегда во всем видишь только плохую сторону? Каркаешь, как ворона.

Женщина не казалась оскорбленной.

– Не все знамения добрые, Мауриз, не забывай.

Глава 9

– Могу я предложить, чтобы мы поторопились? – сказал агент, нарушая молчание, воцарившееся за последними словами Телесты. – Если инквизиторы обнаружат пропажу, они начнут обыскивать этот район.

Мауриз кивнул и, не поворачиваясь, велел служанке:

– Открой люк, Матифа.

Матифа нырнула за груду ящиков, и через минуту один из них с легким скрипом скользнул в сторону.

– Текла, идешь замыкающим, – распорядился Мауриз, потом жестом велел факельщику показывать дорогу. Так вот что за имя у этого императорского агента, которое он так усердно от меня скрывал, – или по крайней мере имя, под которым он известен. Это было не фетийское имя, и я никогда раньше такого не слышал. – Катан, надеюсь, я могу доверять тебе и твоей подруге, что вы пойдете с нами без всякого дальнейшего принуждения.

Я кивнул и почувствовал, как туман, созданный психомагом у меня в голове, рассеялся. Я словно вышел из лужи меда, но не успел опомниться, как Текла уже толкнул меня клюку.

Там были ступеньки. Они вели вниз, в проход, освещенный мерцающим светом факела. Моя рука коснулась сырой каменной стены, склизкой на ощупь. Надеюсь, это был всего лишь мох, растущий из щелей. Немного пройдя по туннелю, Мауриз остановился, пока мы не услышали позади скрип и голос Матифы, говорящий, что люк снова закрыт.

Воздух в туннеле был спертый, атмосфера гнетущая, и потолок такой низкий, что факел нельзя было поднять над головой. К счастью, проход оказался довольно широким, но, окруженный Телестой и Равенной в этой полутьме, я ощутил приступ клаустрофобии. Все мои другие страхи снова всплыли на поверхность, когда я шел по подземному ходу, фактически взятый в плен императорским агентом, которого я ненавидел. Не говоря уже о Мауризе и той женщине в черном, которую он сравнил с каркающей вороной. Мы прошли не слишком много, когда туннель расширился и превратился в пещеру. В ней было немного суше, и потолок был выше, чем в туннеле. Однако наша маленькая процессия не остановилась, но продолжала двигаться к одному из двух отверстий на противоположной стороне.

– Где мы? – спросил я.

– На складе, – ответил Текла. – Определенного рода.

– В берлоге контрабандистов, он имеет в виду, – прошептала Равенна. – Чтобы клану Скартарис не приходилось платить таможенные пошлины.

Мы миновали несколько деревянных дверей, установленных в скальных расселинах и запертых на замки и засовы. Я как-то не мог представить себе, чтобы фетийские кланы занимались мелкой контрабандой, но я быстро понял, как я наивен. Это была контрабанда в огромном, фетийском масштабе, с большим комплексом складов, вырезанных в пещерах. Возможно, не кланы первоначально создали эту систему, но они несомненно пользовались ею теперь.

Мы шли дальше через бесконечную на вид сеть пещер. Единственными звуками были звуки наших шагов по истертому каменному полу, специально выровненному, чтобы поколениям клановых контрабандистов было легче транспортировать свой груз. Мауриз, могучего сложения для фетийца, задал быстрый темп и держал его, ни разу не остановившись.

Мы перешли крепкий деревянный мост над скрытым потоком и зашагали вдоль подземного озера по длинной, извивающейся галерее под свисающими со свода сталактитами. Звук капающей воды жутким эхом отражался от высокого потолка, а издали доносился слабый, но явственный шум прибоя.

Наконец мы прошли по небольшому спуску и очутились в маленькой пещере. Оглядевшись, я увидел, что большая ее часть затоплена, а у короткого причала стоит большой пришвартованный «скат». Стены пещеры исчезали в черноте над нашими головами. Я уставился на рога «ската», щурясь в свете мерцающих факелов, вставленных в металлические скобы вдоль края причала. «Красный и серебряный – цвета Скартариса», – подумал я.

– Гостей не было? – спросил Мауриз жилистого морпеха, сидящего на тускло-синей крыше «ската».

Морпех покачал головой, и Мауриз повернулся ко мне.

– Катан и… – Он посмотрел на Равенну, которая взирала на него сердитым взглядом. Ее глаза блестели, как осколки льда.

– Равенна, – с вызовом ответила девушка.

– Равенна. Ради вас самих, делайте то, что я скажу. Мы должны пробыть в Рал Тамаре еще день или два, и поскольку у инквизиторов есть ваши описания, мы собираемся вас замаскировать. Матифа этим займется.

Махнув рукой Телесте и Текле, он вышел с ними из пещеры и немного поднялся по галерее, пока их голоса не стали лишь невнятным бормотанием, заглушаемым не очень далеким прибоем. У Мауриза был вид человека, привыкшего отдавать приказы. Приказы, которые никогда не будут оспариваться.

– Идите и намочите себя, – отрывисто велела нам Матифа, прежде чем исчезнуть внутри «ската».

Мы посмотрели друг на друга. Затем Равенна пожала плечами, вытащила из кармана бумагу и кошелек и сняла туфли.

– Скоро все узнаем.

Мы прыгнули в воду прямо с причала – от деревянного настила до поверхности озера было около двух локтей – и мгновенно пожалели об этом. Вода была ужасно холодной, а глубина такая, что я не чувствовал дна. Как можно скорее мы вылезли обратно и, дрожа, встали на доски.

– Холодно? – осведомилась Матифа, улыбаясь без капли юмора. – Мы вытащили вас из пекла, и вполне нормально было вас остудить малость. Встаньте на колени, я не могу это делать, когда вы стоите.

Она подошла к нам, неся маленькие ножницы и два стеклянных флакона с темно-коричневой жидкостью. Равенна раньше меня поняла, что задумала служанка, и, прежде чем встать на колени, оттянула назад свои мокрые черные волосы, убирая их с лица. Хотя внешне она покорилась, я чувствовал, что внутри она продолжала кипеть – и еще больше закипела после того, как Матифа отрезала пару дюймов её волос. И я знал, кто будет мишенью, как только Равенна получит шанс высказать свое недовольство.

Неохотно последовав ее примеру, я стал смотреть, как Матифа откупоривает флакон и выливает изрядное количество его содержимого на волосы Равенны. Кажется, даже Равенна при этом удивилась, и я спросил себя: может, обычно их красят как-то по-другому?

Мои колени еще не оправились от вчерашнего стояния на каменном полу, и я мысленно подгонял Матифу, надеясь в то же время, что мои волосы не будут выглядеть слишком явно крашенными. Судя по тому, как она втирала краску в волосы Равенны испачканными, истертыми руками, изредка останавливаясь, чтобы подлить краски, Матифа знала свое дело. Но я уже заметил, что Мауриз не из тех, кто нанимает дилетантов.

Когда служанка перешла ко мне, все еще влажные волосы Равенны заметно посветлели, местами блестя от краски. Позаимствованная ею туника была в коричневых потеках, но я надеялся, что Мауриз и его компаньоны дадут нам новую одежду. Мне все еще было холодно, и теплая краска, налитая на мою голову – из второго флакона, – оказалась даже приятной.

К счастью, волос у меня было куда меньше, чем у Равенны, поэтому прошло не так много времени, прежде чем Матифа закупорила флаконы и отступила.

– Теперь можете встать, – разрешила она после долгого размышления. – Но это еще не все.

Дальше нам предстояло втирать тошнотворно-сладкое масло в лицо и предплечья – чтобы осветлить кожу, ответила Матифа на мой вопрос, – потом мазать какой-то гадостью кисти рук и стопы, чтобы сделать их грубее, и, наконец, изменить цвет моих глаз.

Фетийские алхимики были предметом зависти всего мира, но если их континентальные собратья все еще корпели над заумными науками и превращениями металлов, они давно перешли к более практическому применению своего искусства. Палатина однажды сказала, что алхимики и косметички ее страны могут превратить грифа в райскую птицу. Эти таланты имели другие, более зловещие, применения в игре фетийской политики. Фетийцы производили все, от ядов до афродизиаков, – включая, как я вскоре обнаружил, зелье, способное изменить цвет человеческих глаз.

Только тогда я оценил, чего стояло Равенне всю жизнь искусно менять свою внешность, выпрямляя волосы, а главное – изменяя цвет глаз. И чаще всего ей приходилось делать это самостоятельно.

– Держи глаза открытыми, не то будет намного хуже, – предупредила Матифа, когда я с некоторой тревогой лег на неровный камень. Они с Равенной отмахнулись от моих протестов, указывая, что в мире найдется мало людей с ярко-бирюзовыми глазами, и я буду привлекать внимание. Я бы прекрасно сошел за эксила, добавила служанка, но у всех у них рыжие волосы, а это еще заметнее. Равенна твердо держала мою голову, что только усилило мои дурные предчувствия.

– Ты мужчина, для тебя это будет ужасным испытанием, – заявила Матифа, склоняясь надо мной с тонкой стеклянной пипеткой.

Не успел я ответить, как что-то полилось мне в левый глаз, а через секунду в правый. Пока я недоуменно спрашивал себя, что имела в виду служанка, глаза вдруг начало мучительно жечь. Я инстинктивно вскрикнул и зажмурился, но уже через минуту заставил себя разжать веки, поскольку обнаружил, что закрыть их совершенно не помогает. В глазах все расплылось до неясного пятна, пока Матифа не завязала мне их полоской ткани.

– Следи, чтобы он не снимал повязку по крайней мере пять минут, – велела она, вставая. – Ты знаешь процедуру. Теперь мы почти закончили.

С безжалостностью, которая была абсолютно в ее характере, Равенна держала меня в лежачем положении десять минут и только потом сняла повязку и разрешила мне сесть. Сквозь легкую дымку я увидел, что она всматривается в мои глаза.

– Они должны быть такими темными? – спросила она Матифу, которая уже вернулась.

– Все отлично, – ответила служанка. – Просто нормальные синие глаза, ничего необычного. Значит, так: на «скате» есть одежда в цветах Скартариса. Идите туда и полностью переоденьтесь. А то, что на вас сейчас, бросьте в мешок. Быстрее, пожалуйста, у нас назначена встреча, на которой мы должны присутствовать.

Когда мы вошли в пассажирскую каюту «ската», дымка у меня почти исчезла, хотя глаза все еще жгло. По моим предположениям, это была спасательная субмарина с манты Скартариса, используемая для мелких поручений и для спасения жизни экипажа, если корабль получит слишком сильные повреждения. После более мягкого света факелов изоосвещение казалось болезненно ярким, но только в первые несколько минут.

– Вот этот мешок, – сообщила Равенна, останавливаясь возле одного из мягких кресел. Она вытащила два комплекта одежды для слуг, туники в цветах Скартариса. Никаких штанов не было, и неудивительно; ткани, достаточно легкие для климата Архипелага, даже зимой, были слишком дороги для простых слуг.

В каюте негде было уединиться, поэтому мы быстро переоделись, вытащили все из карманов и засунули сброшенную одежду в мешок. Туники оказались немного мешковаты, но для того, что задумал Мауриз, вероятно, сгодятся. После этого мы в первый раз посмотрели друг на друга в нашем новом облачении. Я увидел, как по лицу Равенны медленно расползается ухмылка, а еще через мгновение девушка рассмеялась. В подобной ситуации смех казался неуместным, но тут я увидел в окне свое отражение и присоединился к ней.

Матифа превратила нас из темноволосых океанографов с центрального Архипелага – как казалось раньше – в русых заморских слуг. Не очень похожих друг на друга: у нас были для этого слишком разные лица, и имелись тонкие различия в том, что Матифа сделала каждому из нас.

Мне даже как-то обидно было, что эта перемена заняла меньше часа. И было неприятно видеть незнакомца в своем собственном отражении. Но почему-то в этом присутствовала и забавная сторона, и меня распирало от смеха.

Даже когда Матифа резко вмешалась, вызывая нас наружу, я уже был не так напряжен. Был, но не так.

Скартарис и его компаньоны ждали напротив люка, а Матифа и факельщик наблюдали с боков. По жесту Телесты мы остановились на краю причала и неловко стояли там, пока эти трое разглядывали нас с ног до головы.

– Хорошая работа, Матифа, – одобрил Мауриз через некоторое время. – Это одурачит любого из тех болванов, что следят за гаванью.

– Нужно еще кое-что доделать, – возразила Матифа, не признавая похвалу. – Как долго, вы сказали, должна держаться маскировка?

– Смотря по обстоятельствам. Я сообщу тебе, когда буду знать точно. – Как и Текла, он не говорил лишнего.

– В таком случае ее надо закрепить. Этой маскировки хватит на несколько дней, но если вы хотите дольше продолжать этот обман, придется кое-что добавить.

– Сделаешь это, когда мы будем в море. Пока они легко сойдут за слуг. Катан, Текла собирается найти Палатину и привести ее в консульство. Было бы намного проще, если бы ты взял лист бумаги и написал ей записку. Не упоминай клан Скартариса.

Я не заговаривал о Палатине в надежде, что о ней забудут, но мне следовало понимать, что они для этого слишком хорошо организованы.

Положив бумагу на корпус «ската», мы написали записку, пока все, кроме Теклы и Мауриза, поднимались на борт. Скартарис отверг наш первый вариант как слишком завуалированный, но второй вариант одобрил и отдал листок Текле. Я постарался, как мог, предостеречь Палатину, но было мало надежды, что она ускользнет – и еще меньше смысла ей ускользать. Куда она поедет – назад в Лепидор, чтобы сказать моему отцу, что я исчез? Или дальше, к незнакомой земле Калатара? Нет, Палатина попалась в сеть фетийцев так же несомненно, как мы.

Когда мы садились в «скат», я все еще спрашивал себя, не предал ли я только что свою кузину. Кто-то пытался убить ее в Фетии – заговор, сорванный лишь вмешательством неизвестного мага. Палатина всегда утверждала, что покушение – дело рук императора, стремящегося убрать последнего номинального главу республиканской партии. Даже я, почти ничего не смыслящий в фетийских делах, знал, что клан Кантени и клан Скартариса не сходятся во взглядах. Не отдаю ли я Палатину в руки Мауриза? Но, напомнил я себе, если Мауриз хочет моего сотрудничества, он не начнет с убийства. Пусть у него абсолютно отсутствуют такт и сентиментальность, но он, вероятно, опасно умен. И если океанографы заговорят, Палатина все равно окажется в опасности. Сидя в удобном мягком кресле, я смотрел, как Текла гасит факелы и скрывается в туннеле – пятнышко света, исчезающее, чтобы оставить «скат» в темноте.

– Выводи его, – велел Скартарис штурману, садясь в кресло напротив меня и рядом с Телестой.

– Итак, когда мы узнаем, что здесь происходит? – спросила Равенна, пока «скат» медленно отходил от причала задним ходом. Небрежное высокомерие фетийца уязвляло ее. Я это понимал, потому что чувствовал то же самое.

– Вы здесь не пленники, – ответил Мауриз, пожимая плечами. – По фетийскому закону вы называетесь «тераи» – что-то вроде связанного договором слуги. Для вас это только формальность, но она пригодится, если вмешается Сфера.

Равенна уже закипала от гнева, и по ее натянутому лицу я видел, что Скартарис перегибает палку.

На кого работает Мауриз? Он не имеет ничего общего со Сферой, зато действует бок о бок с важным имперским агентом. Текла – не мелкая сошка, если он психомаг, имеющий какую-то связь с императором. Но если нас доставляют к императору, что казалось вероятным, зачем тратить время на маскировку? Мауриз или Текла могли просто помахать имперским мандатом перед носом любого инквизитора и сказать, что я уже арестован.

– Если Сфера вмешается во что? – резко спросила Равенна. – Вы говорили о Катане, словно он какой-то мессия, и вы пошли на немалые хлопоты, чтобы помочь нам сбежать. Это еще один из ваших маленьких бессмысленных фетийских заговоров?

«Скат» повернулся кругом и начал погружение. Вода постепенно поднималась по окнам, пока мы полностью не опустились в темную воду. Здесь должен быть подводный проход, ведущий в море, понял я. Как еще они могли войти?

– Это больше, чем заговор, – ответил Мауриз. – Гораздо больше. Можно сказать, что это почти спасение.


Спустя полчаса, так ничего и не выяснив, мы стояли в лестничном колодце «Призрачной Звезды», манты клана Скартарис, ожидая, когда Мауриз закончит говорить с капитаном. Судя по тому, как он отдавал приказы, я предположил, что он находится где-то очень близко к верхушке клановой иерархии. Капитан ждал нас перед отсеком для «ската», и Мауриз отвел его в сторону, чтобы выдать распоряжения, оставив нас в центральном колодце манты под бдительным оком Матифы. Странно было видеть, как в присутствии Мауриза все прочие исчезают на заднем плане, словно он притягивал на себя весь свет.

Теперь мы с Равенной являлись слугами клана Скартарис – два уолдсендских островитянина, которым удалось сбежать с опустошенного Уолдсенда и поступить на службу к этому клану. Во всем этом не было ничего необычного, к тому же люди не смотрят на слуг. А так как любой, кто посмотрит, сразу поймет, что мы не привыкли к этой роли, считалось, что мы новички, только что прибывшие на «Призрачную Звезду» и нанятые в услужение к Мауризу.

Дверь штурманской рубки открылась, и Мауриз промчался мимо нас, резким жестом кисти велев нам следовать за ним. Никто из матросов не обращал на нас внимания, когда мы прошли через главный шлюз и зашагали по длинному порталу со стеклянной крышей в подземную гавань Рал Тамара – цепь огней в серо-голубом мраке.

В гавани, как всегда, царила оживленная суета, моряки и грузчики переносили товары. Под нами, на грузовом уровне, слышались громкие фетийские голоса, о чем-то спорящие, и кто-то ругался, но стоило мне отвлечься, как Матифа больно ткнула меня в ребра, заставив сосредоточиться. Свирепо посмотрев на нее, я почти бегом кинулся в лифт, работающий на огненном дереве, где с нетерпеливым видом ждал Мауриз. Однако он ничего не сказал, и сухопарый морпех, управляющий лифтом, повернул рычаг изопульта. Платформа поехала вверх. Пока мы поднимались, у меня колотилось сердце: где-то там, наверху, были инквизиторы, имевшие мое описание и приказ арестовать меня за ересь. «О Фетида, пусть эта маскировка сработает», – мысленно взмолился я, глядя, как движутся мимо уровни и входят и выходят люди.

Время всегда течет слишком медленно или слишком быстро, и казалось, прошло всего мгновение, а мы уже поднялись на поверхность и выходили в чашеобразный зал наверху подводной гавани. Перед нами были дверь и лестница, где только вчера утром стояли Мидий и Сархаддон, чтобы прочесть свое послание смерти. А сейчас с обеих сторон, спрятав лица за малиновыми масками, застыли на страже сакри.

– Не смотри на них так, – прошептала Равенна.

Мауриз быстро вышел из лифта, но, сделав несколько шагов, остановился все с тем же нетерпеливым видом.

– Вам двоим придется научиться следовать за мной, – сказал он. – Матифа, проследи, чтобы они не отставали. – Затем он оглянулся, и я увидел Телесту, спускающуюся к нам. Она высадилась раньше, чтобы уточнить что-то у портовых властей.

– Все отлично, – сообщила она, когда зашагала рядом с Мауризом. – Джонтийцы не уедут до послезавтра.

Кто такие эти джонтийцы? Еще один клан?

– Пока они придерживаются расписания, с ними не будет никаких проблем.

Когда мы шли вверх по скату к двери, я был уверен, что сакри смотрят на меня и что вот сейчас кто-нибудь из них закричит: «Стой!» и шагнет вперед, чтобы преградить мне дорогу. Но они не двигались, они словно вообще нас не замечали. А потом мы оказались снаружи и уже спускались по лестнице.

Должно быть, я громко вздохнул от облегчения, потому что Равенна взглянула на меня и сочувственно кивнула. У нас впереди был долгий путь, ночь и день в Рал Тамаре, прежде чем – что? В какое бы безопасное место ни повез нас Мауриз, это будет его выбор. Нашего мнения не спросят. И поискам «Эона» это не поможет.

Как оказалось, мы вышли из гавани в тот самый момент, когда мимо под конвоем сакри шагали океанографы. Зрелище, осквернившее влажный послеполуденный воздух призраками погребальных костров, дыма и горящих книг. Целых мешков книг в руках сакри, идущих позади пленников. Знание, накопленное за века исследований, будет брошено в огонь и превратится в пепел.

Я неохотно посмотрел налево вдоль пристани. Туда, где знамя с Пламенем Рантаса было поднято над океанографической станцией, зловеще развеваясь над бело-голубым зданием. Теперь в Рал Тамаре нет океанографов. Некому предупреждать моряков о подводных штормах, некому регистрировать мельчайшие изменения, свидетельствующие о масштабных бурях где-то в мировом океане. Все ради страсти хэйлеттита к очищению от ереси, ради его драгоценного божьего гнева.

В действительности Мидий не просто фанатик, как скоро обнаружат испуганные океанографы, конвоируемые на допрос в храм. Человек, охотившийся на нас, был еще и политиком, как все премьеры от Темеззара до Лечеззара. Он был хэйлеттитом, для кого все прочие люди мира являются низшими существами, ибо они не родились в сердце Экватории.

И это был человек со жгучим желанием властвовать, который потерпел поражение и унижение от презираемых им людей. В частности, от океанографа, апелага и фетийца, двое из которых – женщины. Гамилькар, чье вмешательство оказалось решающим, был менее важен. Из-за того, что сделали мы трое ради спасения своей жизни, Мидий пройдет по Архипелагу цепями и огнем во имя Рантаса.

Его месть вышла далеко за пределы Лепидора, печально размышлял я, следуя за Мауризом и Телестой, которых теперь сопровождали два морпеха Скартариса в алых чешуйчатых доспехах. Должно быть, гнев терзал Мидия после освобождения Лепидора, язвой разъедал его душу. Как мы не подумали, что если Мидий переживет гнев Лечеззара – как оно и случилось, – > то жажда мести сделает его идеальным орудием инквизиции? Одному из нас следовало это знать, но мы все пребывали в эйфории победы, праздновали – и выздоравливали. Я боялся, что даже наш плен и казнь не утолят ярость Мидия. Для него это стало вопросом гордости.

Я думал, что Мауриз не стал брать слона, только чтобы привлекать меньше внимания, но ошибся. Примерно на полпути мы свернули с главной улицы на узкую боковую, слишком тесную и многолюдную для любого слона. Пройдя мимо скромных дверей домов, выходящих на эту улочку, и одолев еще один переулок, – мы очутились на маленькой площади с апельсиновыми деревьями, растущими перед консульством Скартарисов.

Палатина говорила, что в Рал Тамаре, как в каждом втором крупном городе, девять фетийских консульств; причина этого затерялась где-то в непролазных дебрях фетийской политики. Главное, что это фетийская территория – а точнее, территория Скартарисов, – где мы будем под защитой – или под стражей – второго из самых могущественных кланов Фетии. Клана, который в прежние дни Империи обладал мощью, превосходящей мощь целых континентов, но теперь пришел в упадок вместе с самой Империей. Почему-то мне не верилось, что самые честолюбивые помыслы Мауриза сосредоточены на известности в светских кругах Селерианского Эластра, чего так добивались многие его соотечественники.

Дверь открылась раньше, чем мы к ней подошли, и Мауриза проводили в холл с мраморным полом и охряно-красными стенами. Несмотря на этот цвет, он казался светлым и воздушным. Из внутреннего двора доносилось журчание воды – довольно успокаивающий звук. В воздухе витал слабый аромат духов.

– Есть новости? – резко спросил Мауриз человека, открывшего дверь. Управляющий консульства, подумал я, довольно молодой мужчина и, судя по виду, полный решимости как можно быстрее подняться по карьерной лестнице.

– Консул встречается с представителем Айриллия, Верховный комиссар. Обед готов.

– Мы с Телестой поедим прямо сейчас – у нас есть незаконченное дело. Эти двое… – он властно указал на меня и Равенну, – собственность клана. Обращайтесь с ними как с новыми слугами из Уолдсенда. Ими распоряжается Матифа, и я возьму их с собой, когда уеду: Проследи, чтобы им было где спать сегодня ночью.

Скользнув по нам взглядом, управляющий снова повернулся к Мауризу и повел Верховного комиссара и Телесту во двор – напоминание о нашей с Равенной важности в этой общей системе вещей. Однако он позвал кого-то по имени, и через минуту из левой двери вышла пожилая женщина. В отличие от управляющего, она не была фетийкой.

– Веска! – обратилась к ней Матифа, давая понять своим тоном, что считает эту женщину низшим сортом. Она повторила то, что сказал о нас Мауриз, добавив, что нам потребуется одежда. Наши сумки заберут из гостиницы, еще раньше заверила нас служанка, но пока они нам не понадобятся. Наверняка их тщательно обыщут, но ничего опасного там не было. Кредитный билет от Дома Кэнадрата по-прежнему хранился у меня в кармане, и Мауриз уже знал, что я еретик.

– Из-за всех этих солдат у нас сейчас не хватает места, – посетовала Веска. – Придется поместить их в чулан, если удастся один освободить.

Почему здесь столько народу? Это обычное передвижение войск или часть планов Мауриза?

– Вы не спите вместе? – бесцеремонно спросила Матифа.

– Нет, – одновременно ответили мы. Равенна говорила сердито, я был просто раздражен. Это предположение всегда вызывает у нее злость, подумал я. Непонятно, почему.

– Это же и так видно, – сказала Веска Матифе. – Ничего, найдем еще местечко. Они будут нужны сегодня его светлости?

– Возможно, вечером, но не раньше. Они не должны выходить. Если хочешь, можешь дать им работу. – Матифа кисло улыбнулась. – Научи их, как должны вести себя слуги.

Слушая, как женщины говорят обо мне, словно меня здесь нет, я будто вновь вернулся в детство. Но как бы Мауриз ни раздражал меня, мне было трудно возлагать на него всю вину. Если бы я винил кого-нибудь, кроме себя, то это были бы Мидий и Лечеззар или те безымянные фанатики, которые донесли на океанографов. Что они все-таки делали с дельфинами? Мне страшно захотелось узнать, хотя я плохо разбирался в этой области океанографии.

Когда Матифа удалилась, а Веска повела нас в ту дверь, из которой вышла, я подумал, что вопреки преобладающей ненависти к Сфере и на другой стороне Архипелага найдутся такие же фанатики. Фанатики-изуверы с жаждой мести безбожным согражданам – пуритане худшего сорта.

Лишь спустя несколько часов, когда я мыл пол в колоннаде, мысленно желая Беске тысячи мук, я увидел прибытие Палатины. Очевидно, окна в кабинете управляющего выходили на площадь, потому что он снова оказался у двери и открыл ее еще до того, как в нее постучали. Через минуту Текла с двумя сумками за спиной проводил Палатину в холл.

– Комиссар Мауриз! Ваша гостья, – крикнул управляющий. Палатина увидела меня, равнодушно отвернулась, но потом опять повернулась и воззрилась на меня с недоверием. Она не успела ничего сказать, потому что Мауриз, который, очевидно, находился поблизости, вышел в холл и остановился, почти заслоняя от меня девушку.

– Палатина! Ты жива! Как приятно снова тебя видеть. – Широким взмахом руки он пригласил Палатину в колоннаду. Подальше от всех ушей, кроме моих, и я был уверен, что это нарочно.

– Ты плясал на моей могиле, Мауриз. Даже не представляю, что могло бы больше испортить тебе день.

– Тогда ты была просто несносной Кантени, Палатина. Но все течет, все меняется. Теперь ситуация другая. У нас наконец-то появился шанс, шанс сделать то, за что погиб твой отец.

– И что же?

Я был уверен, что Палатина уже знает, о чем говорит Скартарис. Через секунду моя догадка подтвердилась, когда, присев на мокрые плиты у створок шлюза, я услышал его ответ:

– Основать республику, конечно.

Глава 10

Прошло четыре изнурительных часа. И когда наконец Мауриз вызвал меня и Равенну, от моей готовности простить его не осталось и следа.

Им не хватает рабочих рук, радостно сообщила нам Веска, когда увела нас тогда из холла. И все кз-за этих солдат, остановившихся здесь. И не просто морпехов, а элитной морской пехоты, Президентской гвардии Скартариса и ряда штабных офицеров, привыкших к легкой жизни в Селерианском Эластре. К счастью, они уезжают завтра на «Призрачной Звезде», сказала Веска, но пока мы будем очень полезны, освобождая от рутинной работы более опытных слуг, чтобы они могли заняться требовательными гостями.

Она дала нам с Равенной поесть, дабы подкрепить наши силы, а потом отправила мыть двор. Эту работу нельзя было отложить, потому что пришла очередь консульства использовать водопровод, проложенный под этим кварталом. Туда подавали воду только раз в несколько дней. И сегодня как раз выдался день, когда в здании оказалось меньше всего свободных рук. Нам предстояло с помощью шлюза пустить воду во двор, полностью его затопить, чтобы промыть, а потом открыть все стоки, чтобы снова его осушить. Если верить Беске, это даст нам хороший опыт, потому что все дома по всему Архипелагу моют дворы именно так, и не помешает это уметь.

Мы, как новички, затратили гораздо больше времени, чем положено, и при этом насквозь промокли. Что было неприятно во влажном, мягком воздухе Рал Тамара, где ничего не сохло. После мытья двора нам с Равенной, поскольку мы оба невысокие и довольно проворные, поручили равно неприятную работу по очистке водосточных желобов от упавших листьев. Когда мы закончили, ладони у нас горели от волдырей, все мышцы болели, тело было в синяках, и не знаю, как у Равенны, но у меня руки чесались сбросить Матифу с какого-нибудь утеса – за компанию с Веской, если возможно.

На вечер Веска выдала нам новые туники, ибо мы должны были прислуживать за столом Мауризу, Телесте, Палатине и консулу. Нам обоим уже доводилось в то или иное время исполнять подобную роль, хотя при других обстоятельствах. Палатина упорно обращалась с нами, как с друзьями, и разговаривала с нами при всякой возможности – чтобы досадить Мауризу, как мне показалось. Консул, седой, сутулый, болезненного вида человек, ел очень мало и наблюдал за этим спектаклем с безучастной отрешенностью. Он почти наверняка умирает, шепнула мне Равенна в свободную минуту. Текла не присутствовал.

Только когда ужин закончился и консул отправился спать, Мауриз соизволил вспомнить, что мы не просто слуги, и велел прийти в гостиную, когда мы уберемся здесь.

– Подождет, высокомерный ублюдок, – процедила Равенна после их ухода, складывая тарелки из-под десерта. Видимо, трапезы с тремя переменами блюд не являлись обычным делом, но Мауриза и Телесту принимали как почетных гостей. Фетийцы, среди прочего, любили хорошую еду. Грех, говорили некоторые аскеты, посвящать так много времени удовольствию и так мало – Рантасу. В Фетии от таких слов отмахивались, но в этот раз я с ними почти согласился, хотя по другим причинам. Казалось, удовольствия – это все, к чему стремится Фетия под властью Оросия: фасад культуры, за которым ничего нет.

– Конечно. Тогда не торопись.

Мы как можно медленнее убрали со стола, потом я свернул скатерть и нога за ногу поплелся к прачечной. Мне было наплевать, заметит меня Веска или нет. Проходившие мимо слуги бросали на меня настороженные или враждебные взгляды, зная не хуже меня, что я вовсе не один из них, однако Веска не появлялась.

Когда я вернулся, Равенна подметала мозаичный пол и делала это не спеша. Конечно, это было ребячеством, но мы оба чувствовали себя сердитыми и униженными. Я был благодарен Мауризу за то, что он организовал наш побег с океанографической станции и, вероятно, спас нам жизнь. Однако с тех пор он вел со мной непонятную игру ради какой-то своей цели, с чем я мириться не собирался. Или ему просто не было дела, что происходит со мной, когда я ему не нужен. Если Мауриз хотел использовать меня, чтобы с моей помощью основать Фетийскую республику, он избрал не тот путь.

Но, как мы ни тянули, в конце концов вся работа была сделана, и пришлось идти через двор в гостиную, где ждали Мауриз, Телеста и Палатина. По фетийскому обычаю они расположились на низких ложах, заваленных подушками. Все трое держали бокалы с голубым вином, и на этот раз они нас заметили: разговор прервался, когда мы вошли.

– Налейте себе вина, – предложила Палатина. – Мауриз, почему ты не угощаешь их своим великолепным вином? Мы же не хотим, чтобы оно пропало зря.

– Послушай мою подругу, Катан, – тотчас откликнулся Мауриз, очень спокойный. – Не церемонься.

Никаких слуг – настоящих – не было видно, а бутылка и еще три бокала стояли на низком боковом столике. Я подошел туда и налил вина в два бокала – граненые хрустальные кубки, предназначенные для особых гостей.

– И сядьте на тахту.

Протянув Равенне один кубок, я взглянул на диваны. В такой комнате, я знал, их всегда три, и каждый рассчитан на трех человек, полулежащих или сидящих, скрестив ноги. Но как вести себя на нем, я не знал.

Я подождал, чтобы посмотреть, как Равенна справится с этой задачей. Она устроилась на единственной свободной тахте и наклонила голову, приглашая меня присоединиться.

Несмотря на подушки и узорчатый ковер, тахта оказалась жестче, чем я ожидал, и чтобы грациозно полулежать на ней, требовалось умение. Было совершенно очевидно, что даже без кубка вина в руке я этого не умею, и я обругал себя за то, что выгляжу деревенщиной перед тремя фетийцами. Конечно, они не ждали от меня такого умения, но от этого было только хуже.

– Спасибо, что составили нам компанию, – проронил через минуту Скартарис. Пустые слова: в его голосе не было и намека на признательность. Комната освещалась цветными изофакела-ми, расположенными по краям, и лампой, висящей высоко над кедровым столом в центре трех диванов. В воздухе стоял сложный запах – ладан, смешанный с чем-то незнакомым. Запах горьковатый, но приятный.

– Я бы не хотела пропустить эту вечеринку после того чудесного приема, что вы оказывали нам до сих пор, – острым как бритва голосом ответила Равенна.

Пристально глядя на нее, Мауриз сказал:

– Речь не веди со мной о благодарности царей.

– Никогда не ешь на танетском пиру, ибо они ждут, что ты заплатишь, – парировала Равенна, но я услышал ее легкий вздох, вызванный словами Мауриза. Скартарис не мог знать, кто она. Если Палатина не рассказала.

– Только тот, кто был рабом, может владеть рабами, – ответил Мауриз. – Третья статья Кодекса. Написанного в эпоху, когда рабство в Фетии являлось общепринятым, еще до того как Законодатель, Валентин II, объявил такую практику несправедливой и порочной. С того времени все, кого полагалось обращать в рабство, должны были становиться тераи, поклявшимися служить лишь в течение трех лет.

– Практика, забытая за пределами Фетии, – указала Равенна.

– Кажется, ты меня не поняла. Этий IV выразил это намного яснее.

– Никто не будет командовать в моей армии, кто не прошел низов, – процитировала Палатина и с извиняющимся видом пожала плечами. – В переводе что-то теряется. – Ее апелагос казался грубым и тяжелым по сравнению с идеальными, не имеющими акцента фразами Мауриза.

– Почему мы говорим об армиях и командовании? Какое это имеет отношение к республике? – Равенна слегка изменила положение, такая же непривычная к этой позе, как я. Находясь совсем близко от девушки, я чувствовал запах краски, оставшейся в ее волосах. – Во всяком случае, я уверена, что все вы получили этот опыт.

– Это знак почести в Фетии.

Только не похоже, чтобы Мауриз когда-нибудь кому-нибудь служил.

– И как далеко это простирается? Это мощный принцип, принцип, который можно довести до абсурда. Наверняка философы обсуждают его на рынках. Приговор может выносить только тот, кто побывал на скамье подсудимых? Убивать имеет право только тот, кого уже убили?

– Это замечание недостойно тебя, – откликнулся Скартарис, но его перебила Телеста, заговорив в первый раз:

– Так мы ни к чему не придем, Мауриз.

Наконец у меня появилась возможность как следует ее рассмотреть – до сих пор эта женщина оставалась в тени Скартариса. Почему она одевается во все черное, если не считать золота на стоячем воротнике ее туники? И волосы у нее туго стянуты назад и ничем не украшены – этот строгий стиль больше походил на стиль жрицы. Черный и золотой – цвета психомагов, но ведь Телеста не психомаг? Сфера обладает монополией на психомагию, как и на всю другую магию, кроме целительства. Или должна обладать. Текла был исключением, защищенный своей службой императору.

– Напротив, это вопрос огромной важности. Мои гости косвенным образом обвиняют меня в том, что я их унизил. Таким обвинением не бросаются. Сначала я отвечу на него.

Мауризу это в новинку, подумал я. Ни один скартарисский кланник не посмеет перечить этому человеку. Любому другому на его месте пришлось бы разбираться с целым ворохом жалоб.

– Значит, ты признаешь себя виновным? – тотчас спросила Палатина.

– Признаю. Но поскольку в этом суде председательствую я – что делает его весьма похожим на императорский суд, не правда ли? – я предоставлю себе слово для объяснения. – Мауриз, перевел взгляд с Равенны на меня и бесцеремонно заявил: – Это испытание.

– То есть это намеренное действие, не случайный недосмотр?

– Неужели я допустил бы подобный недосмотр? Это испытание, хотя времени было маловато. – Скартарис издал такой звук, будто кто-то в этом виноват, будто он хотел продлить период испытания. – Проверка наблюдательности, реакции. Чтобы выяснить, кого я спас: тирана или освободителя.

– Почему ты так веришь в безошибочность своего плана, Мауриз? – вмешалась Телеста. – Освободитель… возможно. Тиран… тоже возможно. Но ты ничего не говоришь об этом человеке. В жизни все редко бывает простым.

– Это различие так просто не определить, – подтвердила Палатина. – Существуют тонкости, рефлексы, выработанные годами воспитания. Если бы Катан вырос как, скажем, сын портного, это испытание вообще ничего бы не значило.

– Но он же не вырос сыном портного. И Равенна тоже. Конечно, их возмущает такое обращение. Если бы они не возмущались, их бы отобрали для монастыря, и они провели бы свою жизнь с бесхребетными монахами. Но факт остается фактом: никто из них не причинил неприятностей.

– Ты делаешь из этого слишком серьезные выводы, – покачала головой Палатина. – Возможно, это что-то значит, но не так много, как ты говоришь.

– Ты сделала бы то же самое? Глупый вопрос, потому что сделала бы. Если бы думала, что это принесет тебе информацию. Но скажи, из тех, кого ты встречала за пределами Фетии, многие бы так поступили?

– Немногие. Но ты ведь хочешь сравнить его с императором? С чего ты взял, что если бы Оросия вырастили как Катана, то он не стал бы точно так же мириться с этим испытанием?

– Человек, рожденный жестоким и высокомерным, таким и вырастет, где бы он ни жил. Как мелкие чиновники, цари своих собственных мирков, и такие же твердолобые, как любой император во дворце.

И это говорит Мауриз?

Палатина покачала головой, а Телеста нетерпеливо пошевелилась. Она сидела на первой тахте, рядом с Мауризом. Я слегка вздрогнул, когда порыв холодного ветра ворвался из окна в комнату. Меня удивляло, что окна не закрыты ставнями, но потом я сообразил, что снаружи, вероятно, есть охрана. Морпехи Мауриза или кто-то понадежнее. Вроде Теклы.

– Значит, ты не согласна? Оросий высокомерен не по натуре? – с некоторой неохотой спросила Телеста. Если она хотела перейти к истинной теме разговора, зачем продлевать спор?

– Император – другое дело, – ответила Палатина. – Он неукротим – никто не отдавал ему приказов лет десять, а то и больше. И кто на это решится, при его-то власти? Оросий ни за что на свете не стал бы играть роль слуги.

– Ты снова неправильно меня поняла. – Мауриз разговаривал с ней, как с ребенком. – Мы все знаем, что Оросий никогда, ни на одну секунду, не смирился бы с лакейской ролью, как сделал Катан. Но мы испытывали не Оросия. Я знаю о Катане ровно столько, сколько мне рассказали, поэтому я должен составить свое собственное мнение. Оно будет… решающим.

Я глубоко вдохнул, поняв, что в этом разговоре есть нюансы, которые я упускаю.

– Кажется, – очень нарочито заговорил я, в первый раз вступая в этот спор, – вы считаете меня орудием, Мауриз. Кем-то, кого вы нанимаете для выполнения работы. Смею предположить, что это требует моего согласия.

– Ты хочешь, чтобы я обращался с тобой, как с равным, – подхватил Мауриз, предвосхищая мои следующие слова.

– Да. Сегодня вы спасли мне жизнь, чтобы я вам помог. Это означает, что я у вас в долгу. И если необходимо, я останусь в этой маскировке, пока мы не договоримся об оплате. Но неужели так трудно обращаться со мной не как с орудием? Позволили бы вы себе такое обращение с настоящим слугой? В конце концов, сегодняшний слуга – это завтрашний президент. Это не тот случай?

Лицо Мауриза на минуту вытянулось, и я понял, что мой укол попал в цель. Большинство слуг в фетийских семьях были либо молодыми и начинающими карьеру, либо старыми и зарабатывающими деньги перед выходом на пенсию. Было время, когда путь наверх не был так доступен. Двести лет назад слуга Скартариса плел бы интриги, чтобы попасть в президенты клана, выдавая себя за исконного кланника.

– Сегодня ты замаскирован под слугу, – пожал плечами Мауриз. – Тебе небезопасно в этом городе, а вокруг полно шпионов. Ты бы предпочел, чтобы я провозгласил тебя почетным гостем?

– Я думаю, – очень осторожно сказала Равенна спустя минуту, – что вы хотели получить удовольствие при виде Тар'конантура в тунике слуги, моющего ваши полы. По сути, это месть императору и не имеет ничего общего с Катаном. – И после этих слов атмосфера в комнате неуловимо изменилась, разговор перешел на совершенно иной уровень.

Я увидел, что Телеста смотрит на Мауриза, и в ее зеленых глазах заметна настороженность. Она ждала его реакции. На сей раз молчание продлилось дольше, достаточно долго, чтобы услышать снаружи тихие крики ночной птицы – я не знал какой.

– Что заставляет тебя так думать? – спросил наконец Мауриз. Это был неудовлетворительный ответ, далеко не удовлетворительный.

– Расскажи нам, что конкретно вы хотите делать, – вмешалась Палатина. – Мы обещаем молчать.

Однако ответил не Мауриз, а Телеста, которая выглядела теперь сосредоточенной:

– В следующем месяце исполнится двадцать пять лет, как премьер Кавад объявил священную войну против Архипелага. Он предложил, от имени Рантаса, место в Раю всем тем, кто пойдет воевать. Это был Священный Поход, славное предприятие Веры. Все вы знаете, что случилось. Костры, разрушения, резня. Й пламя, пламя повсюду. В одних только центральных землях погибло больше ста пятидесяти тысяч человек. Столько всего прекрасного, невосполнимого погибло в том опустошении. Они разрушили девятнадцать городов, пока Архипелаг не сдался в Посейдонисе, чтобы спасти сам остров Калатар от разрушения. У апелагов не было ни вождей, ни флота, ни армий. Они звали на помощь, но помощь так и не пришла.

Телеста пересказывала все это, как историк, но не как ученый сухарь, сидящий затворником в залах Великих библиотек, а как человек, знающий, что такое жизнь. Знающий, что может чувствовать марионетка, и все-таки использующий ее только как марионетку. Ее голос звучал бледно после изумительной выразительности Мауриза, из-за которой трудно было не слушать его, даже несмотря на высокомерие этого фетийца. Но я тем не менее слушал.

– Единственная страна в мире, которая могла бы помочь, чей народ состоит в родстве с апелагами, не сделала ничего. Император Персей не ответил на их мольбы, сказав лишь, что он не может вмешиваться.

Сфера навязала Калатару религиозное правление, посадила фанатиков градоначальниками при иностранных авархах, дергающих их за ниточки. Экзарх Архипелага обладает на Архипелаге властью над жизнью и смертью, и даже внешние острова находятся под его непосредственным контролем. За прошедшие двадцать пять лет было несколько чисток, и репрессии все продолжаются и продолжаются.

Я уже некоторое время живу на Архипелаге, составляя хронику того, что остается от его истории, прежде чем снова опустится тьма. Апелаги всегда знали, что инквизиция придет, что они все еще слишком независимы по мнению Сферы. Инквизиция здесь, чтобы подавить апелагское сопротивление, чтобы сжечь всех еретиков до единого и снова сделать культ Рантаса верховным. И апелаги менее способны сопротивляться, чем в прошлый раз, теперь вообще нет никакого предводителя. Никого, кроме деспота-императора – человека, которого следовало утопить при рождении.

Возможно, последние слова Телесты шли из самого сердца, но я не мог этого утверждать. Я не знал, что думать об этой женщине.

Но я с беспокойством начинал понимать, куда она ведет, хотя один вопрос по-прежнему оставался без ответа. Я надеялся, что никому из фетийцев ответ пока не известен, но эта надежда представлялась почти нереальной. Однако следующие слова Мауриза касались совсем другого и должны были стать роковыми. Снова и снова я спрашивал себя, что я могу или должен сказать, какую помеху я в состоянии придумать, чтобы она каким-то чудом не дала ему продолжать. Не дала приводить доводы и выдвигать предложение, которое было бы всего лишь еретическим и мятежным, не будь в этой комнате пять человек.

– Естественно, есть фараон, и много людей почитают ее, кем бы она ни была. Но ее значение главным образом символическое, и ее сторонники совершили ошибку, так долго ее скрывая. Если принцесса и появится, ей будет трудно доказать свою подлинность, и в итоге она почти наверняка окажется марионеткой Сферы.

Я и почувствовал, и увидел, как Равенна в ярости напряглась. Телеста тоже это заметила, но неверно истолковала. Они не знали, кто такая Равенна, а жаль.

– Ты калатарка? – спросила Телеста, осмеливаясь перебить речь Мауриза.

– А ты, – заявила Равенна Мауризу, отбросив этикет, – нет.

– Фараон очень важен как символ, – повторил Скартарис. – Не как предводитель. Принцесса не знает жизни, не имеет опыта ни войны, ни той политики, что потребовалась бы для спасения Калатара. Боюсь, символа будет мало.

– Но кто был бы лучше? – возразила Палатина. Она не утратила хладнокровия, но тоже была обеспокоена. Как Мауриз мог сказать такое в присутствии Равенны? Конечно, он не мог знать правды, но должен был сообразить, что Равенна – сторонница и, возможно, наперсница фараона.

Вопрос Палатины, как попытка вылить масло на кипящую воду, оказался ошибкой. Мне следовало понять это до того, как Мауриз продолжил, но я слишком беспокоился о Равенне, чтобы уловить очевидный смысл его следующих слов:

– Я уверен, все вы знаете о старой фетийской традиции близнецов в императорском доме. Они рождаются в каждом поколении – за четыреста лет традиция прервалась лишь однажды.

Все верно, и никто так и не объяснил ни эту традицию, ни то, почему она прервалась. Считалось, что линия близнецов закончилась с убийством Тиберия двести лет назад. Прервалась, когда кузен Тиберия, Валдур, сын Кэросия, узурпировал трон. И основал Сферу.

Но, как оказалось, и в эти двести лет рождались близнецы, и слушая объяснения Мауриза, я наконец понял эту последнюю, ужасную тайну моей собственной жизни.

– До Сферы и узурпации на Архипелаге и в мире существовало около восьми религий.

С узурпацией и чистками, которые за ней последовали, сочиненная Сферой версия истории вновь соединилась с реальностью.

«Около» было совершенно подходящим словом. Восемь религий Стихий, но не все со служителями или даже возможностью для служения. Вода, Земля, Огонь, Ветер, Свет, Тень, Дух и Время. Все, кроме Времени, имели свои таинства и своих магов, своих последователей и свои схизмы.

Как Мауриз затем напомнил нам, случалось множество конфессиональных споров, шли войны между последователями того или иного ордена. Однако они никогда не велись во имя религии, всегда по политическим причинам. Религиозная война была изобретением Сферы, и Мауриз особо это подчеркнул, хотя мы все об этом знали.

– Этий II записал, что близнецы каждого поколения будут наследовать трон. – В своей несколько покровительственной манере Скартарис подходил, наконец, к сути своего предложения, а я так и не придумал, как предотвратить его неизбежный вывод. Мой желудок сжался в болезненном ожидании. – Старший становился императором, а младший, даже в тех редких случаях, когда у него не было магического дара, становился иерархом, верховным жрецом Священного Ордена. Он управлял всеми магами Империи, большинство из которых были последователями Воды, и был высшей религиозной властью.

Полагаю, я должен был испытать счастье от его следующих слов, когда Мауриз ясно дал понять: он хочет, чтобы я принял диадему иерарха, чтобы пришел к власти, о которой большинство людей могут только мечтать. Возможно, в идеальном мире я бы на это согласился, но в идеальном мире в этом не было бы нужды.

Аквасильва не была идеальным миром. Имелась Сфера, которая и через тысячу лет не примирится с возвращением иерархата, и император, чья потребность завладеть мной стала теперь ужасающе ясной. При той системе, которой он следовал – системе, узаконенной Валдуром, захватившим трон, – я, как близнец Оросия, являлся бесспорным наследником престола Империи. Иерархат не существовал в течение двухсот лет; только трон имел значение, и само мое существование было угрозой власти Оросия.

– Иерарх – единственная фигура, которую примет весь Архипелаг и Фетия. Он не связан ни с каким конкретным орденом или ересью, и он – тот, за кем последовали бы фетийцы и флот.

– И кто лишил бы императора поддержки и основал бы Фетийскую республику, – заметила Палатина. – Вот в чем суть, по крайней мере для вас.

– Не только мы так считаем, – ровным тоном ответил Мауриз. – Многие апелаги и фетийцы придерживаются того же мнения. Просто мы случайно оказались в нужном месте в нужное время.

Теперь все трое смотрели на меня, ожидая, чтобы я заявил очевидное, что я понял и готов. Готов принять титул, который больше не существует, готов пойти против всех светских и религиозных властей на Аквасильве. Хотя эти власти, я вынужден был признать, уже охотились за мной по той или иной причине.

Возможно, таким способом и правда удастся положить конец террору инквизиции и остановить Священный Поход, который неизбежно начнется, когда это случится. Флот Фетии изменил бы баланс сил в последнем Походе, и вполне мог сделать это теперь, если ему прикажут вмешаться.

Но когда я с растущим огорчением убедился в явной правоте Телесты, я увидел две проблемы.

Во-первых, я не хотел становиться иерархом. Я уже узнал на собственном горьком опыте, что значит иметь власть. В Лепидоре мои решения едва не погубили город и не убили нас всех. Я ни за что не хотел снова оказаться в том же положении.

Во-вторых, соглашаясь с Мауризом даже в принципе, я потеряю Равенну. Что бы ни было или могло быть между нами, умрет в одно мгновение. Пусть она ненавидит свое наследство, но гордость не позволит ей согласиться с Мауризом или стоять в стороне, пока чужестранец – не важно, друг он или нет – становится спасителем Архипелага. Равенна – фараон, и в ее глазах – единственный правитель, которого признает Архипелаг. Если я сыграю свою роль в плане Мауриза, в фараоне не будет нужды.

– Как ты предполагаешь это сделать? – спросила Палатина, видя убитое выражение на моем лице. – В разгар чистки, когда повсюду агенты императора?

– А вам известно, что Текла работает на императора? – очертя голову вмешался я, пытаясь отвлечь их любым возможным способом. – Что он служит рупором императора?

– Текла отчитывается перед имперским агентурным начальником, за которым присматривают. Во всяком случае, это не самая большая проблема. Если мы не сумеем заручиться поддержкой или хотя бы нейтралитетом маршала Танаиса, будет труднее добиться успеха.

– Ты думаешь, Танаис позволит вам свергнуть императора только потому, что у вас есть Катан? – резко спросила Палатина. – Это полнейшая чушь.

– Маршал печется об императорской династии, о семье. Не об отдельных членах.

– И о Фетии. Какова будет ценность этой семьи, если она лишится трона?

– Танаис был твоим наставником, – тихо проговорил Мауриз. – Ты была республиканкой. Я хочу знать, остаешься ли ты ею до сих пор.

– С тобой я или против тебя?

Мауриз кивнул, и на этот раз центром внимания стала Палатина. Она помолчала, словно не зная, что ответить. Я перенес тяжесть тела с одного плеча на другое, чтобы как-то уменьшить боль. От долгого лежания на фетийской тахте все мое тело, уже измученное после непривычно тяжелой работы, стало болеть. Заныт ли и плечи, и руки, и спина. Однако растущий физический дискомфорт беспокоил меня меньше всего.

– Ты до сих пор не рассказал мне свои планы.

Мауриз покачал головой.

– И не расскажу, пока не узнаю ответ Катана.

– А если я откажусь? Если Катан откажется, как он вполне может сделать?

– Инквизиция получит полную волю, Оросий останется у власти, ты останешься изгнанницей.

– А как же выбор, Мауриз? Право на который ты только что отстаивал? Разве не высокомерно утверждать, что твой путь – это единственный путь вперед?

– Тогда покажи мне другой.

– Она расскажет тебе о наших планах столько же, сколько ты рассказал нам о своих, – вмешалась Равенна, в ее голосе прерывалась еле сдерживаемая ярость. – Наши планы не включают вытеснение фараона.

– Твоя верность фараону похвальна, пусть и неуместна.

– Полагаю, ты увидишь, что эта верность встречается чаще, чем ты думаешь.

Я вспомнил апелагов, потерпевших кораблекрушение в Лепидоре, вспомнил, как фанатично они защищали имя принцессы. Никто из них не знал ее, никто, кроме их предводителя. А за кого будет Мауриз, уже поделивший свою верность между сторонами, предугадать нельзя.

– Ты сама знаешь, что надвигается. Знаешь, что сделает инквизиция по всему Архипелагу. – Мауриз отвечал Равенне, но девушка не смотрела на него. Ее пристальный взгляд устремлялся на каждого из нас по очереди.

– Мне не нужно снова описывать эти ужасы, – продолжал Мауриз. – Скажи, если бы появился предводитель, человек, который встал бы на защиту Архипелага против Сферы, императора, хэйлеттитов, думаешь, людям было бы дело, фараон это или иерарх? Если бы этот человек имел поддержку, которая сделала бы его серьезным противником для инквизиции, кто не пошел бы за ним? Апелаги хотят положить конец гонениям. Фетийцы хотят положить конец танетскому господству и хотят иметь более разумного правителя.

– Единственная разница в том, – закончила Телеста, – что иерарх имел бы достаточно широкую поддержку для свержения Оросия. А когда Оросия не будет, Сфера не сможет удержать Фетию.

– У вас есть слово для такого человека, – заметила Палатина. – Мессия.

Все это верно. Правильно организованный, план Мауриза имел шанс. Скартарис не расскажет нам, как именно этот план будет проводиться в жизнь. Но он был прав, если только фетийцы сдержат свои обещания, когда Оросия не станет.

Решающий вопрос – сдержат ли. И этот вопрос я задал Мауризу минуту спустя. Вопрос, на который у него не было ответа. Фетийцы, как и все, способны на двуличность. Но если в заговоре участвуют Телеста и другие высокопоставленные лица, я не мог представить себе, как они смогут отступиться от своих слов, если до этого дойдет. Я по-прежнему очень мало знал о Телесте. Но в каких бы кругах она ни вращалась, она не могла быть второстепенным игроком, потому что Мауриз обращался с ней, как с равной.

И именно Телеста заявила о том, что мы весь вечер ходим вокруг да около, и поставила точку в роковой дискуссии.

– Катан, ты иерарх, близнец Оросия. Что бы ты об этом ни думал, ты можешь стать ключом к изгнанию Сферы. Именно этого Архипелаг ждет четверть века. И поэтому мы тебя спасли.

Во взглядах ее и Мауриза я угадывал напряженность и знал, что больше не могу уклоняться. Ощущение было очень противное. Меньше всего на свете я Хотел находиться в этой комнате, на этой тахте, и слышать этот ужасный, невозможный вопрос. Возглавлю ли я священную войну ради политической выгоды? Чтобы хотя бы попытаться освободить Архипелаг от Сферы?

Согласиться – значит взвалить на себя кошмарную ответственность, во сто крат ужаснее той, что возложена на графа Лепидора. Девушка, которую я люблю, станет моим злейшим врагом, ибо фактически я отодвину ее в сторону. И мне придется лицом к лицу столкнуться с Оросием, моим ненавистным, извращенным братом-близнецом.

Я недостаточно силен, В определенном смысле, понял я вдруг, все закончилось прежде, чем началось, потому что я не могу ни на что решиться. Большие политические амбиции, настоящие отношения с Равенной могли бы склонить чашу весов в ту или другую сторону. Но я сделал худшее из того, что мог, потому что они увидели, каков я есть на самом деле. И своей нерешительностью я отдал себя в их руки. Поскольку я не мог ничего решить, они поняли, что смогут мной управлять, что не будет никаких проблем с моим согласием, потому что я недостаточно силен, чтобы выстоять против них.

Качая головой в мучительном молчании, я отбросил данный мне шанс и уважение человека, который значил для меня больше всех. Мне дали возможность, которая мало кому выпадала, я осознал ее, что мало кому удавалось, – а потом потерял. Самая губительная черта в любом лидере. Не помогло и знание, что я унаследовал ее от моего настоящего отца, императора Персея. И что не будет шанса искупления ни для меня, ни для людей, которые пострадают из-за этого несделанного выбора.

Никто больше не произнес ни слова. Мы встали с диванов и молча разошлись. Я вернулся в свой темный чулан, чтобы лечь на пол и провести ночь в тишине, одиноком страдании и боли.

Часть вторая

ИЛЛЮЗИИ СЛАВЫ

Глава 11

Мое первое прибытие в Калатар не было приятным, но я никогда его не забуду. Калатар – не то зрелище, которое можно забыть.

Обычно лишь те, кому не по карману поездка на манте, путешествуют парусным судном. Условия непредсказуемы, больше риска и гораздо меньше комфорта. Зимой, когда яростная непогода почти гарантирует, что плавание затянется, лишь истинно отчаянные совершают такой переход. Но, померившись силой со стихиями, храбрецы получают в награду возможность в первый раз увидеть Калатар своими собственными глазами.

Съежившись под просторным плащом, который не выполнял своего долга – защищать от брызг, – я втиснулся в узкое пространство на носу судна, чтобы наблюдать, как постепенно встают впереди из моря зеленые утесы Калатара.

Насколько интереснее было бы прибыть летним днем, скользя по синей глади воды, и любоваться горами, предстающими во всем своем великолепии. И тогда я не мерз бы до костей от резкого ветра и не промокал бы от брызг всякий раз, когда нос корабля нырял во впадину между волнами.

Но и такой Калатар, впервые увиденный мной под тяжелым, угрюмым небом, с горами, окутанными тучами, навсегда врезался в мою память. Темно-зеленый лес тянулся в обе стороны, стеной встречая серое море, их разделяла только белая полоска, где бился о скалы слышный за мили прибой. Лишь едва заметное углубление в береговой линии выдавало присутствие Джейанского пролива, его верхние края терялись в гуще зелени. За ним лежало Внутреннее море Калатара, и где-то там был человек, обещавший показать мне его.

Как я ни всматривался, нигде на берегу я не заметил никаких признаков жизни или жилья. Почти никто не живет на этом побережье, терзаемом постоянными штормами, где волны, рожденные далеко отсюда в просторах Океана, бесконечно и с ужасающей силой рушатся на темно-серые утесы и бухточки.

Облачный остров, так назывался он с незапамятных времен, место туманов и темных долин зимой, испещренных солнцем джунглей и пляжей летом, его города теснились вокруг Внутреннего моря. Его горные пики были выше всех, какие я знал: это было почти единственное место на Архипелаге, где существовали горные хребты. Береговая линия, несмотря на зелень, казалась темной и зловещей, будто ее затеняли невидимые скалы.

Он дикий и красивый, подумал я, глядя, как контуры постепенно обретают четкость и как по мере приближения становятся видимыми очертания Джейанского ущелья. По шее побежала струйка воды, я задрожал и плотнее запахнулся в плащ. Воздух был полон летящей пены и соленой влаги, скрип мачт и шпангоутов аккомпанировал жалобным крикам чаек.

Стоило бы отпраздновать прибытие сюда – куда я так давно мечтал приехать – после трех недель, проведенных в море. Три недели я пребывал почти постоянно мокрым и неизменно несчастным, всячески избегая Мауриза и того единственного пассажира, кто не страдал морской болезнью. Мы едва уцелели в один из штормов, а два других оказались настолько сильны, что даже меня замутило. У меня не было морской болезни с четырех лет. И пока я лежал и метался в бесконечном наркотическом кошмаре, моим единственным утешением было то, что Мауризу тоже плохо.

Однако теперь, когда нанятый илтисский галеон рассекал волну за волной, приближаясь к этому странному, первобытному берегу, я бы отдал что угодно, лишь бы оказаться где-нибудь в другом месте.


А ведь я едва не оказался там. И не раз во время этого ужасного плавания на галеоне я всерьез пожалел, что не оказался.

Жизнь моя висела на волоске, я едва не стал трупом, одной крошечной частичкой плавающих обломков на бескрайней поверхности океана, а моя душа едва не унеслась в более счастливое место. Фетида благосклонно относится к тем, кто утонул в море или был предан океанской пучине: они становятся истинными морскими элементалями, бесформенными течениями на более высоком уровне жизни.

То, что меня не приняли в благословенный покой Фетиды, могло указывать или на божественное недовольство, или на благоволение. В общем, это не имело значения, потому что я по-прежнему был жив. И через полтора месяца после отъезда из Рал Тамара мы, наконец, достигли своего места назначения.

Возможно, «мы» – неправильное слово. Всего несколько человек из числа тех, кто выехал из Рал Тамара с Мауризом, увидят Калатар, по крайней мере сейчас. Некоторые никогда не увидят, если их стихийные духи не решат его посетить. Другим понадобятся недели, месяцы выздоровления, прежде чем они смогут куда-либо поехать. Один человек уже был там.

За эту последнюю и самую болезненную потерю нашей группы я мог бы винить Мауриза, но только за это одно. Во всем остальном, во всем, через что мы прошли с тех пор, как покинули Рал Тамар, была виновна Сфера. Казалось, они с самого начала сглазили нашу удачу с тем досадным, отнимающим время и совершенно бесплодным обыском «Призрачной Звезды». В Рал Тамаре находятся известные еретики, заявил пришедший с обыском инквизитор, его глаза пылали фанатизмом. Нельзя позволить им сбежать.

Даже ранг и связи Мауриза не произвели впечатления, и пока сакри методично прочесывали «Призрачную Звезду», инквизитор донимал кипящего от злости Скартариса и его свиту разглагольствованием об опасностях ереси. Я даже перестал дышать, когда этот фанатик рассматривал нас всех. Но он искал эсграфа Лепидора и его спутниц, не двух угрюмых, удрученных слуг с Уолдсенда и фетийскую помощницу. Должно быть, Мауриз испытал огромное удовольствие, представляя Палатину как члена клана Скартариса.

В конце концов недовольные сакри высадились, и их командир доложил инквизитору, что на борту нет никаких «зайцев» и никакого признака ренегата океанографа. Инквизитор казался слегка разочарованным, но его энтузиазм не угас.

– Нельзя скрыться от инквизиции, – возгласил он. – Око Рантаса видит все, и в Своей безграничной милости Он покажет нам то, что мы ищем.

Не извинившись за задержку, а лишь наказав идти в свете Рантаса, инквизитор удалился. В какой-то момент его балахон задел мою ногу, и я удивился, как можно носить такую грубую ткань. Конечно, он был аскетом, как многие из инквизиторов. Были те, кто любил выпить и поесть, кто любил мягкие постели и наложниц, и были те, кто бичевал себя и носил власяницы. Я подозреваю, что последние составляли меньшинство.

Маскировка, придуманная Мауризом, спасла нас от ареста, в этом нет сомнения. Сакри ужасали своей эффективностью. Спрятав лица за малиновыми масками, они двигались со смертоносной грацией тренированных убийц. Кажется, это послушник Сархаддон сказал, что в мире нет солдат, равных им, кроме элитного фетийского Девятого легиона? Тот циничный, добродушный спутник моего первого долгого путешествия многому меня научил, и я до сих пор спрашивал себя, что превратило его в безжалостного фундаменталиста, каким он, похоже, стал.

Даже когда мы сели на «Призрачную Звезду» и получили от портовых властей разрешение на отход, атмосфера оставалась тревожной. Настроение экипажа колебалось между обидой и страхом; три раза в тот вечер я слышал, как уравновешенный по натуре капитан набрасывается на кого-то из своих подчиненных. Даже натянутое спокойствие Мауриза дало трещину.

Палатина и Равенна старательно делали вид, что того ночного разговора никогда не было, но я увидел новое выражение в их глазах, выражение жалости. Я молча выругал Мауриза, Телесту, императора, но даже перед самим собой я не мог отрицать, что поступил неправильно. Хуже чем неправильно.

Только когда «Призрачная Звезда» покинула Рал Тамар и устремилась в открытое море мимо внешних островов Тамаринс-кого архипелага, Мауриз сообщил нам, что мы идем в Калатар.

– Зачем? – вскинулась Равенна. – Зачем идти туда, где сосредоточено внимание Сферы? Как ты собираешься спрятать там Катана?

– Но именно там находится сопротивление, – пожал плечами Мауриз. – Если мы собираемся поднять восстание, то делать это надо в Калатаре, в центре событий. Нет смысла начинать где-то на краю, который легко можно отрезать, даже если там менее опасно.

– Это тоже не идеальный план, – заметила Палатина. – У Сферы есть информаторы, приспешники, люди, которые сообщат ей при первом признаке беспорядков.

– Сфера ожидает недовольства в Калатаре. Если бы, скажем, Илтис вдруг стал очагом восстания, его мгновенно бы подавили. Инквизиторы знают, что в Калатаре будет трудно.

– И если мы отвоюем Калатар, то штаб-квартира экзарха будет уничтожена, – заявила Телеста тоном окончательного решения. Возможно, это был ее план или идея, которую она горячо поддерживала, но в этом вопросе Телеста оказалась гораздо тверже Мауриза. – Когда мы это сделаем, они уже нигде на Архипелаге не будут в безопасности, и им придется вызвать подкрепление из Священного города. Это даст нам достаточно времени, чтобы освободить Фетию.

И все-таки, несмотря на их уверенный тон, ни о каких конкретных шагах речь не шла. Вообще не было никаких признаков, что у них есть обдуманный план действия. Вполне вероятно, что они опирались только на смутную схему. Или руководящая сила этого движения в настоящее время была в Калатаре, или Мауриз надеялся затмить лидера, начиная без него – или без нее. Последнее вполне возможно, если это был фетийский план, первоначально задуманный республиканцами.

Во всяком случае, споров больше не было. Равенна еще больше замкнулась в себе и почти не разговаривала ни со мной, ни с другими. Мауриз ее игнорировал – вполне простительная ошибка, ибо для него Равенна была просто калатарской еретичкой, пусть и довольно знатного происхождения.

Возможно, она собиралась рассказать нам свои планы в конце двухнедельного путешествия в Калатар, но через пять дней после ухода из Рал Тамара невезение догнало нас.

Я убивал время, листая книжку довольно слабых фетийских стихов в кают-компании – выбор чтения был невелик, – когда почувствовал, что движение корабля замедляется, низкое гудение реактора, работающего на огненном дереве, изменило тон. Никто из сидящих за столами солдат, играющих в азартные игры или рассказывающихдругдругу смешные истории своих успехов у женщин, не обратил на это внимание.

Я положил руку на переборку, чтобы ощутить движение – мы явно замедляли ход. После нескольких дней в море звук реактора стал мне так хорошо знаком, что я легко заметил перемену. Но почему? Мы проходили через край островной группы Сианора, но не настолько близко к самим островам, чтобы оправдать снижение крейсерской скорости.

Я вернул книгу в шкафчик и пробрался между столами к двери. Но едва я вышел в коридор, по системе общего оповещения прозвучал бестелесный голос капитана:

– Всему экипажу занять свои места и приготовиться к спасательной операции. Морским пехотинцам взять оружие и собраться в колодце.

Тотчас позади меня поднялась суматоха, послышался шум отодвигаемых стульев. Спасательная операция означала дело, разнообразие после скуки долгого плавания. И что гораздо важнее, она означала деньги для всех спасателей.

Когда я дошел до колодца, там было еще пусто, только Пала-тина спускалась по трапу с верхней палубы.

– Вот ты где! – воскликнула она нетерпеливо. – Поднимайся в наблюдательную рубку, посмотрим оттуда.

– Что там?

– Дрейфующая манта. А Скартарисы по своему обыкновению готовы бросить все ради возможной прибыли. Мауриз хочет ее спасти.

– Типичная Кантени, – заметил второй помощник капитана из штурманской рубки. – Зачем зарабатывать деньги, если можно устроить учебную стрельбу?

– И что лучше? – парировала девушка, вместе со мной поднимаясь по трапу. – Кто побеждает во всех сражениях?

– А кто богаче? Вот что имеет значение, – был ответ второго помощника, но уже после того, как мы вышли за пределы слышимости. Сейчас это была дружеская перепалка, но я знал, что в прошлом эти два клана не раз вели войну и, несомненно, снова будут ее вести. Судя по рассказам Палатины, эти войны не были очень кровавыми, но между некоторыми кланами и по сей день не утихает кровная вражда, порожденная какими-то давними событиями, когда сражение вышло из-под контроля.

Равенна уже стояла в наблюдательной рубке и смотрела в окна по правому борту, но она была одна. Все остальные уже заняли свои посты, а Телеста и Мауриз наверняка отправились на капитанский мостик. Где была Матифа, я понятия не имел и не интересовался.

По судовым часам была середина утра, мы шли на небольшой глубине, и океан снаружи был мутным и серо-синим. Сначала я не заметил другую манту, но потом Равенна указала на бо»-лее темное пятно во мраке прямо по курсу. «Призрачная Звезда» двигалась теперь очень медленно относительно него и поворачивала, готовясь выполнить подход. Стыковка мант – очень точный маневр, доступный лишь опытным рулевым.

– Известно, чья она? – спросила Равенна.

Палатина покачала головой. Тем временем темный силуэт медленно увеличивался в размерах. Чужая манта дрейфовал а хвостом к нам, рога с их опознавательными знаками были скрыты из виду.

Однако даже на таком расстоянии были видны слабые точки света тут и там вдоль ее бортов и отдельные пузыри, выходящие из вентиляционных отверстий машинного отделения. Это значило, что реактор все еще включен. Возможно даже, что корабль только что прекратил движение.

– Очень подозрительно, – заметила Палатина, когда я рассказал ей об этом, пользуясь своим теневым зрением мага, чтобы лучше видеть во мраке. – Мы таким способом устраиваем засады. Скартарис, Джонти, Полинскарн, все они клюют на эту удочку. Стоит им увидеть дрейфующий корабль, и они тут же бросаются его спасать.

– А вас самих никогда не обманывали? – невинно спросила Равенна.

– Конечно, нет. Мы изобрели эту хитрость в Войну. – Палатина оглянулась, желая убедиться, что никто больше не вошел врубку. – Капитан Кантени обманул так Таонетарный ковчег – притворился мертвым, а когда таонетарцы взошли на борт, их всех перебили.

Как и Сфера, таонетарцы ненавидели море, всегда предпочитая идти на абордаж и сражаться врукопашную. Такая тактика, когда им удавалось это сделать, почти гарантировала им победу, потому что корабли Таонетара всегда были огромны и оснащены для вторжения. На одном-единственном их ковчеге находилось больше солдат, чем во всем фетийском флоте.

Это была одна из причин, почему «Эон» оказался так полезен во время той войны: он вернул фетийцам преимущество размера. Будучи практически невооруженным, «Эон» вмещал в десять раз больше фетийских солдат – что Этий IV с выгодой использовал в своей последней атаке на столицу Таонетара.

Вокруг иллюминаторов чужого судна появилось характерное слабое голубое свечение изощитов. Капитан «Призрачной Звезды» не рисковал, но мне пришло в голову, что должны быть более тонкие способы устроить засаду: огни и работающий двигатель только насторожат спасателей.

Казалось, для стыковки требуется вечность. Рулевой «Призрачной Звезды» прокладывал курс точно параллельно и слегка выше другой манты. Помимо очевидной трудности выравнивания скоростей и курсов, другой проблемой стыковки двух мант была форма. Из-за крыльев они не могли встать борт о борт и соединить передние люки. Вот почему имелись два пассажирских люка в задней части, на грузовой палубе, где формы мант позволяли им соприкоснуться носом к корме.

Снизу теперь доносился громкий шум, резко стихший по команде, затем послышался топот множества ног: все люди разом куда-то пошли, предположительно из колодца к грузовому трапу на корме. Всегда безопаснее высаживаться из тесного пространства в более широкое, чем наоборот.

Вторая манта была теперь очень близко, почти гладкий синий корпус плавно изгибался по обе стороны крыльев, которые заслоняли нижний обзор. «Призрачная Звезда» еле двигалась, ее движение было заметно лишь при взгляде на другой корабль. Мы находились теперь очень близко к поверхности, возможно, на глубине тридцати футов, и крылья отражали тоскливый серый свет. Солнце не светило над волнами.

Через пару минут по корпусу «Призрачной Звезды» пробежала дрожь, за ней последовал более резкий, более отчетливый звук, когда манты соприкоснулись. Досадно было стоять здесь, ничего не делая, и просто ждать результата, но все мы знали, что только помешаем солдатам, если будет бой.

Еще один глухой удар – шлюзы соединились, давая морпехам сухой проход. Затем все стихло. Сейчас отсюда, сверху, было очень мало видно – крылья «Призрачной Звезды» почти полностью скрыли другую манту, – поэтому мы снова спустились в колодец. Там было пусто, и дверь на мостик была закрыта, но вскоре по коридору пробежал морпех и скрылся на мостике. Вид у него довольно разочарованный, подумал я.

– Калатарцы? – раздался за дверью голос Мауриза, очень ясный. – Ты уверен?

Ответ солдата я не услышал, но через минуту по системе оповещения вновь прозвучал голос капитана:

– Целителя на другой корабль, немедленно.

Солдат вышел, за ним Мауриз и Телеста, и все направились по коридору к корме, но прежде Мауриз приказал нам троим следовать за ними.

– Что там? – спросила Палатина.

– Калатарская манта, сильно поврежденная недалеко от Сианора. Они привели ее сюда, но у них реактор неисправен.

Вот и объяснение разочарованию. Скартарнсцы могли извлечь что-то в обмен на помощь, – которую они обязаны оказать по фетийскому закону. Но если на другом корабле еще есть живые люди, которые им управляют, никаких трофеев не будет.

В поврежденном, полуосвещенном колодце другого корабля нас встретил осунувшийся старик в красной тунике, похожей на часть формы. Эта манта принадлежит номинальному гражданскому правительству Калатара, прошептала Равенна, хотя фактически они не имеют власти, зажатые между Сферой и вице-королем.

– Спасибо за помощь, Верховный комиссар, – серьезно поблагодарил старик. – Я не хочу вас задерживать, но у нас есть раненые, и реактор поврежден.

– Где ваш капитан? – спросил Мауриз.

Кем бы ни были нападавшие, ударили они действительно сильно. Среди покореженного металла в колодце уцелел только один изосветильник, переборки выгнулись или полностью рухнули, и от трапов осталисьодни обломки.

– Капитан ранен, оба лейтенанта погибли, поэтому я теперь за старшего. Я Мастер Вазуд.

– Кто это был?

Немного помолчав, Вазуд посмотрел ему в глаза и сказал:

– Сфера.

– Сфера? Почему? – всполошилась Телеста.

Трое морпехов в колодце беспокойно оглянулись.

– Они хотели забрать этот корабль на Сианоре, сказали, что у них есть приказ генерал-инквизитора, что все калатарские корабли должны быть переданы в распоряжение Сферы. Капитан им не позволил, поэтому они попытались нас арестовать. Мы вырвались, но они погнались за нами и использовали кумулятивные заряды, а еще сами называют их порочным и еретическим оружием. Это было три дня назад, с тех пор мы пытаемся скрыться. Ни одна из наших систем связи не уцелела, вот почему мы не смогли вас предупредить.

– Насколько они отстали?

– Понятия не имею. Я думал, мы оторвались, но капитан говорит, что они могут выследить нас и на гораздо большем расстоянии. Он хотел идти к Берате, затопить судно и спрятаться на том острове.

– Ты поставил нас в трудное положение, – сказал Мауриз, который выглядел теперь обеспокоенным. – Если они догонят и обнаружат, что мы вам помогаем…

– Этого требует Морской закон, – ожесточенно возразил старик.. – Закон, который гораздо старше этих континентальных выскочек с их фобиями по поводу ереси.

– Я бы не оставил их в беде, – заявил капитан Скартарис, выходя у нас из-за спины. – Я бы этого не допустил, экипаж бы этого не допустил. Мастер… Вазуд, если мы починим ваш реактор и поможем вашим раненым, насколько это в наших силах, этого будет достаточно?

– Спасибо, капитан. – Вазуд церемонно поклонился. – Это все, о чем мы просим.

– Я прямо сейчас пришлю кого-нибудь из наших инженеров, – сказал капитан Вазуду. – Ваши люди могут помочь?

Мауриз казался недовольным, но не стал возражать, когда капитан «Призрачной Звезды» взялся руководить ремонтом. Привели инженеров, судовой целитель ухаживал за ранеными, а морпехи укрепляли наиболее пострадавшие конструкции. Системы вооружения и щиты не ремонтировались, но Вазуд об этом не просил.

С каждым часом Мауриз и Телеста становились все нетерпеливее. От нас троих было мало проку, поскольку мы могли выполнять только легкую работу, и в итоге мы оказались в пустой кают-компании «Призрачной Звезды».

– Вот вам и прибыль, – с удовлетворением изрекла Палатина, наблюдая, как солдаты Скартариса снимают доспехи, прежде чем вернуться на другой корабль укреплять переборки. Корабль назывался «Аванхатаи», в честь древнего калатарского правителя, – Они до вечера будут работать и не получат за это ни гроша.

– А если Сфера нас догонит, вот будет потеха? – огрызнулась Равенна. В последние дни она часто бывала раздражительной. Но эта злость отличалась от ее обычных. вспышек ярости, она была более сильной, более угрюмой и длилась дольше. Если бы я не был таким слабым и нерешительным в Рал Тамаре… но тогда я мог бы согласиться с предложением Мауриза и совершенно оттолкнуть Равенну. Единственным утешением было то, что ее гнев направлен на всех, не только на меня.


Это случилось тремя часами позже. Ремонтные работы почти закончились, когда пронзительный звук боевой тревоги разбил тишину в кают-компании «Призрачной Звезды». Посмотрев друг на друга, мы вскочили и снова бросились к колодцу. В коридоре мы столкнулись со вторым помощником капитана, выбегающим с мостика.

– Скажите всем уходить с «Аванхатаи»! – крикнул он. – Живо! Бегите! Сфера здесь. В десяти милях от нас.

Одной паники в его голосе было бы достаточно, даже без упоминания Сферы. Мы помчались обратно. Мауриз и Телеста как раз поднимались по трапу, и мы передали им эту новость. Они встретили ее без всякой радости, но я не обратил внимания на их испуганные лица и побежал вниз, мимо солдат, к капитану «Призрачной Звезды», который разговаривал с Вазудом.

– Боюсь, мы должны уйти, – сказал капитан Вазуду, выслушав мое сообщение. – Ваш реактор можно запустить, но через несколько дней его снова придется чинить.

– Нам и нужно всего несколько дней, – ответил старик и, сложив ладони рупором, проревел: – Всем уходить!

Его оглушительный голос живо напомнил мне рев строевого офицера. Похоже, Вазуд и был офицером, ушедшим в отставку на должность шкипера.

Сказать, что экипаж Скартариса и морпехи были дисциплинированными, значит, ничего не сказать. Меньше чем через минуту они уже сыпались через колодец «Аванхатаи» обратно на «Призрачную Звезду», инженеры несли свои сумки с инструментами. В это же время мрачная, перепачканная команда калатарской манты бежала на свои боевые посты, на лицах – суровая решимость бросить вызов судьбе. Я надеялся, что они спасутся.

Это была очень быстрая, хорошо отработанная и эффективная эвакуация. Вазуд подтолкнул нас к «Призрачной Звезде», мы пожелали ему удачи, и всего через пять минут после предупреждения второго помощника люк был задраен, и «Призрачная Звезда» была готова отстыковаться. Против любой обычной атаки этого бы хватило.

Пока экипаж занимал свои места, а солдаты надевали доспехи и занимали боевые позиции, нас снова прогнали в наблюдательную рубку – традиционное место для пассажиров во время боя. В центре рубки стоял изостол, и вокруг него – кресла с ремнями, чтобы пассажиры не выпали, если у рулевого вдруг разыграется воображение.

Изостол показывал ту же картинку, что и его товарищи на мостике: «Призрачная Звезда» и все, что находится в пределах радиуса действия ее сенсора, а это примерно двенадцать миль. Если добавить вид из окон, то мы имели хороший обзор сражения.

Но сражения не случилось. Корабль Сферы еще находился в пяти милях от нас, вне досягаемости оружия, когда мы отделились от «Аванхатаи», слегка поднимаясь, чтобы не зацепить его. Двигатель только что заработал, толкая «Призрачную Звезду» ярдов на сто от корпуса другой манты, когда я почувствовал огромную волну магии.

Она ударила меня как кнут, мучительная боль пронзила мой череп. Захваченный врасплох, я закричал и услышал пронзительный крик Равенны.

– Что ты… О, Фетида! – воскликнула Палатина.

Сжимая голову руками, я посмотрел на изостол. Раскаленная добела искра вспыхнула под «Аванхатаи», такая яркая, что мой череп снова пронзило болью. Через несколько секунд эта искра вытянулась в длину, словно яркий белый разрез в воде, потом расширилась.

Вода за окнами запузырилась, превращаясь в пенный кошмар воздуха и пара, и «Призрачную Звезду», будто перышко, швырнуло вверх. Мое кресло с ужасной быстротой наклонилось вбок, и я почти повис на тонком ремне, отчаянно молясь, чтобы он не лопнул и я не скатился прямо в дальний колодец. Правой ногой я с размаху ударился о подлокотник, и в первый момент я подумал, что она сломалась – такой болью отозвался этот удар во всем теле.

Что-то тяжело лязгнуло, и раздался высокий плач, словно стон терзаемых душ, какофония скрипа и скрежета.

Через секунду рубку залил еще более яркий белый свет, и в этот миг, прежде чем зажмурить глаза, я увидел, как изображение «Аванхатаи» исчезло. Еще одна ударная волна обрушилась на «Призрачную Звезду», швыряя ее в разные стороны, мир завертелся в мешанине шума, жара и боли. Я не потерял сознание, а жаль. Манта бешено качалась, но я как-то ухитрился не лишиться чувств. Новый удар сотряс корпус, хотя что его вызвало, я не знал.

Корабль полностью потерял управление. Я чувствовал яростные толчки, какие-то предметы разбивались о корпус, неведомая сила вжимала меня в кресло под неудобным углом, его край больно впивался в мою ушибленную ногу и бедро. Вода за окнами почему-то казалась белой, а все остальное – просто темными контурами. «Призрачная Звезда» снова встала на дыбы, и я с ужасом подумал, что она перевернется вверх дном. Но она опять опустилась, и я резко повалился вперед в кресле, почти оглушенный неземным стоном умирающей манты.

Глава 12

Прошло несколько минут, пока у меня голова перестала кружиться настолько, чтобы я рискнул открыть глаза. Сначала я не увидел ничего, кроме белизны, и меня охватила паника. Я ослеп?

Паника длилась всего пару секунд, потому что постепенно я стал различать формы, очертания рубки – все в оттенках серого. Тут и там я ловил краем глаза вспышку цвета, но не мог сфокусироваться на ней. Я закрыл глаза и снова открыл их, надеясь, что цвет вернется, но он не вернулся.

Я расстегнул ремень, который удерживал меня в кресле, и как можно медленнее встал. Тут же меня зашатало, и только ухватившись за сломанный изостол, я сумел сохранить вертикальное положение. Правый бок казался одним сплошным синяком, но когда я осторожно провел по нему рукой, то крови не обнаружил.

По-прежнему звучал тот ужасный скрежет, как будто манту сдавливали в гигантских тисках. Внешнюю оболочку манты практически невозможно разбить, но это не значит, что ее нельзя сплющить.

– Надо бы спуститься на главную палубу, – нетвердым голосом предложила Палатина, вставая рядом со мной. – У вас у обоих ужасный вид. Что случилось перед тем, как они взорвались?

– Магия, – ответила Равенна. – Слишком много магии. – Она все еще сидела, а когда попыталась встать, то пошатнулась и рухнула обратно в кресло.

– По крайней мере у одного из Богов есть чувство юмора, – слабо улыбнулась Палатина. – Катан, она может опереться на тебя, если тебе хватит сил.

Я вспомнил едкие слова Равенны, сказанные восемнадцать месяцев назад, когда я был слишком слаб, чтобы встать после удара по голове. Справедливость восторжествовала, но меня это совсем не радовало.

Внутри манты стояла кромешная тьма. Когда мы вышли из наблюдательной рубки, то без серого света с поверхности нам пришлось пробираться ощупью. Палатина шла впереди, осторожно спускаясь по трапу на главную палубу. «Призрачная Звезда» была довольно большой, и рубка наблюдения размещалась на третьей, верхней палубе. Снизу, из темноты, доносились стоны, но я их не воспринимал: все мои силы уходили на то, чтобы поддерживать себя и Равенну и не упасть с лестницы.

– Корабль долго не продержится, – заметила Палатина, когда мы добрались до галереи на второй палубе. – Равенна, ты сможешь сама спуститься по следующему трапу? Кажется, он погнулся.

– Я попытаюсь, – ответила девушка, но меня не отпустила. – После вас.

Это было так не похоже на Равенну, что я не поверил своим ушам. «Я попытаюсь»? Сколько раз в меня метали громы и молнии за предположение, что она не может что-то сделать.

– Подождите здесь, пока я не дойду до нижней ступеньки, – велела Палатина.

– Кто там? – крикнули снизу.

– Палатина Кантени! – крикнула она в ответ. – Где капитан?

– Не знаю. Все ранены. Надо уходить, корабль вот-вот взорвется.

Говоривший был будто не в себе. Кажется, это был кто-то из инженеров.

– Мы должны доставить всех в спасательные капсулы. Катан, я внизу, пятой ступеньки сверху нет.

Я услышал шаги Палатины, она сказала что-то инженеру, но ее слова заглушил скрежет доспехов по металлу. Встает кто-то из солдат, подумал я.

– Как ты? – спросил я Равенну. – Я могу идти?

– Да. Я вас догоню.

Я осторожно убрал руку, которой поддерживал девушку, и задом спустился по трапу. Головокружение у меня прошло еще не до конца. Здесь снова появился слабый свет. Кто-то открыл дверь на капитанский мостик, и свет сочился из окон на передней стороне.

– Где капитан? – спросил еще кто-то. Я отошел от трапа, чтобы освободить место для Равенны, и едва не упал, споткнувшись о солдата. Тот приглушенно застонал.

– Заглох окончательно, – сказал кто-то на мостике. – И изостол… – Я услышал тихое проклятие, потом другой голос. Откуда-то с кормы донесся грохот и крик о помощи.

– Это в машинном отделении, – сообщил кто-то, как мне показалось, тот же инженер. Он стоял возле Палатины, чье лицо я едва мог разглядеть в свете с мостика.

Равенна добралась до последней ступеньки и, слегка пошатываясь, отправилась на мостик вместе со мной. Большая часть команды была без сознания. Многие еще оставались в креслах, другие лежали на полу.

– Мы лишились реактора, – сказал второй помощник, который сидел в кресле справа от капитана, держась рукой за голову. – Нас то ли раздавит, то ли нет.

– Тогда дай приказ покинуть судно, – потребовал человек, чей голос с мостика я услышал первым, возможно, второй лейтенант. – Оставаться нет смысла.

– Ты хочешь тащить всех к спасательным капсулам на себе? Сами они не дойдут.

– А ты бы предпочел объясняться со Сферой? – огрызнулся другой. – Я не знаю, придет ли капитан в сознание, поэтому командуешь ты. – Он повернулся, чтобы посмотреть на нас двоих. – Кто там… А-а. Если вы мне поможете отнести Верховного комиссара и его подругу к спасательной капсуле…

Его перебил второй помощник:

– И что потом? Корабль Сферы будет здесь с минуты на минуту, и они сделают с вашей капсулой то же, что сделали с кораблем.

– Не думаю, что у них осталась сила, – нерешительно высказалась Равенна. – Что бы они ни сделали, это должно было их истощить.

– Магия, – с горечью молвил лейтенант. – Они вскипятили воду под тем кораблем, создали ударную волну, которая задела и нас. Вот почему нас тряхнуло, а они в нас даже не целили.

– У них найдутся свежие силы, – возразил второй помощник. – Ты хочешь покинуть корабль без приказа и угодить под военный трибунал?

– Я забочусь о том, чтобы Верховного комиссара не взяли в плен.

– Понятно. Снискать одобрение важнее, чем спасти корабль. Хорошо, уходи, если должен.

В его тоне звучало презрение.

Лейтенант вскипел, но смолчал, только резко отвернулся, игнорируя своего начальника. Однако второй помощник не получил возможности отдать еще какой-нибудь приказ, потому что в этот момент раздался тяжелый, хорошо знакомый толчок другого корабля, подходящего к нашему.

– Поздно, – заметил младший лейтенант. – Ладно, похоже, тебе придется объяснять, почему мы помогали тем еретикам.

Мы с Равенной ушли с мостика. Я беспокойно взглянул на потолок, словно мог увидеть сквозь него корабль Сферы. Они собирались подняться на борт, и если я не использую магию, я ничем не сумею им помешать. А если я попытаюсь и потерплю неудачу, наша маскировка будет раскрыта.

Равенна покачала головой.

– Не стоит, – прошептала она, угадав мои намерения. – Мы неплохо справлялись с ролью слуг – постараемся продолжить эту игру.

– Хорошая мысль, – одобрила Палатина из-за ее спины, и я от неожиданности вздрогнул. – Это не Сархаддон и не Мидий, поскольку они не могут быть в двух местах одновременно, значит, у нас есть шансы. На их вопросы придется отвечать Мауризу, а не нам.

– И капитану.

– Закон на его стороне. А теперь найдите уголок и притворитесь до ужаса испуганными слугами.

Было мучительно ждать, пока корабль Сферы завершит стыковку. Палатина совещалась со вторым помощникоми пыталась привести в сознание Мауриза, а тем временем эхо разносило по колодцу последовательный ряд шумов.

Наконец люк распахнулся, и сакри вступили на «Призрачную Звезду».


Должно быть, они такое уже делали, подумал я спустя пару минут, когда один сакри доложил своему командиру, что на корабле безопасно. Они были совершенно уверены, что сопротивления не будет, и они не ошиблись. Никто не был в состоянии даже пальцем пошевелить.

Меня тошнило от страха, я по-прежнему каждую секунду ждал, что кто-нибудь из сакри укажет на нас, но этого не случилось. Мы с Равенной сидели почти под разрушенным трапом, подняв колени к подбородку, и выглядели – мы надеялись – точь-в-точь как те, кем притворялись. Тем не менее солдат сакри встал поблизости, еще более угрожающий в свете факелов из огненного дерева. Командир внимательно рассмотрел нас и велел оставаться на месте, пока он пойдет искать, кто тут главный.

Палатину и двоих офицеров, один из которых неохотно поддерживал другого, привели в колодец, куда должен был прийти инквизитор с корабля Сферы.

Он не заставил себя долго ждать, но появился не один. Перед ним шествовали два инквизитора рангом ниже и один жрец в красно-коричневой сутане. Палатина и остальные тактично поклонились старшему чину. Не было смысла портить ему настроение.

– Кто здесь командует? – резко спросил старший. Это был другой тип инквизитора по сравнению с аскетом, который обыскивал корабль в гавани – коренастый, седобородый хэйлеттит, еще не заплывший жиром, но явно любитель вкусно поесть. От этого он не становился менее устрашающим, и возможно, был даже опаснее из-за того, что в нем было больше мирского.

– Я второй помощник капитана Ватацес Скартарис, – представился старший из членов экипажа «Призрачной Звезды», находящихся в сознании. На его ладони и виске темнела кровь, и даже в свете факелов его лицо казалось белым. – Мой капитан без сознания.

Казалось, младший лейтенант собирался что-то сказать, но благоразумно промолчал.

– Вы помогали еретикам и ренегатам, что по Всемирному Эдикту Лечеззара само по себе является ересью.

– Имперский Морской закон требует, чтобы все суда, находящиеся поблизости, помогали терпящему бедствие судну, если они не являются врагами, – ответил второй помощник. Он очень тщательно выговаривал слова, словно боялся, что не сумеет их произнести.

– Закон Рантаса выше любого земного закона, – жестко молвил инквизитор. – Рантас требует, чтобы еретиков преследовали, а не помогали им.

– Я не бросаю… людей в беде, – проговорил второй помощник сквозь стиснутые зубы и покачнулся, его ноги подломились. Младший лейтенант подхватил его, потом осторожно положил на пол.

– Он тяжело ранен – он нуждается в медицинской помощи, – с вызовом сказал лейтенант. – Это не еретик, это раненый офицер фетийского клана, который подчинялся приказам своего капитана.

Инквизитор смерил его убийственным взглядом, но жрец в красно-коричневом что-то тихо сказал.

– Этот человек – монах Ордена Джелата. Он поможет вашим раненым, – через минуту распорядился инквизитор, и монах отрядил двоих сакри, чтобы унести второго помощника. Я молча взмолился Фетиде, чтобы он поправился; джелатские монахи были целительским орденом.

Теперь инквизитор повернулся к Палатине, будто младшего офицера здесь и не было.

– Кто ты? У тебя есть какие-нибудь полномочия?

– Я Палатина Кантени, ваша милость, пассажирка и гостья Верховного комиссара Мауриза, который ранен.

– Кантени путешествует со Скартарисом?

Я резко пересмотрел свое мнение об этом человеке. Любой хэйлеттский инквизитор, знающий что-то о Фетии, кроме имени императора, действительно очень опасен. Обычно они не обращали внимания на Фетию и ее внутренние дела, в которые им – было запрещено вмешиваться по первоначальному соглашению между Валдуром и первым премьером.

– В данный момент мы не воюем.

Казалось, инквизитор внезапно потерял к ней интерес и вызвал еще одного джелатского монаха, чтобы привести в чувство Мауриза. Через минуту монах доложил, что Мауризу тоже понадобится медицинская помощь.

– У нас больше нет времени, – заявил, наконец, инквизитор. – Этот корабль переходит под управление Сферы. Пресептор Азурнас, приведите сюда несколько ваших людей и несколько моряков для управления этим судном. Мы направляемся в Илтис.

– А что делать с экипажем? – спросил человек, который, очевидно, и был Азурнасом. Языки пламени на его сутане были обшиты золотой тесьмой, признак немалого чина.

– Все офицеры и пассажиры будут переведены на нашу манту. Поместите их в камеры для еретиков, все равно они сейчас пустуют.

Младший лейтенант попытался протестовать, но удар по голове, от которого он пошатнулся, заставил его замолчать.

– Кто вы? – спросил инквизитор, в первый раз обратив внимание на меня и Равенну. Я почувствовал, как он сверлит меня своим темным взглядом.

– Слуги Верховного комиссара, ваша милость, – заикаясь, ответил я.

Мой страх был совершенно искренним, поэтому я надеялся, что выгляжу таким же перепуганным, как выглядел бы слуга с далекого Архипелага, если бы угодил в эту передрягу.

– У нас не хватает слуг. Пока вы будете служить моим братьям и мне. Пусть послушники отдохнут от этой чести, чтобы отпраздновать уничтожение корабля отступников.

Значит, «Аванхатаи» уничтожен, как я и боялся, и его взрыв породил вторую ударную волну, под которую попала «Призрачная Звезда». Помощь капитана была напрасной. Мы оказались пленниками Сферы, а мастер Вазуд никогда не доберется до Бераты. Когда нас погнали на манту Сферы, я спрашивал себя, как много знает этот инквизитор о Фетии, и слышал ли он о Палатане Кантени.


Проведя день и ночь в духоте на манте Сферы, я был только рад выйти в теплый, влажный воздух Илтиса. Сквозь разрывы в тучах проглядывало солнце, и вода у берега, пронизанная его лучами, светилась зеленоватым светом. После отъезда из Лепидора я в первый раз увидел солнце. Было что-то чарующее в постоянном тепле Архипелага, даже в этой влажности, которая пропитывала все. Если бы не присутствие Сферы, здесь было бы гораздо приятнее проводить зиму, чем у меня дома.

Тем более что манта едва не лопалась от жрецов, инквизиторов и сакри, набитая ими до такой степени, что все ее внутренние помещения были превращены в монашеские кельи и трапезную. Это было одно из нескольких судов, целиком принадлежащих Сфере. Насколько я понял, основную часть мант, используемых в этой чистке, инквизиторы арендовали у танетских Великих домов. Имелись даже камеры для пленных еретиков, хотя я не знал, зачем их нужно перевозить. Или Сфера хотела иметь под рукой примеры, чтобы сразу проводить допросы и сожжения, и запугивая местное население? В этом был смысл в перевозке еретиков с места на место?

Тех из пассажиров и членов экипажа «Призрачной Звезды», кто был в состоянии ходить, сакри отконвоировали на берег. Казалось, эти воины-фанатики уже постановили для себя, что мы все еретики. Мауриз, получивший сильный удар по голове, всего два часа назад начал говорить, поэтому инквизиторы решили допросить его в Илтисском храме.

Илтис во многом был похож на Рал Тамар: та же самая архитектура, та же смесь куполов, садов и арок. Но в отличие от Рал Тамара, большая часть города располагалась на вершине утесов, его отвесные стены тянулись вдоль края скалы. Это было впечатляющее зрелище. Но зачем его так построили? Если я правильно помню, Илтис никогда не штурмовали.

Сфера уже на острове, понял я. В подводной гавани инквизитора встречали аварх и еще один инквизитор, по виду – ярый аскет. После приветствий мы полным составом начали подниматься по крутой, изгибающейся дороге, идущей по склону утеса от нижнего города к верхнему.

Хотя наш захватчик ехал в Калатар, он явно планировал остановиться на ночь в храме, потому что мы с Равенной несли тяжелые чемоданы. Я не роптал: это все-таки лучше, чем шагать под конвоем в качестве пленника.

– Ты оставил братьев на Сианоре, чтобы они выполняли там нашу работу? – спросил аскет нашего захватчика, который почти затмевал его своей массивностью и мощью.

– Столько, сколько успел высадить. Я оставлю с тобой несколько братьев, прежде чем мы поедем дальше в Калатар. Они вернутся на Сианор другим кораблем.

– Все-таки жаль, что корабль отступников уничтожен, – заметил аскет. – Он мог пригодиться.

– Они слишком долго сопротивлялись.

– Мне приходит на ум, что наш образ действий слишком неуклюж. Еретики должны были послужить примером, а их вместо этого сразу убили. В глубинах океана некому наблюдать за казнью.

– Если хочешь предложить магам какие-то модификации, я уверен, они выслушают.

– Хочу, и я отправлю сообщение Мидию в Калатар. Это наше самое мощное оружие, и его надо использовать соответствующим образом, чтобы не убивать, но отдавать под суд. Рантас судит всех, но Он не должен разбираться с душами еретиков.

Мои плечи болели под тяжестью ноши, но я завороженно слушал, холодея от ужаса, как эти двое хладнокровно обсуждали свое ремесло палачей. Двенадцать человек, чьи жизни, даже как потенциальных еретиков, не имели значения, погибли на «Призрачной Звезде». Что касается «Аванхатаи», изуверы не удовлетворились его полным уничтожением, но сожалели, что его конец никому не внушил страха.

Еще интереснее была напряженность между этими двумя инквизиторами. Отодвинутый на задний план своим более энергичным коллегой, аскет язвительно высказался о его неуклюжей тактике, и хэйлеттиту это не понравилось. Что это – профессиональное соперничество или личная вражда? Мне показалось, они не настолько хорошо знают друг друга, и их приветствие было довольно холодным и официальным.

Что касается небрежного предположения, будто Сфера лучше подходит для суда над душами, чем бог, которому они. поклоняются…

– Мне не терпится услышать о твоих успехах, брат, – процедил хэйлеттит. Не очень тонкий подход. – Я так быстро оставил Сианор, чтобы догнать тех еретиков, и еще не имел возможности увидеть, насколько эффективно было наше прибытие.

Иными словами: «Я захватил корабль еретиков и еще нескольких убил, а что сделал ты?» Казалось странным, что при своей политической осведомленности хэйлеттит так бестактен с этим далеким от мира аскетом.

– Три дня отсрочки кончаются завтра. Я уже схватил известную еретичку, имеющуюся в списке генерал-инквизитора – ее будут судить и сожгут в рыночный день. Это процесс медленный, согласно требованиям Устава. Если ты признаешь своих пленников виновными, мы могли бы устроить более крупную церемонию.

Лицо хэйлеттита при этом потемнело, но он оставил трибунал на Сианоре в составе лишь четверых сакри и двух инквизиторов, чтобы догнать «Аванхатаи». Несколько минут, потраченных на высадку большего числа людей для гарантии, что все пойдет гладко, не составили бы разницы для погони за калатарским кораблем.

– Я ожидаю, что сам генерал-инквизитор заинтересуется этим делом.

– Уверен, он похвалит тебя за хорошую работу.

Они снова замолчали, и мое внимание отвлеклось. Я посмотрел через арки стены на море, простирающееся теперь далеко внизу. Дорога, как и верхний город, была обнесена стеной по внешнему краю, только это была открытая стена. В летний день, когда океан бывает голубым, а не серо-зеленым, отсюда должен открываться дивный вид.

Мы еще не добрались до вершины, когда впереди послышался стук копыт. Выглянув между головой одного из сакри и лошадью аскета, я увидел трех всадников. Они выехали из ворот верхнего города и остановились, намеренно преграждая инквизитору путь.

Хэйлеттит осадил лошадь с искусством прирожденного наездника, а солдат сакри схватил под уздцы лошадь аскета, чтобы удержать ее на месте. Остальные сакри остановились вместе со своими хозяевами, и колонна позади нас резко встала.

– Кто смеет препятствовать агентам Сферы? – грозно спросил хэйлеттит.

Передний всадник, сидящий на великолепном златогривом жеребце, который был на две пяди выше инквизиторских лошадей, уставился на хэйлеттита.

– Мне было сказано, что ты незаконно напал на манту Скартариса и захватил в плен ее экипаж. Это верно?

Это был довольно молодой мужчина, чистокровный фетиец с темными каштановыми волосами, оливковой кожей и сверкающими глазами на очень выразительном лице. Шелковые одежды, золотая брошь на тунике – он несомненно был важной шишкой. И это был первый человек, кого я встретил на Архипелаге, готовый заставить инквизитора опустить глаза. Оба его спутника, так же ярко одетые, имели вид людей, привыкших повелевать. Одним из них была женщина с золотистыми волосами. При таком оттенке кожи, как у нее, они никак не могли оказаться натуральными. Возможно, это была консул Скартарисов – она была одета в их цвета.

– Кто ты такой, что осмеливаешься мешать работе Рантаса? – рявкнул аскет.

– Итиен Айриллия, губернатор Илтиса от имени Ассамблеи. Я отвечаю за благополучие моих соотечественников в Илтисе, в том числе этих людей.

Продолжая играть свою роль, я нерешительно оглянулся на Мауриза. Тот слегка улыбался. Хмурое выражение, которое было у него раньше, теперь исчезло.

– Они арестованы по подозрению в ереси.

– По какому обвинению?

– Я не обязан отвечать на твои вопросы. А теперь уйди с дороги, пока я не арестовал тебя за содействие ереси.

Хэйлеттит наклонился и прошептал что-то на ухо аскету.

– Я должностное лицо Фетийской Империи, – молвил Итиен, не двигаясь. – Ваш Эдикт дает вам разрешение искоренять ересь по всему Архипелагу. А это фетийские граждане, и на них ваш Эдикт не распространяется.

– Эдикт требует, чтобы все светские власти сотрудничали с нами под страхом отлучения. – Что бы там ни прошептал хэйлеттит, это не смягчило тон его собрата. Аскет не был ни хэйлеттитом, ни танетянином, но было трудно сказать, откуда он родом. Я предположил, что откуда-то далеко от Фетии.

– Все возможно, – ответил Итиен. – Вы объясните обстоятельства, и если мы сочтем обвинение обоснованным, будет светский суд.

– Прочь с дороги! – приказал хэйлеттит. – Мы духовенство, представители Рантаса на Аквасильве. Тот, кто препятствует нам, препятствует работе Рантаса. Ваш император полностью поддержал Эдикт его святейшества, так что пропустите нас.

– У императора не так много власти, как он думает, – заявил Итиен. – Я вернусь.

– Приведи с собой кого-нибудь из Кантени, Итиен! – крикнул сзади Мауриз. – Их ждет потрясение.

– Кантени? Приведу кого-нибудь. И еще некоторых. Положись на меня, Мауриз.

Итиен и его спутники повернули лошадей и уехали рысью, будто не замечая людей Сферы. Похоже, Фетия и ее народ не так просты, как я думал. Только что Итиен продемонстрировал потрясающее высокомерие по отношению к людям, которых боится остальной мир. А вскоре мне довелось обнаружить, что губернатор необычайно уверен в себе – для обычного человека, но не для фетийского представителя. И его полномочия были еще шире, чем полномочия Мауриза.

Инквизиторы возобновили движение, а я все ломал голову, как Итиен сможет обеспечить наше освобождение. Наверное, в городе есть солдаты Скартарисов, но куда им тягаться с сакри, а вмешательство имперского гарнизона казалось немыслимым. Поднимать оружие против Сферы означало бы самоубийство, как бы могущественен ни был клан. Итиен не мог не знать этих обстоятельств, почему же он так уверен?

Люди уходили с пути процессии, когда мы проходили по улицам. Я замечал на лицах страх и беспокойство, на некоторых даже горькую досаду. Но судя по взглядам, нарочито устремленным мимо меня на сакри, эту досаду вызывал вид захватчиков, а не пленных.

К счастью, верхний город стоял более или менее на равнине, которая лишь слегка возвышалась по направлению к крепости-дворцу в его дальнем конце. Эта крепость мелькала тут и там между верхушками крыш. Илтис отличался от Рал Тамара, но я никак не мог понять, чем именно. Кроме того, Илтис уступал ему в размерах, и чужеземцев здесь было заметно меньше.

Храм, как обычно, располагался на главной улице возле рыночной площади, прерывая собой колоннаду, которая тянулась по обеим сторонам дороги. В этом последнем отношении Илтис скорее напоминал Танет, хотя архитектура была другой. Даже храм, трехэтажной высоты с огромной глухой аркой на фасаде – слишком большой для любой двери – был апелагского стиля. Возможно, он был старше Сферы, храм Фетиды, который они забрали себе и переделали?

Это действительно был довольно приятный храм, несмотря на все попытки Сферы его изменить. Нас провели через прихожую с деревянными балками и нарисованными на Потолке звездами, а потом через святилище на хозяйственный двор. Один из людей аскета, сопровождающих сакри, сказал нам с Равенной, куда отнести багаж хэйлеттита, что мы послушно сделали, прежде чем вернуться, как быловелено, в зал трапезной. Члены трибунала аскета заполнили храм почти под завязку, поэтому мне было интересно, где разместятся приезжие.

Два старших инквизитора куда-то исчезли, но их младшие братья бдительно следили за собравшимися в зале. Послушники отодвинули в сторону длинный стол и поставили на помост стулья для инквизиторов. Они пытаются ускорить процесс, подумал я, чтобы вынести приговор до прибытия фетийцев, которые непременно осложнят дело.

Но как бы инквизиторы ни спешили, они не успеют закончить вовремя. Суды занимают по крайней мере два часа, прошептала Равенна, стоя рядом со мной у стены трапезной, отдельно от остальных пленников. Насколько я мог судить, с нами уже разобрались. Или нас поставят вместе с членами клана Скартариса, когда вернутся инквизиторы? Я все еще боялся, хотя не так, как раньше. Это звучит эгоистично, но я знал, что не я нахожусь в центре событий. А находящийся там Мауриз, казалось, вполне обеспечен поддержкой.

Инквизиторы не появлялись, пока все не было готово. Затем они церемониально вышли из боковой двери и направились к помосту. Теперь они внушали еще больше страха, идя к стульям своей плывущей походкой, как неземные существа.

Когда они сели – а теперь их было трое, – хэйлеттит сделал легкий жест одному из сакри, и тот толкнул меня и Равенну к стоящей в центре группе. Дурак я был, когда вообразил, что будет иначе.

Перед началом разбирательства один из стоящих сбоку инквизиторов прочел нараспев молитву, прося Рантаса благословить их суд.

– Вы оказали помощь еретикам и ренегатам в нарушение Всемирного Эдикта Лечеззара, – заговорил аскет: формальности кончились. Он обращался к Мауризу, стоящему перед нашей группой рядом с первым и третьим помощниками «Призрачной Звезды». – Вы нарушили закон, данный Рантасом, Его закон, который выше всех земных законов.

– Мы оказали помощь кораблю, терпящему бедствие, – сухо ответил Мауриз, не делая попытки переложить вину на капитана, умершего прошлой ночью. – Пока мы не состыковались, мы не могли узнать, что его экипаж, как вы утверждаете, составляли ренегаты. Мы оказали им самую необходимую помощь, чтобы они смогли продолжить плавание.

– Это не доказывает вашу невиновность.

– Мне не нужно доказывать мою невиновность, инквизитор. По Имперскому закону ни я, ни экипаж «Призрачной Звезды» не совершили никакого преступления. Мы фетийские граждане, и мы не находимся под вашей юрисдикцией. – Мауриз говорил категоричным, презрительным тоном. На корабле он не был так уверен в себе. Очевидно, эта уверенность как-то связана с Итиеном.

– Это суд Рантаса, не суд человека. Мы не подчиняемся закону вашей Империи даже без Всемирного Эдикта. Вы слышали его или читали, вы знаете букву божественного закона. Вы обвиняетесь в помощи еретикам, что согласно Эдикту карается как ересь. Вы можете доказать свою невиновность?

Это был суд Сферы, работающий по хэйлеттскому принципу презумпции виновности. Принципу, прямо противоположному апелагской системе, которую Сфера давно игнорирует везде, кроме Фетии. Во всяком случае, Мауриза спасло от ответа внезапное и невероятно быстрое прибытие девяти фетийских консулов и губернатора.

Глава 13

Появившись из двери, ведущей в святилище, консулы вошли в трапезную и остановились между нами и инквизиторами. Некоторые были одеты в клановые цвета – бордовый Кантени и красно-серебряный Скартариса я знал, но не узнал остальные. Одна женщина была вся в черном с золотым, и я предположил, что это цвета клана Полинскарн и не имеют никакого отношения к психомагам.

Итиен тоже прибыл, но, к моему удивлению, он держался в стороне, а начал говорить один из консулов, пожилой мужчина с серо-стальными волосами. Его цветами были лазурный и белый – еще один незнакомый клан.

– Итиен предупредил меня, что вы устроите показательный суд. – Он не выказывал никакого уважения, и это было приятно видеть. – Фетийские законы этого не разрешают.

– Вы мешаете работе Рантаса, – заявил хэйлеттит, но в его голосе уже не слышалось той уверенности, что была минуту назад. Я понимал его изумление – я и представить себе не мог, что все девять консулов и губернатор явятся спасать экипаж Скартариса. Кстати, к какой фракции принадлежит клан Итиена, Айриллия? Я точно не знал… и насчет кланов Мауриза и Телесты тоже не был уверен.

– Каково обвинение? – резко спросил представитель консулов.

– Помощь ереси.

Итиен фыркнул и подошел к Мауризу, чтобы спросить его, что имеет в виду инквизитор. Три или четыре консула повернулись спиной к помосту и присоединились к губернатору, послушать, что скажет Скартарис. Через минуту толстяк в зеленом с белым схватился за голову в преувеличенном жесте отчаяния, потом закатил глаза и сокрушенно пожал плечами. Зеленый с белым: клан Саласса, вспомнил я, это точно. При такой ошеломляющей коллекции нарядов в зале было легко запутаться.

– Что мы можем сделать? – спросил салассанец, в его словах сквозило недоверие. – Поверить не могу, что теперь они и на нас покушаются.

Толстяк говорил на апелагос с очень сильным акцентом, как будто все еще учил этот язык. Он повернулся к женщине, которую я посчитал консулом Полинскарнов, и что-то затараторил по-фетийски, совершенно игнорируя сакри, инквизиторов и всех прочих. Через минуту консул Полинскарнов указала рукой на инквизиторов, разговаривая жестами, как делают фетийцы. Поразительно, насколько уменьшился зал, когда в нем появились десять фетийцев, и их непонятные речи загремели под сводами потолка. Акустика тут была великолепная.

– Это созванный по всем правилам Инквизиторский трибунал! – закричал инквизитор, когда один из сакри постучал рукоятью меча по столу, требуя тишины. – Я не потерплю, чтобы разбирательство прерывалось!

– На твоем месте я бы не беспокоился, – проронил Итиен, кривя губы. Он говорил с инквизитором через плечо, даже не соизволив обернуться. – Избавь себя от хлопот и отпусти их.

– Будь осторожен, Итиен, – предостерег его Мауриз. – Не заходи так далеко.

– Они возомнили себя владыками мира, – отмахнулся губернатор. – Пора им спуститься с небес на землю. Это действительно все, в чем вас обвиняют?

Мауриз кивнул.

– Вряд ли какой-нибудь имперский судья стал бы слушать это дело.

– Судьи знают значение слова «закон», – согласился Итиен и, театрально махнув рукой, пошел поговорить с представителем консулов – снова на фетийском, наверное, чтобы позлить инквизиторов. В его преувеличенных жестах была плавность, достигаемая долгой практикой, но я не стал бы обвинять этого человека в простой рисовке.

Я посмотрел на помост. Инквизиторы волками смотрели в зал. Аскет поджал губы и сидел с перекошенным лицом. Как такое могло происходить? Казалось невероятным, что фетийцы смеют вот так попирать власть Сферы, совершенно не заботясь о последствиях. Разве кланы не должны вести себя дипломатичнее? Я думал, клановая политика – это тонкость и коварство, а не такое небрежное поведение, будто они властны делать все, что им заблагорассудится. Судя по тому, что я слышал, Ассамблея была собранием бесхребетных сибаритов, уступающих при первом признаке давления. Это не соответствовало реальности, которую я видел сейчас.

На помосте хэйлеттит покачал головой в ответ на что-то, сказанное аскетом. Казалось, они снова не соглашаются, что было только к лучшему. Сакри стояли как всегда неподвижно, и я то и дело поглядывал на них. Могут инквизиторы приказать им схватить и консулов тоже? Это был бы не очень умный шаг, но здесь, фетийцы были отрезаны от поддержки.

– Как имперский губернатор Илтиса, – объявил Итиен, прерывая разговор с представителем консулов, – я прекращаю этот суд, как нарушающий имперские и клановые законы. – Это прозвучало чуть дипломатичнее, но теперь Итиен загонял инквизиторов в угол, не оставляя им легкого выхода.

– Кажется, вы все никак не можете понять, – медленно, словно разговаривая с детьми, сказал хэйлеттит, – что ваш любимый закон здесь неприменим. Мы действуем по Всемирному Эдикту, который перевешивает всю другую юрисдикцию…

– Меня кое-что озадачивает, Мауриз, – не обращая внимания на инквизитора, Итиен вернулся к скартарисцам. – Как они повредили «Призрачную Звезду»?

Мауриз ответил по-фетийски, но я и так знал, что он говорит. На лице Итиена появилось возмущение, а круглолицый экспрессивный салассанец прищел в ужас. Он еще что-то сказал, и я молча выругался, что не понимаю фетийского, на котором они все говорят. Подошли еще два консула, и я увидел беспокойство на их лицах, когда они совещались.

– Он говорит: вот почему инквизиторы так самоуверенны, – прошептала Палатина. Эмиссар Кантени, казалось, не заметил ее – он говорил с женщиной с острыми чертами лица, носящей цвета, которые я видел раньше, но не узнал.

– Есть только один закон, имеющий здесь значение. – Инквизитор-аскет приободрился, уверенный, что у его магов есть окончательный ответ на высокомерие фетийцев. – Это закон Рантаса, который – как пришлось узнать подсудимым, – выше всех других законов. Его правосудие покарает тех, кто грешит против Него.

– Итиен говорит, что беспокоиться не о чем, – продолжала свой комментарий Палатина. – Он говорит, что пока это дает им преимущество, но скоро будет найдено решение, беспокоиться не о чем… другие не согласны.

Всего несколько минут назад это был упорядоченный суд, а теперь он превратился в хаос. Фетийские консулы главенствовали в трапезной, возбужденно толкуя друг с другом, а Итиен и представитель консулов спорили с инквизиторами о пунктах закона. Это больше напоминало многолюдную сходку, чем суд, особенно с быстрым, мелодичным щебетанием доминирующих в зале фетийцев.

– Как это может сойти им с рук? – спросила Палатину сбитая с толку Равенна. Ее замкнутость на время исчезла. – Я ни разу не видела, чтобы такое случалось.

– Возможно, Фетия не так могущественна, как раньше, и император обладает большей властью, но это по-прежнему великие кланы. Итиен знает, что его в этом поддержат. – Палатина нервничала, но больше от нетерпения, чем от беспокойства. Она никогда не подавала виду, что скучает по Фетии, но теперь я начал спрашивать себя, не было ли это только притворством. Среди своих земляков она двигалась и говорила с новой живостью, что обрадовало меня и в то же время встревожило. Не забудет ли Палатина, зачем приехала сюда, не засосет ли ее снова мир, в котором она жила до нашей встречи?

– Но почему они так уверены? – спросил я, маскируя тревогу.

– Фетийцы до сих пор правят здесь на море. И нас никогда не будут подвергать гонениям, ни сейчас, ни через тысячу лет. Только император был бы на это способен, но даже Оросий не допустит в Фетии сожжений или инквизиторов. Инквизиторы ему не подчиняются, и если Оросий допустит их, это уменьшит его власть. Они бы не стали перед ним отчитываться, а Оросию эта мысль невыносима. – Палатина замолчала когда инквизитор-хэйлеттит ударил книгой по столу и заговорил в наступившей на миг тишине.

– Наши права на Архипелаге абсолютны, – заявил он, явно ожидая, что это положит конец дискуссии. – Пусть обвиняемые – фетийские граждане, но преступление – помощь еретикам – они совершили на Архипелаге.

– У нас нет на это времени, – раздраженно молвил Итиен: судя по выражению его лица, ему уже осточертело упрямство инквизиторов. Представитель консулов тронул его за руку и что-то прошептал. Итиен кивнул, и представитель ответил:

– Согласно Конвенции Рал Тамара, подписанной первым премьером Темеззаром и императором Валдуром I, Фетия и фетийские граждане свободны от религиозного закона. Тех, кто обвиняется в религиозных преступлениях за пределами границ Фетии, должны судить в фетийских светских судах. По светскому закону никакое преступление не было совершено, потому этот суд незаконен.

Когда он договорил, Итиен пошел к двери и хлопнул в ладоши. Неожиданно взволнованный, представитель консулов последовал за ним. Итиен что-то сказал, свирепо и повелительно, указывая на нас. Представитель, менее возбужденный, указал на сакри.

– Вам не мешало бы вспомнить, против чьей власти вы идете, – вмешался аскет. – Даже по вашим меркам презрение, которое вы выказываете к Его представителям на земле, считается ересью.

В святилище раздались шаги, и возле Итиена появился человек в чешуйчатых доспехах и гребенчатом шлеме. Командир морской пехоты, решил я, разглядывая голубой плюмаж на его шлеме и серебряную отделку на синем плаще. Возможно, командир гвардии Итиена? Странно было видеть солдата и сакри в одном и том же помещении. Блестящие, почти экстравагантные доспехи фетийца выглядели неуместно рядом со зловеще темными фигурами фанатиков.

– Прямо как в опере, – задумчиво молвила Палатина. – Хотя в настоящей опере сейчас бы появилась важная персона и разложила все по полочкам. Инквизиторы получают по заслугам, влюбленные уходят вместе, президент получает обратно свой клан и так далее.

Мне это показалось больше похожим на сцену из причудливого, невероятного сна: грозная инквизиция унижена пестрой толпой фетийцев. Хотелось бы только, чтобы это уменьшило мой ужас перед инквизицией, но даже теперь, когда их власть исчезла, двое инквизиторов на помосте все еще были фигурами, внушающими страх. Я знал, что фетийцы спасали не нас, а Мауриза и его команду. Итиен пришел сюда, чтобы защитить своих земляков фетийцев, потому что есть лояльность, которая переходит клановые границы.

По рождению я был фетийцем, как любой из них, и странно было наблюдать, как мои соотечественники спорят между собой на языке, которого я не знал. Я не чувствовал себя одним из них; они жили в мире мне незнакомом. Я вовсе не был уверен, что хочу его узнать. Впрочем, отрезать себя от него я тоже не хотел.

– Все выходим, – приказал Итиен. – Быстро. С вещами разберемся позже.

– Генерал-инквизитор об этом услышит! – вставая, прорычал хэйлеттит. Сакри хотели преградить выход, но он сердито махнул им отойти. – Он и император услышат о том, что вы сделали, и тогда посмотрим, сможете ли вы ослушаться их.

– Я велю тщательно осмотреть ваш багаж, нет ли там еретических текстов, – пригрозил на прощание аскет.

– Осматривай, – бросил Итиен, когда мы последовали за Мауризом и командой «Призрачной Звезды» к двери. Палатина хлопнула Мауриза по плечу и сказала что-то по-фетийски, ответ Скартариса вызвал у нее облегчение.

Нас освободили без применения силы, но когда мы вышли из трапезной в святилище и проходили мимо вечного огня храма, я вспомнил выражение в глазах инквизиторов и никакого облегчения не почувствовал. Любому из нас, кто снова попадет в их руки, придется туго, и Мидий услышит об этом, как только инквизиторам удастся доставить ему послание. Апелагов Мидий уже ненавидит, а этот эпизод не внушит ему любви и к Фетии.

Запах ладана из святилища потянулся за нами, когда мы вышли на воздух, окруженные ухмыляющимися фетийскими солдатами, которые были только рады, что им не приказали вмешаться. Гвардия Итиена оказалась здесь не единственной. Каждый из консулов привел с собой отряд, хотя только морпехи губернатора носили доспехи. Интересно, умеют ли люди Итиена сражаться, или их доспехи и шлемы годятся только для парадов? – Я ожидал увидеть толпу зевак, но ее не было, однако прохожие, немало удивленные при виде всех девяти фракций, собравшихся вместе, с любопытством уставились на большую группу фетийцев.

– И от фетийцев есть польза, не правда ли, кузен? – улыбаясь, сказала Палатина. Она впервые назвала меня так, и это казалось немного неуместным. А может быть, и нет. Я счастливо кивнул, радуясь, что выскользнул из рук Сферы, но прежде, чем я успел что-нибудь ответить, кто-то из менее дисциплинированных фетийцев изумленно вскрикнул, и вокруг Палатины внезапно собралась толпа.

– Палатина! – Представитель Кантени выглядел ошеломленным, словно только что увидел привидение. – Ты жива! Мне показалось, я узнал тебя в храме, но я не хотел ничего говорить при этих черных стервятниках, чтобы не навредить тебе ненароком.

– Я очень даже жива, – ответила Палатина на апелагос. Затем разговор перешел на фетийский. Однако действия остальных говорили сами за себя, потому что через минуту консул Кантени, высокий мужчина на несколько лет старше Палатины, шагнул вперед и обнял ее. Это послужило сигналом для потока возбужденной речи, неверящие консулы забрасывали ее вопросами.

Мы с Равенной стояли сзади и смотрели. Тяжело было ощущать себя забытыми в такой явно радостный момент. Казалось, все фетийцы очень рады видеть Палатину, но если одни – толстяк-салассанец, представитель консулов, женщина с острым лицом и еще два пожилых консула – просто испытывали удовольствие, что их коллега, которую они считали мертвой, жива, другие восприняли это иначе.

Для Кантени и трех молодых консулов Палатина была не просто фетийской аристократкой, восставшей из мертвых. Серьезная, рассудительная консул Полинскарнов восторженно обняла ее, а высокий мужчина в наряде цвета морской волны вел себя с ней, как с давно потерянной сестрой.

Еще поразительнее была та любезность, с какой обращался с Палатиной высокомерный, властный Итиен. Ни к кому другому он такой любезности не проявлял. Палатина ответила тем же, что меня удицило. Я вспомнил, как она обращалась в Цитадели с Микасом Рафелом, весьма похожим на Итиена, – это был поразительный контраст. Однако, глядя, как они приветствуют друг друга, я понял, что они не просто знакомые. Должно быть, Итиен был одним из ее друзей в Фетии. Я увидел, как он спросил Палатину о чем-то, и заметил на ее лице притворное негодование. Затем я стал свидетелем того, чего никогда раньше не видел. Палатина позволила Итиену поцеловать себя.

Он сделал это очень официально, но я в первый раз увидел, что моя кузина подпустила кого-нибудь так близко. Возможно, дело было в том, что для нее это в некотором роде было возвращение домой. Но я никогда не встречал более сдержанного человека, чем Палатина, и такое событие показалось мне небывалым.

Это был краткий, трогательный момент. Затем солдаты начали двигаться, и нас увлекло вместе с потоком. Я не знал, куда мы направлялись, и не хотел спрашивать. Мы будем там довольно скоро.

– Палатина сказала мне, что у тебя в багаже, – сообщил Мауриз, внезапно появляясь возле меня. – О нем позаботятся.

– Почему они так ведут себя с Палатиной? – спросила Равенна. Она не хотела говорить со Скартарисом, но никого другого под рукой не оказалось.

Мауриз бросил на нее острый взгляд.

– После своей предполагаемой смерти Палатина стала для республиканцев почти мученицей. А до того она была чем-то вроде иконы, благодаря своему отцу. Но мне кажется, Палатина значит для нас больше, чем значил в свое время Рейнхард. На этот раз императору придется дважды подумать, прежде чем нападать на нее.

Затем Мауриз снова исчез, и через пару минут я увидел его говорящим с распутного вида пожилым консулом; я не знал этот клан, я даже не знал, какие из многочисленных цветов в его одежде были официальными. Все эти пожилые консулы, кроме женщины с острым лицом, выглядели бонвиванами. Больше похожими на мое представление о фетийцах, чем Итиен или Мауриз.

Когда мы плелись за фетийцами, я впервые почувствовал 1ебя лишним. Эти консулы принадлежали другому миру, миру, который Палатина хорошо знала, но ни я, ни Равенна никогда к нему не принадлежали.

Мы перешли рыночную площадь, следуя за Мауризом, как самым заметным из знакомых нам людей, и плывущий из лавки аромат жареного мяса пробудил во мне голод. Инквизитор неплохо питался на корабле, но что касается еды послушников, которую давали нам… неудивительно, что младшие инквизиторы так стараются показать свое рвение и получить какой-нибудь чин, дающий власть и положение. Они нарочно дают послушникам такую отвратительную еду, чтобы злее были? Мауризу лучше посадить нас за стол вместе со всеми, когда мы будем есть в консульстве, мрачно подумал я. Мне осточертело быть слугой.

Однако сейчас мы шли не в консульство. Прямо впереди, за открытым пространством с фонтаном – не то площадью, не то просто выпуклостью на дороге – стоял губернаторский дворец. Он был меньше дворца в Рал Тамаре, и ему недоставало огромных ворот и укреплений. Скорее он напоминал большое консульство.

Итиен и несколько консулов остановились у фонтана, о чем-то беседуя. Здесь их стало меньше, чем было в храме, и сопровождавших их солдат тоже поубавилось. Исчезла женщина с острым лицом и, кажется, еще двое. Палатина увлеченно разговаривала с Итиеном, вернувшись в свой старый мир, словно никогда его не покидала.

Когда мы остановились, беспорядочная процессия распалась на части. Консулы прощались с губернатором и уходили вместе со своим эскортом, пока не остались только Палатина, Итиен, Мауриз и Телеста. Отряд морпехов Итиена стоял вольно чуть поодаль перед дверью губернаторского дворца.

Палатина огляделась, увидела нас и с покаянным видом поманила к фонтану.

– Простите, мне не следовало вас оставлять, но меня унесло потоком. Идите к нам. Итиен, это Равенна Юлфада, она на самом деле калатарка, и Катан Тауро из Океании, он на самом деле фетиец.

– Рад с вами познакомиться. – Итиен вполне вежливо окинул нас взглядом. Несмотря на высокомерие, манеры у него были безупречны. – А почему вы изменили внешность? – полюбопытствовал он с улыбкой.

Наша маскировка не обманула Итиена – часть краски смылась, или он просто очень проницателен?

– У нас были небольшие разногласия с инквизиторами, – правдиво ответил я. – Это была идея Мауриза.

– Любой, кто не соглашается с этими паразитами, мой друг, – заявил Итиен. – Входите.

Мы последовали за этим странным, безрассудно уверенным в себе человеком в губернаторский дворец, очень похожий внутри на консульство Скартарисов в Рал Тамаре. Более просторный, подумал я, озираясь, и арки колоннады украшены более затейливо. Запах зелени и журчание воды доносились из сада во дворе, где из фонтана в виде резных стилизованных листьев били три тонкие струи, и падающие капли искрились на свету.

Когда дверь за нами закрылась, отрезая уличный шум, я вновь испытал то странное ощущение, которое возникло у меня в консульстве Скартарисов – ощущение, что я перенесся в другой мир. Стены покрывали традиционные фетийские фрески, и где-то во дворе тихо щелкали ножницы: садовник подстригал кусты. Это место существовало отдельно от внешнего мира, пребывая в другой, более расслабленной плоскости бытия.

– Илтис довольно сонный город, – извиняющимся тоном заметил Итиен. – Довольно оживленный для Архипелага, но никакого сравнения с Рал Тамаром или даже более маленьким фетийским городом вроде Соммура. Или Монс Ферраниса, хотя это странное место.

– В каком смысле? – спросила Равенна.

– В Монс Ферранисе – особая атмосфера, которая отличает его от любого города Архипелага, – пояснил губернатор. – Говорят, он похож на Танет, только более цивилизованный.

Во всяком случае, с фетийской точки зрения. Это неудивительно, поскольку монсферранцы не состоят в родстве с апелагами или кэмбрессцами.

Однако Итиен не задержался на теме Монс Ферраниса.

– Катан, Равенна, нет необходимости носить эти тряпки для слуг, пока вы здесь. Я велю моей домоправительнице найти вам что-нибудь шелковое. Не слишком показное, чтобы не привлекать внимание инквизитора, но лучше того, что надето на вас сейчас. Мауриз, ты не будешь против, если я одену их поприличнее? Привилегия губернатора.

Казалось, он берет нас под свое покровительство, хотя формально за нас отвечал Мауриз.

Немного погодя, когда мы уже чувствовали себя значительно комфортнее, нас провели через задние комнаты дворца в обнесенный стеной сад. Вода сбегала по уступам, высеченным в рукотворном холме, с мягким плеском перетекая из одной маленькой чаши в другую. Высокая живая изгородь, высаженная полукругом у самой нижней чаши, частично скрывала каменные скамьи, где сидели четверо фетийцев. Слуга уже принес поднос с голубым вином в высоких тонких бокалах, и Итиен провозгласил тост за Палатину. Затем я откинулся на живую изгородь, слегка погружаясь в колючие ветки, и расслабился в первый раз с того утра – больше недели назад, – когда инквизиторы высадились в Рал Тамаре.

– Мауриз, – заговорил Итиен тоном старшего, – я думаю, ты мог бы объяснить, зачем ты устроил всю эту катавасию и зачем, во имя Рантаеа, ты ехал в Калатар.

Мауриз рассказал, и когда он закончил, Итиен задумчиво оглядел меня.

– Да, сходство есть и даже большое, если цвет его волос был такой, как надо. Выходит, все те истории, что мы слышали о ночи рождения императора, были правдой. В таком случае предполагаемый заговор главного казначея предстает в совершенно новом свете, раз он действительно украл младенца.

– Вы имеете в виду главного казначея Бителена? – неуверенно спросил я.

– Ты об этом знаешь? – Выразительные брови Итиена взлетели вверх. – Ты знаешь, что с тобой случилось?

– Мой отец-океанин забрал меня у Бителена, когда тот умер в Рал Тамаре.

– Много лет ходили слухи, что тогдашний главный казначей, Бителен Саласса, готовил заговор с императрицей, – объяснил Мауриз Равенне. – Его якобы убили в ночь после рождения Катана, но не все верили тем слухам. В то же самое время пропала Дельфинья корона, и даже после того, как она опять появилась, люди думали, что главный казначей зачем-то ее украл. Мы всегда считали это вымыслом, слухом из тех, что не имеют под собой никаких оснований. Но, очевидно, это не так.

– Это далеко не все, – заметил Итиен. – Бителен не мог сделать это в одиночку. Ему должны были помогать, а значит, в заговоре участвовал по крайней мере еще один из императорских сановников. И зачем они это сделали? – Он помолчал. – Ты его близнец, не так ли, Катан?

Я кивнул.

– А мы все думали, что эта история с близнецами закончилось, когда Валдур захватил власть. – Он посмотрел на остальных фетийцев. – А что случилось со всеми прочими близнецами? Должно быть, все императоры после Валдура имели братьев, но все они бесследно исчезли.

– Важнее другое, – вмешалась Телеста, – был ли у Катана еще один дядя? Подумайте об этом: у Этия Пятого, деда Катана, было трое детей, о которых мы знаем: Валентин, Персей и Нептуния. Валентин должен был стать наследником, но погиб при несчастном случае, поэтому наследовал Персей. Нептуния – это, конечно, мать Палатины. По всем правилам Валентин должен был иметь брата-близнеца.

– Это уже дело прошлого, Телеста, – отмахнулся Мауриз.

– Нет, не прошлого, – настаивала женщина. – Если бы Валентина не убили, ему было бы сейчас немного за пятьдесят. И если у него был брат, возможно, он до сих пор жив.

– Надо это разузнать, – согласилась Палатина. – Но если он существует, он всю свою жизнь скрывался и для нас бесполезен. Важно другое: сейчас у нас есть шанс, шанс устранить Оросия. Второй такой возможности не будет.

Я никогда не видел Палатину такой оживленной.

– Мы делаем это не только ради Фетии, – напомнила им Телеста. – Но и для того, чтобы помочь Архипелагу. – Хотя Телеста сама об этом заговорила, чувствовалось, что помощь Архипелагу для нее – дело второстепенное, а важнее всего – Фетия.

– Конечно, конечно, – подхватил Итиен. – Именно там все начинается, на Архипелаге. Настает плохое время, у инквизиторов развязаны руки, и теперь они всюду вершат свою пародию на правосудие. Уже есть недовольство, и думаю, его станет еще больше, когда они доберутся до Калатара.

– Будет не просто недовольство, – вмешалась Равенна. – Суды, костры, доносы… Вы хоть представляете, на что это похоже?

Итиен слегка обиделся, что его перебили, но вспомнил о тактичности.

– Да, это нужно прекратить. Они убивают Архипелаг. – Вероятно, губернатор больше сожалел о потерянной прибыли и упущенных возможностях, об ущербе, нанесенном клановому бюджету, чем о жизнях, которые будут погублены.

– Но мы не можем действовать так же свободно, – указала Телеста. – Чтобы выступить открыто, мы должны быть уверены в поддержке. Нужно, чтобы в Калатаре было достаточно людей, на которых мы можем положиться.

– Используйте слухи. – На этот раз идею подал Мауриз. – Нет ничего сильнее людской молвы. Распустите слух, что прибывает предводитель – скоро этот слух разойдется по всему Калатару, и люди ему поверят.

Я поерзал на каменной скамье. Мрамор все еще был очень холодным, и ветки изгороди неприятно впивались в спину.

– Трудность в том, чтобы соединить движения за независимость в Калатаре и Фетии, – заметила Палатина с задумчивым видом. – Вы хотите использовать Калатар просто как платформу, чтобы начать Фетийскую революцию? Архипелаг заслуживает большего.

– Нам нужен флот, – сказал Итиен, согласно кивая. – Если мы сумеем повлиять на адмиралов, мы лишим императора поддержки и одновременно сможем защитить Калатар. А для флота нам потребуется маршал, – добавил он, многозначительно глядя на Палатину.

Я взглянул на сад, спрашивая себя, не прячется ли кто за живой изгородью или смоковницами. То, что они обсуждали, называлось государственной изменой, а Итиен, как мне казалось, не принял никаких мер против подслушивания. Или ему вообще все равно? Мы прибыли в Илтис всего два часа назад, и за это время он успел публично оскорбить инквизицию, Сферу в целом и императора.

– Маршал? – с сомнением переспросила Палатина. – Ради Рантаса, мы говорим о свержении императора. Тебе лучше забыть о маршале. Танаис служит этой семье больше двух веков – и думаешь, теперь он вдруг восстанет против них? Даже против Оросия?

– А маршал, похоже, презирает Оросия, – вмешался я, вспоминая разговор в дворцовом саду моего отца в Лепидоре пару месяцев назад. Если бы я смог подтолкнуть их привлечь в этот заговор Танаиса, у меня бы так или иначе появился дополнительный рычаг. Возможно, я в их руках, но это не мешает мне иметь свои собственные планы, пусть и скромные по сравнению с тем, о чем говорили фетийцы. – Он сказал, что Оросий не делает чести Тар'конантурам, и не захотел сообщить мне, кто я такой. Возможно, это значит, что маршал тоже что-то замышляет.

Палатина бросила на меня настороженный взгляд, а Мауриз ответил:

– Маршал постоянно в разъездах, но, возможно, удастся обойтись без него. Если мы сумеем убедить адмирала Каридемия и еще нескольких оставаться хотя бы нейтральными, этого должно хватить. Главное, что военный флот не поддерживает императора.

– Этот план слишком сырой и требует доработки, – твердо заявила Палатина. – У нас еще нет согласия Катана, которое нам необходимо, и мы должны как следует проработать все детали. Пригласить наших союзников, договориться, что будем действовать вместе и в нужное время. Ничего опрометчивого и никакой самодеятельности. Согласны?

Фетийцы переглянулись, и Итиен неохотно кивнул, не привыкший, что ему устанавливают правила.

– Хорошо, прорабатывай детали, но не слишком тяни, – велел Мауриз. – Нельзя упускать такую возможность, Фетия не должна больше страдать под игом тирана.

Разговор свернул на другие, менее взрывоопасные темы, и пока Итиен и Мауриз кратко излагали Палатине события последних двух лет в Фетии, я думал о последних словах Мауриза, не выходящих у меня из головы.

Теперь мне стало болезненно ясно, что не только религия порождает фанатиков. Я слишком близко видел религиозный фанатизм, чтобы сохранить душевное спокойствие, но политика всегда была смертельной игрой, изобилующей интригами и заговорами. Власть и честолюбие – движущая сила политики во всем мире, но фетийскими республиканцами двигало нечто большее. Они следовали идеологии, которая, в известном смысле, ставила их в один ряд со Сферой.

Меня словно окатило холодной водой, я испытал шок, когда культурный, элегантный фасад Мауриза треснул, открывая внутри фанатика. Республиканского фанатика, возможно, менее кровожадного, чем инквизиция, но это только вопрос степени. Итиен со своим превосходством и своей бестактностью был не лучше. Его фанатизм был другого рода, замаскированный надменностью и поразительной самоуверенностью, но это все равно был фанатизм.

И Палатина, которая была моим ближайшим другом в течение двух лет и которая, как я думал, оставила Фетию далеко позади, теперь оказалась в центре всего этого. Эти фетийцы смотрели на нее снизу вверх – она была для них такой же иконой, как Лечеззар – для бескомпромиссных фундаменталистов. Она всегда была предводителем, стратегом, но в Цитадели и Лепидоре это мало что значило. Здесь, в сердце Архипелага, всего в нескольких тысячах миль от самой Фетии, ставки были намного выше.

Пока фетийцы разговаривали между собой, забыв про нас, я посмотрел на Равенну и увидел на ее лице необычное выражение. Заметив мой взгляд, она слабо улыбнулась, и это выражение исчезло. Но оно встревожило меня, потому что в нем я увидел решимость, уверенность, которых она давно уже не проявляла. Равенна пришла к какому-то решению и никак не хотела, чтобы я в нем участвовал. Будь я внимательнее, я бы понял, что это означает. Но я не понял – пока не стало слишком поздно.

Глава 14

Спустя два дня я лежал на своей кровати в консульстве Скар-тарисов, прислушиваясь к шуму дождя за окном, когда Равенна постучала в мою дверь.

Зимний шторм налетел на Илтис после полудня, загоняя всех под крышу. Он не шел ни в какое сравнение со штормами в Лепидоре: без гор, вызывающих турбулентность, он просто несся по низким холмам острова. Было странно смотреть вверх и не видеть слабого, почти незаметного свечения изощита, прикрывающего город, а без него я чувствовал себя незащищенным.

Однако в щите не было нужды. В Илтисе во время шторма достаточно закрыть ставни и не выходить из дома. Консульство размещалось на обращенной к морю стороне верхнего города, и до меня доносился неясный грохот волн у подножия утесов. Но этот грохот и дождь были единственными признаками бури.

Тем вечером Итиен пригласил нас сыграть в одну фетийскую игру, чтобы скоротать время. В нее играли особой колодой, в которой было гораздо больше карт, чем в обычной, а сама игра неизбежно включала ужасно много торговли. Она называлась «камбарри» и в той или иной форме была самой популярной игрой в Фетии, способной доходить до немыслимой сложности, когда играли знатоки.

А Итиен и Мауриз были знатоками, можете не сомневаться. Палатина умела играть, но давно не практиковалась. Телеста играла слабо, а мы с Равенной были новичками и очень быстро лишились всех своих фишек. К счастью, мы не играли на деньги, выпивку или любую из тех ставок, что упоминались во время игры. Вместо этого использовался принесенный кем-то запас мелких монет.

Камбарри оказалась очень захватывающей игрой, и когда я в течение двух минут ухитрился сохранять свои позиции против Палатины, я понял, как она может превратиться в пагубную страсть. По фетийским меркам мы остановились довольно рано, потому что Мауриз и Итиен легко победили даже тогда, когда дали нам всем солидную фору. Я затруднялся сказать, насколько правдивы рассказы Итиена о прошлых играх, но я был рад, что мы не в гостях у президента Декариса, лидера фетийского клана, погрязшего в декадентстве, чьи вечеринки пользовались дурной славой.

Но остальные воспринимали игру всерьез. Как выяснилось, Айриллия – клан Итиена – входил во фракцию Декариса и имел массу активов в Илтисе. Благодаря чему и представителем фракции Декариса здесь был айриллиец, консул, одетый в лазурное с белым, который выступал в храме от имени всех консулов. Несмотря на это, никто из них не питал ни капли уважения к президенту Декарису.

Когда мы закончили, была почти полночь, поэтому я вернулся в свою комнату, по дороге основательно промокнув. Палатину, Равенну и меня поселили в отдельном здании в саду. Увы, крытая дорожка, соединявшая его с консульством, не спасала от проливного дождя.

Я ощущал беспокойство и никак не мог сосредоточиться на апелагском романе, который взял почитать. И спать совсем не хотелось, поэтому я только обрадовался, услышав стук в дверь.

Равенна несла две чашки горячего фетийского кофе. С благодарностью взяв чашку, я предложил девушке единственный имевшийся в комнате стул, а сам сел на кровать. Моя комната не отличалась большими размерами или роскошью. Очевидно, она предназначалась для младших членов любой приезжей делегации, но была намного удобнее, чем камера для грешников на манте Сферы.

– Тоже не спится? – спросил я, сомневаясь, что поверю ответу. Было любезно с стороны Равенны принести мне кофе, но вряд ли тут обошлось без скрытого мотива. Не так нынче обстояли дела.

Девушка кивнула.

– Наверное, я не привыкла к здешним штормам. А может, это из-за игры. Вот Гамилькар получил бы истинное наслаждение от торговли, и Палатина уже умеет играть, но я играла ужасно.

– Не ужаснее меня. – Я пригубил кофе, который, к счастью, оказался не слишком горячим. В других частях Архипелага его пьют почти обжигающим, но, видимо, в Фетии для этого слишком тепло. – Или Телесты. Как-никак фетийка, а играла почти так же плохо, как мы с тобой.

– Меня страшно обеспокоили рассказы Итиена. Как они могут надеяться что-нибудь совершить, когда ими руководят подобные люди?

– Не знаю. – Меня до сих пор озадачивало несоответствие между фетийцами, которых описывала Палатина, и теми, кого я встречал. Итиен и его товарищи явно жили в свое удовольствие, но их энергия и ответственность не вязались с той суровой критикой, которую Палатина обрушивала на кланы за их декадентство. – Они кажутся слишком уверенными.

– Ты сомневаешься, что их затея удастся?

– До этого еще далеко. Но раз Палатина взяла дело в свои руки, все может измениться. Без нее я бы им вообще не доверял.

В последние два дня я почти не видел Палатину. Большую часть времени она проводила в частных беседах с Итиеном, Мауризом и еще одним консулом. Палатина заранее предупредила нас и сказала, что попробует разгадать их план, но она еще не закончила.

– Я с ними не согласна, как ты, наверное, догадался. Они хотят тебя для Фетии, и одной только Фетии. Итиену и Мауризу глубоко плевать, что случится с Архипелагом. Я не знаю, насколько солидарна с ними Телеста.

Внезапная откровенность девушки, ее готовность гойорить об этом прямо захватили меня врасплох. Это было непохоже на Равенну – впрочем, она больше не была прежней. Она изменилась.

– Вряд ли Палатина забудет ересь, – возразил я. – Даже если остальные республиканцы считают Архипелаг полем боя, я думаю, для Палатины он значит больше. Во всяком случае, я на это надеюсь. Она могла бы даже больше сделать для Архипелага в Фетии, если ей удастся свергнуть императора.

Равенна слегка отпрянула, и я тотчас понял, что сказал что-то не то.

– Ты так думаешь? – спросила она нейтральным тоном. По правде говоря, я еще не разобрался в своих мыслях. Но сейчас было не время возражать Равенне. Хотя план Мауриза показался мне гораздо реалистичнее всех предыдущих, что мне доводилось слышать, присутствие Равенны было одним из его фатальных изъянов. Что касается другого изъяна, моей неспособности делать то, что они требовали от меня, выходом были Равенна и апелаги. Я не хотел делать ничего, что причинило бы ей боль, или доводить ее злость на Мауриза с его небрежным предположением до чего-то более глубокого и длительного. Полагаю, это был совершенно эгоистичный мотив, ибо я нуждался в Равенне, поскольку только она могла дать мне путь к отступлению от плана Мауриза. Но какой мотив, в конце концов, не является эгоистичным?

– Я просто рассуждаю, – ответил я, желая успокоить девушку. – Оросий слишком опасен. Если он и будет кому-нибудь помогать, то только Сфере.

– Он твой брат. Это ничего для тебя не значит?

В первый раз кто-то произнес это вслух. Что за дикая, почти отвратительная идея. Моим братом был Джерий – маленький озорник и непоседа, постоянно попадающий в беду, как любой семилеток. Та далекая, злобная фигура в Императорском дворце в Селерианском Эластре не была моим братом – им был только Джерий.

– А что это должно значить? – спросил я Равенну, подкладывая под спину подушку, чтобы прислониться к стене.

– Как бы ни был ужасен Оросий, ты не можешь считать его просто одним из своих врагов. Мауриз хочет использовать тебя, чтобы свергнуть его и основать Фетийскую республику. Но скажи, как долго проживет Оросий после свержения? Император без трона, император, которого не любили, даже когда он имел власть? – Равенна смотрела мне прямо в глаза.

– А как Оросий обошелся бы со мной, если бы захватил меня в плен?

– Дело не в этом. Ты не должен уподобляться ему. Дело в том, что для Мауриза и его друзей император – враг, самая великая угроза их планам. Они с ним никак не связаны.

Дождь барабанил по ставням, служа постоянным аккомпанементом нашему разговору, но внутри было приятно тепло, и кофе приготовил кто-то, знающий в нем толк. Интересно, сама Равенна или одна из кухарок?

– Что именно ты хочешь сказать? Что мне не следует выступать против Оросия, потому что он мой брат? Конечно, я не приравниваю его к Мидию или Лечеззару, но, Равенна, он все равно враг. Я не рос вместе с ним, я никогда его не видел, и он символизирует все то, против чего я выступаю. Насколько дальше мы можем быть друг от друга? Все, что нас связывает, это наши родители.

Я говорил как можно тише, опасаясь подслушивания, но мало кто из дворцового персонала, кто мог бы оказаться шпионом, хоть немного владел апелагос.

– Помни, если ты пойдешь против Оросия, один из вас должен будет проиграть. А проигравший умрет.

Для Равенны, не имевшей семьи, чьего брата убили сакри, это было важно, и я понимал – почему. На месте брата в ее жизни зияла пустота.

– Ты действительно думаешь, что я этого хочу? – очень мягко спросил я. Мауризу даже в голову не приходило, что я не захочу принять то, что он мне предлагает.

– Не знаю, – помолчав, ответила Равенна, переходя на свой прежний, ровный и бесстрастный тон. – Почему бы нет?

– Что бы я получил, став иерархом?

– Власть? Престиж? Богатство? Зачем еще люди всю свою жизнь так рвутся наверх?

Мы ходили вокруг да около, ни она, ни я не хотели отвечать. Фактически никто из нас не знал, что сказать. Как я мог выразить в словах те причины, по которым план Мауриза приводил меня в ужас? Что бы ни случилось, будет война, и смерть, и сожжения. Выход был, он должен быть, но не обязательно со мной в роли иерарха.

– Жизнь по дворцовым правилам, с церемониями, слугами и свитой. Прошения, диспуты, приемы… и так далее, и так далее. – Я отхлебнул кофе, который как раз достиг приятной температуры, и посмотрел на Равенну. – Ты так мало меня знаешь, что думаешь, будто бы я наслаждался этим? Что я захотел бы этого после Лепидора?

– Я уже сказала, что не знаю, – ответила Равенна, отмахиваясь от моих слов. – Я бы так не думала, но… ты читал о Таонетарной войне. Разве Валдур всегда хотел быть императором? Он отказывался стать верховным жрецом, а несколько месяцев спустя убил своего кузена и захватил трон.

Я снова отвернулся, чувствуя в животе холодную пустоту. Так вот кем я стал теперь для Равенны? Неужели Мауриз так сильно изменил ее мнение обо мне? Валдур был чудовищем.

– Мне не следовало это говорить, Катан. Ты совсем не похож на Валдура – просто он оказался единственным фетийцем, пришедшим мне на ум.

– Почему фетийцем? Я вырос в Океании. И из меня вышел плохой предводитель, пожалуйста, вспомни. Не похожий ни на какой из примеров, что ты могла бы привести.

В моем голосе проскользнула горечь. Дважды люди моего клана провозглашали меня героем, оба раза после того, как моя же неумелость и нерешительность вызывали катастрофу. Храбрости, за которую меня хвалили, было мало. И всегда будет мало.

– Ты единственный, кто так думает, – яростно возразила Равенна. Затем, словно спохватившись, затараторила: – На самом деле эти две вещи никак не связаны между собой. Честолюбие и алчность могут вознести тебя на вершину, и пока ты там не оказался, не имеет значения, хороший ты предводитель или плохой. Даже тогда, посмотри, сколько императоров обходились без этого. А если бы тебе удалось свергнуть Оросия, ты бы исполнил свое предназначение – с точки зрения республиканцев.

– Значит, потом меня отпустят на все четыре стороны? А где в этом плане Архипелаг?

– В том-то все и дело. Архипелаг от этого не выиграет. Прости, Катан, но ты – не решение проблемы. По крайней мере твое имя – не решение.

– Все пытаются меня убедить, – проворчал я, слова Равенны подтверждали мои подозрения. Вся цель этого разговора – сделать предложение республиканцев менее привлекательным. – Мауриз говорит, что я могу помочь Архипелагу, ты говоришь, что я принесу только беду.

– Боюсь, ты не сможешь сохранить анонимность – теперь. Но это не помешает тебе идти своей дорогой. Чем дольше ты остаешься здесь, тем больше власти они получают над тобой, потому что после Рал Тамара они думают, что могут тобой управлять.

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

Равенна покачала головой.

– Только ты можешь это решить.

– Но куда мне ехать в таком случае? За мной бы охотились и кланы, и Сфера, и император. Я вообще не знаю Архипелага, и у меня недостаточно связей.

На секунду Равенна казалась встревоженной, почти полной раскаяния, но затем пожала плечами.

– Ты знаешь людей из Цитадели. Лиаса, Микаса, Персею – ее семья живет на соседнем острове. Адмирал Кэрао не всегда надежен, но он не похож на фетийцев или Сферу.

– Я должен найти «Эон». Даже если Палатина примкнет к фетийцам, надеюсь, я могу полагаться на тебя. – Я уже выпил почти весь кофе, и, странное дело, он расслаблял, а не возбуждал. – Нам еще предстоит масса поисков, прежде чем мы отыщем корабль. Но мы не должны позволить «Эону» попасть в их руки, или руки императора, или в чьи угодно.

– Но кому здесь можно доверить такой огромный корабль? – спросила Равенна. – Ведь только для того, чтобы использовать «небесные глаза», потребуется больше, чем два или три человека. Это должна быть очень сложная система.

По крайней мере на этот счет у меня была своя собственная идея.

– А вот тут нам должна помочь Цитадель. Я знаю, все предводители еретиков – осторожные старики, но мы найдем новичков, готовых помочь. Можно найти подходящих людей и в океанографических академиях.

– Но только еретиков-апелагов. Я бы не доверяла кэмбрессцам, не говоря уже об их правительстве. И на Архипелаге нет океанографических академий. Больше нет. Боюсь, трудно кому-нибудь доверять, – сказала Равенна со странно выжидательным видом.

Я собирался спросить, что она имеет в виду, как вдруг ощутил головокружение и страшную усталость. Равенна потянулась к кровати, чтобы убрать кофейную чашку, и я повалился обратно на подушки, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. «Она будто ждала этого», – мелькнула у меня смутная мысль. Потом я снова увидел ее лицо и, наконец, понял – слишком поздно.

Мои конечности потяжелели, словно налитые свинцом. Не в силах пошевелиться, я с каким-то отстраненным изнеможением следил, как Равенна допивает свой кофе. Затем она подняла мои ноги на кровать, повернулась к двери и остановилась. Я хотел закричать, предупредить кого-то, но не смог. Рот не открывался.

Равенна поставила обе пустые чашки у двери, вернулась и опустилась на колени возле кровати. Помолчала, кусая губу.

– Мне жаль, что пришлось это сделать, Катан, но я больше не могу никому доверять. Я не могу позволить им провозгласить тебя иерархом ради их собственных целей, поэтому я должна попасть туда первой.

Я беспомощно смотрел на нее, пытаясь сопротивляться обморочной тьме, которая так быстро наваливалась на меня. Я чувствовал себя марионеткой с перерезанными ниточками. Перерезанными Равенной.

– Когда-нибудь, если ты сможешь сбежать от того своего имени, мы снова встретимся. Но не раньше. Только не раньше. – Она заговорила торопливо, возможно, потому, что я моргал, чувствуя, что глаза слипаются… – Люди ждут меня. До свидания, Катан. Всегда помни, что я тебя люблю.

Казалось, ее последние слова пришли откуда-то издалека, и больше я уже ничего не помнил.

Глава 15

– Манта ушла сегодня ночью, – объявил Мауриз, выслушав рапорт адъютанта. – Точно по расписанию, манта Полинскарна. Равенна еще позавчера заплатила за проезд их агенту.

На лицах пяти человек, стоящих в атриуме консульства, застыло недоумение. Точнее, не пяти, а четырех, исключая Палатину. Остальные фетийцы не знали, почему Равенна сбежала, и не на шутку испугались, что она была чьим-то шпионом. Даже предыдущий рассказ Палатины о том, что случилось в Лепидоре, не успокоил их страхи.

– Но зачем? – резко спросила Телеста. – Зачем бежать, если не для того, чтобы выдать нас?

– Она все равно должна была нас выдать, – страдальчески ответил я. У меня все еще гудела голова.

Я едва успел оправиться от яростной атаки Сферы на «Призрачную Звезду», а тут еще это снотворное. Очевидно, Равенна положила его гораздо больше, чем нужно, чтобы нейтрализовать действие кофе, как сообщил мне аптекарь. Где есть фетийцы, там есть и аптекари, не задающие вопросов, и сухопарый мужчина, которого вызвали, чтобы определить тип снадобья, оказался тем же, кто продал его Равенне.

– И вы не потрудились нам сказать? – возмутился Мауриз.

Он был зол и впервые с момента нашего знакомства позволил себе проявить эмоции. И стоя здесь, в тусклом, влажном утреннем свете Илтиса, я не мог его винить.

– Палатина предупредила вас в Рал Тамаре, – возразил я, но даже теперь утаил всю правду. – Равенна очень близка с фараоном. Думаю, она уехала, чтобы сообщить принцессе ваши планы, чтобы они могли организовать что-то свое.

– Ты хочешь сказать, она нас предает.

– Да, но не императору или Сфере, – уточнила Палатина. – Равенна ненавидит их обоих. Просто она патриотка, которая не хочет, чтобы Калатар возглавлял фетиец. Катан понятия не имел, что она готовится сбежать. Никто из нас не догадывался.

– Но факт остается фактом: тайна раскрыта, – заметила Телеста, более спокойная, чем Скартарис, но все еще мрачная. – Вот вам и слухи. Равенна настроит калатарцев против нас. Мауриз, я думаю, тебе следует отдать приказ всем твоим людям в Калатаре. Ее нужно схватить и допросить, а если это невозможно – ликвидировать.

– Нет! – рявкнула Палатина. – Ни в коем случае.

– Пусть она твоя подруга, Палатина, но она может загубить наш лучший шанс. Равенна была предателем в наших рядах, она не заслуживает твоего милосердия.

– Равенна верна своему предводителю больше любого из вас. Она сбежала потому, что ставит фараона выше своих друзей. Вы можете считать это ошибкой, но это не предательство.

– Если мы ее не найдем, твоя республика может оказаться мертворожденной. А это – дело клана.

– Что ж, найдите, если сможете. Но если Равенна умрет от чьей-нибудь руки, я буду считать ответственными вас. Советую также помнить, что чувства Катана к ней немного сильнее, чем чувства кого-нибудь другого. Если с Равенной что-нибудь случится, на его помощь можете не рассчитывать, это я вам гарантирую. – Палатина сказала это лучше и с большим весом, чем я мог бы сказать. Она, как и все, была сердита, но я ощущал только подавленность.

– Вы не успеете, – вмещался Итиен. Казалось, он воспринимает побег Равенны как личное предательство после всей той любезности, что он ей оказал. – Она доберется туда раньше вас, и вред будет нанесен.

– И сейчас туда никак не попасть, – добавила Телеста. – Это была последняя манта, идущая в ту сторону. Даже когда мы вырвем «Призрачную Звезду» из цепких когтей жрецов, на ее ремонт уйдут недели. Равенна значительно нас опередит.

– Придется спросить другие кланы, – неохотно решил Мауриз. – Осторожно.

– Катан, боюсь, отныне нам придется за тобой следить, – заявил Мауриз, даже не думая извиниться. – Мы не уверены в твоей преданности и не можем рисковать. Нельзя, чтобы тебя похитил кто-то другой. Например, люди фараона, если таковые здесь есть.

– Без возражений, – сказал Итиен не столько Палатине, сколько мне.

Кузина неохотно кивнула.

– Помните, он почетный гость, не пленник. В конце концов все будет зависеть от него.

Неужели? Я был прав тогда, в Рал Тамаре, когда думал, что, не делая выбор, я проморгал свой шанс. Теперь я видел, куда это идет, видел тот неумолимый путь, каким они подведут меня к своему делу, хочу я того или нет. О, я мог бы отказаться, наверное, но я был в их власти, и в конце концов они любыми средствами добьются моего сотрудничества.

Я устал быть пешкой, попадающей из одной интриги в другую. Даже если нет никакого выхода, я могу хотя бы попытаться сделать свой собственный выбор.

– Стерегите меня, если хотите, – сказал я, выпрямляясь. – Не беспокойтесь о моей преданности. Я помогу вам.

Телеста посмотрела на меня в упор, потом кивнула с удовлетворением.

– Немного запоздалый, но правильный выбор, – заметила она, довольная. – И думаю, пора тебя кое-кому представить.

Я слишком поздно принял решение, чтобы оно что-нибудь значило, но по крайней мере я буду с ними по собственной доброй воле. На самом деле я не мог представить, к чему я себя обязываю, но ночные слова и поступки Равенны все еще были свежи в моей памяти. Я чувствовал себя так, словно она меня предала, хотя все, вероятно, было наоборот. Но зачем было меня травить? Лучше бы она просто ускользнула под покровом ночи.

Но этого могло не хватить. «Когда-нибудь, если ты сможешь сбежать от того своего имени, мы снова встретимся. Но не раньше.»

Только не раньше. Равенна должна была это сказать, и я знал, что она имеет в виду под этими неуклюжими словами. Но меня слабо утешало, что Равенна не смогла уйти без объяснения, или что ей очень не хотелось так уходить. Впрочем…

Видит Фетида, я перестал понимать, что происходит. Равенна исчезла, вот что я знал. Исчезла, чтобы занять свое место фараона Калатара, чтобы я не стал тем, кто поведет ее народ против Сферы, если до этого когда-нибудь дойдет. Она не настолько мне доверяла, чтобы просить меня уехать с ней, – а я уехал бы без колебаний. Я бы сделал для нее, как для фараона, все, что могу, но теперь у меня не осталось выбора, кроме того, против которого Равенна так резко выступала.


Дни в Илтисе тянулись и тянулись, манты приходили и уходили, но ни одна из них не шла в Калатар. Ожидается скоро одна, сообщил комендант порта, но она принадлежит клану Джонти, а им нельзя доверять. Они так же религиозны, как любые фетийс-кие кланы, объяснила Палатина, и искренне поддерживают экзарха – и таким образом, императора – в Ассамблее.

Постепенно меня допустили к участию в их совещаниях, и у меня на глазах план Мауриза обретал форму, а сам Мауриз все больше злился из-за дней вынужденного ожидания. Но при этом я оставался одинок и изолирован. Палатина вновь почувствовала себя фетийкой, пребывая в своей стихии с равными ей людьми, которые были чуть ли не ее апостолами. Слушать их разговоры о республике, – когда об этом заходила речь, – было почти так же тревожно, как слушать проповеди фанатиков Сферы. Я мог доверять Палатине, и ее отношения со мной не изменились. Но теперь она была слишком тесно связана с Мауризом.

Как и большинство других фетийцев, с которыми я познакомился. Из девяти консулов трое были верными республиканцами: консулы кланов Скартариса, Кантени и Рохира. Как представители фракций, возглавляемых каждым из тех кланов, они постарались набрать в свой штат людей, разделяющих их идеалы.

Из шести оставшихся трое – включая женщину с острым лицом, которая оказалась представителем Джонти, – были пожилыми людьми, больше думающими об удовольствиях, чем о работе, которые вряд ли поднимутся сколько-нибудь выше. Я не часто их встречал, а Джонти особенно не были желанны в консульстве Скартарисов. Затем был представитель консулов, которого мы видели в тот первый день, и гурман-салассанец, кого назначили в Илтис, казалось, только потому, что здесь от него будет меньше всего вреда. Толстяк был склонен впадать в лирику, вспоминая удовольствия Селерианского Эластра, и жаловаться насчет трудностей достать хорошую еду в нецивилизованном Илтисе. Но несмотря на свое презрение к предполагаемому провинциализму Архипелага, он мог составить приятную компанию.

И наконец, девятой была консул Полинскарнов, некрасивая и неулыбчивая, с которой я так и не познакомился. А Телеста была ее гостьей.

С тех пор как мы прибыли, Телеста держалась отдельно от республиканцев, оставаясь с людьми своего клана в строгой атмосфере своего консульства. Несколько раз она наносила нам визиты, присутствовала на обсуждениях, но редко что-нибудь говорила. Эта женщина вызывала у меня теперь слишком много вопросов, и все они пока оставались без ответов.

Спустя несколько дней я пошел навестить Телесту и обнаружил, что она ждет моих расспросов.

В консульстве Полинскарнов не было слуг, и один из работников провел меня по верхней галерее двора в библиотечный комплекс. Казалось, он простирается далеко за пределы самого консульства, лабиринт каморок и анфилад, отходящих от центральных комнат.

Телеста ждала в одной из них – мрачная фигура, сидящая на деревянном стуле в окружении книжных полок. Так много книг! Бесконечные комнаты книг с полками от пола до потолка. И это была только маленькая библиотека в провинциальном городе.

Впрочем, не таком провинциальном, если подумать. Илтис стоял как раз там, где встречаются Архипелаг и Фетия, почти на полпути между Калатаром и Селерианским Эластром. Оживленный перекресток летом, хотя с приходом зимы здесь становилось так же пусто, как и повсюду.

– Здравствуй, Катан, – сказала Телеста, вставая мне навстречу. – Я ждала тебя. – Она кивнула служащему, и тот удалился в шелесте одежды.

– Ждали меня? – переспросил я.

– Да. Никто не любит оставаться в неведении, и есть много вещей, о которых мои уважаемые коллеги не потрудились тебе рассказать. Пойдем в мой кабинет.

Ступая по коврам, я последовал за ней к нише, где находилась дверь в соседнюю комнату. Библиотека не производила впечатления тесной или затхлой, что было приятно и необычно. Окна, конечно, были закрыты, чтобы книги не отсырели, но я чувствовал на лице легкий ветерок. Наверное, из вентиляционных труб, проложенных в белых крашеных стенах выше книжных полок.

– Я думал, вы здесь только гостья, – заметил я, когда Телеста провела меня в большой кабинет с высоким потолком и двумя широкими стрельчатыми окнами.

– Я старший архивариус.

Как будто это что-то объясняло.

– В моем клане это эквивалент уровня на ступеньку ниже Мауриза, – уточнила она. – Это не многое значит, но здесь есть свободные апартаменты, штуки три-четыре, отведенные для приезжих архивариусов. Некоторые остаются здесь на недели или месяцы, и им нужно место для работы. Садись.

Я уже более или менее привык сидеть на тахте, поэтому опустился на подушки уже не так неуклюже и без той неловкости, что чувствовал поначалу.

– Сейчас достаточно поздно, чтобы можно было выпить вина. Хочешь?

Я кивнул, оглядываясь по сторонам в поисках неких признаков, что эту комнату кто-то занимает, чего-то такого, что отличает ее, как жилище Телесты, пусть и временное. Эта женщина казалась такой скрытной, даже бесцветной, что ее невозможно было оценить. Но кроме письменных принадлежностей на столе и нескольких книг на полке над ним, не было никаких свидетельств, что здесь кто-то живет.

Я не успел прочесть названия книг. Телеста дала мне бокал и села, скрестив ноги, на другом конце тахты.

– Что ты хочешь знать? – просто спросила она.

Меня удивила ее прямота, которая могла означать только одно: Телеста должна что-то получить в результате. Что ж, я извлеку из этого максимальную пользу.

– Для начала – зачем.

Она знала, что я имею в виду.

– Зачем я помогаю Мауризу и его кружку? Почему я интересуюсь этим, когда я не республиканка?

Я уже довольно давно подозревал, что Телеста – не республиканка, и теперь она подтвердила мои подозрения – если под этим не крылось что-то еще. Но такой обман казался слишком сложным. Зачем ей притворяться? Что бы она выгадала, обманывая меня? Для Мауриза ценным было мое существование, мое имя. А не то, что я знал или хотел знать. Небеса видят, до сих пор ему это было безразлично.

– И это тоже.

– Давай по порядку. – Телеста пригладила волосы совершенно бессознательным жестом, который я уже видел и который меня успокоил. Она не контролировала себя так строго, как, скажем, сакри, хотя всегда казалась очень собранной. Этот жест сделал ее более человечной. – Что ты знаешь о Полинскарнах?

– Вы историки, летописцы, вы собираете книги и держитесь в стороне от других кланов.

– Такими нас считают. Мы собиратели знания, а не просто книги. Наши архивы больше, чем Великие библиотеки, потому что мы собираем дольше и более эффективно. Найдется мало книг, которых у нас нет, возможно, пара дюжин во всем мире. Главным образом потому, что они в Высшем Индексе Сферы, и даже их существование – ересь.

– Архивы Войны?

Телеста устремила на меня беспокойный взгляд, и я не отвел глаза.

– Позже. Что касается Фетии, мы – источник информации для других кланов. Всегда за дорогую цену. – Женщина слабо улыбнулась, необъяснимо напомнив мне Равенну. Было в ней сходство с прежней, бесстрастной Равенной, что-то общее в манерах, но ничего больше. Живость Равенны, ее быстрые импульсивные движения и суждения у Телесты отсутствовали.

– Значит, вы сидите в сторонке, всегда особняком, и машете крыльями, как вороны в своих черных туниках?

– Мауриз отлично владеет словом. Я не согласна с ним по многим вещам. Ты – одна из них.

– Не согласны также, как в споре о том, прославляет ли войну цикл «Элексиад» или нет?

Я не собирался позволить ей говорить обо мне так, словно меня здесь нет.

– Нет. «Элексиад» может значить что-то при дворах Фетии, но не здесь. Всему свое время, и сейчас время для войны, не для поэзии. Не то чтобы можно было совершенно их разделить или совершенно забыть поэзию во время войны.

«Я воспеваю оружие и этого человека, пришедшего от стен Тира». Первая строка «Элексиада», задающая тон до последних слов: «И дух его, вздыхающий и сердитый, улетел к теням». «Элексиад» начался и закончился войной, но фетийская поэзия никогда не была одномерной. Даже в плохих стихах бывал какой-то подтекст.

– Значит, я для вас не просто интеллектуальное развлечение?

– Ты думаешь, что мы ученые, живущие в башне из слоновой кости? Таких полно в Великих библиотеках. В отличие от них, мы живем в реальном мире. У нас есть обязанности перед людьми клана. Это они пострадают, если Мауриз потерпит неудачу.

– Или если он добьется успеха.

– Если ты станешь иерархом, ты имеешь в виду?

– Это только та часть его плана, которая мне известна. Я пока не заслужил достаточно доверия, чтобы услышать остальное.

– От меня ты его не услышишь.

Бесстрастная, как всегда. Небо за окнами темнело, тучи серели.

– Я и не ожидал.

Телеста знает, я не сомневался, но у нее не было причин со мной делиться. Я был здесь в невыгодном положении.

– Ты пришел сюда не за этим, – сухо сказала она после минутной паузы. – Это могла бы тебе рассказать и Палатина. Есть что-то еще, и ты считаешь, что помочь тебе может только Полинскарн: не я лично, а клан.

Телеста была проницательнее, чем казалась. В клане Полин-скарн даже библиотекарь, такой замкнутый, как она, не мог позволить себе не быть проницательным. Я не знал, в какой степени Телеста является дочерью своего клана, но не стоило рассчитывать, что вся полинскарнская иерархия будет придерживаться того же самого нейтралитета.

– Возможно, – уклончиво ответил я. – Ваша здешняя библиотека должна быть самой лучшей на Архипелаге вне контроля Сферы.

– Ты хочешь воспользоваться ею.

Я кивнул.

– Если вы мне позволите.

– Это будет не бесплатно, – объявила Телеста. – Мы бы не стали тем, кто мы есть, позволяя любому желающему просто так пользоваться нашими библиотеками. А ты можешь предложить нам нечто большее, нежели просто золото.

Я знал, что будет какая-то цена, и знал также, что это будут не деньги.

– Тогда что? – спросил л.

Женщина помолчала, не сводя внимательного взгляда с моего лица.

– Нечто уникальное, что только ты можешь нам дать.

– А сам я для вас не уникален? Вы помогли спасти меня в Рал Тамаре. Естественно, ваш клан не собирается стоять в стороне, пока Мауриз берет дело в свои руки? У вас должен быть свой собственный план, или вам достаточно наблюдать, как Мауриз ввергает все в хаос?

– Хаос не полезен для историков, – ответила Телеста. – Он порождает волны в чернильницах, и нам приходится вытирать лужи.

Она говорила со своей обычной бесстрастной серьезностью, но это почти походило на юмор. Во всяком случае, на то, что считается юмором среди историков.

– Тогда что? План Мауриза не может не породить волны, и если вы действительно не хотите, чтобы все развалилось на части…

– Для всех, кто в этом участвует, ты пешка. Ты не богат, ты еще не очень известен, и самое важное, у тебя нет силовой базы. У всех у нас есть наши кланы, у императора есть его агенты, у Сферы – ее жрецы и инквизиторы. Судя по тому, что я слышала, за пределами Океании нет никого, на кого ты можешь положиться, никакая группа людей не поддерживает твое дело. Я права?

Телеста была права, и тем обиднее было это признать. Даже имей я свою собственную силовую базу, я бы ей не сказал, но, увы, я не имел. Вся моя опора – это ненадежный, скользкий кэмбресский адмирал и осторожный торговый лорд. Оба со своими сторонниками и своими интересами. Я не включаю маршала Танаиса – он был силой природы, неизвестной величиной, чья цена вполне могла оказаться еще непомернее, чем цена Мауриза.

– У всякой помощи есть цена, в том числе и у вашей, – подытожил я, прежде чем Телеста успела продолжить. – Вот что вы говорите. Но я не знаю вашу цену, потому что вы не сказали мне, кто я для вас.

– Ты сам можешь догадаться, – ответила женщина, вставая с тахты, чтобы достать бутылку. Я выпил свой бокал, даже не заметив. Интересно, знает ли Телеста, как мало я могу выпить? Два бокала – это предел.

Но что она имела в виду? Что у меня есть ценного для Полинскарнов… или может быть, если Мауриз осуществит свой план? Я проводил Телесту взглядом до другого конца комнаты, а потом, пользуясь шансом, посмотрел на книги над столом, словно они могли подать мне какую-то блестящую мысль.

Я сидел слишком далеко, чтобы различить надписи, вытисненные на корешках, так как они сливались в неясное пятно. Мне показалось, что часть книг посвящены фетийской истории, а на корешке одной блеснуло слово «Эластр». Только на самой ближней мне удалось полностью прочесть название «Призраки Рая». Я знал это название, очень хорошо знал, но не мог сразу вспомнить откуда.

Однако я не разобрал имя автора, и снова Телеста помешала, передавая мне бокал. Я не знал, заметила ли она мое внимание к полкам.

– Вам нужно знание, книги, что-то вроде того? – рискнул я предположить. – Сведения, которые сделали бы вас намного могущественнее.

– Очень цинично, но совершенно верно, – подтвердила Телеста без тени смущения. – Никогда не верь фетийцу, который говорит тебе, что работает ради общего блага. Или танетянину.

Однако танетяне более откровенны в своем корыстолюбии, и у них нет этого раздражающего чувства обособленности. Лорд Форит смотрит сверху вниз на всех и вся, но только потому, что он богат, могущественен и может себе это позволить. Пока.

Я на минуту задумался. Что у меня можно выведать? Я не знал местонахождения тайных библиотек и не имел доступа ни к какому спрятанному знанию. Кроме еретических собраний, а они, конечно, слишком малы.

– Имперский архив в Селерианском Эластре? – Если повезет, доступ в этот архив никогда не будет зависеть от меня.

– Туда мы сами сможем попасть, когда не станет императора, – ответила Телеста со слабой улыбкой. – Есть другое место, место, которое никто не видел в течение двухсот лет.

Двести лет. Город, пропавший после узурпации, город, который перемещался с приливами и отливами. Телеста требует его в качестве платы за несколько часов в библиотеке?

– Слишком много, – категорически отрезал я. – Я не знаю, что было в библиотеке Санкции, но это стоит больше того, что я прошу.

– Это честный обмен. – Мой отказ ее не смутил. – Ты проведешь некоторое время в нашей библиотеке, мы проведем некоторое время в твоей.

В моей библиотеке. Абсурд. Я засмеялся, вовсе не считая это смешным.

– Вы хотите, чтобы я пустил ваш клан в библиотеку Санкции? Что дает мне право на это?

– Ты иерарх, Катан. Санкция принадлежит тебе, как всегда принадлежала. В данный момент ты не имеешь никакой власти, но когда-нибудь все может измениться. Мы просим то, что ты, возможно, никогда не сможешь выполнить.

Санкция принадлежит тебе, как всегда принадлежала. Ее слова казались горькой насмешкой, несмотря на их правоту. Древняя резиденция иерархов, еще одна вещь из тех, что намного старше Империи, частью которой они являлись. Кэросий любил этот город, хотя никогда не описывал его подробно в «Истории». Даже помыслить о том, что Санкция принадлежит мне, казалось высокомерием худшего рода. Я даже не имел титула иерарха и вряд ли когда-нибудь буду иметь. Санкция – это нечто нереальное и, возможно, уже не существующее, город, о котором я почти не думал.

Она нереальна. Так и не сказав то, что собирался сказать, я снова посмотрел на книжную полку над письменным столом. «Призраки Рая» – теперь я знал, что это за название, что оно означает.

Телеста взглянула на меня вопросительно.

– В чем дело?

– Та книга. – Я указал пальцем, стараясь говорить спокойно, несмотря на внезапный прилив возбуждения. – Зачем вы ее держите?

– Думаешь, мы хоть как-то считаемся с индексами запрещенных книг Сферы?

– Она не просто запрещена.

– Салдерис была одной из нас. Полинскарн. Это все еще имеет значение.

– Можно мне взглянуть?

Казалось невероятным, что Телеста возит с собой эту книгу. Не могло остаться больше дюжины ее экземпляров, поскольку очень мало было первоначально отпечатано. Эта книга находится в Высшем Индексе, и раньше я думал, что любые экземпляры, которыми владеют Полинскарны, спрятаны за семью замками в центральной библиотеке клана. Найти ее здесь… я только надеялся, что Телеста не потребует сразу чего-то взамен.

К моему удивлению она не потребовала, и через минуту я держал в руках одну из редчайших книг в мире.

– Одна из первых копий, – пояснила Телеста, садясь на край тахты рядом со мной. – Напечатана второпях, поэтому не так хороша, как оригиналы, но главное не красота, а содержание.

Это был простой томик, переплетенный в обработанную кору, как большинство апелагских книг, и довольно тонкий. На обложке только название: «Призраки Рая» и имя автора: Салдерис Окрайя Полинскарн.

Я открыл ее почти благоговейно, чувствуя то же самое, что чувствовал в первый раз, когда увидел «Историю». Не было ни затейливых заглавий, ни посвящений, ни хвалебных отзывов того или другого авторитета. Не было даже эмблемы издателя, потому что никто не осмелился бы признаться в публикации этой книги.

Шрифт оказался тяжелым, неровным, словно текст набирал ученик. Но читать было можно. А больше ничего и не требовалось.

Это был труд целой жизни менее чем на двухстах страницах. Я так мало знал об этой книге, что мог только досадовать на свое невежество. Сфера, брызгая слюной, объявила эту книгу сочинением самой черной магии и самого мерзкого язычества – о Фетида, до чего они опустились, чтобы очернить имя Салдерис! Но если эта книга действительно такова, как я думаю, то мне необходимо ее прочесть.

Телеста уловила выражение на моем лице и улыбнулась.

– Кажется, теперь я начинаю кое-что понимать, – протянула она. – Что ты знаешь о Салдерис?

– То же, что и все, – ответил я, – то есть почти ничего. В основном лишь то, что касается океанографии.

Это лепидорский мастер рассказал о ней мне и Тетрику, в основном чтобы предостеречь нас. Я до сих пор не знаю, уважал он Салдерис или ненавидел: уважал за ее идеи или ненавидел за вред, который она причинила Гильдии, положив конец эпохе сотрудничества между Сферой и Империей, кульминацией которого была постройка «Откровения». Книга Салдерис была опубликована менее чем десятилетие спустя, когда память о потере корабля еще была свежа.

– Салдерис больше не пользуется широкой известностью. – Телеста с сожалением уставилась на книгу. – Сфера демонизировала ее, исказила факты. Колдовство, язычество, ересь, разврат – в чем ее только не обвиняли. Даже детей нельзя называть ее именем.

– Слишком жесткая реакция, даже для них. Салдерис писала, что шторма создаются людьми, и мы можем их понять, даже уничтожить. Да, это опасно, но не настолько же.

– Ты ведь ее не читал?

Я покачал головой.

– То, что ты сказал, там есть. Но это то, что лежит на поверхности. Сфере угрожает не просто эта идея. Власть Сферы не зависит от контроля над штормами, хотя защита, которую они дают, очень важна.

Насколько важна, не знала даже Телеста – но Салдерис могла бы знать. Я ДОЛЖЕН прочесть эту книгу.

– Тогда зачем они пытались уничтожить все экземпляры? Разве не затем, чтобы эта идея не дошла до сведения тех немногих людей, кто мог бы ее использовать?

– Они беспокоились об остальном мире. – В голосе Телесты появилась нехарактерная ожесточенность. – Это очевидно любому, кто читает эту книгу. Мы ничего не можем сделать со штормами. То, что предложила Салдерис, требует гораздо больше энергии, чем все маги в мире могли бы дать. Но она доказала, что некая религиозная проблема может быть решена с помощью науки. Что священнослужители Сферы – не единственные люди, способные постигать мир.

Глядя на Телесту во все глаза, я медленно кивнул, понимая, что она имеет в виду. Люди задались бы вопросом – если шторма можно объяснить наукой, то как насчет других творений Рантаса? Сфера знает силу идей, силу, которую ее жрецы использовали лучше всех. Попав не в те руки, эта сила может оказаться для них смертельной.

– Значит, эта книга не столько о штормах, сколько о самой науке?

– Только не для Салдерис. Эта книга стала делом ее жизни, хотя ей было всего сорок, когда она закончила. Салдерис писала о штормах – похоже, она не видела опасности.

– Как она могла не видеть? – не поверил я. Фетийка, не знающая, что она делает, изучая шторма? Это не назовешь политической искушенностью.

– В этом недостаток моего клана: иногда мы теряем связь с реальностью, уединившись в своих крепостях. Салдерис жила в своем собственном мире, не интересуясь политикой или религией. Наука – вот что имело для нее значение.

Я собирался возразить, но вовремя прикусил язык. Об этом можно поговорить в другой раз. Я не хотел злить Телесту, оспаривая ее мнение – и, насколько я могу судить, оно могло быть верным. Полинскарн – странный клан.

Впрочем, у него имелись свои мифы, своя репутация, а как лучше защититься, никого не оскорбляя, оттого пятна, что Салдерис оставила на его репутации? Гений в другой реальности, она совсем не хотела вызвать такой фурор. Даже мученица за дело познания, хотя они никогда не выскажут это в стольких словах.

Это был умный ход, одновременно служивший для оправдания клана. Салдерис была овечкой, отбившейся от стада.

– Можно мне ее прочесть? – нерешительно спросил я. – И осмотреть остальную вашу библиотеку в обмен на ограниченный доступ в Санкцию для вас?

– Насколько ограниченный? – Телеста была пусть и необычной, но все равно фетийкой. Дельцом до мозга костей.

Я почти наверняка уступил больше, чем следовало, но Телеста нашла мое слабое место и знала это. В конце концов мы пришли к соглашению, которое не слишком много обещало и не вызывало у меня такого чувства, будто я распахнул двери к тайнам вселенной тому, кто предложил самую высокую цену.

– Но читать тебе придется здесь, – извиняющимся тоном сказала Телеста. – Вряд ли мы отплывем в ближайшее время, и если ты будешь приходить сюда каждый день на несколько часов, этого хватит. Мауриз не должен думать, что мы планируем что-то сепаратное.

– Вы поэтому его сопровождаете? Чтобы попасть в Санкцию?

– Более или менее, – ответила фетийка без раздумий. – Есть еще кое-какие интересы, но это – самое важное.

Я остался поужинать с ней в консульстве Полинскарнов, где еду подавали во все часы. Было намного позднее, чем я думал, и посольство Скартарисов, вероятно, уже закрылось на ночь. Мой конвоир пребывал в плохом настроении, когда его вызвали из караулки. Он явно предпочитал свою собственную братию компании полинскарнских. солдат.

Но я ушел с большей надеждой, чем пришел, возвращаясь под дождем с несомненным знанием, что нанести урон Сфере можно без армий и без магии.

Глава 16

С обеих сторон из воды поднимались серо-зеленые стены. Каменные бугры, все источенные ветром и водой, выпирали тут и там из растительности, покрывающей утесы. Пролив был не меньше семи миль в ширину, но казался намного уже. И над всем пейзажем возвышались окрестные горы, затянутые слоем тумана, таким же серым, как серая вода.

И брызги – волнение в Джейанском проливе оказалось еще сильнее, чем в открытом море. Втягиваясь в пролив как в воронку, волны разбивались о нос галеона, обдавая брызгами. Уже насквозь промокший на шканцах, я не обращал на них внимания. Я больше не собирался сидеть в кают-компании, а властный Мауриз не собирался выходить на палубу. Идеальный вариант.

Я разглядывал оба берега, высматривая какие-нибудь жилища, но не видел ничего, кроме все новых и новых утесов. Пролив между тем изогнулся, и мы вошли в более спокойную воду, защищенную от ярости океана. Не Внутреннее море, еще нет. Но по-прежнему ни зданий, ни поселений, никаких признаков, что здесь живут люди. Только дикий, первобытный лес, словно тень на склонах гор.

Он выглядел зловещим, как и сказала Равенна, но не гнетущим. Пусть небо и море были хмурыми, темными, но даже они не могли повлиять на общее впечатление от Калатара. Мне он показался очень не похожим на райские острова остального Архипелага. Не было ни пальм, ни отлогих пляжей, ни округлых холмов, ни белых городов, теснящихся на побережье.

Города Калатара не были белыми. Я знал это из описаний. Но как с самим Калатаром, никакое описание не передавало всей реальности.

Когда галеон, лавируя, вышел на открытую воду в середине пролива, я увидел наконец город Джейан, растянувшийся вдоль береговой линии под выступом горы. Он не мог быть намного больше Лепидора, но казался городом с другой планеты. Беспорядочные ряды низких зданий с колоннами поднимались от серой воды, прерываемые тут и там деревьями и садами, непременными на Архипелаге.

Но Джейан совершенно не походил на Рал Тамар. Я в изумлении смотрел на сочные красные и голубые цвета города, напоминающего творение гончара. Не было ни белого, ни серого, ни золотого. Казалось, сам камень, имеет тот невероятный красный оттенок, цвет обожженной терракоты, и украшен везде, где можно, голубыми узорами. Голубыми, как море в волшебной сказке.

Джейан – не столица, это просто город, охраняющий пролив. Я увижу в Калатаре другие, более крупные города, но здесь было первое ощутимое свидетельство того, насколько иной на самом деле Облачный остров. И почему Равенна сделала то, что она сделала, ради этой странной, чуждой земли, окутанной туманом.

Но вот что удивительно: когда я продолжал свое одинокое бдение во время долгого плавания по Джейанскому проливу, спускаясь вниз лишь при крайней необходимости, он ни разу не показался мне слишком чужим. Не так, как Танет, когда я впервые его увидел – огромное, многолюдное, враждебное место. В Калатаре было что-то иное, некая потусторонность, которую я не мог облечь в слова или даже связные мысли. Но я хотел лучше его узнать.

Джейан остался позади, а вскоре за бортом проскользнули еще два городка поменьше, чьих названий я не знал, гроздья красных зданий под защитой леса. Пролив постепенно расширялся, берега отходили в стороны. Но пока оставались достаточно близко, резко обозначая края этой свинцовой полосы воды, по которой мы плыли.

Внезапный шквал превратил сушу в серое пятно, едва проступающее сквозь завесу воды. Дождь забарабанил по парусам и палубе, заглушая все другие звуки, даже морских птиц с их одинокими, неутешными криками. Но он миновал так же быстро, как налетел, и гонимые ветром тучи неслись над водой, тенью кракена скользя по ее поверхности.

Но кракены сюда не заплывают. Не водятся они и в мелких водах Внутреннего моря, которое во многих местах едва достигает достаточной глубины для прохождения мант. Единственное место, где точно не будет «Эона», что лишь оставляет для поисков всю остальную планету. И никаких серьезных океанографов здесь нет. До Священного Похода была огромная станция в Посейдонисе из-за уникальности Внутреннего моря и обитающих в нем существ. Но теперь ее нет, станцию сровняли с землей, а океанографов сожгли как еретиков. Существа, живущие в этом море, – творения Рантаса, заявили жрецы. Океанографам не положено их изучать, их дело – только помогать морякам и рыбакам.

Тень Сферы никогда не удалялась от Калатара.

Наступил ранний вечер, и свинцовое небо темнело без всякого намека на закат, когда галеон миновал границу, где берега исчезли в пасмурной дали, и вошел во Внутреннее море.

Здесь наконец-то появились корабли, темные силуэты на фоне воды и серой линии гор. Не так много, как я ожидал, хотя это вряд ли было удивительным в неприятный зимний вечер, но больше, чем было бы в любом другом месте в это время года. Окруженный кольцом гор, Калатар был защищен от ярости штормов, е. какой бы стороны они ни приходили.

Я по-прежнему оставался один. Наш путь пролегал через скопление островов Илахи, и галеон лавировал, поворачивая к порту. Мы держали курс на столицу Калатара. Где-то там находилась Равенна, если ее не спрятали ее верноподданные. Но я сомневался в этом. Я не мог представить, чтобы Равенна позволила заточить себя в горах, пока другие делают всю работу.

Горы. Я посмотрел за корму, на запад, но там были только вода и тучи. Слишком далеко, чтобы увидеть исполинские утесы Техамы, которые описывала Равенна. Просто темно-лиловая полоса вдали, где время от времени сверкали молнии.

Ветер теперь стал попутным, и галеон ускорил ход. Прошло немного времени, и вот мы уже проскользнули через внешние проливы островов Илахи, мимо огромных каменных глыб, отвесно встающих из моря. Под пиками некоторых из них притулились городки. Интересно, как до них можно добраться? Казалось, там нет никаких гаваней, и часть этих островов почти со всех сторон имела вертикальные утесы. Очень удобные для обороны, но неудобные для жизни места.

На минуту мне захотелось, чтобы кто-нибудь пришел побыть со мной. Не Мауриз, потому что его я просто не выносил. Но я бы не возражал против Телесты или Палатины. Особенно мне бы хотелось видеть Телесту…


Я слишком мало времени провел в той библиотеке, всего три или четыре дня после того, как Мауриз окончательно потерял самообладание. Еще две недели не будет мант, идущих в Калатар, известил его комендант порта. Ужасный подводный шторм между Илтисом и Фетией сделал путешествие с севера невозможным.

Мауриз не привык к срывам своих планов, как и большинство его компаньонов. Казалось, даже Палатина вернулась к своим фетийским привычкам, ожидая, что все пойдет как по маслу, потому что ей так хочется.

Спасаясь от атмосферы взаимных обвинений, нависшей над консульством Скартариса, я провел большую часть следующих двух дней с Полинскарнами. Там никогда не толпилось много народу, и мне хватило времени, покоя и тишины, чтобы прочесть книгу Салдерис.

Я всегда думал, что у нее странное название для научного труда. «Призраки Рая» – это напоминает балладу или старую фетийскую ораторию. Но когда я стал читать, продираясь через теорию Салдерис, оно перестало казаться таким неуместным. Любой маг, недаром получающий свое жалованье, знает, что атмосфера была загрязнена остаточными чарами Таонетарной магии, используемой к концу Войны. Несмотря на свои победы, таонетарцы слишком растянулись и были вынуждены все больше и больше полагаться на магию, чтобы помочь своим изнуренным войскам.

Но Салдерис – не маг – поняла, что эти остаточные чары являются чем-то большим.

Ее теория была так изящна, что трудно было поверить, что так мало лет ушло у Салдерис на ее разработку и что никто другой и близко не подошел к подобным достижениям. Она писала слишком интересно для ученого, живущего в башне из слоновой кости, каким ее считали, и имелись места, которые явно противоречили этому мнению.

Не говоря уже о том, что Салдерис явно несколько лет проработала полевым океанографом.


В самый первый день уолдсендской экспедиции нас буквально заперло в доме ветром – дуло так, что невозможно было открыть дверь. Все было бы не так плохо, если бы в здании имелась какая-нибудь еда, которой, увы, не было, Уолдсендцы к такому привыкли и запасаются заранее, но мы, группа невежественных чужаков, понятия об этом не имели и поэтому провели несколько неприятных часов, ожидая, чтобы ветер стих. От архипелага, который первые его исследователи назвали «Островами Блаженных», остались мрачные развалины.


Насколько ей было известно, никто никогда не пытался объяснить, почему Уолдсенд был так опустошен, когда точно такие же с виду группы островов, такие как Илтис, остались невредимы. Салдерис выдвинула несколько теорий, сделав примечание, что влияние штормов на жизнь на островах должно рассматриваться так же подробно, как сами шторма, и пошла дальше. Но она оставила в работе свой след, как всегда бывает, когда книгу пишет фетиец. Даже в самом академическом труде у них личность автора всегда проступает.

О Сфере почти не говорилось, если не считать одного упоминания:


Давно подозревалось, что Сфера знает способы предсказывать шторма и как-то предупреждать свои храмы по всей планете, хотя немногим действительно известно, как это делается. Имперская разведка очень помогла мне, поведав (невольно) о сооружении в горах к северо-западу от Монс Ферраниса. О нем мало что известно, поскольку его усиленно охраняют, но, кажется, не все сакри равнодушны к соблазнам, на которые так падки все мы, и в отдельных случаях их можно уговорить развязать язык.

Насколько я могу судить, Сфера имеет доступ к некоего рода летающей обсерватории, или по крайней мере к картинкам с нее, и может получать виды всей планеты сверху, наблюдая, таким образом, шторма в стадии формирования. Научная ценность таких наблюдений неизмерима, но Сфера не интересуется наукой, равно как и строителями этой летающей обсерватории. Последняя существовала еще до штормов, что поднимает другой вопрос: шторма и эта обсерватория как-то связаны? Таонетарцы, несомненно, являлись катализаторами штормов, но была ли их способность осматривать мир сверху неким фактором в первоначальном появлениц штормов? И если вспомнить дату первого зарегистрированного сверхшторма – середина лета 2559 года, – решающим становится вопрос: возможно ли, что таонетарцы использовали эту систему для слежения за развивающимися штормами?


Салдерис не упомянула ни «Историю», ни даже альтернативный отчет о Войне, о которой здесь шла речь. Даже Сфера не отрицала, что шторма ведут свое начало от Таонетарной войны, что они – последствия применения неустановленного оружия. В версии Сферы таонетарцы защищались против незаконной фетий-ской агрессии, но результат был тот же самый.

Поздно вечером я наконец закончил чтение, откинулся на спинку стула и уставился на книгу Салдерис, все еще открытую на последней странице. Все тело у меня одеревенело от сидения в одной и той же позе в течение почти целого дня. Я провел за пределами библиотеки не больше получаса, а в ней не было удобных кресел – по крайней мере удобных для человека, все еще непривыкшего к фетийской мебели.

Это не имело значения. Голова кружилась от беспорядочной массы идей, которые я все еще пытался должным образом осмыслить. У меня просто не было времени, чтобы впитать все теории Салдерис, но я прочел ее слова.

Как оказалось, название книги было совершенно уместным, но я никак не мог смириться с ужасающей концепцией, изложенной на последних нескольких страницах. Только в самом конце книги Салдерис открыла, что именно она подразумевает под «Призраками Рая». Это выглядело почти так, словно она пересекла черту, отделяющую гения, чье вдохновение создало этоттруд, от безумца. Все, что осталось от лучшего мира… Говорила Салдерис то, что я думаю, или это мой усталый ум видел в книге то, чего там нет?

Сейчас я не был способен решить. Было совершенно ясно, что говорит сама книга, и почему она так опасна для Сферы. Но то, что обрисовала Салдерис, было опасно и для меня тоже, и идея о вмешательстве в шторма вдруг перестала казаться такой замечательной. Я имел дело с вещами, далеко выходящими за рамки человеческого опыта. Маги Таонетара, запустившие этот штормовой цикл, использовали человеческую магию в планетарном масштабе. То, что хотел сделать я, было прямо противоположным: использовать планетарную магию на участке слишком малом, чтобы это было безопасно.

– Катан?

Я даже не слышал, как вошла Телеста. Я устало поднял глаза.

– Ты изнурен.

– С чего бы это? – запротестовал я. – Я ничего не делал.

– Умственно изнурен. Ты целый день почти не двигался и прочел всю эту книгу за несколько часов. Мало кому удается одолеть ее быстрее, чем за несколько дней.

– У меня нет столько времени.

– Все равно это удивительно. Подожди, я тебе помогу.

Я закрыл книгу и встал, опираясь на руку Телесты. Голова закружилась, я пошатнулся, но сумел удержать равновесие.

– Спасибо.

За окнами стемнело, и снова шел дождь, хотя в Илтисе этот шторм был не так страшен, как был бы дома.

– Ты всегда интересовался океанографией? – гася изосветильники, спросила Телеста, когда мы уходили из каморки, где я работал, в сравнительный комфорт ее кабинета.

– Только морем, пока мне не исполнилось пятнадцать.

Не единственный мой интерес, отнюдь, но я проводил в море гораздо больше времени, чем любой из моих друзей, нырял, ходил под парусами или просто плавал.

– Я долгое время спрашивала себя, не ошиблись ли мы с тобой, вдруг ты не Тар'конантур. В вашей семье у всех есть какая-нибудь навязчивая идея. Персей был одержим своей музыкой и живописью. Палатина не перестает думать об основании республики с тех пор, как достигла совершеннолетия, а Оросий… – Телеста помолчала, глядя в пустоту. – Оросий все доводит до крайности. До сих пор казалось, что у тебя нет той страсти к чему-нибудь, какая есть у всех остальных в твоей семье. Сегодня я поняла, что твоя страсть была просто скрыта.

– Вы знакомы с Оросием?

Я не смог назвать его своим братом.

– Виделись несколько раз, – ответила Телеста, складывая бумаги у себя на письменном столе. – Несколько лет назад, как раз после его болезни, я работала в Имперском архиве, и Оросий иногда спускался туда. Этот архив – жуткое место, от него бросает в дрожь. По-моему, император считал его своего рода духовным домом. Ни один из его министров никогда туда не входил – боялись заблудиться. Но иногда я встречала Оросия в более отдаленных уголках. Он был… это трудно передать. Нагонял холоду.

Голос Телесты звучал ровно, но мне показалось, что ее тогдашние чувства были немного сильнее простого беспокойства. Телеста на пять или шесть лет старше меня, а Оросию было тринадцать, когда он заболел. Имелось очевидное объяснение тому, как он мог внушить страх женщине на шесть лет старше, но я не думаю, что дело было в этом.

– Не волнуйтесь, – сказал я. Телеста не хотела об этом говорить.

– Я не волнуюсь. Я знаю, Оросий твой брат, Катан, но умри он сейчас, и в Фетии мало нашлось бы людей, кто стал бы по нему горевать. Никто из его родственников точно бы не горевал. Палатина его ненавидит, Аркадий заплясал бы от радости и помчался бы назад, чтобы сделаться императором, а Нептуния и бровью бы не повела.

Нептуния была матерью Палатины, теткой Оросия.

Я поймал себя на том, что не хочу думать об императоре, пока в моей памяти все еще выгравированы слова Салдерис. Я попрощался с Телестой и под проливным дождем пошел обратно в консульство Скартарисов. Голова у меня была забита полосами течений, штормовыми циклами, ураганами, циклами Кориолиса и картинами опустошенных островов Уолдсенда, бесплодных скал, где когда-то зеленели джунгли и плантации. Таков мог быть эффект штормов, примененных не там, где надо, и не так, как надо.

Через два дня Мауриз заплатил капитану-владельцу грузового галеона непомерную сумму, чтобы он отвез нас в Калатар. Капитан отказался брать на борт больше десяти пассажиров, поэтому солдаты, уцелевшие при разрушении «Призрачной Звезды», остались в Илтисе на попечении консула.


Сархаддон и Мидий уже, наверное, прибыли и совершили свой триумфальный вход, подумал я, глядя, как Тандарис, столица Калатара, обретает свои очертания на склоне горбатого холма прямо по курсу. Солнце, должно быть, село, потому что небо было однообразно темно-серым, разрывы между туч исчезли.

Снова шел дождь, и я начинал ощущать последствия долгого пребывания на палубе в мокрой одежде. Я спускался вниз около часа назад, чтобы обсохнуть и переодеться, а теперь стоял на юте, завернувшись в штормовой плащ, и следил за огнями Тандариса, загорающимися в темноте.

– Было бы хорошо увидеть его днем, – сказала Палатина, останавливаясь возле меня. – Думаешь, он всегда такой?

Я пребывал в более общительном настроении, временно утратив свою тягу к одиночеству, и обрадовался ее появлению. Палатина, как и я, куталась в длинный плащ с капюшоном, похожий на сутану жрецов. Разница заключалась в том, что наша одежда была тяжелой и нескладной, тогда как жрецам обычно выдавали более легкую, сшитую специально для них и этого климата.

– Как тут с тропическими болезнями? – поинтересовался я. Калатар казался раем для насекомых-кровопийц.

– Иногда ты бываешь до жути мрачным типом. Ты же фетиец – ты не подцепишь ничего серьезного.

Тема действительно была довольно мрачная, но она тревожила меня. В Цитадели не было комаров и опасных лихорадок, но почти все, кроме Палатины, провели по нескольку дней в постели, проклиная свой приезд на остров, когда подхватывали ту или другую безымянную болезнь. Палатина, конечно, ни разу ничем не заразилась.

– Тебе хорошо говорить. Когда я последний раз был в Фетии?

– Это врожденное, – пояснила моя кузина раздражающе поучительным тоном. – Если бы мы все время заражались всеми этими болезнями, мы бы не выжили.

«Да, – подумал я, – но то Фетия. А здесь другой климат». Я буду не слишком полезен как иерарх, валяясь в бреду от какой-нибудь неприятной болезни из досаждающих этому острову. И в том состоянии невозможно будет сбежать, что беспокоило меня больше, чем мысль о самой болезни.

– Наши послы обычно прекрасно себя здесь чувствуют. – Палатина уловила ход моих мыслей. – Ты тоже будешь здоров.

К счастью, море не было бурным, иначе нам пришлось бы встать на якорь в виду берега и причаливать на рассвете. А так капитан повел свой корабль на внешний рейд Тандариса и подождал, пока подошла портовая галера, скользя по черной воде, чтобы взять нас на буксир. На ее носу и корме горели фонари на огненном дереве. Один из офицеров и несколько солдат поднялись на галеон для проверки.

– Зачем вы пришли? – спросил офицер, одна из группы фигур, сгрудившихся в свете лампы на палубе. Он задавал официальные вопросы. – Здесь небезопасно.

– Нас наняли, – ответил капитан, в его голосе проскользнуло беспокойство. – Фетийские шишки.

– Большие шишки?

– Достаточно большие, я надеюсь. – Это был Мауриз, выходящий на палубу. – Насколько здесь опасно, центурион?

– Новый генерал-инквизитор прибыл пять дней назад с указом от Премьера. Они уже начали арестовывать людей и тащить их в трибуналы. – Офицер слегка повернулся. Его типичное калатарское лицо было неестественно бледным, и он выглядел осунувшимся и усталым. – Скоро они снова будут сжигать людей – еретиков, схваченных по пути сюда. Я обязан спросить, господин, кто вы?

– Мауриз, Верховный комиссар клана Скартарис.

– О, вы у них в немилости. – Офицер уставился на него с ужасом, и я увидел тревогу на лице капитана. – У меня есть приказ сообщить властям Сферы, если вы прибудете.

– Как же они мне надоели! – буркнул Мауриз. – Спасибо, что сказали мне, центурион. Полагаю, фетийский вице-король все еще здесь?

– Да, он здесь.

– А представитель флота?

– Честное слово, не знаю. Нигде в Калатаре нет имперских кораблей.

Мы с Палатиной переглянулись. Почему нет? Император отозвал их, чтобы предоставить Сфере полную свободу действий, или за этим кроется что-то другое?

Но пока мы строили догадки, центурион добавил:

– Сакри постоянно следят за портом, и с ними всегда два-три инквизитора.

Больше он ничего не сказал, как Мауриз на него ни давил. Спор прервали несколько моряков галеона. Они отвели капитана в сторону, подальше от Мауриза и офицера. Нас двоих, стоящих в тени, они не заметили.

– Стоит ли причаливать, капитан? Экипажу не нравится эта история с инквизицией. – Это говорил боцман, невысокий, мощно сложенный человек с бритой головой. Всегда готовый помахать кулаками, как заметил я во время плавания, но не задира. – Дома – другое дело, но здесь к таким делам относятся всерьез.

– Ага, костры, и трибуналы, и всякое такое. – Я не узнал говорящего, но голос звучал нервозно. – Одно дело – Илтис, другое – как здесь.

– И кругом инквизиторы. – Боцман зыркнул по сторонам, будто опасаясь подслушивания. – И если этих фетийцев ждут…

– То есть вы предлагаете уходить, даже не оставаясь здесь на ночевку? – спросил капитан.

Третий человек, возможно, парусный мастер, выразил свое согласие.

– Припасов у нас достаточно. Пресную воду можно набрать в Мефисе. Пассажиры перейдут на буксир, и мы выйдем из Внутреннего моря еще до рассвета.

– Я им предложу, – сказал капитан и вернулся к Мауризу и офицеру. – Центурион, моя команда не сойдет на берег, поэтому не могли бы мы пересадить наших пассажиров и сразу уйти?

– Мы наняли вас, чтобы в Тандарис доставили нас вы, а не калатарские власти.

– Простите, лорд Мауриз, но это частный корабль. Если команде не понравится то, что я делаю, меня могут сместить, и вам от этого лучше не будет. И мы возьмем с вас плату не полностью.

Мауриз взглянул на троих моряков-зачинщиков, потом снова на капитана. Стояла тишина, если не считать непрерывного шума дождя и воды, капающей на палубы. Один из калатарцев играл с рукояткой ножа.

– Хорошо, – нехотя уступил Мауриз. – Я вычту одну пятую из того, что я согласился заплатить, потому что вы не доставили нас в Тандарис. Возвращайтесь домой и потратьте эти деньги в Илтисе, где все инквизиторы – образцы добродетели.

Капитан хотел было заспорить, но боцман покачал головой. Через несколько минут после того, как центурион поднялся на борт со своими новостями, команда торгового корабля, готовая храбро сражаться с ужасными условиями зимы, превратилась в испуганных кроликов. И это они еще ни одного инквизитора не видели.

С очень хорошо знакомым чувством в животе я спустился в каюту за своей сумкой. Мы еще не ступили на Калатар, а тень Сферы снова накрыла нас.

Команда галеона молча смотрела, как Мауриз вручил капитану урезанную плату и вслед за своим багажом спустился с борта качающегося галеона в портовый буксир. Один за другим мы последовали за Скартарисом, занимая почти все свободное пространство буксира. Он казался опасно перегруженным, но никто из смуглых калатарских гребцов не роптал, когда галера отошла от борта галеона и направилась к внутренней гавани.

Пелена дождя скоро превратила галеон в большую, неясную тень, крики капитана и скрип мачт стали едва различимы в шуме воды. Затем остались видны только фонари. Медленно повернувшись кругом, корабль исчез в ночи.

– Центурион, ваш приказ включает что-нибудь еще, кроме сообщения властям Сферы? – сухо спросил Мауриз. Он стоял ровно, несмотря на качку.

– Нет, но мне придется вас задержать, – ответил офицер.

– У вас нет таких полномочий. Пошлите гонца, если хотите, но ваш приказ – не ордер на мой арест.

– Все изменилось, комиссар. Весь Калатар теперь под правлением Сферы. Мы должны делать то, что требуют инквизиторы, иначе нас самих обвинят в ереси.

– Значит, Сфера стоит выше закона и императора?

– Зависит от того, что вы имеете в виду под законом, господин, но в действительности, да. Власть в Калатаре – Сфера, а не Фетия. Мы не защищены светским законом.

– Вот и до этого, наконец, дошло, – печально заметила Телеста. – Сфера больше не утруждает себя признанием никакого закона, кроме своего собственного.

– Чей еще закон есть в Калатаре? – возразил центурион. – Императору все равно, фараона нет. Поживи вы здесь, вы бы поняли, что тут творится. Но вы горазды только наблюдать из своих воздушных замков в Фетии и требовать, чтобы нам дали права, когда это вас устраивает.

– Права не ДАЮТ. Права ИМЕЮТ. Включая право на закон, которое Сфера так беспечно игнорирует. – Как это часто бывало, в тоне Мауриза сквозило презрение. – И император довольно скоро позаботится о Калатаре, потому что если он этого не сделает, то может потерять свой трон.

Я подумал, не становится ли Мауриз чересчур самонадеянным? Но офицер принял это за пустую болтовню фетийского дворянина и не потрудился отвечать.

Теперь нас со всех сторон окружали корабли, в основном калатарские суда с косыми парусами, низкобортные и узкие, предназначенные для быстрого перехода через сравнительно спокойное Внутреннее море. Но множество мест у причалов пустовало, и попадалось очень мало более крупных кораблей, апелагских галеонов. Был один, стоящий на якоре дальше в море. Его кормовые иллюминаторы ярко светились, и внутри двигались люди. Но он казался исключением. Возможно, это был сторожевой корабль Сферы. Или он принадлежал кому-то, кто сотрудничал с ней, как лорд Форит в Танете.

Танет. Интересно, как дела у Гамилькара? Удалась ли его попытка свергнуть лорда Форита в том солнечном городе на другой стороне мира, где Сфера – это религия, а не правительство? Вероятно, Гамилькар еще не ждет от нас известий, и я подумал, что он вряд ли их получит. Мы обещали прозондировать для него почву у диссидентов, но это было давно, с Равенной в роли проводника и до прибытия инквизиции. А Илессель, уехавшая с Гамилькаром, чтобы увидеть, на что похожа жизнь в Танете, свободном от любого вмешательства Сферы, – она наслаждается жизнью?

Я все еще думал о них, когда буксир остановился у стенки причала рядом с конторой коменданта порта. Центурион и двое его людей высадились и жестами велели Мауризу и всем нам следовать за ними.

Впервые в жизни я ступил на Калатар – под проливным дождем зимнего вечера на мокрые камни пустого, темного причала. Земля под ногами ощущалась той же самой, но все почему-то было другим. Как бы ни сложились обстоятельства, я наконец-то был в Калатаре.

Часть третья

ПЕПЕЛ РАЯ

Глава 17

Фонари из огненного дерева горели у ворот дворца вице-короля, призрачно светясь сквозь проливной дождь. Вставленные в ниши монолитных воротных столбов, по три с каждой стороны, они придавали всей сцене нереальность, превращая ее в пейзаж из какого-то древнего прошлого. По обе стороны ворот высокие стены уходили в темноту, их огромные камни были окрашены в тускло-красный цвет, который казался почти черным. Цвет Таонетара.

Но последний осколок Таонетарной империи лежал за много миль отсюда, окутанный тучами, а мы стояли на залитой дождем улице в Калатаре, зимней ночью. Маленькая группа людей, съежившихся под плащами, не имеющих ни того великолепия, ни силы, которыми они обладали в Рал Тамаре всего несколько недель назад.

Маленькая дверь распахнулась, и вышел другой калатарский офицер, закутанный в черный плащ.

– В чем дело, центурион? – резко спросил он нашего провожатого, явно недовольный, что его беспокоят. Как и следовало ожидать, центуриону не дали ответить.

– Я Мауриз, Верховный комиссар клана Скартарис, и как фетийский чиновник я прошу немедленной аудиенции у вице-короля.

Я не знал, кто здешний вице-король. Их было трое, и, насколько я помню, никто из них не был фетийцем, но загадочные слова центуриона, сказанные раньше, о слабости фетийской власти в Калатаре тревожили меня.

Внимательно изучив Мауриза, офицер кивнул.

– С вами хочет говорить инквизиция, но это не моя проблема. Входите. Вы тоже, центурион.

Один за другим мы шагнули через маленькую дверь в узкую сторожку, в первый раз за эту бесконечную ночь выйдя из-под дождя. За сторожкой еще несколько отдельных факелов освещали мрачный двор с пальмами и безмолвным фонтаном. Вокруг двора тянулась освещенная колоннада, сухая и гостеприимная.

Было почти неизбежно, что после высадки мы оказались здесь, так как сопротивление центуриона было быстро сломлено раздражительностью Мауриза и угрозами так или иначе вызвать вице-короля, если его, Верховного комиссара, немедленно не отведут во дворец. После того как мы четверть часа брели вверх по холму от гавани, и земля под ногами качалась словно палуба корабля, я был благодарен за сравнительное тепло и крышу, защищавшую от дождя. Меня все еще слегка покачивало, но это было уже не страшно.

Когда дверь за охранниками центуриона закрылась, дежурный офицер подозвал своего заместителя. Они шепотом поговорили под неумолчный шум дождя, и заместитель побежал в колоннаду. Промелькнув тенью на фоне крашеных стен, он исчез во дворце.

– Кто этот вице-король? – как можно тише спросил я Палатину.

– Понятия не имею, – ответила девушка. – Был один хороший, он правил около десяти лет и немного сдерживал Сферу, но следующий никуда не годился. Я думаю, его выгнали президенты кланов. Не знаю, кто его сменил.

Дежурный офицер снял свой черный плащ, оставшись в простой форме с эмблемой трибуна, и центурион спросил его, что делать дальше. Из караульного помещения появилось еще несколько солдат – выражения их лиц очень отличались от выражений на лицах наших сопровождающих. Я решил, что это фетийско-калатарские войска, защищенные Империей от преследования инквизиции.

Дверь в колоннаде снова открылась, и заместитель дежурного офицера вышел на балкон.

– Вице-король примет вас через несколько минут! – крикнул он во двор. – Поднимайтесь немедленно.

Мы с Палатиной вопросительно переглянулись и пошли из караульного помещения в плавно поднимающуюся колоннаду вслед за трибуном. Свет здесь был теплее, без неземной бледности защищенных факелов снаружи, и внутри колоннада была выкрашена в яркие красные и голубые цвета остального города. На сухом каменном полу за нами оставались лужи, но я был рад вернуться в цивилизацию после целой вечности, проведенной на постоянно сыром галеоне.

– Чувствуешь, пахнет пряностями? – спросила Палатина, когда дверь снова открылась и в галерею потянуло ароматным теплым воздухом. Высыпавшие из двери слуги помогли нам снять промокшие плащи. Я не ощутил большой разницы, потому что и под плащом был изрядно мокрым, но с облегчением избавился от этой тяжести. Судя по пятнам краски на плаще, дождь окончательно смыл мою маскировку. Я очень надеялся, что больше в ней не будет нужды, так как Матифа осталась в Илтисе.

Затем нас провели через широкую дверь в просторный, ярко освещенный холл с мраморным полом.

«К чему эта торжественная встреча?» – спросил я себя, благодарно принимая полотенце, чтобы вытереть лицо. Казалось, переступив порог, мы попали в совершенно иной мир, почти подавляющий из-за внезапности перехода.

У меня закружилась голова, скорее всего от усталости, и я на секунду прижал к ней полотенце. Головокружение прошло так же быстро, как началось, и я огляделся по сторонам. Все, кроме Мауриза, с облегчением переводили дух. Скартарис, естественно, выглядел так, будто ничего другого и не ждал.

Когда слуги удалились, в одном из коридоров, ведущих из холла, появились два человека. Я тупо уставился на них, но в следующую минуту один из них крикнул: «Катан! Палатина!» и бросился вперед, чтобы сдавить меня в медвежьих объятиях. Не успел я оправиться от энтузиазма Лиаса, как Персея обняла меня столь же горячо, но не так травматично. Я был просто ошарашен, увидев моих старых друзей по Цитадели. Как они здесь оказались? Хотя при их связях этого вполне можно было ожидать. Но как чудесно увидеть, наконец, дружеские лица!

– Что вы здесь делаете? – радостно улыбаясь, спросила Персея. – Мы пришли встретить опасного высокопоставленного фетийца от имени вице-короля, а находим здесь вас.

– Вот этот опасный высокопоставленный фетиец, – сказала Палатина, указывая на Мауриза. Тот наблюдал за нами с веселой улыбкой, которую я давно не видел на его лице.

Лиас повернулся к фетийцу.

– Примите мои извинения, лорд Мауриз. Я здесь, чтобы передать приветствия вице-короля.

– Не очень искренние, учитывая неприятности, которые я доставляю.

– Возможно. Но он безусловно вас примет. – У Лиаса и Персеи поверх калатарской одежды были надеты белые мантии вице-королевской службы, и выглядели они оба очень официально.

– Как здорово снова видеть вас, – сказал Лиас, опять поворачиваясь к нам двоим. – Вице-король будет очень рад.

– Почему? – спросила Палатина, но вице-король сам ответил ей, появляясь в арке впереди нас.

Он казался похудевшим, но при виде нас его лицо озарилось, и он с улыбкой зашагал вперед. На нем тоже была форма, ничем, не украшенная, если не считать адмиральских. звезд – апелагских звезд, не кэмбресских. Второй раз за ночь я испытал шок удивления – слишком много для моего усталого ума. Возможно, какая-то из Стихий все-таки охраняла нас, если в конце этого долгого путешествия привела нас к единственному высокопоставленному апелагу, которого мы знали и которому – до некоторой степени – могли доверять.

– Приветствую вас, Мауриз, – проронил вице-король, кивая Верховному комиссару. Напряженность в его голосе исчезла, когда он повернулся к нам. – Катан, Палатина, я рад вас видеть.

– Поздравляю с повышением, – промолвил Мауриз, точно повторяя слова Равенны, сказанные этому человеку, когда я впервые с ним встретился, всего несколько месяцев назад. – Немалый пост – вице-король Калатара.

– И целого моря проблем, – вздохнул Сэганта Кэрао. – Но прошу вас, входите.

Проходя с ним через арку в следующий ярко освещенный коридор, я все никак не мог поверить, что Сэганта – вице-король Калатара. Равенна назвала его истинным политиком, человеком, который знает, когда поменять сторонников, и чье сочувствие к еретикам было расхожим товаром. Погибни мы – а особенно Равенна – в Лепидоре, он никогда не простил бы этого Сфере и остался бы верным попечителем моего города. Но это не изменило бы его политического приспособленчества, и я сомневался, что он когда-нибудь задумался бы о мести.

Но насколько гибка его мораль? Кэмбресс, заведомо светский, был одним из двух смертельных врагов Фетии, а здесь, рядом с нами, шел адмирал и экс-саффет Кэмбресса, служащий фетийским вице-королем в контролируемом Сферой Архипелаге. Потребуется изрядно поднаторевший в казуистике философ, чтобы это оправдать.

По крайней мере мы благополучно прибыли сюда, в Калатар, и во дворце вице-короля мы могли встретить людей куда хуже Сэганты.

Вице-король открыл боковую дверь и пригласил нас в приемную, к счастью, обставленную креслами и диванами, а не тахтами, хотя вся мебель была в калатарском стиле. Это была дипломатическая приемная, явно выбранная специально для Мау-риза. И краска на стенах, несомненно, была настоящим золотом.

– Садитесь, – предложил Сэганта, веля одному из слуг принести напитки. Сам он встал перед одним из окон, разглядывая нашу группу. Мауриз тоже остался стоять.

– Я буду вполне откровенен, комиссар Мауриз, и покончу с этим сейчас же. Затем нам, возможно, удастся прийти к какому-то решению, – заговорил вице-король, не дожидаясь вина. – Ваше прибытие сюда нежелательно, оно подрывает имперскую политику и противоречит желаниям фараона.

– Как я уже сказал, адми… лорд вице-король, – я не знал, умышленная это оговорка или нет, – я фетийский гражданин и чиновник клана Скартарис. Я могу ездить, куда хочу.

– Совершенно верно, но на подготовку восстаний обычно смотрят с неодобрением.

– Вы открыто предполагаете, что я революционер? Мои республиканские взгляды хорошо известны, но только жрец счел бы, что революционер и республиканец – это одно и то же.

– Я не предполагаю, Мауриз. Я знаю, – холодно молвил Сэганта. Я увидел беспокойство в глазах Лиаса и Персеи, которые сидели рядом, наблюдая за нами. Я надеялся, у нас еще будет время пообщаться. Позже, как только представится возможность. Я не желал иметь с этой интригой ничего общего, но понимал, что это пустые надежды.

Что рассказала им Равенна о заговоре фетийцев? Наверняка она была здесь, иначе Сэганта никогда бы не заподозрил, что замышляет Мауриз. На секунду мне захотелось, чтобы она рассказала Сэганте все, чтобы он подавил весь этот план в зародыше. Но теперь идея Скартариса стала для меня ббльшим, чем нежелательное осложнение: это был шанс нанести Сфере и моему брату ответный удар.

– От ваших многочисленных шпионов? – резко спросил Мауриз, очевидно намереваясь блефовать до самого конца. – Вы сами играете в опасную игру, вице-король, и находитесь в гораздо большей опасности нарушить свою верность, чем я.

– Речь не обо мне. Сейчас я – власть на этой земле, и только Рантас и император могут меня сместить. – Сэганта вздохнул, устремляя взгляд на Мауриза. – Возможно, мое положение далеко не прочно, но император – самая меньшая из моих проблем в данный момент. И в моих интересах сохранить все как есть.

– Я далек от того, чтобы комментировать назначение бунтовщика и иноземца вице-королем.

– Как вы любите говорить в Селерианском Эластре, Кэмбресс – это часть Империи, и его используют в целях империи. Как и законы Калатара и Фетии, которые весьма конкретны в том, что касается измены.

– А где доказательства? – спросил Мауриз, кривя губы, и с бокалом вина в руке стал прохаживаться вокруг дивана, на котором я сидел. Я тоже держал бокал, хотя сам не заметил, откуда он взялся, но пить не хотел. Я слишком устал. – Вы обвиняете меня в заговоре против фараона Калатара, но даже будь я калатарцем, основания для такого обвинения все равно были бы довольно шаткими. А в Фетии республиканство не преступление.

– Я целиком согласен с тобой по второму пункту, но есть разница между республиканством и революцией.

– Я снова спрашиваю, где ваши доказательства? Кто вам это сказал?

Мауриз говорил напористо, уставив в вице-короля обвиняющий палец.

– Фараон, – ответил Сэганта после короткой паузы. – Она считает своего информатора надежным, и, как ее регент, я действую от ее имени. Законный правитель Калатара обвиняет тебя в государственной измене и заговоре, Мауриз Скартарис.

– Это все твоя подруга! – налетел на меня Мауриз.

– Не я позволил ей все слушать! – ответил я, вскакивая с дивана. – Равенна никого не предала. Ты не принял никаких мер предосторожности и не потрудился проверить, кто она такая. Я думал, хитрость – вторая натура любого фетийца.

– Ты хочешь сказать, что виноват я? – процедил Мауриз, и его лицо стало напряженным, как всегда бывало, когда он сердился. – Ты с самого начала знал!

– Да, знал, и, конечно, я тебе не сказал. Я гораздо больше уважаю ее, чем когда-нибудь буду уважать тебя. Ты считаешь, что твоя надменность и высокое положение выручат тебя в любых затруднениях? Ни здесь, ни в любом другом месте, которым твой клан не владеет, так не получится.

Мауриз был взбешен, но я не отступал, зная, что здесь все поддерживают меня, а не Скартариса.

– Тише, тише! – сказал Сэганта, вставая между нами с видом истинной власти, совершенно не похожим на силу личности, которую Мауриз использовал, чтобы добиться своего. – Успокойтесь. Мауриз, ты ответишь на мои обвинения.

– Какие обвинения? Простите, я думал, это приемная, не зал суда. Меня обвиняют в заговоре против фараона? – Мауриз повернулся к Сэганте, полностью меня игнорируя. – Вице-король, у вас нет никаких фактов, никаких свидетелей, никаких доказательств, что я замышляю что-нибудь против кого-нибудь. Если мы закончим этот бессмысленный спор и перейдем к чему-то более плодотворному, всем нам будет куда лучше.

Не торопясь садиться, я наблюдал за их противостоянием. Вызов Мауриза повис в воздухе. Он подзадоривал Сэганту обвинить его официально и предъявить Равенну как свидетеля, чтобы ее схватила Сфера.

И Сэганта прекрасно это сознавал. Слова, которые он произнес, были очень тихими и очень взвешенными.

– Я вполне могу передать тебя Сфере, которая будет безмерно рада обсудить с тобой твои действия в Илтисе. Пусть у них не будет законного основания для судебного преследования, но они могут сильно осложнить тебе жизнь. Помни, я в Калатаре – последняя судебная инстанция. Отменить мои решения могут только Ассамблея или император.

Итак, Сэганта знал. Он приглашал Мауриза сыграть козырной картой и использовать меня, чтобы попытаться укрепить свои позиции. Но фетиец был слишком умен.

– Осложнять жизнь умеет не только Сфера. Поэтому, вице-король, я предлагаю перестать угрожать друг другу и поговорить о других вещах.

– Не думаю, что тебе есть чем угрожать, – спокойно возразил Сэганта. – Все козыри у меня в руках. Сфера хочет отомстить за унижение в Илтисе. Я – единственный, кто может защитить вас от инквизиторов. Консулы кланов сами по себе не смогут это сделать. Здесь – не смогут. Мы будем обсуждать то, что я хочу обсуждать.

– И что именно? – спросила Телеста. Она так тихо сидела в сторонке, что мы почти забыли о ее присутствии.

– Цель вашего прибытия, – ответил Сэганта. – Никто не поверит, что такая компания пустилась в коммерческую поездку. Скартарис и Полинскарн вместе? Весьма маловероятно. Я знаю, что вы делаете, кто такие ваши спутники. Я не желаю им никакого зла, и я счастлив называть их своими друзьями. И я не хочу, чтобы как-то пострадали вы или лорд Мауриз.

– Если вы все это знаете, почему обвиняете нас? Вы все еще не представили никаких доказательств, – напомнил Мауриз и, допив свое вино, поставил бокал на стол.

– У меня нет на это времени, – устало промолвил вице-король. – Я встречался с императором всего несколько недель назад. Но здесь полно шпионов, где бы они сейчас ни находились, поэтому я больше ничего не добавлю. У вас нет монополии на разведку. Любой, кто видел императора, увидит сходство между нами.

– И что? – спросил Мауриз, не подтверждая и не отрицая намек вице-короля. – Что с того?

– Это прекратится, – с полной категоричностью заявил Сэганта, и в его голосе ощущалась тяжелая усталость. Эта усталость была и в Лепидоре, понял я вдруг, оглядываясь на прошлое. Усталость, скрытая под маской политика. – Ты хочешь сместить фараона и поставить у власти своего предводителя, который будет служить интересам Фетии. Нет, неправда. Даже не Фетии. Республиканскому движению.

– Если бы такой заговор существовал, он бы вообще не угрожал вашему фараону. Есть законный император и законный иерарх. Иерарх был – и остается – религиозным предводителем.

– Мауриз, довольно, – вмешалась Телеста. – Ты не делаешь чести Фетии. Ты просто роешь себе глубокую яму.

– А какова ваша роль? – повернулся к ней Сэганта, игнорируя разъяренного Мауриза. – Шпион Полинскарна у Скартариса?

Телеста вздернула тонкую бровь.

– В шпионы я не гожусь. Моя роль: я не республиканка, но я не люблю императора и хочу изгнать Сферу из Архипелага, на что у меня есть свои причины. За два года с тех пор, как принцесса достигла совершеннолетия, она так и не смогла появиться перед своим народом. Калатар ничего не делает. Если бы вы делали, мы бы помогли.

На лицах трех апелагов отразилось откровенное презрение.

– Конечно… как вы помогли двадцать четыре года назад, – насмешливо заметил Лиас. – Вы просто избавитесь от своего никчемного императора и поможете нам, когда будете готовы.

– Мой клан послал вам на помощь четыре корабля. Четыре корабля, уничтоженных в гавани из-за предательства апелагского президента. Больше никто не посылал.

– Странная версия истории! – фыркнула Персея.

– Можно подумать, мы никогда ее не слышали.

– Вообще-то это правда. Во время Священного Похода из Фетии пришло подкрепление, хотя я до сих пор не знал, какой клан его отправил, – сообщил Сэганта. – Рал Тамар перешел на другую сторону и уничтожил это подкрепление.

– Апелагское единство снова в действии, – пренебрежительно обронил Мауриз. – А что сделали лично вы? Вы послали за подмогой за пределы Уолдсенда? А может, набрали армию? Насколько я помню, именно тогда вы осознали свое кэмбресское происхождение и надолго уехали.

– Я уехал добиваться помощи, поскольку от вас ее ждать не приходилось, – огрызнулся Сэганта, в первый раз задетый за живое. – Не важно, кто был виноват в последнем Священном Походе. Важно то, что вы пытаетесь заменить фараона иерархом, религиозным лидером, который будет считать нас всего лишь средством для свержения императора.

– Я приехал не для того, чтобы обсуждать детали этого подложного заговора.

– Нет, ты приехал, чтобы его осуществить. Здесь это считается изменой, и я не могу этого позволить.

– Вы неправы, – отрезал Мауриз, направляясь к двери. Прямо перед ней он остановился и повернулся, скрестив руки. – Этот план должен возродить Иерархат, незаконно упраздненный религиозным указом двести лет назад, и заставить Оросия отречься от власти в пользу Ассамблеи. Что неизбежно повлечет за собой изгнание клерикальной падали, которая слишком долго наводняет эти острова. В отношении религии фараон подчиняется иерарху, но иерарх не имеет никакой светской власти. Возможно, это измена, но только против императора.

– Пока не зайдет речь о том, кто возглавит это священное восстание, – едко возразил Сэганта. – Уверен, что в вашем маленьком фетийском заговоре найдется место для апелагов. А что станет с вашим главой после переворота? Вряд ли ты убедил, иерарха, что его служба продлится хоть на секунду дольше, чем будет абсолютно необходимо. Чтобы он отрекся от власти, как же. Ты хочешь положить конец императорской династии, самой идее императора, но прежде чем это случится, три человека должны будут умереть. Император, иерарх и их кузен Аркадий. Потому что, если они не умрут, Мауриз, ты никогда не будешь в безопасности.

– Мы не убийцы, Сэганта! – вспылила Палатина, почти выскакивая из своего кресла, в котором молча сидела, кипя от ярости. – Вы принимаете нас за глупцов? Фетия могла бы стерпеть смерть Оросия, но не более. Нам нужен иерарх! Нам нужен Аркадий! Вы правда думаете, что Фетийская республика устроила бы Сферу? Жрецы могут контролировать монархов, как вы знаете, но не республики. Вы кэмбрессец, ради Рантаса – вы же сами фактически вышвырнули их!

– Извини, Палатина, но Фетия никогда не заботится ни о чьих интересах, кроме своих собственных.

Это была удивительная жанровая картина, остановленный момент: надменный Мауриз, наблюдающий у двери, в его сверкающих глазах видна расчетливость; Палатина, свирепо взирающая на Сэганту; сам вице-король, стоящий с решительным видом, сжав руки за спиной; Лиас и Персея, напряженно следящие за перепалкой; Телеста, обособленная и бесстрастная в своем углу. Факелы слегка мерцали – признак плохого качества огненного дерева.

Как ни странно, тишину нарушила Телеста:

– А вы и о чужих интересах думаете, так надо полагать? Все наши взгляды относительны, конечно, но мы делаем то, во что верим, потому что мы – фетийцы и хотим помочь Фетии. Мауриз фетиец, Палатина, я… и Катан больше фетиец, чем он думает. Или вы хотите нашей помощи, или вы хотите независимости, но нельзя же критиковать нас за то, что мы изоляционисты и империалисты одновременно.

Сэганта взял со стола полный бокал вина и поднес его к факелу. На противоположную стену упала длинная тень.

– Фетийская империя – это иллюзия. Она кажется гораздо больше, чем есть. Ее тень накрывает весь мир, но это всего лишь тень. – Он снова опустил бокал. – Красивая, как этот бокал, но. хрупкая. – Сэганта стукнул по нему ногтем, и прозвучал тонкий, диссонирующий звук. Секунду я думал, что он сейчас бросит бокал, но этот жест был бы не в его стиле. Он поставил бокал обратно на стол.

– А что осталось от Калатара после двухтысячелетней истории? – все тем же тихим тоном спросила Телеста. – Когда-то у вас была своя империя, в те дни, когда Техама еще что-то значила. Две тысячи лет назад, когда в Фетии еще никто не жил, не было ничего, кроме Техамы и Таонетара. Техамское Содружество, протянувшееся на тысячи миль во все стороны. На тысячи миль от вашего центра, острова Калатар.

То, что сначала казалось просто очередным аргументом в споре, оказалось чем-то большим. Я увидел, что все глаза устремлены на Телесту, а она говорила нам такое, чего я никогда раньше не слышал.

– Мир тогда был пуст. Он и сейчас еще очень пустой за пределами известных нам областей. Есть только бесконечные мили неизведанного океана. Но в те времена Калатар был сердцем империи – Калатар и плато Техама. Поскольку его жители были людьми рифов и океана, внутренние моря считались для них священными. Поэтому они построили здесь города и были правителями всего известного им мира.

Содружество просуществовало почти тысячу лет. Сейчас вряд ли где-нибудь найдутся письменные свидетельства о нем, и из числа входивших в него народов не осталось никого, кроме эксилов. Когда фетийцы прибыли сюда триста лет назад, Калатар был автократией, фараон – богом-королем, и никаких воспоминаний о Содружестве не сохранилось.

И Калатар, и Фетия имели свои эпохи славы. Разница в том, что у нас до сих пор есть империя, мы до сих пор можем служить примером. Сфера чужда нам так же, как вам. Мы – люди моря, не суши. Вся наша жизнь сосредоточена вокруг океана, моря и всего, что в нем есть. И нигде в океане нет ничего, отдаленно похожего на огонь. Так что у нас может быть общего со Сферой?

«А что у нее может быть общего с кем-нибудь?» – спросил я себя. Почему Огонь? На Архипелаге было очевидно, что все зависит от Воды, что все произошло из моря. Если я правильно помнил, нигде на Архипелаге почти нет фермерских угодий, если не считать таковыми фруктовые сады и парки, теснящиеся вокруг городов. Нет ничего, кроме леса, и камня, и песка, на сотнях тысяч островов, уходящих далеко за пределы известного мира. Легко было забыть, что есть место, где Архипелаг кончается и начинается неизвестный мир.

Я совсем не о том пытался размышлять, но от усталости мои мысли разбредались в разные стороны, и я все еще стоял.

– Надеюсь, вы говорите не то, о чем я подумал, – мрачно промолвил Лиас.

– Я говорю, что оба наших народа должны спасать себя, – закончила Телеста, – но Фетия может повести за собой остальной мир. Архипелаг последует за фараоном, но он последует и за нами. И у нас есть ресурсы, деньги и корабли, чтобы это стало возможным. У вас их нет. Все просто.

– Какой удобный довод для строительства империи! – сердито заговорила Персея. – Разве у Этия было что-нибудь из всего этого, когда он нанес поражение Таонетару? Все ваше богатство, ваши ресурсы – на что вы их тратите? На то, чтобы президент Декарис и император могли содержать свои гаремы. Вы не лучше хэйлеттитов. Сделайте Фетию снова сильной, и мир будет вас уважать, но до тех пор мы будем относиться к Империи с тем презрением, какого она заслуживает. Я служу фараону, ее вице-королю и никому другому.

Лиас одобрительно кивнул, а Сэганта слегка поморщился. Сам не знаю, когда я начал замечать эти крохотные признаки эмоций. Вице-король не хотел, чтобы Персея и Лиас вступали в разговор. Но то, что они сказали, было слишком близко к избранной им линии, чтобы Сэганта не согласился.

– Спасибо за поддержку, Персея, – натянуто поблагодарил вице-король. – Некоторые из вас очень устали. Я предлагаю прерваться на ночь. Вам предоставлены комнаты, а утром мы продолжим нашу дискуссию. Пожалуйста, не пытайтесь покинуть дворец – моим людям приказано следить, чтобы вы оставались внутри. – Сэганта позвонил в колокольчик, скромно висящий на стене, и дверь открылась.

– Лиас и Персея, покажите моим гостям их спальни и обеспечьте их всем необходимым.

Мы гуськом вышли из приемной, а он остался стоять перед окном, провожая нас озабоченным взглядом. Это был настоящий Сэганта Кэрао, не тот человек, которого мы знали в Лепидоре.

В коридоре Лиас и Персея зашагали рядом со мной и Пала-тиной, старательно не замечая двух фетийцев. Казалось, что им чужда дипломатическая тонкость, и я удивился, почему Сэганта нанял их в помощники.

– Мне так жаль, что вам пришлось выдержать этот разговор, – сказала Персея, заметно расслабляясь. – У вас обоих измученный вид.

– С чего им быть бодрыми? – хмыкнул Лиас. Теперь, когда здоровяк улыбался, он показался мне более знакомым. Но в его улыбке было меньше той открытости, которая всегда его отличала. Они оба неуловимо изменились, и я не был уверен, к лучшему ли. – Помните, мы целую ночь пробирались ощупью по джунглям? На заре все походили на живых мертвецов, вытащенных из недр земли.

– Некоторые и без того походят на земные элементали, – парировала Персея, пристально разглядывая Лиаса.

– А некоторые умеют изнурять других, не приближаясь к джунглям, – ответил здоровяк, и в эту минуту он стал очень похож на прежнего Лиаса. Но их болтовня была слегка натянутой, лишенной былой легкости.


Примерно через полчаса, съев быстро приготовленный ужин и смыв с себя соль, я сел за маленький письменный стол у себя в комнате. Ложиться спать не хотелось из-за неясной мысли, мелькавшей на краю моего сознания после импровизированного урока истории Телесты. Моя спальня не отличалась роскошью. Стены были выкрашены в огненный рыжевато-красный цвет, а на плиточном полулежали желтые ковры. Но она была лучше всех комнат и гостиничных номеров, в которых я останавливался с тех пор, как уехал из дома. Разве что в Илтисе у меня было вполне удовлетворительное жилье – но я не хотел вспоминать Илтис.

Я не удивился, когда спустя несколько минут в мою дверь постучала Персея. Она уже сняла официальную белую мантию и осталась в простой зеленой тунике.

– Привет. – Я слабо улыбнулся, встал и предложил девушке кресло.

– Я весь день просидела в креслах, поэтому воспользуюсь кроватью – если не возражаешь?

– Тебе не нужно спрашивать.

– Ты, как всегда, вежлив. – Персея помолчала. – Я сожалею о своей вспышке там, в приемной, но я сказала, что думаю. Если я правильно поняла, ты не хочешь иметь ничего общего с их заговором? На самом деле ты ни в чем не уверен.

Я не думал, что меня так легко раскусить. Впрочем, мы хорошо знали друг друга – когда-то мы даже были любовниками. Осталось только понять, с какой целью она пришла. Каков ее политический интерес, ведь он, кажется, есть у всех?

– Да, не уверен, – признался я, снова садясь.

– Не беспокойся, я пришла не уговаривать тебя примкнуть к моей партии. У меня нет партии, но мне не нравится Мауриз. Телеста, кстати, тоже. Она кажется безобидной, но это не так.

– Я бы не назвал ее безобидной, но…

– Телеста историк, и хороший историк, нам следует это уважать. Но она использует свои знания на пользу собственного дела, приводит исторические факты, чтобы подкрепить свои доводы. Она делает это так хорошо, что ты не замечаешь, как это происходит.

– Я думал, у тебя нет своего интереса.

– У меня нет. Кажется, Телеста придерживается более умеренных взглядов, чем Мауриз, и поэтому должна быть более нейтральной. Я не говорю, что это не так, просто она не столь беспристрастна, как утверждает.

– А ты?

– Прежде всего, Катан, я твой друг. Я не участвую ни в каких заговорах. Я вижу, что тебе плохо.

Прежде чем ответить, я помолчал – чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы обнаружить свои колебания.

– Ты хочешь быть иерархом? – прямо спросила Персея. – Скажи мне прямо.

То хрупкое обязательство, что я принял на себя в Илтисе, дрогнуло и распалось на части. Я забился в кресло, вновь стыдясь своей слабости. С самого Рал Тамара мной помыкают. Я слишком нерешителен, чтобы чего-нибудь достичь, чтобы встать на ту или другую сторону. Я презирал себя за это, но, кажется, был не способен что-либо изменить.

– Нет. – Я заставил себя поднять глаза и четко произнес: – Совсем не хочу.

– Почему?

– Что значит почему?

– Почему не хочешь? Расскажи мне. Почему ты предпочел бы остаться безвестным эсграфом и магом, нежели быть иерархом Фетийской Империи?

– Зачем мне быть иерархом, Персея? Я не религиозный предводитель. Я вообще никакой не предводитель. Как я могу кого-то убедить, в том, во что сам не верю? Чем я заслужил такую честь – только своим происхождением?

– Разве Лечеззар сколько-нибудь лучше тебя?

– Я не религиозный предводитель! – повторил я, раздосадованный, что Персея этого не понимает. – Я не мессия и не буду мессией. Я родился в семье, где каждый со странностями, но очень далеко от нее ушел. Меня воспитали не как Тар'конантура, и я не собираюсь им становиться.

Пока я говорил, Персея не сводила с меня своих спокойных зеленых глаз. В них отражались печаль и сочувствие.

– Катан, ты действительно готов всю жизнь служить океанографом? Проводить эксперименты, путешествовать по побережью, спорить с коллегами, сочинять бюджетные заявки? Это та жизнь, которую ты хочешь вести?

– Да, да, – свирепо отрезал я. – И можешь сколько угодно подчеркивать отрицательные стороны. Разве все должно сводиться к политике?

– И ты сможешь спокойно сидеть и наблюдать за событиями, за возвышением или падением Сферы? Видеть еще один Священный Поход на Архипелаг, нашествие инквизиторов? Быть далеким зрителем, когда Оросий пошлет на Архипелаг свой флот и начнет войну? Скорбеть на похоронах очередного республиканского лидера, убитого людьми императора в зале заседания Ассамблеи? А что будет, когда ты услышишь о смерти последнего фараона Калатара?

– Неужто каждый должен заниматься политикой?

– На Архипелаге каждый вынужден ею заниматься. Но не все имеют твои таланты, как бы они тебе ни достались. Я не получаю удовольствия, говоря о людях правду, как сегодня. Особенно о фетийцах. Им нужна реставрация, возрождение. Нам нужно освобождение. Тебе незачем делать это в одиночку, да ты и не сможешь. Но ты – тот, кто ты есть, и поэтому ты способен помочь.

Персея была очень рациональна и уравновешенна. Ее продуманная аргументация явилась полной противоположностью разносу, который устроила бы мне Равенна и который был мне необходим, чтобы я перестал себя жалеть. Но Равенна меня бросила. Она недостаточно мне доверяла, чтобы взять с собой, когда я с радостью уехал бы.

– Помочь, соглашаясь с планом Мауриза и Телесты? Если они победят, моя жизнь превратится в череду пустых церемоний и ритуалов, а я – в подпорку для их республики.

– Помочь, делая то, зачем ты сюда приехал, – прямо сказала Персея. – У тебя есть своя идея, свой план, ничего общего не имеющий с Мауризом, или Телестой, или Сэгантой, или кем-то еще. Равенна не сможет одна найти «Эон», а Палатина слишком занята своей республикой. – Снова став серьезной, Персея продолжила: – Лиас тебе поможет, и мы найдем других людей, кому можно доверять и кто мог бы что-то знать. Океанографов, моряков, еще кого-нибудь полезного.

– Найти «Эон»? – тупо переспросил я. Должно быть, Лиас ей рассказал. Я писал ему об этом корабле.

– Да. «Эон» даст тебе независимость. Возможно, его будет трудно использовать и еще труднее найти, но командующий таким кораблем никогда не станет марионеткой.

Эти слова прозвучали просто, и хотелось схватиться за них, как за спасательный круг. Но представив себе, что я нашел «Эон», я словно наяву увидел, как набрасываются на него по-волчьи со всех сторон все, кто в нем заинтересован, прорываясь через мою слабость и нерешительность. «Эон» только поднимет ставки в игре.

– Нет, не поднимет, – возразила Персея, когда я это сказал. – Не будь ты таким пессимистом! Этот корабль символизирует все, что ты любишь, и он ни к чему тебя не обяжет. В данный момент у тебя нет шанса отстоять свои права, потому что ты все время находишься в чьей-то власти. Но против «Эона» ни Мауриз, ни Телеста ничего сделать не смогут. И не говори, что они его захватят – этого не будет. Пожалуйста, Катан, возобнови свои поиски. Ты все равно собирался ими заняться, так сделай это для себя, для всех нас… – Персея умолкла, придя в отчаяние от выражения моего лица. – Прости, если я тоже говорю как политик, но…

– Нет, не говоришь, – ответил я, выпрямляясь. Я думал о тех донельзя кратких описаниях корабля, сокровища в океане. – Я постараюсь.

И с этими словами, мне хотелось верить, я преодолел еще один барьер: в первый раз за много месяцев сам принял решение. Только время покажет, хватит ли мне воли, чтобы следовать ему, но по крайней мере я попытаюсь.

– И все, каждый житель Лепидора и Цитадели поможет тебе, насколько это в наших силах. Не Сэганта, пока нет – тебе решать, скажешь ты ему или не скажешь. – Персея встала с кровати, когда я встал, и вопросительно посмотрела на меня.

– Ты не могла бы остаться? – попросил я, больше не заботясь, правильно это или нет.

– Конечно.

Персея улыбнулась мне той несимметричной улыбкой, которую я так хорошо знал, сбросила сандалии и пошла гасить факел.

Глава 18

На следующее утро Сэганты не было. Его вызвали из-за беспорядков в горах, сказал Лиас, но все мы знали истинную причину. Вице-король хотел, чтобы Мауриз потомился несколько дней, вынужденный ждать, когда Сэганта даст ему еще одну аудиенцию в более удобное для себя время.

– Как Мауриз это воспринял? – спросила Палатина.

Мы завтракали вчетвером в маленькой, похожей на улей комнате в гостевом крыле. Персея оказала нам услугу, ясно дав понять другим фетийцам, что это – встреча друзей, а не собрание, и они не приглашены.

– На удивление хорошо, как мне показалось, – ответил Лиас, расправляясь с гигантской дыней. – Не знаете, у него есть другие планы?

– Вероятно, Мауриз этого ждал. Это дает ему время подумать.

– Прости меня, Палатина, но раньше я не понимала, что фетийцы до такой степени высокомерны, – хмурясь, сказала Персея. – Скартарис – это что-то невероятное. Телеста тоже не подарок, но Мауриз, похоже, считает, что все остальные – чернь.

– Что ты хочешь от клана Скартарисов? Но Мауриз не так плох, когда узнаешь его поближе.

– Для тебя, ведь ты фетийка. Чванливый дурак. – Персея и ночью, когда мы разговаривали, сердилась из-за высокомерия Мауриза, и мне не хотелось его защищать.

– Есть у него такой недостаток, – согласилась Палатина. – И сейчас он не в ударе. Все опять не ладится, а Мауриз к этому не привык.

– Не повезло ему, – коротко изрек Лиас. – Лишь бы он не стал беситься, пока вице-король в отъезде.

Я слушал, ничего не говоря. После недель, прожитых на скудных припасах галеона, я наслаждался возможностью снова есть свежую пищу. Особенно вкусен был хлеб, принесенный с кухни Персеей.

– Сэганта большую часть времени проводит здесь?

– Он стал вице-королем уже после нашего возвращения. На самом деле выбранный им предлог вполне законен – до сих пор Сэганта не мог оставить город. Слишком много проблем, а теперь еще приходится иметь дело со Сферой. Чтобы расквартировать сакри, Мидий реквизировал половину зданий Сэганты.

– Да, оставив ему двести человек и одну манту для управления Калатаром, – с отвращением добавила Персея. – Инквизиторы пытались реквизировать все корабли, но мы отстояли «Изумруд». Даже если они ухитрятся его забрать, «Изумруд» им не сохранить.

Лиас внимательно посмотрел на нее через стол.

– Почему? Что вы с ним сделали?

– Не скажу, нас могут подслушивать. Даже если они узнают, им это не поможет.

– Твои друзья пытаются втянуть нас в еще большие неприятности?

– Нет, мы пытаемся сохранить баланс. Сэганте не нужно ничего знать, и пока «Изумруд» наш, никаких проблем не будет.

– Осторожнее, Персея, иначе в ближайшие дни ты зайдешь слишком далеко.

– То, что мы делаем, – не преступление.

Я переводил взгляд с Лиаса на Персею, обеспокоенный их перепалкой. Даже внутри дворца, между этими двумя друзьями существуют разногласия? Если так, то Сэганта ничем не управляет.

– Ты видела, что Сфера считает ересью. То же относится и к преступлениям. – Лиас встревожился, я понял это по его лицу. Очевидно, эта тема была яблоком раздора между ними. – Не у всех твоих друзей есть твой здравый смысл.

– С чего, ты стал таким разумным с тех пор, как мы вернулись? – резко спросила Персея. – Ты BGe еще не хочешь объяснить мне, почему ты постоянно соглашаешься с Сэгантой. Он хороший человек, но когда он собирается дать им отпор?

Хотя Сэганта был приятным собеседником, с Персеей было трудно не согласиться. Он потому и возвысился до своей нынешней должности, что никогда не провоцировал сильную вражду. Сэганта предпочитал не ломать старые порядки, и благодаря этой репутации два года назад его избрали кэмбресским саффетом. Еще, быть может, благодаря подкупу: Дальриад, адмирал моего отца в Лепидоре, намекал на это пару раз, и Сэганта, конечно, мог себе позволить время от времени давать взятки. Не то чтобы это было так уж важно, так как кэмбресские выборы часто выигрывались таким способом.

– Когда вы перестанете загонять его в угол, – ответил Лиас. – Чем больше у Сферы проблем, тем больше Мидий будет на него давить.

– Мы не сойдемся с тобой во взглядах, Лиас, – вздохнула Персея. – Давай оставим эту тему. Ты можешь доверять моим людям и всем тем, на кого я имею какое-нибудь влияние. Но у некоторых групп есть друзья в слишком высоких для меня кругах.

Палатина тоже помалкивала, но, похоже, она не ощущала такого беспокойства, как я. Вероятно, моя кузина увидела в этом некую возможность.

– Сэганта знает о существовании этих групп?

– Да, о некоторых. Но он довольно долго здесь не появлялся, чтобы знать все, что происходит, или созвать всех людей, которых он знает. Возможно, положение улучшится, когда сюда прибудут наши союзники.

– Эти «люди» включают кэмбрессцев?

– Фетида упаси! – быстро вставила Персея. – Еще одно море проблем.

– Присутствие нескольких кэмбресских военных кораблей нам бы совсем не повредило, – возразил Лиас. – Кэмбресс не будет стоять в стороне и смотреть, как Сфера прибирает все к рукам…

– А император благодушно позволит кэмбрессцам вмешаться? – перебила Палатина. – Нет-нет, их военное присутствие принесло бы больше вреда, чем пользы. Оросий их ненавидит: если кэмбрессцы придут сюда, он будет в ярости.

– Когда в последний раз ваш никчемный император вообще что-нибудь делал? – в свою очередь, спросила Персея. – Он ни на что не влияет – он слишком боится, что военные просто с ним не будут считаться.

– Это то, что вам говорят? – Казалось, Палатина забыла про завтрак, как и те двое. Я уже закончил, потому что не болтал. – Оросий боится, что с ним не будут считаться?

– Боится, – сказал я, эти слова слетели с языка прежде, чем я успел их остановить. Я не хотел показывать остальным, что знаю больше их в этом вопросе. – Весь мир называет его бумажным императором. Военные его не уважают, поэтому Оросий считает, что ДОЛЖЕН вмешаться лично, иначе его забудут.

– Последний раз, когда я их видела, военные были за него.

– В Рал Тамаре ты доказывала обратное, и то, что я увидел за последние недели, только подтверждает это. Единственный человек, за которым они все последуют, – это Танаис.

– Откуда ты знаешь? – Палатина устремила на меня свой взгляд, более властный и магнетический, чем бывал у Равенны.

– Я слушал твои разговоры с фетийцами. У императора есть агенты, но кроме них, он никому не доверяет.

Это походило на правду, но его страх оказаться забытым я осознал лишь в последние дни. Мысль о близнеце, о человеке, так похожем на него, как я, и претендующем на почти такое же высокое положение, заставила Оросия бояться, что его отодвинут в тень.

– Военным надоело, что их считают слабаками. Они с радостью ухватятся за любую возможность заявить о себе.

– Неужели? – не сдавался я. – Военный флот все еще внушает страх, но адмиралы уже не те, что раньше, и они это знают. Если флот вступит в бой, любая ошибка погубит их репутацию.

– Император не начнет войну, – уверенно заявил Лиас. – Если он пошлет сюда корабли против кэмбрессцев, война окажется неизбежной, а Оросий знает, что может ее проиграть.

– По-моему, вы нас недооцениваете, – сказала Палатина, глядя по очереди на нас троих. – Кэмбресс никогда не победит Фетию. Вы думаете, что мы в упадке, и в этом есть доля правды. Но все моряки завербованы из кланов, и каждый из них лучше любого кэмбрессца. Кэмбресс никогда не выиграет морскую войну на Архипелаге, потому что Кэмбресс – континентальная держава. Все просто. – Она говорила с той полной уверенностью, какой всегда обладала. Уверенностью, которая завоевала ей известность в Цитадели и которую Палатина подкрепляла талантом.

– Но их флот происходит от вашего же военно-морского флота, – довольно слабо возразил Лиас после минутной паузы. – У них те же самые традиции…

– Но они не мы. Кэмбрессцы лишь переняли наш опыт, но этого мало. Они – люди суши, как мы – люди моря.

То же самое Палатина говорила в Лепидоре. Представление, что апелаги – «люди моря», – самое старое из апелагских верований, как заметила однажды Телеста, и именно оно ставит апелагов на особицу от прочих народов. Хотя жителей континентов в три раза больше, чем апелагов, море их не пропускает. Возможно, такое же убеждение питает и высокомерие фетийцев.

Или питало, когда-то. Но все эти тысячи миль между Экваторией и Калатаром не помешали Священному Походу. Имея манты, переплыть море может любой, и не важно, откуда он родом.

Я сказал это и заслужил свирепый взгляд Палатины.

– Пусть они могут переплыть море, но это не значит, что они могут нас победить. – В ее голосе звучало недовольство. Вероятно, кузина ожидала, что я соглашусь с ней хотя бы в этом.

– Палатина, просто задумайся на минуту, – попросил я. – Кэмбресс и Танет все еще расширяются – они все еще движутся вперед. Если бы они не расширялись, мы бы не приехали. Весь Архипелаг, включая Фетию, живет в прошлом, и император это знает. В данный момент его единственный шанс – это поддерживать видимость имперской силы… и не действовать, пока он не будет уверен в победе.

«Пока не получит меня», – мысленно уточнил я.

– Думаешь, Танаис согласился бы с тобой?

– Танаису больше двухсот лет. Он видел Империю, какой она была, и видит, какая она сейчас. Сравнения нет.

– Не втягивай пока кэмбрессцев, Лиас, – вмешалась Персея, прежде чем Палатина успела ответить. – Приведет это к войне или падению Фетии, но вызывать их сюда не будет первой мыслью Сэганты. Он опытнее нас.

«И беспринципнее», – добавил я про себя. Бросит ли Сэган-* та вызов императору, чтобы подорвать к нему доверие? И если да, так ли это будет плохо? Оросию придется действовать, а если кампания провалится, его царствованию придет конец. Республиканцы получат свой шанс осуществить реформу, и мне не придется в этом участвовать.

Мы оставили эту тему и перешли к другим. Заканчивая завтрак, Лиас и Персея рассказали, что им известно об остальных наших друзьях из Цитадели, в основном апелагах. Как они слышали, Микас начал свою обязательную службу в Кэмбресском военном флоте, но они понятия не имели, где он сейчас. О самой Цитадели никаких известий не было – да и с чего им быть? Еще одна группа новичков воспитывалась там сейчас, изучая то, что изучали мы, знакомясь с традициями, чтобы они не забылись. Это был жизненно важный процесс, но в конечном счете бесплодный. Все, что они делали, призвано было сохранить истинное прошлое. Но это не давало ереси никакого развития в настоящем.

После завтрака Лиас и Персея ушли работать, предоставив нас с Палатиной самим себе. Нам не позволялось выходить из дворца, а внутри этих стен особо нечем было заняться.

Я отклонил приглашение Палатины пойти на фехтовальные упражнения с солдатами гарнизона и почти сразу пожалел об этом, как только кузина ушла. Больше идти было действительно некуда – Телеста, вероятно, уже расположилась в библиотеке, а я не имел желания с ней встречаться. Все равно было мало надежды, что здесь найдется ключ к моим поискам. Библиотека фараонов располагалась в Посейдонисе, и во время Похода ее сожгли или разграбили. А то, что хранится здесь, это просто жалкие остатки.

Мои блуждания привели меня в конце концов незадолго до заката в картографическую комнату. У нее общая дверь с библиотекой, как мне объяснили, но она к библиотеке не относится. По крайней мере я мог надеяться, что Телесты там не будет.

К счастью, ее не было, и я вздохнул с облегчением, оглядывая пустую побеленную комнату, сводчатую, как катакомбы, с глубокими шкафами для карт, установленными в стенных нишах.

Она казалась на вид очень старой; из узких щелевидных окон сочился серый процеженный свет. Изостол в центре казался странно неуместным.

Я сказал служителю, что мне сюда нужно ради океанографического исследования, и почти не соврал. Вопрос в том, какая часть этого собрания была на изозаписях и какая – на бумаге. Изозапись все еще оставалась страшно дорогой, учитывая время, которое требуется для картографирования каждой части острова над и под водой. И фактически существовала фетийская монополия на эту технологию.

Мои шаги рождали слабое, глухое эхо – похожее возникает при постукивании по полой каменной стене. И когда я поднял щеколду на картотеке, возник еще один приглушенный, странный резонанс. Казалось, комната впитывает звук.

В картотеке имелись указатели ко всем картам. Я нетерпеливо просмотрел их, надеясь отыскать карту всего Калатара. Их было три, но все номера относились к бумажным картам, ни на одной из которых не будет нужной мне подводной топографии. Изотическая секция оказалась даже меньше, чем я боялся. Она ограничивалась Калатаром, Фетией и несколькими из более крупных островных групп. Бесполезна для поисков «Эона», заключил я, но можно будет взглянуть потом на изо карту Калатара.

Стоя перед перспективой дальнейшей скуки, я решил попробовать кое-что, чем иначе не стал бы себя утруждать. У меня была с собой «История» – Персея сказала, что ее копии здесь довольно распространены, – поэтому я сел с большой картой Архипелага за стол у стены и попытался проследить передвижения «Эона» в последние дни Старой Империи.


Двухчасовые попытки выудить полезные фрагменты из книги, по сути, написанной как драматическое произведение, не принесли ничего, кроме досады. «История» Кэросия заканчивалась за шесть месяцев до узурпации, но десятью годами позже неизвестный хроникер продолжил эту летопись. Он был магом Воды, это несомненно, но не такого уровня, как Кэросий, и его явно более всего интересовал религиозный хаос узурпации. В заключительной части своего труда он писал, что ему выпала участь стать похоронным колоколом старой религии, когда маги из последней крепости бежали на юг в океан. Как я подумал, принимая во внимание упомянутые им имена, чтобы основать Цитадель и ее сестер.

Читать Продолжателя – как окрестил его кто-то с полным отсутствием оригинальности – было невероятно тягостно. Он имел право на горечь: он вел хронику падения известного ему мира, хронику смерти всех своих друзей и прихода к власти человека, которого Продолжатель ненавидел. И он почти наверняка покончил жизнь самоубийством, когда дописал свою повесть.

В итоге после двух часов чтения я мог лишь с уверенностью сказать, что во время убийства Тиберия «Эон» находился в Истариентиане, южнее Селерианского Эластра. Мои записи становились все более и более неразборчивыми, и пару раз я насквозь продавил бумагу. Было омерзительно читать о двуличии Валдура – что он имел и что отбросил, – и мне хотелось сорвать свою злость на ком-нибудь или на чем-нибудь. Гонения, смерти, проскрипции разорвали на части мир, еще оправляющийся от войны, и развязали руки Сфере на Аквасильве. Я никогда бы не поверил, что чтение книги может так меня рассердить, но оно рассердило. Хуже всего было другое: в глубине души я знал, что во мне течет кровь человека, который это совершил. Я был трижды правнуком Валдура.

«Твое семейство уничтожает все, к чему прикасается – даже своих возлюбленных… даже кровь, текущая в ваших венах, заражена. Прогнившие насквозь». Мои мысли вернулись к тому дню, который я предпочел бы забыть, дню, когда началось вторжение в Лепидор, дню ярости Равенны и ее нападкам на Тар'конантуров. Тогда Равенна считала меня одним из них и ничем больше. Меня и Палатину, обоих. И все время в Рал Тамаре и Илтисе Мауриз и Телеста говорили о Тар'конантурах, хотели построить игру на моей принадлежности к ним, а я не отказал им наотрез, как сразу должен был сделать.

Еще одна черная волна отчаяния накатила на меня, и я спрятал голову в ладонях. Вот чего я так и не понял, слишком поглощенный своим страданием. Вот почему Равенна не попросила меня уехать с ней. Не попросила и даже не принудила. Мое поведение лишь подтвердило правоту ее обвинений. Я бы не возражал и против принуждения, но Равенна не могла мне доверять.

– Ты все свое время проводишь в библиотеках, брат? – не скрывая насмешки, поинтересовался кто-то сзади меня. – Возможно, поэтому ты такой маленький и слабый. Но здесь ты ничего не узнаешь. Здесь нет ничего, чего я бы уже не знал, так зачем утруждать себя? Я мог бы поделиться с тобой этим знанием – при должных обстоятельствах.

Я вскочил, намеренно пиная стул назад, на то место, откуда пришел голос, и резко ответил, стараясь подражать его тону:

– А в твоей жизни нет других дел? Какой же ты император? Ты просто жалкое недоразумение. – Почему-то Оросий казался смутным, нереальным, но я продолжал наседать. – Твоя Империя – посмешище, огузок, торчащий посреди океана, а ты даже не поднялся до уровня Валдура. Он разрушил мир, но я не припомню, чтобы ты когда-нибудь что-нибудь сделал.

Я испуганно умолк, увидев, как Оросий шагнул ко мне СКВОЗЬ стул. Я лишь успел заметить гнев на его лице, когда император коснулся меня, и меня словно ударило изоволной.

Последний раз, когда я чувствовал что-то похожее, ощущение было ужасным. В этот раз казалось, будто каждый нерв в моем теле был мгновенно ободран. Я закричал от боли, но вместо крика из горла вырвалось только бульканье. Ноги подкосились, я грохнулся на каменный пол, и все мое тело, соприкасающееся с твердой поверхностью, обожгло болью – болью, которую движение только усиливало. На секунду я подумал, что потеряю сознание, но не потерял, и Оросий меня не отпустил. Должно быть, он просто стоял и смотрел, как я корчусь на полу в агонии, не в силах вздохнуть, а кожа у меня горела как в огне.

Я не отметил момента, когда император наконец-то отпустил меня, потому что все мое тело пульсировало от боли. Я боролся за каждый вдох, стараясь втянуть в легкие достаточно воздуха. В глазах мельтешили цветные и черные пятна, и это мельтешение сбивало с толку наравне с болью.

– Может, мы и братья, но ты мой подданный, а я твой император. Всегда помни это. – Голос Оросия донесся очень издалека. Но боль все не проходила, и я был слишком слаб, чтобы двигаться или отвечать. – Каким бы сильным ты себя ни считал, я превзойду тебя во всем.

Я ухитрился открыть глаза и увидел расплывчатый силуэт. Император стоял в паре футов от меня и бесстрастно за мной наблюдал. «Равенна была права, – пришла ко мне первая отчетливая мысль, – абсолютно права».

– Надеюсь, теперь ты в более сговорчивом настроении, брат, – молвил император, выходя из поля зрения. Я попытался повернуть голову, но мои дряблые мышцы не слушались. – Я имею полное право казнить тебя за государственную измену. Это было бы неудобно, конечно, но советую иметь это в виду.

Я вновь оказался бессилен, хотя на этот раз Оросий действовал не так тонко. Он использовал магию, теперь в этом не было сомнения. Этот прием не сработал бы на не-маге; он вообще не сработал бы ни на ком другом. Только потому, что наша магия одинакова, император мог это делать, эффективно прокачивая свою магию через меня… кто знает, как долго?

– Ты удивляешься, почему я здесь? – Теперь голос Оросия пришел откуда-то с другой стороны комнаты. – Как я смог тебя выследить, когда мой Голос остался на другом конце света?

Я попытался наперекор ему покачать головой, но не был уверен, заметил ли Оросий этот слабый жест.

– Я слежу за тобой от самого Рал Тамара, – заговорил он после паузы. – Я знаю все о жалком маленьком заговоре Мауриза и его попытках использовать в этом заговоре тебя. Наша уважаемая кузина Палатина все еще доставляет неприятности, все еще слишком слепа, чтобы понять свою глупость. Они даже не сумели добраться из Рал Тамара в Илтис, не попав в беду. И маскировка под слугу тебе не помогла. Славная выдумка, хотя она показывает, как мелок на самом деле Мауриз.

Оросий снова вернулся в поле зрения. Мои глаза щипало, и контуры императора – властной фигуры в белом – слегка расплывались. Это была некоего рода проекция, но проекция удивительно плотная, без следа прозрачности. Еще одна вещь, делать которую я не умел. И даже не представлял, с чего следует начинать.

– Тебе не спрятаться от меня, Катан, – продолжал Император. – Никакие интриги мелких людишек вроде Мауриза и Телесты тебе не помогут. Я знаю больше об их планах, чем любой из вас. Кстати, тебе нужно вернуть обратно свои глаза. Эти выглядят безобразно, хотя для тебя такой цвет, вероятно, больше подходит.

– Боишься, что мне удастся тебя затмить? – прохрипел я. Горло от усилия заболело, и стоило мне глубоко вдохнуть, как грудь скрутило спазмом, и по всей спине вновь разлилась боль.

Оросий снисходительно улыбнулся.

– Тебе никогда не затмить меня, брат.

– Тогда зачем беспокоиться? – наконец удалось мне спросить.

– Тебе следовало бы знать. – Он снова отвернулся, обходя меня по кругу. – Это мелкие людишки. Они не понимают, как трудно свергнуть императора. Они думают, что достаточно поднять несколько восстаний, убедить флот дезертировать. Никто из них не видит, что они просто копошатся у ног гигантов. Рейнхард мог бы им сказать. Пусть он был изменником, но он превзошел их всех. Даже свою дочь.

Оросий продолжал расхаживать на краю моего поля зрения, и я напрягал глаза, чтобы следить за ним. Он действительно восхищался убитым отцом Палатины, или это просто была еще одна игра?

– Они думают, что могут использовать тебя как марионетку. Что стоит дать тебе бессмысленный титул, вырытый из книг Телесты, и Фетия падет к их ногам, словно карточный домик.

Подол его белого плаща задел мою ногу.

– Ты хоть подумал о том, как они это сделают? В Ассамблее нет ни одного истинного республиканца. Предводители кланов – это жирные старые философы, нимфоманки и развратники, пустозвоны, которые больше стремятся спорить о поэзии, чем управлять страной. – От презрения в его голосе веяло ледяным бесстрастием.

Я сглотнул слюну, одолевая боль, собрался с мужеством и сказал:

– Ну еще бы, ведь твои собственные достижения так ослепительны. Ты диктуешь политику двум несчастным наложницам, которые должны каждую ночь делить с тобой постель? Управляешь своим гаремом согласно лучшим традициям Капроменеса?

Триста лет назад Капроменес написал ряд блестящих поэм о жизни гарема. Он был старшим евнухом.

Это был сумасбродный выпад и недостойный, но он попал в цель. Оросий резко остановился и снова уставился на меня, холодная ярость проступила на его лице.

– Ты заговорил как один из мелких людишек, брат. Ты слишком мало знаешь о магии, придется объяснить тебе несколько моментов. Прежде всего, когда ты прокачиваешь массу магии, она оставляет после себя остаточный след, который тем дольше не исчезает, чем больше магии ты задействовал.

– Трус!

Это все, что я сумел сказать до того, как Оросий вновь коснулся меня. Ощущение было такое, словно он вогнал кол мне в грудь, и все мое тело задергалось в конвульсиях.

Я потерял сознание раньше, чем император закончил, но только на несколько секунд – слишком короткое время. Было хуже, чем в прошлый раз: меня как будто опалило лучом импульсной пушки. Моя левая рука скрючилась вокруг ножки стула, но где-то в подсознании, несмотря на всю боль, сохранился единственный факт, что мне удалось-таки поддеть Оросия. Но повторить это не удастся.

– Ты скоро увидишь, на что я способен, – заявил он. Казалось, вливание в меня такого большого количества магии через такое расстояние никак на него не повлияло. – Вы все увидите. Эта жалкая земля Калатара, весь остальной Архипелаг. Мы очистим острова от еретиков, республиканцев, продажных дворян, мелких людишек и оставим только тех, кто достоин остаться. Двести лет Империя воздерживалась от действий, оставляя мир в покое. Слабаки вроде нашего отца, неудачники вроде Мауриза и Телесты – их время прошло. Мой флот напомнит миру, какова Фетия на самом деле, и почему они строили города, а мы построили Империю.

Оросий присел возле меня на корточки, его бирюзовые глаза сияли.

– После этого у тебя будет только одно предупреждение, Катан. Ты приедешь в Селерианский Эластр и докажешь мне, что ты мой верный подданный. Не иерарх, не эсграф какого-то там провинциального клана, но подданный Империи. Ты покоришься мне, даже если мне придется тащить тебя через океан в цепях, и нигде в мире ты не спрячешься от меня или моих подручных. И если мои люди найдут тебя здесь, ты пожалеешь об этом.

Император встал, затем снова повернулся ко мне. Легкая улыбка играла на этом таком знакомом лице.

– Да, чуть не забыл. Похоже, тебе задурили голову, брат мой, чтобы ты мечтал найти «Эон» и заявить на него свои права. «Эон» принадлежит мне, и я его найду. У меня здесь есть Имперский архив, рапорты флота, последняя воля и завещание адмирала Сиделиса. Мои люди могут найти «Эон», даже не покидая город, пока ты тащишься через Архипелаг, хватаясь за соломинку. Вспомни «Откровение», Катан.

Сделав несколько шагов, Оросий исчез из виду и ничего больше не говорил. Лежа без сил на полу, я не мог сказать, ушел он или все еще тут, наблюдает за мной и злорадствует.

Я уставился на потолок, разглядывая грубые края кирпичей, не полностью скрытых побелкой, слабые потеки грязи тут и там. Это было удобнее, чем поворачивать голову, потому что любое движение причиняло боль – все еще. Затем светильники погасли, оставляя меня в темноте.

Даже за десять тысяч миль Оросий без всякой борьбы довел меня до беспомощности. Все мои планы, все мои надежды были раскрыты перед ним, как если бы я прокричал их на весь мир. Ничто в строках Продолжателя не могло бы вызвать у меня такого отчаяния, какое я чувствовал сейчас, бессильный перед братом – императором, который казался почти всеведущим.

Оросий говорил о чистке Архипелага, но что он имел в виду? Была это простая бравада, фантазия человека, на деле контролирующего лишь тех, над кем он имеет физическую власть, вроде тех наложниц, которые больше чем за четыре года не смогли родить ему ни одного ребенка? Или на сей раз это действительно что-то значило? Оросий все еще был императором и своим приказом мог отправить в поход легионы и флоты, как пророчила Палатина.

Глава 19

Никто не пришел.

Я лежал на полу картографической комнаты, не в силах пошевелиться. Все тело болело с головы до пят. Вокруг было тихо, только далекие крики чаек доносились снаружи через узкие окна. Потом пошел дождь, и струйки воды побежали по стеклу, сдуваемые ветром, вой которого заглушил даже чаек.

Казалось, боль чем дольше длится, тем становится сильнее, и как только я вновь обрел способность двигаться, мучительная судорога скрутила все мои мышцы. Если Оросий хотел, чтобы я его ненавидел, он своего добился. Он понимал, каково будет действие его магии, и дождался подходящего момента, чтобы спровоцировать меня на нападение.

Но хуже всего было то, что Оросий знал. Какой шанс есть у меня против всех ресурсов императора? Он может обнаружить местонахождение «Эона» – эта информация должна быть где-то в имперском архиве, – и когда Оросий найдет эта судно, он направит весь флот на его защиту. Несомненно, экзарх Фетии – его хозяин из Сферы, дергающий императора за ниточки, – пойдет с ним, держась, как всегда, на шаг сзади, и сумеет убедить Оросия, что этой находкой нужно поделиться.

Когда «Эон» окажется у них, нам не будет никакого смысла продолжать борьбу. Может, «Эон» и не вооружен, но даже думать не хочется, какая мощная технология может находиться у него на борту. Кэросий использовал сам корабль как оружие, а Оросий обладает могуществом, далеко превосходящей силу Кэросия – Небеса только знают, откуда оно взялось. Оросий превратит «Эон» в инструмент террора, в чудовищного искусственного кракена, странствующего по океану как угодно, потому что никто не сможет его остановить. Даже кэмбрессцы.

Если бы мы никогда не думали об «Эоне», император никогда бы не вспомнил о нем, и у нас еще мог оставаться шанс. Но теперь, насколько я мог видеть, все дороги вели к одному – к окончательной победе Сферы. Даже если Оросия убьют, для остального Архипелага будет слишком поздно, и Дом Тар'конантуров закончится вместе с ним.

Хотя вряд ли это будет потерей для мира.

Беспросветная тоска охватила меня, и я бы заплакал, если бы мог. Это было гораздо, гораздо хуже, чем попасть в плен к дикарям в Лепидоре, или даже захват самого Лепидора Этлой. Они были врагами из плоти и крови, но их власть имела предел. В императоре было нечто большее, чем просто плоть и кровь – не могло не быть. Я этого не мог объяснить и даже не хотел знать, лежа здесь на полу, – но ведь и возможности Оросия вышли за пределы объяснимого. Каким бы слабым он ни казался, Оросий правил всей Империей, и он пропустил через меня сырую магию без малейшего ущерба для себя.

Мой собственный брат, истинный отпрыск семьи, в которой я родился. Чем нас можно оправдать? Валдура, со всем чудовищным злом, что он совершил. Ландрессу, его прабабку, которая за десять лет убила троих императоров, своих близких родственников, чтобы самой сесть на трон. Ее сына Валентина, хладнокровно казнившего тысячи таонетарных пленных. О, Рантас, это длилось и длилось! Катилин Безумный, младший сын Валдура, который буйствовал во дворце, пока его дочь, будущая императрица Авентина, не подстроила его гибель. Мой слабый, нерешительный отец Персей II, слишком упрямый, чтобы позволить другим управлять Империей вместо себя, не желавший слышать мольбы Архипелага за месяцы до Священного Похода.

Оставалось лишь одно то поколение, кого еретики ставили в пример. Поколение, проклинаемое остальным миром. Откуда людям знать, что Этий и Кэросий были образцами добродетели, как говорит «История»? Разве такое возможно?

Я не поеду в Селерианский Эдастр. Не поеду, даже если во всем мире будет больше некуда ехать. Мысль о том, чтобы отдать себя во власть Оросия, вызывала и отвращение, и ужас. Но где можно скрыться от него, если император сумел найти меня даже здесь? Я не смогу уйти от своей крови Тар'конантура, если не спрячусь, как делала Равенна, на всю оставшуюся жизнь где-то так далеко, что там это имя ничего не будет значить. А такого места нет. Меня снова охватило отчаяние, и я устало закрыл глаза.

Но все, что я мог видеть мысленным взором, – это «Эон», парящий в черной пустоте, исполинская сущность в кромешном мраке. Именно оттуда пришла ко мне мысль, выброшенная наверх из глубин памяти.

Адмирал Сиделис бежал от императора, от Сферы. Единственное место на Аквасильве, где не будет никакого упоминания о последнем местонахождении «Эона», – это имперский архив. Именно так.

Глаза мои резко открылись, и образ «Эона» исчез. Сиделис отвел бы его куда-то за пределы досягаемости Империи. Туда, где император никогда не смог бы его найти. Я едва заметил, что стал думать об этом корабле, как о живом существе – так, как говорил о нем Оросий. Если бы император мог отыскать «Эон», заглянув в архив, корабль давно был бы найден. Но его не нашли.

Вот уже двести лет по этому вопросу стояла оглушительная тишина: полное и абсолютное отсутствие любой информации об «Эоне». Изучать океаны и сообщать обо всем необычном – это работа гильдии. Наши зонды способны опускаться на шесть миль, но все исследования, проведенные за эти годы и десятилетия, не дали ничего. Так и должно было быть. Эту тайну не может знать никто из живых. «Эон» должен быть спрятан так глубоко, так далеко, чтобы его нельзя было случайно найти.

Оросий не отыщет его, роясь в архивах. Если только Сиделис его не уничтожил – а я не мог представить, чтобы он сотворил такое со своим любимым кораблем, – адмирал ДОЛЖЕН был рассчитывать, что кто-то однажды найдет «Эон». Кто-то, кто не будет под контролем императора. Как Сиделис мог это обеспечить?

Теперь мой ум лихорадочно работал. Отодвинув отчаяние в сторону до поры до времени, я старался не потерять ход мысли. Ничто не отвлекало меня, моему вниманию некуда было блуждать, кроме как обратно в мрачное уныние.

Если император решил искать «Эон», он использует тот же подход, что и я. Обшарит библиотеки, изучит океанографические отчеты, мобилизует легионы архивариусов и летописцев, имеющихся в его распоряжении. Можно было допустить, что во времена Сиделиса Валдур мобилизовал на поиски всю Империю. После встречи с Оросием это стало очевидно. Император полагал, что найдет «Эон», если будет искать долго и достаточно упорно.

Сиделис должен был это знать. В его время уже были океанографы, поэтому он должен был считать, что они будут всегда и что их техника со временем станет лучше. Они могут оказаться под контролем императора, поэтому «Эон» нельзя прятать там, где океанографы могут его обнаружить.

Что тогда остается? Чего хотел Сиделис? Кто должен найти этот корабль? «Эон», такой древний, такой опасный, адмирал просто не мог позволить, чтобы он попал в руки не того человека. Так кого же Сиделис имел в виду?

Не императора, потому что адмирал не хотел, чтобы «Эон» достался Валдуру. Не тех, кто мог бы наткнуться на него случайно. Не тех, кто мог бы использовать его против интересов Империи. Остаются только жители Империи, кому Сиделис мог доверять. Из его собственного времени? Он хотел, чтобы «Эон» нашел кто-то из тех немногих, кому он передал сообщение?

Нет, это чересчур рискованно. Во время узурпации было слишком много неизвестных, слишком многое могло пойти не так. И Сиделис не мог полагаться на надежность тех, кто мог бы владеть этой тайной. Значит, он имел в виду не человека, а должность.

Иерарх. Валдур объявил иерархат распущенным, упраздненным. Иерарх мог быть приверженцем только старых богов, богов, в которых верил Сиделис. Если бы снова появился иерарх, это был бы знак, что Империя вернулась к здравому уму. И конечно, это должен быть иерарх, не просто близнец императора. Но в чем разница?

Я вздохнул и склонил голову набок, внезапно усомнившись: а так ли умна моя блестящая логическая цепь? Невозможно поверить, что я был единственным, кто разгадал эту загадку. Или я ищу надежду там, где никакой надежды не существует? Конечно, нет.

Но что, если корабль находится в таком месте, где бывает только иерарх?

И все мои рассуждения привели меня от места, где его мог найти император, к месту, где я найти не мог. Я знал, что «Эон» имел какое-то отношение к Санкции, городу магов. Возможно ли, что Санкция и была тем местом, куда Сиделис в конце концов привел корабль? Никто не видел Санкцию в течение двухсот лет, она была недоступна для всех.

Я уже достаточно владел своим телом, чтобы перевернуться на живот. Задыхаясь от боли в дюжине новых мест, я стиснул зубы и попытался приподняться, но руки меня не держали. Сколько нужно времени, чтобы кто-нибудь пришел? Меня ведь уже должны хватиться?

Я медленно пополз к ближайшему столу, чтобы воспользоваться им в качестве опоры, но остановился, вспомнив еще кое-что.

Санкция тоже пропала, закрылась, исчезла с лица океана. Продолжатель написал об ее исчезновении, в частности, упомянув, что это Кэросий и его жена Синнира без всякой посторонней помощи спрятали город от Валдура. И сделали они это в третий день узурпации, после убийства Тиберия, но предположительно до того, как Сиделис успел туда добраться.

Итак, Санкция находится так же далеко, как «Эон», и при этом отдельно от него. Куда еще мог направиться иерарх?

На этом мои идеи иссякли. Не было никаких других мест, связанных с иерархом. Его областью было все мистическое, духовное, касающееся вещей, выходящих за рамки опыта смертных. Так было всегда: император владеет телом, иерарх правит разумом – равновесие, не дающее Империи слишком далеко сползти в тиранию или декаданс. Как она сползла без близнецов за прошедшие двести лет. Но как укладывались в эту схему неестественные силы Оросия?

Я подтянулся, стараясь не обращать внимания на вопящие от боли мышцы, и рухнул на стул. Санкция по-прежнему была моим единственным ответом. Иерарх не нуждался в местах иных, чем Санкция. «Эон» появился и исчез в последние несколько лет до узурпации, временный аппарат, поделенный между императором и иерархом. Старая религия не имела ни централизованной структуры, ни общих для всех священных мест, кроме Санкции, посвященных Воде. И хотя я полагал, что мои рассуждения правильны, они завели меня в тупик.


Я все еще сидел в темноте и глядел в пустоту, когда меня нашла Палатина. Я немного пожалел, что это не Персея или Лиас: они хоть и знали меньше, но не стали бы слишком допытываться. Ладно, по крайней мере Палатина поверит в то, что я ей расскажу.

Я инстинктивно закрыл глаза, как только в комнату хлынул свет из-за осторожно открытой двери. Послышалось жужжание – это включились лампы.

– Катан, что… – начала Палатина и умолкла, и я услышал, как она снова закрыла дверь, демонстрируя наличие ума, которого мне всегда не хватало: – Что случилось? Почему здесь все в таком виде?

Раздались шаги: Палатина пересекла комнату и остановилась прямо передо мной. Открывать глаза было еще рано, а ее свирепый взгляд жег даже сквозь закрытые веки. Мне придется дать объяснения – в этот раз я никак не смогу притвориться, будто ничего не случилось. А значит, Мауриз и Телеста начнут задавать вопросы, требуя точно повторить, что сказал император, и будут ругать меня за то, что не рассказал им о первом появлении Оросия.

Я должен молчать о том, что случилось между нами.

– Палатина, – медленно проговорил я. Горло пересохло до ужаса и болело. – Меня все ищут?

– Пока нет. Только я и Персея – Мауриз и Телеста закрылись в своих комнатах и дуются. Никто не видел тебя уже несколько часов, а Персея и Лиас должны присматривать за всеми нами. Ты выглядишь ужасно, и даже кожа побелела. Опять магия?

– Ты можешь помочь мне вернуться к себе в комнату, а остальным сказать, что я болен? Пожалуйста. Я расскажу тебе, что случилось, но…

– Только если ты мне расскажешь. – Зайдя сбоку, девушка коснулась моего рукава и отдернула руку. – Фетида! Что это такое? Тут что, прошла изоволна?

– Хуже, – просипел я. – Мы не могли бы уйти?

Как мы ухитрились добраться до моей комнаты по двум коридорам, не свалившись, я понятия не имею, но мы добрались. Каждый шаг пути был мукой – и для Палатины тоже, так как моя кожа причиняла боль даже тому, кто к ней прикасался. Я четко понимал, как легко было привести меня в такое состояние. Хотя магия не зависима от физического мира, ее использование до сих пор истощало меня. Мне не хватало веса и физической силы, чтобы долго выдерживать суровые испытания, вроде плавания в ледяной реке Лепидора или неукрощенной силы, направленной через меня Оросием.

Мы не встретили никого из знакомых, только нескольких слуг, идущих по своим делам. Палатина сообщила одному, что я угодил под изоволну, и попросила вызвать дворцового целителя.

Целитель пришел, но, к сожалению, мало что смог для меня сделать. Правда, он не заподозрил, что дело было не в избытке изота. Он дал мне очень сильное обезболивающее и оставил у кровати стакан самого мощного снотворного из своих запасов.

– Ну а теперь расскажи, что случилось на самом деле, – садясь на стул у кровати, потребовала Палатина, едва целитель ушел. – Остальные могут верить, что это был изот, но ты говоришь, что это было нечто худшее. Мне нужно знать на тот случай, если это угроза всем нам, еще одна каверза Сферы.

Я покачал головой.

– Не Сферы. Ты помнишь тест на магию в Цитадели?

Палатина кивнула, ожидая продолжения.

– Тот, кто его проводит, берет магию из источника силы, я не могу объяснить как, и пропускает ее через тебя. Если ты не маг, она проходит насквозь и все, но если ты маг, тогда…

– Я знаю, я чувствовала что-то похожее. Здесь было то же самое, только хуже?

Я кивнул.

– Кто?

Я отвернулся, жалея, что не рассказал ей правду еще тогда, в Рал Тамаре, прежде чем все это началось, прежде чем все стало таким трудным.

– Мой брат.

– Что? – резко спросила Палатина, но я снова повернулся к ней, свирепо ее обрывая.

– Ты понятия не имеешь, как далеко он может дотянуться. Это была проекция, его образ. Однако достаточный, чтобы сделать это.

– Выходит, Оросий знает, кто ты такой и что ты здесь. – Кузина помолчала. – Что еще? Есть что-то еще, что ты не хочешь мне рассказать.

Бесполезно было пытаться что-нибудь скрыть от Палатины, и я сдался.

– Я уже встречался с ним однажды, у океанографов в Рал Тамаре.

– Ты уже встречался с ним и ничего нам не сказал? Но почему? Раз Оросий тебя нашел, он от тебя не отстанет. Должно быть, он следил за нами все это время.

Отсутствие упрека на лице Палатины лишь усилило мой стыд. Я не смог посмотреть ей в глаза.

– Он следит, – сказала кузина через минуту. – Он знает все, что мы делаем.

– Конечно, знает, – огрызнулся я в инстинктивной попытке защититься. – Тот Мауризов приспешник – Текла – работает непосредственно на него. Именно так Оросий нашел меня в первый раз.

– Алтана спаси и сохрани нас, Катан! Этот Текла – правая рука императора. Мне следовало уловить связь, но поскольку ты не рассказал мне, мы сунули головы в пасть льва. – Ее жестокая откровенность была лучше притворного сочувствия, но легче от нее не стало. – Есть какая-нибудь причина, почему ты до сих пор ничего не говорил?

Я очень медленно покачал головой, всей душой сожалея, что мне не хватило мужества рассказать ей все в тот первый раз, даже после того, что случилось.

– Оба раза он меня… раздавил, – неубедительно закончил я, не желая использовать более точные слова.

Почему все это путешествие я был таким трусом? Почему не мог решать за себя, позволяя Мауризу и Телесте тащить меня с собой, как они того хотели? Все, что я сделал, было таким жалким, таким слабым. Я был ничем не лучше своего настоящего отца.

– Оросий настолько меня превосходит, что я против него бессилен.

– Катан, – медленно проговорила Палатина, – я думаю, самое малое, что ты мог бы сделать – это рассказать мне, что именно случилось оба раза. Я знаю, тебе больно об этом говорить, но это поможет. Что бы ты ни сделал, я по-прежнему твой друг. И я не собираюсь ничего пересказывать Мауризу, Телесте или кому-нибудь другому.

Итак, запинаясь, я рассказал Палатине все, не избавляя себя ни от каких подробностей, потому что чувствовал себя в долгу перед ней. Кузина мало говорила, и выражение ее лица не изменилось. Это ей следовало стать императором или иерархом, а не Оросию и, уж конечно, не мне.

И когда я закончил, Палатина казалась очень печальной и взяла мою руку, что было ей больнее, чем мне, из-за остаточной магии Оросия, все еще глубоко въевшейся в мое тело.

– Я была не права, что так резко осудила тебя за твое молчание, Катан. Я предположила, что поскольку ты близнец Оросия, его брат, то в его обращении с тобой могло быть какое-то подобие человечности. Мне следовало знать. Оросий – чудовище, с кем бы он ни говорил. И вероятно, чем ближе мы ему, тем сильнее мы страдаем. Вот почему Аркадий живет в Океании: чтобы быть как можно дальше от Фетии.

Другие не поймут. Они не способны понять, потому что они не Тар'конантуры, потому что они видят императора только на расстоянии, – продолжала девушка. – Оросий сделал мне… нечто похожее. Та его проекция… это та же штука, которую он использовал, чтобы заменить меня на моих похоронах, когда все думали, что я убита. На самом деле Оросий меня похитил – может, потому что экзарх ему велел, я не знаю. Он забрал мою одежду и оставил меня в жутко холодной камере на несколько дней. И за все это время он вывел меня оттуда только один раз, чтобы опоить и использовать мою проекцию на похоронах. После чего пришел и сказал, что для мира я мертва и похоронена, а республиканское движение разваливается. Мне кажется, он собирался держать меня там неизвестно сколько, но на следующий день что-то изменилось. Оросий велел меня заковать, потом снова опоил… и больше я ничего не помню, пока не проснулась в крепости Гамилькара.

Я уставился на Палатину, с трудом веря тому, что она говорит. По коже у меня бежали мурашки.

– Я никогда никому не рассказывала и не расскажу, потому что для меня это было так же ужасно, как для тебя.

– Так же ужасно?

Я содрогнулся. Что бы ни сделал император мне, то, что описала Палатина, было в десять раз хуже. Она рассказала мне, хоть я и не спрашивал, тогда как я молчал и подверг всех опасности.

– Оросий никогда не использовал на мне магию, никогда не вмешивался в мой ум. Но мне бы не хватило храбрости упомянуть гарем. Ты легко отделался.

– Значит, это правда?

Палатина вздохнула и откинулась на спинку стула.

– Абсолютно. Оросий отчаянно хочет обеспечить выживание династии. Или кто-то делает наложниц бесплодными, или он сам бесплоден, что меня бы не удивило. Все равно. Остаются вопросы – например, что делать дальше.

– Мы должны рассказать Мауризу и Телесте?

– Мы не можем ничего рассказать, не давая объяснений, а ты этого не хочешь, я знаю. И я бы не хотела. – Она подозрительно оглядела комнату. – Лиас и Персея заверили меня, что никто не подслушивает, и я уже заткнула здесь слуховое отверстие, но уверенности нет. Все-таки это дворец, и Сэганта захочет за нами присматривать. Это наверняка. Почему я раньше об этом не подумала? Теперь уже поздно.

– По-твоему, нас действительно подслушивают?

– Понятия не имею. Надеюсь, что нет. У Сэганты есть чувство чести. Возможно, избирательное чувство, но хорошо хоть какое-то есть.

– А люди императора? Чтобы узнать, где я, Оросий должен иметь здесь агента.

– Я не знаю, как он тебя нашел. – Кузина пожала плечами. – Я знаю, что Оросий не может подслушивать разговоры – однажды мы устроили ловушку, чтобы это выяснить, – поэтому все, что он знает о нас, он узнает от своих агентов. Этого достаточно. Сейчас Оросий загнал нас в угол, и он явно что-то планирует. Похоже, он хочет, чтобы мы чувствовали себя в ловушке. И думали, что он может упреждать любые наши шаги.

– Он может. Да и выбор у нас невелик. – Я слегка изменил положение. Тело будто налилось свинцом. Снадобье целителя подействовало, по крайней мере частично, но до сих пор не было такого положения, в котором я чувствовал бы себя удобно. И под простынями в этой закрытой комнате становилось душно и жарко. – Не могли бы мы… давай я тебе на ухо скажу. – Палатина наклонилась, и я прошептал: – Не могли бы мы уговорить Танаиса низложить его?

– Убедить Танаиса будет сложно, – с сомнением прошептала в ответ кузина, оставаясь близко от меня. Возможно, это попахивало мелодрамой, но я не хотел рисковать. – Маршал – прежде всего монархист, и всегда им был. Он бы не принял республику.

– Есть другие кандидаты.

– Не надо, Катан. Валдур уже сделал это однажды. Я содрогаюсь при мысли о том, что сказал бы Танаис.

– Танаис хранит верность Империи. Он сам говорил, что Оросий не делает чести семье. Неужели он останется верен такому человеку?

Палатина снова впилась в меня своими зелеными глазами, но на этот раз я смог встретить ее взгляд.

– Ты знаешь, кем ты предлагаешь его заменить?

– Я знаю, что есть три человека из этой династии. Ты мне скажи.

– Моя мать его не заменит, я в это не верю, а Аркадий слишком далеко. И не женат.

– Палатина, – тихо сказал я, – Оросий – чудовище. То, что он сделал нам, своим ближайшим родственникам, он может сделать любому – и сделает, если ему дадут такую власть.

– Ты убийственно серьезен? Это не просто сумасбродная идея.

– Ты ожидала чего-то другого? Я боюсь Оросия, боюсь того, что он может сделать с тобой, со мной, с кем угодно. До сегодняшнего дня моя война была не с ним, но теперь все должно измениться. Оросий и Сфера – союзники, я знаю, но не это главное. Чего бы мы здесь ни достигли, это будет ненадолго. Придет император и все сокрушит, не важно, от имени Сферы или от своего. Мы – угроза им обоим, и они поняли это раньше нас.

После моих слов Палатина долго сидела неподвижно, затем пододвинула стул вплотную к кровати.

– Скажи мне, что ты предлагаешь.

Я глубоко вдохнул, сознавая, что скоро мне понадобится выпить снотворное, и рассказал ей, к каким выводам я пришел в темноте картографической комнаты после того, как Оросий бросил меня там, будто пойманное в капкан животное. Рассказал, что император не сможет найти «Эон», а у меня такой шанс есть, если на этот раз удача будет с нами.

– «Эон» поможет подорвать власть Сферы на Архипелаге, потому что защита от штормов, которую дают жрецы, – это их главный рычаг воздействия, – сказал я в заключение. – Кроме того, «Эон» может дать нам безопасное убежище, пока Сфера не начнет Священный Поход. Но если мы хотим пережить его, Фетия должна быть на нашей стороне. Я хочу найти Равенну, убедить ее, что она единственная, кто имеет право на Калатар, заручиться ее поддержкой. Быть может, Равенне удастся вставить последние кусочки этой головоломки.

– А я тем временем прошу Танаиса возглавить военный переворот против императора и возвести меня на престол, – закончила Палатина. – Ты действительно считаешь, что это возможно?

– Разве у нас есть выбор? Если мы и дальше не будем принимать во внимание Фетию, то все кончится тем, что мы построим дома на песке, и рано или поздно нахлынет прилив и их уничтожит. Было бы хорошо, если бы мы могли полагаться на нейтралитет Империи, но вряд ли Оросий на это пойдет. Он вмешается, чтобы восстановить свою репутацию и, если получится, захватить нас в плен.

– Я подумаю, – обещала Палатина после еще одной долгой паузы. – пока ты будешь спать. Мы никому не расскажем, что случилось и что мы планируем. И что бы мы ни сделали, вы с Равенной должны увидеться как можно скорее, пока ты не вырыл между вами еще больше ям. Я была так же виновата, как любой из вас, но нам придется доверять друг другу. Прости, это звучит высокопарно, сама знаю.

Она подала мне снотворное, которое на этот раз имело отвратительный вкус, и подождала, когда я его выпью.

– Если от этого будет толк, то ты недооцениваешь свою роль, – добавила кузина, задержавшись у двери. – Я думаю, с «Эоном» ты будешь равным соперником Оросию. И оказаться там, где император встретит кого-то столь же могущественного, как он сам, особенно если это будешь ты, было бы великой привилегией. Спокойной ночи.

Уходя, Палатина выключила свет, и дверь за ней защелкнулась. Второй раз за день меня оставили в темноте, нб не было никакого сравнения с предыдущим разом. И сейчас я уже наполовину спал.

Несмотря на снотворное, я увидел сон, сон об «Эоне», висящем в тенях, черный корпус на фоне более густой черноты океана, всегда скрытый из виду.

Глава 20

– «Во имя Рантаса его светлость приказывает вам отдать этих беглецов и грешников правосудию, дабы они могли искупить свои грехи против Рантаса и против Сферы, Его слуг на Земле… Они виновны в ереси, богохульстве и отказе признать власть Его святейшества Лечеззара, трижды благословенного Рантасом… Властью, данной всем служителям Сферы по Всемирному Эдикту, и по просьбе домина Абисамара, капитан-инквизитора этой провинции и островов Сианор… В третьем часу после заката солнца, в шестьдесят третий день зимы в год Рантаса 2775». Вот что здесь примерно говорится, хотя вам это уже известно. – Лиас свернул письмо и бросил его перед собой на стол. – Поскольку никто не уполномочен действовать в отсутствие вице-короля, я ничем не могу им помочь.

Трибун стражи, стоящий навытяжку у стены напротив больших окон приемного кабинета Сэганты, заметил:

– К сожалению, они не примут отказа.

– Им придется его принять, во имя Рантаса. – Лиас откинулся на спинку большого кресла, многозначительно глядя на Мауриза и Телесту. – Вы втянули нас в эти неприятности. Не хотите поделиться ценными идеями?

Мауриз не привык, чтобы кто-то разговаривал с ним таким тоном. Тем более что этот кто-то – не фетиец и на несколько лет его моложе.

– Ваш долг – заботиться о нашей безопасности, вот и все.

– Очень ценная мысль. – Лиас постучал костяшками по столу. Он выглядел очень авторитетно, но, в отличие от Персеи или секретаря Сэганты, Лиасу с его представительной внешностью это давалось проще. До сегодняшнего утра я не осознавал, насколько малочислен штат вице-короля. Видимо, несколько служащих уехали в горы или вернулись домой, когда прибыли инквизиторы. – Кажется, для вас «дипломатия» – иностранное слово, хоть вы официально и являетесь чьим-то там посланником. Конечно, мы вас защитим, но если сакри начнут штурмовать дворец, я не гарантирую вашу безопасность. Это все, что я могу сейчас сказать.

– Я хочу иметь возможность в любое время дня связаться с консулом Скартарисов.

– Обратитесь к трибуну. Курьерами распоряжается он.

Мауриз и Телеста круто повернулись и вышли, бросив свирепый взгляд на нас с Палатиной. Я очень мало виделся с ними с тех пор, как мы прибыли. Очевидно, фетийцев возмущало, что у нас в Калатаре больше союзников и сочувствующих, чем у них. Должно быть, они думали, что будут защищать нас, а не наоборот.

Быстро переговорив с Лиасом об отпуске стражников, трибун тоже ушел. Лиас со вздохом облегчения выбрался из-за огромного стола.

– Надо же, как мне повезло. В первый раз Сэганта уехал и оставил меня с этой парочкой. Персея, ты была в городе. Как там обстановка?

– Ничего хорошего. – Девушка встала со стула у стены и оказалась рядом с трибуном. – Инквизиторы схватили не так много людей, поэтому они издали еще один указ. Там говорится, что они откажут в благословении рыболовным флотилиям, если не встретят с их стороны полного сотрудничества. Это «сотрудничество» может означать что угодно.

– Суеверие, – пробормотал Лиас. – Рыбаки не выйдут в море без благословения жреца и его заверения, что им не будут грозить шторма. На самом деле важнее всего второе, но рыбаки – суеверный народ.

– Как будто ты не суеверный, – заметила Персея.

– Но не до такой степени, – зло отрезал Лиас. – Я не верю, что тарабарщина жреца, не имеющего никакого отношения к морю, защитит их и даст им хороший улов. Это просто смешно.

– Ты сам сказал, что важно не это. Они должны консультироваться с океанографами, чтобы узнать, как поведет себя море, и со Сферой, чтобы выяснить насчет погоды. И здесь именно Сфера обладает властью. Это традиция, такая же старая, как Сфера, и ничто, кроме чуда, ее не изменит. – Взглянув на меня, Персея добавила: – Возможно, ты и есть наше чудо.

Это было сказано с такой убийственной серьезностью, что я растерялся. Юмор у Персеи достаточно прямолинеен, и всегда понятно, когда она шутит. В этот раз она не шутила.

– Я рассказала им о твоих вчерашних выводах, до изоволны, – извиняющимся тоном призналась Палатина. – Нам нужна помощь.

Интересно, что еще она им рассказала? Неспроста же Персея выступила с подобным замечанием? Но, похоже, остальные не сочли его нелепым.

– На других островах происходит то же самое?

– Ты знаешь столько же, сколько и мы. Но думаю, что да. Весь Архипелаг работает по одним и тем же общим принципам. За исключением Цитаделей и всех, кто там живет и кто по-прежнему витает в облаках.

– Витают только в Цитадели Ветра, – услужливо указал Лиас, и я не мог не улыбнуться. В последнее время было так мало поводов для шутки.

– Что люди думают об инквизиторах? – чуть погодя спросила Палатина, разрушая краткий миг легкомыслия.

– Их не любят, – ответила Персея. – Людей возмущают их действия, но возражать открыто никто не смеет. Город изменился за последние недели – я достаточно хорошо его знаю, чтобы заметить разницу. Да, и еще одно, мне следовало раньше это упомянуть. Ходит масса слухов. Многие из них о Сфере, о том, что – собирается делать Мидий, но есть куча других, и довольно стойких, утверждающих, что принцесса вернулась. Теперь мы знаем, что она вернулась… – я встретился взглядом с Палатиной в минутной вспышке тревоги, рассеянной следующими словами Персеи, – потому что Равенна ушла, чтобы к ней примкнуть.

– Что говорят эти слухи? – поинтересовался Лиас, резко оживляясь. Маска переутомленного помощника с него слетела.

– Что и следовало ожидать. Фараон снова на острове, она где-то прячется, но собирается вернуться и расправиться со Сферой, и даже что она набирает армию. Я и раньше слышала эти слухи, поэтому пока рано говорить, намеренно их распространяют или нет, но люди хотят им верить. Они хотят думать, что эта девушка, которую они ждали двадцать четыре года, наконец-то собирается занять место своего деда и изгнать Сферу.

– И ты тоже хочешь, – заметила Палатина.

– Это совершенно нелогично, зная, как плохи наши дела, но ты права, я тоже хочу, чтобы это было правдой. Мауриз и Телеста этого не понимают.

– Но ты веришь в самого фараона или просто в кого-то, кто избавит вас от Сферы? Ведь именно этого люди хотят больше всего – увидеть, как Сферу раз и навсегда вышвырнут с островов. Я думаю, ради этого они даже примирились бы со штормами. Здесь они не так сильны, как на континентах, мы вполне могли бы справиться.

– Мы – народ Калатара – могли бы сами вышвырнуть Сферу, теоретически. Но мы – просто неорганизованная толпа. Все здесь выросли на рассказах родителей о том, как великолепен был Оритура, как долгое он держал Сферу в узде, как сопротивлялся ей до самого конца. Наши родители пережили Священный Поход, и это они рассказали нам о его внучке.

– Тебе не выиграть этот спор, Палатина, – заметил я из своего угла. Я был весь разбит, как дряхлый старик, все еще не мог передвигаться без посторонней помощи, но этого мало. Магия Оросия оказалась намного пагубнее, чем я думал, и до сих пор сильно на меня давила. У меня все болело, особенно руки и ноги, и я куда лучше стал понимать Кэросия, атакованного тем же способом в последнем сражении Войны. Его так сильно искалечило, что он и не надеялся когда-нибудь вновь творить магию. Но он все же сотворил ее в последний раз, чтобы спрятать Санкцию от Валдура и вычеркнуть себя из истории. Как он при этом выжил – не понимаю. – Оритура – первый за триста лет фараон из апелагов. И его внучка – тоже апелаг.

– Я понимаю, – согласилась Палатина. – Но если принцесса вернулась, что она собирается делать? Об этом вы подумали? Мидий контролирует гавань, почти все войска, городские стены и маленькие города. Не говоря уже о целой куче магов. У фараона нет никакой военной силы, достойной упоминания. А что будет делать Сэганта?

– Если фараон вернется, Сэганте не придется брать на себя ответственность ни за что, – напомнил я. – Он сохранит свое положение, но больше не будет главным козлом отпущения. Зачем, во имя неба, он вообще принял эту должность? Адмирал должен был знать, что она окажется минным полем.

– Сэганта на минных полях как дома, – ответила Персея. – У него врожденный талант к выживанию.

Если верить Равенне, он просто знает, когда надо переметнуться.


Мидий оставил сакри перед воротами, дабы напоминать нам о своем требовании, но они исчезли через два дня, когда страшный шторм обрушился на город. Тучи нависли такие плотные и темные, что ночь фактически наступила на несколько часов раньше. Некоторое время я наблюдал за стихией из окна своей, комнаты, глядя на темно-серое море и лиловые грозовые тучи, затянувшие все небо до самого горизонта. Единственным просветом были молнии и белые буруны, разбивающиеся о волнолом, но даже они исчезли где-то на закате.

Просто быть внутри шторма – этого мало, чтобы что-нибудь в нем понять. Мои возможности были слишком ограничены, к тому же видимость неуклонно уменьшалась и надвигалась ночь. Ясно, что это был циклонический шторм, движущийся вдоль штормовой полосы, как скользящий узел по тросу. Ветер дул с севера, не вдоль восточно-западной оси самой штормовой полосы.

Но хуже всего то, что мне не с кем было это обсудить. Все океанографы слишком боялись Сферы, а единственный человек, целую жизнь изучавший шторма, был мертв уже – сколько лет? Я понятия не имел, когда умерла Салдерис. После ее изгнания сорок лет назад о ней ничего не было слышно. Даже «Призраки Рая» были мне недоступны. Книга принадлежала Телесте, а я не имел никакого желания говорить с ней или Мауризом. В первый раз за многие недели я почувствовал, что у меня снова появилась цель, я снова знал, куда иду. Разговор с фетийцами только разрушил бы это чувство.

Все равно Телеста не океанограф. Возможно, у нее есть интерес к истории океанографии – я не был в этом уверен, – но она не ученый. Тетрик? Действительно жаль, что он не поехал с нами. Он не был связан никакой верностью, которая встала бы поперек дороги. Впрочем, я бы не хотел втягивать его в эти неприятности.

Если бы Сархаддон был океанографом… Меня охватило глубокое сожаление и печаль. Такой интеллект, такое остроумие, и кем он стал в итоге? Фанатиком и инквизитором.

Других океанографов я не знал, и неудивительно: ведь большую часть жизни я провел в Лепидоре. Несколько случайных знакомых из группы, посетившей однажды Лепидор и Кулу… Кажется, они были из Лиона, что в северном Архипелаге, на той же самой системе течений, что и мой дом. Если я когда-нибудь найду «Эон», мне понадобится помощь. Помощь, чтобы им управлять, помощь, чтобы понять, что говорят мне «небесные глаза», помощь даже в том, чтобы снабжать его продовольствием. Об этом я тоже как-то не подумал. Корабль мог сам производить еду, как ни странно это звучит, но после двух столетий все внутри, вероятно, будет мертво.

Равенна… Равенна была магом, не океанографом, хотя по ее просьбе мастер океанографической станции Лепидора дал ей несколько уроков перед нашим отъездом. Я страшно скучал по Равенне, особенно терзаясь тем, что в последнюю нашу встречу она видела во мне соперника, угрозу ее наследию. Персея и Лиас передавали сообщения через своих знакомых, надеясь, что рано или поздно одно из них дойдет до Равенны – они до сих пор считали ее компаньонкой фараона. А я надеялся, что она не ополчится на меня снова, как это случилось в Лепидоре.

Прямо подо мной на фоне огней вырисовывались силуэты пальм, согнутых ветром почти до земли. Время от времени слышался резкий треск отломанной ветки. С дома напротив упала черепица и вдребезги разбилась о мостовую, а еще через минуту мимо с грохотом пролетел оторванный ставень. Если это был большой шторм, он едва-едва начался. Но ведь не может город всякий раз терпеть подобный урон?

– Сегодня хуже, чем обычно, – сказала Персея, когда поздно вечером я нашел ее за рабочим столом в приемной, где мы утром разговаривали с Лиасом. Занавески были отдернуты, чтобы видеть город, и все лампы были полностью зажжены. – Я отовсюду получаю донесения об ущербе, а до глаза урагана еще далеко.

– У вас есть щит? – Я присел на край стола, грея руки под одной из вычурных настольных ламп. Почему-то этим вечером во дворце было очень холодно.

– Есть, но совсем слабый по вашим меркам. Обычно шторма здесь не такие разрушительные. Щит не поможет, если ураган продлится. – Она нацарапала что-то внизу листка бумаги и отложила его в сторону.

– Должна же быть какая-то польза от всех этих магов Сферы.

– Держи карман шире. Да, они могут остановить шторм, но только если захотят. – Персея поежилась, недовольно оглядываясь. – Здесь прямо мороз. Что там с отоплением?

Я слез со стола и приложил ладонь к полу между двумя ферранскими коврами. Там, под полом, имелось пространство, где собиралось тепло от печи. Но камень, который должен быть слегка теплым на ощупь, был холодным.

– Наверное, огонь погас несколько часов назад, а никто не заметил, – сказала Персея, проверив пол тем же способом.

– Уже за полночь – все давно спят.

– А ты почему не спишь?

– Выспался с тем снотворным. Я еще совсем не устал.

– Мне бы тоже хотелось как следует выспаться. Но если мы ничего не сделаем, весь дворец обледенеет. Пойдем посмотрим на генератор.

Я направился к двери, но Персея позвала меня обратно и отдернула занавеску в углу за столом. За занавеской открывался небольшой проем и тесный коридор. Сбоку уходила вниз узкая спираль каменной лестницы, освещенная болезненно ярким изошаром.

– Ты жил во дворце, там должны были быть подобные проходы, – заметила Персея, когда я начал вслед за ней спускаться по лестнице. – Раньше я думала, что потайные ходы – это ужасно экзотично. Сейчас вижу, что они просто полезные. И не очень тайные.

Мы вышли в коридор пошире, из которого вело несколько дверей. Я ожидал увидеть вокруг традиционный грубый камень, но стены оказались крашеными, и в целом проход был удобнее настоящего потайного хода. У нас в Лепидоре тоже имелись два хода, о которых все знали, встречались они и в некоторых более крупных домах. Один из них спас мне жизнь во время оккупации.

– Куда ведет этот главный коридор? – спросил я, следуя за Персеей к одной из дверей. За ней была длинная узкая комната с запертыми шкафами вдоль одной стены.

– Он соединяет все помещения на этом этаже. Это первый этаж, на уровне сада. Генераторы внизу.

– Почему так глубоко?

Мой голос внезапно загремел, когда мы вышли из длинной комнаты и стали спускаться по еще одному пролету лестницы, широкому и прямому, ведущему в генераторную. В ней было еще холоднее, чем наверху.

– Чем глубже под землей, тем безопаснее… Где инженер?

Генератор на огненном дереве, который должен снабжать теплом отопительную систему дворца, высился холодной, темной массой, занимающей большую часть помещения. Хрустальные щели, которые должны светиться голубым от изота, были темными, и вместо гудения реактора стояла полная тишина.

Персея нерешительно протянула руку к внешней обшивке реакторной камеры и, едва прикоснувшись, инстинктивно отдернула ее. Затем она положила ладонь на металл, которому полагалось быть обжигающе горячим, и сообщила:

– Холодный.

Ни инженера, чьей обязанностью было содержать систему в рабочем состоянии, ни его заместителя из ночной смены нигде не было видно. Весь дворец зависел от этого устройства – отопление, горячая вода, печи на кухне, все лампы, в которые не был спущен запасенный изот.

– У нас есть четыре часа резервного освещения, – сообщила Персея, обходя реактор. – Вероятно, оно почти исчерпано. Нам не стоит здесь мешкать. – Она остановилась у противоположной стороны, скрытой от меня. – Гм, Катан, ты не мог бы на это взглянуть?

На задней стороне печи светящимися, нереальными буквами был начертан отрывок из «Книги Рантаса».


Огонь – дар Рантаса. Рантас несет свет и тепло тем, кто боится Его, темноту и смерть тем, кто отворачивается от Него. Когда они останутся совсем одни в ночи, дрожа от холода гор зимой, они узнают истинную власть Его и праведного тепла Его.


– Интердикт, – сказал я, мое сердце сжалось. – Никакие огни не будут зажжены во дворце, пока его не снимут.

Огонь был стихией Сферы, жрецы могли давать его и отбирать по своему желанию. И перед этим мы были беспомощны. Персея обхватила себя руками.

– Как же я забыла, что они могут на это пойти!

– Незачем здесь стоять. Наверху теплее.

– Теперь нигде не будет тепла.

Мы быстро побежали наверх, обратно в кабинет, из которого вышли. Там Персея потушила свет и вызвала ночного управляющего. Его лицо стало пепельным в бледном свечении единственной изолампы, когда мы рассказали ему, что случилось. Дождь стучал по оконным стеклам, как отрезвляющий аккомпанемент.

– Я не могу продолжать управлять домом, мадам, – без обиняков заявил ночной управляющий. – Я уверен, мой начальник согласится, мы не сможем кормить всех в таких условиях. Сегодня ночью станет холоднее, намного холоднее, и завтра не будет ни освещения, ни отопления. Особенно если продлится шторм.

– Нам придется пока как-то продержаться, – распорядилась Персея. – Обойди всех, расскажи своим людям, что случилось, придумайте что-нибудь на сегодняшнюю ночь. Как можно скорее выключите весь свет и найдите все запасные одеяла, что у нас есть. Передай эти же инструкции страже, и пусть завтра все соберутся во дворе или поблизости в обычное время завтрака. – Когда управляющий ушел, Персея повернулась ко мне. – Сейчас пойдем в мою комнату, возьмем побольше одежды, потом сообщим всем. Не беспокойся о Мауризе и Телесте. Это их вина – пусть страдают.

– В таком случае нам понадобится много одежды.

Собрав все, что можно, мы пошли будить остальных. Лиас должен знать, а Палатина не выносит холода. Неудивительно для фетийки.

Мы провели совещание в спальне Палатины, устроившись на кровати, из которой она отказалась вылезать. Я сел с самого краю, привычный к снегу и холодным северным зимам. Но я никогда раньше не спал в нетопленом здании во время шторма, а дворец вице-короля был тропической постройкой, не предназначенной удерживать тепло.

– Мы действительно ничего не можем сделать? – спросила Палатина.

Я покачал головой.

– Мы даже не можем снова зажечь печи, пока они не снимут запрет. Чего не случится, пока нас всех не выдадут.

– Утром я первым делом пошлю за Сэгантой, – сказал Лиас. В его голосе появились басистые нотки, как всегда бывало, когда он сердился. – Пускай разберется с ними. Сволочи, подвергают нас интердикту, потому что мы отказываемся признавать их жалкие сфабрикованные обвинения! Мауриз – противный тип, но, как ни прискорбно это признавать, тут он совершенно прав.

– Но Сэганта не вернется по крайней мере до вечера, а я не уверена, что мы сможем удержать персонал до тех пор.

– Весь персонал ненавидит Сферу также, как мы. Они останутся с нами, сколько смогут.

– То есть примерно до завтрашнего обеда, когда у нас будет пятьдесят человек и никакой возможности ничего приготовить. Никто не захочет целыми неделями есть одни фрукты.

– И без света вся жизнь на закате замрет, – добавила Палатина. – Из-за этого шторма темно даже днем.

– Будем надеяться, что он не затяжной, но я с тобой согласен. Каждую ночь, как только зайдет солнце, будет черным-черно – никакой возможности работать. Ладно бы только главный генератор перестал работать, но и остальные лампы скоро погаснут. Мои отключились перед вашим приходом. Я подумал, в них просто кончился изот. – Лиас уставился в окно. Занавески были отдернуты, чтобы впускать с улицы слабый свет.

– Ты действительно думаешь, что Сэганта сможет заставить Мидия снять интердикт? – с сомнением поинтересовался я. Я не видел выражения его лица, когда Лиас ответил:

– Обычно Сэганта все может.

– Не выдавая всех нас?

– Он не выдаст.

– Пока, – уточнила Палатина.

Лиас повернулся к ней, вероятно, рассерженный, потом снова отвернулся.

– Вы нужны ему по какой-то другой причине. Во-первых, он не уступит вас так легко, если для вас это означает казнь. Во-вторых, это не в его интересах.

– Почему? – резко спросила Палатина. – Он хочет остановить заговор Мауриза против фараона. А как это лучше сделать? Отдать заговорщика Мидию. Мауриз остановлен, Мидий доволен, Сэганта зарабатывает благосклонность, жизнь возвращается в нормальное русло. Вернее то, какое здесь считается нормальным.

Лиас игнорировал последнее замечание.

– И Сэганта теряет расположение народа. Он преследует свои собственные цели. Если он сдаст вас и фетийцев, простые калатарцы будут считать его слабовольным коллаборационистом, он потеряет их поддержку, и, если фараон когда-нибудь вернется, Сэганта останется не у дел. Здешний народ и не такое терпел – я помню, как весь город был под интердиктом почти неделю. Шесть или семь лет назад, когда мои родители какое-то время здесь жили. Все ели фрукты и объедки, и когда темнело, то становилось темно. Отлично, по-моему, – добавил он. – Я стал больше времени проводить со своей девушкой, и никто нас не замечал.

– То было в разгар лета, Лиас, – хмыкнула Персея. – Тогда можно было спать в саду без одеяла. Ты, вероятно, так и спал.

– Мы бы нашли это чудесным, если бы были в том возрасте, – заметила Палатина. – Или детьми. Родители чем-то заняты, все во мраке… пока темнота не причиняет слишком больших неудобств, это очень забавно.

– Можно играть в убийцу или сидеть где-нибудь со свечами. Хотя нет, они бы тоже не горели.

– Притворяться пиратами в пещерах, торжествующими над добычей, – предложила Персея.

– А когда появляется живущий в конюшне кот, он превращается в огромного демонического тигра, – вспомнил я свое детство. Тот кот, что жил у нас, когда я был ребенком, был огромный и черный, с желтыми глазищами и походил на какое-то жуткое порождение ночи. Во многом потому, что он крался по темным местам и пугал людей, появляясь из ниоткуда.

– Не знаю, зачем вам понадобился настоящий кот, – с насмешливым упреком сказал Лиас. – Мы могли вообразить что угодно: шелест ветра в деревьях, и мы все искали лесных демонов.

– Совы, – твердо заявила Персея. – Хуже всего совы. Стоило мне ночью выйти на улицу, одной или с целой толпой народа, совы всегда были тут как тут. Они жутко ухают, а потом слетают с деревьев и кажутся такими большими-большими. Вороны, и черные, и серые, издают кошмарные звуки, но они не такие страшные, как совы.

Я улыбнулся, как улыбнулись и все остальные, на минуту притихнув. Вероятно, нас всех посетила одна и та же мысль. Глядя на прошлое сквозь розовые очки, мы думали, насколько проще была тогда жизнь. Когда нечего было бояться, кроме родительского наказания и тварей, вдруг возникающих в ночи.

Кто-то должен был разбить эти чары в конце концов, но это был не я. А Палатина постаралась сделать это как можно мягче.

– Пора снова все это пережить, я думаю. По крайней мере сегодняшней ночью, – заметила она. – И пока не кончится шторм.

Несмотря на ситуацию, настроение улучшилось. Нам было холодно, и впереди нас ждала ночь без тепла и света, но почему-то это казалось более терпимым после воспоминания о ночах, проведенных в домиках на деревьях. В конце концов в Цитадели я ухитрился проспать одну ночь на камнях посреди джунглей, в нескольких шагах от водопада.

– По-моему, он избрал неправильную тактику, – заявил вдруг Лиас. – Лишает нас света и тепла – но это просто затрудняет нам жизнь. Город не задет. Если бы он сделал наоборот, наложил интердикт на всех, кроме нас, то не прошло бы и двух дней, как перед нашими воротами собралась бы толпа, кричащая, чтобы мы отдали Мидию то, что он хочет.

– Ты действительно так думаешь? – спросила Персея.

– Это бы ему ничего не стоило. Вот если бы Мидий хотел получить фараона, было бы намного тяжелее, и толпа была бы у его ворот, не наших. Но из-за нескольких фетийцев – зачем терпеть неудобство?

– Не подавай им идей. Я ненавижу толпу. Даже когда ты часть ее, это ужасно, потому что ты просто теряешь над собой контроль.

– Большой опыт, Персея? – спросила Палатина.

Персея слабо улыбнулась.

– Еще какой. И я не желаю его повторять. Если только не окажусь на рыночной площади в Посейдонисе, ожидая, когда фараон выйдет на балкон и объявит о новой закладке города.

– Я бы за это выпила, но, боюсь, у меня ничего нет.

– Блестящая идея, – оживился Лиас. – Сейчас вернусь.

Он вернулся с маленькой, тяжелой стеклянной бутылкой и четырьмя тонкими стаканами. Я не смог прочесть этикетку на бутылке, но решил, что это то убойное спиртное, которое так обожают апелаги. Я ошибся.

– Фетийское пряное бренди, – объявил Лиас, наливая понемножку в каждый стакан. – Не бойся, Катан, оно не такое крепкое, как кажется на вкус. Его надо пить залпом.

– За фараона! – провозгласила Персея, когда он снова убрал бутылку. – И за Посейдонис.

– За фараона! – подхватили мы и выпили.

Я едва не поперхнулся от непривычного вкуса бренди, но когда проглотил его и ощутил тепло в груди, то должен был признать, что оно не так плохо.

Мы неуверенно посмотрели друг на друга, потом слезли с кровати и отдали стаканы Лиасу. Перед уходом я бросил Палатине узел с запасной одеждой. Я достаточно хорошо видел в темноте, чтобы найти дорогу в свою комнату, поэтому я расстался с Лиасом и Персеей в коридоре и пошел к себе, чтобы попытаться устроиться как можно теплее. Под шум дождя и завывание ветра я забылся беспокойным сном в ужасном холоде комнаты, а назавтра меня ждал еще более беспокойный день.

Глава 21

Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я увидел Палатину, закутанную в военный плащ и с шарфом на голове. Где она их достала?

– Только северянин мог проспать такое.

Я взглянул на окно и упал духом, когда увидел ручьи дождя, бегущие по оконным стеклам, и свинцовое небо снаружи. Прогремел гром, за ним последовали грохочущие раскаты, которые длились и длились, пока темная комната озарялась вспыхивающими одна за другой зарницами.

Я неохотно отбросил одеяла и схватил свой плащ, к сожалению, не военный. Я спал полностью одетый каждую ночь в течение двух недель с тех пор, как заглох реактор, но выбираться из кровати по-прежнему было мучением.

– Зачем так рано? – спросил я девушку, вытаскивая свежую одежду и полотенце оттуда, где я оставил их с вечера. Палатина держала свой сверток под мышкой.

– Не так уж рано – рассвет был три часа назад.

– Какой рассвет? – Мои слова потерялись в еще одном оглушительном раскате грома. – Конца пока не видно?

Палатина покачала головой.

– Горячей воды у нас сегодня в обрез. Наши друзья за стенами слишком заняты, следят, чтобы их дом не рухнул. Пришлось тебя разбудить, иначе ты все прозевал бы.

– Спасибо.

В коридорах тут и там горели отдельные изолампы, и я последовал за Палатиной к маленькой комнате на первом этаже, которая служила импровизированной умывальной. В стене была прорублена дыра, и медная труба была протянута через нее к ближайшему дружественному дому, через дорогу от дворца. Каждое утро наши соседи пускали по трубе столько воды, сколько могли нагреть, но ее всегда не хватало.

– Как раз вовремя, – сказал Лиас, когда я едва не поскользнулся на мокром камне. Здесь было чуть теплее, чем в других помещениях, но все тепло шло только от воды. – Я оставил для вас немного воды. Мы последние, все слуги давным-давно встали.

Я положил свои вещи в отгороженный занавеской закуток, который служил раздевалкой. Там едва помещались два человека, а переодеваться и одному было тесно.

– Вы двое идите первыми, – раздался с другой стороны голос Персеи. – И ради Фетиды, поторопитесь. Вода остывает.

Мы с Лиасом как можно быстрее помылись под импровизированным душем – шлангом, прикрепленным к барабану на конце трубы. Барабан запасал воду и затем подавал ее короткими залпами, обычно между залпами проходило ровно столько времени, чтобы моющийся человек не почувствовал холода. Этим утром вода была лишь тепловатой, и каждый из нас был ограничен двумя залпами – достаточно, чтобы полностью намокнуть, но не больше.

Закончив, я обернулся полотенцем и, дрожа, покачал воду для Лиаса. Затем мы бросились в закуток и как можно быстрее оделись в чистую одежду, не вытершись как следует. Это было неудобно, но терпимо. Всеобщий девиз в течение последних двух недель.

Уже привыкший к этому порядку, через полминуты я был полностью одет и, подобрав свое белье, ждал, пока вымоются девушки. Затем, как последние, кто пользовался умывальной, мы убрали ее, как могли, сложили нашу грязную одежду в мешок для стирки и пошли наверх, надеясь добыть что-нибудь на завтрак.

– Сегодня утром не много поставок, – мрачно заметил Лиас. – Шторм слишком сильный.

– Ты можешь вспомнить другую похожую зиму? – спросил я его.

Лиас покачал головой.

– На моей памяти такой ужасной зимы еще не бывало, и, похоже, достается всему острову, не только нам. В середине ночи сорвало еще одну крышу, довольно много людей пострадало. К счастью, никто не погиб, но мы никого не смогли доставить в лазарет.

– А вице-король?

– Он в своем репертуаре. Решил снова вернуться к полному освещению, поскольку мы восстановили связь с городской сетью. Мы должны включить все сегодня вечером – пусть этот ублюдок в храме знает, что и в силах его магов имеются бреши. Хвала небу: тот, кто строил это огромное здание, был слишком скуп, чтобы установить прямое освещение на огненном дереве.

– Интересно, каково теологическое значение изота, – молвила Палатина, когда мы прибыли на кухню.

Из фруктов остались в основном апельсины, и каждый из нас взял по паре, а также то, что еще удалось найти. Еды было не очень много после того, как все остальные взяли свою долю, но по крайней мере слуг теперь кормили услужливые соседи. На самом деле они питались гораздо лучше, чем мы, хотя дважды за последние две недели вице-король водил нас на обед в ресторан неподалеку. Водил с солидным эскортом, чтобы не дать Мидию ничего предпринять.

Я с нетерпением ждал сегодняшнего дня, пока не начался шторм. Прошлой ночью стражники закончили вновь открывать туннель – настоящий потайной ход, – который вел под гору к маленькому дому, смотрящему на гавань. Он дал нам путь для бегства и, что важнее, шанс выходить в город. Вице-король даже фетийцам разрешил выходить, под честное слово и как следует замаскированным. Если ни тот, ни другой не вернутся в установленное время, Сэганта снимет свою защиту. В такую непогоду ни один корабль не уйдет из гавани, поэтому они не смогут сбежать.

Но я не представлял, куда нам можно пойти в этот кошмарный шторм. Большинство лавок нынче днем будут закрыты, и на улице было так ужасно, что никому из нас просто не хотелось вступать в схватку со стихией. Мы могли увидеть ровно столько же – и точно так же промокнуть – в дворцовом саду.

С другой стороны, во дворце совсем нечем было заняться, и день ото дня мы с Палатиной становились все более нервными и раздраженными. Дворец казался тюрьмой, темной и мрачной тюрьмой строгого режима. И каждый день, когда позволяла погода, на воротах снаружи караулили сакри. Мидий не уменьшил своих требований, не поддался дипломатии Сэганты. Здесь, в Калатаре, все козыри были у него в руках, и Мидий это знал.

– Вот вы где! – раздался голос, когда я доедал свой второй апельсин. Оглянувшись, я увидел в дверях секретаря Сэганты. – Вице-король хочет видеть вас, как только вы закончите.

– Ладно, – откликнулся Лиас.

Что там еще стряслось? Я надеялся, что страшных новостей больше не будет. Количество арестов увеличилось: свыше двухсот человек уже сидели в храмовой тюрьме, ожидая суда за ересь. Некоторых их них сожгут, и всякий раз при мысли об этом мне становилось плохо. Стоит ли вера таких мучений? Жрецы почти всегда предлагают выход, но многие его не принимают. На этот раз, как в Лепидоре, будет хуже: инквизиторы дадут своим жертвам меньше шансов. И здесь они использовали пытки. Что было вопиющим противоречием с их собственными законами, не говоря уже о попрании многочисленных более ранних императорских указов, которые игнорировались как нынешним императором, так и инквизиторами.

Никто в здравом уме не хотел встретиться с пытками или костром. Поэтому арестованные сдавались под угрозами и называли новые имена, и все больше людей отправлялись в тюрьму. Рыбацкие флотилии не могли выйти в море, пока инквизиторы не убеждались, что в команде нет еретиков. И по-прежнему на горизонте не было никакой надежды, кроме старых (уже) слухов о фараоне.

Но сейчас речь шла не о фараоне, как мы обнаружили, придя в кабинет Сэганты. Он был роскошнее того кабинета, которым мы пользовались в его отсутствие, с высоким потолком и дорогими коврами на полу. Увы, слабое освещение его не красило. Стол вице-короля был ярким островком света посреди довольно темной и мрачной комнаты, и по приглашению Сэганты мы все поставили вокруг него свои стулья.

– Палатина и Катан, вам и всем остальным нужно уехать, – заявил он без предисловий, откидываясь на спинку простого кресла с подушками. Управление оккупированной страной из темного и неотапливаемого дворца брало свое, и на лице Сэганты появились морщины, которых раньше не было. Я все еще не имел понятия, почему он принял должность вице-короля. – Я впустил вас в город в качестве временной меры, но так не может продолжаться вечно. Обстановка обостряется, и вы – источник напряженности. Я не выгоняю вас, ни в коем случае, но здесь, во дворце, вы ничего не добьетесь, а вне его вам слишком опасно.

Мы с Палатиной беспокойно переглянулись. Никто из нас не хотел оставаться запертым во дворце, но покинуть остров, Равенну и всякую надежду найти «Эон» было еще хуже.

– Вижу, вы не рады.

– А мы не можем просто исчезнуть? – спросила Палатина. – Не надо никакой защиты, мы готовы действовать на свой страх и риск.

– Да, но что вы будете делать? Вы приехали сюда с планом вытеснить фараона.

– Наш приезд был частью плана МАУРИЗА вытеснить фараона, – поправил я его. – Я – пешка, помните?

– Ты пешка, Катан, но разве Палатина не принимала в этом активного участия? С политической точки зрения вы оба сумасброды, не лояльные ни к кому из заинтересованных лиц.

Не зная, что на самом деле думает обо мне Сэганта, я решил рискнуть и попытаться обратить его внимание на нечто другое. Но даже если это получится, не было гарантий, что это не обернется против меня самого.

– Неправда, – возразил я. Потом добавил, поколебавшись: – По отношению к нам обоим.

– Равенна. – Сэганта положил подбородок на кулак, глядя на меня испытующим взглядом. Я сказал ему правду, но не всю; я надеялся, этого хватит. Мы все согласились, что не стоит рассказывать вице-королю об «Эоне», потому что у нас нет уверенности, что он не призовет кэмбрессцев. – Ты знаешь, что она уехала потому, что не доверяет тебе?

Слышать это от Сэганты было горьким ударом, но я об этом уже знал.

– Равенна не доверяла мне из-за плана Мауриза.

«Потому что я Тар'конантур», – мысленно добавил я и спросил себя, найдется ли когда-нибудь способ это обойти.

– Считаешь, она передумает?

– А что меня ждет, кроме участи марионеточного иерарха? Я решил ехать с ними после того, как Равенна сбежала, когда их план стал казаться лучшим способом избавиться от Сферы. Какой шанс у них теперь?

– Если быть реалистом, то способа избавиться от Сферы нет, – тяжело сказал Сэганта. – Нет ни войск, ни защиты от ее магов, ни защиты от штормов. Да, я знаю, вам с Равенной удалось сотворить ту невероятную вещь в Лепидоре. Но вы действовали против одного мага и горстки сакри, на дружественной территории. Все, что может делать фараон, это прятаться в глубинке. Если она начнет убивать жрецов, будет больше арестов и судов.

Он был бы прав – если бы не «Эон». Сакри не являлись здесь решающим фактором. Они просто защищали инквизицию, пока она делала свою работу. А инквизиция держала весь остров в своей власти. Пойдут ли люди за Равенной, если даже упоминание о фараоне объявлено ересью?

– Если вы как-то отправите отсюда Мауриза, Телесту и их слуг, желательно обратно в Фетию, – вмешалась Палатина, – то все, что мы просим, – это возможность беспрепятственно выйти из дворца.

– Ваши друзья помогут им? – спросил вице-король Лиаса и Персею.

Те быстро переглянулись, затем кивнули.

– Если мы частично избавимся от маскировки Катана, все должно получиться. Оставим глаза, сделаем кожу темнее, он по-прежнему будет фетийцем, но не таким приметным.

– Я подумаю, – коротко сказал Сэганта, жестом отпуская нас. – Лиас и Персея, вы мне нужны – поможете почту разобрать.

– Каким образом, интересно знать, он собирается нас вытащить? – спросила Палатина, когда мы закрыли за собой дверь и отошли за пределы слышимости. – Инквизиторы обыскивают каждый уходящий корабль, даже рыбацкие лодки. Сэганта что-то затевает, это несомненно. Вчера он говорил, что мы останемся здесь еще на несколько недель, и это была тягостная перспектива. Теперь вдруг мы должны уехать, и особенно Мауриз и Телеста должны уехать. По поводу нас двоих он, кажется, не так переживает.

Я покачал головой.

– Вообще-то я бы с тобой согласился, но насчет нас он тоже темнит. Мы полезнее ему, чем Мауриз или Телеста. Как ты думаешь?

– Да, ты прав. – Мы вышли в главный двор с его поднимающейся колоннадой, теперь серой, потускневшей под проливным дождем, и побежали мимо трех дверей. Один из главных коридоров был закрыт из-за разбитого днем раньше светового люка, и люди трибуна занимались ремонтом. – Особенно полезен ты. Как иерарх ты слишком ценен, чтобы тебя отпускать, особенно для кэмбрессца. И ты единственный человек, к которому Равенна чувствует какую-то привязанность, поэтому Сэганта может использовать тебя в своей сделке с ней. Ты еще не перестал быть пешкой.

– Знаю. Но перестану. Чем дольше мы остаемся здесь, тем больше у нас шансов получить известие от Равенны.

– Прошло пять дней. Даже если завтра ты получишь от нее письмо, каждый обмен посланиями займет уйму времени.

Я улыбнулся Палатине и покачал головой. На этот раз я совершенно независимо ухитрился кое-что придумать.

– Когда придет ответ, я смогу его проследить.

– Магией? – нахмурилась Палатина.

– Некоего рода.

– А это не привлечет внимание магов Сферы?

– Это действует только потому, что раньше мы соединяли умы, никакой другой причины нет. И когда я найду Равенну, она заставит меня рассказать, как я это сделал, чтобы я не смог это. повторить. В этот раз я узнаю, как далеко она находится, в каком направлении. Думаю, этого хватит.

– Ты начинаешь меня беспокоить, Катан, – заявила Палатина, слегка улыбаясь. – Не знай я тебя лучше, то решила бы, будто у тебя есть идея, что делать.

– А вот и есть! – окрысился я, и мое приподнятое настроение исчезло в мгновение ока. Шутки шутками, но она говорила так, словно появление у меня идеи – вещь небывалая. Неужели все обо мне такого низкого мнения? Или все дело в том, что она – Палатина, у которой ВСЕГДА есть идеи?

– Прости, – извинилась она, умиротворяющим жестом касаясь моей руки.

Я отстранился и демонстративно повернул обратно, туда, откуда мы пришли.

– Нет, ты просто жалеешь, что сказала это вслух. Извинений не требуется.

Не обращая внимания на резкий ветер, я пошел назад вдоль колоннады, а потом по сумрачным коридорам направился к библиотеке. Там, вероятно, будет Телеста, но какое это имеет значение? Она была обо мне того же мнения, что и все остальные, только Телеста – как Мауриз – его не скрывала. Я знал, что я безнадежный, нерешительный лидер, но разве это означало, что даже мои нечастые идеи все должны быть нелепыми?

Телеста, как я и ожидал, уже была в библиотеке. Она стояла перед лампой с массивным томом в черном переплете, прислонив его к полке.

– Доброе утро, Катан. – Телеста посмотрела на залитое дождем окно. – А может, недоброе. Я давно тебя не видела.

– Я не очень часто сюда прихожу, – нейтрально ответил я.

– Время здесь идет по-другому. Дни тянутся не так долго.

«Время идет по-другому для клана Полинскарн», – подумал я про себя, но вслух не сказал. Я уже несколько дней намеревался повидать Телесту, но все откладывал из-за нежелания разговаривать с фетийцами. Я и сейчас пришел сюда лишь под влиянием минуты, а мог бы продолжать откладывать вечно.

– Тогда не могли бы вы уделить мне часть этого времени?

– Смотря что тебя интересует. – Женщина закрыла книгу и поставила ее на место. – Если наш контракт по-прежнему остается в силе, то я должна тебе помочь. Это исторический вопрос?

– Отчасти. По крайней мере ВОПРОС исторический. Но я не уверен насчет ответа.

– Продолжай.

– Танаис Летиен. Вы знаете, кто он такой?

Телеста пододвинула два стула к ближайшему от лампы столу и показала, чтобы я сел.

– Чтобы объяснить это, мне придется рассказать довольно длинную историю. У тебя есть время?

Я кивнул, садясь.

– Ты знаешь, что Таонетарная война продолжалась столетиями, фактически в течение всего существования Фетии до узурпации. Фетийцы всегда знали, что таонетарцы там, за внешними островами, – враги, с которыми не может быть никакого мира. Никто никогда не думал о договоре с таонетарцами, хотя бывали периоды и без войны. Мы в те дни были обществом воинов. Женщины сражались бок о бок с мужчинами, как сражались бы и сейчас, если бы это позволялось, но всегда существовало различие между временем для войны и временем для мира. Сама Фетия, вплоть до самого конца войны, была священна, неприкосновенна. Она была местом для наслаждения, музыки, танцев. Все величайшие оперы, величайшие поэты, величайшие философы, все они из того времени.

Мы сражались в течение столетий, используя корабли клана и солдат клана. Отслужив одну кампанию, они возвращались домой. Не было постоянной армии, за исключением Императорской гвардии, которую мы до сих пор называем Девятым легионом, несмотря на то, что других легионов больше нет. Даже в те дни их была всего горсть. Только во время царствования Валентина, отца Этия, был образован военно-морской флот – время, когда таонетарцы вдруг стали появляться все в больших количествах.

Кланы очень неохотно отдавали корабли, поэтому военный флот начался с отряда бракованных мант, укомплектованных отщепенцами и авантюристами. Большинство морпехов приходилось вербовать из рыбацких деревень. Они служили за скудное жалованье, ожидая, когда император убедит Ассамблею выделить ему средства. Но средств не дали, и флот должен был существовать на то, что удавалось награбить во вражеских крепостях. Валентин к тому времени был стариком, и интересовало его только одно: победа в бою. Клановые войска были испытанными и проверенными, пусть и ненадежными, и, как и надеялись лидеры кланов, военный флот отодвинули в сторону. – Телеста пожала плечами; – Ничего не изменилось, только теперь все наоборот.

Она по-прежнему была одета в черное, ее тело было почти неразличимо в общем мраке, только лицо хорошо освещалось бледным изосветом.

– Полагаю, со временем военно-морской флот умер бы медленной смертью, – продолжала Телеста, – используемый лишь для зачистки не имеющих значения форпостов, если бы не некий молодой солдат на флагманском корабле. Он был центурионом, выслужившимся из рядовых – центурионы всегда назначались из рядовых. Его звали Танаис Летиен, он родился в горах на территории Кантени. Вступая в военно-морской флот или гвардию, ты отказываешься от своего кланового имени, но по рождению он был Кантени.

Я никогда этого не знал, но это имело смысл. Воины Кантени – так они называют себя даже теперь, когда их воинский дух заметен только в сравнении с другими кланами.

– Во время какой-то незначительной стычки флагман был взят на абордаж, но Танаис ухитрился не только отразить атаку таонетарцев, но и захватить их собственный корабль. Он использовал его как приманку, чтобы завлечь в ловушку остальные силы врага. Таонетарный флот предпочитал действовать соединениями, состоящими из транспорта с морской пехотой в сопровождении мелких кораблей, и Танаису удалось оставить вражеский транспорт без прикрытия. Кланозые силы под командованием имперского адмирала велели ему держаться подальше, пока они не догонят этот таонетарный корабль и не уничтожат его, но Танаис боялся его упустить, Поэтому он убедил старшего из оставшихся в живых офицеров, лейтенанта по имени Клеоменес Сиделис, не подчиниться приказу и преследовать его самим.

Сиделис, будущий адмирал. Должно быть, это случилось за двадцать пять лет до конца Войны. Я понятия не имел, что Танаис так долго знал Сиделиса.

– Транспорт они потопили, но когда прибыл адмирал, он пришел в ярость и потребовал арестовать и Танаиса, и Сиделиса за неподчинение приказу. Они воспротивились – возможно, не лучшая идея, – и два флота эскортировали друг друга обратно в порт. Танаиса и Сиделиса отвезли в столицу и отдали под трибунал, но шестнадцатилетний принц по имени Кэросий уговорил своего близнеца, наследника престола, вмешаться. Император Валентин помиловал двух офицеров и фактически повысил их.

Суть была в том, что имперские силы в первый раз восприняли всерьез. Танаис и Сиделис дали флоту чувство гордости, и император обратил на него внимание. За десять лет имперский флот из посмешища стал тем, что мы знаем теперь: Танаис создал легионы, а Сиделис сделал Имперский флот крупнее кланового – были даже случаи, когда клановые корабли дезертировали, чтобы перейти в Имперский флот.

Вдвоем они основали Имперские вооруженные силы, которые Этий использовал, чтобы выиграть войну. Армия никогда не забудет того, что сделали Танаис и Сиделис, и они никогда не забудут вмешательство Этия. Умный Кэросий позволил своему брату приписать это достижение себе, чем заслужил презрение своего сына.

Танаис дослужился до маршала – должность, которую Этий учредил специально для него, – и сражался всю войну. Он не проиграл ни одной битвы, ни разу за все те годы. Ты знаешь, что случилось в конце Войны, как армия последовала за своими четырьмя вождями в Эран Ктхун. Каждый год в годовщину падения Эран Ктхуна военно-морской флот и легионы проводят службу в память о мертвых, вспоминают тот поход, и смерть Этия, и как Танаис и Сиделис спасли их. Они считают Танаиса почти богом, даже сейчас.

Я точно не знаю, что произошло во время узурпации. В ночь убийства Тиберия оба они были вдали от Селерианского Эластра. О Сиделисе больше ничего не было слышно. Его нет в списке жертв Валдура или среди тех, кто перешел на сторону узурпатора, или на свитке Отцов-Основателей Кэмбресса. Он словно исчез с лица земли. Лично я думаю, что Сиделис покончил с собой.

Но Танаис с собой не покончил. Его тоже нет ни в одном из этих двух списков, но в течение первых пяти лет царствования Валдура кто-то убил всех офицеров верховного командования, перешедших на сторону узурпатора. Ты это знаешь, Продолжатель об этом писал. Но Танаис не появлялся, пока не умер Валдур. Его тоже убили, но не маршал. Некий религиозный маньяк зарубил его в дворцовых воротах. Заслуженный конец.

С тех пор Танаис появляется раз или два в поколение на несколько месяцев, а потом снова исчезает. Этого как раз достаточно, чтобы поддерживать легенду, чтобы офицеры увидели его, чтобы император знал, кто он такой. Маршал приходит на императорские похороны: мой отец видел его, когда хоронили Персея. Он никогда не вмешивается в порядок престолонаследия, но если бы он велел военным сделать его императором, они бы сделали.

– Не похоже, чтобы Танаис на это пошел.

– Кто знает? Как он может жить больше двухсот пятидесяти лет?

– Века для нас, но для него? – задумчиво промолвил я. – Когда он появлялся в последний раз?

– В Фетии, около четырех лет назад. Танаис провел три месяца в военной академии, именно тогда он обучал Палатину. Но ты встречался с ним, стало быть, он проводит время не только в Фетии.

– Но все равно вполне возможно, что за два столетия он был активен только в течение десяти лет или около того?

– У меня тоже возникла такая мысль. Да, если суммировать время, в которое его видели, оно составит лишь малую долю тех столетий. И есть много магии, о которой мы ничего не знаем. Не знаем после чисток. Полагаю, маги Сферы могли бы это объяснить.

– Значит, вы верите, что он и есть маршал Этия.

Телеста казалась удивленной.

– Кем еще он может быть? Все абсолютно согласуется. Разве принцип логики и науки не гласит, что при прочих равных самое простое объяснение и является правильным?

– Вы думаете, какое-нибудь человеческое существо могло бы вынести такое существование?

– Я думаю, что человеческие существа могут вынести что угодно, если есть надежда. Конечно, это старая идея, и если ты читал достаточно фетийских философов, ты, вероятно, хорошо знаком с противоположными доводами.

– Боюсь, что нет. Я читал кое-что из философии, но по-настоящему уделял внимание только научным трудам.

– «Естественная история» Манатеса, «О природе вещей» Востра?

– И другим. Да, они всегда были интереснее.

– Я никогда не ладила с Востра. Слишком скучно, слишком педантично. Катан, почему ты спрашиваешь о Танаисе?

Она сказала это тем же самым тоном, что и предыдущие фразы, задавая мне вопрос без всякого предупреждения. Я уже думал, что это сошло мне с рук, что Телеста сочла вопрос о маршале достаточно актуальным и не нуждающимся в объяснении.

Реальную причину – а я спросил, чтобы узнать о его связи с намного более безвестным Сиделисом, – я раскрывать не собирался.

– Танаис – серьезная фигура. И мне было интересно, что вы о нем говорите и не сомневаетесь, что это он и есть.

– Почему ты спросил меня, а не Палатину?

– Вы историк. – Пусть и слабый, и пусть связь Палатины с Танаисом может значить, что Палатина знает гораздо больше. И потому что я чувствовал, что Телесту куда сильнее интересуют подробности. – Действительно нет никаких записей о том, что он делал во время узурпации?

– Я таких не видела. Я бы предположила, что его убрали с дороги наемные убийцы, возможно, отравили, чтобы о нем не беспокоиться.

– Но что он мог сделать? Когда Тиберий умер, Валдур остался последним Тар'конантуром.

– Ты забываешь, что Валдур не действовал без оглядки. Он убил своего кузена, законного императора, и вполне мог бояться, что маршал просто убьет его и захватит трон. На Танаиса нельзя было напасть открыто, он был слишком важной фигурой, но если бы его временно убрали с дороги, тогда Валдур успел бы укрепиться. Сиделиса могли тайно убить в то же самое время. Если бы понадобилось какое-нибудь оправдание, Валдур мог сказать, что он – а может быть, и Танаис, – затонул вместе с флагманским кораблем.

– Вы имеете в виду тот огромный корабль, «Эон»? – спросил я, делая все возможное, чтобы изобразить неведение. – И как он это объяснил? Сказал, что корабль взорвали?

– Его не взорвали, – ответила Телеста, глядя на меня с любопытством, и я вдруг почувствовал ледяной укол страха, что я себя выдал. Но затем ее скептическое выражение исчезло, и я испустил внутренний вздох облегчения. – Это была фальсификация. Валдур выдумал эту историю, потому что остаться без «Эона» – это его не красило. Но я думаю, что в конце концов корабль все-таки был уничтожен Сиделисом, потому что больше о нем нет никаких упоминаний, а такое большое судно было бы невозможно спрятать. Слишком много времени прошло с тех пор, чтобы оно до сих пор оставалось незамеченным. Возможно…

Телеста так и не закончила свою мысль, потому что раздался резкий стук в дверь, и вошла Персея.

– Простите, что помешала вам, но у нас возникли новые проблемы. Сархаддон только что прибыл из Танета с каким-то приказом от Премьера и стоит у ворот.

– Чтобы арестовать нас? С сакри?

А я был так уверен, что в эту ужасную погоду ничего не случится – зачем сакри рисковать выходить в шторм?

– Нет. Даже без охраны, только пара жрецов. Он хочет видеть тебя, Катан.

Глава 22

Я ждал Сархаддона в комнате возле атриума, где Л иас и Персея встречали нас в первую ночь. По приказу вице-короля освещение было полностью включено, давая желанную яркость, и пол в холле слегка протерт, дабы создать впечатление, что дворец находится в лучшем состоянии, чем на самом деле.

Из-за сравнительно низкого статуса Сархаддона Сэганта не велел никому из нас его встречать, когда его проводят внутрь, и я стоял за углом, невидимый от входной двери. Сам Сэганта по-прежнему был в своем кабинете и не собирался принимать Сархаддона. Тот, возможно, и имел полномочия от Премьера, но вице-королю до него не было дела, пока прибывший не попросит официальной аудиенции.

В холле вдруг возникла суматоха: я услышал, как открылась дверь, и стражники ввели внутрь людей – или только одного человека? Дверь снова закрылась, слишком быстро, чтобы вошли трое. Возможно, двум остальным пришлось ждать снаружи. Вода закапала на пол; кто-то взял плащ инквизитора.

– К вам выйдут через минуту, домин, – сказал один из слуг. – До тех пор подождите здесь. – Потом он, должно быть, ушел, потому что воцарилась тишина, если не считать стука дождя, падающего на световой люк.

Зачем Сархаддон пришел? Он думает, что я мог бы его простить, что кто-нибудь из нас мог бы его простить за то, что он сделал в Лепидоре? Сначала я хотел просто прогнать Сархаддона, но Сэганта настоял, чтобы я с ним встретился и узнал, не предлагает ли он какого-либо мирного решения.

Мирное решение! На каком свете живет вице-король? Инквизитор, который, как знал Сэганта, участвовал во вторжении в Лепидор, приходит с посланием мира? Вице-король просто хотел использовать меня, чтобы найти возможный путь к отступлению, путь, который мог бы принести ему пользу. Всегда политик, Сэганта грязную работу перекладывал на других.

Слуга, который так холодно приветствовал Сархаддона, вошел через дверь на противоположной стороне комнаты, в которой я ждал.

– Ну, что он? – спросил я.

– Он одет в сутану, какую я никогда раньше не видел, но в остальном похож на любого инквизитора. То особое выражение в глазах, правда, их почти не видно под капюшоном. Другие двое были такими же, волки в овечьей шкуре. Или чем там будут эти новые сутаны. Они в караульном помещении – Сархаддон единственный, кому позволено войти.

– Что-нибудь еще?

Слуга покачал головой:

– С первого взгляда ничего больше не скажешь.

– Спасибо.

Он ушел через ту же дверь, но я еще немного подождал, прежде чем выйти к Сархаддону, который спокойно стоял под световым люком в сутане инквизитора – однако в белой с красным, а не белой с черным.

Когда я вышел, Сархаддон повернулся и посмотрел на меня из-под малинового капюшона.

– Катан! – только и произнес он.

Я остановился в нескольких шагах от инквизитора.

– Что бы ты там ни хотел сказать, говори сейчас, пока мое терпение не иссякло, – велел я, скрывая за холодностью свой гнев. Как он смеет стоять здесь и приветствовать меня так, будто мы старые друзья, разлученные обстоятельствами?

– Ты за многое должен простить меня, Катан, – начал Сархаддон. – Но…

– Ни о каком прощении не можетбыть и речи, Сархаддон, – перебил я сурово. – Я не забыл и никогда не забуду. И никакие твои уловки не скроют того, чем ты стал: бездумным фанатиком своей извращенной веры. Если тебя кто-то послал обратить меня, то не трать зря слов.

– Я бы не стал так радикально недооценивать твой ум. Однако ты далеко скатился, Катан.

– Ты мне помог – костром и сожженными еретиками. Послушай себя, Сархаддон. Я отлично помню, что ты говорил о сторонниках жесткого курса, фундаменталистах, и как язвительно ты отзывался о них. Сколько времени тебе потребовалось, чтобы поменять убеждения? Год? Или только несколько дней, когда ты понял, куда дует ветер, и вскочил на подножку Лечеззарова фургона?

Я хотел знать, что случилось. Что они сделали, чтобы превратить его в фанатика? Или в нем изначально жил фанатизм, и человек, которого я знал в том путешествии, все время был только маской?

– Ты забываешь. – Он откинул капюшон, и меня потрясло то, каким изможденным и искаженным стало его лицо, словно из него выкачали весь интерес к жизни и заменили… чем? Сархаддон был единственным инквизитором, которого я знал до того, как он им стал. Его нынешнее лицо не походило на лицо человека, для кого сама жизнь стала мертвым грузом, оно больше напоминало… лицо наркомана? Одержимого? И того, и другого, если подумать. – В отличие от тебя, у меня не было выбора. Меня отправили в семинарию, отрезали от мира почти на год. Я изучал теологию под руководством самых блестящих умов, с которыми мне доводилось встречаться, и я понял, почему мир имеет одну Веру, почему должно оставаться верным той Вере. Каждый из тех отцов в семинарии мог стать ведущим светилом в Великой библиотеке, но они осознали, что теология больше, чем просто сухие формулы, повторяемые в молитве. Так мало людей истинно веруют, Катан, так много видят только ритуал и церемонию.

Я уставился на Сархаддона, удивленный эмоцией в его голосе, как будто ее тоже должны были выкачать из него. Однако жрецам не надо было этого делать, потому что ненависть такое же сильное орудие, как любовь, и даже более полезное с инквизиторской точки зрения. Знал ли Сархаддон, что такое любовь? Я задавал себе этот вопрос, хотя мой собственный опыт вряд ли делал меня экспертом.

– Наши с тобой пути отразились как в зеркале. На той манте Этла послала тебя одной дорогой, а меня другой, но то, что случилось с нами в том году, было во многом одним и тем же. Ты бы тоже приехал в Священный город, если бы не Равенна. Фактически она помешала дважды.

Та манта. «Пэкла», корабль, который вез нас из Фарассы в Танет, но был перехвачен Этлой и «Призрачной Звездой». Поскольку мы узнали Этлу, ей пришлось заставить нас молчать, обязав Сархаддона хранить молчание, а меня – провести год в Цитадели. То была идея Равенны, и в присутствии ректора Цитадели, Юкмадория, Этле ничего не оставалось, кроме как согласиться.

– Этла не хотела полагаться ни на мое молчание, ни на твое. Ты должен был присоединиться ко мне, но вмешались еретики и увезли тебя на свой остров.

Ошеломленный, я молча стоял, неуверенно глядя на Сархаддона. Нас с Палатиной похитили в конце нашего пребывания в Танете. Мы думали, что нашими похитителями были люди Фо-рита – или нет? Или то была просто уловка, чтобы представить дело так, будто Палатина, тогда секретарь Гамилькара, оказалась мишенью очередного бессмысленного нападения в междоусобице между Великими домами?

Если Сархаддон говорит правду – а я вынужден был признать, что его слова имели смысл, – то похитителями были сакри, которым приказали доставить меня в Священный город. Нет ничего необычного в том, чтобы наследник клана или Дома провел год под религиозной дисциплиной, а из Священного города мне было бы не убежать. Но Равенна вместе с двумя членами экипажа «Призрачной Звезды» следовала замной и вовремя вмешалась.

– Прежде чем ты снова назовешь меня фанатиком, Катан, посмотри на себя, – тихо сказал Сархаддон. – Пока я был в Священном городе, я изменил свои взгляды, я понял, насколько это важно, чтобы была одна Вера по всему миру. А ты прошел через то же самое, но наоборот.

– Это неправда, – машинально возразил я. – Они показали мне, что натворила Сфера за столетия.

– Ты говоришь, ~что мой ум зашорен, но твой зашорен не меньше. – В голосе Сархаддона не было ни злобы, ни грубости. – Во время того плавания твое мнение о Сфере изменилось, но ты все еще думал, что по сути это – сила добра. Теперь ты дал обет ее уничтожить. Это не такой же экстремизм?

– Разве я пытался тебя убить? – резко спросил я. – Твоя логика и твои слова прекрасны, но как насчет твоих поступков?

– Мидий, Лексан и я – мы все пытались отговорить Этлу от осуждения тебя на казнь. ПОДУМАЙ, Катан! Что бы выгадал Лексан от твоей смерти? Твой отец объявил бы ему вендетту, и когда Моритан выздоровел бы, Лексану пришел бы конец. Он хотел уничтожить Лепидор как клан, как своего соперника, а не вызвать кровную вражду, которая могла бы привести к междоусобице.

– Как ты смеешь заявлять такое! – Я почти закричал на Сархаддона, выведенный из себя его невероятным высокомерием, чудовищностью его лжи. – Ты говоришь, что не принимал в этом никакого участия, что не собирался убивать того апелага, Текрея, если бы бой не прекратился, не собирался поджигать костер? Ты недостоин даже презрения, если ты именно это пытаешься утверждать.

– Мне приказали дать тебе один последний шанс.

– Я тебе не верю.

– Этла не хотела признавать свою ошибку. Я уверен, она была твердо убеждена, что принцесса находится там.

– Этла была вероломным изувером. Ей место было бы при императорском дворе, а не в Сфере. Они с Оросием прекрасно бы поладили.

– Еще и измена, Катан?

– Измена, ересь, какая разница в глазах Сферы? Лечеззар считает, что все остальные правители должны подчиняться ему, хотя я уверен, что он удобно забывает об этом, когда имеет дело с императором. Полагаю, ты восхищаешься им теперь. Истинный, непреклонный защитник Веры, просвещенный Премьер.

– Хэйлеттит, – ровно ответил Сархаддон. – Я не согласен с его желанием Священного Похода. Лечеззар предан тому, во что верит, но не всем его сторонникам нравится, как он использует сакри. Большинство людей, убитых сакри во время Похода, были невиновны в ереси. Из-за этого мы потеряли для Сферы целое поколение, и теперь можем потерять еще одно. Ты сам сказал: среди теократов есть те, кто хочет, чтобы Сфера правила миром. Зачем править пустыней?

– Твои мудрецы научили тебя лгать и лицемерить, – горько сказал я, отступая от Сархаддона. – Все, что я вижу перед собой, – это инквизитор, фанатик, окружающий себя паутиной лжи, чтобы поймать меня. В Лепидоре ты был готов – возможно, рад – поднести огонь к тому погребальному костру по приказу Этлы и заживо сжечь двадцать три человека. Без суда, даже без пародии на него, без признания вины, даже вопреки законам Сферы. Ты знал, что по крайней мере половина из них невиновны, но ты даже не сказал Этле, что не станешь этого делать, что ей следует отдать факел одному из сакри. Возможно, ты простил себя, но никто из нас никогда не простит. И как ни крути, твой поступок никогда не будет справедливым.

– Он не был справедливым. Я знаю. Когда я туда прибыл, я понятия не имел, что задумала Этла. Я решил, что вас обвинят в ереси и заберут в Священный город, когда мы поедем обратно. Этла даже сказала, что твоя семья сможет и дальше править, если только присягнет на верность Сфере и предоставит Мидию полную свободу.

– И ты поверил?

– Мне пришлось. Я всего месяц как окончил семинарию. Мы с тобой были единственными людьми, знающими о двойной жизни Этлы. Ты враг Сферы, еретик, но ты также чрезвычайно могущественный маг, и тебя – и Равенну – могли переучить на магов Огня. Я хотел, чтобы именно это случилось, мне сказали, что так и случится.

– Но ведь ты по-прежнему не можешь объяснить свой поступок? Все твои витиеватые оправдания, твои пояснения, твои сравнения, не могут отменить одного: ты собирался поджечь костер.

– Как я уже сказал, Этла хотела дать тебе один последний шанс, – возразил инквизитор, в первый раз заметно взволнованный. – Я скажу тебе это, потому что должен. Она использовала террор как оружие. Этла не дала тебе никакого реального выбора в тронном зале, потому что была в ярости от того, как близко ты подошел к ее уничтожению, и потому что ты продолжал оказывать ей неповиновение.

Сархаддон сверлил меня взглядом, горящим каким-то нечестивым пылом.

– Мы все оспорили ее решение. Этла смягчилась, объяснила нам, что делать. Я должен был поджечь костер и дать пламени распространиться по краю. Маг без труда мог его контролировать, как ты понимаешь. – Сархадцон показал рукой в сторону, в темный коридор. – Не спорь, ты тоже маг. Вы провели ночь в камерах, ожидая смерти, а потом, привязанные к столбам, смотрели бы, как пламя идет к вам. И тогда я предложил бы тебе шанс спасти не только себя, но всех остальных, потому что я был единственным человеком, которого ты действительно знал. Ты бы согласился, потому что это означало спасение для всех. Ты бы выполнил любое требование Этлы, лишь бы спасти им жизнь.

У меня перед глазами все поплыло, и я непроизвольно попятился, вытягивая руку, чтобы удержать равновесие.

– Ты…

Я был тогда готов уйти в себя, отгородиться от внешнего мира и боли умирания. Я бы не услышал Сархаддона, а Этла приняла бы мое молчание за ответ. У остальных не было этой роскоши, не было магии, чтобы смягчить агонию, и без вмешательства Гамилькара моя готовность использовать ее стоила бы всем жизни, и мне в том числе. Я нервно сглотнул слюну, не желая поверить в масштаб того, что рассказывал Сархаддон.

– И Этла погасила бы пламя и строем увела нас обратно? Она бы выглядела дурой.

– Тебя бы не сожгли, Катан. Инквизиция тоже не хотела, чтобы Этла вас убила. Люди должны видеть, что они выполняют волю Рантаса, и скорая казнь не входила в их планы.

– Ты шагнул вперед – с тем факелом, – готовый поджечь дрова, но не сжечь нас? Да как в такое можно поверить?

– Можно, потому что ты разумный человек. Это было жестоко, да, и не случилось бы ни при ком другом, кроме Этлы. Террор порождает лишь ненависть, Катан, и ты – живое тому доказательство. Если инквизиция начнет сжигать еретиков на Архипелаге, погибнут тысячи – и впустую. Лечеззар объявит свой Священный Поход, и на этот раз они не оставят дело разрушения незаконченным.

– Зато больше не будет ереси. Никто больше не будет сопротивляться вам, никто и никогда. Архипелаг превратится в пепел, но вы избавитесь от оппозиции.

– Ты когда-нибудь читал Кариния, Катан? Фетийского историка? «Они несут опустошение и называют его миром».

Я сомневался, что эти слова будут забыты, даже если самого Кариния забудут. Всегда найдется какое-то событие, к кому они применимы.

– Мы служим Рантасу не для того, чтобы превратить Его мир в пустыню.

– ЕГО мир? – гневно переспросил я. – Мы плаваем на поверхности бесконечного океана, и ты говоришь о мире, принадлежащем только Огню? Мир состоит из ВСЕХ стихий, не только из твоей избранной.

– Но без Его святого огня не было бы ни жизни, ни городов, ни цивилизации. Была бы лишь одна бескрайняя пустыня.

«Огонь – это искра, дающая жизнь всем вещам.»

– Но я отвлекся. Я не хочу видеть эти острова опустошенными. Почему я должен их опустошать?

– Почему вы должны это делать? Потому что население ненавидит вас, потому что есть люди, верящие в старых богов, чей культ вы объявили ересью. Потому есть люди, не согласные забыть предательство Сферы.

– Это дело прошлого, – отмахнулся Сархаддон. – То, что случилось двести лет назад, конечно, важно, но если оно станет властвовать над нашей жизнью, мы никогда не уйдем вперед.

– Вперед к твоей обетованной земле, где нет вообще никакого инакомыслия.

– Это методы Сферы создали инакомыслие, не ее идеалы, – парировал он, воспламененный убежденностью. – Есть миллионы душ, навечно проклятых, потому что они жили прежде, чем мы пришли. Есть сотни тысяч проклятых, кто отказался признать нашу истину. И если начнется Священный Поход, сколько еще присоединятся к ним?

Искренне ли верил Сархаддон в то, что говорил, или нет, я не знаю. Но я никогда не слышал, чтобы инквизиторы так рассуждали. И у меня зародилось робкое предположение, что, несмотря на свое участие в преступлениях Этлы, Сархаддон может оказаться иным. Инквизиторы в массе своей хитры, изворотливы, по-своему умны, но при этом они – фанатичные и даже недалекие люди. Я знал, что Сархаддон умен, и в моем сердце слабо шевельнулась надежда. Я не мог его простить, но я хотел верить, что он – другой. Не копия Лечеззара.

– Мы пришли проповедовать, спасать, – закончил Сархаддон. – Вести души обратно к свету. Если Премьер увидит, что большинство апелагов вернулись в лоно Сферы, он не начнет Священный Поход.

– Хотите изолировать ересь, чтобы было проще ее уничтожить?

– Я хочу проповедовать не только отвернувшимся, но я еретикам. Катан, Поход будет, если противостояние продолжится. Инквизиция с огромным рвением исполнит свой священный долг, начнутся восстания, и Лечеззар пошлет рыцарей. На этот раз они останутся здесь, они убьют любого, подозреваемого в ереси, и будет масса смертей, масса убийств.

– Зачем ты говоришь мне это? – спросил я наконец. – Зачем ты сюда пришел?

– Затем, что ты видный еретик, человек, которого я знаю, и ты, вполне возможно, знаешь фараона. Ей могут вернуть трон. Меня спрашивали об этом, и я говорил с экзархом, даже с Премьером. Ей бы позволили защищать ее народ, если бы она поддержала наши усилия в обращении. Мы не будем использовать силу и принуждение в этот раз, только убеждение, как нам следовало сделать с самого начала.

– Ты хочешь, чтобы я поговорил с принцессой? Убедил ее, что Сфера – убившая ее семью и вынудившая ее всю жизнь скрываться – хочет ее сотрудничества? Это более чем резкая смена веры.

– Я хотел бы, чтобы ты попытался. Но даже без этого, я прошу: разреши мне попробовать. Дай мне отсрочку, и я сделаю все возможное, чтобы снять с вас интердикт генерал-инквизитора. У меня приказ от самого Премьера. Он дает мне право проповедовать, и даже генерал-инквизитор не в силах его отменить. – Сархаддон вытащил из складки своего балахона тяжелый пергаментный свиток и передал мне.

Я развернул его и начал читать крупные строчки текста, скользнув взглядом по массивной премьерской печати внизу. Сначала я читал довольно быстро, потом медленнее, потом остановился, чтобы перечитать строки, которым я едва мог поверить, которые казались почти нереальными.


«По специальному приказу Его святейшества деятельность инквизиции, уполномоченной вышеупомянутым Всемирным Эдиктом, настоящим приостанавливается на территориях и островах Фетийского доминиона Архипелага… всем членам Венатического Ордена настоящим дается власть выступать ходатаями от имени обвиняемых еретиков, если таковые обвиняемые могут доказать инквизиторам, что они полностью раскаиваются в своих грехах и хотят быть принятыми обратно в братство… все раскаявшиеся будут избавлены от клейма позора, пока они верно подчиняются всем указам и каноническому закону Святой Сферы… братьям Венатического Ордена настоящим даются полномочия проповедовать в общественных местах. Кроме того, Венатический Орден уполномочен председательствовать и принимать участие в религиозных дебатах с выдающимися еретиками, каковые откликнутся на предложение. Указанным еретикам дается охранное свидетельство на время таких дебатов и в течение месяца после них…»


Почему? Почему Лечеззар на это пошел? Все это так чуждо его принципам – эти идеи проповеди и религиозных дебатов. В прошлом Премьеры их разрешали, но уже много лет они остаются под запретом. Лечеззар верит в огонь и меч, он послал инквизиторов на Архипелаг… а теперь он приостанавливает их деятельность, чтобы предоставить свободу паре дюжин проповедников? Значит, он что-то затевает.

– Почему он это позволил? – прямо спросил я Сархаддона. – Это твой план или его?

– Идея Венатического Ордена принадлежала мне, и я убедил некоторых из моих наставников обратиться к Премьеру за одобрением. Я буду откровенен с тобой, Катан: мы вполне отвечаем его цели. Лечеззар объяснил мне, почему он позволяет нам это делать. Он послал сюда инквизицию, и население в ужасе от того, что они совершат. Уже было несколько сожжений, и их число намного возрастет, если инквизиция будет действовать по-своему. Мы предлагаем надежду, выход без лишних страданий. Если нам дадут полную свободу действий, если еретики не будут препятствовать нам, то инквизиции прикажут преследовать лишь тех инакомыслящих, кто открыто бросает нам вызов.

– Политика кнута и пряника.

Он едва заметно кивнул. Я уставился на пергамент, подписанный и санкционированный самим Премьером. Я уже видел премьерскую печать, и Сархаддон ни в коем случае не мог это забыть.

– Все, что я прошу, это отсрочку, – заговорил он после паузы. – Чтобы ты и другие еретики позволили этому плану осуществиться. Это красивый остров, даже в такую скверную погоду, и я не хочу видеть, что будет с ним после Священного Похода. Лечеззар хочет, чтобы его запомнили как Премьера, покончившего с ересью, хотя мы оба с тобой знаем, что этого не произойдет. Но я хотел бы знать, что Сфера дала тебе шанс остановить надвигающуюся бурю.

– Я не уполномочен давать разрешение. Тебе следует поговорить с вице-королем.

– Я тебя убедил? Если ваши экстремисты воспользуются перемирием, чтобы начать атаки на нас, отсрочка закончится. Вы ничего не делаете, и инквизиция ничего не будет делать. Тем временем мы попытаемся. Архипелаг – единственное место в мире с таким ожесточенным отношением к Сфере, что ненависть начисто подавляет рассудок. Мы оба знаем, что есть на свете скрытые еретики, но террор – не метод для борьбы с ними. И неправильный подход к решению здешней проблемы.

Я тщательно свернул пергамент и отдал Сархаддону. Потом отвернулся к боковому коридору и посмотрел в залитое дождем окно на серое небо. Если бы это предложение было искренним – но возможно ли такое? Это была оливковая ветвь, и я так хотел в это верить… но если Сархаддон добьется успеха, тогда конец нашим мечтам о прекращении власти Сферы.

Или нет? Кэмбресс одержал верх над Сферой, не отступая от религиозного закона. Кэмбрессцы поддержали принципы Рантаса, но там не было инквизиции, не было сожжений и даже судов над ересью за шесть десятков лет. Микас рассказывал мне, что кэмбрессцы терпимы ко всему, что не посягает на государство или военный флот – что в Кэмбрессе по сути одно и то же. Возможно, он преувеличивал, но я знаю, что его отец посещает только одну церемонию в году, гораздо меньше абсолютного минимума. Тогда его отец был суффетом, а теперь он адмирал и старший член совета Кану.

И за последние недели я понял, насколько хрупка наша мечта, учитывая враждебность императора и неоспоримый факт, что войну Архипелагу не выиграть. Но Равенна… она никогда, никогда не смирится. Она лишилась почти всего по милости Сферы. Равенна ненавидит жрецов со страстью, на которую я просто не способен. И она знает Сархаддона только как человека, который собирался поджечь наш погребальный костер.

– Я бы хотел поговорить с другими, – сказал я наконец. – То, что ты говоришь, дает мне надежду, несмотря на подпись Лечеззара, но без их согласия мое слово для тебя бесполезно.

– Эти другие включают вице-короля?

– Ты хочешь просить аудиенции?

– Я думаю, это была бы хорошая идея. И возможно, мои слова внушат больше доверия, если вице-король выслушает меня в твоем присутствии и в присутствии других, кем бы они там ни были. Потом я уйду и дам вам обсудить это предложение.

– Пожалуй, – неохотно ответил я, терзаясь сомнениями. А хорошая ли это идея? Или я даю Сархаддону возможность, которую он ищет для… чего? Кроме лишения нас народной поддержки, способной предложить только сочувствие, я не мог представить, чтобы его план, мог таить какое-то коварство. Даже согласие Лечеззара имело смысл, если учесть, во что обойдется ему Священный Поход. Я знал, что последний Поход истощил премьерскую казну, несмотря на все добытые трофеи. Захват Лепидора должен был обеспечить деньги для будущего Похода.

– Какую роль играет в этом Мидий? – Я снова повернулся к Сархаддону.

– Он поймет логику Премьера. Для него здесь тоже есть выгоды.

– Хотя его лишат возможности устроить резню?

– Ты преувеличиваешь его кровожадность. Если все получится, его участие будет хорошо вознаграждено. Возможно, местом старшего аварха в Экватории.

– А все те, кто ждет казни в инквизиторских тюрьмах? Что будет с ними?

– Мои братья предложат им отречение. Именно это мы пытаемся четко изложить: Сфера примет падших. Некоторые откажутся оставлять свою веру и будут сожжены, но казней все равно будет меньше.

– Но ты сможешь изменить процедуру? – настаивал я. – Виновен, пока не доказана невиновность. Вот что вызывает ненависть.

– Пойми, я не главная фигура. Я не могу перевернуть землю.

Значит, обещаний не слишком много. Сархаддон не собирался лгать – по крайней мере явно, – чтобы заручиться моей поддержкой.

– Если ты подождешь, я схожу к вице-королю и передам то, что ты мне сказал.

– Непредвзято?

– Непредвзято. Тебе придется ждать здесь – это не мой дворец, и я не осмелюсь пригласить тебя пройти дальше.

– Хорошо. Здесь по крайней мере сухо, – добавил Сархаддон с оттенком прежнего мрачного юмора.

Я оставил его в холле, а сам пошел искать вице-короля, выбирая самый длинный путь по задним коридорам. Я должен был дать себе время подумать.

Можно ли верить тому, что рассказал мне Сархаддон о тех решающих минутах в Лепидоре? Что Этла собиралась нас пощадить или по крайней мере избавить от костра? Она и ее собратья, в том числе Сархаддон, вторглись в мой дом, отравили моего отца, едва не убили моего приемного брата. Этла приговорила меня и других к смерти, и по ее приказу нас привязали к столбам. Правда ли, что она не пошла бы дальше?

Но Сархаддон был только младшим жрецом, на чью верность Этла, конечно, не рассчитывала. А теперь он пришел с посланием мира и примирения. Стал бы Премьер затевать это лишь для того, чтобы поймать меня в ловушку? Верить в это было бы верхом высокомерия, а то, что такая мысль вообще мелькнула, показывало, каким пагубным было влияние Оросия. Я не был лидером ереси, и насколько мне известно, Сфера даже не знала о моем происхождении.

И если предложение Сархаддона – это поставленная с дальним прицелом западня для вождей ереси… то для этого есть более эффективные методы. Сархаддон пришел просить меня о посредничестве.

– Я приму его, – ответил вице-король.

Глава 23

Прошло два дня, и бледное, полинявшее солнце проглянуло сквозь тучи, озаряя город Тандарис, в первый раз за много недель. Слишком слабое, чтобы давать резкие тени, оно тем не менее придало зданиям новый вид, красные и голубые цвета сильнее заиграли на белом фоне, и зелень деревьев приобрела особую сочность. Тандарис был городом тепла и света, и серость зимы не отдавала ему должное. Его построили до Войны, когда между сезонами почти не существовало различия, и ущерб, который мы увидели, пока шли из дворца вниз по холму, свидетельствовал о том, как неприспособлен этот город к ударам штормов.

Мы обогнули груду камней и веток, где упавшее апельсиновое дерево проломило стену сада. На его стволе стоял человек, топором обрубая сучья, а беловласый старик и мальчик оттаскивали те, что он уже срубил. Когда мы проходили мимо, они с любопытством посмотрели на нас, не здороваясь, но без враждебности.

Из дома напротив донесся стук молотка. Перед ним, вокруг кучи разбитой черепицы, стояла загородка.

– Эй, там, берегите головы! – крикнул кто-то. – Крыша еще ненадежна.

– Спасибо! – крикнула в ответ Персея и снова повернулась к нам. – Я никогда не видела столько разрушений. Каждый дом, смотрите. Хорошо еще, что Сфера не отрезала весь город, это было бы ужасно.

Она права, подумал я, когда мы подошли к перекрестку. Пострадали все без исключения дома – разбитые окна, болтающиеся или сорванные ставни, – а выше по улице, через перекресток, виднелась еще одна груда упавшей каменной кладки, которую разбирали полдюжины человек.

– Что случилось с Агатоклесом? – спросила Персея, когда мы повернули налево, проходя через крошечную площадь с заколоченной таверной на другой стороне. Разбитая вывеска пьяно висела на своей опоре, слова «Таверна Агатоклеса» были едва различимы, а на деревянной двери чернел выжженный знак пламени.

– Арестован, – мрачно сообщил Лиас. – Неделю назад. Очевидно, ты не часто ходишь этой дорогой.

– Это не самый короткий путь, – ответила Персея, когда мы завернули за угол, и таверна скрылась из виду.

Здесь появились признаки жизни: открытые лавки, один-два поднятых навеса и больше людей, чем я увидел за все три недели моего пребывания у Сэганты. В утреннем воздухе звучали людские голоса, пахло фруктами и хлебом. Мы все еще находились в нескольких улицах от рыночной площади – один из недостатков проживания во дворце. Когда-то здесь была городская крепость, еще до того, как в ста футах выше был построен ныне разрушенный Акролит, и внешние стены еще оставались достаточно толстыми, чтобы выдержать осаду.

Везде чувствуется атмосфера напряженности, атмосфера ожидания, подумал я, когда мы стали спускаться по широкой кривой улице, ведущей к рыночной площади. Не ощущение надвигающейся гибели, нет. Скорее казалось, что город затаил дыхание. Ожидает услышать, действительно ли миссия Сархаддона положит конец страху.

– Мы забываем, что больше всего люди хотят жить, – заметила Персея, провожая взглядом мамашу, ведущую семерых детей – явно своих и чужих, в ворота с эмблемой в виде пера. Перо обозначало школу. – Для них главное, чтобы от политики вреда не было.

– Как и от религии, – откликнулась Телеста. – Нигде в мире простые люди не боятся Сферы так, как здесь.

– Я бы не стала говорить столь категорично. Во многих местах это больной вопрос, просто именно здесь проблема стала реальной. – Персея обвела рукой вокруг себя. – Если будет еще один Священный Поход, Тандарис повторит судьбу Посейдониса: всех безжалостно убьют или обратят в рабство и вывезут в Хэйлетту. Вот почему мы даем Сархаддону шанс.

– У нас все равно остается проблема Оросия.

– Оросий в Селерианском Эластре. Инквизиция здесь. Если Сархаддон сдержит слово…

– То что? – резко спросил Мауриз. – Что именно он сделает? Если еретики раскаются, присоединятся к нему в молитве, то все станет прекрасно, так, что ли?

– Сархаддон предлагает амнистию, как вы могли бы заметить, – ответил ему Лиас. Здоровяк сдерживал свое раздражение, зная, что больше ему не придется терпеть Мауриза. – Его дело, как он это организует.

– А вы подумали, что произойдет, если Сархаддон добьется успеха? Вы окажетесь в изоляции, лишитесь народной поддержки. Ладно, дайте ему отозвать инквизицию, но не сидите сложа руки. Не ждите, что все, как по волшебству, станет хорошо, потому что этого не будет. Вы подумали, сколько власти он получит, если добьется своего?

Скартарис твердил то же самое и во время аудиенции, данной Сархаддону, и так достал вице-короля, что тот велел ему заткнуться или уйти. Почему-то идея Сархаддона вызывала у Мауриза непримиримую ненависть.

Но Скартарис был прав. Палатина тоже предвидела эти последствия, и за два дня споров мы так и не пришли к согласию ни в чем, кроме одного: мне надо как можно скорее поговорить с Равенной. Однако от ее гонца не было никаких вестей, и я боялся, что Равенна отозвала его, когда мы согласились на условия Сархаддона. Идея сотрудничества со Сферой, на которое намекал Сархаддон, была отвратительной, но какие другие пути у нас есть? «Эон» выбьет подставку из-под власти Сферы. Но будет ли это иметь значение, если население будет успокоено речами Сархаддона?

Если эти речи будут успокоительными. Сегодня состоится первое обращение венатитов к народу: Сархаддон и один из тех мудрых наставников, о которых он так восторженно отзывался, будут чередовать свои речи, соединяя страсть и логику. Сархаддон действительно стремится к примирению? Или это будет пустая риторика?

«Жрецы Сферы удерживают власть двести лет, – вспомнил я слова Равенны, сказанные той ужасной ночью в камере под дворцом моего отца. – Они изменили историю, они возвысились, чего раньше никогда не бывало. Случались священные войны, я знаю. Но за все то время был только один реально серьезный конфликт, на Архипелаге около двадцати пяти лет назад, потому что Премьер оказался сторонником слишком жесткого курса. Сфера никогда не пользовалась там особой популярностью, но жизнь продолжалась. Люди не возражали против жрецов, пока их распри с правителями не выходили за пределы дворцов. Но в Священном Походе они не ограничились правителями, они захотели преподать урок населению. Вот почему их так ненавидят.»

Дорога повернула обратно и снова пошла параллельно склону, образуя пологий спуск. Из-за большой крутизны прямой путь был бы слишком неудобным. Торговых лавок стало больше, и справа, между двумя зданиями, обнаружилась небольшая мощеная площадка со скамейками и балюстрадой, венчавшей купол стоящего внизу дома. Там же росли два чудом уцелевших дерева, и их облетевшие листья усеивали брусчатку. А за каменными перилами открывался вид на море.

Утренний туман рассеялся, и на этот раз море было голубым, а не серым, лазурная гладь, простирающаяся до невероятно далекого горизонта. Маленькие волны рябили его поверхность, но не было никаких барашков – в этом затишье между штормами ветра почти не было.

Я вдруг понял, что мои спутники ушли вперед, оставив меня одного. Но Лиас оглянулся и задержался, радуясь любому предлогу сбежать от Мауриза.

– Красиво, верно? – заметил он. – Видел бы ты его летом. Оно необыкновенного цвета, похоже на море в Цитадели. Здесь очень много мелей, видны даже песчаные банки.

– А там острова Илахи? – Я указал на дугу низких черных силуэтов вдали, которые отсюда казались почти плоскими, хотя я предполагал, что они холмистые. – По-моему, мы проплывали их на пути сюда.

– Да. Тот большой остров слева – это Лесат, затем Порос и Косрос, Иксандер, Юврос, Песката. Я не помню названий более мелких, вроде той группы из трех островов в центре. А, Этийские острова.

– Этийские? В честь императора?

– Да, по какой-то причине имперские офицеры воздвигли там монумент Этию. Мне говорили, что есть еще одна группа, называемая Тиберийскими островами. Они находятся на Необитаемых территориях, точно на экваторе. Кто-то построил там маяк, как памятник Тиберию.

– Почему на Необитаемых территориях? – заинтересовался я. И зачем? Зачем тратить столько усилий, чтобы построить маяк вдали от всех известных морских путей? Тем более что этот маяк некому будет обслуживать.

– Понятия не имею. – Лиас пожал плечами, потом наморщил лоб, как будто что-то вспоминая. – «Не сводящие глаз с земли никогда не узрят красоту звезд. Они ходят в их свете, не видя, слушают их музыку, не слыша». Так гласит надпись. Она необычна для эпитафии, потому и засела у меня в памяти. Там есть еще две строчки, что-то насчет зеркала неба и ада, но я их забыл.

– Ну где вы застряли! – крикнул кто-то из наших, ушедших вперед.

Постояв еще минуту, мы неохотно отправились их догонять.

«Зачем те две святыни? – спросил я себя. – Зачем имперским офицерам строить памятники на бесплодных островах? Более точный вопрос: зачем посвящать один из них Тиберию?»

Остальные ждали нас у изгиба дороги, возле глухой стены между кафе и ткацкой мастерской. Мы подошли, и все вместе зашагали дальше. Прямо впереди и чуть ниже показалась широкая площадь. Очевидно, это и была наша цель, мы входили на нее, спускаясь под гору.

Первое, что мы увидели, это насколько она полна народа – море темных голов и ярких красок с островками деревьев и статуй… и даже там были люди, сидящие на постаментах или свесившие ноги с нижних веток. Слышались приглушенные разговоры, и ощущалось всеобщее ожидание, сфокусированное на пустом возвышении для ораторов перед величественной, украшенной колоннами агорой.

– Не думала, что здесь соберется столько народу, – заметила Персея, когда мы спустились ниже, и сама площадь скрылась из виду за рядами людей, выстроившихся вдоль дороги. – Посмотрите на окна. Никогда не видела такого скопления.

Все окна, выходящие на рыночную площадь, были до отказа забиты людьми. Это чем-то напоминало всеобщую фиесту, но настроение было слишком серьезным, слишком тревожным. Люди пришли в надежде, что это действительно новое начало, но в душе у каждого гнездились сомнения. Высокие стены храма на другой стороне площади скрывали дюжины сакри, не говоря уже об инквизиторах и их узниках.

– Мы останемся здесь послушать речь, – сказала Персея Мауризу и Телесте, коада мы вышли на площадь и остановились на краю толпы. – Лиас проводит вас дальше, а потом вернется к нам.

Мы без особого тепла попрощались с фетийцами. На сей раз Мауриз воздержался от замечаний. Вероятно, он счел, что уже высказал свое мнение. Затем Персея провела нас вдоль задней стены площади и вниз по узкой, почти невидимой улочке. Ее белые стены с обеих сторон были увиты зеленью, а в конце находился очаровательный крошечный дворике ползущим во все стороны плющом и четыре большие, вычурные двери. Одна из них принадлежала «другу» Персеи, который разрешил нам смотреть со своего балкона – на случай беспорядков в толпе.

Персея подошла к двери и постучала дверным молотком, но прошло какое-то время, прежде чем внутри раздались шаги, и дверь распахнулась. Мужчина года на два старше Лиаса или меня приветствовал Персею с фамильярностью старого друга и провел нас по широкой, изогнутой лестнице на второй этаж. Это был очень роскошный дом, чем-то похожий на Дом ГамилькаравТанете, хотя менее показной в своем убранстве, потому что его владелец был коренным апелагом, а не ценителем этой древней культуры.

– Чей это Дом? – прошептал я Персее, когда кто-то появился в холле, и внимание нашего провожатого на минуту отвлеклось.

– О, я тебе не сказала? Алидризи, президента клана Калессос. Этот клан живет в восточной части Калатара.

Алидризи. Откуда мне знакомо это имя?

Пока я ломал голову, нас провели в просторную, полную воздуха гостиную с высоким потолком и балконами, где уже собралось человек шесть или семь.

– Персея и ее друзья, кузен! – крикнул провожатый, и люди на балконах обернулись в нашу сторону.

– Мы рады вас видеть, – сказал один из них, входя внутрь. Он указал на плетеный столик с бутылками в центре комнаты. – Пожалуйста, угощайтесь. Я Алидризи Калессос. – Поразительно высокий и смуглый, он легко мог сойти за уроженца Южного Архипелага. Ровесник Гамилькара, предположил я. Или постарше, возможно, лет тридцати пяти.

– Мои друзья Палатина Кантени и Катан Тауро, – сообщила Персея, представляя каждого из нас по очереди.

Алидризи поднял брови, быстро взглянул на Палатину, а потом очень внимательно посмотрел на меня. Его взгляд был испытующим, а вежливое выражение на лице через миг сменилось беспокойной напряженностью.

– Вот уж не думал, что встречусь с тобой так скоро, – резко промолвил он наконец. – Ты не такой, как я ожидал.

Персея посмотрела на него вопросительно.

– Налейте себе вина и проходите на балкон, мы придем к вам через минуту, – мельком взглянув на нее, сказал президент.

Женщина в тунике океанографа помахала Персее бутылкой с балкона, и я вдруг вспомнил. Алидризи. Один из тех шести человек в Калатаре, кто знает подлинную личность Равенны. А это значит, что президент наверняка поддерживает с ней контакт.

– Как она? – спросил я, когда остальные взяли себе по бокалу и вышли за пределы слышимости. Я чувствовал себя довольно неловко.

– Кто? – Выражение его лица мгновенно изменилось, и передо мной снова был радушный хозяин. Только карие глаза горели слишком яростно.

– Вы знаете, – осторожно ответил я.

– Она сказала, что ты ненадежен. Я не обязан тебе говорить.

– Она сказала, что мне нельзя доверять, – уточнил я, надеясь, что правильно истолковал его слова.

– Это одно и то же.

– Как она? – повторил я. – Вы видели ее в последние несколько недель, может быть, меньше. Она заходила сюда по приезде?

– Твои самоуверенные предположения мне неинтересны. Я не обязан отвечать на твои или чьи бы то ни было вопросы.

– Нет, обязан! – огрызнулся я. Гнев боролся во мне с приливом надежды от такой неожиданной встречи с человеком, поддерживающим связь с Равенной. – К тебе приходит совершенно незнакомый гость, и вместо приветствия ты публично его оскорбляешь, и тут же заявляешь, что ничего не знаешь о том, что только что сказал. Я не спрашиваю, где она и каковы ваши планы. Я даже не спрашиваю, обращаешься ли ты с ней, как она того заслуживает, или как с пешкой среди пешек. Я только спрашиваю, как она?

– Хорошо, насколько это возможно при том, что здесь происходит, – натянуто ответил Алидризи. – Ненадежный – не первое слово для тебя, которое приходит на ум. Скорее, грубиян – ведь я знаю ее всю жизнь.

– И ты навещал ее в Цитаделях? – бросил я в ответ, сам удивляясь, что веду себя так, будто напился или разговариваю с врагом. – У меня создалось впечатление, что вице-короля она знает лучше. – Меня охватил необъяснимый приступ ненависти к Алидризи, дикое желание наброситься на него, швырнуть через всю комнату ударом своей магии.

Я заставил себя остановиться, сдерживая слова, которые вертелись на кончике языке. Что это со мной? Я глубоко вдохнул.

– Лорд президент, прошу меня извинить. Я был непростительно груб.

– Извинение принято, – ответил Алидризи через минуту. Потом тепло улыбнулся, и на этот раз улыбка дошла до глаз. Но на его лице осталось слегка встревоженное выражение. – Я тоже хочу извиниться за такое приветствие. Меня часто обвиняют в бестактности – не лучшая черта для президента клана. – Я вообще не мог поверить, что этот человек – президент клана. В Фетии, возможно, но не в Калатаре. – Она обеспокоена, даже подавлена. Возвращение домой не было счастливым, и происходящее ее тоже не радует. И – нет, мы не обращаемся с ней как с пешкой, просто держим ее в безопасном месте.

– Ее не радует план Сархаддона, или она просто не доверяет Сфере?

– А ты и есть тот самый, кого он на это уговорил? – Лицо Алидризи стало непроницаемым. Этот человек был так переменчив, что постоянно сбивал меня с толку.

– Когда-то Сархаддон был моим другом. Я – единственный из нас, кого он знает.

– И ты ему доверяешь? Даже после того, что он вам сделал?

– Она слышала его версию того, что было?

– Слышала, но не поверила. И я тоже, и никто здесь не верит. Ты приехал оттуда, где Сфера ведет себя рационально, включена в повседневную жизнь, где она никого не пытает, не сжигает, не преследует, как здесь. Здесь… они никогда так себя не вели. Наверняка это очередная хитрость.

– Если Сархаддон добьется успеха, Священного Похода не будет. Лечеззар стяжает славу и сэкономит деньги.

– Лечеззара не интересуют деньги, – ядовито возразил Алидризи, опять мгновенно изменив свою манеру. – Он хочет подбросить дров в костры Ада, растопить их так, чтобы переплюнуть всех своих предшественников. Если их пламя взметнется вверх и подпалит мир снизу, тем лучше. Это будет предупреждение. Лечеззару не нужна мирная победа.

– Может быть, и так. Но разве мы имеем право рисковать? – Сам не знаю, зачем я ввязался в этот спор, но Алидризи не из тех, от чьих слов легко отмахнуться, слишком сильная личность, чтобы просто прервать разговор. И он недавно говорил с Равенной. Я вдруг оказался так мучительно близко от нее, я должен как-то передать ей сообщение. – Все знают, что Лечеззар бредит Священным Походом, и не хотят, чтобы это случилось. Если Сархаддон даст людям шанс остановить его, разве они не ухватятся за эту возможность?

– Я думаю, что слишком глубока взаимная ненависть. – Президент махнул рукой на окно, на невидимую, но очень слышную толпу. – Он поколеблет их медоточивыми речами, а потом ударит – и мы должны узнать как.

Должно быть, Алидризи заметил мой скептический взгляд, потому что продолжил:

– Кажется, Сархаддон тебя убедил, что меня удивляет. Доверять мнимому другу, который был готов тебя казнить, представляется мне… опасным. Они нарушили все обещания, что когда-либо давали, и предадут кого угодно, если это усилит их власть. Короли и императоры все время так поступают, но они не притворяются, что это воля Бога.

– Но Калатар не может победить Сферу. Кто-нибудь когда-нибудь придумал, как это сделать, или вы просто барахтаетесь от кризиса до кризиса, а когда они случаются, тогда и пытаетесь с ними бороться?

– Ты намекаешь, что мы – покоренный народ? – Лицо Алидризи снова потемнело.

Я поднял руки умиротворяющим жестом. Казалось, президент успокоился так же быстро, как рассердился, но уверенности у меня не было.

– Не более, чем Океания. Но у вас нет возможности нанести ответный удар, и нет защиты от нового Похода.

Алидризи слегка расслабился, но тревога не ушла с его лица, и ответил он не сразу.

– Я часто веду подобные разговоры, но на этот вопрос ни разу не получил ответа. У нас нет централизованной власти, кроме вице-короля. – Судя по жесту отвращения, президент был не очень высокого мнения о Сэганте.

– Но фараон ведь будет просто марионеткой Сферы? Ни армии, ни флота, ни способа защититься от жрецов или их магии.

– Если ты хоть на секунду вообразил, что она когда-нибудь пойдет на компромисс со Сферой, то ты ее совершенно не знаешь.

– Это мне известно, – ровно ответил я, негодуя на очередную инсинуацию, что я как-то недостоин Равенны. Должно быть, Алидризи догадывался, что я к ней чувствую, и это мучило его по какой-то причине. Так мучило, что он хватался за любую возможность меня уколоть. – Все хотят, чтобы принцесса вернулась как герой-победитель, чтобы вышвырнула Сферу одним своим взглядом, чтобы восстановила свободу, и мир, и все прочее. Ладно, она более чем способна это сделать, но как?

– Есть союзники. Они ждут лишь достаточного стимула.

– И готовы рисковать? Попасть под интердикт, отлучение от Сферы? Люди подчиняются Сфере, потому что она якобы говорит голосом Рантаса. Только Сфера может остановить штормы, позволить нам иметь огонь. Я уж не говорю о сакри и хэйлеттитах.

– И поэтому нам следует сдаться, смириться с поражением и попытаться прийти к компромиссу? Ты это хочешь сказать? Что нам никогда их не победить, но если мы как следует попросим, они дадут нам символическую независимость? Это хорошо для океанина – пару лет назад ты, вероятно, не знал, на что похожи сакри. А мы с ними выросли. Персея и все мы видели их каждый день, зная, что они властны над нашей жизнью и смертью. Неужели они так легко откажутся от этой власти, как говорит Сархаддон?

– Да, вы правы, я не вырос с ними. Но разве это означает, что я не могу выступать против них? Сакри разрушили и мою родину, только там они не использовали огонь и меч.

Я назвал Фетию своей родиной, но в моих ушах это прозвучало фальшиво и напыщенно. Фетйя не была моим отечеством, – я там только родился, – и я не чувствовал себя фетийцем.

– Очень приятное разрушение, верно? – язвительно заметил Алидризи. – Пиры, балы, опера. Нечего винить Сферу: твой народ сам обленился, как только не с кем стало сражаться. Сфера – это просто удобный козел отпущения.

– А кто ваш козел отпущения? – огрызнулся я в новом приступе гнева, хотя не мне было это говорить. – У вас было двадцать четыре года на подготовку к этому дню, и вы не сделали ничего. У принцессы не больше шансов принять свой трон, чем было после того Похода. Союзы так и не осуществились, свой жалкий флот вы потеряли в ту минуту, как появились инквизиторы, и вы точно также бессильны, как были всегда. И несмотря ни на что, вы отвергаете этот шанс, даже не услышав, что они предлагают.

Я вдруг замолчал с ужасным чувством, что только что перерезал эту тонкую ниточку связи с Равенной. Я нервно наблюдал за Алидризи. Ну почему я столкнулся именно с ним? У меня еще был один контакт – но, может, это он и есть? О Фетида, зачем я открыл рот?

– И если план Сархаддона удастся, ты поставишь это себе в заслугу? – спросил президент очень тихо и зловеще. – Потому что Сархаддон пришел к тебе первому с этим предложением?

– Вас когда-нибудь приговаривали к смерти, Алидризи? По вашим словам, Калатар приговорен, но Сархаддон дает ему право на апелляцию. Если начнется Поход, вы останетесь здесь и будете страдать вместе с остальным островом?

– Я не признаю полномочий этого суда. Никто из нас не признает – ни я, ни Персея, ни Лиас, ни те люди на площади. Пока Сфера не исчезнет, разбитая и изгнанная, здесь не будет правосудия. Все, чего мы достигнем – это приостановки приговора. Да, мы должны иметь план, а не просто отвечать на действия Сферы. Но ты как раз это и сделал – позволил им снова взять инициативу и отвлечь нас, пока они готовят свой следующий ход. Я не намерен с этим соглашаться. Никто из нас не согласится, тем более фараон, которую ты говоришь, что любишь. Или это просто слова, или ты такой же глупец и безумец, как вся твоя раса. Выбирай сам, но ее оставь в покое.

Алидризи демонстративно отвернулся, взял свой бокал, снова ушел на дальний балкон и завел разговор со стоявшими там людьми. Я смотрел ему вслед, больно кусая губу. В этих переговорах единственный козырь был у него в руках, и он решительно поставил меня на место.

– Беседа прошла неудачно, – заметила Палатина, появляясь сзади меня. – Как я понимаю, Алидризи против Сархаддона.

– Он против всего! – свирепо заявил я, не в силах больше сдерживать гнев. – Алидризи думает, что Сархаддон просто отвлекает внимание, пока Сфера готовится к Походу, и кроме полного разгрома Сферы, его ничто не устроит. Разумеется, у него нет никакой идеи, как это сделать, но он совершенно уверен, что я недостоин говорить с Равенной. Алидризи сказал, она несчастлива, что меня не удивляет, раз ее окружают люди вроде него.

– Тише, тише! – зашикала Палатина, беспокойно оглядываясь. – Здесь слишком много ушей.

– Их всегда слишком много, – проворчал я, но голос все-таки понизил. Последний выпад президента меня встревожил. Это прозвучало так, будто они держат Равенну под контролем. Но зачем тогда говорить мне, что она несчастлива? Чтобы выместить свою злобу?

– Помню, Равенна говорила, что была пешкой во властных играх знати. Теперь я ее понимаю. Сэганта вроде не такой – я думаю, он искренне о ней заботится, – но, кажется, Алидризи рассматривает ее как… как собственность. Я не слышала вашего разговора, но я видела выражение его лица. Могу понять, почему ты озабочен, но Персея говорит, что он – один из немногих действительно влиятельных калатарцев. Не стоит делать из него врага.

– Похоже, он уже встал на этот путь, когда услышал мое имя.

– Да, похоже. Минутку.

Она вернулась к окну, отвела Персею в сторонку и что-то у нее спросила. Персея казалась озадаченной, довольно долго отвечала, после чего Палатина вернулась ко мне.

– Она говорит, что Алидризи достаточно легко читать, а значит, он действительно настроен враждебно. Должно быть, Равенна ему что-то сказала.

– Думаешь, он знает о моем происхождении?

– Алидризи о нем упоминал?

Я задумался на минуту, затем покачал головой, совершенно уверенный, что ничего подобного не было.

– Он знал, что я фетиец, оскорбил один раз Фетию, но ни разу мою семью.

– Тогда он скорее всего не знает, поэтому думает, что ты незначительный океанин, который случайно оказался фетийцем по происхождению. Если Равенна рассказывала о тебе с привязанностью или чем-то большим, они встревожились. Возможно, они хотят использовать ее, чтобы купить помощь.

– Купить помощь? – Я не сразу понял, что Палатина имеет в виду.

– Варварский обычай, я знаю. Вы, наверное, делаете это в Океании. Мы нет..

– Но большинство мест, откуда они могли бы получить помощь – это республики вроде Танета и Кэмбресса. Там семейных связей недостаточно: они даже не хотят, чтобы их лидеры состояли в родстве с королевскими домами.

– Это меня и беспокоит, – пробормотала Палатина, оборачиваясь посмотреть на Алидризи, который стоял на балконе ко мне спиной. – Ты не мог бы поточнее повторить, что он тебе сказал?

Я повторил все, что запомнил, а Палатина стояла и слушала.

– Похоже, у него действительно нет плана, но в это трудно поверить. Возможно, он хитрее, чем мы думали.

– Почему тебя это беспокоит?

Шум на площади внезапно стих, и люди на балконе прекратили разговоры. Воцарилась глубокая тишина.

– Брачные союзы заключаются в Аду, – прошептала Палатина. – Так думают большинство фетийцев. По крайней мере те, кто туда не стремится.

Глава 24

Меня втиснули в угол балкона Персеи между вычурными железными перилами, массивным глазированным цветочным горшком и миниатюрной, похожей на эльфа женщиной в тунике океанографа. Не той, которая махала Персее бутылкой несколько минут назад – та отличалась от калатарцев более крупной фигурой и светло-каштановыми волосами. Мне показалось, что был и мужчина-океанограф, на другом балконе, седовласый человек, который разговаривал с Алидризи, когда мы вошли. Я впервые столкнулся с калатарскими океанографами, но не было времени поговорить: все смотрели в напряженной тишине, как распахиваются ворота храма.

После столь долгого ожидания я был почти разочарован, увидев полдюжины венатитов, великолепных в своих красно-белых мантиях, парами выходящих из храма. Ни сакри, ни инквизиторов не было видно, только кадилыцик, одетый послушником, шел впереди, окуривая толпу дымом ладана. Люди Инстинктивно расступались, и перед процессией, словно по волшебству, открывался проход.

Венатиты не надели свои капюшоны – так эти остроконечные колпаки выглядели гораздо менее зловеще, – и я не увидел на их одеяниях ни украшений, ни вышивки. Сархаддона легко было заметить: он шел в средней паре рядом с пожилым мужчиной аристократической наружности. Предположительно одним из наставников, о которых он так много говорил. Остальные четверо были старше Сархаддона, но не намного, и трое из них выглядели аскетами.

Венатиты прошли сквозь толпу, и проход позади них сомкнулся. Ворота храма снова закрылись, оставляя снаружи лишь двоих сакри, которые все время стояли там на часах. Я взглянул на небо и убедился, что дождя не будет. Солнце все так же проглядывало сквозь молочную пелену облаков – светящееся пятно на почти болезненно ярком небе.

Кто-то под нами подавил кашель, когда Сархаддон и пожилой венатит поднялись по каменным ступеням на ораторский помост. Наверху Сархаддон остановился, пропуская своего спутника к ограждению платформы. Тот прошел оставшиеся два-три ярда и встал у каменной балюстрады, отделявшей ораторов от толпы. Пожилой монах поднял руку, и словно круг по воде, пробежала по толпе волна от центра – это люди склонили головы.

– Во имя Рантаса, Дающего Жизнь, Властителя Пламени, Кто был в начале и будет в конце. Пусть Он, ведущий всех смертных, взглянет на нас с благосклонностью на восходе этого дня, в полдень и на закате и одарит нас всех своей безграничной милостью.

Он закончил, и наступила пауза. Снова подняв головы, мы обнаружили, что двое на помосте поменялись местами. Я удивился, что они выбрали Сархаддона для своей вступительной церемонии – не лучше ли было предпочесть более старших, более опытных жрецов?

Возможно, все дело в образе. Эта мысль пришла неожиданно, когда Сархаддон заговорил. Несмотря на перемены, он не походил на инквизитора, на непоколебимого старого фундаменталиста. Правда это или нет, не имело значения. В расчет принималась только внешность.

– Граждане Калатара! – положив руки на балюстраду, начал Сархаддон, с задумчивым видом обозревая толпу. – Я Сархаддон, брат Венатического Ордена. Я не инквизитор, я пришел не с огнем и мечом. Как и мои братья, которых вы видите здесь, и еще несколько, которые составляют наш орден. Мы посвятили свою жизнь служению Рантасу, и все, что мы несем, – это слова.

Слишком редко перу удавалось быть сильнее меча. Когда захватчики приходят с огнем и кровопролитием, слова против них бесполезны. Слова – это наше наследие, это наши воспоминания. Они призваны беречь наше прошлое, дабы то, что говорилось и делалось, не потерялось, но отозвалось в веках. Ваш народ, народ Архипелага, имеет долгую и славную историю. Когда мой народ в Океании еще пребывал во тьме варварства, Техама уже писала свои бессмертные труды. Для ваших предков не было ничего важнее слов. Их великие вожди были ораторами и адвокатами. Тысячу лет назад в утраченном ныне городе они произносили такие яркие речи, что до сих пор ваши дети читают их в школах и заучивают наизусть.

Когда мои наставники в семинарии хотели дать нам пример божественного вдохновения, они называли «Книгу Рантаса». Когда они хотели показать блеск человеческого ума, мы читали Алпиана, Клодину, Джеррачоса. Они жили в эпоху, когда не было более высокой чести, чем называться Оратором, когда к вершинам возносились те, кто умел дебатировать, спорить, говорить. И те, кто сумел вложить в свои речи страсть своих сердец, запомнились как величайшие из всех. Техама не была поголовно грамотным обществом, и тем не менее речи всегда записывались.

Все вы знаете «В защиту Постумио» Алпиана лучше, чем я, поэтому я не стану утомлять вас пересказом этой истории. Он отстоял жизнь невинного человека в прискорбно продажном суде исключительно силой своих слов. Есть и другие примеры – «Призыв к миру», «Обращение в полночь», – о которых вы слышали. Мой собственный народ, фарассцы, некогда последовал по тому же пути, хотя никто из наших ораторов не добился такой славы. Мы заслужили свою репутацию за хитроумную дипломатию, за способность выкрутиться из любой беды, как бы ужасна она ни была, и за то, что мы покончили с войнами, которые, казалось, будут длиться вечно.

Я знаю, вы думаете, это было давно. Когда в последние столетия слова доказали свою ценность? Они не остановили огонь и завоевание, они не предотвратили зло, которое мы, наряду с другими, сотворили на вашей земле. Слова слишком часто действуют в пользу зла, они искажают чистую цель, подстрекают, обманывают. Они обладают как негативной силой, так и позитивной, и бывает больше зла от дурного совета, чем блага от хорошего. Иногда.

Я не Алпиан и не Джеррачос, и, как вы уже заметили, я, несомненно, не Клодина. – По толпе пробежал нервный смешок, но никто из нас не отвел глаз от Сархаддона. – И я здесь не для того, чтобы выиграть дело или призывать к миру или войне. Я пришел со словами Рантаса, которые вам известны, чтобы воззвать к разуму, к размышлению. Среди вас есть приверженцы других богов, те, для кого существуют Восемь вместо Одного.

Он указал на белое небо, туда, где слабое солнце пряталось за пеленой облаков.

– Вы чувствуете тепло, видите свет, идущий сквозь облака в первый раз за эту зиму? Неделю за неделей мир терпел ужасное ненастье, гораздо худшее, чем в предыдущие зимы. Есть места, где тучи так темны и плотны, что сумрак царит даже в полдень. Деревья растут больные, слабые, животные умирают, тьма подтачивает дух людей.

В течение трех месяцев мы не видим солнца, не считая редких дней, таких, как этот, когда Рантас являет нам свое благоволение. Огонь светила скрыт от нас облаками, и мы выживаем лишь благодаря Его дару Аквасильве. – Сархаддон вытащил из своей мантии ветку огненного дерева и помахал ею над головой. Яркое смешение красновато-оранжевых веток и золотых листьев было красиво само по себе, даже без солнечных отблесков. – Где бы мы были без этого? Ютились бы в самых глубоких пещерах, привязанные к горам и континенту, неспособные согревать себя, переплывать моря, давать нашим городам свет и тепло. Мы не имели бы ни каменных городов, ни монументов вроде зиккуратов, Зала Океана или Акролита.

«Любопытное сочетание», – подумал я, наблюдая за сиянием ветки. Увижу ли я когда-нибудь живое огненное дерево? Нормальный жрец перечислил бы зиккураты и храмы, но Сархаддон упомянул еще и самые великие достижения фетийцев и калатарцев, не слишком тесно связанные в их представлении со Сферой. Я сомневался, что будет еще одно упоминание Зала Океана, величайшего монумента Селерианского Эластра, явно посвященного Фетиде.

– Оглянитесь на историю, и вы увидите, как люди, одаренные огненным деревом, построили величайшие города, величайшие империи, обрели всемирную славу. Триста лет назад фетийцы обладали монополией, только они знали секрет огненного дерева. Они использовали его, чтобы прославить свое имя и свои города, чтобы возвести великие монументы, чтобы отправить свои корабли в каждый уголок земли и установить над миром свое правление. В сравнении с ними все остальные народы казались бледными тенями.

Но когда Рантас сделал свой дар известным другим народам, и секрет перестал быть секретом, весь мир шагнул вперед, оставив позади те первобытные времена. Были построены новые великие города, готовые соперничать с городами фетийцев: Танет, Кэмбресс, Фарасса, Раневех, Посейдонис.

На площади раздался коллективный вздох, кое-кто ахнул. Сархаддон ступил на опасный путь. Многие из населения Тандариса жили в Варару или Посейдонисе до их разрушения во время Священного Похода. Возможно, некоторые даже видели их падение. И никогда не забудут, кто это сделал.

– Помните, что мы живем в зданиях, камень для которых добыт огненным деревом, перевезен через море антами, работающими на огненном дереве, и что благодаря Его милости мы получаем из огненного дерева изот: изот, который защищает вас от штормов, от вражеских нападений, который освещает ваши дома.

Какая еще есть защита от ярости стихий? Только Огонь дает вам тепло, оберегает от ярости воды, и ветра, и тени. Он больше, чем стихия. Разве можно сравнить его с ветром, разрушительным продуктом неба, с воем проносящимся по нашим городам при каждом шторме? С водой, которая нас окружает и которую океанографы наносят на карты, изучают посредством экспериментов и приборов? Разве может существовать божество в чем-то, так легко постигаемом нами? В этих хрупких платформах из земли и камня, инертных, мертвых без света солнца, которые мы зовем континентами и островами и которые служат опорой для наших ног? Или даже в тени, отсутствии света, тепла, мраке? Кто среди вас – кроме молодоженов – пожелал бы бесконечной ночи? Она властвует над Тьюром по несколько месяцев в году, и что есть Тьюр? Безлюдная пустыня из камня и льда, где ничто не растет, ничто не живет.

Огонь выше всех других стихий, а не простая часть того, что составляет мир. У нас есть солнце, источник всего огня, в своей безмерности выходящий за грани нашего воображения, воплощение Рантаса в Его чистейшем виде. И здесь, на Аквасильве, Он дает нам частичку того огня на все то время, когда Его лик сокрыт от нас. Представьте себе мир без солнца. Никакой жизни, ни одной искры, ничего, только мертвый шар жидкости и камня. Не было бы никакой жизни ни в море, ни на суше, лишь целый мир ледников и невообразимого холода. Другие стихии остались бы там, конечно. Но какая польза была бы от них, какую силу они бы имели? Какая сила способна создать жизнь из замерзшего льда без тепла?

Или представьте мир с солнцем, где Рантас не дал нам Своего дара. Где не было бы тепла, согревающего нас ночами или зимами, где эта искра жизни отсутствовала бы. Все прочие стихии могли бы присутствовать, но без огня, ведущего нас по указанному Им пути, не было бы никакого разума, только звери лесные и чудовища океана.

Огонь побеждает все другие стихии: он мерцает, изменяется без ритма или причины. Он превращает воду в пар, забирает холод из воздуха, истребляет создания земли. И он прогоняет тени. Никто не чувствует себя в безопасности в темноте, она дает укрытие ворам и убийцам. Зло не может процветать на виду – оно ищет темные уголки, и лишь огонь и свет могут его изгнать.

Если другие боги существуют, почему они глухи к своим служителям? На нас со всех сторон обрушиваются море и шторма, мы окутаны тенью по несколько месяцев в году. Может кто-нибудь из вас со всей искренностью сказать, что вы предпочитаете зиму лету, долгие недели сумрака и ужасной непогоды спокойным морям, голубым небесам, свету и теплу? Это враждебный мир, но благодаря милости Рантаса, мы можемвыжить. Больше того, мы можем строить и процветать, растить детей и жить, не опасаясь ярости. И все благодаря одному: дару Рантаса.

Многие из вас ненавидят Сферу за то, что она делала и делает. Но вспомните: все эти поколения после первого Премьера мы ограждаем вас от ярости штормов, мы защищаем вас от этого мира, мы приносим дар Рантаса в каждый уголок земли. Мы спасаем вас от хаоса и лжи, которые были раньше.

Двести лет назад во время тьмы, войны, резни мир висел над пропастью. Тучи пыли заслонили солнце, и целые континенты горели, когда армии бились насмерть. На планете не осталось места, избежавшего войны. От Необитаемых территорий до ледяной полярной шапки шли сражения. Мир веками не знал покоя, ибо воюющие стороны несли свою борьбу все дальше и дальше от родины.

Но затем пришли настоящие разрушители – фетийские монархи и их извращенные маги. Прославленные своей свирепостью, они запятнали кровью имя своей расы и обострили конфликт. Служители огня сражались против них и помогли добиться их падения. И они же помогли людям получше вывести нас из тех мрачных времен. После той резни мы поддержали новых лидеров, мы все отстроили заново, мы изгнали последних из злобных магов с лица земли. И мы принесли мир. Да, были войны с тех пор, между островами, государствами и империями, потому что низменная природа человека требует войны.

Те маги, что вызвали эти катастрофы, заимствовали силу других стихий. Некоторые говорят, что эти стихии тоже имеют своих богов, и ссылаются на этих магов, как на доказательство мощи этих богов. Но поскольку эти маги черпают примитивную, неразбавленную силу из источника внутри себя, они не могут нести ничего, кроме разрушения. Этих магов подчинила себе низость их магии, она извратила их умы. Они не могут ни строить, ни защищать, только разрушать. Сила, которую они выпустили на свободу, оказалась так велика, что она вырвалась из-под их контроля, и тогда начались бесконечные войны, эра хаоса, когда всем и всему грозила гибель.

Мы молча слушали, как Сархаддон рассказывает толпе сочиненную Сферой пародию на историю во всех ее ужасных подробностях. Историю, которую все уже знали, но которую Сархаддон и его компаньон больше часа подкрепляли примерами. В известном смысле она казалась еще более отвратительной, потому что они использовали логику и рассудок, а не просто пыл. Многие из собравшихся на площади, вероятно, слышали отрывки из «Истории» – настоящей «Истории», – а некоторые даже читали ее, хотя владение ее экземпляром фактически было смертным приговором.

Оба умные люди, убедительные ораторы, они захватили внимание всей площади. Я сам не мог оторваться, и никто из стоящих рядом не произнес ни слова. Мы слушали историю, которую они нам рассказывали, те моменты, которые они выделяли, и я почувствовал как зерна сомнения проникают в мой ум. Если настоящая история Фетии была настолько иной, то почему даже фетийцы ее забыли? Не может быть, чтобы за двести лет никто из лидеров кланов не прочел эту книгу, которая давала им возможность смыть пятно с их прошлого. Но они так и не приняли ее. Осталась только их глубоко укоренившаяся ненависть к Тени и Таонетару, но она не противоречила истории Сферы.

Эти речи не подействовали бы на меня так глубоко, если бы не мои столкновения с Оросием. Только в «Истории» и хронике Продолжателя Этий, Кэросий и Тиберий были героями, потому что это они и их самые верные последователи написали те книги. Я подумал о других представителях нашей династии, как делал уже много раз, и спросил себя: как Этия, Кэросия и Тиберия вообще могли счесть героями?

Судя по описаниям, данным им Сархаддоном и его наставником, они были вылитыми копиями Оросия и Ландрессы! Этий – грамотный полководец, но как он швырялся жизнями своих солдат в войне с врагом совсем не столь сильным, как представила его «История»! Этий жертвовал тысячами в своих битвах, он без пощады убивал и пытал пленных, чтобы вызвать у врага страх перед собой. И под конец, в те последние месяцы, он умышленно лишил Селерианский Эластр большей части его гарнизона. «История» так и не объяснила, почему город оказался так слаб, когда напал Таонетар, но слова Сархаддона, несмотря на ужас, который они несли, имели страшный смысл.

– Этий использовал свою собственную столицу, свой собственный народ как приманку, чтобы выманить с севера таонетарные легионы и флотилии. Они обрушились на город своими тысячами, предали его огню, убили или поработили всех, кто там жил. Город, который мы знаем сегодня, был отстроен заново после того нападения, – продолжал Сархаддон. – Пока армии таонетарцев были этим заняты, брат Этия повел фетийский флот на север, на Таонетар, ныне столь бесплодный, что ничто там не выживет. Они отомстили за зверство, которого могло и не быть, но в этом сражении какой-то безымянный вражеский солдат положил конец императору и его правлению террора.

Возможно, вы слышали, что Таонетар исчез, распался потому, что его столица погибла. Это только половина правды. Таонетарцы действительно исчезли, но только потому что Кэросий, в отместку за смерть брата, поднял против них Стихии и поверг Эран Ктхун во тьму. Он разрушил священные талисманы города, чтобы пустить по всему миру смерть, магию столь могущественную, что, несмотря на ее успех, она покалечила и самого Кэросия.

Помните, это тот самый человек, кто согласился погубить тысячи людей своей примитивной магией, потому что они были врагами. Кто еще имел силу вызвать приливные волны, цунами, наводнения, унесшие столько жизней с обеих сторон? Затопление такой большой территории в то время – это исторический факт. Шторма ухудшили положение дел, но разве могли они сами вызвать то наводнение? Мог Таонетар совершить такое? Магия его была извращенной, но это была магия Тени. Спросите себя, кто еще это мог быть? Все вы, кто верит в историю Кэросия, спросите себя: кто еще имел силу превратить море в оружие?

И здесь мы подходим к моменту «узурпации», которую те, кто находится под пагубным влиянием этой книги, считают концом свободы и началом террора, что прямо противоположно реальности.

Два кузена, один – сын Этия, другой – Кэросия. Они сражались и командовали в той войне, они видели кровь, резню, пытки. Один отец был мертв, другой искалечен, но война закончилась. Таонетар был почти уничтожен как страна и как раса. Уцелевшие были окружены, частью убиты, частью обращены в рабство, а частью – изгнаны на самый край света. Столица лежала в руинах из-за военной хитрости их отцов – хитрости, которую Тиберий помог спланировать, – а ресурсы страны были истощены. Маги, причинившие столько страдания и развязавшие террор во время войны, все еще находились на свободе, их сила не была обуздана.

Они начали восстанавливать разрушенное, да, но на старых фундаментах. Тиберий, чтивший память своего отца, воздвиг монументы ему в новом городе, мобилизовал новые легионы, чтобы поддерживать мир в землях, захваченных его отцом. Тысячи за тысячами насильно вывозились в Селерианский Эластр, чтобы вернуть столице ее былое величие, и работали без вознаграждения от истощенной казны, чтобы Тиберий мог иметь свой дворец, свой город и наслаждаться красотой, пока мир лежал в руинах.

Никто не знает, сколько людей погибло от штормов, ярость которых была усилена магией тиранов, но разве что-нибудь было сделано, разве были построены щиты для защиты? Магов почитали, их возвысили, их наделили властью, как и офицеров, верных тиранам за счет своей страны. Они знали, что случится, если Селерианский Эластр будет взят, но не протестовали против этого.

Но в новом поколении нашлись такие, кто ненавидел дело рук своих отцов. Валдур презирал своего отца, поскольку знал, кем он был на самом деле. И Валдур собрал вокруг себя единомышленников, многие из которых потеряли в Войне любимых, а многие сами участвовали в боях. Но они ненавидели память о Войне и стремились никогда больше не допустить такого, а не строить новый порядок по образу старого. Они научили Валдура истинной магии огня, хотя прежде он знал лишь жестокость других стихий. Рантас заговорил с ним, и Валдур слушал, как не слушал до того никто из его семьи.

И так он совершил преступление, чтобы не дать повториться преступлению более великому. Узурпация трона – ужасная вещь, но жизнь самого Валдура находилась в опасности из-за его общения с теми, кто выступал против магии. Люди, присягнувшие ему на верность, его друзья и родные угрожали Валдуру, потому что он видел свет там, где они не видели. Они были лживы и лицемерны – те, кто насиловал и убивал в Войну, кто сознательно участвовал в ее ужасах.

И они единственные пострадали, потому что были осуждены в глазах людей и богов за свои злодеяния. Вся Фетия приветствовала Валдура, и вся Империя ополчилась на тех, кто так ее искалечил. Наконец-то у Фетии появился лидер, который решительно воспротивился прошлым ужасам, совершенным его предшественниками, не стал мириться с тем, во что они превратили страну. Люди впервые увидели, что они натворили, но как бы ни были страшны их грехи, Рантас позволил им раскаяться, дал им отпущение через Своих жрецов, которые могли теперь говорить свободно, как никогда раньше.

Палачей и сообщников тиранов поймали и отдали под суд, извращенных магов казнили, поскольку не было надежды на их исправление. Их путь – это путь, который постепенно развращает ум, и чем больше они используют магии, тем сильнее она овладевает ими: они становятся оболочками, простыми сосудами для беспощадной силы, которую каналируют. Тех, кто был молод и мог спастись, тех спасли, но большинство не могли.

Продолжатель называет это кровавой баней, царствием террора, не упоминая о том, что эти самые люди были архитекторами Войны, гибели и голода, что многие из них убили гораздо больше людей, чем умерло в это время. И с тех пор мир остается стабильным, империи появляются и исчезают, больше не нарушая равновесие так сильно, как было позволено этим магам. Подобное насилие не повторялось, и сама Фетия с тех пор узнала внутренний мир и спокойствие, которых никогда раньше не ведала. Не пришел мир лишь к незначительному меньшинству инакомыслящих, и именно их я больше всего хочу сегодня убедить. Слова, как я уже сказал, могущественны, произнесенные или написанные. Они многих людей ведут по путям, которых те иначе не избрали бы, и слова, поданные с авторитетом, подкрепленные так называемой историей, могут оказаться самыми убедительными.

Традиция – вот что дает вес этим словам, но не та традиция, в которой следующие поколения изучают и постигают наследие своих предков. Я имею в виду слепое следование традиции, тому, что говорят нам старшие, сами не имеющие истинного понимания. Доктрина Сферы менялась за столетия, когда мы открывали новые ипостаси Рантаса, новые пути видения Его, происходящие из взгляда на прошлое и настоящее. Мы не повторяем, как попугаи, то, что нам говорили старые монахи в семинариях. Они заставили нас понять, почему мир таков, каков он есть.

Для тех, кто следует этой книге, не было подобной эволюции идей. Молодежь учат тому, во что старики верят всем своим сердцем, потому что им говорили это в их собственной юности, и так далее. Вы можете спросить: если «История» так фальшива и обманчива, как я говорю, почему ей верят? Почему ей когда-то поверили? Почему эта летопись все еще существует, если у нас уже есть правильная хроника времен?

Ответ лежит в верности, народ Калатара. Верность – одна из самых могучих сил, сила, объединяющая мир. Но те, кто извращен и отказывается меняться, слепы к истинной природе того, что их извратило. После всего, что случилось, после того, как все ужасы Войны в полной мере открылись миру, из свиты тиранов осталось несколько человек. Их преступления были законным образом раскрыты перед миром, но хитрость и коварство позволили им спастись от наказания, назначенного их соратникам.

Для Продолжателя, видевшего в тиранах героев, несмотря на реки крови, по которым они шли, надежда заключалась в рассказе о том, что несколько магов и офицеров флота бежали из Фетии на юг, в Необитаемые территории. Надежда, что некоторым удалось выжить.

Выжили они или нет, мы никогда не узнаем. Зато достоверно знаем, что не все уехали так далеко. Эти беглецы все еще пользовались влиянием и уважением среди людей, знавших о Войне лишь понаслышке. Архипелаг был меньше всего затронут Войной, его редко посещала. та или другая сторона, его жители и тогда, и сейчас, были отважны, но не настолько многочисленны, чтобы рассматриваться как источник рекрутов.

Эти преступники, избежавшие правосудия, остановились на краю известного мира. Они не осмелились плыть дальше в океан, чтобы встретить свою смерть, как сделали их товарищи. Там на юге, на каких-то из десяти тысяч островов Архипелага, они основали поселения, скрытые старой магией от глаз мира. В тех океанских просторах есть где скрыться.

И эти беглецы остались там жить. Со временем тайными способами они заявили о себе миру, набирая со всего света тех, кто хоть сколько-то еще верил пропаганде тиранов. Беглецы научили их своей искаженной истории, а ученики передали ее своим детям. Их сбили с пути преступники, убийцы, служившие тиранам, и по мере того, как люди умирали, а мир двигался дальше, беглецов забывали, и поколение за поколением в совершенной невинности верили рассказанной им лжи.

Мы живем в настоящем, и проблемы настоящего всегда ближе, чем проблемы прошлого. Поэтому за годы в умах тех, кто пребывал – и до сих пор пребывает – в заблуждении, Сфера стала олицетворением зла – зла, которое в прошлом разрушило мир. Воспитывая внуков, старики всегда оглядываются на золотой век своей юности. Вот так все новые и новые поколения сбиваются с истинного пути. Еретики видят в нас разрушителей мира, кем мы никогда не были, очернителей имен «героев», которые на самом деле были тиранами и палачами.

Слишком часто на это мнение отвечают нетерпимостью, подозрением и открытым преследованием. Мы стремимся бороться со злом во всех его формах, забывая, что всегда есть ведущие и есть заблуждающиеся. Мы оглядываемся на рассказы об эпохе гнева и террора и гоняемся за теми, кто следует учению зла. Слишком редко нам приходит в голову спросить себя, почему по прошествии столь долгого времени это зло все еще имеет последователей? Почему голоса из прошлого и сегодня будоражат мир?

Я взываю к вам, ко всему Калатару, ко всему Архипелагу: подумайте, рассмотрите, выслушайте то, что я сказал, и придите послушать меня в следующий раз. Я предлагаю охранное свидетельство, подписанное, как вы видите, самим Премьером, любому, кто готов полемизировать со мной и моими братьями. Вы можете выбрать место и время – я только прошу, чтобы вы разрешили присутствовать всем зрителям, кто пожелает прийти.

И я обращаюсь также к тем, кого ввели в заблуждение: по нашему благословению вы можете вернуться на истинный путь и оставить свое прошлое позади. Несчетные тысячи отворачивают от нас свое лицо, но мы не отвернемся от вас. Те, кто придет к нам, будут прощены, а те, кто исповедуется в своей вере перед свидетелями – согласно обычаю, что ни один еретик не согласится сделать, – будут считаться истинными детьми Рантаса. Все бывшие еретики, кого мы принимаем в лоно Сферы, до конца жизни будут ограждены от любого преследования, как и все те, кто желает подтвердить свою веру, если прежде они сомневались, или имелись сомнения в искренности их убеждений.

Я предлагаю прощение, мир и спасение от имени Рантаса, Несущего миру свет и жизнь. Да пребудет Он с вами ныне и присно и во веки веков.

Глава 25

В глубокой тишине Сархаддон сотворил знак пламени, потом вслед за своим наставником спустился с ораторского помоста и подошел к остальным братьям. Толпа стояла неподвижно, как оглушенная. Монахи снова выстроились. в маленькую колонну во главе с кадилыциком, у которого кадило давно остыло. Вдруг, словно освободившись от чар, народ задвигался, устремляясь в разные стороны, и все заговорили одновременно. После нескольких часов, когда звучал лишь голос Сархаддона, от этого гомона стало больно ушам.

Люди на краю площади начали расходиться, но часть из них стала пробиваться на середину. Они стремительно бросились к венатитам, и в течение одной напряженной минуты я боялся, что их растерзают, и взглянул на храм, где наверняка ждали сакри, готовые прийти на выручку.

Но толпа была не в том настроении, и разговоры, доносившиеся до нас снизу, звучали приглушенно и напряженно, но без гнева и обвинений. В кружащейся массе под нами открылись щели, и венатитов, направлявшихся не к храму, а к еще одной дороге, ведущей с площади, внезапно обступила огромная толпа. По слову наставника Сархаддона процессия снова распалась, и венатиты разделились. Через минуту появилось шесть белых островков, окруженных возбужденно жестикулирующими людьми.

Прошла еще минута, и собравшиеся на балконе наконец зашевелились. Давление на мою ногу ослабло, когда кто-то отступил назад, освобождая место. Все разом заговорили, в их голосах звучало то же возбуждение, что я слышал внизу. Но я по-прежнему смотрел на площадь, на людскую толчею.

На балконе стало просторнее, и женщина-океанограф рядом со мной подвинулась вдоль перил.

– Прости, я совсем не оставила тебе места, – извинилась она. На ее лице читалось беспокойство. – Ты с ним не согласен?

– Я фетиец, – сказал я, второй раз задень, не желая слишком усложнять дела. – Глядя на нашего нынешнего императора, трудно не поверить Сархаддону.

– Просто это… противоречит всему, чему меня учили. Я больше не знаю, во что верить.

– Ты была в?..

Я нарочно оставил вопрос незаконченным, и женщина поняла.

– Да, я была в Цитадели Воды три года назад. Не знаю, видел ли ты ее, но она выглядит очень по-фетийски. Я думаю о том, что Сархаддон сказал в конце. Он все перевернул с ног на голову. – Она взмахнула руками в типично апелагском жесте досады. – Кэросий всегда был для меня легендарной личностью, человеком, с которым мне хотелось бы познакомиться, но он говорит о нем такие ужасные вещи! А то, что Этий уничтожил свою собственную столицу, всех ее жителей – как можно быть таким чудовищем?

«Каждый год, в годовщину падения Эран Ктхуна, военно-морской флот и легионы проводят службу в память о мертвых, чтобы вспомнить тот поход и смерть Этия.» Слова Телесты прозвучали в моей голове, слова, которые должны быть правдой, потому что Телеста хотела, чтобы я ей доверял. Стали бы солдаты чтить память человека, чья авантюра обрекла их семьи на смерть?

Но он был Тар'конантуром – почему он должен отличаться от остальной своей проклятой семьи? Почему должны были существовать те три исключения в литании смерти и крови, которая сопровождала нас потом из века в век? В глубине души я знал, что Сархаддон говорил все это только ради достижения своей цели, и два месяца назад я бы не поверил ни единому его слову. Но то было до моих встреч с Оросием.

– Вот ты где! – Это снова была Палатина, но ее лицо выражало не сомнение, а озабоченность. Менее оцепенелая, чем я, она сама представилась женщине-океанографу, которую звали Алсианой.

– Кузены? – поинтересовалась Алсиана, когда я тоже назвал ей свое имя, и Палатина кивнула. – А у тебя не такой ошеломленный вид.

– Я не верю Сархаддону, – ответила Палатина. – У него превратный взгляд на вещи. Допустим, Цитадели были основаны так, как он сказал, но разве это автоматически означает, что их основатели были теми самыми палачами, о которых он говорил? Военные до сих пор считают Этия героем, а они бы так не считали, если бы он впустую потратил столько жизней.

– Этий был Тар'конантуром, – возразил я. – Почему он должен был являться образцом добродетели, когда остальное его семейство – это сплошь выродки и безумцы?

– Ты слышишь только о выродках и безумцах, – загорячилась Палатина. – Нормальные Тар'конантуры не интересны, их нельзя использовать для пропаганды.

– Тогда почему они никогда не становятся императорами? Или ты говоришь о тех, кто не имеет власти и поэтому не может сделать себе имя?

– Принцесса Нептуния, возможно, не очень душевный человек и не очень хорошая мать, но она не чудовище. Ни в малейшей степени, И старый император не был чудовищем.

– Старый император бросил нас на произвол судьбы, – тихо заметила Алсиана, переводя взгляд с меня на Палатину. – Новый может сделать намного хуже. Я думаю, Катан прав.

– Значит, ты поверила Сархаддону?

– Я уже сказала, что не знаю, чему верить. Сфера сжигает людей за несогласие с ее религией. Этий или Кэросий когда-нибудь делали такое?

– Нет, не делали. Я думаю, Сархаддон пытается убедить простой народ, тех, кто никогда не ездил в Цитадели. У Сферы идеологическая подготовка гораздо серьезней, чем наша, если вообще можно сказать, что у нас она есть. Ты знаешь кого-нибудь, кто не побоялся бы вступить в дебаты с Сархаддоном и сумел бы привести хорошие доводы?

– Люди напуганы, – с сожалением ответила Алсиана. – Диодемес, вон тот седой океанограф, мог бы это сделать, но что будет потом? Весь Калатар узнает, что он еретик, и в ту же минуту, когда амнистия венатитов закончится, его арестуют. Кто бы ни участвовал в этих дебатах, ему придется их проиграть и обратиться в веру Сферы, чтобы спасти себя.

– Может, кто-то из Цитаделей? – предложил я. – Им нечего бояться возмездия, ведь потом они снова могут исчезнуть.

– Но им потребуются недели, чтобы добраться сюда, и Сфера сможет выследить их, когда они будут возвращаться.

– Похоже, люди прислушиваются к Сархаддону. – Палати-на указала на быстро пустеющую площадь. Только мы оставались на балконе. Венатиты все еще стояли у помоста, и каждого окружала значительная толпа. – Этого он и хочет.

– А я с ними согласна, – заявила Алсиана. – Уже сколько месяцев с тех пор, как прибыли инквизиторы, все говорят о Священном Походе. Я каждый день вижу сакри, когда иду из дома на станцию гильдии, а родители рассказывают мне, что случилось в прошлый раз. Мои родные – еретики, но они не хотят умирать. И я тоже, но именно это случится, если будет Поход. Я слеплена не из того теста, из которого сделаны мученики.

В конце концов все сводится к этому, не в первый раз подумал я. Что важнее – вера или нормальная жизнь, или жизнь вообще? История важна, да, но самые великие злодеяния Сферы остались в прошлом, и Стоит ли история того, чтобы за нее умирать? За прошлое, которое было, возможно, совсем не таким, каким мы его считаем?

– Думаю, кое-что проясняется, – задумчиво молвила Пала-тина. – Мы все гадали, чего хочет Сархаддон, а теперь, кажется, знаем. Он отделит мучеников от всех остальных, потому что теперь каждый имеет шанс на бесплатное искупление, возможность спасти себя от инквизиторов и Священного Похода. А кто не воспользуется этим шансом, тех они будут преследовать.

– Сархаддон сказал, что он лишь пытается спасти тех, кто хочет спастись, – возразил я.

– Я полагала, что Сархаддон не сможет склонить на свою сторону так много людей, что это просто его мечта, причем несбыточная. Теперь я вижу, что даже ты сомневаешься, Катан, и эта мечта становится очень реальной.

– Вы друзья Персеи и, вероятно, связаны с диссидентами, – заговорила Алсиана и, помолчав, продолжила: – И вы не калатарцы. Вам это, наверное, уже говорили, но вы должны понять, что если начнется Священный Поход, он станет концом Архипелага. Мы потеряем ту свободу, что у нас есть, этот город будет захвачен. Все это знают. Мы не можем сопротивляться, мы просто недостаточно сильны. Что бы мы ни сделали, для них это будет не страшнее комариного укуса. Даже если бы мы сражались и победили, у них есть целый мир, чтобы набрать новое войско и попытаться снова. Вместе с императором.

Она затеребила рукав – жест, который как-то не вязался с ее ученым видом и напомнил мне Палатину.

– Мы едва знакомы, и я не знаю, почему я говорю вам это, но причиной всех бед будут люди вроде Персеи и Алидризи. Я стараюсь не думать о том, что случится, если придут рыцари, но в минуты душевной подавленности эти мысли не удается отогнать. Они превратят этот город в обугленную пустыню и разобьют свои шатры на его останках. И они убьют или поработят всех, кого я знаю, включая всю мою семью.

А меня, поскольку я молодая и прилично выгляжу, не убьют, а продадут как наложницу в Хэйлетту, если я переживу падение города. Вы понятия не имеете, каково это: знать, что такое может случиться, и ты не в силах этому помешать. Я не знаю, как понимать Сархаддона и его миссию, поэтому я приду на следующие проповеди, но я не настолько верю в Фетиду, чтобы умереть за нее. Поэтому, пожалуйста, если вы не верите Сархаддону, не говорите об этом всем и каждому и не пытайтесь опровергать его слова. Позвольте нам самим решать на этот раз.

– Справедливости ради надо заметить, что Катан уже позволил, – ответила Палатина, когда Алсиана устремила на нас свой очень серьезный взгляд. Я не пытался ничего сказать. – Сархаддон его знает – он пошел прямо к Катану, когда приехал сюда. Катан помог убедить вице-короля разрешить все это.

– Так это был ты? – удивилась Алсиана. – Я слышала, что кто-то это сделал, но не от Персеи и не от ее людей. Но почему, ведь ты даже не один из нас?

– Спроси Персею, – посоветовала Палатина, вновь опережая меня. – Она тебе расскажет.

«Разве Персея знает? – спросил я себя. – Разве кто-нибудь знает?»

Причина была та же, что у Алсианы. Кроме того, я не выношу страдания.

– Спрошу, – кивнула Алсиана, – но спасибо тебе.

Она отвернулась, ничего больше не говоря. Я заметил в гостиной Алидризи, наблюдающего за нами. Поймав мой взгляд, он тоже отвернулся и пошел в другую сторону. Все было таким же, как до речи: свет, сама комната – и люди по-прежнему были неуверенны. Но настроение стало более серьезным.

– Ну кто тянул тебя за язык? – спросил я Палатину. – Незачем было ей говорить.

– Они не должны считать нас докучливыми чужаками.

– А теперь мы станем своими?

– Не обязательно. Но они будут знать, что ты оказал им услугу, и если когда-нибудь мы попадем в настоящую беду, это может оказаться спасательным кругом.

– Опять рассчитываешь политическую выгоду, даже после этой речи? Твой расчет оправдается только в том случае, если здесь нет подвоха.

– Что с тобой, Катан? После встречи с Сархаддоном ты два дня почти не разговариваешь. Ты ведь не веришь его россказням об Этии и о прочем? Разве чудовище, о котором он говорил, могло написать «Историю»? Нельзя написать такую большую книгу о пережитом, не выдавая своей истинной натуры. Кэросий не был безумным палачом, так откуда у тебя такое мнение о нашей семье? Даже моя мать, как я уже сказала, была не очень хорошей матерью, но она не бессердечная. А ты сам? А я? Ты и нас считаешь чудовищами?

– Нет. Я ведь сын Персея? – Я пристально взглянул на Палатину. – Он всегда больше интересовался живописью и стихами, чем управлением империей. Мой другой отец – то есть граф Элнибал – сказал, что женитьба на моей матери была единственным решением, которое старый император принял сам. Много пользы это ему принесло.

– Ты и ее будешь презирать? – тихо, очень спокойно спросила Палатина. – Она не Тар'конантур, в ней нет ни капли жестокости. Она любит море, как ты, и она намного храбрее, чем был твой отец. Ты можешь думать, что кровь Тар'конантуров – единственно важная часть твоей личности, но все мы имеем двух родителей, а ты никогда не спрашивал о своей матери.

Все вокруг меня потеряло всякое значение, и я ощутил смесь вины и стыда, сознавая– насколько справедливы ее слова. Люди говорили о моем брате и моем отце, но только мой приемный отец, граф, однажды упомянул императрицу. Для меня моей матерью всегда была и будет графиня Лепидора. Персей никогда не будет моим отцом: он больше походил на деда, умершего до моего рождения.

– Ты ее знала? – спросил я наконец. – И почему никто о ней не говорит?

– Последний раз я видела императрицу, когда мне было пятнадцать лет. Персей умер молодым – ему было всего тридцать семь. Оросию тогда было три. И она осталась в Селерианском Эластре, чтобы растить сына. Я думаю, она изо всех сил старалась воспитать его нормальным. Но экзарх не выносил императрицу и в конце концов заставил или убедил Оросия ее прогнать. Я думаю, в последние несколько лет ваша мать была очень одинока, а Оросий превращался в исчадие ада, поэтому она, наверное, была ужасно несчастлива. Возможно, императрица была рада уехать, и перед отъездом она прокляла экзарха. Он по-прежнему там, стареет, так и не получив повышения.

Она была слишком живой для императорского двора, для всех, кроме Персея. И она была лучшей матерью, чем моя мать. У нее были медно-рыжие волосы, невероятного цвета, и зеленые глаза. И хотя императрица много смеялась, она никогда не была действительно счастлива. Ты знаешь, она была эксилкой. Ее дом там, в океане, далеко от суши и городов.

– Что с ней случилось, с императрицей, после того, как она уехала?

– Я не знаю. Императрица была моложе Персея. Думаю, она вернулась к эксилам и, вероятно, все еще жива. Я уверена, Танаис. знает. И один или два из правителей кланов, кто был ее настоящим другом в Селерианском Эластре, могли бы тебе что-то рассказать. Вроде Элин Салассы. Отец Элин был тем главным казначеем, которого казнили, когда ты родился.

О главном казначее я знал иное. Бителен погиб в Рал Тамаре, пытаясь вырвать меня из лап Сферы.

– Катан, важно то, что ты не похож на них. Ты внешне похож на своего брата, своего отца, каждого Тар'конантура, кто когда-либо жил. Но внешность ничего не значит. Никто не может быть абсолютно злым, тем более целое семейство. Забудь про Этия и Кэросия. Были они героями или убийцами – это уже все равно. А если не можешь забыть, то слушай свой разум, не свои сомнения. Ты все еще не нашел ни одной из тех двух вещей, что ты ищешь, так сосредоточься на них. Сархаддон – не наша забота, с ним мы ничего не можем сделать, можем только наблюдать.

Тон Палатины стал резким, но это помогло. Я был слишком впечатлительным, каждая услышанная новость заставляла меня сомневаться и беспокоиться, и все это лишь отвлекало меня от «Эона». Только ночью я вспоминал о нем, потому что этот корабль присутствовал в моих снах, огромный и всегда недосягаемый, закутанный в темноту. Я все еще не знал, как он выглядит.

– Из ДВУХ вещей? – спросил я.

– Да. Надеюсь, ты не влюблен в ту и другую одновременно.

Только фетийка сделала бы подобное замечание, даже такая нормальная фетийка, как Палатина.

– А что Алидризи?

– Спроси Персею, он ли твой контакт. Если не он, будем ждать дальше. Если он, – подвинувшись ко мне, Палатина прошептала, – мы последуем за ним. Ты к этому готов?

– Конечно. – Я огляделся и увидел Алидризи в середине группы людей на другой стороне комнаты. Казалось, никто еще не уходит, и большинство присутствующих держали полные или почти полные бокалы. Вероятно, Алидризи хотел узнать реакцию каждого, чтобы определить лучшую линию действия. У меня было такое чувство, что он окажется одним из тех, на кого не повлияло красноречие Сархаддона.

Персея. Где она? Возле Алидризи ее не было, и позади меня на балконе тоже. Она словно испарилась. Л нас поймал мой взгляд и поманил меня рукой.

– Если ты ищешь Персею, она вернется через минуту.

Он представил меня двум своим собеседникам. Судя по всему, он хорошо знал этих людей. Один, темнокожий, носил имя, похожее на кэмбресское. Возможно, они представляли здесь еще одну часть политического спектра. Казалось, в этом доме собрались представители нескольких еретических фракций: Алидризи и, вероятно, другие верноподданные фараона, океанографы. Чем больше я слышал о Персее, тем больше она производила впечатление жесткого диссидента. Я полагал, что Лиас, по существу, верен вице-королю, и я знал, что он выступает за кэмбресское вмешательство. Интересно, есть ли здесь фетийский агент влияния?

– Ну и что ты думаешь?

Лиас держался подчеркнуто нейтрально, а его собеседники имели задумчивый вид. Я не собирался навязывать им свое мнение.

– Я обеспокоен, – ответил я, что было правдой, хоть и по другим причинам. – После всего, чему нас учили…

– Это прошлое, а что ты думаешь насчет настоящего? – перебил кэмбрессец. – Я не собираюсь решать, менять мне веру или нет, на основании прошлой истории. Мне важно, что ты думаешь о Калатаре. Станет ли Калатар плясать под его дудку? А главное, было ли то, что мы сегодня услышали, таким искренним, как кажется?

– Я думаю, важно не то, что говорится. Сархаддон должен поколебать людей, и он нашел для этого действенный способ. Пока я беседовал только с Палатиной и Алсианой, поэтому я мало чем могу быть полезен.

Кэмбрессец в досаде закатил глаза.

– Ты можешь, Алсиана нет. Все океанографы одинаковы – безумно боятся кого-нибудь обидеть.

Лиас издал странный звук. Вероятно, это было вежливое покашливание, но оно больше смахивало на рычание.

– Ты сегодня не очень дипломатичен, Бамалко.

– Ты океанограф? – Бамалко пробормотал что-то по-кэмбресски, надо полагать, ругательство. – Приношу свои искренние извинения.

– Будь к ним справедлив, – заговорил второй мужчина. – Если Сфера примется за океанографов, они не смогут просто исчезнуть, как все остальные. Если им придется бежать от инквизиторов, их имена внесут в черный список, и они не смогут вернуться к своей работе.

– Бамалко, – вмешался Лиас, – я могу слово в слово повторить то, что сказала Алсиана. Я слышал это и от других. Если здесь грянет беда, тебя отзовут в Кэмбресс. Тебе не придется ничего терять.

– Кроме кучи друзей, – возразил Бамалко, слегка ощетинясь. – Все говорят одно и то же, потому что всем есть что терять, если начнется Священный Поход. Просто когда смотришь на остальной мир, то видишь столько людей, кто мог бы помочь, да не хочет; Вроде кэмбресского правительства, конечно. Я вас предупреждаю – несколько недель назад оно провело выборы в магистрат на следующий год, и два новых саффета ненавидят друг друга лютой ненавистью. Что бы один ни сделал, другой заблокирует, даже если это будет предложение о повышении им жалованья. Моим людям не дадут работать.

Значит, не кэмбрессец. Тогда монсферранец, вероятно, полукровка.

– Радости республики, – пробормотал Лиас.

– О да, но это случается не каждый год. Просто не повезло, что именно в этот раз ничего не будет сделано. Может, у них и республика, но стоит им выйти за пределы самого Кэмбресса, и вся эта чепуха с «властью народа» спускается в канализацию.

– Кроме вице-короля, кто-нибудь здесь имеет реальное влияние? – спросил я.

– Формально есть клановая Ассамблея, которая ничего не может делать. А правительство вице-короля так поредело, что слышно, как ветер свистит сквозь бреши. На самом деле влияние есть у отдельных личностей, людей вроде Алидризи и еще пары президентов. Все делается от имени вице-короля, а он работает на фараона.

– Скорее свиньи полетят, – фыркнула Алсиана, неожиданно появляясь вместе с Персеей слева от меня. Мы расступились, чтобы дать им место. – Адмирал Кэрао, работающий на кого-нибудь, кроме себя? Бред сивой кобылы.

– Ну, это ты хватила, – одновременно сказали Персея и Бамалко и замолчали.

Лиас улыбнулся.

– Очень предсказуемо.

– Нет, я серьезно, – настаивала Алсиана, глядя на меня, хотя обращалась она ко всем. – Много ли из тех людей действительно работают на принцессу? Сколько ей сейчас – двадцать один, двадцать два? И все это время ее продолжают прятать, пока кто-то якобы работает для ее возвращения. В данный момент президенты кланов могут делать что угодно, хотя, конечно, им приходится остерегаться Сферы. Если принцесса вернется не как марионетка, они потеряют власть.

– Но из нее бы вышла очень хорошая марионетка, – заметил Бамалко. – Они тоже работают на принцессу и, вероятно, на ее возвращение. Она бы стала великим номинальным главой для любого клана.

– Не думаю, что принцесса захочет стать номинальный главой, – возразил я. – Ты бы захотел?

– Я думаю, она должна очень скоро появиться, иначе люди начнут задаваться вопросом: а существует ли она на самом деле? О, я-то верю, что она реальна, но нынче плохое время. Если фараон не вернется сейчас, когда обстановка действительно серьезна… – Бамалко покачал головой. – Ее положению не позавидуешь.

– Ты когда-нибудь пророчишь что-нибудь, кроме гибели, Бамалко? – спросила Персея с жестом досады. – Ты поэтому здесь, а не в Кэмбрессе, потому что там тебе никто бы не поверил?

– Если вам не нужна моя помощь… я могу отправиться со своим пророчеством куда-нибудь в другое место. Возможно, в Фетию. Там этого милитаристского духа нет.

– Бамалко слишком большой индивидуалист, чтобы наслаждаться службой в монсферранском военном флоте, – объяснила Персея. – Или так он говорит. А мы думаем, военные сами бы его не взяли, потому что от него было слишком много неприятностей.

– Им же хуже, – отмахнулся Бамалко. – Все равно наш флот вечно выручает кэмбрессцев, и все было бы отлично, если бы нам не приходилось заодно терпеть их инженеров. У них в Кэмбрессе самая лучшая флотская инженерная академия. Они принимают любого, но только те, кто ее посещал, становятся главными инженерами.

– А ты почему не посещал? – спросил я.

– Ба! Ты думаешь, я хочу провести три года в муштре? В этой академии военная дисциплина.

Другой собеседник Лиаса тотчас возразил ему, и они пустились в явно привычный спор. Когда к ним присоединилась Алсиана, я отвел Персею в сторонку и огляделся, нет ли поблизости Алидризи. К счастью, он все еще говорил с той группой, поэтому мы не привлекли его внимания.

– Персея, Алидризи и есть твой контакт с людьми фараона? – спросил я как можно тише, но не переходя на шепот, чтобы не вызвать у окружающих нездорового любопытства.

– Да, он и его штат. А что?

– Я ему не нравлюсь. У нас уже был сегодня спор – он думает, что я плохо повлиял бы на Равенну и таким образом на фараона, или что она могла бы рассказать мне, где находится фараон.

Интересно, мы вечно сможем поддерживать это притворство, или они когда-нибудь поймут?

– Ну вот! Если Алидризи не поможет, то я ничего больше не могу сделать.

– Все равно спасибо. Ты не знаешь, он уезжал из города в последние два дня?

– Он только что прибыл из Калессоса… Катан, зачем ты спрашиваешь меня об этом?

– Мне нужно знать.

Персея вздохнула.

– Ты сумасшедший. Слушай, я знаю, ты хочешь увидеть Равенну, но это уже чересчур. Если она с фараоном, их будут усиленно охранять, и Алидризи не обрадуется, если ты обнаружишь их убежище.

– Мне нужно ее увидеть, это не просто блажь. Я никуда не продвинулся с другим поиском, и Равенна может помочь.

– С другой стороны, тебя могут просто схватить и посадить под замок. Катан, тут я тебе не помощница. Я не принадлежу к внутреннему кругу, я не того масштаба игрок. У Алидризи служат несколько хороших солдат из тех немногих, что еще остались на Архипелаге, и если он велел им охранять принцессу и ее свиту, они будут охранять. Если Сфера ее найдет, нечего и говорить, как плохо это будет, а Алидризи не поверит мне на слово, что ты один из нас.

– Алидризи не маг, – решительно заявил я. – Ты не могла бы просто сказать мне, когда он в следующий раз уедет из города, если ты знаешь? Дальше – мое дело.

– Это идея Палатины?

– Не важно, чья это идея. – Я уклонился от ответа, потому что это придумала не Палатина. А люди больше доверяют ее идеям. – Когда он уезжает?

Персея осторожно огляделась.

– Он вернулся вчера из-за Сархаддона. Насколько я знаю, Алидризи останется здесь до конца недели и поедет обратно в Калессос через пять дней. Туда езды шесть или семь часов на быстрой лошади.

– Он не поплывет на корабле?

– В Калессос, в такую погоду? Побережье к западу отсюда – это погибель! На северной стороне вообще нет безопасных гаваней. По суще дорога плохая, но даже на боевом крейсере никто не отправился бы в Калессос зимой.

Теперь я вспомнил: это то самое побережье, где пропало «Откровение». Глупо было пытаться установить рекорд погружения в таком печально известном месте, но, очевидно, у них были свои причины.

– Так как он поедет? Конечно, не верхом в такое ненастье. В экипаже?

– Да, но не искушай судьбу. И пожалуйста, Катан, если ты намерен следовать за ним, не используй магию. Она навлечет на вас всех магов в Калатаре, и они обрушатся на ваши головы, как тонна кирпичей. Ты слышал Сархаддона. Магия – это одна из вещей, которую они не простят.

«И она приведет их к фараону», было ее следующей невысказанной фразой. Это осложняет жизнь, хотя на самом деле я понятия не имел, как я буду следовать за экипажем в течение двенадцати часов в середине зимы. Начинало казаться, что это не такая уж хорошая идея. Вероятно, я мог бы использовать немножко магии, там, в сельской местности, вдали от области влияния магов, но только немножко. Чем больше я использую, тем больше вероятность, что ее засекут, и не все успеют вовремя выскользнуть из тайного убежища.

– Я знаю, ты не хочешь, Чтобы я вмешивался, но ты слышала, что говорят сегодня люди. «Эон» – карта-джокер, и если мы найдем его первыми, Сфера ничего не сможет сделать. «Эон» будет преимуществом, которого они не учли.

– Я знаю. Но если корабль окажется в их руках…

– Не окажется. И помни, он будет еще и убежищем. Тем местом, где Сфера точно нас не достанет.

– Сфера достанет нас даже на краю света, Катан, если сочтет это достаточно важным.

– Однако край света не под ее властью. И мы тоже не будем, если я отыщу «Эон». Искать его – идея Равенны. Вполне возможно, она нашла какой-то ключ, которого у меня нет.

Персея улыбнулась своей кривой улыбкой, которую я так редко видел в последние дни. Она изменилась за эти шесть месяцев с тех пор, как мы покинули Цитадель, мы все изменились. Но мне, в отличие от всех остальных, было трудно видеть в ней одного из самых ярых противников Сферы.

– Тебе не нужно оправдываться. Я знаю, ты серьезно настроен найти и ее, и корабль. Но нам лучше не стоять здесь, перешептываясь. Люди начнут прислушиваться. Поговори с народом, узнай, что люди думают. Вот для чего мы здесь.

«Не совсем так», – мысленно ответил я, когда мы разделились. Мы здесь для того, чтобы Алидризи, не утруждая себя, мог выяснить, что люди думают. Но если он решил использовать эту оказию, то и мы можем сделать то же самое.

Глава 26

– Это все наша работа, – похвасталась Алсиана, махнув рукой в сторону острова Калатар, зеленого посреди голубого моря, каким он бывает летом. Под поверхностью воды неясной тенью проступал шельф острова. – Средств на съемку было мало. Гильдия сказала, что у Калатара низкий приоритет для такой детальной изомодели.

– Впечатляет, – одобрил я, опираясь ладонями на край изостола, пока изучал голограмму. Для беглой съемки с воздушных зондов детальность была невероятная – одна область на западе была пустой, но я знал почему. Под водой… в Лепидоре мы даже от приходящих кораблей не получали настолько точных карт, потому что наше побережье никогда не было приоритетным объектом исследования. По крайней мере до недавнего времени.

– До сих пор гильдия снимала только Фетию, Танет и главные маршруты, – добавил коллега Алсианы океанограф Таманес. В просторной картографической комнате станции нас было только трое.

– Как вы раздобыли аппаратуру?

Таманес улыбнулся.

– Мы получили прототип, когда штаб-квартира закончила испытания. Он имеет привычку взрываться прямо в лицо, но работает.

– Смотри.

Алсиана стояла рядом со мной у пульта управления, и по мановению ее руки изображение замерцало и увеличилось, когда мы устремились вниз на крошечную белую заплатку, которая была Тандарисом. На моих глазах город разбухал от простого пятнышка до почти идеального подобия со всеми его парками и деревьями, потом Алсиана наклонила изображение, и мы увидели подводную часть. Мягкое голубое свечение наполнило комнату, и на столе появилась огромная, темная скала со всеми ее неровностями и трещинами, простирающаяся в обе стороны от города. Видно было на колоссальную глубину – одно из преимуществ нового исследовательского оборудования, разработанного фетийца-ми несколько лет назад.

– До какой глубины вы дошли?

– Восемь-девять миль вокруг большей части острова, меньше вдоль Берега Гибели. Никто не хотел рисковать там потерей топографа, и в любом случае люди держатся подальше оттого побережья.

Алсиана вернулась к наземному виду. Остров бешено завертелся, а потом она показала крупным планом северо-западный берег.

На карте континентального масштаба остров был гористым. Утесы стояли почти сплошной стеной, разбитой кое-где бухточками, которые никогда не станут безопасными гаванями. Почти сразу в глубь острова изображение исчезало, словно покрытое завесой тумана. Горная твердыня Техама и Священное Озеро лежали где-то там, и на карте я видел залив, смотрящий в открытый океан на западе, где огромный водопад рушился с плато больше мили высотой.

Под этой твердыней темными обрывами громоздился каменный кошмар отвесных стен и пиков, которые казались странно размытыми по сравнению с остальным изображением, словно были засняты топографом первого поколения. В самом низу радиуса действия сканера и в нескольких милях от берега из воды, подобно вершинам затопленных островов, торчали каменные шпили, выделяясь из окружающей пустоты.

– И зачем они послали сюда «Откровение»? – вслух поинтересовался я. Вероятно, мои коллеги привыкли слышать. этот вопрос, но я по-прежнему знал об этом очень мало. «Откровение» не имело никакого отношения к «Эону», но мне все равно было любопытно.

– Кто знает? – пожал плечами Таманес. – Возможно, думали, что «Откровение» сумеет выяснить, почему весь этот район такой злосчастный. Те скалы и утесы выглядят внушительно, но они опасны только для парусных судов. А мы теряем здесь манты, и здесь, и дальше в море, в милях от берега, и никто не понимает почему.

– Может, они думали, что это задняя дверь Техамы, – предположила Алсиана. – Все-таки в проекте участвовали жрецы, а все мы знаем, как они хотят туда добраться.

Таманес бросил на нее быстрый предостерегающий взгляд, думая, что я его не заметил.

– Странная задняя дверь, если такая когда-нибудь и существовала. Это же нелепо – пытаться попасть на плато через морское дно. По-моему, они просто хотели выяснить, почему это место такое гиблое. Два имперских корабля пропали там за несколько месяцев до этого, и в одну из своих светлых минут император финансировал «Откровение».

То был мой дед Этий V, в ту пору уже старик. Он проводил все свое время, экспериментируя с различными веществами, заботливо поставляемыми его экзархом. Какую честь человеческому роду делала наша семья!

– Тот длинный узкий залив тоже часть Берега Гибели? – Я указал на глубокую, стиснутую утесами расщелину в побережье у конца изображения, на самом краю высоких гор. – Не похоже, что там есть какие-нибудь поселения.

– Да, это тоже Берег Гибели. Существуют убежища на нашей стороне залива, потому что их нельзя достичь с моря и почти так же трудно с суши. У нас нет карт залива, но из него выходит сильное течение, более сильное, чем могут объяснить три или четыре крошечные речушки, впадающие в залив. Так как наша сторона большей частью неприступна, а другая сторона – Техама, мы не можем его осмотреть, чтобы установить причину. Это не очень важно.

Глядя на такую реалистичную карту Калатара, я понял, как родина Равенны – место ее рождения – сумела сохранить свою изоляцию, ограниченная Берегом Гибели, этим заливом и цепью непроходимых гор, которые казались чересчур большими для Калатара. Все-таки, если подумать, это был странный остров – бесспорно, самый большой во всем Архипелаге, намного превосходящий Берату и самые крупные фетийские острова, гористый, тогда как все остальные были просто шишками на море, и окруженный бурными водами и мелкими морями. Бостра в своей «Географии» едва упомянул о нем, зато очень подробно описал Фе-тию, похожую на огромный кратер: кольцо гористых островов вокруг невероятно богатого, мелкого моря. К сожалению, Кала-тар не показался Бостре достаточно интересным или важным, чтобы уделять ему внимание.

Я поблагодарил океанографов за то, что показали мне изокарту, и мы ушли из комнаты, выключив перед этим стол. Тама-нес извинился, что ему надо закончить работу, но Алсиана пригласила меня пообедать в кафе через дорогу. Оно было похоже на множество других таких же заведений в этом городе, со столиками снаружи для летнего времени и несколькими столами внутри. Подавали в нем, как водится, кофе и легкие закуски. Вдыхая запах вареной рыбы, я решил, что оно больше относится к гавани, чем к городу. На стенах красовались старинные океанографические приборы, а под балками потолка была растянута рыболовная сеть.

Хозяин, очевидно, знал Алсиану и кивнул ей, когда мы вошли. В дальнем углу я увидел двух пожилых мужчин в голубых туниках и предположил, что здесь – излюбленное пристанище океанографов. Не считая этих мужчин и двух моряков, мирно пьющих кофе у стойки, в заведении было пусто..

– Что прикажете подать? – спросил хозяин, подозрительно разглядывая меня своими глубоко посаженными глазами.

– Катан тоже океанограф, – резко заявила Алсиана, затем повернулась ко мне. – Ты любишь долму? Здесь ее делают с рыбной начинкой, очень вкусно.

Я кивнул.

– Отлично.

– Большую тарелку долмы, пожалуйста, и два кофе.

На Архипелаге все пьют кофе; это даже не обсуждалось. Дождавшись кофе, мы выбрали стол подальше от стойки и сели на деревянные лавки с высокими спинками под висящей на стене почтенной латунной подставкой с полированными стеклянными колбами и пробирками. Здесь было намного тише, чем должно быть в любом кафе, и такая пустота в обеденное время рабочего дня казалась дурным знаком.

– Несколько моих друзей подойдут попозже, если смогут выбраться, – сообщила Алсиана, потягивая своих кофе. Он был не очень хорошим, но и не очень плохим, как обнаружил я, сделав глоток. – Однако со станции никого не будет – сегодня все заняты.

– Сколько вас на станции?

– В данный момент двадцать один человек. Когда начались эти неприятности, мастер отослал двух учеников в университет в Фетию, от греха подальше.

В отличие от всего остального мира Архипелаг не имел своего университета. Был когда-то один в Посейдонисе, на уровне самых лучших фетийских университетов, и еще один в Варару, но оба были разрушены, поэтому не осталось никаких университетов ближе, чем в Мейр Эластре и Замке Полинскарн, оба в Южной Фетии. Не было на Архипелаге и крупных архивов.

– Он боится, что гильдия окажется на линии огня?

– Должна признаться, Катан, что поэтому я и пригласила тебя на обед. Я никогда не уезжала из Калатара, а ты проехал через весь Архипелаг с тех пор, как началась инквизиция. Не говоря уже о том, что ты, кажется, в курсе происходящего.

– Я видел не так много Архипелага, как хотелось бы.

– Я тоже. Но мы не получаем никаких известий из штаб-квартиры гильдии, а они уже должны знать, что происходит. Ты посещал станции в Илтисе или Рал Тамаре?

Я помолчал, вспоминая роль, которую сыграл в Рал Тамаре. Алсиана имеет право знать, особенно теперь, когда обстановка так неспокойна.

– В Илтисе я лишь нанес на станцию краткий визит. Ее сотрудники полагали, что у них есть защита фетийцев, с которой там считаются.

– С ней считаются везде, только не здесь. А Рал Тамар?

– Ничего хорошего. Я провел пару дней в их библиотеке. В последний день пришли инквизиторы и арестовали всех океанографов, кроме одной женщины. Насколько мне известно, она бежала в Фетию, чтобы рассказать гильдии о случившемся.

Неописуемый ужас застыл на лице Алсианы. Конечно, она ничего не знала. С тех пор я больше не видел гонений, но тот психомаг предупредил Амалтею в Рал Тамаре, что будет чистка, и приказал ей сообщить гильдии. Добралась она туда или стала еще одной жертвой его двуличности? В Селерианском Эластре уже должны были услышать ту новость от экипажей кораблей, торговых мант, проходивших через Рал Тамар за последние Шесть недель. Но сюда из Фетии никто не приезжал, и штаб-квартира гильдии не передавала никаких сообщений своим самым беззащитным форпостам.

– Ты серьезно? – со страхом спросила Алсиана.

– Увы, да. Они проводили какие-то опыты с дельфинами, по-моему, использовали их для помощи рыболовным флотилиям, а какие-то фанатики донесли на это, как на неестественное. Боюсь, я не знаю, что было дальше.

– До сих пор я думала, что нас оставят в покое – никого из наших еще не схватили, – но если тамаринцев могли арестовать за дельфинов… мы столько всего делаем.

– В городе есть фанатики, строго соблюдающие все ритуалы и прочее?

– Не как в Рал Тамаре. Мы все здесь страдаем от действий Сферы. Я не думаю, что кто-нибудь донес бы на членов гильдии. Вернее, не думала. Знаешь, вчера инквизиторы пришли за одной из наших соседок, вытащили ее из дома рано утром. Она очень преданно служит Алтане, но об этом мало кому известно. Должно быть, один из друзей донес на нее, а никогда раньше такого не случалось. Обычно доносят враги, конкуренты по бизнесу или люди из недружественных Домов.

Кажется, Палатина сказала, что вся эта инквизиция будет для некоторых людей шансом свести счеты? До сих пор я этому не верил, поскольку не встречал тех, кто находится на линии огня. Только убежденные еретики, учившиеся в Цитаделях, будут сопротивляться призывам Сархаддона.

– Почему что-то должно было измениться?

– Ты слушал вторую и третью проповеди Сархаддона?

– Конечно, мы были в доме Алидризи.

– Я знаю, вчера вечером после проповеди я не успела вас застать. Я разговаривала с Таманесом и Диодемесом на площади – ты знаешь Диодемеса, кто-то сказал, что он, возможно, готов дебатировать, – и услышанное их не очень обрадовало. Сархаддон много говорил о святотатстве, о том, что магия может представать во многих видах и быть хорошо скрытой.

– Он пытается очернить репутацию наших магов, настроить людей против них. Особенно магов Тени.

Алсиана слабо улыбнулась.

– Как можно чернить мага Тени? Мне говорили, ты был в той Цитадели, что необычно для фетийца.

– Я – житель Океании.

– Должно быть, ты важная персона, судя по тому, как к тебе относятся. Но не в этом суть. После той второй речи что-то изменилось: незнакомые мне люди смотрят на меня с подозрением, когда я прохожу мимо них по улице. Прошло всего три дня, но есть разница, и это меня беспокоит.

– Люди думают, что вы тоже маги.

– Ну, до этого пока не дошло, но ты же знаешь, нас всегда считали немного странными, какими-то особенными. Сархаддон был прав в своей первой проповеди: мы анализируем море и пытаемся понять его с помощью алхимии и разнообразных тестов, которые для непосвященного кажутся загадочными. Мы можем сказать, какие условия ожидаются далеко в море, точно так же как Сфера может заранее видеть шторма.

– Что очень походит на магию. – Гильдию и раньше преследовали, хотя обычно гонениям подвергались ее отдельные члены, кто оказался слишком вовлечен в неположенные исследования. – Но Сфера не может без нас обойтись.

– Если они арестовали целую станцию в Рал Тамаре, станут ли они церемониться здесь? Люди знают, что Диодемес еретик, и что многие из нас ереткки – фактически около половины, да и остальные не очень ревностно верят в Рантаса. Никто из нас не пошел бы в океанографы, если бы не хотел работать с морем.

Мы прервали разговор, когда подошел сухопарый хозяин, неся блюдо с долмой, уложенной высокой горкой, и плоский хлеб, с которым ее обычно едят. Старик не сказал ни слова, когда Алсиана поблагодарила его, просто быстро ушел. – Старый ворчун, – прошептала она, – но ты его не бойся. Хозяин ни на кого из нас не донесёт, иначе он лишится половины своих клиентов. Он помог кое-кому сбежать лет десять назад.

– Что вы такое делаете, что могло бы не понравиться Сфере?

Я попробовал долму: в первый раз ел ее с рыбой. Алсиана не обманула, долма и правда была хороша.

– Трудно сказать, но если дрессировка дельфинов считается неестественной, я не знаю, как мы можем быть в безопасности. Раньше мы помещали датчики на тюленей и следовали за ними в «скатах»: как правило, они больше нацелены на поиск рыбы, чем дельфины. Есть и другая работа, более техническая, которая могла бы не понравиться инквизиторам, но если они придут за нами, то предлог в любом случае найдут. На самом деле меня беспокоит даже не это, а то, что Сархаддон упоминает нас в каждой речи, а пять минут спустя начинает говорить о святотатстве, скрытых магах и о том, как опасна вся еретическая магия. Я думаю, люди связывают одно с другим, и это самое худшее, что могло случиться.

– Но они по-прежнему нуждаются в вас – город не будет функционировать без станции.

– Чтобы город функционировал, не требуется целый штат, хватит всего нескольких океанографов, – мрачно возразила она. – Перестань меня успокаивать. Ты остановился во дворце вице-короля, и, кажется, ты со всеми знаком – я хотела спросить, не можешь ли ты помочь? Передай это тем, кого знаешь, спроси, думают ли они то же самое. Кстати, Таманес и Диодемес согласны со мной, поэтому их имена тоже можешь упомянуть. Все думают, что я слишком нервная и ветреная, чтобы мне доверять.

– Сделаю, что смогу, – пообещал я, – хотя я не уверен, сможет ли вас кто-нибудь защитить, если придут инквизиторы. Вице-король защитил нас, потому что мы были в его дворце, в окружении его солдат, но вам придется быть на станции, и люди на улице не помогут.

– И уехать мы тоже не можем. Если кто-нибудь уедет, Сфера сочтет это признанием вины.

Я услышал звук открывающейся двери и почувствовал, как с улицы потянуло холодным воздухом. Было холоднее, чем утром – похоже, несколько дней затишья заканчивались. Надвигается еще один шторм. Хорошо что мы успели посмотреть город в более благоприятных условиях, хоть и недолго.

– Алсиана, вот ты где! – Это был Бамалко, монсферранский инженер, в компании с Текреем, одним из апелагов, бывших в Лепидоре. Тем самым, кого Сархаддон угрожал убить, если моряки не прекратят атаку. – Как проходит ваше свидание?

Их прибытие разбило тишину, они оба казались очень громкими и большими.

Алсиана улыбнулась ему безрадостной улыбкой, и мы подвинулись, давая им место.

– У вас там рыбная долма? – жадно спросил Текрей, потянувшись к блюду.

– Да, но ты можешь заказать себе сам, здесь не хватит на четверых. – Алсиана хлопнула его по руке.

Текрей неохотно встал и пошел делать заказ.

– Серьезно, она тебе рассказала? – спросил меня Бамалко. Я кивнул.

– Хорошо. Лиасу я тоже сказал. Он передаст вице-королю, но остается поглядеть, поможет это или нет.

– Я думал, ты его поддерживаешь, – заметил я.

– Он все еще кэмбрессец, не забыл? И когда ему нужно, он очень шустро прыгает на корабль.

– И он не фараон, – добавил Текрей, проскальзывая на свое место. – Ему нужно вывести принцессу из укрытия.

– Я не уверен, что Сэганта знает, где она, – выпалил я и пожалел, что не могу себя пнуть. Но теперь уже слишком поздно. От Персеи было мало проку. Возможно, эти двое окажутся полезнее.

– Да брось ты, он должен знать. Я покачал головой.

– Алидризи знает, но вице-король никогда об этом не упоминал.

– Они не сходятся во взглядах, – сказал Бамалко. – Сэганта слишком умеренный на вкус Алидризи. Плохие новости, если ты прав и Алидризи знает, где фараон.

– Алидризи популярен? – осторожно спросил я.

– В некоторых кругах, но с ним трудно иметь дело. Я бы в любой момент поддержал вице-короля: он опытнее и не такой экстремист. Даже если он кэмбрессец.

– Наполовину апелаг, – напомнил нам Текрей. – Возможно, если принцесса снова окажется у него, она сможет открыто появиться. В конце концов Сэганта – вице-король, у него больше реальной власти, чем у любого другого.

– Калессосских кланников гораздо больше, чем солдат вице-короля. По крайней мере сейчас, когда Сфера прибрала к рукам все его войска.

– Калессос состоит в наследственной вражде с другими кланами. И если какой-то один клан вроде Калессоса единолично завладеет принцессой, быть беде. Она независима, не марионетка – я хочу, чтобы они перестали обращаться с принцессой как с марионеткой.

– Ей не на кого больше положиться, – мягко указал ему Бамалко. – Они прячут принцессу всю ее жизнь. Она у них в долгу за это.

– А они должны дать нам всем правителя, который сможет что-то сделать с теми шакалами, разгуливающими снаружи, – свирепо возразил Текрей. – Которые утаскивают людей посреди ночи, волокут их в трибуналы, а судьи в этих трибуналах слова такого не знают – «правосудие». Все они жадные до власти фанатики. И Сархаддон не лучше, Катан, что бы ты там ни думал. Он отравляет человеческие умы: людям в каждом углу мерещатся маги. Вот что он делает. Он создает этот обширный заговор злых магов – а злым магом может оказаться любой еретик, – которые развращают все, к чему прикасаются. Сархаддон не может прямо выступить с нападками против богов, как сделал в первый день, вот и приходится вместо этого нападать на нас.

– Но если он предотвратит Священный Поход… – начала Алсиана, когда Бамалко прижал палец к губам, делая знак Текрею понизить голос.

– Как? Убедив нас, что лучше покорно лечь и позволить инквизиторам вытирать о нас ноги?

– Ты бы предпочел, чтобы пришли рыцари и всех зарезали?

– Почему они пришли в прошлый раз? – горячо спросил Текрей. – Потому что Сфера попыталась запретить наши обычаи, и когда мы стали сопротивляться, они вторглись. А теперь все так испуганы, что больше никто не сражается. Инквизиторам достаточно просто сказать нам не делать то-то и то-то, арестовать несколько человек, и все станут ходить по струнке. Ассамблея никогда не будет собираться, нам придется сжигать наших мертвых, Праздник моря превратится в Праздник Рантаса! И поскольку мы сопротивляемся им в последние несколько месяцев, они посылают этих инквизиторов, красных и черных. Приходят черные и уволакивают людей, затем приходит Сархаддон и его красные братья, чтобы предложить нам шанс на спасение. – В этом последнем слове была целая бездна горечи. – Спасение, если мы будем делать, что они говорят, потому что мы сделаем что угодно, лишь бы избежать Похода. Они уничтожат то, что осталось, и заявят, что это ради нашего собственного блага.

– Но альтернатива – смерть или рабство, как ты не понимаешь? – откликнулась Алсиана. – Я слышала, что случилось с тобой и Катаном в Лепидоре, когда Премьер пытался добыть оружие для Похода… Это не просто туча на горизонте, Текрей, она закрывает небо. Люди живут с разными обычаями, но если придут рыцари, никто из нас не будет жить вообще.

– А жизнь всегда стоит того, чтобы жить? Раньше мы были могущественны и снова можем такими стать. Корабли можно построить или купить, верно? Так же и оружие. Оритура был для этого слишком миролюбив, но у него была такая возможность. Если бы мы построили флот, мы бы до сих пор были сами себе хозяева. Если бы мы были сильны, люди вроде кэмбрессцев увидели бы смысл в оказании нам помощи.

Бамалко печально покачал головой.

– Я восхищаюсь твоими идеями, Текрей, но ты должен жить в реальном мире. У нас нет верфей для строительства флота, который мог бы уничтожить их флот на море, и кто станет продавать нам оружие?

Я приехал на Архипелаг, чтобы предложить оружие диссидентам, но так получилось, что эта часть моей миссии каждый раз отодвигалась на задний план. Я теперь опасался говорить об этом с Персеей, потому что если мы пошлем оружие, и все оно окажется в руках Алидризи, лучше от этого никому не будет.

Я взглянул на барную стойку, но хозяина нигде не было видно.

– И много людей думают так же? – спросил я.

– Что ты имеешь в виду? – Лицо Бамалко вдруг стало непроницаемым.

– Текрей, ты не предан никому из предводителей?

– Вовсе нет.

Остальные покачали головами.

– Если предан, то очень хорошо это скрываешь, – заметила Алсиана.

Я сказал:

– Есть люди вроде Алсианы, которые не могут реально действовать, потому что им есть что терять, люди, которые просто не хотят действовать, и люди, преданные Алидризи и его друзьям. Но все остальные – например, те, кто был в Лепидоре, – они как? Персея остерегается Алидризи. Кажется, идеалы у них общие, но у меня такое чувство, что она и ее друзья работают самостоятельно.

– Все расколоты, если ты это имеешь в виду, – подтвердил Бамалко. – Алидризи использует различные группы и взамен оказывает им некоторую помощь, но на самом деле он не лидер, не больше, чем вице-король. Беда в том, что даже вместе мы все равно не были бы ни боевой силой, ни даже хорошими партизанами, если это то, о чем ты думаешь.

– Я пока не знаю, о чем я думаю, – ответил я, доедая последнюю долму. – Я вообще не имею права вмешиваться.

– Если ты можешь помочь, то имеешь, – возразил Текрей. – Я знаю, ты не апелаг, но после Лепидора ты считаешься одним из нас. И ты фетиец, а это уже на полпути к Калатару. Беда еще и в том, что у нас нет высокопоставленных друзей в остальном мире.

– Я подхожу под эту категорию?

– Ты имеешь связи с Великими домами, вы друзья с Палатиной, и ты состоишь в родстве со старшей фетийской семьей. Для нас это высокое положение: оно означает, что ты можешь помочь. Если у тебя есть какие-нибудь идеи.

– Я должен поговорить с Палатиной. Идеи – это по ее части, только она способна извлечь смысл из моих бредней.

Пока Бамалко и Текрей доедали свою тарелку долмы, я оставался с ними, затем мы все встали, чтобы покинуть кафе. Два моряка ушли еще раньше, хотя океанографы по-прежнему сидели в своем углу.

Когда мы проходили мимо конца стойки, через занавеску из бус, прикрывающую вход на кухню, вышел хозяин и хлопнул меня по руке.

– Один тебе совет: если ты океанограф, не носи цвета гильдии, пока ты здесь. Я не спрашиваю, почему ты их не носишь, но не начинай теперь. Люди знают наших океанографов, но к чужому могут отнестись малость враждебно.

Он снова исчез за занавеской, а мы обменялись беспокойными взглядами.

– Мне не нравится, как это звучит, – проворчал Бамалко, когда мы надели капюшоны и вышли под дождь. – Алсиана, будь осторожна. Ты тоже, Катан.

Алсиана и Бамалко пошли в одну сторону, мы с Текреем в другую. Я возвращался во дворец, и юноша решил проводить меня часть пути.

– В последние два дня я встречал тебя и Палатину, но где Равенна? Мне кажется, я видел ее несколько недель назад, но никто о ней не упоминает.

Я резко повернул голову и посмотрел на Текрея, но на лице моего спутника не было улыбки. Он был очень открытым юношей, его рыжие волосы соответствовали его горячей натуре. Не тот человек, кто задает вопросы с жалом в хвосте.

– У нас вышла размолвка, – ответил я коротко и полуправдиво. – Мне неизвестно, где она.

– Вы оба маги, я знаю. А сколько нужно наших магов, чтобы справиться с магами Сферы, которые здесь есть?

– Вряд ли нас хватит. – По сути, я знал только нас двоих и старших магов Тени. Юкмадорий сказал. нам с Равенной, что в других орденах магов больше, но не сказал сколько. – А что?

– Маги Сферы – одна из причин, заставляющих людей так бояться. Мы все видели в Лепидоре, что сакри – только плоть и кровь. Солдаты твоего отца и наши моряки и в подметки им не годились, но мы перебили этих сакри. Маги больше, чем плоть и кровь – ты сам знаешь, как трудно обходиться без огня. Если убрать их с дороги, может, люди стали бы малость посмелее.

– Думаю, нам бы потребовалось примерно такое же число.

– Даже если бы ты снова использовал штормы?

– Я могу это сделать только с Равенной, да и действуют они на всех без разбора. Мы разрушили пол-Лепидора тем штормом, а Тандарис не так крепко построен.

– Этот палач Сархаддон все твердит насчет злой магии. Может, тебе стоит напомнить ему, на что она похожа? Почему ты позволил Сархаддону говорить? Ведь ты ненавидишь его так же сильно, как мы.

Я не собирался пересказывать Текрею, что сообщил мне Сархаддон, потому что сам не до конца в это верил, а Текрей был одним из немногих людей, кого здесь я встречал, чья убежденность была поистине сильнее сомнений.

– Когда-то Сархаддон был моим другом, и мне хочется верить, что он другой. Даже после того, что он сделал в Лепидоре, я помню, как он называл всех фанатиков безумцами. Я надеюсь, он окажется одним из более разумных жрецов. Такие есть.

– Сархаддон не из них, – сказал юноша, качая головой, когда мы расставались, собираясь идти каждый своей дорогой. – Вот увидишь.

Глава 27

– Оружие? Твое оружие?

– Оружие моего отца, – твердо ответил я, обводя глазами собравшихся. Диванов на всех не хватало, и люди пристроились где могли. Комната была слишком мала для десяти человек, но это лучшее, что нам удалось найти за пределами дворца, и здесь нас никто не подслушает. – Оружие, которое Лечеззар так жаждал прибрать к рукам, ради которого он вторгся в Лепидор.

– Почему ты нам не сказал? – начала Персея, но Бамалко ее перебил:

– Это не важно. Я хочу знать другое: почему кто-то станет посылать нам оружие, когда это так опасно? К тому же вам придется делать это через какой-то Великий дом.

– Кто-нибудь из вас знает Дом Кэнадрата?

Большинство собравшихся кивнули, только Таманес и еще один мужчина покачали головами.

– Этот Дом больше всего торгует с нами, – сказал Лиас. – И это, если я правильно помню, третий по величине Дом в Танете? Я знаю, у них есть несколько домов-сателлитов.

– Их цвета красный и белый, – добавил Бамалко, кивая. – У них куча контрактов здесь и немного в Океании. Это ваш торговый партнер?

– Нет, наш партнер – Дом Барка, но они планировали подписать союз с Кэнадратом, когда я уезжал. Барка еще слишком мал, чтобы расширяться.

– Мы можем вернуться к оружию? – призвала Персея, когда сразу несколько человек заговорили. – Чья это была идея?

– Мы только-только начали делать оружие, – объяснил я, когда все умолкли. – По первоначальному контракту Гамилькар возил бы его в Танет и продавал там. Но, как выяснилось, большая часть оружия, продаваемого в Танете, идет сейчас хэйлеттитам. Кэнадрат не хочет, чтобы был Священный Поход, потому что это его разорит, и ни он, ни Барка не хотят, чтобы хэйлеттиты еще сильнее вооружались, поскольку Ишар делает угрожающие жесты в сторону Танета.

– Значит, в интересах Кэнадрата, чтобы оружие шло в другое место? – спросил Бамалко.

– Да, конечно, – подтвердила Палатина.

– Это хорошо, – решительно заявил он. – Но почему сюда?

– Чтобы в случае беды у Архипелага было больше шансов выжить. И, – продолжил я осторожно, – если это повредит Сфере, это будет хорошо для Кэнадрата, потому что Сфера вредит торговле.

– А как насчет запрета на продажу оружия в Калатар?

– План был таков: если мы получим здесь согласие, то будем искать посредника в Фетии. Какой-нибудь активный клан, не озабоченный соблюдением законности. Я уверен, вы можете организовать небольшую контрабанду.

– Небольшую контрабанду? Неужели? Ты называешь тонны оружия небольшой контрабандой?

Лицо Текрея почти светилось от счастья.

Не скажу, что я чувствовал себя удобно в качестве торговца оружием, хоть они и намеревались использовать это оружие против Сферы. Все равно это была торговля смертью – впрочем, если мы ничего не предпримем, смертей будет не меньше, только от рук Сферы.

– А плата? – спросил Бамалко, поднимая одну бровь. Выросший в меркантильной атмосфере Монс Ферраниса, он оказался прирожденным коммерсантом. – Не хочу вам указывать, но золота у нас негусто.

– Об этом и надо договориться.

– И где, они думают, мы возьмем деньги? – спросил Таманес. – Идея хорошая, но только у людей вроде Алидризи хватает ресурсов, чтобы финансировать такого рода сделку. Или у вице-короля – вы с ним говорили?

– Если подобные люди узнают об оружии, они заберут все в свои руки или просто не одобрят эту идею, – возразил Бамалко. – Но все равно у нас нет той суммы, какую запросят твой отец и Кэнадрат.

– Да, у вас нет, – подтвердила Палатина. – Но есть один человек, который сумел бы достать для вас деньги, имея рычаги влияния на тех людей.

– Кто?

– Фараон.

Это был риск, но после моего вчерашнего рассказа Палатина всю ночь думала и пришла к выводу, что дело может выгореть. Если Равенна согласится. Я надеялся, с этим проблемы не будет, сами действия Сферы подтолкнут ее к согласию. Гораздо труднее будет скрыть тот факт, что Равенна и есть принцесса, а не просто ее компаньонка, как все считают. Я твердо решил как можно дольше хранить ее тайну. Равенна взяла с меня слово молчать, вот почему я до сих пор никому ничего не говорил, в том числе Лиасу и Персее.

– Никто из нас не имеет связи с фараоном, – возразил было Таманес, но Персея его перебила:

– Мы имеем. Катан, я должна спросить, я вижу здесь скрытый мотив?

– Да, но это не главная причина. Как апелаг, она все равно собиралась быть связным между нами и вами – для этого она и приехала.

– Равенна? – с недоуменным видом спросил Текрей. – Что вы имеете в виду?

– Она близкая подруга принцессы. – На этот раз ответил Лиас. Он занимал одно из удобных сидячих мест, потому что был слишком крупный, чтобы безопасно примоститься на столах или ручках дивана. Становилось довольно жарко, хотя комната располагалась на самом верху здания, и в ней гулял сквозняк. Наверное, поэтому Дом Текрея никогда ею не пользовался. – Это и ввело Сферу в заблуждение в Лепидоре.

Снова начался шумный разговор, и Бамалко поднял руки, прося тишины. Все были очень возбуждены, издерганы. Нервничали, одним словом. Здесь нас не защищали стражники или дворцовые стены, а инквизиторы имели право обыскивать частные дома в поисках скрываемых еретиков.

– Так вы думаете, эта особа, Равенна, может убедить фараона сделать – что? У фараона тоже нет денег.

– Зато у нее есть влияние, – указала Палатина. – Принцесса совершеннолетняя, и если она прикажет, ей должны подчиниться. Беда в том, что принцесса все время находится во власти других людей, вроде Алидризи и вице-короля. Я знаю, некоторые из вас одобряют и поддерживают их, но можете вы честно сказать, что принцессе лучше быть под контролем одного из них? Они оба имеют свои интересы. Кто-нибудь из вас хотел бы, чтобы принцесса взошла на трон потому, что клан Калессоса возвел ее туда? Это оставило бы слишком много власти в руках Алидризи. И Сэганта – простите, вице-король – был бы в том же самом положении, если бы действовали его люди.

– Мы? – недоверчиво спросил Таманес. – Ты к этому клонишь – ты хочешь, чтобы мы стали ее опорой?

– Не только вы. У всех у вас есть группы друзей, выступающие за ту или иную фракцию, но все преданные фараону, не важно насколько абстрактно. Мы знаем, есть люди, которые мало что могут сделать – океанографы, например, – потому что они слишком уязвимы, но если бы все работали с одной и той же целью через людей, поддерживающих связь с фараоном, у нее появились бы собственные сторонники, на которых она могла бы полагаться.

– Это, кстати, совершенно в ее характере, – сказал Лиас остальным апелагам в наступившей паузе. Я увидел несколько скептических лиц. – В Цитадели она действовала потрясающе. Мы все рядом с ней смотрелись любителями.

– Но ты серьезно насчет… создания, становления… фракции за фараона? – спросил Таманес тоном человека, старающегося что-то прояснить для себя.

– Абсолютно. Иначе зачем мне это говорить? Есть среди вас кто-нибудь, кто не хотел бы видеть принцессу на троне? За нее стоит весь Калатар, просто никто ничего не делает непосредственно от ее имени. Все работают на Алидризи, или на Сэганту, или на кого-то еще, но фараон, проведя столько времени в изгнании, не имеет своих собственных последователей.

– Но как мы можем дать стольким людям такую тесную связь с фараоном? – спросил друг Таманеса, которого я не знал. – А осведомители?

– Й чего мы реально сможем достичь, если удастся все устроить, если фараон даст нам деньги на оружие? Что тогда? Мы примемся за сакри? – поинтересовался еще один незнакомец.

– У нас есть шанс дать сдачи! – воскликнул Текрей, его глаза сверкали. – Нанести им ущерб.

Еще три или четыре человека заговорили одновременно, с лихвой заглушая шум дождя, стучащего по маленьким окнам в каждом конце комнаты. Палатина громко призвала к порядку, но все считали, что она закончила, и настало время общих дебатов.

– Видишь, что я имею в виду насчет апелагов в целом? – прошептала она мне, разводя руками. – Мы, фетийцы, точно такие же.

Только Лиас, треснувший кулаком по столу, резко прекратил шум. Палатина была слишком вежлива, чтобы это сделать.

– Это первая масштабная идея, появившаяся здесь за века! – со всей прямотой заявил Лиас и поднялся, чтобы встать между мной и Палатиной. Мы расступились, давая ему место. – Так перестаньте искать проблемы. На случай, если вы не знаете: эта девушка – Палатина Кантени, единственный приличный лидер фетийского клана за последние тридцать лет, и ее персональным учителем был сам маршал Танаис. И если этого недостаточно, она потомок Кэросия. Поэтому заткнитесь, перестаньте спорить и послушайте ее.

Палатина наклонила голову в знак благодарности. Лиас снова сел, а в комнате стало очень тихо.

– Мы будем действовать постепенно, шаг за шагом. Мы не помчимся во все стороны, говоря со всеми подряд. Первое и самое важное – это найти Равенну. Она может быть с фараоном, может не быть, но Алидризи понимает, насколько велика ее роль, и присматривает за ней где-то. У кого-нибудь есть хоть малейшая идея, где она?

Наступило долгое молчание, во время которого Лиас и Текрей устремили взгляды на Персею. Она заерзала со смущенным видом, но никто ничего не говорил. Наконец Персея взорвалась:

– Да, думаю, у меня есть. Но я догадалась только в последние два дня. Когда я говорила с тобой, Катан, я не знала.

– Где? В Калессосе?

– Нет, Калессос слишком далеко отсюда. Я знаю, что Алидризи владеет несколькими развалинами на краю залива у Берега Гибели, высоко в горах, куда никто в здравом уме не сунется. Каждый раз, когда он возвращается из Калессоса, его конюхи жалуются, что лошадям опять приходится менять подковы. И еще они удивлялись, как Алидризи, такой хороший наездник, умудрился покалечить двух из них. Даже неопытный всадник может проехать отсюда до Калессоса на одной из тех лошадей, не повредив ей ноги, но горы – дело другое.

– Как далеко до его развалин?

– Видишь те горы? Главная дорога идет на восток, через холмы, до самого края Техамы, а там поворачивает к югу. На всем том отрезке есть боковые дороги, большинство из них очень плохие, потому что никто там, в горах, постоянно не живет. Я точно не знаю, по какой из них ездит Алидризи, но, думаю, весь путь у него занимает часа три-четыре, если ехать верхом. Морем было бы намного быстрее, но морем туда не добраться.

– Убежище должно находиться в пределах досягаемости, иначе Алидризи не ездил бы туда так часто, – заметил Лиас. – Даже в скверную погоду.

– Ты хотел сказать, нормальную погоду, – вмешался Бамал-ко, глядя в окно. – По-моему, нынешние шторма слишком сильны для долгой поездки в горы. С моря точно нет доступа?

– Когда-то был, – ответил Таманес. – В верхней части залива сохранились остатки техамского порта. Очевидно, когда-то существовал безопасный канал, но когда фетийская флотилия разрушила порт, она взорвала и этот проход, чтобы никто больше им не воспользовался.

– Какие они временами мстительные, эти фетийцы, – заметил кто-то. – Не в обиду Катану и Палатине.

– Как фетийская флотилия проскользнула мимо Берега Гибели? – спросил я, отвлекшись на минуту. – Таманес, ты сказал, что этот берег тянется по обе стороны залива. Но тогда должен существовать и путь в залив, обозначенный техамцами.

– Наверное, Кэросий был у них за штурмана, – предположил Таманес. – Какая теперь разница?

– Так есть возможность проникнуть в залив и забраться на утесы с моря или нет? – решительно спросила Палатина. – Сейчас это важно.

Океанограф твердо покачал головой.

– Даже если проход есть, искать его сейчас слишком опасно.

– Ладно, значит, придется добираться по суше. Теперь насчет убежища. Это вилла среди утесов или форт, расположенный высоко на скале и легко обороняемый – я права?

Персея кивнула.

– Охрана, вероятно, состоит из калессосских кланников.

– Сколько охраны будет у этой Равенны, если она не с фараоном? – спросил Текрей. – Будь я Алидризи, я бы непременно поместил их вместе… и помните, она не пленница.

– Но два места гораздо безопаснее. Если появляется кто-то посторонний, охраняемую персону можно тайно переправить из одного места в другое.

– В романтической балладе, а не в реальности, – возразила Палатина. – Двум домам нужно больше охранников, что означает больше еды, больше жалованья, больше объяснений. Один дом, минимум охраны, пара слуг. Им необходимо пополнять припасы, значит, время от времени туда отправляют фургон или пару мулов. Дом должен быть крепким и теплым, если люди могут жить в нем в это время года. И в округе не должно быть других людей, потому что Алидризи охраняет самую драгоценную вещь в Калатаре.

– Мы должны точно узнать, где находится это убежище, – продолжала моя кузина. – Мы не можем блуждать по горам. Большинство людей Алидризи или даже все, кто находится здесь, скорее всего о нем не знают – это было бы слишком опасно.

– А мне кажется маловероятным, что мы так легко и просто можем найти принцессу или ее компаньонку, – снова заговорил Бамалко. – Я слушал твои рассуждения, но неужели Алидризи спрятал бы ее в столь очевидном месте? Это слишком прозрачно – какой-то полуразрушенный замок над Берегом Гибели, в милях от любого жилья.

– А где есть место надежнее? В городе нет. Здесь слишком опасно – инквизиция и просто любопытные глаза. Преимущество гор еще в том, что там есть множество выходов. Если кто-то попытается схватить принцессу, есть дороги, козьи тропы и тысячи мест, где можно спрятаться. В городе тайников нет, и на корабле нет, и даже на маленьком острове.

– Но если они вместе, почему бы нам не забрать с собой и фараона? – настойчиво спросил Текрей. – Равенна нас знает, она объяснит принцессе, что мы на ее стороне. А потом мы сами ее спрячем.

– Интересно, где? – спросила Персея. – Возможно, тебе не нравится, что Алидризи распоряжается фараоном, но он может ее защитить. У Алидризи есть безопасные дома – он могущественный человек. Если мы похитим принцессу, Алидризи пустит в ход все средства, чтобы ее вернуть, но сделает ли он то же самое ради компаньонки?

Второй раз собрание превратилось в общий хаос, и Лиас отрицательно покачал головой, когда Палатина взглянула на него. Таманес и Персея яростно спорили, Бамалко взывал к разуму еще двух спорщиков, а Текрей говорил всем подряд, что очевидное решение – это спасение их обеих из продажных рук Алидризи.

Палатина схватила меня за рукав и, оттащив подальше от остальных, втолкнула в пустой угол между дверью и большим деревянным сундуком, со всех сторон затянутым паутиной. Там было очень пыльно, и я невольно закашлялся.

– Мы все глубже и глубже зарываемся в яму, Катан. Ничего хорошего из этого не выйдет. Им нравится эта идея, но она слишком теоретична: давайте спасем подругу фараона, чтобы она могла поговорить с фараоном, чтобы та уговорила Алидризи дать нам денег. Тогда мы сможем купить оружие, чтобы – что?

– Ты знаешь…

– Конечно, я знаю, но это умные люди. В Фетии они все были бы в университете или поднимались бы по иерархической лестнице своего клана. Поскольку это Калатар, все их мысли сфокусированы на Сфере.

– Что ты пытаешься сказать? – спросил я Палатину, страшась ее ответа.

– Расскажи им. Равенна та, кто она есть, и мы не можем это изменить. Когда-то ей придется выйти из укрытия, причем скоро.

; – Я знаю твой принцип. Ты всегда говоришь людям то, что им нужно знать. Но это ты беспокоилась о предательстве в Рал Тамаре, не я, и оказалась права.

– Ты впадаешь из одной крайности в другую. Там ты был слишком доверчивым, теперь стал слишком недоверчивым.

Нас по-прежнему никто не слушал, но порядка стало чуть больше, так как Бамалко взял на себя роль председателя на импровизированных дебатах между четырьмя спорщиками.

– Если я им скажу, я нарушу свое обещание Равенне.

– Она сама обманула твое доверие, сбегая в Илтисе, – без обиняков напомнила кузина.

– Палатина, мы не знаем половины из этих людей. Если даже одного из них схватят или, Фетида упаси, он работает на Сархаддона или Мидия, Сфера найдет то, что ищет все последние двадцать лет. Равенна выжила до сих пор, потому что это тайна.

– И из-за этой тайны она теперь в руках Алидризи. Катан, если Равенна поможет тебе найти «Эон», он будет настолько безопасным местом, что никакой инквизитор не отыщет ее и за тысячу лет. Но Равенна должна в этом участвовать, и она не простит тебе, если ты поставишь ее в еще более трудное положение, чем сейчас.

– Я слишком много раз обманывал ее доверие, – упрямо сказал я. – Больше не буду.

– На самом деле никто из вас двоих не доверяет друг другу, и ты это знаешь. Мы не можем себе этого позволить. Любите вы друг друга или нет, вы наша самая большая надежда. Вы оба. Вы согласились быть партнерами, первыми магами Шторма, и что бы ни происходило между вами, это партнерство должно продолжаться.

– Отлично. Тогда расскажи им. Пусть разболтают всему свету.

– Слова, достойные твоего брата, – огрызнулась Палатина и повернулась к остальным. – Могу я кое-что сказать? – спросила она Бамалко, прерывая дебаты.

– Сейчас не твоя очередь, – возразил он с легкой улыбкой.

– Прошу меня извинить. Мы должны сделать признание, которое кое-что разъяснит. Нам жаль, что пришлось ввести вас в заблуждение. Вы сомневаетесь насчет всего, сказанного нами, особенно насчет этих усилий ради спасения компаньонки принцессы, но не самой принцессы. То, что я намерена вам рассказать, нарушит очень серьезное обещание, данное мной и Катаном. И я хочу, чтобы каждый из вас в присутствии всех остальных, как свидетелей, поклялся никому больше не открывать этой тайны. Согласны?

Все хором выразили свое согласие, и мы пошли вокруг комнаты, слушая, как каждый из них по очереди клянется всеми восемью Стихиями хранить молчание. Это не защитит нас от предателя, но я надеялся ради нас всех, что клятва запечатает уста любого, кто не является агентом Сферы. Мы делали это очень медленно и как можно торжественнее, в этой жаркой комнате, полной сильных личностей. По мере нашего продвижения возбуждение утихало; люди откидывались на спинки кресел, и воцарялась атмосфера спокойствия.

Ни один человек не поклялся только на восьми Стихиях. Многие добавили клятву своей клановой честью, некоторые поклялись своим городом, – причем двое, очень отрезвляюще, назвали своим домом Посейдонис, – а Таманес поклялся верностью Гильдии. – В первый раз той ночью наступила полная тишина, когда Палатина закончила свою клятву, вновь подтверждая ту, которую собиралась нарушить – хотя она не давала официального обещания, как я. Затем пришла моя очередь.

– Я клянусь Фетидой, Матерью Моря; Тенеброй, Богиней Теней; Гиперием, Богом Земли, Алтаной, Повелительницей Ветра; Фаэтоном, Несущим Свет; Рантасом, Хозяином Огня и Единственным среди Восьми, и Этаном, Властителем Духов, и Хроносом, кто зрит прошлое и будущее; и честью моего клана, что я буду хранить тайну, которую услышу сегодня вечером, от всех прочих душ живых или умирающих. И я призываю всех вас свидетельствовать, что, делая это, я нарушаю обещание, данное умирающему, и буду клятвопреступником, пока вы не увидите, что та, чье доверие я обманул, прощает меня.

Я закончил говорить и отступил назад, снова пропуская Палатину на середину комнаты, глубоко благодарный, что ни на одном лице не появилось осуждения. Но почему лишь Персея поняла значение того, что я только что сказал?

Это была клятва, данная умирающему, – клятва богами Стихий, – потому что приговоренные к смертной казни считались умирающими. Я помнил каждое слово, произнесенное той ужасной ночью в камере, и я солгал моим друзьям и моей семье, чтобы сдержать клятву и защитить Равенну. Теперь я собирался молча стоять в стороне, пока Палатина нарушает эту клятву вместо меня, открывая тайну людям, которых я никогда раньше не встречал. И тоже ради того, чтобы защитить Равенну. Я вновь ощутил во рту вкус пепла.

– У фараона нет компаньонки, – просто сказала Палатина. – Некоторые из вас знают Равенну, другие нет. Она – принцесса Калатара и внучка Оритуры. Нам нужна ваша помощь, чтобы спасти принцессу Калатара и от ее врагов, и от тех, кто притворяется ее друзьями.

На этот раз шум был таким громким, что я испугался, как бы нас не услышали в храме.

– Значит, принцесса была там, – удивляясь, промолвила Персея. Все апелаги выглядели потрясенными. – Она предпочла умереть, чтобы не становиться марионеткой Сферы.

– И мы тоже скорее умрем, чем позволим Сфере сделать из нее марионетку! – свирепо провозгласил Текрей. – Я отдам принцессе свою жизнь и свою службу! Почему бы нам не служить ей, как гвардейцы служат своему никчемному императору?

– Дай ей свой обет, когда мы ее найдем, – мягко ответил Лиас. – А пока мы дали клятву. У кого-нибудь остались сомнения? Если нет, тогда послушайте Палатину. Мы все согласны с тем, что мы собираемся делать. Теперь нужно решить – как. Палатина?

– Есть два варианта. Или мы едем вдвоем, полагаясь на скрытность, или поедут все. Второй вариант дает нам больше возможностей, но он труднее. И мы должны предполагать, что Алидризи подготовил путь бегства, чтобы эвакуироваться, если охрана увидит приближающихся врагов.

– Алидризи уезжает завтра, он возвращается в Калессос, – сообщила Персея. – Катан собирался проследить за ним, но мы все могли бы поехать.

– Слишком очевидно. Алидризи заметит едущую сзади толпу всадников. Нам нельзя привлекать к себе внимание. Если за ним поедет даже единственный всадник, у него должен быть безупречный предлог, а если мы не будем все время держать его в поле зрения, мы рискуем его потерять.

– Тогда устроим засаду? – предложил Лиас. – Я не знаю, много ли там дорог, но их не может быть больше полдюжины. Если мы спрячем на каждой развилке по человеку, который затем проследит за Алидризи вверх по долине, насколько удастся, это поможет?

– Могло бы помочь, – задумчиво протянула Персея. – Но придумать объяснение для этого всадника будет еще труднее. На главной дороге возможно, но не в горах. И если Алидризи будет подниматься в горы, ему придется оставить экипаж. И как тогда за ним следить? Ему та местность знакома, а нам нет. И он тоже может оставлять людей на перекрестках.

– Что, если мы просто понаблюдаем, чтобы узнать, какой дорогой он поедет? – предложил я. – Да, это означает затянуть поиски, зато нет риска оказаться обнаруженными. А когда мы узнаем, то сможем все отправиться туда, чтобы найти это место.

– Ты забываешь, что нас, вероятно, увидят. Они не должны знать, что мы их ищем.

– Украсть лошадей Алидризи и притвориться им и его калессосскими драгунами, – предложил Текрей. – Стражники не заметят, пока мы не подберемся совсем близко.

– Чтобы это вышло, мы должны знать, куда ехать, – напомнил Бамалко. – Если Алйдризи вдруг начнет искать свое собственное убежище, стража заподозрит неладное.

– Катан, разве ты не сказал однажды, что знаешь, как найти Равенну? – спросила Палатина. – Неделю или две назад… по-моему, ты говорил что-то насчет магии.

– Это получилось бы только с письмом. Когда Равенна прикоснулась бы к нему, я бы узнал, где она. Но мы не можем заставить Алйдризи отвезти письмо.

– А другого способа нет? Ты ничего больше не можешь попробовать, чтобы ее найти?

Я на минуту задумался: должно быть что-то, чему нас учили в Цитадели. Но наши наставники абсолютно категорично заявляли, и не без веской причины, что мы никогда не должны использовать магию там, где ее могут засечь. Магия оставляет слабый след на нас и на том месте, где мы ее используем. И если чары были достаточно сильными, этот остаточный след можно обнаружить за мили.

– Как далеко отсюда горы?

– Ближайшие в двадцати пяти милях, а до последней развилки миль сорок.

– В таком случае, если мы сможем определить нужную развилку, – осторожно сказал я, понимая, что связываю себя обязательством, – я, вероятно, смогу отыскать это место в темноте. Я маг Тени, темнота не проблема.

Я увидел несколько ошеломленных лиц. Очевидно, Персея и Лиас не болтали об этом направо и налево, за что я должен быть им благодарен. Ведь Сархаддон в своих проповедях бичует всю нашу магию и сопутствующее ей зло. Особенно магию Тени. Люди боятся темноты.

– А сколько человек могут поехать с тобой?

– Трудно сказать. Я могу найти дорогу в кромешной тьме, но мне пришлось бы вести вас. А основные сложности начнутся, когда мы доберемся до места и должны будем лезть внутрь.

– С дорогой мы справимся, – рассудила Палатина. – И я знаю, ты умеешь взбираться по вертикальным стенам и отвесным утесам, поэтому ты сможешь войти. И выйти обратно. Если мы все подождем тебя внизу…

– Не все, а только некоторые, – перебил Бамалко. – Принцессу нужно будет доставить в безопасное место, и его тоже нужно организовать. Если мы действуем ночью, погода будет ужасная, а значит, чем меньше нас на дороге, тем лучше. Ее будут освещать молнии, и охрана сможет за ней следить. А где нам найти безопасный дом? Не важно, на короткий срок или на длительный, но он должен быть защищен от Алидризи и вице-короля.

– Что касается длительного срока, возможно, мы сумеем помочь, – ответила Палатина, – хотя сначала нам надо поговорить с Равенной. А насчет короткого – почему бы не обратиться к Дому Кэнадрата? У Равенны на лбу не написано, что она фараон. Ей опасны только те люди, кто ее знает. Алидризи не подставит ее под удар, объявляя всеобщую охоту. Ему придется быть осторожным. И скрытным.

– А куда ее девать в ночь похищения? Город закрывается на закате – мы не сможем вернуться сюда до следующего утра.

– Никаких деревень, никаких гостиниц, – тотчас заявила Персея. – Люди начнут судачить. Если только в этой глуши не находится чей-нибудь дом?

Но фермеров среди нас не оказалось, что неудивительно, учитывая маленькую площадь фермерских угодий в Калатаре.

– Домики лесорубов, – предложил один из незнакомых мне апелагов. – Лесорубы зимой не работают, их хижины пустуют, и там никто не будет задавать вопросов.

– Спасибо, – кивнула Палатина. – Теперь осталось проработать только мелкие детали, вроде лошадей и припасов, и точно решить, что каждый будет делать. Мы должны как следует все спланировать: нет места для ошибки. И Гибель – не радушная хозяйка.

Часть четвертая

БЕРЕГ ГИБЕЛИ

Глава 28

Мы выехали из Тандариса в дождь, в мелкую всепроникающую изморось. Она сыпалась из темных туч, обещавших, что худшее еще впереди. Шестеро всадников, закутанных в толстые плащи от дождя, на неприметных лошадях с бронзовыми гривами, мы беспрепятственно миновали инквизиторов и стражников, охранявших открытые ворота. Стояла глубокая зима, верно, но по главной дороге острова по-прежнему шло много людей. Инквизиторам не хватало времени допрашивать всех, как бы им этого ни хотелось.

Никто из нас не взял с собой меча, что меня слегка беспокоило. В Калатаре не было сколько-нибудь серьезных разбойников, поэтому у нас не было законной причины вооружаться. Мы прихватили только апелагские боевые посохи, бесполезные, по мнению Сферы. Впервые я увидел их в Цитадели, но с тех пор ни разу не держал их в руках.

Сначала мы ехали параллельно морю, вдоль склона холма, на котором стоял город. Справа, в нескольких ярдах ниже дамбы, с грохотом разбивались волны. С моря дул сильный ветер. Он теребил наши плащи и время от времени обдавал нас брызгами. Булыжники были скользкими, и склон над дорогой внушал опасения: я видел места недавних обвалов, проплешины, темнеющие там, где растительность не успела снова вырасти. Персея сказала, что большую часть нынешней зимы эта дорога была непроезжей, и теперь я понимал почему.

Едва мы проехали первый поворот, как Тандарис исчез из виду, заслоненный нагромождением утесов. Впереди виднелась изогнутая береговая линия. Вблизи берег был плоский, а дальше – все круче и круче, пологие холмы быстро уступали место нависающим скалам, чьи пики терялись в тучах. Мыс в самом его конце находился от нас в сорока или пятидесяти милях, невидимый в такую погоду. Берег Гибели начинался на этой стороне мыса, но его тоже скрывала завеса дождя.

Холм рядом с нами уменьшился, террасные фермы раскинулись по его склонам, как только они стали достаточно пологи, и, оглянувшись, я вновь увидел город, белые стены, неровной лентой опоясывающие склон. С суши он выглядел почти также, как с моря, хотя сейчас я смотрел на другую сторону отрога, ведущего наверх, к крепости, и большая часть городского центра была скрыта из виду. Красно-коричневая башня храма казалась вопиюще неуместной среди белых и голубых домов. Вероятно, полдюжины сакри наблюдают оттуда за городом и окружающей местностью. Я со злорадством пожелал им отвратительного дня.

Впрочем, я тоже не ждал удовольствия от предстоящей долгой поездки. Прошли месяцы с тех пор, как я последний раз ездил верхом, это было еще в Лепидоре. И вот теперь я отправлялся в путь – пятьдесят миль туда и обратно в такую ужасную погоду. Я надеялся, что буду еще в состоянии красться по горам и взбираться на стены, когда через четыре или пять часов мы доберемся до места назначения.

Как и следовало ожидать, поехать хотели все, но победили более холодные головы. Палатина, естественно, была со мной, а также Персея и одна из ее подруг, которая тоже была в Лепидоре. Еще с нами ехали Текрей и Бамалко. Лиас дежурил во дворце и должен был успокоить страхи Сэганты. Кроме того, он отвечал за организацию безопасного приюта для Равенны. Таманес, вынужденный исполнять свои обязанности океанографа, остался ему помогать. Из оставшихся двоих, которые присутствовали на собрании и которых я не знал, один следил за Алидризи, а другой выехал раньше, чтобы изучить дорогу и развилки.

Мы повернули прочь от дамбы и, следуя по дороге; ехали теперь между пустыми полями и рядами деревьев, напомнившими мне о доме. Отсюда равнина казалась намного больше, чем из города, хотя окружавшие ее холмы по-прежнему были очень близко, их склоны спускались террасами или поросли лесом. Наверное, летом Калатар очень красив, но сейчас от него веяло чем-то зловещим. Не знаю, в погоде было дело или в гнетущей атмосфере. Или в отсутствии движения на полях, в тишине, нарушаемой лишь там, где белые деревни сгрудились на склоне холма.

– Эту равнину когда-нибудь затопляет? – спросила Палатина Персею, когда мы въехали в. кипарисовую аллею. Этот кипарисовый ветролом в той или иной форме тянулся по всему пути от города к предгорьям, тут и там извиваясь между полей. Казалось, деревья здесь используют вместо стен – возможно, потому, что ветра не такие сильные. У меня дома кипарисы не устояли бы при по-настоящему сильном шторме. Персея кивнула.

– Пару раз случалось, и в этом году вода довольно высока. Но реки здесь слишком маленькие, чтобы вызвать большое наводнение.

– Значит, ее нельзя затопить для защиты?

– Думаю, можно, но вода довольно быстро сойдет. И это все равно не поможет. Тандарис не выдержит осады, стены ослаблены. То же самое по всему острову: Сфера старалась лишить нас уверенности, чтобы мы никогда больше не вздумали сопротивляться ей. Вот почему они разрушили Акролит – они даже не забрали его себе.

– Им и не нужно было, с этим храмом.

Мы никого не встретили, пока дорога и кипарисовая аллея не соединились с большаком, выходящим из Сельских Ворот города, милях в трех от городских стен. Мы увидели несколько всадников, пару фургонов, но ни одного пешехода. Люди ехали, низко надвинув капюшоны, у некоторых лица были замотаны шарфом, и никто ни на кого не смотрел. Мимо прогромыхала служебная карета клана. Окна в ней были занавешены, и кучер сгорбился под маленьким навесом на козлах.

– В деревнях есть инквизиторы? – спросил я Персею, пристроившись рядом с ней, когда Палатина слегка отстала. – Или они все в городе?

– В каждом городке есть несколько инквизиторов, и передвижные трибуналы ездят по деревням. Они всегда прибывают среди ночи, чтобы никто не успел удрать. Вот почему мы никогда не будем в безопасности там, где есть люди.

– Но возле Берега такой проблемы не будет.

– Да, это единственное, о чем нам не придется беспокоиться. Катан, ты не думаешь, что Равенна сама бы ушла, если бы захотела?

– Нет, – категорично заявила Палатина с другой стороны от Персеи. – Она не пленница, не стоит это забывать, но Алидризи все равно не может выпустить ее из своих лап. Ее ищет Мидий, хоть и не знает, что Равенна – фараон. Думаю, это лучший повод держать ее у черта на куличках. И если Равенна не может раздобыть, скажем, приличные сапоги или теплый плащ, она просто не может уйти. Вот и все.

– А если забрать их у стражников?

– Непрактично. Ты бы хотела карабкаться по горам под проливным дождем в сапогах, которые тебе слишком велики? И Равенна не знает тех гор, а в них легко потеряться. Нет, на ее месте я бы не пыталась. Есть другие способы – например, склонить охранников на свою сторону, что могло бы выйти, будь на ее месте кто-нибудь другой. Но они не тюремщики, они ее защитники, и если они знают, кого охраняют, то будут очень добросовестны.

– Мы должны надеяться, что Равенна хочет вырваться из их лап, – заметил я, когда мы переезжали через быстрый поток, слишком узкий для судоходства, но вздувшийся от дождя. Вода поднялась почти до верха арок моста.

– Катан, ты слишком много беспокоишься, – твердо сказала Палатина. – Мы говорим о Равенне – неужели ты думаешь, что ей приятно сидеть там взаперти по прихоти Алидризи? Он один из тех, кто и раньше использовал ее как шахматную фигуру, и сейчас использует. Конечно, Равенна захочет вырваться от него.

– Но как она вообще попала к Алидризи? Когда мы прибыли, вице-король знал, что произошло. Должно быть, он говорил с Равенной. Как получилось, что не он заботится о ее безопасности?

– Я все ждала, когда ты об этом спросишь. – Дорога огибала бугор с голой коричневой землей и рядом смоковниц, посаженных для защиты от ветра со стороны моря. – Да, Равенна пришла к нему в ту ночь, когда прибыла. Мы с Лиасом ее не видели, мы оба уже легли спать и услышали о ней только на следующее утро. Они поговорили, и Сэганта решил, что ей небезопасно оставаться во дворце, так как это привлечет внимание Мидия. Но вряд ли Мидий знал, что вы здесь, пока Сэганта не вернулся. Мидий охотился за Мауризом и Телестой. Впрочем, я отвлеклась. Сэганта устроил Равенну где-то на ночлег, а на следующий день он собирался перевезти ее в безопасный дом за пределами города. Равенна этого не хотела. Полагаю, она ускользнула от его людей. Сэганта начал поиски, но один из его стражников, калессосский кл'анник, сообщил Алидризи, и тот нашел Равенну первым.

– Выходит, ей повезло не больше, чем нам, – заметила Палатина. – Разве что плавание прошло более спокойно. Но как ей удалось сбежать в Илтисе, вот что мне интересно? Почему никто не заметил, как она вышла из консульства и села на ту манту?

– Вот вам и Скартарисовы охранники, – презрительно обронила Персея. – Доспехи как рыбья чешуя, и толку от них как от рыб на суше. А у Полинскарнов охрана вооружена только учеными книгами да инструкцией – этими книгами вышибать мозги проникшим на охраняемый объект. Точнее, сначала вышибать книгами мозги, а затем находить историческую причину, почему это было необходимо и оправданно.

– Сэганта не пытался вернуть Равенну? – спросил я.

– Нет. Он сказал, пусть Алидризи о ней позаботится. У него, мол, нет достаточно солдат, чтобы самому ее охранять. Можно подумать, что ему все равно, но это не так. Я думаю, он знает, где Равенна, и рассчитывает вернуть ее в нужный момент.

– Почему ты вчера ничего не сказала? – спросил я.

– Потому что еще не время, и, если ты помнишь, мы пытаемся оградить ее от любых посягательств. Сэганта лучше Алидризи, но Равенна не доверяет ни тому, ни другому. Надеюсь, с нами будет иначе, потому что мы ее друзья.

– Не очень-то надейся, – посоветовала Палатина. – Ее не скоро убедишь кому-нибудь доверять.

– Вовсе нет, – отрезал я, внезапно рассердившись и на Палатину, и на себя. – Равенна не положилась на нас, потому что не могла, потому что ты снова начала планировать свою республику, едва получила такую возможность, и забыла про все, что мы должны были делать. А я оказался слишком мягкотелым, чтобы возражать. Возможно, Равенна думала, что после Лепидора она имеет право голоса, не знаю, но мы оба ее подвели. Почему она опять должна рисковать?

– Даже если мы так ненадежны, как ты говоришь, ничего лучше у нее нет. Вот почему.

– ЕСЛИ мы ненадежны. Равенна решит, что мы вернулись только потому, что твой план пошел насмарку, и она снова стала полезна. И еще потому, что мне невыносимо быть от нее вдали.

– А знаешь, возможно, Равенна хочет видеть тебя так же сильно, как ты – ее, – сказала Палатина. Затем она отстала на корпус и заговорила с Бамалко.

Я пришпорил лошадь, чтобы обогнать Персею. Глядя вперед, я видел, как холмы медленно приближаются сквозь завесу дождя. Наши лошади были выносливой породы, но когда-нибудь нам придется остановиться и отдохнуть, и мы не могли позволить себе ехать быстро сейчас и изнурить их потом. Хватит ли им завтра сил отвезти нас обратно, я не знал. Слишком много неопределенностей заключал в себе этот план. И казался совершенно безумным: ведь ничто не подтверждало, что Равенна находится там, где мы ее ищем. Через час или два Алидризи отправится в Калес-сос. Если он не остановится и не свернет в горы, а поедет прямиком в Калессос, чтотогда? Мы окажемся неправы, и выйдет, что мы зря не сказали Сэганте, что делаем.

Я так и не ответил на этот свой вопрос. Дорога тем временем начала подниматься в гору, приближаясь к краю равнины. Город вдали казался россыпью белых пятен, а мы выезжали из кукурузных полей в оливковые рощи. Все склоны вокруг, террасные или нет, были покрыты ровными рядами корявых деревьев, их прерывали тут и там густые полосы защитных насаждений. Сейчас оливы стояли голые и серые. Скудную почву, в которой они росли, удерживали от смывания террасы. За первым холмом тоже были оливы, целая маленькая долина олив с вздутой речушкой посередине. На отходящих от дороги тропинках я заметил пару каменных хижин, но в них никого не было. Да и не должно было быть, сейчас середина зимы. Или нет? Сколько зимы осталось? Казалось, бесплодное время ожидания, когда мы прятались и дрожали от холода во дворце Сэганты, продолжалось целую вечность. До того были невзгоды плавания на парусном судне, недели в Илтисе, Рал Тамаре… не забыть, что из Лепидора мы уехали лишь через две недели после начала зимы. Я тщательно подсчитал, не упуская даже отдельные дни тут и там. Прошло почти три месяца с тех пор, как мы сидели на косогоре и смотрели на море, и Палатина пришла, чтобы сообщить нам о наступлении зимы. Три месяца ненастья, и холода, и ветров.

Зима должна скоро кончиться. Мое настроение поднялось, когда я понял, что ее осталось не так уж много, недели две или четыре, если нам действительно не повезет. Однако год выдался плохой, и зима вполне могла затянуться. И мы еще не слышали объявления Сферы или Гильдии.

Но у меня больше не было ощущения, что зима продлится вечно. Несколько ненастных дней, и она уйдет: тучи рассеются, температура повысится. И я увижу Калатар таким, каким его следует видеть, не истерзанным погодными капризами планеты, никому не понятной системой зимы и лета.

Согласно «Истории», до Войны эта система была куда более проста и не столь сурова. А зачем Кэросию лгать об этом, если он вообще о чем-нибудь лгал? В те времена бывало несколько месяцев чуть более прохладной погоды, когда шло много дождей, но и только. Большую часть того времени по-прежнему сияло солнце, и в тропической Фетии, как в Калатаре, случались дни, неотличимые отлета. Как та мягкая прохлада превратилась в нынешние месяцы дьявольского холода и потемок, для всех оставалось загадкой. Я сомневался, что Сфера или Гильдия знают ответ. Возможно, эту тайну сумеет раскрыть «Эон».

Я все еще мечтал о наступлении лета, когда оливковые долины остались позади, и мы въехали в предгорья, край лесов и пастбищ. С обеих сторон теперь круто вставали холмы. Каменная кладка дороги стала похуже: попадались выбоины, и края местами были неровные. Мы давно миновали последний поворот к любой из равнинных деревень, и движения стало меньше: раньше мы обогнали двух всадников, и только что из-за следующего поворота выехал экипаж, но больше мы никого не видели. Для главной дороги Калатара этот большак казался не очень Впечатляющим, но я не знал, из-за зимы это или из-за Сферы. Увидим через несколько дней, когда зима закончится.

Некоторое время я беседовал с Персеей, пока дорога не сделала резкий поворот вокруг огромного скального выступа, и дождь стал хлестать прямо нам в лицо. Справа холмы все выше и выше вонзались в небо, становясь все каменистее и каменистее, но до сих пор не было никаких развилок.

– Мне это чудится, или ветер крепчает? – крикнула Персея, когда дорога снова повернула, и мы смогли поднять глаза.

– Нет, тебе не чудится. – Я взглянул на небо и увидел темно-серые, угрожающие тучи. Еще один шторм, а сейчас лишь около полудня по моим расчетам. В холмах не было изочасов, чтобы узнать время.

– Дождь тоже усиливается. Типично. Это будет ужасная ночь.

– Надеюсь, для них хуже, чем для нас.

Проехав еще около полмили, мы решили дать отдых лошадям и остановились в развалинах маленькой придорожной гостиницы, уже много лет как брошенной. Оритура построил много таких гостиниц, как говорила нам подруга Персеи. Они служили почтовыми станциями, но были разрушены Священным Походом, как и многое другое. Следов пожара на развалинах не было, и вряд ли армии рыцарей дошли так далеко. Апелаги сдались прежде, чем враг ступил на сам Калатар. Опустошение островов Илахи и разграбление Посейдониса должно было преподать им урок и обеспечить армию трофеями.

Бамалко раздал провизию. К счастью, еда была сухой, поскольку он держал ее в промасленном мешке, и мы пообедали, пока лошади отдыхали и кормились. У них еще будет возможность отдохнуть, когда я буду пытаться проникнуть в виллу, форт или чем бы оно там ни было. Прошу тебя, Фетида, пусть Равенна будет там. Не важно, если она не захочет уйти, потому что я смогу с этим справиться. Но она должна быть там. После всех этих недель ожидания, вынужденного безделья и шарахания от теней инквизиции…

Потом мы сели на лошадей и отправились дальше. Слева, к югу, одна лесистая долина сменялась другой. На заднем плане появились более высокие холмы, но это по-прежнему были холмы. Наконец мы проехали по разбитому каменному мосту над стремительной рекой и, посмотрев вверх, увидели горы. Огромные темные силуэты на фоне темного неба, они возвышались над нами, неясные из-за дождя. Их пики кутались в тучи, а за ними виднелась только серая пелена. Возможно, в погожий летний день через это открывшееся перед нами ущелье можно было бы разглядеть весь путь до залива и дальше, до края Техамы. Но не сегодня.

При виде гор мы ускорили темп и поехали по краю высокогорного луга, где паслись козы – первые признаки жизни в стороне от дороги, если не считать хрипло кричащих птиц, которые водились повсюду. Пастуха я не заметил, но предположил, что он где-то рядом. Неровная груда камней на той стороне реки вполне могла оказаться хижиной.

Нам встретилась еще одна маленькая компания, первая за долгое время. Она направлялась в другую сторону и явно спешила проехать через горы, пока шторм не разразился всерьез. А затем, в извивающейся теснине, которая сначала была похожа на другие такие же, мы увидели серую линию дороги, уходящую вбок, вверх по небольшому холму. Я проследил по ней взглядом и увидел крутой поворот через сотню ярдов. Там дорога исчезала, но потом снова появлялась, взбегая на. вершину следующего холма. Даже на таком расстоянии она выглядела грубой и ухабистой, но не было сомнения насчет того, куда она вела. Мы достигли первой развилки.

Наконец замедлив темп, мы осторожно спустились к развилке. Мышцы ног у меня начинали болеть, но совсем не так сильно, как я боялся. Однако впереди нас ждет еще много миль, и к ночи боль усилится. Палатина захватила с собой какую-то мазь из дворцовых запасов. По ее словам, это средство чудесно помогало после слишком долгой верховой езды. Я надеялся, что моя кузина права.

Когда мы остановились у развилки, Персея оглянулась, проверяя, что сзади никого нет. Я посмотрел на группу кустов и опушку леса в нескольких ярдах слева от дороги. Где наш передовой отряд? Разведчик выехал на рассвете с двумя лошадьми. Но ему предстояло покрыть больше расстояния, чем любому из нас. Вполне возможно, он еще не вернулся.

Но тут раздался окрик, и из расселины в скалах ниже дороги вышел мужчина.

– Вот ты где! – крикнула Палатина. – Успешно?

Разведчик устало кивнул.

– Уйдите с дороги, чтобы вас не увидели – здесь есть пещера.

Это было еще одно из начинаний Оритуры – пещера, которую расширили и вычистили, чтобы можно было остановиться и переждать непогоду. В боковой камере имелось место для лошадей. Это была неожиданная передышка для всех нас.

– Сколько ты насчитал дорог? – спросила Палатина, когда мы сели на широкие каменные выступы, тянущиеся вдоль пещеры. Имелся даже очаг, хотя дымоход, оказался разбит, и не было дров, чтобы развести огонь.

– Пять, – доложил разведчик. – Эта, затем еще две довольно близко друг от друга милях в четырех отсюда, еще одна в девяти милях, и последняя примерно в одиннадцати милях. Если Алидризи едет в экипаже, как говорит Персея, он или оставляет его где-то, а сам добирается к убежищу верхом, или экипаж едет дальше без него.

– И как Алидризи объяснит, почему экипаж прибыл в Калессос без него?

– Вот именно. – Разведчик кивнул, курчавые волосы упали ему на глаза. Он с досадой отбросил их и продолжил: – Поэтому я искал места, где можно спрятать экипаж. У самой дальней развилки этого никак нельзя сделать на расстоянии двух миль в обе стороны, а боковая дорога слишком крута. На девятимильной и обеих четырехмильных такие места есть, и у самой ближней из них явно останавливались экипажи, причем недавно, не больше недели назад. Все дороги ведут в горы. Я не стал далеко по ним проходить, поскольку не хватало времени. Да, у этой развилки экипаж тоже оставить негде. Самое интересное: я нашел следы копыт, недавние, в нескольких дюжинах ярдов вверх по первой из четырехмильных развилок.

– Давайте посмотрим карту, – распорядилась Палатина. Персея передала ей клеенчатую карту, позаимствованную из дворца, где был изображен этот район. Мы развернули ее на сухом участке пола пещеры.

– Мы здесь, – сказал разведчик, указывая на место, где никакого ответвления дороги не было обозначено. – Следующие две и последняя на карте здесь и здесь, девятимильной нет, но она у маленького озера вот тут.

– Это долина Сайдино… дальше Матродо… та, что в девяти милях, даже не имеет названия, а последняя – Профтос.

– На самом деле мы не можем перекрыть их все, – заметил Бамалко. – В Тандарисе это казалось возможным, но подумайте об этом сейчас. Если мы пошлем кого-то к самой дальней развилке, а Алидризи сойдет здесь, кому-то придется поехать к наблюдателю в том конце и с ним вернуться. Значит, двоим из нас пришлось бы проехать лишние двадцать две мили. Это примерно столько же, сколько мы уже проехали. Еще одному пришлось бы одолеть лишних восемнадцать миль – к девятимильной развилке и. обратно, – что почти так же плохо. Короче говоря, если у нас нет веской причины, мы должны отбросить те две.

– Я съездил туда и уверяю вас, это не шутка, – добавил разведчик.

– Полагаю, ты прав, – молвила Палатина, внимательно рассматривая карту.

– Нет, он определенно прав, – твердо заявила подруга Персеи. Она была выше и мускулистее большинства калатарцев. Вероятно, южанка, как Лиас. – Если мы не собираемся просто оставить там людей и велеть им трогаться обратно через определенное время.

– Это тоже неразумно, – возразил Бамалко.

– Его убежище не может быть в долине Профтос, – вмешался вдруг Текрей. – Мой клан имеет там несколько фортов, и мы граничим с Калессосом. Долина слишком открыта, а мы не очень любим тот клан. Не думаю, что Алидризи стал бы рисковать.

– Спасибо, – поблагодарила Палатина. – Следующая долина выглядит более привлекательно. Здесь ничего не отмечено – даже не верится, что есть место для дороги. Туда очень трудно попасть.

– Надо выбирать возможное, – сказал разведчик. – Та долина очень крутая и каменистая. Если какие-то варианты мы исключаем, этот тоже можно исключить, лошади там не пройдут.

– Ну, хорошо, хорошо, – раздраженно ответила Палатина. Она была недовольна, что не может наблюдать за всеми дорогами, но я согласился с остальными. Туда ехать слишком далеко. Если Алидризи не свернет ни на одну из первых трех дорог, мы сможем предположить, что он выберет следующую. А если его и Равенны там не окажется, значит, мы были неправы. В крайнем случае Текрей может попросить помощи у людей своего клана. Будь у нас немного больше времени, мы бы все сделали основательно, но прошлой ночью все сочли, что нужно торопиться. Послезавтра день Рантаса, и таскаться верхом по округе было бы очень подозрительным. Мы должны сделать это сегодня, или придется ждать еще три дня.

В конце концов мы решили, что четверо из нас будут сообща наблюдать за двойной развилкой – разведчик сказал, что с каждой из этих дорог видна другая. Мы с Палатиной, Текреем и Бамалко отправимся туда, а Персея, ее подруга и разведчик останутся здесь.

– К сожалению, не в этой теплой пещере, – уточнила Палатина. – Если Алидризи остановится здесь, ее обязательно обыщут, поэтому и тут, и там нам придется найти удобный пункт наблюдения. Место, где мы сможем их увидеть, а они нас – нет, и откуда можно будет послать верхового незаметно для людей в экипаже.

– Тогда лучше всего – лес.

– Нет, если станет темно, то не лучше, – возразил разведчик. – Посланный будет плутать между деревьев, пытаясь выбраться обратно на дорогу. И вполне может заблудиться.

– Когда заблудится, тогда и будем беспокоиться, – решила Палатина. – Персея, если Алидризи проедет мимо первой развилки, вы немного подождите, потом следуйте за ним и остановитесь, не доезжая до следующей. В противном случае вам лучше послать кого-нибудь к нам через лес.

– Я съезжу, если потребуется, – вызвался разведчик. – На другой лошади. Моим нужен долгий отдых.

– Ты сам-то еще не измучился? – спросила Палатина.

– Не настолько. – Мужчина ухмыльнулся. – Нечасто выпадает случай сделать что-то стоящее.

– Насколько мы опережаем Алидризи? – поинтересовалась моя кузина, все еще глядя на карту. – Я плохо разбираюсь в экипажах.

– Если он выехал, когда должен был, примерно через полчаса после нас… тогда мы опережаем его на час, на-полтора.

– Но вряд ли Алидризи останавливался на отдых, поэтому нам лучше двигаться дальше. Следующие несколько часов будут скверными для всех, и погода все ухудшается и ухудшается. Будьте осторожны, чтобы эти реки нас не отрезали. Кто-нибудь знает, насколько длинные здесь долины? – Она указывала на двойной узел в четырех милях от нас, где дороги из двух боковых долин сходились на карте почти в одной точке.

– Если я не ошибаюсь, Матродо около десяти миль длиной, – ответил Текрей. – Она кончается у моря, над утесами. Другая на карте выглядит длиннее, но я не уверен, так ли это на самом деле.

– Та тоже кончается у моря, – сообщила подруга Персеи.

– Вы уверены, что залив несудоходен? – спросил я. – Если все так думают, что может быть лучшей защитой? Вдруг Алидризи держит наготове «скат», пришвартованный к подножию утеса?

– Ты не видел Берега Гибели, – покачал головой Текрей. – Таманес был прав. Если там и можно пройти, то только летом, на большом корабле и с гениальным штурманом.

– И все-таки будем иметь это в виду, – решила Палатина, складывая карту. – Не возражаешь, если я пока не отдам ее?

– Не возражаю. Но нам пора двигаться. Нужно проехать еще четыре мили под дождем.

– Не напоминай.

Дождь барабанил по камням, в пещере было темно и сумрачно, и выходить не хотелось. Только когда Палатина надела капюшон, плотно запахнулась в плащ и вывела наружу свою лошадь, я услышал стук копыт нескольких лошадей – очень близко.

Увидев ужас на лицах своих спутников, я схватил Палатину за руку и оттащил за укрытие скалы.

– Приготовить посохи! – прошипела она, когда лошади замедлили шаг, а потом остановились. Кто-то спешился всего в нескольких ярдах от нас, и мне показалось, что я услышал голос, хотя в шуме дождя и ветра невозможно было разобрать слова.

– Слишком поздно, – вздохнула Палатина. Мы вышли на открытое место и увидели пятерых всадников в плащах с капюшонами и еще одного, с луком за спиной, который стоял у великолепного жеребца с серебряной гривой.

– О нет! – тихо молвила Персея.

– Ты становишься небрежной, Палатина, – спокойно произнес Мауриз.

Глава 29

– Ты что здесь делаешь? – резко спросила Палатина, пока Текрей и остальные выходили из пещеры. Ближайшим к нам всадником оказалась Телеста, невысокая и легкая, но тоже на великолепной лошади. Что до остальных – ну, вероятно, это были охранники; у каждого за спиной висел лук, а к седлу был приторочен колчан стрел.

– Вы были неосторожны, – повторил Мауриз, передавая поводья своего жеребца подъехавшему охраннику. – За вами следили.

– Следили? – удивилась Персея. – Кто?

– Сакри. Возможно, несколько. Мы убили двоих, но это не значит, что они были единственными. Мидий знает, что вы уехали из города. Что, во имя Стихий, вы делаете?

– Пытаемся исправить ваши ошибки, – ответила Персея, прежде чем Палатина успела открыть рот. – Вас это не касается.

– Боюсь, что касается. – Мауриз направился к нам, и я увидел блеск металла под его плащом. Фетийские чешуйчатые доспехи, единственные доспехи в мире, которые действительно удобны, если верить Палатине, но очень трудны в изготовлении и страшно дороги, поэтому чужеземцам редко удается их раздобыть. – Палатина мой друг, я не хочу видеть, как она или Катан попадет в руки Сферы. И вы, я думаю, тоже. Что вы здесь делаете?

– Персея права, – раздраженно молвила Палатина, но я видел, что она не испытывает такой ярости, какую испытывала бы; если бы так некстати появился кто-то другом. Встанет ли ее дружба с Мауризом снова поперек дороги? Мы должны быть нейтральными, преданными только фараону и больше никому. В этом весь смысл. А что будет, если люди из различных фракций начнут вторгаться в наше дело? Особенно эти двое, чей план и стал причиной, вынудившей Равенну сбежать. – Мы пытаемся исправить ваши ошибки.

– Мы делаем то же самое, – в первый раз заговорила Телеста. – Вполне возможно, что Сфера последует за вами сюда, а у нее людей гораздо больше, чем вас.

– Существует такая вещь, как секретность, – с досадой ответила Палатина. – Не думаю, что убийство людей, следующих за нами, – лучший способ сохранить в тайне то, что мы делаем. Что инквизиторы скажут Мидию? «Да ладно, ваша милость, мы все время теряем сакри в этих горах, и какая разница, почему не те вернулись, кого вы послали?» Вы следили за нами в городе?

– Мы следим за вами с тех пор, как покинули дворец, – признался Мауриз. – Я сожалею об этом, но я уверен, что вы доверяете Сфере не больше нас. – На утонченном лице, полуспрятанном под капюшоном, появилось чуть виноватое выражение.

– А Текле вы доверяете, – язвительно заметил я. – Психомагу, работающему на императора. Вы об этом знаете, но верите ему, когда Текла говорит, что он с вами? Блестящая идея, ничего не скажешь.

– Он помог нам вытащить вас из Рал Тамара.

– И он помогает императору, сообщая ему все ваши планы. Вы тут предупреждаете нас об опасности, а в Селерианском Эластре вас наверняка ждет ордер на арест.

– Поживем – увидим, – коротко ответил Скартарис, затем снова повернулся к Палатине: – Что вы делаете здесь, в этой… – он взглянул на горы и на серый окрестный пейзаж, – … забытой богом глуши? Я знаю, это имеет какое-то отношение к Алидризи, но какое?

– Не ваше дело, – отрезал Текрей, и все согласно закивали.

– Кажется, вы совершенно не способны понять, – с легким раздражением произнес Мауриз. – Мы проделали весь этот путь, чтобы устранить любого, кто мог бы за вами следить. И мы убили двух сакри, ехавших по вашему следу. Теперь мы соучастники, нравится вам или нет.

– Весь смысл этой затеи в том, – ответила Палатина со вздохом, который я повторил про себя, – что никто посторонний не должен быть вовлечен. Все, что вы ухитрились сделать, это изобличить себя, и наши планы не помогут вам ни в малейшей степени.

– Но если, как говорит Катан, император знает, что происходит, небезопасно оставаться в Тандарисе, ничего не делая.

– Это софистика, – решительно возразила Персея, подходя к нам. Она встала с другой стороны от Палатины, лицом к фетийцу. – Вы приехали сюда создавать проблемы, вы и сейчас их создаете. Никто вам не доверяет, меньше всего те из нас, кто знает, зачем вы приехали и какую сумятицу вызвали.

– Но ваши планы уже нарушены, – сказал Мауриз. – Вы не можете от нас избавиться, но мы можем вам помочь.

– Чем помочь? Вы не пользуетесь любовью у Сферы, фараона, вице-короля и императора. Вы умудрились оскорбить на этом острове всех, имеющих какую-нибудь власть или влияние, и еще многих, не достигнув ни одной из ваших первоначальных целей. Все, что вы сделаете, находясь здесь, – это привлечете внимание. Все, что вы уже делаете, это привлекаете внимание.

– Да, и через день-другой Сфера начнет интересоваться, что случилось с ее солдатами. Они исчезли с лица земли, и вашим планам пока ничто не угрожает. Мы здесь, чтобы остаться: нас шестеро, и во всем Калатаре вы не найдете лучших лучников, чем мы. Кроме того, судя по вашим приготовлениям, это дело довольно важно, и вы не хотите, чтобы Сфера о нем знала.

– Как вы отметили, у нас с вами много общих врагов, – добавила Телеста.

– Давайте не будем стоять под дождем, – предложила Палатина. – Заводите лошадей, если есть место.

Поразительно, но места хватило для всех, в самый раз, хотя сидеть на мокрых теперь выступах стало тесновато. Четверо охранников тихо устроились в одном углу, а остальные принялись спорить.

– Вот что, – объявила Палатина. – Я собираюсь спросить у каждого, хочет ли он принять эту помощь, так что пожалуйста, Мауриз, не шуми.

– Ладно. – Скартарис откинулся на грубый камень стены, глядя холодным, бесстрастным взглядом. Палатина, не обращая на него внимания, заговорила с нашей группой.

– Вы слышали, что сказали эти двое. Для тех из вас, кто с ними не знаком, представляю: Мауриз Скартарис, Телеста Полинскарн. Это фетийские республиканцы, чья главная цель – свержение императора любыми средствами. Мауриз мой старый знакомый. Они не работают на Сферу, это я гарантирую. Катан для них слишком ценен, и они не рискнут злить его или меня больше, чем уже разозлили.

Мауриз при этом слегка развеселился, но ничего не сказал.

– К сожалению, они не популярны и у людей, которые нас интересуют. Отчасти по их милости мы мокнем здесь, вместо того чтобы уютно сидеть в Тандарисе. – Она нарочно выражалась иносказательно, дабы не выдать ничего лишнего.

– Палатина имеет в виду, – вмешалась Персея, – что один конкретный человек им не доверяет и сильно их не любит.

– Верно, – признала Палатина. – Но они здесь, как было сказано, и мы не можем ничего с этим поделать. И даже если они преувеличивают, они по-прежнему фетийцы и дьявольские лучники.

– Палатина, это невозможно! – запротестовал я. – Представь, что случится, если мы прибудем в их компании. Вспомни, зачем мы здесь.

– Нам не следует ничего говорить этим фетийцам, – заявил Текрей, сердито глядя на Мауриза. – От таких, как они, мы и пытаемся удрать, ты сама это сказала. Возможно, сейчас они действуют сами по себе, но со временем они превзойдут нас числом и смогут взять, что хотят.

– Это имеет отношение к той подруге фараона? – спросил Мауриз. – Мы не интересуемся калатарской внутренней политикой.

– Кроме тех случаев, когда хотите использовать ее для выполнения собственных планов, – парировала Персея. – Как вы делали раньше, из-за чего Равенна и сбежала.

– Не говорите мне, что вы отказались от своего плана, – вмешалась Палатина.

– Нет, мы не отказались, но я принимаю как факт, что поддержка фараона гораздо сильнее, чем мы думали. Ты помогала нам, Палатина, не притворяйся, что не помогала. И ты тоже, Катан.

Бамалко и еще двое посмотрели на нас с подозрением, и тогда Персея сказала:

– Хватит! Если вы здесь, чтобы помочь, тогда помогайте, а не начинайте новый спор. Катан и Палатина с нами. Они могли уехать с Мауризом и Телестой, но не уехали. Катан никогда бы не сделал ничего во вред Равенне, поэтому не слушайте всякую чушь. Мауриз, Телеста, если вы поклянетесь сохранить тайну и помочь нам, то мы, возможно, сумеем помочь вам в будущем.

– Отлично, – согласился Мауриз. – Вы все согласны?

Еще оставалось некоторое сопротивление, но до сих пор Персея была самым суровым критиком фетийцев, и когда она изменила мнение, спор быстро закончился. Мауриз, Телеста и их охранники, вероятно, находя все это в высшей степени театральным, поклялись честью своих кланов помогать нам, пока нам будет нужно. Возможно, все эти клятвы были в чем-то ребяческими, но пусть Сфера и объявляет, что может каждому отпустить грех клятвопреступления, все же клятва – это больше, чем простой договор.

– Мауриз, у нас мало времени, – сказала Палатина, когда все клятвы были принесены. – Мы ждем Алидризи, потому что думаем, что он держит Равенну в крепости на одной из боковых дорог. Мы собираемся наблюдать за этой развилкой и за следующими двумя, чтобы увидеть, куда он свернет. Затем, когда Алидризи уедет, мы поедем по той дороге и попытаемся вытащить Равенну. Понятно?

– Мы обогнали Алидризи около двух часов назад, – сообщила Телеста. – У нас действительно почти нет времени.

– Благодаря вам, – проворчал Текрей.

Поскольку они ехали быстрее и устали больше, чем мы, не было и речи о том, чтобы отправлять их следить за одной из дальних развилок. Мауриз и двое его охранников проедут оставшиеся четыре мили с нами. Телеста и двое других останутся возле пещеры-с Персеей и разведчиком.

На этот раз никто не колебался. Мы торопливо вывели лошадей и забрались в седла. Дождь припустил, во всяком случае так казалось после того, как мы некоторое время провели в укрытии. И нам предстояло ехать под ним еще четыре, а может, все восемь миль в ухудшающихся условиях.

– Мы будем в лесу, – сказал разведчик, указывая на темные, угрюмые деревья через дорогу. – Вы бы тоже воспользовались его прикрытием – там, где вы будете, найдется даже пара сухих местечек – под большими деревьями.

– Спасибо! Удачи! – крикнула Палатина, когда мы вывели лошадей на дорогу и поскакали легким галопом. Я услышал слабый крик Персеи, желающей нам того же, но мы уже отъехали слишком далеко и за шумом дождя и стуком копыт не разобрали слов.

Четыре мили езды по скользкой, пустынной дороге между холмами, лесом и горами показались вечностью. Небо неуклонно темнело, принимая все более зловещий вид. Я забыл, каково' это – находиться в шторм под открытым небом. А этот шторм грозил стать действительно очень сильным. Тропы в горах будут ненадежны, и теперь, когда я очутился здесь, сама мысль о стенах или скалах, на которые мне придется взбираться, вселяла неподдельный страх. Неудобная реальность вмешалась в наши вчерашние планы, как и должно было случиться, и теперь с нами ехали два беспокойных фетийца.

Как я смогу убедить Равенну довериться мне хоть на минуту, когда с нами будут Мауриз и Телеста? Равенна уехала из-за них, а теперь они окажутся там, когда мы ее спасем, если «спасем» – правильное слово. Алидризи мог сплести вокруг меня паутину лжи, утверждая, что я по-прежнему в союзе с фетийцами – и почему должно быть иначе? В Рал Тамаре я был слишком слаб, чтобы принять какое-то решение, и фетийцы победили только благодаря моему отказу от борьбы. С тех пор Равенна узнает все новости только из уст Алидризи.

Я попытался отвлечься, думая об «Эоне». Его спрятали там, где найти его может единственный человек в мире. Или скрыли таким образом, что даже если люди узнают, где он, то не смогут до него добраться. Но как тогда вышла с него команда? Даже малочисленный экипаж должен был иметь возможность покинуть судно. И если «Эон» был спрятан некой магией или в неком месте, доступном только иерарху, то там должен быть какой-то выход. Если малочисленный экипаж сумел выйти, то я, возможно, сумею войти.

Но одна голова – хорошо, а две – лучше. И без Равенны искать «Эон» нет никакого смысла. Положим, я смогу видеть шторма и предсказывать, где и когда они ударят: Но как я буду их контролировать? В одиночку я ничего не смогу сделать.

Дойдя до этой мысли, я задался другим важным вопросом. Как я все-таки намерен добраться до корабля, когда узнаю, где он? Допустим, «Эон» просто спрятан в каком-то неизвестном уголке океана. Мне все равно потребуется манта, чтобы до него доплыть. А на манте должна быть команда… такое плавание нельзя сохранить в тайне. Мне придется найти людей, кто умеет управлять таким чудовищем, но кому можно доверять и кто смог бы спрятать его от пытливых глаз императора и Сферы.

Я ничего больше не слышал об императорских поисках, да и не ожидал услышать. Такое дело хранилось бы в тайне. Только верховному командованию флота или агентам императора позволено было бы знать, что они ищут. Оросий не хотел, чтобы кто-нибудь другой завладел «Эоном», а кэмбрессцы или танетянё заложили бы целые города, чтобы заполучить этот корабль.

Однако сейчас я был к нему не ближе, чем две недели назад, и понятия не имел, что делать дальше. Оставалась лишь надежда, что Равенна по-иному посмотрит на эту загадку и поймет нечто такое, чего не понял я. У нас с ней был разный склад ума, Равенна мыслила более абстрактно.

Потребовалось около часа, чтобы доехать до следующих развилок. Обе дороги отходили от внешнего края широкой дуги, где земля полого поднималась на горный склон. Огромная скала возвышалась над нами, голая и внушительная. За ней виднелись другие горы, чьи пики терялись в сером тумане. Здесь было две долины. Одна шла почти прямо на запад, к заливу – очевидно, это Матродо. Вторая уходила под углом от первой, отделенная от дороги грядой утесов и каменистых осыпей шириной полмили.

Я обернулся в другую сторону, к лесу, и увидел, о каких деревьях говорил разведчик: за кустарником на опушке высились огромные старые кедры. Широкий, мелкий поток, рядом с которым мы ехали последние пару Миль, отделял лес от дороги. Вода текла быстро, но можно было надеяться, что течение не окажется слишком сильным для лошадей.

– У нас должно быть несколько минут до прибытия Алидризи, – сказала Палатина, останавливаясь у начала второй дороги, и спешилась. – Это здесь разведчик нашел следы копыт. Надо бы пойти взглянуть.

– А где тут можно спрятать экипаж? – спросил Текрей.

– По этому склону экипаж проедет, – ответил Мауриз, Задумчиво озираясь. Потом спрыгнул с коня и отдал поводья одному из охранников. – Ну, пошли.

Мы пошли по дороге, по возможности стараясь держаться каменистых участков, чтобы не оставлять следов. Отпечатки копыт были там, где сказал разведчик, хотя на дороге, ведущей наверх, их не было.

– Экипаж можно спрятать там, – показал Мауриз, как только мы поднялись на вершину холма. Не доходя до вершины, дорога сбегала под откос, и с одной стороны, частично закрытая деревьями, лежала площадка, усыпанная камнями. Тут и там на обочине виднелись следы копыт, а в одном месте – даже что-то похожее на колею.

– Должно быть, они возвращались к тракту, чтобы замести следы, – предположила Палатина. – Прятали тут экипаж, а потом… ехали дальше по той дороге.

Не более чем стежка, она довольно круто, широким зигзагом, взбиралась по склону холма. За ним открывалась долина, ничем с виду не отличающаяся от других долин, ее склоны и дальний конец терялись в дожде и тучах. Может быть, нам есть за что благодарить судьбу. Даже если при нормальной погоде из убежища видна вся долина, при сегодняшнем ненастье заметить наше приближение невозможно.

– Никакого жилья поблизости не видно, – сказал Текрей. – Если это та долина, где они скрываются, то у нас впереди еще одна поездка.

– Нам лучше вернуться в лес. Алидризи скоро будет.

Мы присоединились к охранникам и направили упирающихся лошадей к реке. Мауриз обогнал меня на своем жеребце и, забрызгав мне ноги, легко проехал через реку. Остальным пришлось труднее. Моя лошадь беспокоилась, но прошла, не оступившись, и я выбрался на грязный берег на другой стороне, почти не вымокнув. Здесь было темно, и, казалось, вода капает с каждой ветки, злорадно направляемая какой-то невидимой силой в те места, которые мой плащ не закрывал.

– Сюда! – крикнул Мауриз, едва различимый в темноте.

В паре дюжин ярдов в глубь леса имелось своего рода укрытие, образованное двумя высокими, густыми деревьями и более мелкой порослью. Там все равно было сыро, но совсем не так, как в остальном лесу. И слабо пахло влажными кедрами.

– Привяжите лошадей к этому дереву, – велел Мауриз, ногой отбрасывая с дороги засохшую ветку. – Им это не понравится. Впрочем, нам тоже.

Я уже спешился и повел лошадь к указанному кедру, чтобы привязать ее к низкой ветке. Мои сапоги захлюпали в мокрой хвойной подстилке, а плащ зацепился за сломанный сук.

– И что мне не сиделось дома? – посетовал Бамалко, когда мы, собравшись на самом сухом участке, какой удалось отыскать, стали смотреть на дорогу. – Никто не хочет перекусить? Эх, жаль, кофе остыл, а хорошо было бы сейчас хлебнуть горяченького.

– Фетийское пряное бренди? – предложил Мауриз. – Строго для лечебных целей.

Именно его мы пили в комнате Палатины той ночью, когда отключился изогенератор, вспомнил я и с радостью сделал большой глоток: он согрел и горло, и грудь. Мне придется из осторожности подождать несколько часов, прежде чем пить еще. Из-за специй, маскирующих вкус алкоголя, трудно было разобрать, насколько оно крепкое;

– «Строго лечебных», – передразнила Палатина, когда мы поели и пустили фляжку по кругу. – Ты носил его с собой в Селерианском Эластре. Что оно может там лечить?

– Ха, там оно еще какое лечебное! Не дает мне заснуть, пока президент бубнит. О Фетида, он месяц от месяца все зануднее! Иногда я жалею, что мы не выбрали какого-нибудь эксцентричного чудака. Если бы он играл нам на собраниях похоронные марши, и то было бы веселее.

– Флавио Мандрагор все еще цитирует стихи на заседании Ассамблеи?

– Боюсь, что да, хотя он немного удручен с тех пор, как умер его вечный оппонент, президент Налассель. Я теперь редко там появляюсь, только когда они обсуждают что-то, что входит в мою компетенцию. Приходится долго говорить с президентом, а это занятие почти бесполезное. Больше не происходит ничего реального: идеи возникают и тут же забалтываются до полного забвения. – Мауриз вздохнул. – Твой отец должен переворачиваться в гробу всякий раз, когда заседает Ассамблея. Думаю, даже ты удивилась бы, до какого маразма она дошла.

– Сомневаюсь. – Лицо Палатины стало печальным. – Еще при мне она дошла до состояния, когда уже ничего не важно и всем на все наплевать.

– Может быть. Есть, наверное, и хорошая сторона в том, чтобы мокнуть тут в лесу под дождем: ты снова чувствуешь, что живешь настоящей жизнью. В эту самую минуту могло бы проходить заседание Совета, все вежливо говорят президенту, что то и это будет сделано, и примерно через полчаса собрание заканчивается. Все рассовывают документы по портфелям и бегут на поиски земных наслаждений. Еще один вечер наслаждения всем! – возгласил Мауриз, как рассказчик в каком-то комическом кукольном спектакле. – Президент Декарис устраивает сейчас одну из своих знаменитых оргий, хотя у него есть сильная конкуренция со стороны Фамхарота и Вермадора! Только что прибыла партия танетского красного вина, и таверны вокруг бухты пытаются распродать ее всю за одну ночь! Какой-то лысый военный невежда из Северного флота тратит свои денежки на пышную новую постановку «Е Песклиани» с массой действующих лиц, идущую в течение месяца в Оперном театре Моря и Неба. А если предпочитаете религиозный спектакль, то Кемиорские Дервиши выступают в Зале Океана.

В его голосе вдруг зазвучали та же страсть и та же печаль, что появлялись у Палатины в тех редких случаях, когда она говорила о родине. И некая напряженность, которая граничила с ненавистью к себе. Однако ненавидели они не себя, а то, во что они превратились. Я заметил, что ни Текрей, ни Бамалко не лезли с колкими замечаниями.

– Вынужден признать, что тебе лучше держаться подальше от Фетии, – изрек Мауриз после долгой паузы. Затем повернулся ко мне: – Тебе должно казаться невероятным, как мы говорим о Фетии, но, надеюсь, ты понимаешь, почему нам нужна твоя помощь. Я смотрю на Ассамблею и думаю: зачем я лезу вон из кожи? Впрочем, любая перемена будет к лучшему, потому что я не представляю себе, как может стать хуже.

Вот странно: Палатина два года провела вдали от родины, но ее фетийский акцент так и остался с ней. А у Мауриза, всю свою жизнь прожившего в Фетии, апелагское произношение было куда лучше отшлифовано.

– Мауриз, я думаю, масса твоих проблем возникла оттого, что ты не знал, с кем говоришь. – Палатина повысила голос, чтобы его не заглушил внезапный порыв ветра, зашелестевший деревьями со всех сторон. – Мы не могли тебе сказать, но при каждой нашей встрече ты все глубже рыл себе яму. Катана возмущало то, что ты делал, а Равенна… вы втягивали ее в заговор, который лишил бы ее законного трона.

– Она… – Впервые Мауриз выглядел ошеломленным. Что там власть его клана и вся его поза? Ничто из этого не сгладит совершенную им ошибку. – Она – фараон?

– Да. Вот почему мы здесь, чтобы вытащить ее из когтей Алидризи. – Остальным Палатина объяснила: – Лучше рассказать ему сейчас, чем потом. Все равно Мауриз должен знать.

Бамалко кивнул с непроницаемым видом. Текрей казался угрюмым.

– И вы пытаетесь ее спасти. Теперь понятно, почему вы возражали против всей этой идеи. Фетида, вы даже не предупредили меня!

– Если бы мы предупредили, вы бы переправили ее в другое место, – ответил я. – Вы бы сделали точно то же, что делает Алидризи: вы бы заперли ее в какой-нибудь глуши, где она не создавала бы проблем. Равенна не слишком обрадуется, увидев вас.

– Да, полагаю, не обрадуется, – проронил Мауриз, маска самоуверенной отчужденности вернулась на его лицо. – Как я сказал, мы весьма недооценили силу чувств. Но у нас есть шанс, которого никогда еще не было, и я не собираюсь его упустить.

– Я ваш шанс! – сердито заявил я. – Я не хочу и не намерен становиться иерархом. Если вы хотите сместить императора, я вас поддержу, но это можно сделать по-другому. Вы собирались обращаться со мной точно так же, как все обращаются с Равенной. Разница в том, что ее народ нуждается в ней. Ваш во мне не нуждается, и в большинстве своем даже не помнит, что это за пост.

– Тут ты неправ, – возразил Мауриз. – Ты слышал, что я говорил несколько минут назад. Наша страна заслуживает любого шанса, который мы можем ей дать. Телеста согласится с тобой, что огромная часть вины лежит на Сфере. Но разве ты не видишь, что сильная Фетия смогла бы ее как-то обуздать? Смогла бы защитить Архипелаг в конце концов?

– С чего это вы будете защищать Архипелаг? Вы используете меня против Оросия, а когда я сделаю все, что смогу, и Фетия станет республикой, от меня можно будет избавиться. Вам незачем будет выполнять обещания и помогать Архипелагу. Возможно, вы сошлетесь на то, что должны восстанавливать родной край, но, каков бы ни был предлог, делать вы ничего не станете.

– Сфера не любит республиканцев, – вмешалась Палатина. – Жрецы ненавидят саму идею республики, потому что она так чужда их доктрине. Фетийской республике пришлось бы сражаться за выживание и дома, и за границей. В том числе на Архипелаге.

– Я бы хотел тебе верить, – ответил я, – но не думаю, что все будет именно так. Не в ваших интересах выбрасывать Сферу из Архипелага, если вы не пришли его покорять. В республике вы будете слишком заняты спорами.

– Как все мы спорили прошлой ночью? Но мы здесь, не правда ли? И ты сам хочешь сместить Оросия. Ты бы предпочел иметь еще одного императора, чей сын или внук может пойти по той же дорожке? Или республику, где такого не может случиться?

– Вспомните, что я сказал о суффетах, – веско вставил Бамалко. – Они ненавидят друг друга. Теперь у нас целый год ничего не будет делаться, пока они друг под друга копают.

– Но у вас есть и хорошие годы, которые уравновешивают плохие. А у нас – одни плохие столетия, – возразил Мауриз и внезапно оборвал разговор. – Я слышу стук колес?

Мы продвинулись вперед на дюжину ярдов – ближе к краю леса подходить было нельзя, иначе бы нас. заметили, – и стали ждать. Со всех сторон доносился звук капающей воды, и я чувствовал ручейки, стекающие по моему плащу. Речка бурлила, по, – дернутая рябью, и на том ее берегу была дорога. Все еще пустая. Мы видели отсюда оба ответвления, но…

Вот оно. Стук копыт и громыхание экипажа, едущего, судя по всему, без особой спешки. Два, четыре всадника появились в поле зрения, затем упряжные лошади и сам экипаж, неброская черная карета с грязными колесами. Единственная эмблема была на дверце, и я не мог разглядеть ее на таком расстоянии.

– Это Алидризи, – прошипел Бамалко. – Никакого сомнения.

Но остановится он или поедет дальше? Вот всадники проехали первую развилку, и мое сердце забилось, почти ударяясь о ребра, когда они приблизились ко второй, замедлили шаг – и свернули. Я закрыл глаза и испустил безмолвный вздох облегчения. Тем временем карета уже медленно катилась вверх по пологому склону. Как же они ее спустят? Ведь это опасно? Затем и карета, и всадники исчезли из виду на другой стороне холма, хотя все еще слышался стук лошадиных копыт и колес. Потом стук прекратился, и снова стало тихо, если не считать шороха дождя.

– Наверное, он оставит несколько человек здесь, с каретой, – предположил Текрей. – Чтобы присматривали за ней, пока Алидризи едет в долину. А знаете, мы можем проторчать здесь еще много часов.

– Сколько надо, столько и проторчим, – отрезал Бамалко. – Мы знаем, куда едет Алидризи. Теперь будем ждать, пока он проедет пять или десять миль вверх по долине, поговорит с Равенной и вернется сюда.

– Эта долина длиннее, это Матродо около десяти миль.

– Значит, после того, как Алидризи уедет, мы поплетемся по той долине в темноте? – недоверчиво спросил Мауриз. – Вы сумасшедшие. Одни небеса знают, как плоха та дорога… и как вы собираетесь искать там убежище?

– Катан – маг Тени, среди прочих его талантов, – ответила Палатина. – Ты так и не удосужился это узнать. Катан говорит, что ему легче найти этот дом в темноте.

– В темноте нам всем легче будет найти свою смерть. – Мауриз помолчал. – Знаете, если б я был на месте Алидризи и хотел скрыть свои следы, я бы принял как можно больше мер предосторожности. В том числе оставил бы свой экипаж на одной дороге, а сам поехал бы по другой. А вы нет?

Мы все уставились друг на друга, удивляясь, почему эта мысль не пришла в голову никому из нас. Вероятно потому, что никто из Нас не обладал таким изворотливым и подозрительным умом, как Мауриз.

– Значит, мы должны это выяснить, и побыстрее, – ответила Палатина. – Алее мне уже не кажется таким хорошим наблюдательным пунктом. Алидризи наверняка оставит кого-то следить за трактом, поэтому будет трудно незаметно переправиться через реку.

– Не могут же они всю дорогу заметать свои следы? – спросил я. – Надо лишь немного пройти по каждой дороге, и мы узнаем, какая из них правильная.

– Если только Алидризи не проявит чудеса изобретательности. Тогда мы окажемся в тупике.

– Нет смысла спорить, – сказал Мауриз. – Будем ждать.

Глава 30

В конце концов нам ничего не оставалось делать, кроме как ждать. И мы ждали в течение нескольких часов, наблюдая, как темнеет небо. Потом засверкали молнии, огромные полотнища молний, которые осветили даже лес и заставили нас отойти от опушки, чтобы сторож^ который должен находиться за холмом, не увидел нас. Было трудно расслышать друг друга. Дождь с шипением хлестал по реке, и громовые раскаты гремели, словно бесконечная атака исполинских лошадей. Это было кошмарное зрелище: горы, озаряемые частыми вспышками молний, зубчатые контуры скал и утесов, ярко вспыхивающие на долю секунды.

Это был шторм, достойный Лепидора, но здесь, в горах, нас не защищали ни стены, ни здания, ни изощит. Всего второй раз в жизни я оказался под открытым небом в настоящий шторм. Хорошо хоть сейчас я не пытался плавать в шторм, но опять-таки идея торчать под открытым небом принадлежала Палатине.

Случайные разговоры длились недолго – требовалось много усилий, чтобы перекричать стихию. Позже будет почти невозможно общаться друг с другом, и я не в первый раз задумался: как же я поведу всех по долине? До убежища может оказаться миль десять, а то и больше, и почти все – по кручам. И как будут видеть лошади? Если нам придется вести их под уздцы даже часть пути, это займет намного больше времени. По мере угасания дневного света я все меньше и меньше был уверен, что план удастся, и все больше и больше тревожился.

Бамалко первым сказал, что нет никаких признаков тыловой группы, которая должна была последовать за нами. Им уже полагалось обогнуть последний изгиб дороги и где-то укрыться. Но ярость шторма усилилась, а они не появились.

Оставив двух охранников смотреть в оба, Бамалко поманил нас обратно в кедровник, где стояли лошади. Там было сравнительно сухо и несколько тише, потому что дальше от реки.

– Алидризи предстоит еще долгий путь, и при таких темпах он будет ехать в темноте, – заявил монсферранец. Вода ручьями текла по его плащу, и Бамалко походил на какого-то речного духа первобытной мифологии. Остальные выглядели также. – Не разумнее ли былр бы ему остаться на ночь в убежище со всеми своими людьми и продолжить путь уже утром? Если он прибудет в Калессос с опозданием, это не покажется подозрительным – в такую погоду.

– Он опоздает на целый день, – возразил Текрей.

– Никто не ожидал, что шторм окажется таким сильным, поэтому его клан поймет. Да и кто станет задавать вопросы?

– Сфера. – Текрей бросил на Мауриза еще один недружелюбный взгляд. – Не сейчас, а когда они обнаружат, что их люди пропали.

– Это тоже можно списать на шторм, – возразил Мауриз. – Но… – Раздался поистине оглушительный удар грома, и я вздрогнул. – Фетида, я никогда не видел такой ужасной погоды на Архипелаге. Нам действительно нужно проверить, прав ли Бамалко. Если люди Алидризи уехали с ним, значит, мы сможем раньше отправиться в путь. Если не уехали – нам, возможно, стоит принять радикальные меры.

– Только в крайнем случае, – твердо заявила Палатина. – Нельзя, чтобы Алидризи заподозрил неладное, если он сегодня же отправится дальше в Калессос.

– Что бы он сделал с каретой? – спросил я. – И с лошадьми? Просто оставил бы здесь на всю ночь? Иначе им пришлось бы идти лишние десять миль до убежища и обратно, а это не легкая прогулка.

– Его лошади хорошо обучены. И прогулка по каменистой долине во время шторма им вполне по силам, я уверена, – ответила Палатина. – Алидризи не может их оставить. С каретой ничего не случится, но не с лошадьми. Или слугами. Катан, я думаю, тебе придется обойти холм и посмотреть.

– Я должен где-то переправиться через реку, а значит, надо брать лошадь. – Я посмотрел на залитые дождем камни. – А мы не можем все вместе выехать и посмотреть? Или вы думаете, что там до сих пор кто-то следит за дорогой? Он бы сдох уже в такую погоду.

– Попробуй свое теневое зрение, если оно работает.

– Ладно.

Я пошел обратно к опушке, где мы стояли раньше. Теневое зрение было простейшей магией, настолько укоренившейся во мне, что его применение стало второй натурой. Но даже ночью я не использовал его без особой нужды, потому что оно превращало мир в серое царство, похожее на пейзаж из кошмарного сна, лишенное цвета жизни и населенное призраками.

Но с ним все предметы становились намного отчетливее. Я немного сдвинул назад капюшон, закрыл глаза и на секунду как следует сосредоточился. Глаза слегка защипало, и, открыв их, я увидел совершенно другой, пустынный мир. Все прочее осталось тем же самым – шум дождя, гром, запах мокрого леса, листьев и сырости всей моей одежды. Изменилось только то, что доступно зрению. Теперь я ясно видел горы, темно-серые с черными неровностями… потом ослепительно белые с серым. Глаза словно опалило огнем, и я инстинктивно зажмурился.

Почему я об этом не подумал? Теневое зрение работает тем лучше, чем меньше вокруг света, но трудно найти что-нибудь ярче молний. Они будут ослеплять меня при каждой вспышке – и как надолго? Я рискнул снова открыть глаза, страшась новой молнии, и как можно быстрее стал осматривать гребень напротив, пока меня не ослепит новая вспышка. Хуже всего, что их нельзя было предвидеть и вовремя закрывать глаза. Как, скажите на милость, я отыщу убежище в таких условиях?

Когда я закончил, глаза жгло. Зато я убедился, что за дорогой никто не наблюдает. Быстро вернувшись к нормальному зрению, я пошел обратно к остальным, не совсем уверенный, что мое нормальное зрение не пострадало тоже.

– Ну? – спросил Мауриз.

Но Палатина заметила, что я моргаю, и спросила:

– Что с тобой?

– Молнии, – ответил я, тряся головой, чтобы очистить глаза, как будто это помогло бы. – Из-за них теневое зрение половину времени бесполезно.

– Чудесно, – протянул Мауриз. – Слепой слепого ведет.

– Это просьба? Я буду счастлив ее исполнить, – сердито сказал Текрей. – По крайней мере для вас.

– Господа, довольно! – Бамалко встал между ними. – Текрей, мы сюда не ссориться приехали.

– Он, похоже, для того и приехал.

– Прекратите, – велела Палатина. – Оба. Мауриз в известном смысле прав: мы должны ехать сейчас. Возвращается Алидризи или нет – не важно, если мы дождемся темноты, то не сможем найти дорогу в горах. Значит, надо ехать сейчас. Так что мы будем делать, если карету кто-то стережет?

– Без убитых, – заявил Текрей в редкую для него минуту здравомыслия. – Если там есть люди, мы должны постараться захватить их в плен.

– Очень непрактично. – Голос Мауриза.

– Очень благоразумно, – возразил Бамалко с возмущенным видом. – Их можно разоружить и связать, чтобы они не погнались за нами или не поехали за помощью. Убить их – значит создать проблемы. На сегодня вы убили уже достаточно.

Бамалко повернулся к Мауризу спиной и пошел отвязывать свою лошадь. Мы последовали за ним.

– Давайте проедем немного назад вдоль опушки и там переправимся. Оттуда стук копыт будет меньше слышен. И остальные должны ждать где-то за поворотом.

Продвижение через лес было медленным. Пробираясь между стволами, приходилось остерегаться корней и валежника. Лошадей мы вели под уздцы. Так было меньше вероятности упасть и что-нибудь себе сломать. И мы не могли позволить себе покалечить даже одну лошадь. В первый раз, когда мы направились обратно к реке, мы наткнулись на глубокую лужу, и пришлось пойти дальше. Но во второй раз нам больше повезло. Мы свернули клеенчатые попоны, которыми укрывали спины лошадей, чтобы они не слишком промокли, и сели в седла – нелегкая работенка, когда стоишь по колено в грязи.

После долгого пребывания в лесу звук нескончаемой капели начал действовать на нервы. Поэтому я был рад выйти из-под деревьев и вновь очутиться на открытом месте. Это чувство облегчения продлилось ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы переехать реку под дождем, неутомимо бьющим по капюшону и спине моего плаща.

С развилок нас почти не было видно, и заехать за очередной утес, который полностью скроет нас из виду, было делом нескольких секунд. Где-то здесь должны находиться остальные, но где? Кроме нас, на дороге не было ни души, а рядом с дорогой, казалось, спрятаться негде. Мы проехали чуть дальше, и тогда я с облегчением увидел, как подлесок на опушке зашевелился, и один из охранников Телесты уговорил свою лошадь спуститься с берега и войти в реку. Сразу за ним следовала Персея, затем остальные. Мы встретились с ними там, где они выезжали на дорогу.

– Что случилось? – спросила Персея, едва мы оказались в пределах слышимости. – Алидризи проехал мимо, но он еще не успел добраться до убежища и вернуться.

– У нас проблемы, – ответила Палатина и, как только все благополучно собрались на одном берегу, объяснила, в чем дело. К счастью, Телеста обошлась без едких замечаний, в отличие от Мауриза, но остальные казались встревоженными, когда Палатина рассказала им, почему мы решили изменить план.

– Мне это не нравится, – с сомнением проговорила Персея. – Как, например, Катан будет взбираться по стенам, не видя, что он делает?

– Мы уже здесь, теперь поздно отступать. Когда вытащим Равенну, шторм будет нам на руку, потому что люди Алидризи будут почти в таком же невыгодном положении, как мы.

– А дополнительные охранники, а сам Алидризи? – спросила Персея. – Теперь ее так просто не вытащишь.

– Об этом подумаем, когда доберемся до места, – ответила Палатина. – Сейчас нам нужно разобраться с каретой и ее сторожами.

Мы решили не возвращаться в лес, а рискнуть и поехать по дороге. Держась подальше от булыжников, мы ехали в грязи у обочины, где копыта лошадей производили меньше шума. Все лошади были по холки забрызганы грязью, и даже жеребец Маури-за растерял все свое великолепие.

Казалось, мы слишком долго ехали эту пару сотен ярдов от утеса до второй развилки – любые охранники должны были увидеть нас, если они вели наблюдение, которого я не заметил. Фе-тийцы достали луки и сняли чехлы с тетивы. Помнится, Палатина сказала, что тетива изготавливается из водостойкого материала, но на всякий случай ее закрывают. Сами луки имели тройной изгиб и были составными. Вероятно, такие луки стоили очень дорого и явно предназначались для стрельбы со спины лошади или из других неудобных положений.

– Ладно, – сказала Палатина, когда мы остановились у начала второй дороги. Фетийцы вытащили стрелы и натянули луки. – Все приготовили посохи? Едем на вершину. Если там есть охрана, нас обязательно увидят. Мауриз и его люди должны держать всех под прицелом, пока мы велим им сдаться. Если у кого-нибудь из охранников будет лук и он попытается им воспользоваться, стреляйте в руку. Уверена, вам это по силам.

Все кивнули. Я отстегнул посох со спины. Кусок твердой древесины с металлическими наконечниками не выглядит особо внушительно, но в руках мастера становится смертельным оружием. К сожалению, он не слишком хорош против мечей, если вы не мастер, а среди нас мастеров не было.

– Вперед! – тихо скомандовала Палатина, и мы пришпорили лошадей, устремляясь вверх по склону. Если бы там были какие-нибудь сторожа, они бы уже услышали нас. Но когда мы въехали на гребень, из-за холма не доносилось ни звука. – Рассыпаться! Лучники сзади!

Но я с одного взгляда понял, что это ни к чему. Карета жалко стояла на своем пятачке, постромки пусты, окна занавешены. Не было ни лошадей, ни признаков чего-нибудь живого. Как только погасла очередная вспышка молнии, я рискнул переключиться на теневое зрение и быстро посмотрел слева направо, за деревья.

– Никого, – подытожил разведчик. – Должно быть, они уехали.

– Все равно осторожно. Мы поедем вниз. Мауриз, гляди в оба.

Озираясь по сторонам на случай засады, мы медленно спустились в маленькую впадину, где была оставлена карета. Но ничего непредвиденного не случилось.

Палатина облегченно вздохнула.

– Ну, какая дорога?

Выяснить это было проще простого. Достаточно было проехать немного вверх по каждой долине. Мы с Мауризом обнаружили следы копыт в грязи в паре сотен ярдов от развилки на дороге Матродо, тогда как в другой долине они обрывались.

– Должно быть, он вернулся по своим следам вон за тот холм, – объяснил Мауриз, – и провел лошадь по камням к ближней дороге. По ней прошло немало лошадей, и среди них были довольно крупные.

– Лошади из кареты, – сообразил я. – Спасибо, Мауриз.

На этот раз его хитрый фетийский ум оказался полезен, иначе мы могли бы поехать по другой долине. Та долина идеально подходит для такого обмана, сказала Палатина, когда наш отряд вновь соединился, потому что чуть выше дорога опять становится каменистой, и дальше проследить отпечатки копыт невозможно.

– Итак, это долина Матродо, – молвила Персея, глядя сквозь дождь на гонимые ветром тучи, закрывавшие верхнюю часть долины. – Ты можешь разглядеть, что там вдали, этим своим зрением, Катан?

– Да, но это потребует больше магии.

– Возьми пока подзорную трубу, – посоветовал Бамалко, извлекая ее из своей седельной сумки. – Я подумал, что она может пригодиться. Это настоящая фетийская труба, не танетская подделка.

Мы по очереди осмотрели долину, ища признаки человеческого жилья – дым, прямые углы, огни, – но ничего не нашли. Никто и не думал, что найдем, это было бы слишком легко. Убежище находится дальше в горах, вероятно, скрытое за отрогом или в маленькой боковой долине. И Алидризи, несомненно, сделал все, чтобы его было труднее найти.

– Как ты думаешь, какая у нас сейчас видимость? – спросила Персея разведчика. – И какая видимость у них, если они будут высматривать нас в долине?

– У нас, реально – только миля или две. Скорее всего они увидят нас раньше, чем мы их, если мы не будем осторожны.

– Поэтому мы и хотели ехать ночью, – напомнил Текрей.

– С этими молниями нет никакой разницы между днем и ночью.

– Будь проклята эта мерзкая погода! Возможно, Сархаддон прав – Алтана ничем нам не помогает.

– Не вини Алтану за шторма, – сказала Палатина. – Нам еще может понадобиться Ее помощь.

И наш отряд направился в долину, растянувшись вдоль грунтовой дороги. Пожалуй, долина Матродо была извилистее того маршрута, который мы уже проехали. И справа, и слева от гор отходили зубчатые отроги, и почти везде над дорогой нависали утесы. Иногда нас заслоняла от ветра скала. Иногда мы ехали прямо против ветра, и плащи развевались у нас за спиной почти горизонтально. Такие минуты были самыми худшими, потому что дорога была коварна, с неожиданными поворотами, и все время приходилось смотреть вперед, а дождь хлестал прямо в лицо. Я чувствовал, как сотня ручейков течет мне за ворот, промачивая меня насквозь.

Из-за гор, все выше вздымающихся с обеих сторон, здесь было еще темнее, чем в главной долине, и вспышки молний почти гипнотизировали, освещая камни, словно приготовившиеся упасть и раздавить нас. Гром грохотал, прокатываясь взад и вперед по небу почти непрерывной пушечной канонадой, и раз или два, когда я осмелился посмотреть вверх, я видел бурлящие тучи, нагроможденные друг на друга, промежутки между ними освещались периодическими вспышками. Насколько я мог судить, ветер дул не вдоль климатической полосы, а значит, это была одна из истинных зимних бурь, вероятно, бушующая от Тьюра до Танета.

Поворот за поворотом мы взбирались все выше и выше, дорога змеилась все время вперед и вверх. Мауриз и разведчик ехали в голове отряда, отыскивая следы Алидризи – трудная работа, ставшая почти невозможной из-за дождя и из-за того, что всадники, которых мы преследовали, тащили за собой ветки, заметая отпечатки копыт. Это слегка утешало, поскольку означало, что мы на правильном пути. Иначе зачем бы они пошли на такие хлопоты? Равенна была где-то в этих горах, и с ней, я надеялся, ключ к «Эону»… может быть даже, мелькнула у меня дерзкая мысль, к некоему способу однажды положить конец самим штормам.

Выезжая время от времени на более открытое место, мы останавливались, чтобы я мог воспользоваться своим теневым зрением и осмотреть жуткую серость гор. Я заметил три или четыре форта. Один примостился на выступе, на головокружительной высоте, и казалось, он вот-вот оторвется и упадет в долину прямо на нас. Но ни один из этих фортов не был населен, ни один не имел той особой ауры, которая означала, что они теплее своего окружения.

– Почему их никто не использует? – крикнула Палатина Персее, когда мы тяжело поднимались по неудобному склону под очередным фортом, который был построен более привычно – на небольшом бугре, спиной к склону горы.

– Понятия не имею! – крикнула она в ответ. – Возможно, в них обитают привидения, или они падают.

Или их намеренно оставили пустыми. Я не знал, какой клан формально владеет этими горами – это мог быть Тандарис или Калессос. Здесь могла быть и техамская территория, в чем я, правда, сомневался.

Я не знал, как высоко мы теперь находимся. Но, должно быть, довольно высоко – я не помнил, чтобы в каком-нибудь месте мы ехали под гору. И настолько высоко, что я начал слегка задыхаться. Вдобавок бедра саднило от седла, а это недобрый знак. До залива осталось несколько миль, но мы были высоко над уровнем моря и все еще поднимались. Будут ли впереди обрывы и пропасти? Нет, вспомнил я карту океанографов, залив со всех сторон окружен крутыми утесами. Со всех, кроме внутреннего конца у Техамы, где на краю чашеподобного кратера некогда был построен разрушенный ныне порт. С нашей стороны он был недоступен, и со стороны Техамы теперь, предположительно, тоже.

Но следы, по которым мы ехали, никуда не сворачивали, не менялись. Поэтому мы тащились все дальше и дальше, пока на мне не осталось сухой нитки, а грива лошади превратилась в мокрый спутанный клубок тускло-коричневого цвета. И холод! О Стихии, это был такой же ужас, как плыть по той ледяной реке в Лепидоре.

Каждый шаг лошади сопровождался хлюпаньем, и мне уже было все равно, что хлюпает: грязь или мои сапоги. Ноги терлись о седло через мокрую одежду – еще несколько часов, и начнется адская боль. Тут и там взору открывались боковые долины, но попасть туда не было никакой возможности, если ты не из горных коз, чье блеяние пару раз донеслось до нас. В Калатаре водились тигры, и львы тоже, но эти разумные животные, вероятно, прятались в каком-то теплом и сухом месте, вместе с горными кошками, птицами и всеми другими существами, имеющими крупицу здравого смысла. В отличие от нас.

В какой-то момент нам показалось, что мы выезжаем из долины на гребень, потому что за ним ничего не было видно. Но когда мы действительно там оказались, то не увидели никакой перемены, кроме мелкой впадины прямо впереди и относительно плоского каменистого участка с одной стороны. И, как я обнаружил через минуту, боковой тропы.

– Стоп, назад! – приказала Палатина. – Мы здесь как на ладони.

Уже почти стемнело, небо между вспышками было иссиня-черным, поэтому я сомневался, что кто-нибудь сможет нас увидеть, даже если очень постарается. Без теневого зрения я не мог различить даже горы по сторонам. Однако сейчас мне придется это зрение использовать. Мой кругозор расширился в тот миг, когда я снова открыл глаза. Справа были отвесные утесы, но слева между двумя холмами имелся проход, расщелина, ведущая наверх к очень высокому, узкому ущелью. И там за скалами пряталось здание – единственное не лежащее в руинах. Я видел его крышу, но мои ощущения притупились от холода и я не мог понять, идет ли тепло от этого здания или нет. И я не видел света, но это могло быть из-за ставен на окнах.

– Не знаю, – признался я, поскорее возвращаясь к нормальному зрению. Я чувствовал себя совершенно бесполезным. Я сказал им, что смогу найти убежище в темноте, потому мы и проделали весь этот путь ближе к ночи. И вот я здесь, полуослепший от молний и неспособный понять, то ли это место, что мы ищем.

– Не важно, – утешила Палатина. – Вид у него подходящий.

Мауриз и разведчик проехали немного вперед и остановились у развилки. Никто из них не спешился, но оба наклонились, изучая землю. Скартарис что-то сказал, и разведчик покачал головой, но фетиец, казалось, настаивал. Через минуту они разъехались в разные стороны: Мауриз – вверх по боковой дороге, разведчик – вверх по главной.

– Почему у меня такое чувство, что нас опять кто-то дурачит? – поинтересовалась Персея.

– Кто? Мауриз?

– Он или Алидризи, я не знаю. Вероятно, он оставлял ложный след.

– Ему следовало родиться фетийцем, – заметил Бамалко. – Алидризи, я имею в виду. Мауриз единственный, кому хватило хитрости все это раскусить.

Действительно, Мауриз и разведчик вернулись и доложили, что во второй раз Алидризи и его свита сделали вид, что поехали по другой дороге. Здесь они действовали более тонко, но в сущности применили тот же самый трюк.

– Надежный и проверенный, – прокомментировал Бамалко, когда мы отправились дальше. Проснувшаяся во мне надежда, что я нашел наше место назначения, умерла. – Мауриз, наверное, сам ислользовал этот трюк.

– Оставлял ложный след, чтобы избежать клановых собраний? – спросила Телеста со слабой улыбкой. Она почти весь день молчала, предоставляя ораторствовать Мауризу. Возможно, Телеста не разделяла его беспечной уверенности. – Я думаю, Алидризи небрежен из-за погоды. Он не верит, что кто-нибудь последует за ним в подобных условиях. Вот летом, когда ехать легче, выследить его было бы гораздо сложнее.

Никто из нас ничего не ответил. Все старались удержаться в седле и не сводили глаз с дороги. Ничто пока не предвещало конца шторма, и я его не ожидал. Шторм мог продлиться несколько дней. Если бы мы только направлялись туда, где могли бы в конце концов отдохнуть, но нет. Когда мы выполним то, зачем приехали, будет еще одна бесконечная езда вниз по этой долине и еще дальше, Фетида знает сколько миль до нашего временного укрытия.

По общему мнению, высказанному во время следующей остановки, мы ехали уже три часа. Даже двигаясь черепашьим шагом, мы должны были приближаться к концу долины. Вокруг окончательно стемнело, и дорогу освещали только молнии. На ее глинистых участках по-прежнему виднелись следы копыт, и мы проехали еще один разрушенный форт с ведущей к нему тропой, достаточно широкой для лошадей. Гром и завывание ветра, наши постоянные спутники в ущелье, приобрели диковинный аккомпанемент. Будто демон заиграл на ударных, беснуясь среди своих инструментов, особенно тарелок.

– Тут что-то не так! – крикнул я, вглядываясь в шторм, когда дорога повернула слегка под уклон. – Стойте!

Мы остановились. Я поднял глаза, и в этот самый миг сверкнула молния.

– Фетида!

– Святая Матерь Моря!

Я потрясенно уставился в черноту. Увиденный образ навсегда врезался мне в память – панорама камня, воды и гор. Они возвышались в милях от нас, но казались так близко – необъятные каменные стены, непостижимые разумом, по сравнению с которыми все вокруг словно уменьшилось в размерах. Вал на валу, настолько высокие, что они сплошными монолитами уходили в тучи – зрелище, внушающее такое благоговение, что все остальное вдруг стало жалким и незначительным.

А под ними, на дне пропасти столь глубокой, что ее темные стены, мокрые от дождя и брызг, исчезали где-то в бесконечности, бушевало море. Залив, где белые волны, огромные даже с такого расстояния, с грохотом рушились на подножие утесов. Бурлящее пространство черной воды, окруженное белыми бурунами, зловеще крутящимися в водоворотах.

– Техама, – вымолвила Персея. Грохот почти заглушил это слово.

– Конец дороги, – прошептал Мауриз. – О Фетида, во всем твоем царстве нет ничего, подобного этому.

Еще раз блеснула молния и еще раз, а я все смотрел и смотрел на этот пейзаж, всегда один и тот же, всегда захватывающий в своей необъятности. Палатина подергала меня за руку и почти потащила вместе с лошадью вниз по тропе, где еще можно было проехать.

– Используй теневое зрение – здесь должно что-то быть.

Неохотно, превозмогая боль в глазах, я выполнил ее просьбу.

Пейзаж стал еще ужаснее, еще больше похож на картину Ада, рожденную воображением какого-то безумного художника. Здесь не было никаких следов человеческого обитания, даже никакого указания, что человечество, кроме нас, вообще существует. Мы стояли там, где нас, конечно, не должно было быть. Утесы Техамы высились всего в нескольких милях от нас, устремляясь сквозь тучи к небу, пока даже теневое зрение не потеряло их в тысячах футах над головой.

На этом берегу, где горы еще несколько секунд назад казались такими величественными, а теперь такими ничтожными по сравнению с теми громадами, направо убегала тропа. Она шла вверх, параллельно краю утеса и в паре дюжин ярдов от него. Я закрыл глаза мокрыми руками, когда молния залила все на миг белым светом, затем посмотрел вдоль тропы, выше и выше, за скалу, где она исчезла из виду… и вот оно. От уступа сбоку от этой скалы, между двумя каменным склонами, исходило тепло. Его ауру ни с чем нельзя было спутать, как и следы на тропе перед нами.

Крепость Алидризи полностью спряталась в скалах. Увидеть ее можно было только отсюда. Но с того безопасного места, где мы остановились, я видел лишь, что она существует, и еще видел край ее фундамента.

Наши спутники все еще удивленно глазели, уставясь во тьму почти отсутствующим взглядом в ожидании новой вспышки света, когда мы вернулись к ним.

– Оно там, – сказала Палатина. – Убежище там.

– Поистине, – с содроганием промолвил Мауриз, глядя на нас в темноте, – это Берег Гибели.

Глава 31

Мы отъехали немного назад, за последний гребень, где нас никто не увидит с той скалы. Но я сомневался, что там кто-нибудь есть. Даже имея укрытие от дождя, стражники ничего не разглядели бы в долине из-за бесконечных молний. Мы не так страдали от них, потому что нам все время приходилось глядеть на дорогу, но если смотреть на молнии, они быстро испортят зрение. Да и каким надо быть безумцем, чтобы следовать за Алидризи в такую даль да в такую непогоду?

– Итак, мы на месте, – сообщила Палатина. – Это кажется невероятным, но мы это сделали. Что теперь? Следуем первоначальному плану или просто пойдем на приступ?

– Здесь должен быть запасный выход, – сказала Персея. – Если мы нападем, они успеют проскользнуть мимо нас.

– Но вряд ли Катану хватит сил совершить то, что мы планировали, – возразила Палатина. – И никому бы из нас не хватило, – быстро добавила она.

– Мне лучше пойти и как следует все осмотреть, – спешиваясь, решил я. В первый момент я почувствовал себя странно, словно закружилась голова, но это прошло, и я был рад, что в темноте никто не видит, как я зашатался, ступив на землю. – Если нет другого пути в убежище, кроме главных ворот, придется идти на штурм, но я бы предпочел этого не делать.

– Как мы пройдем через ворота? – спросила подруга Персеи. – В случае штурма?

– Мы их взорвем, – ответил я, – тихо.

Оставив всех за гребнем, я поднялся на вершину и присел за маленьким валуном. Ниже в долине росли небольшие деревца и трава, но здесь, вверху, не было ничего – местность здесь была слишком открытой и пустынной, и ветер дул с неистовой силой. Стоит зазеваться, и он собьет меня с ног.

Тропа огибала каменистую осыпь, лежащую прямо между мной и утесом, скрывающим дом. Медленно, как можно осторожнее, я начал спускаться по камням. Все было мокрым и скользким. Я дважды потерял опору и ушиб руки об острые выступы, когда пытался удержать равновесие. В известном смысле эти камни были еще хуже льда, потому что лед хотя бы гладкий, а это каменное крошево так и щерилось острыми краями. Среди валунов попадались довольно большие, за которыми можно было спрятаться, и я перебегал от одного к другому. Это напоминало ходьбу по каменистому пляжу, когда ищешь плоские, гладкие камни, чтобы на них встать, перепрыгивая участки мелкого острого щебня.

Я старался как можно чаще смотреть вниз, но всякий раз, когда я~бросал взгляд налево в свете молнии, видел только апокалипсический пейзаж Техамы и болезненную яркость неба. Валун за валуном, шаг за шагом, я пробрался через каменистое поле к утесу, за которым прятался дом. На этой стороне не было видно никакого отверстия или возможного выхода, но я не ожидал их увидеть. Для бегства должен существовать другой путь, через заднюю часть дома, незаметный из этой долины.

Наконец я добрался до подножия скалы и оперся на нее, чтобы перевести дух. Затем, под непрерывно сыплющимися каплями, пошел вдоль ее передней стороны, стараясь держаться к ней как можно ближе. Рев прибоя внизу, морской аккомпанемент грому, был здесь, с подветренной стороны, еще громче.

Я остановился, обнаружив выступ примерно на уровне груди, но стоило мне запрокинуть голову, и в глаз тут же попала капля воды. Я вытер ее и отступил назад, чтобы посмотреть, можно ли влезть на этот утес. Возможно, но… Я дотронулся до выступа рукой в перчатке и почувствовал, что пальцы скользят. Нет, слишком опасно.

В данный момент я находился вне поля зрения любых наблюдателей, но за углом положение изменится. Склон утеса понижался по направлению к тропе, обрываясь ниже ее. Оттуда я получу отличный обзор передних ворот, но никто из охраны не сможет меня увидеть. А там должен быть кто-нибудь из сторожей, даже если в других местах наблюдателей нет.

Присев на корточки, я огляделся, используя на этот раз теневое зрение. Впереди и выше, примерно в двадцати или двадцати пяти футах от меня, дорога подходила к стене и крепким воротам – передняя часть дома. Не очень похоже на дом, надо признать. Стена тянулась вдоль всего уступа и исчезала из виду со стороны моря. Высотой она была не меньше двенадцати футов, с бойницами тут и там и надстройкой над воротами – настоящий форт.

Дом оказался гораздо больше, чем я себе представлял, возможно, построенный в расселине, а не на уступе – за стенами виднелись здания с черепичными крышами. Может быть, ему лучше подошло бы слово «замок». В одном углу возвышалась башня, и сердце у меня заколотилось, когда в некоторых из ее черных окон мелькнул пробивающийся сквозь щелки свет:

Вид убежища не очень ободрял. Дорога блокировала доступ к другой стороне ворот, и впереди меня была только темная дыра, кончающаяся в скале, на которой был воздвигнут замок. А на противоположной стороне дороги имелась еще одна стена – очевидно, чтобы отгородить ее от края утеса. За той стеной было только море, в сотнях футах внизу.

Итак, если в задней части замка и существует выход, из этой долины до него не добраться. Вероятно, есть проход или туннель, параллельный краю утеса и. ведущий в горы с другой стороны? Тогда Алидризи и его люди могут выскользнуть и затеряться в темноте. От немногочисленного противника здесь можно было успешно обороняться, а большое войско удалось бы задержать на достаточно долгое время, чтобы защитники успели спастись. Идеальное укрепление для целей Алидризи.

Я отступил за скалу и, снова пробравшись по камням и через гребень, вернулся к своим спутникам, чтобы рассказать им, что я обнаружил.

– Похоже, выбор у нас невелик, – подытожила Палатина. – Я не хочу делать это открыто, это слишком трудно. Мы должны войти внутрь, что подразумевает использование магии, потом мы должны победить дюжину охранников в тесном пространстве, не дать самому Алидризи сбежать, а потом на время задержать погоню, чтобы скрыться самим. А чтобы скрыться, нам придется спускаться по этой долине среди ночи. Будут раненые – скорее всего мы, потому что у нас только луки и боевые посохи.

– Если будут убитые, мы создадим больше проблем, чем решим, – заметил Бамалко. – Я лично предпочел бы не хоронить никого из вас, а если мы убьем кого-нибудь из людей Алидризи, возникнет кровная вражда.

– Кровная вражда неизбежна, – заметил разведчик. – Для Алидризи будет делом чести вернуть принцессу и заодно разделаться с нами.

– Ты уверен, что по тем двум утесам взобраться никак нельзя? – спросила Палатина. – Если это слишком опасно, так и скажи. Но если у тебя есть хоть какая-то возможность сделать это, даже если ты думаешь, что нам это не по силам, тогда предложи ее.

– О стенах не может быть и речи, – ответил я. – Что касается утеса, он слишком скользкий. Летом я мог бы подняться… или с веревкой, хотя я не видел ничего, к чему ее можно привязать.

– У тебя есть веревка? – спросил голос Телесты. В темноте я не видел ее лица.

– Да, но все равно…

Веревка лежала у меня в седельной сумке.

– У Мауриза есть стрела с наконечником из огненного дерева. Зажженная, она бьет как пушечное ядро. Насквозь пробивает дерево и может застрять в камне. Дело рискованное, но если Мауриз сумеет привязать к ней веревку и попасть в вершину утеса, ты сможешь по ней подняться.

– А она выдержит?

Я услышал шорох и через минуту почувствовал, как что-то легло в мою ладонь. Это была стрела, но я изумился, насколько она тяжелая. Перья были очень толстые, и странный запах огненного дерева исходил от нее – похожий на сандал, только более едкий.

– Она должна быть сделана из самой прочной древесины, какую можно найти, – неожиданно сказал Бамалко. – Иначе она лопнет от удара и жара огненного дерева.

– Может, и получится, – задумчиво молвила Палатина.

Похоже, фетийцы оказываются ценными компаньонами. Показывают обычное свое небрежное превосходство, достигнутое за счет снаряжения, за которое любому другому пришлось бы выложить кругленькую сумму. Но доверять им все равно было нельзя. Если план со стрелой сработает, мы окажемся в еще большем долгу перед ними, а Мауриз и Телеста слишком многое поставили на карту, чтобы не потребовать назад свои долги, когда им будет удобно.

– А как спуститься с другой стороны? – спросила Персея. – Там тоже может быть отвесная стена.

– Не думаю, – возразила Палатина. – На их месте я бы использовала переднюю сторону того утеса в качестве крепостного вала. Сегодня ночью он бесполезен, потому что слишком открыт, но в хорошую погоду наверху можно разместить лучников, даже маленькую катапульту, если хватит места, и отражать атаки целой армии. Поэтому главное – добраться до вершины, а там должен быть спуск в замок.

Я с сомнением уставился на передний склон утеса в серости теневого зрения. Там имелись опоры для рук и ног, только ненадежные. Но если я не попробую этот наш единственный вариант, будет штурм, во время которого мне придется использовать огромное количество магии. Достаточное, чтобы маги Сферы ее обнаружили, даже так далеко от Тандариса.

– Что ж, попытаюсь, – согласился я, думая, сколько всего может пойти не так, как легко будет поскользнуться и упасть; тогда все будет напрасно, – Если меня схватят, я использую магию – вероятно, магию воды, – чтобы затопить коридоры. Следите отсюда, и я дам какой-нибудь сигнал. Скачите к тропе и ждите, когда падут ворота. Как только они рухнут, вам надо будет со всей мочи лететь наверх и справиться с людьми Алидризи.

– Даже если ты используешь магию, Сфере потребуется какое-то время, чтобы добраться сюда и провести расследование. У нас в запасе будет несколько часов.

– Если нам придется штурмовать, пострадают люди, поэтому я постараюсь, чтобы меня не схватили. Не беспокойтесь, если мне потребуется час или около того, но если меня не будет дольше, значит, что-то случилось. Тогда дело за вами.

– До этого не дойдет, – отрезала Палатина. – Помни, хорошо это или нет, наща семья имеет везенье проклятых.

– Проклятие было изобретено специально для Тар'конантуров, – добавил Мауриз. – Первым Премьером, чтобы заклеймить Этия. Вам следовало бы считать это за честь.

Ни я, ни Палатина ничего не ответили. Моя кузина и разведчик помогли Мауризу привязать веревку к стреле. Это была лучшая веревка, какую. мне удалось найти, веревка, которую мне дали в Цитадели. Мне будет жаль расставаться с ней. Но подвернется ли когда-нибудь более стоящий случай использовать ее? Я не мог такого придумать. Персея держала мой плащ, а я надел и застегнул прихваченный с собой легкий страховочный пояс.

Бамалко вытащил из своего непромокаемого мешка огниво, и мы сгрудились вокруг Мауриза, чтобы образовать щит от ветра, пока он усиленно старался зажечь стрелу в дождь. Огонь насторожит охрану замка, но мы заранее перешли на безопасное место, где нас можно будет разглядеть только с самой вершины утеса.

– Она остынет, как только попадет в цель, поэтому веревка не загорится, – объяснил Мауриз, когда ему удалось поджечь стрелу. Наконечник вспыхнул ярким оранжевым пламенем – первый теплый цвет, что я видел за несколько часов. Его накал очень быстро исчез: когда Мауриз приладил стрелу к луку, пламя съежилось до жгучей светящейся точки. Она одна горела в темноте, освещая пространство вокруг себя.

Затем Скартарис выстрелил. Огненная стрела пронеслась над полем разбитых камней и резко погасла, бесшумно ударив в утес примерно в футе ниже вершины.

– Я же говорила вам, что мы дьявольские лучники, – заметила Палатина, когда я подтвердил, что стрела попала куда нужно. – Удачи – да пребудет с тобой Фетида. – Она обняла меня. – Помни, ради чего ты это делаешь.

Я снова пустился в путь по камням, увереннее на этот раз, потому что проходил здесь уже дважды. К счастью, я больше не падал и оступился всего один раз. Каждую минуту я ожидал услышать с утеса крик тревоги, но все было спокойно.

Я подошел к подножию утеса под тем местом, куда вонзилась стрела, отыскал веревку и закрепил ее петлей в кольцах у себя на страховке. Кольца были обмотаны ниткой, чтобы не звенели друг о друга. Затем я для проверки изо всех сил дернул за веревку. Стрела не поддалась. Я потянул сильнее, глубоко вдохнул и начал подниматься.

При нормальном восхождении я бы предпочел использовать крючья, но веревки тоже хватило. Когда на утесе не за что было ухватиться, я подтягивался по ней на руках, в иных случаях искал самую безопасную, а не самую легкую опору. Все-таки маленький рост и худоба имеют свои преимущества, компенсирующие у меня недостаток физической силы. И пребывание на Архипелаге – особенно рядом с Мауризом и Телестой – напомнило мне, что я низкорослый лишь по меркам Океании и Танета.

Я не знал, как Оросий ухитрился быть выше меня, ведь мы с ним близнецы. Возможно, на самом деле он был не выше, просто так выглядела его проекция на того агента.

Рука чуть не сорвалась с опоры, вернув мои мысли к текущему моменту, и я сосредоточился на подъеме. Высота около семидесяти футов, вероятно, почти предел для Мауриза и его лука. Ни один разумный человек не возьмется за такое восхождение ночью в таких ужасных условиях. Спасибо Фетиде, эта стена по большей части была защищена от ветра, иначе меня швыряло бы об утес или мотало бы из стороны в сторону. Взбираться без плаща было довольно неприятно, хотя я насквозь промок еще до того, как снял его. Холод – вот что донимало здесь, каждое дуновение ветра пробирало до костей. Равенна примет меня за привидение, когда увидит.

Кажется, я целую вечность то висел, то карабкался под проливным дождем с нескончаемым громом, молниями и ревом прибоя, разбивающегося далеко внизу на утесах Берега Гибели. Одно из самых величественных мест в нашем мире, и вот – я взбираюсь по его скалам во время самого сильного за многие годы шторма. Если благодаря моим стараниям сбудутся некоторые из коллективных кошмаров Сферы, то все эти муки будут стоить того. Если это вызовет кошмары у самого императора, еще лучше.

Мои глаза уже слезились от боли использования теневого зрения среди всех этих молний, хотя я смотрел только на стену утеса. Наконец я увидел прямо над собой стрелу и, собравшись с силами, одолел последние несколько футов, ухватился за древко и осторожно подтянулся на вершину утеса.

И почувствовал под собой пустоту. Ужас охватил меня, заставляя мышцы окаменеть, прежде чем я осознал, что нахожусь в устойчивом положении и что с другой стороны, всего в трех футах подо мной, есть площадка. Я перевалился через парапет и облегченно вздохнул, коснувшись ногами твердого камня. Не очень понимая, как я буду спускаться, поскольку стрела застряла прямо под внешним краем, я отцепил веревку и торопливо свернул ее кольцами на парапете.

Вокруг меня все было точно так, как предсказывала Палатина: пустая площадка с зубцами вырубленными из скалы. Довольно узкая, всего пять или шесть ярдов шириной, и внизу двор, в который ведет деревянная лестница. Подо мной раскинулся замок, башни, здания и все прочее. Но не было никакой расселины в скале с тыльной его стороны, никакого второго выхода. Утес, на котором я стоял, тянулся вокруг замка, встречаясь на полпути с отрогом горы, возвышающейся над нами. Дорожка соединяла его с такой же площадкой на противоположной стороне, а замок угнездился во впадине между ними. Нашлось даже место для садика с апельсиновыми и лимонными деревьями на том конце, куда заглядывает солнце.

Где же тогда потайной ход из замка? Мне подумалось, что с другой стороны должен быть туннель, но выяснять не было времени. Я должен найти Равенну, для чего понадобится совсем нет множко магии. Девушка здесь, я это чувствовал. Хотя не должен был – Юкмадорий с особой настойчивостью подчеркивал, что маг может обнаружить мага только при соприкосновении, или если другой использует магию. Но связь умов, которую мы создали в Лепидоре, все изменила, и между нами протянулась тонкая нить. Не имеющая ничего общего с любовью, просто на несколько минут наши умы слились, работали вместе, не нуждаясь в словах.

И если я чувствовал присутствие Равенны, то почти наверняка она уже знает, что я здесь.

Я сосредоточился, освободил свой ум от посторонних мыслей, в чем практиковался много утомительных месяцев. Затем посмотрел вниз, увидел присутствие чужой магии в комнате, выходящей окнами на море, на противоположной от меня стороне замка. Оттуда Равенне видна была Техама, ее родина, любимая и ненавистная одновременно, которая была якобы отрезана от мира в течение столетий.

Теперь осталось самое трудное. Я притянул тени, окружавшие меня со всех сторон, использовал силу, рожденную из отсутствия света, и обернул вокруг себя эту темноту, слой за слоем, плотно наматывая, чтобы она не рассеялась от грома, или пламени, или чего-нибудь еще. Теперь я мог использовать только теневое зрение. К счастью, моя защита против любопытных глаз защитила меня и от молний, и на некоторое время ее хватит.

После этого, как дух, существо ночи, чьей единственной формой является абсолютная темнота, я осторожно взялся за перила и пошел вниз по скользкой лестнице, затем по короткому проходу между двумя зданиями и во двор. Даже здесь окна были занавешены или закрыты ставнями, но в некоторых по краям был виден свет. Теперь передо мной стоял вопрос: как добраться до противоположной стороны через лабиринт оживленных коридоров? Был еще довольно ранний вечер, люди не скоро лягут спать, а мой плащ из теней не действует при ярком свете.

Я подкрался к двери в передней стене двора и приложил к ней ухо. Изнутри не доносилось ни звука. Замочной скважины, в которую можно заглянуть, не оказалось. Немного странно, что здесь нет внутренних замков на случай, если кто-то перелезет через стену, подумал я и осторожно толкнул дверь.

Она поддалась с легким скрипом, и я застыл. Но этот скрип, должно быть, утонул в громе, потому что никто не всполошился.

Еще немного отворив дверь, я проскользнул внутрь и как можно тише закрыл ее за собой. На внутренней стороне имелся засов, вполне достаточный для обороны, но он не был задвинут.

Каменный коридор уходил от двери под углом, с обеих сторон виднелись закрытые двери. Единственный факел из огненного дерева горел в скобе на стене, но другого освещения, к счастью, не было.

Откуда-то спереди неясно доносились голоса. Я стоял лицом в нужном направлении, но как попасть туда, куда я хочу? Вот в чем проблема. Равенна находилась впереди меня и справа.

Коридор закончился круглым залом с куполообразным потолком и висящей под ним изолюстрой. Вдоль стен стояли колонны, пол украшала мозаика в калатарском стиле. Тот, кто строил или восстанавливал это сооружение, не пожалел расходов. Зал выглядел почти также, как приемный холл элегантного дома, но только тут не было ни одной двери – просто четыре коридора, сориентированные по сторонам света. Вот почему этот коридор шел под таким неудобным углом, – чтобы войти в зал в нужном месте.

Впереди горели светильники и раздавались голоса. Несколько голосов, болтающих непринужденно. Я услышал стук глиняной посуды и взрыв смеха. Значит, ужин. Это все упрощает. Если повезет, то большинство людей Алидризи окажется там, и путь свободен. Но это исключало коридор, ведущий в том направлении. В самом начале правого выхода из зала я увидел пролет винтовой лестницы. Двор, через который я пришел, находился на одном уровне с воротами, но если я правильно запомнил, здания по фасаду были двухэтажные. Значит, мне нужно идти наверх.

Я услышал шаги и отступил в самую темную часть коридора. Какой-то человек с бутылкой вина в руках поднялся по лестнице и прошел через зал к освещенной, шумной части дома. Только когда из столовой донеслись громкие голоса, я посмел снова выйти из тени, пробежал через зал к лестнице и одним махом взлетел на несколько ступенек. Лестница шла также и вниз, предположительно в винный погреб.

Наверху стояла тишина, поэтому я поднялся по последним ступенькам и рискнул выглянуть в верхний коридор. Окна в его концах впускали наружный свет, и каждые несколько секунд коридор озарялся сверканием молний. Однако ни один светильник не горел.

Равенна здесь, я чувствовал это, всего в нескольких ярдах от меня. Ее комната в конце. Возможно, там, где незакрытое окно выходит на залив и Техаму. Пол, как назло, оказался деревянный и, следовательно, был обязан скрипеть, зато посередине коридора лежала длинная ковровая дорожка. Да и стены, судя по фрескам, были каменные или оштукатуренные, поэтому не заскрипят – как могло бы заскрипеть дерево, – если я нечаянно их коснусь.

Затаив дыхание, я шаг за шагом пробирался к тому окну, иногда в полной темноте, иногда при ярком свете. Даже слабейший звук казался болезненно громким, как всегда бывает, когда стараешься идти бесшумно.

Я добрался до конца коридора и увидел по бокам два коротких углубления с дверью в каждом конце. Теперь у меня не осталось сомнений – мне нужна та, что справа. Я двинулся вперед, протянул руку к двери, чтобы осторожно постучать, и заколебался, сам не знаю почему. Затем постучал, тихо, три раза.

Ответа не было. Возможно, Равенна спит. Я повернул ручку и почувствовал, что дверь открылась. Большая комната, никаких огней, немного мебели, смятая кровать – я увидел все это за долю секунды, прежде чем взглянул на хрупкую фигуру, сидящую в кресле лицом к окну, почему-то в капюшоне. Равенна была здесь.

– Равенна?

Фигура в капюшоне медленно встала и повернулась, а мои тени между тем растаяли и исчезли.

– Не узнаешь своего родного брата?

Глава 32

Дверь за мной захлопнулась. Я бессильно привалился к ней, не в силах ни двинуться, ни заговорить, парализованный не магией, не ядом, но шоком от полной немыслимости происходящего. Шоком, который через секунду превратился в отчаяние, когда человек откинул капюшон, и в свете молнии я отчетливо увидел его лицо. Оросий смотрел на меня, и слабая улыбка играла на его губах. Потом он шагнул вперед, взял мою руку, надел на запястье браслет и запер его прежде, чем я успел среагировать.

– Извини, брат, но я не очень люблю тени.

Его слова вывели меня из паралича, и я взглянул на вычурный серебряный браслет, инкрустированный камнями, похожими на драгоценные. Мое теневое зрение исчезло, и как я ни старался, я не смог его вернуть. Над моим умом был воздвигнут барьер, подобный тому, что ставил психомаг, и все же неуловимо другой.

– А ты молодец, добрался-таки сюда. Впрочем, я никогда не сомневался, что ты доберешься, с таким-то стимулом.

– Как ты?..

– Одну секунду. – Оросий поднял правую руку и направил ее на меня.

– Нет! – отчаянно крикнул я.

– Мера предосторожности. Боюсь, я тебе не доверяю… как и многие другие.

Боль швырнула меня на пол – ноги сразу отказались служить, раскаты грома заглушили мой вопль. Она пробежала через меня так же, как в прошлый раз, разрывая на части мышцы и полностью лишая меня контроля над телом.

Оросий остановился милосердно быстро. Я лежал, хватая ртом воздух, и каждый вдох причинял боль. Но часть ощущений еще сохранилась, и я мог двигать руками. Как раз достаточно, чтобы чувствовать себя искалеченным.

– У тебя по-прежнему нет от меня защиты. Я думал, в этот раз ты будешь готов. Хотя это вряд ли тебе помогло бы. – Оросий повернулся ко мне спиной и подошел к окну. – Красивый вид, не правда ли? И назван удачно. Чудовищные утесы, море, пленник в замке… сюжет для оперы. Жаль только, никакому композитору не вообразить ничего столь прекрасного, как это. – Император резко повернулся и пошел к кровати со смятыми подушками. Я следил за ним взглядом. – Или это.

Он сдернул одеяло одним плавным движением. Это были не подушки.

– Твои инстинкты тебя не обманули, брат. Обманула твоя наивность и ложные умозаключения. – Он склонился над девушкой, на минуту заслоняя ее от меня, потом снова вернулся к окну. – Наконец-то вы встретились.

Я увидел жажду убийства, горящую в глазах Равенны, когда она уставилась на меня, тяжело дыша. Должно быть, ей сунули кляп, когда я входил, поэтому девушка не смогла меня предупредить, связанная и спрятанная под одеялом на кровати. Пораженный, я не промолвил ни слова, даже когда Равенна посмотрела на меня. Наши взгляды на мгновение встретились, и странное выражение появилось на ее лице.

– Никаких слов нежности? – удивленно спросил император. – Даже я нашел бы, что сказать. Или это потому, что я здесь, а вы бы предпочли остаться наедине?

– Ты отравляешь мир самим своим существованием, – в ярости ответила Равенна. – Где бы ты ни находился.

– Я думал, что предмет твоей ненависти – Сфера, – с притворным удивлением заметил Оросий. – Или у тебя ее хватает для всех нас? Для дворян твоей собственной страны, кто тебя воспитывал и защищал, для лидеров ереси, кто научил тебя быть фараоном, для людей, кто исполнил бы твою мечту лишь как часть своей собственной мечты?

– А свою ненависть ты приберегаешь для тех, кого знаешь, но считаешь чужими, – тотчас огрызнулась Равенна. – Твоей кузины, твоего брата, тех, кто должен быть тебе ближе всех.

– Тех, кто стремится меня уничтожить, – парировал император. – Катан и Палатина составили заговор, чтобы меня убить. Это поведение родных или врагов?

Девушка не ответила.

– Жизнь – капризная штука, не правда ли? – продолжил Оросий. – Даже самые продуманные планы в конце концов терпят фиаско. Во времена Старой Империи вы были бы моими самыми могущественными вассалами. Фараон Калатара, иерарх Санкции. Втроем мы могли бы изменить мир, если бы захотели. Однако никто из вас двоих никогда не носил своей короны. Вы скитаетесь по миру как бродяги, втянутые в чужие интриги. Вас использует как марионеток то одна фракция, то другая. Вы – пешки, такие беспомощные, что даже мелкие людишки могу двигать вас, куда захотят.

– Ты хоть представляешь, как абсурдно это звучит? – фыркнула Равенна. – Ты, говорящий о мелких людишках? Ничтожный император, чье имя никогда не произносится без насмешки?

– Даже будь ты первой среди моих подданных, это не оправдало бы твои слова, – процедил Оросий, – но мне недосуг спорить. Время этого острова и его диссидентов истекло. И вот его жалкий итог: после двадцати четырех лет оккупации Сферой они не в состоянии набрать больше семи человек для спасения фараона. И трое из этих спасителей – не калатарцы! Равенна, твой растоптанный народ пришел сюда сегодня вечером, чтобы спасти тебя от покойного, но еще не оплаканного президента Калесcoca. Но разве это армия калатарцев скандирует твое имя, осуществив свой план? Нет, это два фетийца, один монсферранец и четверо представителей твоего народа, приставшие к ним. Даже идея этой операции возникла не у калатарца, ее придумали моя кузина и мой брат.

– Ну и что теперь? – спросил я, зная, что бы Оросий ни сказал, мы снова потерпели неудачу, и на этот раз спасения не будет.

– Я предоставлю тебе самому это выяснить. О, смерть вам не грозит, никому из вас. Убить единственного апелага, хоть как-то проявившего инициативу, было бы расточительностью, а убить тебя значило бы лишиться некоторых радостей жизни. Кое-кто ждет нас внизу, а поэтому, брат, связать тебя или ты, в виде исключения, покоришься неизбежному? Мои люди справятся с тобой без труда, а твои друзья уже разоружены и находятся под стражей.

– Я пойду, – ответил я, безуспешно пытаясь встать. Император с минуту разглядывал меня, улыбаясь, затем протянул руку. Я посмотрел на нее, потом взял, встречая твердую плоть, не иллюзию.

– На сей раз я не проекция, – сказал Оросий, открывая дверь. Из двери напротив вышли два человека в золотистых чешуйчатых доспехах и ярко-синих плащах, их лица были закрыты тритоновыми шлемами. В полутьме я разобрал только символ «IX», выбитый на их забралах. Значит, Девятый легион, Императорская гвардия. Как они здесь оказались? Должно быть, приехали сюда еще до Алидризи.

– Развяжите девчонке ноги и отведите вниз, – велел Оросий, с безукоризненно учтивым видом помогая мне пройти через дверь. Охранники знали цену этой учтивости.

Девчонка. Равенна на шесть месяцев моложе нас обоих.

Каждый мой шаг по коридору и по лестнице был адской мукой. Оросий не сделал никакой попытки меня поддержать или помочь мне встать, когда я упал. На императоре не было доспехов, только белая туника и штаны под толстым темно-синим плащом, которым он воспользовался, чтобы обмануть меня в первую долю секунды.

Спустившись в круглый зал, Оросий направился к коридору, ведущему в переднюю часть дома. Вокруг не было ни души. Куда же делись слуги, которых я видел несколько минут назад? Мы прошли через комнату, где кто-то раньше ужинал – вероятно, Императорская гвардия, – в передний холл, а оттуда на улицу, в шторм.

Мы стояли под комнатой Равенны, на террасе, с которой открывался вид на море. И в дальнем ее углу Мауриз, Телеста и четверо охранников отработанным жестом нацеливали луки на Палатину и остальных. Так вот как император узнал, что происходит. Нас тоже предали. У Палатины соскользнул капюшон, но кузина не потрудилась снова его надеть. Она просто стояла, мертвенно-бледная, под проливным дождем.

Оросий театрально поднял руки, и я увидел, как люди вздрогнули. Дождь перестал хлестать, превратился в завесу воды вокруг террасы, и под этой завесой император оставался сухим.

– Итак, мы все здесь наконец, – изрек Оросий. У всех выходов с террасы стояли императорские гвардейцы с факелами из огненного дерева. Двое, которые были наверху, поддерживали с двух сторон Равенну – руки ей не развязали. – Кузина Палатина, как долго мы не виделись!

– Чем дольше, тем лучше, Оросий, – ответила Палатина, поднимая мокрую голову. В ее глазах, устремленных на императора, читалось такое страдание, что, казалось, кузина не выдержит. Но она сохранила хладнокровие. – Ты предложил им жизнь, если они нас предадут?

Я посмотрел на Мауриза и Телесту, но лица обоих были скрыты капюшонами. Так вот почему Мауриз был таким сообразительным: он знал, что делает. Должно быть, он все время знал, где это место. А мы ему доверяли. Неужели даже тот последний барьер доверия, который Мауриз преодолел со своей идеей стрелы из огненного дерева, был спланирован? Неужели император знал, где я войду?

– Я предложил им жизнь, чтобы они служили своему императору. Только глупец или еретик выбирает смерть, когда есть шанс достойной жизни. Вот в чем ваша беда: вы всегда готовы умереть за эту вашу ложную Веру, но никогда не готовы жить.

Оросий подал знак руками, и гвардейцы толкнули Равенну вперед.

– Вот ваш фараон, которую вы ждали все эти годы. Будучи единственными апелагами в мире, попытавшимися ее спасти, как бы жалка ни была ваша попытка, вы имеете право ее увидеть. Вы это заслужили. И вы заслужили право в последний раз увидеть вашу родную землю, прежде чем навсегда покинете ее берега.

Император взмахнул рукой, охватывая всю перспективу неба, и гор, и моря.

– Запомните это, сберегите в своей памяти. Ты тоже, Равенна. Посмотри на свою истинную родину на той стороне залива. Даже теперь эти люди прячутся от тебя. Думаешь, они придут тебе на помощь? Нет, не придут! Техама, как и остальной Архипелаг, имела свою эпоху. Тысячу лет назад было время Архипелага, но тебе не повезло жить в настоящем. Есть только один бог, только одна религиозная власть в Его мире, и ты подчинишься ей.

Возможно, вы думаете, что время Фетии тоже пришло и ушло, но тут вы неправы. Палатина, Мауриз, Телеста, вам выпала честь первыми услышать это. Отныне истинная вера будет насаждаться там, где ее так долго не было, где ее отсутствие развращает землю, позволяет вам расти слабыми и порочными.

По моему указу пройдет чистка, очищение от империи зла, которое так долго заражало страну. Инквизиция принесет с собой новую жизнь: конец оргиям, пирам, всему тому, за что нас презирают! Разве не это ты всегда ненавидела в Фетии, Палатина? – спросил Оросий, и в его голосе появился оттенок пророчества – так идеалист или визионер говорит о мечте своей жизни. – Вы увидите, как изменится она у вас на глазах, когда искоренятся праздность и упадочничество. Сухостой столетий, те, кто выставляет мою страну на посмешище… исчезнут. Настанет новая эра, не роскоши и алчности, но славы и процветания. И конец ереси на родине и за ее пределами. Не так ли, Сархаддон?

Я не посмел обернуться, потому что знал: после дня верховой езды, восхождения и магии, которую швырнул в меня Оросий, у меня не осталось ни сил, ни устойчивости. Но я не удивился. Мы с Сархаддоном были связаны какой-то таинственной нитью, так что он всегда появлялся в минуту моего. поражения. И вот он здесь, с шестью сакри и двумя магами по бокам. Худощавый, он выглядел скромно в своем красно-белом одеянии, затмеваемый сакри в масках, блеском Императорской гвардии и неоспоримым величием императора. Но его невозможно было не замечать.

– Железная метла, – молвил Сархаддон, оставляя свою охрану, чтобы встать рядом с торжествующим императором. – Метла, против которой не устоят даже ваши священные Цитадели. В Океании уже идут чистки, король освобождает свои кланы от их зла. Он делает все возможное, чтобы не осталось скверны на его земле. И теперь, когда у вас есть император истинной веры, зло, против которого мы так долго боремся, будет, наконец, повержено. – Он сотворил знак пламени над императором, и Оросий признательно наклонил голову.

– Ну и что ты получаешь от этого пакта дьявола? – спросила Палатина дрожащим голосом.

– Истинную веру, истинную Империю и вас. – Оросий улыбнулся. – По моему указу, изданному совместно с генерал-инквизитором, вы все приговорены к смерти по всей Аквасильве. Но я приостановил этот приговор. Не будет никакой реставрации фараона. Все вы, включая ее, теперь принадлежите мне. Завтра утром она произнесет свою речь отречения в Тандарисе, когда я объявлю о назначении вице-короля, который будет служить мне, а не себе. Но мы слишком задерживаемся. Сархаддон, у тебя есть все, за чем ты приехал?

– О да, – ответил инквизитор. – Но позвольте еще минутку, прежде чем наши пути разойдутся.

– Разумеется.

Сархаддон подошел и встал передо мной.

– Я слуга только истинной веры, – тихо проговорил он. – Я не потерплю ереси никакого рода. Мой долг – очистить мир от нее вместе со всем, что ее сопровождает. Рантас даст тебе свое наказание, но я не могу придумать ничего более подходящего, чем передать тебя в руки брата, кто является всем, чем тебе следовало бы быть. Мне искренне жаль, что ты упустил свой шанс искупления, но я рад, что ты пострадаешь от рук истинного слуги Рантаса. Я избавлю твоих родных в Лепидоре от рассказа о твоих страданиях. Они узнают только о твоей смерти, хотя сообщения о ней могут быть недостаточно точными.

Он снова отвернулся:

– Ваше величество, наша священная работа на сегодня закончена. Если вы пожелаете первым сесть на корабль, я последую за вами.

– Благодарю, Сархаддон, – сказал император. – Ведите пленников – мы отправляемся сию же минуту.

Двое гвардейцев открыли большую, тяжелую дверь в конце террасы. Из расположенного за ней коридора разлился свет. Император размашисто зашагал вперед, а еще двое гвардейцев схватили меня и почти поволокли за ним. Было больно, но не так сильно, как было бы при ходьбе.

Коридор был широк, хорошо освещен и, как мне показалось, пробит в сплошной скале. Идти пришлось недалеко, и вскоре он вывел нас на открытое пространство с подъемником – широкой, плоской платформой с водостоками по краям и сложным цепным механизмом, проходящим через ее середину.

Зачем строить здесь лифт на огненном дереве, удивился я, когда меня втащили на платформу и помогли встать прямо. Ее размеры позволяли взять только двенадцать человек, поэтому часть пленников, люди Сархаддона и остальные гвардейцы остались ждать, пока она вернется.

Затем мы начали спуск в шахту, стены которой на несколько дюймов отступали от краев платформы. Вниз, вниз и вниз, пока верх шахты не превратился в крошечный квадратик света, и очень близко стал слышен грохот прибоя. Скала здесь, внизу, была сырой, зеленой от плесени, и воздух был очень влажным. Все молчали, и единственным звуком, кроме шума моря, был лязг цепи, которая вытравливалась звено за звеном.

Наконец лифт остановился у двери, вырезанной в стене шахты. Дверь вела в огромную пещеру, странно напоминавшую ту пещеру в Рал Тамаре, куда Мауриз и Телеста привели нас для маскировки. Какая это была пустая трата времени! А теперь этот человек, который всего несколько часов назад печально говорил с Палатиной о родине и разделял ее ненависть к императору, который похитил меня, чтобы уничтожить Оросия, предал нас ему.

У деревянного пирса стояли два «ската», один такой большой, что у него даже имелись сходни, спущенные на причал, к которому он был пришвартован. Поверхность «ската» была гладкой, совсем не затронутой разрушительным действием моря, и на крыше был нарисован имперский дельфин. Лифт поехал наверх, а нас подвели к сходням.

– Могу я идти сам? – спросил я Оросия, не дожидаясь, когда гвардейцы втолкнут меня внутрь.

– Если тебе хватит сил, – ответил император, махнул им, чтобы отошли. Я зашатался, увидел выражение на его лице и схватился за край люка, чтобы не упасть.

– Он не слабее, чем был бы ты, – заявила Равенна. – Чудовище.

– Тогда пусть она тоже идет сама, – небрежно проронил Оросий. – Следуйте за мной.

«Скат» внутри оказался роскошным, с маленьким, одноуровневым колодцем и просторной рулевой рубкой, достойной называться мостиком. Нас проводили в эту рубку, огромную, с рядами мягких кресел. На спинке каждого был вышит дельфин. В центре располагались более широкие резные кресла вычурного вида. В одно из них сел император.

– Я все еще могу тебе доверять? – спросил он, указывая на кресло позади себя.

– Насколько мог и раньше. А Равенне ты не доверяешь? Она так опасна, что с дюжиной легионеров в рубке ты боишься ее развязать?

– Предпочитаю оставить ее так.

– Я пнула его в живот, – с вызовом пояснила Равенна. – Четыре часа назад. Вот он и мстит своим просвещенным способом. – Девушка села в кресло рядом со мной, хотя связанные руки мешали ей как следует откинуться назад.

– Здорово, – восхитилась Палатина. – Оросий, я не верила, что ты можешь еще больше деградировать, но, очевидно, я ошибалась. Это что, оправдание для ее смертного приговора?

– Я бы не советовал вам ничего говорить, – ответил император ломким голосом. – У вас нет иммунитета, члены вы моей семьи или нет.

С чувством полной опустошенности я сидел в императорском катере, ожидая, пока эскорт Оросия спустится и задраит за собой люк. Слишком быстро рухнули все планы, масштабы катастрофы еще до меня не дошли. Что бы император ни планировал сделать со мной, с любым из нас, мы были живы и останемся в живых. Конечно, если это не было очередным пустым обещанием, чтобы доставить нас в Селерианский Эластр, а потом судить и казнить, как врагов его нового ордена.

Оставшаяся группа пришла слишком скоро. Гвардейцы и пленники занимали свободные места, кто-то убрал внутрь сходни. Я услышал глухой стук закрывающегося люка и слабое гудение реактора, изменяющее тон. У сидящего перед нами Оросия был прекрасный обзор через передние иллюминаторы, и хотя он частично заслонял их от меня, я видел достаточно и наблюдал, как «скат» Сферы с Сархаддоном на борту отходит от причала и погружается в воду.

Зимой залив несудоходен, утверждал Таманес. Но император и Сархаддон приплыли сюда со своих кораблей и не ожидали никаких проблем с возвращением. Что они знают такое, чего не знаем мы?

Когда вода покрыла иллюминаторы и пещера исчезла, я отвернулся. Впереди была только одна чернота. Мы проходили под утесами Берега Гибели.

И в первый раз, не считая того мгновения в комнате, я набрался мужества, чтобы поймать взгляд Равенны. Девушка страдала, ужасно страдала, больше, чем готова была показать. Но не было и тени поражения или отчаяния на ее лице, только гордость и гнев сверкали в ее темно-карих глазах. И еще кое-что я увидел, когда Равенна посмотрела на меня и печально улыбнулась. Не отводя своего взгляда, я выдавил слабую улыбку, исключая из нее и рубку, и присутствие императора, и все прочее. И на этот раз ничто между нами не осталось недосказанным.

Затем Равенна чуть заметно опустила голову, взглянула на мое левое запястье – то, с браслетом императора – и скосила глаза, как бы пытаясь заглянуть себе за спину. Я посмотрел на ее связанные руки и обнаружил, что ей удалось повернуть одно запястье, чтобы скрестить большие пальцы и раздвинуть их через секунду.

Я прикусил губу, чтобы не дать моим чувствам отразиться на лице, лишь взглядом подтвердил, что я ее понял. Несмотря на всю власть императора, знал он все-таки не все.

Некоторое время я избегал смотреть на Равенну, хотя снаружи не было ничего, кроме черноты. Мне не были видны изодисплеи на мостике, и следить за курсом я не мог, но предположительно мы направлялись к выходу из залива, где нас ждали манты. По крайней мере две манты – Сферы и императора, и вероятно, несколько императорских кораблей сопровождения. Это плавание должно быть тайным, но император был не из тех людей, кто путешествует без эскорта.

Как им это удалось? Те корабли должны ждать где-то у Берега Гибели, а судя по тому, что я слышал, погода под водой будет та же, что и на поверхности. Никто не знает, почему море здесь так коварно, сказал Таманес; но течения – это кошмар. Их невозможно нанести на карту, они непредсказуемы и очень сильны. Достаточно сильны, чтобы уничтожить манты, которым обычно хватает мощности двигателей, чтобы вырваться на свободу – возможно, причина в хаотических условиях, в том, что приходится бороться не просто с одним-единственным очень сильным течением, как в открытом океане.

– Как ваш народ пробирался под Берегом Гибели в прежние времена? – тихо спросил я Равенну немного погодя.

От верхнего конца долины Матродо до выхода из залива должно быть миль десять или больше, поэтому мы еще какое-то время здесь пробудем – или манты находятся в самом заливе? Гениальный штурман на большом корабле, сказал Таманес, и это имело смысл. Чем меньше корабль, тем он уязвимее, поэтому манта императора должна ждать где-то в заливе.

– Хорошие штурманы, – ответила Равенна, не допытываясь, почему я спрашиваю. – И существовал безопасный канал, который все считают заблокированным.

Как император установил, кто она, я не знал, но подозревал, что Оросий узнал это от самой Равенны в часы перед моим прибытием. Или от Алидризи.

Некоторое время мы тихо разговаривали – жест непокорности и небольшое отвлечение, чего Оросий, вероятно, ждал, – пока он снова нам не пригрозил. Тогда мы замолчали. Не было смысла провоцировать его сейчас. Сегодня император был очень раздражителен, больше, чем в предыдущие наши встречи, и его терпение, казалось, было очень непрочным. Не считай Оросий, что мы полностью в его власти, от его спокойствия не осталось бы и следа.

– «Валдур» в пределах видимости, ваше величество, – объявил штурман после долгих минут тишины. Кроме нас с Равенной, никто в рубке не вымолвил ни слова. Императору не с кем было говорить, кроме его пленников, а мы были ниже его достоинства в данный момент. – И «Горн».

Очевидно, корабль Сархаддона.

– Хорошо. Проверь их положение.

– Есть… Ваше величество, капитан посылает нам срочное сообщение. Они потеряли связь с оставшимися снаружи кораблями сопровождения.

Оросий встал и подошел к штурманскому креслу.

– В чем дело? – Чей-то слабый голос ответил ему с невидимого экрана связи, но слов я не разобрал. – Погода ухудшилась? Я приказал им оставаться на месте, что бы там… Я знаю, что этот берег опасен… Ладно, продолжайте вызывать. Глупцы.

Император вернулся на свое место, не глядя ни на кого из нас, и я пожалел командира флагманского корабля, с которым он, должно быть, разговаривал. Оросий оставил эскорт снаружи, возле Берега Гибели? Как можно быть таким бессердечным?

Я не видел «Валдура», пока мы не подошли к нему почти вплотную. Из мрака внезапно материализовалась огромная, усеянная огнями масса. Одна, две… четыре палубы? О Стихии, этот флагман был огромен, и когда мы устремились под него, бледная нижняя сторона, освещенная изолампами, вмонтированными в корпус, казалось, никогда не кончится. Я считал большой «Призрачную Звезду» с ее тремя палубами, но этот корабль превзошел мое воображение.

Наконец мы остановились и начали подниматься. Я увидел края ангара, затем стенки, когда наше судно мягко толкнулось в захваты. Даже ангар здесь роскошный, заметил я про себя, глядя в бортовые иллюминаторы на яркие светильники и чистые крашеные стены с гербом – имперским дельфином.

«Скат» покачнулся, когда сработали захваты, затем снаружи послышалось шипение, глухие стуки соединяющихся порталов и шорох двери, закрывающейся намного тише, чем обычно. Два члена экипажа в отутюженной черной форме вышли с мостика и открыли люк. Мы находились слишком высоко от палубы и не могли видеть, есть ли там встречающая делегация, но я сомневался, что она есть.

– Выводите их, – приказал Оросий, вставая. – Как раньше. – Он исчез в люке, и до меня донеслись пронзительные звуки сигнала сбора на борт.

Командир гвардейцев с белым крестом на шлеме нетерпеливо махнул рукой, и его бойцы начали торопить пленников. Я с радостью встал, потому что моя одежда по-прежнему оставалась сырой, из-за нее намокло все кресло, и сидеть в нем было уже неуютно.

Равенна встала, слегка пошатываясь, и я пошел вслед за ней из рубки, через колодец и вниз по трапу. Внизу стояли трое-четверо офицеров и мичманов, все в черном, а не в ярко-синем флотском, и еще двое разговаривали с Оросием. Капитан и адмирал, судя по звездам на погонах.

– То есть как это – не отвечают? Как это может быть? – спрашивал император, но еще не сердито, нет. Он был скорее озадачен, чем раздосадован. – С той защитой, которую я поместил на корпуса, они вполне имели возможность остаться на месте.

– Существует только очень узкий отрезок безопасной воды, – сказал адмирал. – Если они покинули его по какой-то причине, например, отвечая на сигнал бедствия, на возвращение против течений потребуется время.

– Здесь некому терпеть бедствие. Я иду на мостик. – Оросий направился к двери, потом остановился и обратился к командиру гвардейцев. – Трибун, заприте пленников на гауптвахте. Всех, кроме тех троих. Их оставьте в моей каюте – у меня с ними есть незаконченное дело. Мауриз и Телеста пойдут со мной. – Император нахмурился, указал на меня рукой, и я ощутил покалывание на коже, а от моей одежды повалил пар. Когда он перестал идти, она снова была сухой.

– Есть, ваше величество! – ответил трибун в спину Оросию, выходящему из ангара. – Декарион, возьмите трех человек и сделайте, как приказано. Все остальные возвращаются к своим обязанностям. Вы трое… – он показал на Палатину, Равенну и меня, – …следуйте за мной.

Мне не понравился тон императора, когда он говорил про «незаконченное дело», но поделать я ничего не мог. Вслед за трибуном мы вышли из ангара и зашагали по широкому коридору с высоким потолком. На обычной манте это был бы грузовой трюм. Но здесь он, вероятно, использовался для хранения императорского багажа и дополнительного оружия, так что «Валдур» фактически имел пять палуб, а не четыре. Стены крашеные, на полу такие же циновки, как на всякой другой манте, чтобы ноги не скользили, только здесь они были выкрашены в малиновый цвет. На стенах висели шелковые знамена. Я решил, что это путь, по которому проводят на борт официальных гостей.

В конце коридора нас ждала широкая лестница с перилами. По ней мы поднялись в круглое помещение, странно похожее на зал в замке, хотя оно было украшено в фетийском стиле. Затем по другой лестнице, на сей раз с двух сторон охватывающей этот круг, в поистине огромный колодец. Я изумленно взирал на пышное убранство, позолоту на всех деревянных деталях, даже имитацию мозаичного узора на полу, Быстро глянув на мостик, когда мы проходили мимо, я неожиданно понял, что между нами и мостиком есть еще один колодец поменьше, в который выходят каюты – ближайшие окна, которые я мельком увидел, находились от нас ярдах в двадцати.

– Это имперский флагманский корабль, – объяснил трибун, словно разговаривал с группой туземцев, замирающих в благоговении. – Самая большая манта в мире. А вы чего ожидали?

Ничего-то он не знает: «Эон» был намного крупнее этого корабля. Но это не помешало мне восхищаться интерьерами «Вал-дура», хотя для меня он был тюрьмой. Мы миновали еще несколько великолепных кают на следующем этаже – возможно, в них принимали гостей. Но каюта императора находилась на верхней палубе, где под хрустальным световым люком висела жестко закрепленная люстра, работающая на огненном дереве.

Перед двустворчатой дверью стояли лицом к корме два гвардейца. Увидев на лестнице трибуна, они вытянулись по стойке «смирно», после чего открыли створки.

– А он себя не ущемляет, – заметила Палатина, разглядывая голубой ковер внутри, фетийские фрески и сводчатый потолок коридора.

– Он император, – лаконично ответил трибун.

Невысокий жилистый мужчина в простой черной одежде вышел из двери в конце коридора.

– Слушаю вас, трибун.

– Эти пленники должны ждать в гостиной. И оставьте их одних.

– Хорошо. Но император не обрадуется грязи на своих превосходных коврах.

Дополнительная предосторожность, решил я, когда нас провели босых в огромную каюту с окнами вдоль одной стены и толстыми коврами на полу. Больше похоже на дворец, чем на корабль, подумал я, оглядываясь на кресла и диваны, шкафчики с вином и стол со столешницей из слоновой кости в одном конце.

Заставив нас встать коленями на ковер, трибун направился к выходу.

– Вот так и будете стоять, – велел он, останавливаясь в дверях. – Император скоро с вами разберется.

И он закрыл за собой дверь.

Глава 33

Целую минуту стояла гробовая тишина, как будто мы все затаили дыхание, и в этой тишине были отчетливо слышны удаляющиеся шаги трибуна. Потом слабо щелкнула, закрывшись, наружная дверь, и напряжение отпустило нас.

– Оросий разрушает все, к чему прикасается, – убитым голосом промолвила Палатина. – И он знает, где прикоснуться. Что бы мы ни делали, император на шаг впереди нас. Мы поднесли ему себя на блюдечке: с тем же успехом мы могли просто сдаться.

– И это говорит Палатина? – удивилась Равенна.

– Палатина была другом Мауриза, – ответила моя кузина. – Палатина могла составить план, который не пошел бы насмарку.

– Ты бы выбрала другой путь?

– Отказаться служить тому чудовищу? – В глазах Палатины была покорность. – У меня никогда не было выбора. Потому что они предвидят. все, что мы делаем. Каждый раз, когда мы пытаемся нанести удар, они выходят победителями. После Лепидора мы обещали друг другу, что никогда больше не позволим такому случиться. Но мы опять проиграли, и на этот раз победитель – не какой-то мелкий выскочка-хэйлеттит.

– Нет, это извращенный безумец, кто был бы ничто без своего трона и своей магии. Подожди еще несколько лет, и Оросий сам себя уничтожит.

– У нас нет нескольких лет. Катан знает, что он мне сделал, а ведь в то время Оросий был далеко не такой хитроумный и изобретательный. Я могу назвать вам несколько человек – двое из них были моими друзьями, – которые исчезли, а несколько месяцев спустя вернулись его креатурами. Вот откуда император берет большинство своих агентов. Смертный приговор означает, что нигде на Аквасильве у нас нет защиты.

– Это его собственный смертный приговор, – спокойно сказала Равенна. – Он намеревается сделать с Фетией то, что Сфера сделала с Архипелагом.

– Но кто его убьет? Никого не осталось.

– Кто-нибудь убьет, если Оросий продолжит задуманное. Ты же сказала, у него нет власти.

– Даже в союзе с Сархаддоном?

– Сархаддон такой же, как он. – Равенна вздохнула и слегка согнула руки, морщась от боли.

– Хочешь, я немного ослаблю узлы? – спросил я. Как странно находиться в этой великолепной комнате в качестве пленников, подумал я, глядя на плюшевые кресла, искусно выполнен-ныефрески, ковер у меня под коленями. Действительно покои, достойные императора, но не этого императора.

– Нет. Если ты тронешь веревки, это лишь продлит мои мучения. Оросий не развяжет меня еще несколько часов, но это не важно. Зато я помню, что причинила ему боль. Не такую сильную, как хотелось бы, но причинила.

– Мы движемся, – внезапно заметила Палатина. – Как тебе это удалось?

– Он слишком близко подошел. Оросий наслаждается, причиняя боль, он хуже инквизиторов. Те верят, что они, творя любое зло, вершат волю Рантаса. С Оросием все иначе. Когда я его пнула, он просто взбесился от ярости. И мне стало страшно. Вам когда-нибудь снились кошмары, что за вами гонятся дикие звери, или вас заперли в комнате, полной змей?

– Оросий тебя не только связал?

– Я уже была связана. Он убил Алидризи и его людей, а я даже не слышала. А потом император пришел наверх. Я думала, это ты, Катан, и это дало ему время блокировать мою магию. Ты права, он не довольствовался веревками, но все в конце концов заживет.

Возмущение, тлевшее внутри меня, вспыхнуло с яростной силой, но я ничего не мог сделать, мне не на кого было наброситься, как бы тщетно ни было это нападение. Я заставлю… мы заставим Оросия расплатиться, и счет будет очень длинным. Однако мой сдерживаемый гнев, не имея выхода, остался со мной. Мне было все равно, что Оросий сделает в отместку, но я сделаю ему больно. Не знаю как, но сделаю.

– И спасибо вам обоим за попытку меня спасти, – серьезно добавила Равенна. – Не говори ничего, Катан. Когда-нибудь поговорим, но не сейчас.

Я наклонился к ее уху, не уверенный, что стюард не подслушивает, и тихо спросил:

– Ты сколько-нибудь продвинулась в поисках корабля?

Я не знал, будет ли у нас еще возможность поговорить или это наш последний шанс. Каковы бы ни были планы Оросия, я не мог представить себе, чтобы он оставил нас вместе. Было в десять раз хуже сознавать, что Равенна и Палатина тоже в его власти, что не я один буду жертвой его жестокости.

– Боюсь, совсем немного, – прошептала в ответ Равенна, и я наклонился чуть ближе, чтобы она могла продолжить: – Однажды имперские офицеры захотели найти тело адмирала и поставить ему памятник. Танаис сказал что-то вроде: «У него уже есть свой памятник, и море охраняет его от всех, кто мог бы его осквернить». Это записано в истории Флота. Алидризи принес откуда-то целую кучу книг, чтобы меня занять.

– «Море охраняет его», – задумчиво повторил я. Потом рассказал ей суть своих догадок. Закончив, я откинулся назад, чтобы дать ей возможность переварить мои слова. Равенна прикусила губу – она всегда так делает, когда задумается.

– Там, где только ты можешь до него добраться, – протянула девушка. – В этом есть смысл. Кэросий называл себя «дитя моря», и ты такой же. Ты понимаешь море, как никто другой. Оно само откроет тебе свои секреты там, где другие будут действовать силой и магией. В этом разница между тобой и твоим… между тобой и Оросием: он намного могущественнее тебя, но у него никогда не будет такого родства с морем.

– Оросий вообще не должен был иметь магическую силу.

– Значит, что-то случилось не так, как должно было. Но если мы оба правы, тогда корабль должен находиться там, куда только ты смог бы проникнуть, а попытки всех других кончились бы крахом. Вроде тех пещер в Фетии, о которых ты упоминал. Возможно, глубоко под одним из островов. Помнишь, был бой во время войны? Флот одной стороны спрятался в пещерах и напал на противника из засады.

– Если ты имеешь в виду Битву Иммурона, – тихо вмешалась Палатина, – то нашим флотом командовал адмирал Сиделис. Я помню это из «Истории».

– Место победы великой, но уже забытой. Все логично. Неужели мы так быстро смогли найти «Эон»? Так легко, просто объединив наши мозги?

– Но как в таком случае он охраняется морем? – спросил я, замечая изъян в наших рассуждениях.

– Кэросий был с Сиделисом – так мы узнали об Иммуроне, – ответила Палатина. – Именно Кэросий вел корабли там, в темноте, где не работали обычные средства навигации.

– Значит, даже если кто-то другой разгадает эту загадку…

– Даже если разгадает, корабля ему все равно не найти. Даже Оросию.

– Но он может заставить меня это сделать, – возразил я. Мое ликование испарилось. Несмотря на шепот, нас все-таки могли подслушать, и если поиски Оросия ни к чему не привели, он может обратиться к другим методам. Он даже может прийти к тем же самым выводам, что и я.

– В этом наша слабость, – согласилась Палатина. – Одна из многих. Вот почему мы вместе, а не разделены. Так Оросию проще на тебя давить. Никто из вас двоих не сделает ничего, что причинило бы вред другому.

Я уставился на Палатину, понимая, о чем она говорит, и от этой мысли мне стало плохо. Но я вспомнил, как Сархаддон использовал заложников в Лепидоре, чтобы принудить моряков прекратить атаку, и ту версию этой истории, которую он поведал мне во дворце Сэганты. Когда человеку плевать на чужую жизнь, ему так легко использовать угрозу отнять ее. против тех из нас, кому не плевать.

– Скорее раньше, чем позже, – прошептала Равенна. – Но не слишком скоро. Заставь Оросия немного ослабить бдительность. Пусть думает, что мы его боимся. Я не хочу снова его провоцировать без крайней необходимости.

Император мог нейтрализовать нашу индивидуальную магию, но Равенна думала – возможно, знала, – что вместе мы по-прежнему способны что-то сделать, когда Оросий меньше всего будет этого ожидать. Но хватит ли этого? Он вполнелюжет оказаться сильнее нас обоих, вместе взятых – ведь он превосходит любого из нас, действующего в одиночку, – поэтому неожиданным должен стать способ, каким мы его атакуем, а не сила, которую мы применим.

Больше поговорить нам не удалось, потому что снаружи послышались мягкие шаги, и дверь отворилась. Император оглядел нас с холодной улыбкой.

– Как отрадно видеть, что вы уже повинуетесь мне. Быстро учитесь.

– Вы уже нашли свой пропавший эскорт? – спросила Палатина, не вызывающе, но и не смиренно.

– Ищем. Через несколько минут мы пройдем вход в залив, и вы получите шанс своими глазами увидеть Берег Гибели. Сархаддон любезно согласился помочь нам в поисках. Его маги могут обнаружить огненное дерево на большом расстоянии, даже под водой.

– Как тебе позволяют быть одним из этих испорченных, извращенных стихийных магов, о которых Сархаддон толкует в своих проповедях? – спросил я, надеясь как можно дольше занимать Оросия разговором. Если повезет, поиски эскорта отвлекут его, но даже если мы ухитримся победить императора – что мы будем делать на имперском флагмане, окруженные гвардейцами? Это была большая проблема. Стоит ли терпеть все, что делает Оросий, и ждать, когда он ослабит бдительность, спросил я себя, если Палатина права, и император намерен держать нас вместе как заложников друг для друга?

– В отличие от тебя, брат, я не верю в ложных богов. Моя магия служит Рантасу, а не темноте и тени. У нас с инквизицией много общих целей и общее презрение к тебе.

– Я приму это как комплимент.

– Возможно, тебе придется изменить эту оценку, – заявил Оросий И подошел к шкафчику, чтобы налить себе голубого фетийского вина. Прозрачное, оно заискрилось в бокале. – За Сархаддона.

Я внимательно наблюдал за императором. Интересно, он пьянеет так же быстро, как я? Может, это у нас наследственное? Но Оросий пил как любой нормальный человек и, разговаривая с нами, постепенно осушил целый бокал.

– Мой отец презирал людей воинственного склада, и его презрение следовало считать за честь. Как тебе часто говорили, Катан, ты очень на него похож. Без художественных способностей, конечно. Твой дар лежит в области океанографии – талант еще более бесполезный, чем таланты нашего отца. Его по крайней мере будут помнить по тем поэмам и полотнам, что он оставил после себя. – Оросий заговорил как знаток, обсуждающий искусство со своими коллегами-критиками. – Пусть они несколько традиционны, но тем не менее вдохновенны. Особенно, как мне говорили, портреты нашей матери, написанные в то время, когда отец впервые ее встретил. Но они, к сожалению, утеряны.

Вероятно, императрица забрала их с собой, чтобы они не достались Оросию. Возможно, он искренний поклонник некоторых видов фетийской живописи, хотя я не знаю, что обычно любил рисовать мой отец.

– Если я так бесполезен, почему ты так старался меня схватить?

– Потому что, как я сказал раньше, ты ценен не столько тем, что ты мог бы совершить, сколько тем, что видят в тебе другие. И мне не пришлось очень сильно стараться – ты так легко попадаешь в плен. Даже к туземцам.

Я проглотил резкий ответ, готовый сорваться с моих губ, не желая провоцировать императора раньше времени. К счастью, он счел это страхом, а не выдержкой.

– Ты слышал, как глупо меня сердить? – полюбопытствовал Оросий, потягивая вино. Наблюдая за ним, я почувствовал страшную жажду; я ничего не пил с тех пор, как стал взбираться на утес. Теперь это не казалось таким великим достижением. Мауриз знал, что император меня ждет, что по этому утесу можно будет подняться и что его не будут охранять. Никто из нас не подумал, как подозрительно кстати пришлась та стрела из огненного дерева.

– И поэтому ты утверждаешь, что тебе служат дураки? – взорвалась Палатина. – Потому что ты так легко приходишь в исступление? Или потому что у них есть совесть и порядочность, а у тебя и то и другое напрочь отсутствует?

– И куда привела вас ваша совесть?

– Ее отсутствие – не залог успеха для императора. Можно считать пытку необходимостью – но наслаждаться ею? Пытать людей собственноручно?

– «Если нужно сделать что-то неприятное, сделай это сам и увидишь, действительно ли это было необходимо». При всех своих недостатках Этий во многом был прав.

– Это справедливо лишь для тех, у кого есть хоть капля совести. Я не знаю, как ты обращаешься со своими наложницами, но ты – фетийский император. Неужели ты думаешь, что у людей сохранилась бы хоть крупица уважения к тебе, если бы они узнали, что ты сделал Равенне?

– Я был вправе казнить ее за нападение.

– Нет, не был! – рявкнула Палатина. – У нас есть такая вещь, как суд, знаешь ли, свидетели, закон, судья, который не является одновременно истцом. Ты это помнишь? Или ты выродился в дикаря-хэйлеттита?

– Это был бы суд по делу о государственной измене, потому что девчонка пнула меня в живот. Тебе бы это понравилось, и твоим уцелевшим еще друзьям-республиканцам? Ты не думаешь, что мой способ был лучше?

– Какой? То, что ты… – Палатина умолкла и взглянула на меня. – Есть разница между местью и пыткой, Оросий. В Фетии нет такого наказания, как пытка. Это средство для достижения цели, к которому прибегают лишь немногие.

– Опять нравоучительная проповедь. В твоих устах Фетия кажется такой просвещенной, Палатина, но все наши законы и наше милосердие только превращают нас в посмешище. Разве Этий колебался, когда пытал пленных во время войны, добывая информацию? Разве нужды многих не перевешивают нужды нескольких?

– Я не знала, что ты в войне с Калатаром, – вставила Равенна.

В течение всего этого диалога я безмолвствовал, стиснув кулаки у боков, и старался ни на что не реагировать. Палатина знала, что Оросий сделал с Равенной, и не говорила мне. Уже одно это грозило лишить меня хрупкого самообладания, которое я изо всех сил пытался сохранить перед лицом этого гнусного негодяя.

– Мы придерживаемся диаметрально противоположных взглядов, Палатина, но именно мои действия каждый раз приносят победу. Отныне религиозные законы имеют абсолютную власть по всей Империи, поэтому обвиненным в ереси больше не удастся выкрутиться, как Мауризу. Считать, что Империя была бы лучше без благословенного Рантасом правителя, божьего помазанника – это, несомненно, ересь. Тем, кто до сих пор придерживается подобных экзотических верований, придется на горьком опыте убедиться в их ошибочности. Но и не важно – эти люди не стоят того, чтобы жить. Не пройдет и пары месяцев, как ваши верования исчезнут. И Фетия без них станет только богаче.

– Почему все, что ты делаешь, должно нести кровь и смерть? – надломленно спросила Палатина. – Ты восхищался моим отцом – разве он так поступил бы?

– Твой отец был хотя и заблуждающимся, но человеком дела – в отличие от своей дочери. Ты хоть понимаешь, как мало ты совершила в своей жизни, Палатина? Великий лидер среди мелких людишек, лидер с планами, которые удавались, пока ты сражалась в инсценированных битвах в военной академии или на отдаленном острове. Но всякий раз, пытаясь подняться выше этого уровня, ты терпела неудачу. Республиканцы уважали тебя только потому, что ты дочь Рейнхарда, Танаис учил тебя только потому, что ты – моя кузина. Что реального ты сделала, пока была в Фетии? Добилась чего-нибудь, обратила кого-нибудь в свою республиканскую веру? – Оросий покачал головой и, допив вино, поставил бокал на стоящий неподалеку широкий, низкий стол со столешницей из слоновой кости. Стол, как и вся тяжелая мебель, был привинчен к полу на случай качки. Император пододвинул ближайшее легкое кресло и уселся в него. Я этого ждал: это укрепит его чувство превосходства. – Может быть, потом ты что-нибудь совершила, за ее пределами? Нет. От казни в Лепидоре тебя спас какой-то безвестный трибун-океанин. Здесь ты тоже потерпела неудачу, и Равенну не спасла. Полный провал. Тебе следовало остаться в Океании и сражаться с туземцами – как раз твой уровень.

– Лучше быть забытой всем миром, чем остаться в памяти таким, как ты!

– Восстановителем Фетии? Действительно, мелочь. Возможно, твое имя встретится разок-другой в хрониках, где-нибудь в сноске. Катан не хочет даже этого, не правда ли? Он хочет жить и умереть в безвестности – его желание исполнится. – Оросий засмеялся, и в этом смехе не было ни капли веселья. – Ты ведь этого жаждал в последние месяцы, не правда ли, брат мой? Отделаться от того кланового имени, в котором ты никогда не признавался. Я исполню для тебя это желание – пусть только экзарх поставит свою подпись под моим указом, лишающим тебя королевского достоинства, которого ты явно не заслуживаешь. А ты, Равенна, – ты фараон, которого никогда не было. Единственный раз, когда твой народ увидит тебя, будет завтра, когда ты отречешься от престола и сдашь мне себя и свою корону. Более славный конец, чем заслуживает твоя династия: единственный выскочка с двадцатилетним царствованием, а потом девчонка, которая правит полчаса. Все вы неудачники.

– Тогда зачем ты тратишь на нас время? – спросил я. – Зачем оставил нас в живых, коль мы такие никчемные? Я думал, тебе в твоем прекрасном новом мире нужно только самое лучшее. Не проще ли нас убить и избавиться навсегда от нашей угрозы?

– Вы не сможете мне угрожать. Вы никогда не сможете даже попытаться мне угрожать, и этого достаточно. Со временем из вас могут выйти хорошие дворцовые слуги.

Его слова меня не убедили. Желание помучить нас не могло быть единственной целью Оросия. Должно быть что-то еще, чего он хочет от нас, какая-то другая причина, чтобы сохранить нам жизнь. Император достаточно умен и наверняка понимает, что смерть – это единственное средство не дать нам причинить ему неприятности. Но по какой-то причине он не хочет нашей смерти. По какой? Холодок пробежал по моей спине, когда я вспомнил «Эон». Дело в корабле? Оросий решил не упоминать его, пока не убедится, что мы сломлены? Нет, император не произвел на меня впечатления настолько терпеливого человека. Если дело в «Эоне», то Оросий очень скоро его захочет, чтобы усилить свою власть на время чисток.

– Мы входили в цену, которую ты взял со Сферы за право ее участия, – заметила Палатина. – Надеюсь, передо мной купец, не расходующий зря товар, за который заплачено?

– Вот это слова хорошего товара. Да, я купил вас, правда ведь? – Оросий весело улыбнулся.

– Я польщена, что ты счел нас достойными этого. Уверена, что инквизиция не отдала бы нас бесплатно.

– Инквизиция хотела убрать вас с дороги, – ответил император, пожимая плечами. – Или я забирал вас, или море.

Он резко встал и подошел к окнам, обойдя нас. В каюте повисла тишина.

– Мы как раз проходим вход в залив, хотя вам это никак не заметно. Теперь, когда наша связь больше не блокирована, мы найдем корабли сопровождения и отправимся в путь. Если, конечно, им не придется остановиться для ремонта, что могло бы немного задержать выполнение наших планов. – Оросий пошел обратно к двери, но остановился позади нас.

– Твой страх передо мной уже сильнее твоей привязанности к ней, не правда ли, Катан? Такой рыцарь – и не ослабил на ней веревки? Я разочарован. Или ей так больше нравится?

К счастью, от ответа нас избавило жужжание изоэкрана, установленного на стене и замаскированного под картину. Оросий подошел к нему, что-то нажал, и картина сменилась видом огромного мостика «Валдура». Прямо перед камерой стоял капитан.

– Ваше величество, мы получили сигнал бедствия от «Дикой кошки». Их снесло на запад, в море, но они говорят, что засекли местоположение «Пелея». Связи с ним нет, «Пелея» все глубже и глубже затягивает под Берег Гибели.

– Почему? – грозно спросил император. – Неужели так трудно оставаться на месте?

– Второй корабль Сферы тоже удаляется. Они думают, что их затягивает, как «Пелея».

– Идем за ними, – объявил Оросий. – Я не стану терять корабли попусту. Взять курс на;«Пелей», передать «Дикой кошке», чтобы держалась подальше от берега. Сообщите Сархаддону о наших действиях.

– Есть, ваше величество. – Экран опустел, но через минуту капитан вернулся. – Домин Сархаддон предлагает свою помощь в нахождении вашего эскорта, хотя и предупреждает, что море очень коварно.

– Поблагодари его и прими помощь. Я спускаюсь. – Император отключил связь и снова повернулся к нам. – Оставайтесь на месте. Вы свое время растратили на болтовню.

И тут же вышел без церемоний, даже не бросив прощальной колкости.

– Очевидно, его магия не так сильна, как он думает, – заметила Палатина с мрачным удовлетворением. – Берег Гибели не подчиняется его приказам.

Я посмотрел в окна и увидел манту Сферы, входящую в поле зрения примерно в сотне ярдов от конца нашего правого крылаи немного ниже нас. Рядом с «Валдуром» ее нельзя было назвать внушительной, но огневая мощь, у нее будет резко усилена магами. Правда, здесь не в кого стрелять, и на несколько тысяч миль вокруг вряд ли найдется хоть кто-нибудь, желающий атаковать имперский флагман.

– Есть смысл попытаться убить или скрутить Оросия? – прошептал я Равенне. – Нам ведь отсюда никуда не деться. Вокруг целый корабль Императорской гвардии и эта черная ворона-стюард.

– Нам предстоит пробыть на этой манте несколько недель, – ответила Равенна. – За это время всякое может случиться. Думаю, нам вполне по силам справиться с командой, но не знаю, выдержит ли корабль. К тому же мы будем не одни, или ты забыл про наших?

– Захватить имперский флагман? Ты сумасшедшая.

– Катан, я не сумасшедшая. Это Оросий сумасшедший. – Равенна закрыла глаза и сделала глубокий, содрогающийся вдох. Я внезапно заметил, как она бледна и напряжена. – Его разум болен, помешан, и мне невыносима мысль остаться в его власти даже на лишний час. Я думала, я смогу это вынести, но мне никогда в жизни не было так больно. Мы должны решать – сейчас, пока его здесь нет.

Гудение реактора, всегда присутствующее на любой манте, до сих пор было почти неслышным – скорее легкая вибрация, которую я ощущал коленями, чем звук. Но теперь оно усилилось как раз настолько, чтобы восприниматься слухом.

– Мы набираем скорость, – сказала Палатина. – Я думаю, здесь должен быть двойной реактор – иначе эта манта была бы неповоротливым китом, – поэтому она должна быть довольно быстроходной.

Биения крыла за окнами участились, и через минуту манта Сферы тоже быстрее заработала крыльями. Мы уходили все дальше под Берег Гибели, в коварные воды, которые проглатывали корабли задолго до «Откровения» и будут проглатывать, пока существует мир.

И хотя до возвращения Оросия у нас внезапно появилось время поговорить, никто из нас не мог ничего предложить. У нас будет только один шанс, и нам придется убить императора. На меньшее никто не соглашался. Возможно, с его смертью мы даже сможем отменить фетийский указ, но сначала мы должны найти способ его убить – способ, который он не сможет отразить одной только силой своей магии.

Мы знали, что планируем убийство – высший акт государственной измены, – но нам было уже все равно. Пусть Оросий был моим родным братом, но я ненавидел его теперь больше, чем Сферу. Ненавидел за то, что он сделал мне и Палатине, за то, что он сделает Фетии, и больше всего за то, что он сделал Равенне.

Но факт остается фактом: император сильнее, чем каждый из нас в отдельности; и все, что он должен сделать, чтобы обезвредить нашу магию – это физически нас разделить. И это если мы сперва не привлечем его внимания, избавляясь от браслетов, которые запирали нашу магию. Равенна не была уверена, что это получится.

Минута проходила за минутой, и мы все напряженнее ждали, когда за дверью раздадутся шаги Оросия. Но «Валдур», не сбавляя скорости, уносился все дальше и дальше от безопасного фарватера, манта Сферы держалась рядом, как котенок, следующий за своей мамашей.

Даже при огромных размерах флагмана мы начали ощущать неровности в его движении, небольшое рысканье, когда он слегка поворачивал из стороны в сторону. Второй корабль, казалось, борется, чтобы не отстать. Но он все больше и больше отставал.

– Манта Сферы вот-вот потеряет нас, – вмешалась в разговор Палатина. – Я ее едва вижу.

– Она недостаточно велика, – сказала Равенна. – И корабль сопровождения тоже, если это не линейный крейсер.

– Должно быть, Оросий думает, что «Пелей» где-то там, иначе мы не погружались бы все глубже и глубже.

Я вытянул шею, пытаясь разглядеть во мраке неясные очертания другой манты, от которой видны были только тусклые точки света из иллюминаторов. Пока я всматривался, исчезли и они, и не осталось ничего, кроме слабого красного свечения.

– Почему она красная? – заинтересовалась Палатина. – Раньше она не была красной. Сейчас она должна находиться от нас милях в трех-четырех, почему же мы ее видим?

– Не знаю.

Еще через минуту я увидел, как лицо Равенны вдруг перекосилось. Свечение по-прежнему было видно, но уже едва различимо – малиновое на черном.

– Катан, развяжи меня, быстрее!

– Зачем?

– Не спрашивай, развяжи! Пожалуйста, у нас всего несколько секунд.

Я толкнул себя назад, отчаянно тряся головой, чтобы прогнать внезапное головокружение, и завозился с ее веревками. Император не оставил Равенне никакой слабины, и она никак не могла освободиться сама, но я-то видел, что делаю. Я нашел узел и стал лихорадочно его дергать – не слишком научный подход.

– А в чем дело? – спросил я, мысленно проклиная свои пальцы за то, что онитакие неуклюжие, когда больше всего нужны.

– Магия Огня. Очень сильная – они что-то делают. Пожалуйста, скорее!

Я с силой дернул за свободный конец, как можно быстрее стащил с Равенны веревки и бережно опустил ее руки к бокам. Девушка покачнулась, но Палатина была рядом и не дала ей упасть. Равенна вскрикнула от боли, когда кровь снова хлынула в кисти рук.

– Катан, связь умов, быстрее!

Я неуклюже повернулся, схватил Равенну за руки, предоставив Палатине поддерживать ее, и освободил ум от всех мыслей. В моем уме имелась стена, поставленная браслетом, и она походила на ту, что я видел раньше в уме Палатины, когда моя кузина потеряла память.

Равенна до боли стиснула мне пальцы, и это напомнило о том, что я пытаюсь сделать. Внезапно все открылось, барьер растаял, и мы оба оказались вместе – объединенное сознание, Парящее в пустоте.

«Разбей браслеты.» Я потянулся к браслету, и на какую-то долю секунды наши умы слились. Мы как бы смотрели снаружи на самих себя, на серые очертания в полной темноте. Сначала мы сорвали мой браслет, потом ее, следя, как они падают на пол. Только потом я увидел шрамы, покрывающие все тело Равенны, черные и синевато-багровые на фоне иллюзорной серости. Боль в ее руках уже казалась незначительной.

Мой гнев отбросил нас друг от друга. Резко разрывая связь, я снова открыл глаза и выкрикнул имя императора, озираясь вокруг в тщетных поисках его. Притянув снаружи тени, я с силой метнул их в дверь каюты и увидел, как она распадается черным облаком подобно раненой рыбе, атакованной пираньями.

– Пожалуйста, не трать напрасно силу, – взмолилась Равенна, все еще стоя на коленях там, где я ее оставил. Я не помнил, как вскочил.

– Фетида, защити нас, – выдохнула Палатина, не отрывая глаз от окна.

Я обернулся и увидел огненный шар, который несся сквозь воду, направленный прямо под «Валдура». Во все стороны от шара валили пузыри. Ослепляющая боль пронзила мне голову, но я знал по прежнему опыту, что не должен ей поддаться, если мы хотим выжить.

– Прячьтесь под что-нибудь! – крикнул я. Я схватил Равенну и почти забросил ее под стол, проталкиваясь туда же вслед за ней. Палатина, сообразив, что я имею в виду, втиснулась под кресло. Я ударился рукой и ногой, но не обратил внимания ни на эту боль, ни на ту, что раскалывала мне череп. Успел еще порадоваться, что мы с Равенной достаточно худые, чтобы вдвоем уместиться под столом.

Я даже не успел помолиться, чтобы «Валдур» оказался достаточно крепок и уцелел, как корабль содрогнулся от сокрушительного удара, и нас швырнуло вверх, на нижнюю поверхность стола.

Изопровод вдоль стен взорвался, осыпая каюту искрами. Светильники погасли. Я почувствовал, что манта поднимается, и услышал истошный крик Равенны.

Глава 34

Это было в сто раз хуже, чем на «Призрачной Звезде» – этот кошмар хаоса и шума, когда «Валдура» бросило вверх. Как только оранжевые искры погасли, воцарилась полная темнота, но об этом будем беспокоиться потом. Палуба внезапно покачнулась и тошнотворно быстро накренилась вбок. Я снова упал, жестко приземлясь на ножки стола, а сверху, выбивая из меня дыхание, грохнулась Равенна, соскользнувшая вниз по палубе. Было больно даже шевелиться, и голову вновь пронзил жуткий скрежет сдавливаемого металла.

– Держитесь! – крикнула Палатина, когда слабое красное свечение заполнило каюту. Мы все еще поднимались, кренясь под сумасшедшим углом на правый борт, когда ударил второй заряд. Я слепо ухватился за Равенну, чтобы задержать ее падение, и тут еще один жуткий удар погнал корабль вниз. На этот раз я закричал, ударившись о ножку стола. Все мое тело сотряслось, раздался треск, и, на миг ослепленный ужасной болью, я подумал, что у меня сломана нога. Но это просто с треском оторвался от стены винный шкафчик.

Палуба стояла теперь почти вертикально, и шкафчик камнем полетел через каюту, бутылки вываливались из него каскадами разбитого стекла и водопадами вина. Прозвучал еще один мощный треск: деревянные обломки ударились о противоположную стену, пробили ее и с глухим грохотом покатились дальше. После этого отдельные шумы в окружающей нас какофонии стали неразличимы. Секунды тянулись вечно. Мы падали невероятно быстро, словно через воздух, а не через воду. За окнами мелькали пузыри, освещенные теперь оранжевыми отблесками пламени откуда-то из каюты.

Я жадно вдыхал воздух, молясь, чтобы стол выдержал. Теплая жидкость стекала по палубе, промачивая мне лицо и волосы. Кровь? У кого идет кровь? Я не мог поднять руку, чтобы проверить, нет ли у меня пореза на голове, но через минуту почувствовал запах алкоголя и понял, что эта «кровь» на самом деле – вино из разбитых бутылок.

Вода за окнами снова краснела, бросая зловещий отсвет на горящую каюту. «Только бы не еще одно попадание», – отчаянно взмолился я, ожидая удара, который наверняка сломает стол, и мы покатимся по палубе. Я слегка подвинул ноги, пытаясь облегчить боль. Затем я понял, что мы падаем, и потянулся к ближайшей ножке – слишком поздно. Теперь удар приняла на себя Равенна – к счастью, на плечи, не на голову. Но в этот раз я почувствовал на ее лице кровь, а не вино. Ножки стола выгнулись, но выдержали, Фетида знает как.

Однако думать было некогда. Массивный диван вырвался из своих скоб, пролетел через дальний угол, обрушивая остатки боковой стены, и с грохотом вывалился в коридор. Мы погружались теперь еще быстрее, красное свечение не исчезало, за окном видны были только пузыри. Что-то тяжелое покатилось вниз и рухнуло мне на ноги, мебель летела над нашими головами к носовой части корабля.

Палуба вздрогнула. Раздался еще один ужасный треск, пол в нескольких ярдах от нас вспучился, и что-то металлическое пробилось сквозь доски и ковер, словно их и не был. о.

Затем снаружи, прямо над нами, послышались страшные удары, и что-то огромное и темное промелькнуло за окном – хвост манты, отломившийся и падающий сам по себе. Новая волна ужаса охватила меня. Я представил, как манта опрокидывается вверх дном, мы переворачиваемся, и все упавшие предметы катятся обратно, чтобы нас раздавить.

Еще звуки, еще удары. Грохот предметов, оторвавшихся или не закрепленных, которые падали сейчас в кормовой колодец, проламывая переборку за переборкой, был оглушительным. Я слегка изменил положение и почувствовал острую боль, когда что-то вонзилось мне в бок. Я все еще цеплялся за Равенну, пытаясь заслонить ее от продолжающих метаться тяжелых предметов, и шепотом умолял стол не сломаться, кресло Палатины оставаться на месте. Пожар затухал, но я видел внизу новые языки пламени, мерцающие через разбитые вдребезги двери и стены. Едкий запах дыма огненного дерева пропитал воздух, смешиваясь с парами вина, впитывающегося в ковер у нас перед носом.

Падение манты замедлялось, я это чувствовал. Мне уже было почти все равно, что сейчас творится, одного хотелось: чтобы как-нибудь прекратилась эта пытка. Но палуба снова накренилась, швыряя нас на крышку стола, и я затаил дыхание, ожидая, что манта опрокинется, груда обломков снова изменит направление и завалит все, что еще уцелело на носу корабля.

Манта зависла в нерешительности на бесконечную долю секунды. Затем падение «Валдура» постепенно превратилось в плавный спуск, корабль выровнялся, сбавляя скорость, красное свечение за окнами полностью погасло. Как глубоко мы погрузились? Я не мог сказать, но, должно быть, уже очень глубоко.

Зазвучали зловещие стоны – содрогался и скрипел корабль. Где-то под нами что-то брякнуло, и послышалось потрескивание пламени палубой выше, но после грохота предыдущего безудержного погружения на корабле вдруг стало очень тихо. Меня уже не бросало между ножками и крышкой стола – я снова лежал на ковре. По всему телу пульсировала боль порезов и ушибов.

Но я был жив, и Равенна была жива, хотя дышала слабо и прерывисто. С трудом подняв руки, я уперся в стол. Он тотчас подался – подкосившиеся ножки сломались окончательно. Я сбросил его в сторону и он с глухим стуком упал на пол. Слишком избитый, чтобы шевелиться, я целую минуту лежал неподвижно, только отвернул голову Равенны в сторону, чтобы она больше не дышала винными парами.

– Палатина! – позвал я, и мой голос прозвучал очень тихо. Ответа не было. – Палатина, ты где?

– Здесь, – просипела она откуда-то. – Я вылезу, ты позаботься о Равенне.

Даже в отсвете пламени лицо Равенны казалось очень бледным, когда я оттаскивал ее от стола, пытаясь найти место, не усеянное кусками стекла и расколотого дерева. Такого места не было. Я как можно бережнее перевернул девушку, отодвигая с дороги все стеклянные осколки, но она все равно вскрикнула.

В нескольких футах от меня раздался лязг. Я поднял голову и увидел окровавленное лицо Палатины, появляющееся из-под одного из тяжелых кресел, оставшихся на месте; его спинку отломило, как веточку. Волосы кузины были растрепаны, на лбу темнел безобразный синяк. Она выползала очень медленно, каждое движение давалось с усилием. Я попытался встать, чтобы помочь ей, но нетвердо зашатался, и Палатина отмахнулась от меня.

– Обойдусь. Как она?

– Ничего, – очень тихо проговорила Равенна, еле двигая губами. Она зажмурилась, потом медленно открыла глаза, и в них отразились пляшущие языки пламени. – Жить буду.

– Мы все у тебя в долгу, Катан, – пропыхтела Палатина, высвобождая ногу из кучи щепок и осколков стекла. – Ай! Оно везде, а мы босиком. – Она стояла на четвереньках, переводя дух.

– Наши сапоги пошли гулять сами по себе, – слабо пошутила Равенна.

Снова послышались скрипы и тревожный треск откуда-то из корабля. Какой-то полый предмет ударился о металл, и по пустому пространству зазвенело эхо. Пожар на той стороне коридора понемногу продвигался вперед.

– У нас мало времени. – В голове стучало, как будто там бесновалось стадо диких буйволов, и при каждом движении я обнаруживал все новые ушибы. – Реакторы или заглохли, или нестабильны, поэтому мы или врежемся в берег, или взорвемся.

– Оптимист, – откликнулась Палатина. – Даже если мы сможем выбраться, маленький «скат» не справится с течениями.

– Есть еще наши на гауптвахте, – напомнил я. – Они не видели приближения атаки, и им негде было спрятаться, как нам.

– Они-то как раз могли уцелеть. – Палатина попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. – У гауптвахты приличные стены. Вероятно, наших только швыряло по помещению. Кто знает, если их надежно приковали цепями, то они могли перенести это даже лучше, чем мы. Тогда бы их совсем никуда не швыряло.

– Мы без них не уплывем, – сказала Равенна твердо. – Но нельзя, чтобы нас тут отрезало.

Языки пламени лизали деревянные переборки, вырываясь из каюты на той стороне коридора. Под ними валялось тело стюарда с неестественно вывернутой головой. Мертв, как, вероятно, и вся команда. Мы бы не выжили без защиты стола и кресла.

– Нам нужно добраться до одного из «скатов» или катера, – сказал я. Интересно, как я собираюсь встать в таком состоянии, не говоря уже о том, чтобы куда-то идти? – Желательно, катера. Как думаете, на корме есть лестница? – Я попробовал показать рукой, но разбитые пальцы левой руки почти не слушались. По ладони стекала кровь, и вся кисть болела невыносимо. Я даже не помнил, когда я ее разбил. Конечно, никто больше не мог выжить, а если еще и жив, то вряд ли способен двигаться. Оставалась только слабая надежда, что гауптвахта защитила кого-то из наших. До атаки на «Валдуре» было несколько сот человек. Включая императора…

Я посмотрел на Палатину. При мысли о смерти человека, которого я ненавидел, меня охватил странный ужас, когда я впервые понял, что это значит.

– Они предали Оросия, – прошептал я, сам себе не веря. – Сархаддон его предал.

– Если Оросий мертв, – прерывающимся голосом сказала Равенна, – то он получил по заслугам.

Я вспомнил синевато-багровые следы, которые видел по всему психообразу ее тела, отражению реальной жизни, всего за несколько секунд до атаки Сферы.

– Что он сделал?

Палатина отвернулась и попыталась снова встать – лишь бы не отвечать на мой вопрос.

– Молчание не поможет, – вздохнула Равенна. – Оросий взял кнут с изотом. Когда им стегают, кажется, что вся горишь. Я никогда в жизни такой боли не знала. Однако сейчас не время об этом говорить. Пожалуйста, помогите мне встать.

Я представил себе раздавленное тело императора, лежащее в темноте мостика, и ощутил зверский приступ ненависти. Надеюсь, он умер в таких же муках, какие с наслаждением причинял другим. Надеюсь, прежде чем умереть, он понял, что жизнь его была таким же провалом, как моя, что слава за все грандиозные проекты, начатые им, достанется его наследнику…

– Кто наследник? – вслух спросил я, потом повторил этот вопрос более настойчиво. Одурманенный винными парами, я в самом деле не знал, почему думаю об императорском троне, а не о том, чтобы выжить. Но Сфера восстала против Оросия, она хотела, чтобы император умер. Почему? Оросий был для них идеальным вариантом, он полностью их поддерживал. Где они найдут другого, так же хорошо отвечающего их планам?

– Аркадий, – ответила Палатина. – Или я.

– Ты считаешься погибшей. А зачем убивать Оросия, чтобы поставить у власти Аркадия? Аркадий умеренный.

– Понятия не имею.

– Вы поможете мне встать или нет? – вмешалась Равенна, ее голос звенел от страха. – Огонь приближается… Я не хочу снова гореть.

«Изокнут», – подумал я, осторожно подсовывая здоровую руку под ее плечи. Равенна обхватила меня за спину, цепляясь за мою тунику. Палатина наконец встала на ноги и подошла, пробираясь через рассыпанное повсюду битое стекло, чтобы подхватить Равенну с другой стороны. Как Оросий мог сделать такое? Изот сжигает все, к чему прикасается… сущая бесчеловечность использовать его на ком угодно, не говоря уже о связанной и беспомощной женщине – девчонке, как называл ее император. Слабые узы, еще соединявшие меня с моим братом, рассыпались в прах. Уж лучше пусть сам Лечеззар сидит на том троне, чем Оросий. Даже если отсюда не выберемся, из бездны Берега Гибели, Сархаддон оказал нам услугу.

Но мы здесь не погибнем. Когда мы подняли Равенну на ноги, не обращая внимания на ее стоны и крики, потому что должны были поднять, я знал, что она не умрет. Мы выживем. Мы выживем, потому что император хотел сделать нас своими рабами, а я хотел доказать, как он неправ. Потому что мир заслуживает того, чтобы от смерти Оросия выиграть больше. И потому что я найду «Эон», и Сархаддон тоже окажется неправ, и я буду смотреть на закат из Санкции вместе с Равенной… Много еще впереди, жизнь продолжается. Какой смысл быть живым, если нечего ждать?

– Палатина, у тебя нет никакой идеи, где может быть гауптвахта? – спросил я, задыхаясь от мучительной боли в избитых о стол ногах.

– Обычно она на грузовой палубе, но добраться до нее можно только с палубы мостика. Помнишь «Призрачную Звезду»?

– Я не искал гауптвахту на «Призрачной Звезде».

– Ее использовали для склада. Мне несколько раз пришлось туда ходить за припасами, пока ты брал уроки судовождения.

– Если ты знаешь, где она, тогда действуй. Мы пойдем прямо к «скатам» и попытаемся найти хоть один работающий. Времени у нас немного. – Я знал, что это было слишком мягко сказано, но не стоило наводить панику.

– Я пойду. Но людей мне не вытащить – ты мне понадобишься, чтобы выломать дверь.

– Ты можешь двигаться быстрее нас, – заметила Равенна. – Весь корабль разбит вдребезги, и на гауптвахте дверь должна быть по крайней мере вдавлена.

– Я пойду. Одолжу меч у кого-нибудь, кому он больше не нужен. Но вы же…

– Мы выберемся, – твердо перебил я. – Иди!

Палатина ушла, хрустя стеклом под ногами. На сухих участках пола остались кровавые следы.

Тяжело опираясь друг на друга, мы с Равенной медленно выбрались в коридор. Было невозможно избежать стекла, и с каждым шагом оно все сильнее кололо ноги. К счастью, в основном это было бутылочное стекло, которое обычно не дает тонких осколков, но попадались и мелкие злые занозы, которые впивались в кожу.

Мы кое-как перебрались через бывшую дверь, но дальше идти не смогли. Пришлось сесть и вытащить из подошв как можно больше этих заноз. Их было трудно разглядеть в колеблющемся свете пламени, и одна или две еще оставались в коже, когда Равенна призвала закончить с этим, и мы, хромая, потащились дальше.

Палуба все еще слегка кренилась. Манта медленно опускалась, вероятно, увлекаемая вниз течениями, как было с «Откровением». «Откровение», подумал я. Направленное вниз течение. Откуда на той глубине взялось поперечное течение? «Откровение» находилось в нескольких милях от края шельфа, так почему его затянуло поперечным течением?

Мы достигли носового колодца. По взаимному согласию мы решили спускаться здесь, если получится, потому что трапы на корме наверняка будут крутыми или очень узкими, а никто из нас не хотел рисковать, если есть возможность спуститься по главной лестнице:

– По крайней мере что-то сохранилось, – заметила Равенна. – Передняя переборка выдержала.

Однако на лестнице скопилось больше дюжины крупных обломков, в том числе остатки винного шкафчика и кресел. Двустворчатая дверь, разумеется, исчезла, под одной из створок виднелось переломанное тело гвардейца. Если инквизиция хотела убить императора, то почему таким способом? Зачем убивать и всю его свиту?

Я выдохнул с облегчением, увидев, что левая лестница еще сравнительно цела, хотя балюстрады нет, и огромный кусок выломан из нее где-то посередине. В осветительном люке отражались языки пламени от двух или трех костерков, разбросанных по дну колодца, где громоздились искалеченные тела вперемешку с обломками. Меня затошнило.

– Они хотели убить не только его, – сказала Равенна, сжимая мое плечо как в тисках, когда мы начали осторожно спускаться по лестнице, шаг за шагом превозмогая боль. Глубоко внизу раздавалось громыхание, и откуда-то шел высокий вой, сильно действующий на нервы. – Они хотели убить тебя и Палатину. Меня тоже, я полагаю. Вот почему они с такой готовностью отдали нас Оросию, вот почему Сархаддон так странно выразился насчет слухов о твоей смерти. Нас всех уничтожили одним махом, и в нашей смерти повинно море.

– Но зачем убивать императора?

– Я не знаю. Твой Аркадий не казался сторонником очень крайних взглядов, ты правильно сказал, так почему они хотят поставить его у власти, когда у них был такой идеальный император?

В голосе Равенны прорвалось рыдание, и она вдруг прильнула ко мне с плачем, пряча голову на моем плече. А ведь эта девушка никогда не позволяла себе показывать слабость, особенно в моем присутствии. Она много часов терпела те рубцы и веревки… что сделал с ней Оросий?

Через минуту Равенна всхлипнула последний раз и взглянула на меня блестящими от слез глазами.

– Я этого не могу, не могу… Катан, что я говорю?

Она мотнула головой, вытерла глаза, и мы пошли дальше, прижимаясь к стене, чтобы обойти зияющую дыру. Здесь были еще тела, слишком много тел, чтобы их не видеть. Эта сцена – этот ужас – врезалась в мою память и никогда не изгладится из нее, пока я живу. Хуже всего было то, что эти люди не были изувечены или даже окровавлены, просто скручены и разбиты.

Мы как можно быстрее пробрались мимо них – до нашей цели оставалось еще четыре палубы. Следующая площадка находилась на уровне мостика, и здесь картина гибели оказалась страшнее всего. Мы обошли пламя, не в силах его потушить. Искривленный металл висел со всех сторон, и здесь мертвые были искалечены – лица ошпарены или расплавлены из-за взорвавшихся изопроводов.

Когда мы спустились на нижнюю ступеньку, Равенна показала на тело, лежащее на площадке. Ее палец дрожал. Сначала я не мог понять почему. Но потом разглядел черную форму без знаков различия, длинные волосы, фигуру. Я оцепенело уставился на труп. Потом мы, спотыкаясь, подошли к нему и вместе встали рядом на колени. Глаза Телесты невидяще смотрели в осветительный люк, струйка крови сбегала по виску.

– Ничего она на этом не выиграла, – печально молвил я. – Их обоих следует винить за это, императора и Сархаддона. Телеста этого не заслужила.

– «Не все знамения добрые, Мауриз. Пока трудно сказать, чем это все обернется», – процитировала Равенна. – Вот что Телеста сказала в Рал Тамаре, когда мы ее встретили. Я с ней не согласилась, но ты прав.

Я неуклюже протянул руку и закрыл глаза Телесты, затем уголком глаза увидел движение. Какой-то гвардеец слабо шевелился, его рука была вывихнута. Я устремился к нему. Это был первый человек, которого мы увидели живым.

– Imperatore mei, – проговорил он с кашлем, едва не перешедшим в спазм. Что-то ударило солдата в грудь, вогнало доспехи прямо в тело. Равенна слегка покачала головой, беспомощность и досада были написаны на ее лице. Казалось, она опять вот-вот заплачет.

– Те по adiuvi. – Гвардеец смотрел на меня, но похоже, не видел отчетливо. – Quite?

Пока я медлил с ответом, он прерывисто вздохнул, его взгляд стекленел.

– Requiescete en Rantaso, – тихо сказал я, надеясь, что гвардеец успел услышать. Равенна вместо меня закрыла его глаза. А я уставился на солдата, чувствуя, что мои собственные глаза наполняются слезами. До этого не должно было дойти. Умирающий принял меня за моего брата на корабле мёртвых, корабле, направляющемся к забвению из-за вероломства Сферы. «Пелей», корабль сопровождения, вероятно, тоже исчезнет, и «Дикая кошка» тоже. Все ради какой-то извращенной цели Сархаддона. Сколько еще погибнут из-за них двоих?

– Imperatore, – повторила Равенна, глядя в пламя, которое медленно ползло вперед, сдерживаемое водой из охладителя, пропитавшей все вокруг. – Он сожалел, что не сумел помочь тебе.

Я едва расслышал ее слова втреске пламени и еще одном продолжительном реве с кормы. В коридоре, ведущем к машинному отделению, пламя полыхало сильнее, но спереди донесся слабый стон: кто-то плакал не от боли, а от отчаяния.

– На мостике есть кто-то живой, – сказал я.

– Я ничего не слышу.

– Я слышу, почти.

– Император был там. Что, если он все еще…

Оросий был жив. Вот почему я слышал этот стон: потому что это плакал мой брат. Но как? Как уцелел он там, где погибло столько других? Оросий этого не заслужил. Я закончу работу, начатую Сархаддоном.

Я подергал Равенну за рукав, указывая поврежденной рукой вперед, и через минуту она сдалась. Мы вместе заковыляли по проходу, перешагивая через тела, и, пройдя мини-колодец, ступили в пещерную темноту мостика. Единственная изолампа, шипящая, но почему-то целая, бросала на все жуткий белый свет; в остальном все освещение исходило от призрачных бликов пламени с кормы, отраженных в окнах.

Полчаса назад это был великолепный корабль, шедевр кораблестроения, и по сравнению с этим мостиком любой другой, что я видел, показался бы тесной каморкой. Теперь он был непоправимо разрушен: потолок местами обвалился, все консоли мертвые, повсюду искореженный металл, обломки дерева.

Большая часть команды лежала под окнами или по углам, оказавшись в ловушке на своих постах. Воздух был неприятно теплым, я впервые это заметил. Снаружи он был таким же, но на мостике смешивался с паром и казался липким и гнетущим.

Равенна издала то ли шипение, то ли рычание, когда мы увидели Оросия, погребенного под обломками капитанского кресла. Кровь испачкала белую тунику, хотя я не мог сказать, его это кровь или нет.

Лицо императора искажала гримаса отчаяния и горя, его стенания перемежались рыданиями и пронзительными криками, звучавшими как вой потерянной души. Это странно напоминало брошенный сумасшедший дом, где остался только один обитатель.

– Он умирает? – свирепо спросила Равенна.

– Скоро умрет. – Я указал на мигающий красный огонек сбоку от окна, каким-то чудом переживший разгром. Он означал перегрузку реактора, хотя вокруг него не было кольца, которое указывало бы на близкое расплавление.

– Тогда зачем мы теряем время?

– Не знаю. – По правде говоря, мне было трудно поверить, что эта раздавленная фигура, нечеловечески воющая – император, наш пленитель, мучитель Равенны. Однако это был он. Не узнать это лицо я не мог.

При звуке наших голосов Оросий попытался отпрянуть. Он уставился прямо на нас безумными, расширенными глазами. Глазами, которые были серыми, а не бирюзовыми, я мог различить это даже в темноте.

– Нет! – крикнул император. – Нет! Пожалуйста! Не приближайтесь ко мне! Я нечист!

– Ты хуже, чем нечист, тварь, – процедила Равенна, когда мы встали над ним. Ее кулаки были сжаты, и я на миг подумал, что она набросится на Оросия, такого жалкого и беззащитного. – Ты – мерзость.

– Я знаю, – сказал он голосом скорее испуганного ребенка, чем взрослого мужчины. – Рантас, нет! Вы! – Император попытался отползти, мучительно закашлялся и обессиленно обмяк. – Нет!

Его крик превратился в вой, и я отвернулся, чтобы не видеть искаженного лица.

– Ну и каково тебе? – мрачно спросила Равенна. – Ты думал, я причинила тебе боль, но эта боль должна быть в десять, в сто раз хуже. Во всяком случае, хуже того, что ты чувствовал раньше.

– Значит, это был не сон… Я надеялся… Что это? – Он заворочался, руки и ноги слабо задергались. Потом выставил руку перед лицом, словно защищаясь от нас. – Мама, где ты? Мама, иди сюда!

– Совершенно спятил, – изрекла Равенна с отвращением, смешанным с чем-то еще. Возможно, с удовлетворением, а может, нет. – Теперь он безумец, а не просто выродок.

– Где ты? Почему темно? Я боюсь темноты… но они приходят и запирают меня в темноте, они говорят, что свет – это плохо. Это не плохо, мама, пожалуйста, приди и открой ставни! – продолжал бессвязно бредить император.

– Мама? – повторила Равенна. – Мама?

– Оросий прогнал ее, – тихо объяснил я. – После своей болезни, лет семь или восемь назад.

Мой отец сказал, что болезнь изменила его. Случившись так скоро после смерти Рейнхарда Кантени, она стала концом «Ренессанса Кантени», который казался близким в последние несколько лет царствования Персея. Это в то время перенесся Оросий в своих предсмертных галлюцинациях?

– Убей меня, – сказал император, резко возвращаясь в ясное сознание и переставая дергаться. Он устремил пристальный взгляд на Равенну. – Пожалуйста, убей. Ты имеешь на это право после того, что я сделал… Ты кричала, кричала, а я тебя пытал. Еще, и еще, и еще и… и еще. Подвесил тебя за ноги… нет, то была не ты, кто-то другой, рыжие волосы. О Рантас, что я сделал? Как я мог?

Я встал на колени рядом с Оросием, схватил руку, которой он закрывал голову, и сосредоточился, посылая по ней свое сознание. Я закрыл глаза. Мостик исчез, и я парил в темноте своего ума, глядя на тело императора, лежащее на полу. Одна нога «раздавлена, кости раздроблены от бедра до стопы, имеется внутреннее кровотечение, темная шишка на голове, а также множество других ссадин, порезов и ожогов на руке от плеча до локтя.

И как в случае с Палатиной, на всем этом лежал чуждый покров магии – поколения ее концентрировались в каждой клетке тела Оросия. Но эта магия была подобна отсвету заката, будто была тенью чего-то большего, что ныне исчезло и уже не вернется.

Я опустился слоем ниже, в область разума, следя, чтобы ни к чему не прикасаться. Ярость, горечь ударили в меня, как волны, но была там и огромная печаль, в уме хаотичном, извращенном, обезображенном шрамами.

И еще там имелась стена, точно как у Палатины, проходящая в том же самом месте, только старше, сильнее. Сейчас она была разбита, остались только развалины, и ум Оросия захлестывал водоворот эмоций. Я ощутил ужасное чувство вины и одним движением вырвался на свободу, выдергивая у него свою руку.

– Ты как? – с беспокойством спросила Равенна. Она встала на колени рядом со мной и, держа мою голову, всмотрелась в мое лицо как целитель, ищущий симптомы. Потом потянулась к руке императора, чтобы взять ее, как я брал. Оросий отдернул ее, но Равенна схватила его за рукав и подтянула его руку назад. Ткань императорской туники треснула.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем девушка разорвала связь, позволяя Оросию отодвинуться.

– Это ум сумасшедшего, Катан, – сказала Равенна, ее взгляд снова стал затравленным. – Никто ничего не сможет сделать.

– Он потерял свою магию?

– Да. Вот почему его глаза изменились, стали такими, какими были изначально. Оросий умрет бессильным, как все люди, которым он причинил боль за многие годы. Это ужасно. Я еще легко отделалась: те вещи, что он делал сам, и те, что позволял делать другим… если бы этого не произошло…

Равенна закрыла глаза и схватилась за мою руку, чтобы удержать равновесие. Я молчал, удивляясь про себя, как мне удается сохранять даже подобие спокойствия? Но я не мог чувствовать ярости, глядя на этого человека, который меньше часа назад был императором Фетии, а теперь лежал и бредил, медленно умирая на мостике погибшего корабля.

– Пожалуйста, не уходите, сначала убейте меня! – взмолился Оросий. – Я уверен, ты можешь оказать мне эту услугу, брат, даже если она не хочет.

Я немо покачал головой, сам не понимая своего отказа..

– Но почему? Почему после всего, что я вам сделал, ни один из вас не может меня убить? Катан, я не заслуживаю жизни, я чудовище, ты сам это сказал. Мама это сказала, все это говорят. Все знают, что я сделал.

– Жизнь – большее проклятие, чем смерть, говорят те, кто не знает, как жить.

– Катан, нет! – настойчиво сказала Равенна. – Вспомни, кто ты и кто он.

Я сказал себе эту фразу несколько месяцев назад, когда смотрел в лицо своей собственной смерти в Лепидоре. Но я не умру сегодня ночью, и император тоже. Я по-прежнему ненавидел Оросия за то, что он сделал Равенне, но в моем уме стоял образ тринадцатилетнего мальчишки, лежащего в затемненной комнате, трясущегося от лихорадки и зовущего свою мать. Я болел, ужасно болел, когда мне было тринадцать. И Оросий болел, но если мои приемные родители всегда находились рядом, его настоящих не было. Персей умер, а его мать не подпускали к нему… не подпускали жрецы. Я вижу обрывки его воспоминаний, понял я. Мы близнецы, и у нас было много общего.

Казалось глупым пытаться спасти того, кто был моим врагом. Поступок, который не даст мне покоя, потому что, если Оросий поправится, он может приняться за старое, и получится, что я упустил шанс, которому так радовался всего несколько минут назад, шанс избавить мир от него.

Но иначе победит Сархаддон. Оросий служил его цели, но его предали даже те, кто разделял его ужасную мечту. Сфера хотела, чтобы Оросий умер. Они хотели нового императора. Я никогда не буду ничьим спасителем, а в Оросий Фетия некогда видела новую надежду, и он еще может стать тем, кто ей нужен.

– Оросий мой брат, – сказал я. – И враг Сферы, потому что Сархаддон пошел против него.

– И наш враг тоже! – Равенна дернула шнуровку, наполовину развязала тунику и театральным жестом сорвала одежду с плеч, забыв о присутствии императора. – Ты видишь эти следы, даже при таком освещении? – Страшные полосы, которые я видел отраженными в сфере ума, багровые и кровоточащие, с сожженной вокруг них кожей или покрытые коркой засохшей крови, испещряли ее руки и плечи, верхнюю часть грудей и даже горло под воротником туники. – Вот что он сделал – и ты хочешь его пощадить?

О Стихии, какую же боль должна была испытывать Равенна все те часы, пока Оросий торжествовал над нами! Как я могу спасать человека, который сотворил такое? Раны покрывали все тело девушки, и я даже не знал, заживут ли они, не оставляя шрамов. Наверняка нет, если мы не доставим Равенну к целителю – а я понятия не имел, где искать его там, на суше. Не в городе – там будут сакри, – а деревенской знахарки вряд ли будет достаточно.

– Она права, Катан, – прошептал император. – Я это сделал. Она молила о пощаде, но я не слушал ее мольбы. Теперь ты видишь, почему нужно избавить мир от меня? Я сделал это стольким людям за последние несколько лет, я мучил их, превращал их в шелуху… в Ходячие трупы, не оставляя в них никакой души, никакой жизни. Все я, все я…

Император снова зарыдал, перемежая плач с воем. Равенна натянула тунику на плечи и торопливо завязала шнурки.

– В первый раз в его жалкой жизни я с ним согласна. Пусть Оросий умрет здесь, вместе с кораблем и всеми этими людьми, которых он сам обрек на смерть.

В том, что касалось императора, Равенна полностью теряла рассудок. Я знал, какой она может быть целеустремленной, и не винил ее за упорство. Но если я сейчас уйду и оставлю Оросия ждать конца «Валдура», мысль об этом будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я могу пожалеть, что взял его с собой, но я знал, что буду больше сожалеть, оставив его здесь.

– Равенна, Оросий хочет умереть. Ты хочешь причинить ему боль. Ну так сделай это, сохрани ему жизнь со знанием о том, что он натворил. Его магия исчезла, и его корона исчезла. Мы все считаемся мертвыми, и завтра на троне будет другой император, кто бы он ни был.

– Тогда почему не ты?

– Потому что я не император! – закричал я, и Равенна вздрогнула. – Я не император и не буду им, никогда! Та корона принадлежит другому. Ты хочешь, чтобы я совершил то, что совершил Валдур, забрал корону у брата, которого я убил? Я иерарх. Я родился иерархом, и если я должен иметь какой-то титул, то только этот. Лучше не иметь никакого. Пусть Оросий искупит свои ошибки. Накажи его, если хочешь, Равенна, но ради Фетиды, подумай! Он отомстил тебе несоразмерно. И ты сделаешь то же самое, если мы его бросим.

– Почему ты хочешь его спасти? – Теперь девушка тоже кричала. – Почему? Когда ты думал, что Оросий мертв, ты радовался так же, как и мы.

– Ты тоже потеряла брата! – ответил я, и Равенна села на пятки, словно я ее ударил. – Это они бессмысленно отнимают жизни, не мы!

– Мой брат был невинным семилетним ребенком. А этот… гад повинен в страшных делах. Подумай о всех людях, которых он уничтожил, о всех жизнях, которые он погубил.

– Подумай о ребенке, который играл с Палатиной в императорском дворце, пока старый император был еще жив. Мой отец его любил, и моя мать его любила, а меня они никогда не знали. Мой отец даже не подозревал, что я существую. Для него Оросий был единственным сыном. Мой брат сошел с ума, но должен быть способ его исцелить. Я тоже был болен, Равенна, когда он болел. Граф Кортьерес гюслал моему отцу… Элнибалу… самых лучших целителей на всех континентах из своего госпиталя, чтобы меня спасти. Они преуспели там, где императорские целители потерпели неудачу. Шанс судьбы, вот и все. Ты не понимаешь? Если бы жрецы не забрали власть в свои руки, когда Оросий болел, он бы никогда не стал таким. Мауриз был неправ в Рал Тамаре: Оросий намного ближе мне, чем ты думаешь.

– Нельзя оправдывать его злодеяния болезнью. С тех пор у него были все возможности измениться, но он когда-нибудь воспользовался ими?

– А сейчас у него есть эта возможность?

– Я не знаю, Катан! Почему Оросий должен выжить, когда на всем этом корабле никто больше не выжил? Тот, кто станет императором, уничтожит Фетию, используя ЕГО указ, указ, который Оросий отдал Сфере. Цена, которую она заплатила, – это мы. Нас продали, как рабов. И мы бы стали рабами в конце концов.

– Этого я и хотел! – воскликнул император, когда по мостику прокатилось эхо оглушительных тресков откуда-то с кормы, и мне почудился голос, выкрикивающий мое имя. – Видеть всех вас рабами – моего родного брата, кузину, которая когда-то была моим другом, девчонку, которую я истязал часами, потому что она не хотела сдаться в плен. Могу я после этого назвать себя человеческим существом? И это далеко не все, и далеко не самое плохое.

– Он будет жить, – настаивал я, отчаянно, пытаясь убедить Равенну. – Вспомни, что сказала Палатина. Если мы бросим здесь Оросия, мы будем не лучше его! Кто мы такие, чтобы играть роль судей, когда мы еще и обвинители?

– Кто мы такие, чтобы отказывать ему в желании умереть? – парировала Равенна; Струйки текли по ее лицу, поверх старых следов от слез. – Оросий сам себя судил.

– Значит, он разумен и стоит спасения. После всей роскоши и комфорта, к которым он привык, он станет нищим изгнанником в компании оборванных беглецов. Пожалуйста, Равенна! Помоги мне! Я люблю тебя, но я не могу его оставить!

Я не мог самостоятельно поднять Оросия, я даже встать самостоятельно не мог. Я ждал в тревоге, зная, что на моем лице написаны те же чувства, что перед этим звучали в моем голосе. Равенна заколебалась, неуверенно переводя взгляд с меня на императора. Тем временем новые стоны сотрясли корабль, и вокруг красного огонька зажглось красное кольцо, как красный предупреждающий глаз в темноте. До гибели «Валдура» оставались считанные минуты.

– Ну смотри, тебе же будет хуже, – уступила Равенна. Но в этот момент император закашлялся, словно давясь воздухом. Его лицо исказилось от боли, изо рта хлынула кровь. Девушка снова схватила его руку и подержала с минуту. – Он умирает. Пожалуйста, оставь его – мы не сможем его исцелить, а сами погибнем.

Равенна была права. Нам пришлось бы тащить Оросия до самого низа, и кто знает, выжил бы он или нет. Неизвестно даже, сможем ли мы его нести. Но мы должны попытаться.

– Кто мог бы его спасти? – спросил я девушку, когда безумная идея пришла мне в голову. – Предложи кого угодно, где угодно, кто мог бы это сделать. Тогда вся ответственность ляжет на них.

– Твой госпиталь, – в замешательстве начала перечислять Равенна. – Мой народ, народ вашей матери. Но все они слишком далеко!

– Как ты создаешь портал? – спросил я Оросия. Потом закричал: – Скажи мне!

– Нет! Я не заслуживаю жизни. У них есть другие пациенты, более достойные.

– А твоя мать? Скажи мне про портал, и ты снова ее увидишь!

– Она отвергнет меня так же, как я прогнал ее, прогнал… Мама знает, какой я теперь.

– Если она отвергнет, это конец, – заметил я. – Скажи, иначе мы сами попытаемся тебя спасти, что будет гораздо хуже.

– Я причинил людям столько боли, – задыхаясь, проговорил император, его лицо покрылось капельками пота. Он умирал, теперь я знал это наверняка, он все это время умирал. Если мы попытаемся его тащить, Оросий умрет прямо сейчас, но, возможно, искусство других, силы тех, кому не все равно, изменят ситуацию. – Будет… только справедливо… пострадать самому.

– Твоя судьба сейчас в наших руках! Ты больше не властен над своей жизнью, и однажды ты ответишь перед теми, кто имеет право судить. Если наказание – это то, чего ты действительно жаждешь, судьи дадут его тебе. Но не сейчас.

Долгую минуту Оросий вглядывался в меня, своего брата, своего пленника, своего врага. Я смотр. ел на него сверху и видел кровь, сочащуюся из-под кучи обломков, мысленно отмечая, как он побледнел. Его рука слабо потянулась к груди, и я увидел очертания медальона под его туникой.

– Сними его с меня… – приказал император. – Быстро.

Это ответ на мое требование? Я не знал, но сделал, как просил Оросий, и вытащил подвеску в виде серебряного дельфина, инкрустированного одним потускневшим голубым сапфиром. Я вложил медальон ему в руку. Пальцы брата сжались вокруг него, и сапфир слегка замерцал, когда Оросий неуклюже положил его себе на грудь.

– Катан, вся моя жизнь была неудачей, пародией, – прошептал император, сражаясь за каждый вздох. – Теперь слишком поздно, инквизиция меня убила… Палатина еще жива?

Равенна кивнула вместо меня.

– Тогда она моя наследница. Пожалуйста, заставьте ее понять, что она должна принять этот титул, потому что она будет лучше… кого бы там ни было… кого Сфера попытается посадить на трон после меня. Теперь Палатина будет императрицей, а ты будешь ее иерархом. Прогоните Сферу из Фетии, из Архипелага, с моим благословением. Сделайте Фетию снова великой, как я мог бы сделать, но не сделал. Пусть… хоть один из нас чего-то стоит, станет тем, кем не стал я. – Оросий перевел тускнеющий взгляд на Равенну. Он не мог повернуть голову, и я понял, что наши усилия спасти его пришли слишком поздно, что они были тщетны. – Равенна, ты фараон Калатара и все твои потомки будут фараонами, пока продолжается ваша династия, вторая по значению после императора.

– Пожалуйста, исправь как можно больше того, что я сделал, спаси, кого сможешь, из моих жертв… – Еще один, более сильный приступ кашля заставил Оросия замолчать, его пальцы поползли к моей руке. Я подал ему свою руку и позволил слабо сжать мои пальцы. – Скажи нашей матери, что я раскаиваюсь, так раскаиваюсь, и что я люблю ее… что я понял свою вину еще до того, как стало слишком поздно. Темно, Катан. Прощай.

Оросий издал последний содрогающийся вздох и замер. Медальон на его груди внезапно засветился, болезненно ярко, затем снова поблек. Но теперь у сапфира появился блеск, которого, раньше не было.

Я не шевелился, не сводя глаз с тела. Все слова, что я мог бы сказать, комом застряли в горле. На мгновение я увидел то, что могло бы быть, мальчика, игравшего в дворцовом саду в Селерианском Эластре столько лет назад, во время, полное надежд. До того, как его разум был отравлен болезнью и жрецами. И все же… своим предательством они почти дали Оросию второй шанс, шанс снова жить и исправить содеянное зло.

Я протянул руку и закрыл серые глаза.

– Requiena el'la расе ii Thete atqui di immortae, nate'ine mare aeternale'elibri orbe, – прошептал я фетийское благословение для мертвых. Хотя я не помнил, чтобы его учил. Покойся в мире с Фетидой и бессмертными богами, плыви через океан, навечно свободный от этого мира. – Я сделаю, как ты просил. Аквасильва сама отомстит за твою смерть. – У инквизиции нет защиты против того, что способны сделать шторма в наших руках. Теперь сама планета восстанет против них, чтобы уничтожить, чтобы рассеять, чтобы вышвырнуть их за край света.

Потом я забыл все – неминуемое разрушение «Валдура», Палатину, остальных, – когда не выдержал и заплакал над телом Оросия. Слезы застлали глаза, и мир сжался до расплывчатого пятна. Я не видел, как Равенна осторожно подняла медальон и опустила его в карман моей туники. Я едва почувствовал, как девушка притянула меня к себе, чтобы я выплакался на ее плече. Я даже не увидел ту единственную слезинку, которую она в конце концов пролила над императором.

Я едва знал его. Мой брат умер.

Глава 35

Слишком скоро Равенна начала слегка трясти меня и настойчиво звать по имени. Ее пальцы нежно коснулись моих глаз.

– Катан, времени мало. Мы должны идти.

Я вытер слезы тыльной стороной здоровой руки, уставился на нее затуманенным взором и моргнул.

– Конечно, – согласился я. Разум снова заявил о себе, как только с кормы донесся оглушительный скрежет. – Ты права.

Мы встали, но пока мы пробирались вокруг тела императора, мой взгляд так и не отрывался от него. Пожар разгорался, пламя продвигалось скачками. Сколько времени мы потеряли? Мы должны были искать катер, а не пытаться спасти умирающего.

Уходя с мостика, я не мог не задержаться и не оглянуться. Слабое свечение окружало тело императора, становясь ярче на моих глазах, пока на него не стало больно смотреть. Я знал, это случается после смерти с теми, кто был отчасти элементалью, и мы молча смотрели, как что-то подобное слабому туману поднялось от трупа и, просочившись сквозь окна, исчезло, оставляя свечение угасать. В момент наивысшей яркости я заметил краем глаза тело Мауриза, но медлить было уже нельзя.

– Он ушел в море, – сказала Равенна – прощание и сообщение, что все кончено. Я больше не оглядывался, когда мы, прихрамывая, побежали по короткому коридору в колодец. Стена ревущего пламени продвигалась по коридору правого борта, а огонь в самом колодце постепенно поглощал левую лестницу, единственную ведущую вниз, которая еще была цела.

Мы толкнули друг друга на ступеньки, перешагивая тела и обломки мебели, чувствуя жар пламени, дышащий нам в лицо. Перила были в огне, местами уже падали, и тлеющий тут и там ковер занимался по краям.

– Магия, – молвил я, останавливаясь, чтобы использовать магию воды и потушить огонь.

– Некогда, – отрезала Равенна. – Проход еще есть, и после того, что мы вынесли, не страшно, если нас немного опалит.

Поддерживая друг друга под руку, мы начали спускаться по лестнице. Ковер жег босые ноги. Лижущие его костерки обжигали кожу лодыжек. И перешагивая через пролом на месте бывшей ступеньки, я как можно выше подтянул штаны, в ужасе перед случайной искрой, которая может попасть на одежду.

Но она каким-то чудом не попала, и мы благополучно добрались до круглого зала.

– Палатина! – закричал я, спрашивая себя, на этой ли палубе находится гауптвахта, но ответа не было. К счастью, лестница на нижнюю палубу все еще была свободна, но на уровне третьей-четвертой ступеньки стояла вода. Ледяная вода, если она поступает снаружи. Течи размером с булавочное отверстие хватило бы, чтобы затопить этот корабль при таком давлении и на такой глубине. Ни одна лампа внизу не горела.

Ответа все не было, и меня кольнуло беспокойство. Что, если Палатина попала в ловушку, отрезанная пламенем на корме, или не смогла проникнуть на гауптвахту? Слишком многое могло с ней случиться, пока мы теряли время, и это я отправил Палатину одну просто потому, что она была в лучшей форме, чем мы с Равенной, не пострадавшая от изота или магии Оросия.

– Нам придется идти дальше. – Я показал вниз, в темноту. – Если вода слишком поднимется, мы не сможем забраться в «скат».

Если какой-нибудь из «скатов» пережил швыряние по отсеку.

– Теневое зрение, – посоветовала Равенна. – И сначала проверим катер, он больше.

Я согласно кивнул, и мы стали спускаться. Я потрогал ногой воду и тут же отдернул ее, как будто кто-то воткнул в меня тысячу ледяных иголок.

– Я могу несколько облегчить нашу участь, – сказал я, радуясь, что моя магия наконец-то будет полезной. – Нам нужно намокнуть.

– Что?

Набрав в грудь воздуха, я схватил девушку за руку и шагнул вниз, в тот же самый миг пожалев об этом.

– Не самый лучший способ, – возразила Равенна, колеблясь, прежде чем сделать второй шаг. Потом толкнула меня в спину, и в следующее мгновение меня поглотила ледяная вода. Боль от холода была почти такой же сильной, как от магии императора. Раздался плеск: Равенна плюхнулась рядом со мной и сразу поднялась, дрожащая и промокшая с головы до пят. – Ннн-ну?

– Давай под воду, – выдавил я, клацая зубами.

Нырнув – после первоначального шока это было приятнее, чем находиться снаружи, на воздухе, – я опустошил свой ум, очищая его от всего постороннего, как меня учили. Затем всосал воду, чтобы создать вокруг наших тел оболочки, похожие на жидкие доспехи, и как мог закрепил их. В данный момент оболочка казалась ледяной, но тепло наших тел согреет воду, и этот щит будет действовать как фетийский гидрокостюм.

Равенна нетерпеливо жестикулировала, и я настойчиво указал вниз и в конец коридора. Некоторое время нам придется плыть под водой, иначе щит не будет работать. И мы очень долго не сможем дышать воздухом, потому что вода покрывала не только наши тела, но и лица.

Казалось, мы целую вечность продвигались по коридору через темную воду, руководствуясь теневым зрением, и пытались сообразить, где находимся, ориентируясь только по нижним краям дверей. Мы вышли прямо к пересечению коридоров, и я увидел, что дверь в самом конце открыта, и за ней темнеет громадный ангар с катером. Под водой теневое зрение действовало не далеко и не очень хорошо, поэтому я не мог разглядеть, что было внутри, как, впрочем, и то, что над поверхностью.

Дожидаясь Равенну, я шел медленнее, чем шел бы один. Постепенно мы снова согревались, вода вокруг нас удерживала тепло как вторая кожа. Должен существовать водный вариант теневого зрения, понял я, хотя я не умею им пользоваться. Возможно, если удастся отыскать мага воды, он расскажет мне. А может быть, я сам как-нибудь разгадаю этот секрет.

Наконец мы добрались до ангара, и – о, чудо! – совсем близко от нас я увидел призрачный корпус катера, все еще удерживаемого захватами, хотя остальное помещение было разрушено… и свет падал из открытого люка катера и его передних окон.

– Палатина! – снова крикнул я, выныривая из воды. – Палатина, это ты? – Желтые огни горели в темноте, как огни гостеприимного дома, видимые сквозь дождь. Я никогда еще так сильно не хотел добраться до света. Рядом со мной раздался плеск. Равенна выплыла на поверхность и дико огляделась, задыхаясь. – Ты можешь дышать только водой. Веди себя так, как будто все еще плывешь. – С ореолом воды вокруг головы Равенна выглядела странно, словно застряла в стеклянном шаре, но не более странно, чем я.

Последовала минутная пауза, затем кто-то, закутанный в толстый плащ, высунулся из люка и поднял изофакел.

– Катан, слава Фетиде! Ты где?

– Мы здесь! – Я замахал рукой. – У двери. Нам придется плыть – ты можешь спустить сходни?

– Да.

Мы больше не ждали, но снова нырнули под воду и сильнее заработали ногами, больше всего на свете желая добраться до света и тепла «ската». На самом деле плыть было удобнее, чем идти, но я все равно предпочел бы вообще никуда не плыть, не идти и не бежать.

Последние несколько гребков показались самыми долгими, но потом я увидел впереди в воде конец сходней и втащил себя на них. Слишком истощенные, чтобы двигаться иначе, мы ползком добрались до шлюза, как только я растворил костюмы, и рухнули на ковер.

– О Стихии, вот бедняги, – раздался низкий голос Бамалко. – Быстрее, им нужно сохранить тепло.

Нас подняли и закутали в толстые плащи Гвардии. Интересно, где они их нашли? Я огляделся и увидел Бамалко, Палатину, Персею… и Текрея, лежащего без сознания на полу и укрытого такими же плащами.

– Остальные не выжили, – печально сообщила Персея. – Мы с Бамалко уцелели только потому, что эти ублюдки приковали нас к передней стене. Текрей в тяжелом состоянии, но жить будет.

Те смерти лежали на моей совести. Это я придумал тот план, потому что хотел спасти Равенну.

– Они знали, что могут погибнуть, – сказала Персея с лицом печальным, но спокойным. – За Калатар. А больше никого живых нет? Мы тут ломали голову, куда вы делись.

– Были, – ответил я. – Я потом вам расскажу. Но никто из них не выжил.

– Потом может и не настать, – вмешался Бамалко. – Реактор переходит в критическое состояние, а отсюда никак не выбраться, не затопляя корабль. Еще ничего не кончилось.

– Проверьте в последний раз, что снаружи никого нет, и задраивайте люк. Катер цел?

– Насколько мы можем судить, – откликнулась Персея. Они с Бамалко не казались такими избитыми, как мы, если не считать синевато-багровых следов на запястьях и лодыжках от цепей, которые, по иронии судьбы, спасли им жизнь. – И надеяться, – добавила она с кривой улыбкой.

Палатина крикнула в темноту, но ответа не было, только дрожь сотрясла весь корабль. Невыносимо было думать, сколько еще потенциально выживших мы сейчас бросим на верную смерть. Но если мы сейчас не выберемся, не выживет вообще никто.

– Никого, – объявила Палатина, закрывая люк.

Тем временем я проковылял на мостик и сел в штурманское кресло. Двери ангара должны действовать в любой ситуации, даже когда все остальные системы корабля разрушены. Или это всего лишь парадное судно, а не спасательный катер? Я спросил об этом у Бамалко.

– Нет, он снаряжен, как положено, чтобы сам главный убийца мог в нем спастись. Имеется провизия, эти гвардейские плащи и еще кое-что. А на корме две маленькие спальные каюты и уборная, в которой есть даже душ. Оросий не привык себя ущемлять.

– Хорошо, потому что все это нам понадобится. Кто у нас самый лучший штурман?

– Ты, – ответила Палатина. – Мы под водой, помни. Никто из нас и в подметки тебе не годится.

– Спасибо, но мне нужно обеспечить, чтобы вода не поступала в ангар, пока мы выбираемся.

– Тогда я поведу, – предложила Палатина. – Если ты, Бамалко, не справишься с этим лучше, что вполне вероятно.

– Я инженер, не штурман. Я сяду рядом и помогу тебе. – На мостике хватало места на четыре кресла, по одному дополнительному справа от навигатора и слева от штурмана. Палатина скользнула в кресло навигатора, а Персея помогла Равенне сесть рядом со мной. После чего они с Бамалко понесли Текрея в одну из коек на корме.

– Двигатели готовы? – спросила Палатина. Она, как и все мы, выглядела очень неуместно – оборванка среди роскоши императорского катера, хотя у нее были мокрыми только штаны, а мы с Равенной вымокли сверху донизу. Совсем не обязательно терпеть неудобство, понял я, удивляясь, как я мог забыть такую базовую часть магии.

Высушить всю нашу одежду, как сделал тогда Оросий, было бы минутным делом, но моя энергия достигала предела. Магия существует, только пока тело способно поддерживать ее. Избитый и усталый, я мало на что годился.

Однако я сумел сотворить эти чары и в благодарность полу: чил от девушек признательные улыбки. Теперь осталась только одна вещь, которую я должен сделать, для которой мне нужно было достаточно силы. Когда Бамалко вернулся на свое место, а Персея устроилась в императорском кресле позади нас, Палатина запустила двигатели. От языка выхлопа в ангаре стало светлее.

– Готова отстыковаться, как только ты скажешь, Катан.

– Через минуту.

Снова пустота. На этот раз было труднее, чем даже минуту назад. Я начал собирать магию со всех сторон, чувствуя, как мою кожу покалывает, обжигает от этого усилия, пока сознание Равенны внезапно не присоединилось ко мне, пассивно оставаясь в стороне, чтобы дать мне черпать ее энергию. Это была целиком моя магия… или нет? Я мысленно позвал Равенну присоединиться и помочь мне вытолкнуть из-под нас воду, под контролем…

– Давай! – велел я и услышал, словно издалека, глухой звук расцепляемых захватов и скрип открывающихся дверей. Не зная, как поведет себя вода на этой глубине, я просто держал барьер поперек постепенно расширяющегося отверстия, не давая воде идти дальше. Возможно, это было совершенно ни к чему, но я не собирался рисковать.

Мы вместе держали барьер, когда катер опускался сквозь люк ангара, пока он полностью не вышел из корпуса «Валдура». Тогда я отпустил воду, мою магию, отпустил все, кроме руки Равенны, и тяжело откинулся на спинку кресла, глядя, как Палатина включает двигатели и уводит нас от подорванного имперского флагмана.

Овальный изостол между нами и передними иллюминаторами сам собой ожил, и на нем появился удаляющийся от нас «Вал-дур». Ряд цифр вдоль края стола и изодисплеи показывали, среди прочего, нашу глубину.

– Восемь с половиной миль, – объявила Равенна, и мы посмотрели вверх, на корпус. Сможет ли катер долго выдерживать такое давление? Если не сможет, мне снова придется использовать магию.

– У них тут есть какое-то реактивное устройство, – сказала Палатина. – Придает обтекаемость катеру, должно помочь нам немного… О Стихии, течения!

Мы все еще были глубоко под Берегом Гибели, вероятно, всего в нескольких милях от могилы «Откровения». Поперечное течение. Я потянулся к изопульту и дал максимальное увеличение на сенсор.

Кошмарный пейзаж каньонов, маленьких гор, искривленных скал окружал нас со всех сторон. Мы находились даже глубже, чем некоторые из тех затопленных островков, которые я видел на уютной океанографической станции Тандариса. Всего два дня назад. А кажется – целую жизнь. Теперь понятно, почему этот Берег так опасен, но откуда поперечное течение? Откуда…

«Охраняемый морем». Пещеры.

Палатина сражалась с катером, пытаясь удержать его под контролем, но терпела неудачу: течения были слишком сильны для этих двигателей. «Валдур» по-прежнему неумолимо сносило вниз, затягивало в зияющую черноту на изодисплее. Вход в пещеру сотни ярдов шириной.

Мы все еще находимся не так глубоко, как «Откровение» во время последней передачи, понял я. Они опустились мимо края шельфа, не на него… а значит, в нескольких милях под нами есть еще одна пещера, вероятно, поистине колоссальных размеров, в основании самого Калатара. Обращенная входом к открытому морю. И в нее намного проще попасть в огромном корабле, чем в фетийские пещеры, хотя они весьма пригодились для флота мант. Акватория Фетии была по большей части мелководной. Я нащупал ремни и пристегнулся в кресле.

– Палатина, передай мне управление, – тихо велел я. Кузина посмотрела на меня так, будто хотела возразить, но перевела управление на меня. Я повернул катер кругом, направляя его все глубже и глубже. Остальные торопливо пристегнулись, следуя моему примеру, чтобы не выпасть из кресел.

– Что ты делаешь? – воскликнул Бамалко. – Чтобы выбраться, нам нужно подниматься, а не опускаться!

– Мы идем туда, где безопасно, – ответил я. – Я проведу нас через течения.

И так началось бесконечное, молчаливое погружение через сплошную черноту, все дальше и дальше от мира света и воздуха. Погружение в пучину, которая сорок лет назад поглотила самый передовой корабль в мире, а теперь поглотит и нас.

Вернее, поглотила бы, не будь я тем, чем сделали меня природа и случай. Кроме изосенсоров я использовал и свои собственные ощущения. Это была моя стихия, в буквальном смысле слова, и меняющаяся конфигурация течений и водоворотов имела идеальный смысл. Представьте, что вы видите клубок черных ниток, и вдруг все нитки становятся разного цвета, и их так легко распутать.

Я петлял, направляя гигантский «скат» то внутрь, то наружу, плыл по течениям, словно на доске по волнам, как летом на побережье Океании, скользил от одного к другому, следуя за выбранной нитью, которая приведет нас вниз. Здесь течения уходили в неведомую никому глубину. «Откровение» исчезло в милях от шельфа, захваченное каким-то из тысяч потоков. Все они вели в одно и то же место, словно вертелся здесь гигантский водоворот, опрокинутый набок.

Я услышал, как кто-то ахнул, когда мы описали дугу над краем пропасти. Я сам в благоговейном страхе уставился на чудовищную пещеру, открывшуюся внизу в утесе, протянувшуюся на три или четыре мили вдаль и вширь и не меньше двух миль вглубь. Однако только я видел течения, охранявшие ее со всех сторон, изогнутые скалы, скрытые опасности, наслоенные друг на друга, насколько охватывал мой взор. Даже этот проход в открытое море между двумя несимметричными выступами скалы перекрещивался коварными течениями, достаточно сильными, чтобы разбить на куски любой корабль меньше «Эона».

Катер трясся и подпрыгивал, когда я вел его по огромной окружности в самый центр пещеры. Корпус тревожно заскрипел, но не подался. И не подастся, потому что в крайнем случае я снова смогу почерпнуть магию у Равенны, чтобы ослабить давление. Но я не был уверен, что мы сможем пережить подъем, если я окажусь неправ. Однако я чувствовал «Эон». Он был где-то здесь, внизу.

Крошечным пятнышком в необъятной черноте мы вплыли в середину пещеры, стены и свод отрезали нас от открытого моря. Даже здесь, внутри, море сторожило свою тайну: имелись боковые камеры, трещины в стенах и потолке, ведущие в стороны или вверх, к основанию Берега. И сильнее, чем когда-либо раньше, я ощутил связь с океаном.

Никто не вымолвил ни слова. Все взгляды были прикованы к голографическому образу над столом. Тем временем стены снова раздвинулись, и мы поплыли по огромной галерее, окруженные со всех сторон совершенно мертвым, черным камнем. Жизни здесь не было и быть не могло: никто не бывал здесь в течение двух веков. А может быть, и вообще никогда.

Она тянулась на мили, эта галерея или туннель. То сужалась, то расширялась, иногда превращаясь в гигантские пещеры, и только очень мягко изгибалась. По-прежнему не было никаких признаков «Эона», но даже такой большой корабль мог бы здесь проплыть.

Наконец, в одиннадцати с половиной милях от поверхности океана, прямо под колоссальными горами Техамы, стены, пол, потолок – все раздвинулось, образуя пещеру столь огромную, что она не поддавалась воображению. Течения кончились, и я медленно остановил «скат», дрейфуя в абсолютной черноте исполинского подводного зала, противоположные стены которого не видны были даже на изосенсорах.

И именно здесь, в самом темном месте в целом мире, тени в моем уме разлетелись прочь, когда я увидел, когда мы все увидели вселяющую благоговейный ужас безмерность корабля, такого же старого, как его название, висящего в темноте. Он не поддавался описанию, и никакие рассказы не могли подготовить меня к моей первой встрече с ним.

Я нашел «Эон».

Эпилог

На экране манты возник фетийский моряк – седовласый человек лет пятидесяти с небольшим. Он стоял на мостике, держась со спокойной уверенностью кадрового военного. Офицеры и старшины вокруг него делали вид, что заняты своими приборами, а сами исподтишка поглядывали на экран.

– Говорит «Меридиан»! Я адмирал Каридемий, командующий Имперским военно-морским флотом Восточной Фетии. Прошу вас сообщить вашу национальную принадлежность и цель прибытия.

– Адмирал, это «Наяда».

Адмирал Каридемий широко улыбнулся:

– Тогда прошу для моей эскадры разрешения стать вашим почетным эскортом.

Капитан «Наяды» обернулся и вопросительно посмотрел на человека, стоящего в тени в глубине мостика. Тот кивнул и вышел вперед, на свет.

– Ваше императорское величество! – поклонился Каридемий. – Для меня огромная честь первым приветствовать вас. Да будет ваше царствование долгим и славным.

– Благодарю, адмирал. Ваш эскорт – это честь для меня. – Император с удовлетворением отметил взгляды, устремленные на него с мостика «Меридиана». Даже военная дисциплина не могла побороть желание моряков стать первыми фетийцами, увидевшими своего нового императора. В этих взглядах была надежда, и он знал это заранее.

Этим людям многое предстоит узнать, но и ему тоже. Император впервые переплыл через море, но если те, кого он знал всю свою жизнь, волновались, то император чувствовал себя так, будто возвращался в свою стихию. Он умел командовать армиями и, милостью Рантаса, так же хорошо или еще лучше научится командовать флотами. Этот вызов император принимал с наслаждением.

– Мы будем дома через несколько часов, ваше величество. Ваша империя ждет.

– Могу я пригласить вас на ленч, адмирал? Прежде чем мы прибудем?

– С благодарностью принимаю ваше приглашение, сир.

– Тогда до двух часов пополудни, адмирал. Жду с нетерпением.

– Я тоже, ваше величество.

Изображение исчезло, и экран исчез, только пронизанные солнцем голубые воды плескались за иллюминатором. Стоял первый день лета. Император подошел к окну и стал смотреть, как силуэты эскадры Каридемия выстраиваются вокруг его собственного маленького конвоя. Манты – такие грациозные, такие красивые корабли. Даже лодки с их белыми парусами на горных озерах не сравнятся с ними. Манты кажутся поистине живыми, и они находятся в руках народа – его собственного народа теперь, – для кого море является родной стихией, кому в воде так же уютно, как другим на суше.

Император понял, что никогда больше не сможет смотреть на мир по-старому. Всю свою жизнь он провел в стенах, взаперти, и постоянно спрашивал себя, почему в его душе никогда не бывает истинного покоя. Ответ он узнал, когда впервые ступил на борт «Наяды», и последующие недели лишь укрепили его уверенность. Здесь, на зеленых островах и прозрачных песчаных голубых морях Фетии и Архипелага, его ждет лучшая жизнь. Здесь он сможет добиться большего, чем за тысячу лет в стране, которую знал всю свою жизнь.

Император Этий VI довольно улыбнулся, глядя на океан и на свой новый флот. Флот, который вез его домой.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32