Истерия СССР

       После смены… Филимонов и Остапчук по дороге в отсек. Фото 1980 года.
 
      По различным оценкам ученых, время появления стыковщиков на орбитальной станции «Салют» колеблется между мартом и маем 1979 года. Лишь теперь, по прошествии почти двух десятилетий, мы впервые можем назвать фамилии этих людей: Филимонов, Алексеев, Остапчук (см. фото). Именно они, бессменно находясь с 1979 года на «Салюте», осуществили за это время порядка двухсот (!) стыковок.
      Наш краткий обзор истории развития традиционных космических технологий был бы неполным без рассказа о «расстыковке». Заметим, однако, что ученые долгое время считали расстыковку делом вторичным, производным от стыковки и, к тому же, сводящим на нет все результаты тяжелого труда стыковщиков (т. е. процессом, по сути своей, деструктивным). Но, как справедливо заметил в свое время космонавт В. Севастьянов, — «дыма без огня не бывает», и сегодня большинство ученых склонны рассматривать стыковку и расстыковку как некий неразрывный конгломерат.
      Технология расстыковки достаточно проста и понятна даже непрофессионалу. Бригада из четырех расстыковщиков (до настоящего времени это Мюллер, Крапивин, Воронцов и Донченко) после того, как стыковщики завершают работу и уходят в свой жилой отсек (ЖОС), выходит из своего жилого отсека (ЖОРа) и приступает к процессу расстыковки. (Заметим, что расстояние между ЖОСом и ЖОРом составляет порядка 170 метров по прямой — по космическим меркам, это довольно много).

       Интерьер ЖОСа
 

       Интерьер ЖОРа
 
      Парадокс заключается в том, что до определенного момента (июнь 1980 года) стыковщики и расстыковщики даже не знали (!) о существовании друг друга, хотя работали на одной орбитальной станции. С другой стороны, этому удивительному факту можно найти довольно логичное объяснение. Стыковка и расстыковка никогда не происходят одновременно. Первое всегда предшествует второму. Когда стыковщики заканчивают свою работу, расстыковщики еще даже не появляются в зоне проводимых работ и, наконец, как известно, всякая связь между ЖОСом и ЖОРом отсутствует.
      Однако, долго так продолжаться не могло. 14 июня 1980 года Филимонов случайно услышал по рации о существовании на «Салюте» целой бригады (!) расстыковщиков. Разочарованию его не было предела.
      Вспоминает Юрий Остапчук:

      «Сергей медленно снял наушники и еще какое-то время молчал. «В общем, я так и знал. Всё псу под хвост!» — наконец произнес он. «Что псу под хвост?» — не понял я. «Да всё псу под хвост!!! На вот, послушай!» — он передал мне наушники…»

      С тех пор на «Салюте» между стыковщиками и расстыковщиками существует некоторая взаимная неприязнь.
      Однако вернемся к технологии «расстыковки».
      Итак:
      К «дочернему» кораблю (тому, который должен отойти от станции) крепится расстыковочная плита (см. рис.). В плите имеются 8 пазов для ступней расстыковщиков. Размеры пазов строго индивидуальны и точно соответствуют размерам ступней расстыковщиков (от 42-го — Крапивина, до 46-го — Воронцова).
      Все члены бригады развязывают стыковочные узлы, принимают положение «упор спиной лежа» и вставляют ступни ног в соответствующие пазы на расстыковочной плите.
      С Земли следует команда «И-раз!».
      По команде «И-раз!» все расстыковщики одновременно отталкивают расстыковочную плиту, плита вместе с дочерним кораблем удаляется от станции, дверь станции закрывается и на этом процесс расстыковки заканчивается.

 
      Однако на практике не всегда все происходит так гладко. Кто знает — невнимательность, усталость или элементарная халатность привели в марте 1984 года к инциденту, впоследствии охарактеризованному в научных кругах как «трагический курьез».
      Рассказывает Сергей Крапивин:

      «Мы заступили на ночную вахту как обычно, в час ночи. Помню, я выглянул в иллюминатор: темно, тускло мерцают звезды… Работа на сей раз казалась нетрудной: предстояла расстыковка с небольшим транспортным кораблем, обычно привозившим нам провизию. Настроение у ребят было, как говорится, «на все сто». Проходя по коридору мимо ЖОСа, Володя Воронцов шутя погрозил в сторону двери — сейчас, мол, вам покажем. Все рассмеялись. В начале второго пришли в расстыковочный отсек. Мы с Витальичем (Б.В. Мюллер — ред.) быстро развязали жгуты, тем временем Игорь с Вовой (Донченко и Воронцов — ред.) уже закрепили РП на «дочурке». Приняли упор лежа, стали ждать команды. В 1.30 в динамике раздалось: «И-раз!». Толкнули, благо вес был небольшой — тонн двадцать. И тут случилась беда…».

      Перед нами сухие строки отчета Правительственной комиссии по расследованию инцидента: «…Расстыковка проводилась в спешке, без соблюдения должных мер безопасности. Донченко (пазы 44 размера) пазы перепутал и вставил ступни в пазы Воронцова (размер 42,5). В результате во время расстыковки произошел непроизвольный захват ступней Донченко расстыковочной плитой, и сам Донченко был увлечен дочерним кораблем в открытый космос…».
      Заканчивая наш небольшой исторический обзор на этой печальной ноте, мы все же надеемся, что времена романтиков не ушли безвозвратно, и если человек ночью иногда смотрит на звезды, то не все потеряно, еще есть шанс.

Я шагаю по Луне

      На протяжении всей истории человечества Луна оставалась загадкой. Она притягивала, манила, пугала, рождала легенды. Человеческое воображение населяло Луну разумными существами, похожими на нас; тема стала особенно модной в эпоху Просвещения, когда изысканные дамы, окруженные не менее изысканными кавалерами, томно спорили о загадочной Луне в лучших салонах Парижа, Петербурга и Берлина. Но лишь в двадцатом веке развитие космических технологий позволило, наконец, ответить на многие вопросы, которые в течение долгих столетий будоражили умы.
      Когда исследование и освоение Луны стало насущной необходимостью, перед учеными сразу же возникла проблема: какими будут это исследование и освоение? СССР и США пошли здесь совершенно разными путями: если мы периодически запускали на Луну автоматические станции, передававшие на Землю ценнейшую научную информацию (например, после обработки данных, полученных с «Луны-9», выяснилось, что темная сторона Луны (Dark Side оf the Moon, как говорили в то время американцы) не только ничем не отличается от светлой, но по определенным параметрам даже превосходит ее), то американцы, известные своей экстравагантностью, с самого начала ухватились за авантюрную идею высадки на Луну человека, что вызывало у наших ученых лишь скептические улыбки.
      Один из крупнейших специалистов в области космической робототехники, Ариф Рагимов, тонко заметил однажды на одном из симпозиумов: «Возможно, покажусь смешным, но я бы давно отправил всех этих лоботрясов из NASA в сумасшедший дом» (дело происходило осенью 1961 года).
      По иронии судьбы, именно Рагимову пришлось пять лет спустя возглавлять лабораторию, разработавшую вскоре первый советский луноход. Дело в том, что к тому времени результаты исследований, передаваемые станциями серии «Луна», находившимися на поверхности Луны, перестали удовлетворять ученых. Эти сообщения были однообразными и беспрестанно повторялись; некоторые станции и вовсе вышли из строя, и при попытке наладить с ними связь слышались лишь странные звуки, напоминавшие волчий вой.
      «Нужна мобильность, нужно движение!» — повторял Рагимов своим сотрудникам. Луноход представлялся ему неким симбиозом человека и машины, наделенным мощным икусственным интеллектом (AI — Artificial Intellect по американской терминологии), и способным спуститься на дно самого глубокого кратера и подняться на пик высочайшей горы. «Вы узнаете о Луне все, что всегда хотели знать», — с гордостью заявлял Рагимов.
      В начале 1968 года первый советский луноход был готов к эксплуатации. К тому времени руководству страны стало известно, что в США практически завершены работы по проекту «Аполлон», и высадка человка на Луну неминуемо состоится уже в 1969 году. Мысль о том, что человек этот будет американцем, не давала покоя многим в высших эшелонах власти. Медлить далее было нельзя.
      В мае 1968 года на Луну была запущена очередная космическая станция «Луна-11». В ее спускаемом отсеке находился луноход конструкции Рагимова «Кочубей». Внешне «Кочубей» очень напоминал человека: он имел голову, снабженную многочисленными телекамерами и датчиками, туловище, в котором размещались значительный запас топлива и дизельный двигатель, две руки-манипулятора для сбора различных предметов, могущих встретиться по дороге, две ноги для перемещения по поверхности Луны и короткий хвост-антенну. Высота лунохода в собранном состоянии составляла 3,5 м, весил он около шести тонн. После прибытия станции «Луна-11» на поверхность Луны и завершения цикла расконсервации «Кочубей» был готов к высадке.
      Ранним утром 24 мая 1968 года ученые собрались в Центре Управления Полетами. Присутствовали практически все сотрудники лаборатории Рагимова, члены Правительственной комиссии и двое американских ученых — Марта Розенталь из NASA и Ларри Робинсон из фирмы Loser Technologies. В соседней комнате находился Леонид Печискер (см. «Первые шаги — 2»), осуществлявший сеанс связи с «Кочубеем».
      Собравшиеся увидели, как перед ними засветился огромный экран. На экране была видна часть лунной поверхности. Поверхность была абсолютно пустынной. Через несколько минут люк станции «Луна-11» открылся, и в проеме показался «Кочубей». Он занес правую ногу над поверхностью Луны, осторожно поставил ее на грунт, затем так же осторожно поставил левую ногу рядом с правой и выпрямился в полный рост. В правой руке «Кочубей» держал красный флаг, полотнище которого из-за отсутствия ветра безжизненно обвисло вдоль древка. Мощным движением руки «Кочубей» глубоко вонзил флаг в лунный грунт. Все зааплодировали.
      — Я Луноход-1! — хорошо поставленным голосом произнес в микрофон Печискер (таковы были позывные «Кочубея»).
       — What does it mean?
       — спросил Ларри Робинсон у Марты Розенталь.
       — He says, he's «Moonwalker-1» ,— шепотом сказала Марта.
      — Это, — продолжал Печискер, — маленький шаг вперед для меня, но огромный — для всего человечества. (Здесь диктор поторопился — «Кочубей» не сделал еще ни одного шага и неподвижно стоял на поверхности Луны.)
       — He's saying something about step ,— сказала Марта, обращаясь к Ларри.
       — You mean… He really gonna dance? — изумился Ларри. Марта пожала плечами.
      Тем временем «Кочубей» тронулся с места. Он двигался размеренно и ровно, как шагающий экскаватор.
      — Направляюсь к Морю Дождей, — сообщил Печискер.
      «Кочубей» начал разворачиваться, ложась на заданный курс. Море Дождей находилось в 40 километрах к востоку от места посадки «Луны-11». Завершая разворот, «Кочубей» нежиданно задел хвостом флаг, который тут же стал медленно крениться в сторону и вскоре уже валялся на поверхности Луны. Такой поворот событий «Кочубея» нисколько не смутил, и он уверенно продолжил движение. Рагимов на секунду задумался. «Нет, так не пойдет! Надо срочно вернуть его обратно», — пронеслось у него в голове.
      — Дайте команду «назад»! — громко приказал Рагимов кому-то из подчиненных. Двое из членов Правительственной комиссии настороженно переглянулись.
      Прошло несколько минут, прежде чем удалось вернуть «Кочубея» на прежнюю позицию. «Что ж, начнем сначала», — подумал про себя Рагимов, как ни в чем не бывало улыбнувшись Робинсону и Розенталь. На самом деле он сильно нервничал, ведь «Кочубею» предстояло нагнуться и взять флаг, а эта функция в четко отлаженном механизме предусмотрена не была.
      В соседней комнате Печискер, не видевший, что происходило в главном зале ЦУПа, начал произносить очередную фразу:
      — Приближаюсь к Морю Дождей. Готов взять пробу…
      — Да подождите вы, Леонид Иванович! — сквозь зубы процедил Рагимов и отключил микрофон. Тем временем «Кочубей», уже нагнувшись, стал медленно тянуться к флажку и вскоре взял его в руку.
      Рагимов выдохнул.
       — What’s going on?  — тихо произнес Робинсон, обращаясь к Марте.
      Та вновь пожала плечами:
       — I understand nothing.
      Тут «Кочубей» вдруг довольно резко распрямился и что есть силы всадил флаг в поверхность Луны. Все замерли.
      — Да не тем концом! Не тем же концом! — вдруг заорал Рагимов. — Да что ж он делает, паразит!
      Но было поздно. Видимо, посчитав дело сделанным, «Кочубей» уже вовсю начал разгибаться. Делал он это, правда, довольно медленно, а в момент прохождения так называемого «Прямого угла» (90 градусов) и вовсе замер.
      Рагимов, весь красный от напряжения, в отчаянии стал лихорадочно нажимать разные кнопки, но ничего не происходило. В какой-то момент, взглянув на экран, он увидел, что «Кочубей» стал медленно крениться вперед и вскоре уткнулся головой в грунт.
      Все было кончено. Члены Правительственной комиссии направились к Рагимову, который тут же отключил экран.
       — What happened?  — спросил Ларри Робинсон у Марты Розенталь.
       — I suppose his IQ isn't high enough, — сказала Марта. — Come on!
      Они поднялись и вышли из зала.

 
       От составителей:
      История гибели первого лунохода стала известна после недавней публикации воспоминаний Ларри Робинсона .  К сожалению, Робинсон ничего не говорит о дальнейшей судьбе лаборатории Рагимова.
      Предпринятое нами расследование также не дало результатов. Удалось лишь установить, что Рагимов не принимал никакого участия в разработке новой модели лунохода, фотографиями которого вскоре запестрели первые страницы газет по всему миру. По мнению многих, новый луноход нельзя называть «луноходом» в строгом смысле этого слова: он не ходил по Луне, подобно «Кочубею», а ездил по ней.
      К тому же не все, наверное, знают, что из-за своих небольших размеров новый луноход так и не смог преодолевать сколь-нибудь значительные расстояния (размерами он не превосходил созданную впоследствии детскую заводную игрушку «Луноход»).

Приготовление пищи традиционным способом

      Среди многочисленных проблем, которыми занимается современная космическая физиология, одной из важнейших является обеспечение космонавтов, находящихся на орбите, полноценным трехразовым питанием.
      К сожалению, получилось так, что ученым пришлось решать эту задачу буквально в аварийном порядке, поскольку в атмосфере безумной эйфории, охватившей широкие научные круги вскоре после начала космических полетов, мало кто задумывался о том, чем же, собственно, будут питаться космонавты, когда продолжительность полетов увеличится до нескольких суток, а то и месяцев. На первых же порах, когда время от старта до посадки исчислялось считанными часами, эта проблема попросту игнорировалась. В одном из недавних интервью журналу «Знание-сила» (май 1995 года) профессор Д.Б. Привалов, например, откровенно признал: «Когда за две недели до полета В. Бурцева (первый длительный космический полет, продолжавшийся 9 дней) Королев вызвал меня к себе и спросил напрямик: «Чем же вы думаете кормить Виктора?» Я просто развел руками от неожиданности.»
      Как мы вскоре увидим, эта неподготовленность стала одной из причин катастрофы, случившейся на борту «Заката-2» (космического корабля, о полете которого нет информации ни в одном справочнике).
      В условиях острейшего дефицита времени группа ученых-диетологов, спешно созданная Приваловым, выдвигает концепцию так называемого «приготовления пищи традиционным способом» в условиях невесомости.
      Достоверно известно, что В. Бурцев очень любил шашлык. Идя навстречу кулинарным пристрастиям космонавта, ученые включили в комплект имевшегося на борту оборудования дополнительно мангал, связку березовых поленьев (как ни удивительно это звучит) и нож. Одно из ведущих овцеводческих хозяйств страны, первомайский совхоз «Вперед», прислал на Байконур элитного барана по кличке Стремительный.
      22 июня 1965 года «Закат-2» успешно стартовал и вышел на околоземную орбиту. Бурцев и Стремительный перенесли старт хорошо. Барашек, облаченный в специальный скафандр, разработанный в свое время для собак и обезьян, мирно плавал по кабине, прикованный небольшой цепью к креслу Бурцева. Сам Бурцев выполнял приписанные ему указания, регулярно посылая радиоотчеты на Землю.
      26 июня, на пятые сутки полета, Бурцеву захотелось есть. (Заметим, что корабль в это время покинул зону уверенной радиосвязи). Точно следуя инструкции, не вставая с кресла, он взял в одну руку нож, а другой рукой потянул на себя цепь, которой Стремительный был прикован к креслу. На коленях у Бурцева в тот момент находился специальный лоток, предназначенный для стока крови.
      Возможно, именно вид лотка подействовал на животное угнетающе. Увидев Бурцева с ножом в руке, баран неожиданно взбрыкнул задними ногами. Удар копыт пришелся прямо в середину шлема Бурцева, который, видимо, так и не успел ничего понять. Сила удара была настолько велика, что стекло тут же рассыпалось на мелкие куски.
      Космонавт погиб практически мгновенно.
      Когда спустя несколько часов начался очередной сеанс радиосвязи, специалисты из Центра Управления Полетами с удивлением услышали в наушниках лишь унылое блеяние Стремительного.
      Нелепый казус произошел и во время группового полета Абрамяна—Лемке (1966 года). На сей раз в распоряжении космонавтов имелась специальная 8-литровая кастрюля конструкции Е. Бархиной и 6 литров пастеризованного молока. Будучи испытанной на Земле, кастрюля зарекомендовала себя с наилучшей стороны: она позволяла довести до кипения количество жидкости, эквивалентное 6,5 литра воды, менее чем за час, и притом практически без потерь самой жидкости.
      Однако, на орбите кастрюля вдруг «закапризничала». Молоко, уже почти достигшее точки кипения, неожиданно увеличилось в объеме, т. е. попросту «убежало». Раскаленная жидкость прорвала предохранительный клапан кастрюли и мощной струей ударила в воздухозаборник скафандра Андрея Лемке. Лемке получил серьезные ожоги полости рта и пищевода, и вскоре стало ясно, что продолжение полета опасно для жизни космонавта. Владимиру Абрамяну ценой невероятных усилий удалось осуществить экстренную посадку корабля.
      Эти обескураживающие результаты постепенно вынудили ученых отказаться от применения традиционных кулинарных методов в условиях космического полета, что со временем привело к появлению действительно новаторской идеи — использованию тюбиков.
      Первые упоминания о тюбиках мы встречаем уже в отчетах о полете Неволина — Федяева; впрочем, сам Неволин отзывается о них без особого восторга: действительно первые тюбики были и крайне громоздкими («гусь, фаршированный яблоками», «поросенок с хреном»), и не совсем удобными в использовании (например, количество костей в тюбике «толстолобик заливной» в несколько десятков раз превышало допустимые нормы).

       «Гусь, фаршированный яблоками» до закатки в тюбик.
 
      Свой привычный вид тюбики приобретают лишь к середине 70-х годов. Прежде всего, в этом заслуга профессора В.К. Володарского и возглавляемой им Лаборатории сравнительной диетологии (ЛСД) Института питания АМН СССР. Исследованиям этого крупного ученого мы обязаны появлением в нашем повседневном рационе блюд, впервые опробованных на орбите (паста «Океан», «Фарш свиной»).
      Наш краткий обзор истории и основных тенденций развития космической кулинарии был бы неполным без упоминания о блюде, которое по традиции готовится на Байконуре за сутки до старта какого-либо корабля. Речь идет о знаменитом супе «Хаш», в состав которого входят говяжьи ножки, рубцы, чеснок и редька и который всю ночь варится в больших эмалированных тазах прямо в степи.

      «В степи над космодромом, — вспоминает А. Попович, — неподвижно высится силуэт готового к старту корабля, в небе зажигаются первые звезды, аромат хаша наполняет все вокруг… Завтра утром старт, мыслями я уже на орбите, а пока неплохо бы и перекусить — в сотне метров от меня гостеприимно светится огонек костра. Я медленно поворачиваюсь и иду на огонек, сжимая в руке тюбик с горчицей».

      В словах А. Поповича сквозит определенная ностальгия. Что ж, понять известного космонавта можно: велика сила привычки, и даже самый изысканный тюбик кажется подчас чем-то чужеродным…
      Но нас не покидает уверенность (которая некоторым может показаться наивной), что со временем наука сделает новый шаг вперед, и когда-нибудь на одной из бесчисленных орбитальных станций, затерянных в звездных безднах, послышится вдруг звон наполненных шампанским хрустальных бокалов, засверкают серебром столовые приборы, и умелые руки космической хозяйки осторожно поставят на середину покрытого белоснежной скатертью стола супницу с харчо.

ИМ ПОКОРЯЛАСЬ НЕ ТОЛЬКО СТИХИЯ

Поворот кругом

      При внимательном изучении географической карты нашей страны обращает на себя внимание крайне неравномерное распределение водных ресурсов на ее огромной территории. Действительно, в то время, как в наиболее густонаселенной европейской части России ощущается постоянная нехватка пресной воды, нередки засухи (ведь помимо Волги и Дона, крупных рек мы там не видим), — необъятные просторы Сибири, словно три голубых стрелы, пронзают три реки-гиганта: Обь, Енисей и Лена с их многочисленными притоками, не говоря уже об озере Байкал — крупнейшем в мире хранилище пресной воды. Такая диспропорция давно уже волновала многих ученых.
      В 1948 году, после экспериментального подтверждения теории «большого сдвига», согласно которой большинство сибирских рек впадали когда-то не в Северный Ледовитый океан, а в Охотское и, частично, в Аральское море, и лишь впоследствии, в результате многочисленных катаклизмов, изменили направление своего течения, — стало ясным, что мириться с подобным положением вещей далее невозможно.
      Первым забил тревогу один из крупнейших советских гидрографов, профессор Ю.К. Головин. «Колоссальный избыток пресной воды на огромных пространствах Сибири, — писал он в своей монографии «Вверх по Яузе», — в значительной степени препятствует дальнейшему освоению этого края. Десятки тысяч квадратных километров уже заболочены, процесс развивается с опасной быстротой. Если пустить дело на самотек, уже через 10–15 лет мы будем иметь на нынешней территории Сибири сплошные топи, способные в дальнейшем уничтожить практически всю богатейшую сибирскую флору и фауну, за исключением, быть может, камыша, комаров болотных и жаб».
      Несмотря на определенную долю иронии в его словах, опасения профессора Головина разделял и его ближайший соратник Г.Б. Климук. Проведя кропотливые исследования, Климук пришел к выводу, что в относительно недалеком прошлом (до «большого сдвига») в Сибири господствовал сухой климат, под влиянием которого, в частности, сформирован внешний облик представителей многочисленных сибирских народов, сохранившийся до сих пор. «Именно климатический фактор, — писал Климук, — объясняет поразительное сходство монголов и эвенков, китайцев и якутов. Ныне судьба коренного населения Сибири, сохранение его самобытности зависит от того, сумеем ли мы вернуть тот климат, который господствовал здесь многие тысячелетия. Единственный выход, который мы видим сегодня — комплексное восстановление всей гидросферы Сибири, возвращение рек в их прежние русла и воссоздание, таким образом, исторически сложившихся природных условий, при соблюдении которых этот край будет расти и развиваться».
      Смелые планы ученых получили полное понимание и поддержку; спешно созданная рабочая группа, руководителем которой стал профессор Головин, летом 1949 года начала разработку «Плана корректировки водных ресурсов Сибири и Заполярья». Напомним, что к тому времени уже был накоплен значительный опыт проведения подобных преобразований (вспомним хотя бы знаменитый Беломорканал, ДнепроГЭС, озеро Балхаш). Однако задача, вставшая перед учеными на этот раз, была настолько грандиозной по своим масштабам, что подступиться к ее решению оказалось не так-то просто.

      «Не знаем, с чего начать, — признавался осенью 1949 года в одном из писем жене профессор Головин. — Георгий Борисович предлагает начать с озер — думаю поддержать его». Действительно, Г.Б. Климук предложил совершенно неординарный подход к решению проблемы: повернуть в порядке эксперимента озеро Байкал на 360 градусов. «Получится это, — убеждал Климук товарищей, — получится и все остальное».

      Своим энтузиазмом молодой ученый сумел заразить остальных членов группы, и к концу ноября 1949 года технология поворота озера была уже полностью разработана. Прежде чем начинать работы на местности, решили провести проверку метода в лабораторных условиях.
      Для проведения этого поистине уникального эксперимента сормовским заводом «Красный гигант» была изготовлена своеобразная модель озера Байкал. Модель представляла собой чугунную ванну длиной 16,5, шириной 4,2 и глубиной более двух метров. Своими очертаниями ванна с абсолютной точностью повторяла очертания самого озера. Рельеф ее дна также полностью соответствовал рельефу байкальского дна. В середине ванны находился небольших размеров бугор, немного выступавший над ее краями — остров Ольхон. В центре острова было просверлено сквозное отверстие, а в отверстие вставлен прочный стальной штырь. Нижний конец штыря упирался в днище ванны, а на верхнем находился специальный кронштейн с гнездами для «ухватов» (так ученые называли инструменты, при помощи которых осуществлялся поворот).
      Поздно вечером 2 февраля 1950 года ванну установили на огромный стол, занимавший практически все помещение лаборатории, и эксперимент начался.
      Вспоминает лаборант Э. Штольц: «Я стоял на помосте у крана огромной цистерны, наполненной чистой байкальской водой и ждал команды профессора Головина. Кроме Головина и Климука, в лаборатории находились все ученые из рабочей группы — 17 человек, и мы, шестеро молодых лаборантов. Наконец, Головин махнул рукой. Я открыл кран, то же сделали и мои товарищи, и вода по резиновым шлангам хлынула в ванну, которая начала довольно быстро наполняться. В эти минуты волнение мое было настолько велико, что я уже не думал о находившемся передо мной макете Байкала, как о какой-то модели; в глазах у меня, казалось, серебрилось само это огромное озеро, и в душе уже звенела песня. Мой друг, Сережа Никифоров, принес несколько ведер живого омуля и запустил их в озеро, «для чистоты эксперимента», как выразился Климук. Через некоторое время уровень воды в ванне почти достиг контрольной отметки; пора было браться за ухваты. Вскоре, по сигналу Головина, подача воды была прекращена; эксперимент вступал в решающую фазу. Я вставил конец своего ухвата в одно из гнезд кронштейна; так же поступили и остальные лаборанты. Образовалась хитроумная система рычагов; все мы дружно налегли на ручки ухватов, напряглись — и озеро начало медленно поворачиваться вокруг торчащей из Ольхона оси. Раздался страшный скрежет металла о металл — это дно ванны терлось о стальную поверхность лабораторного стола. Скрип и скрежет на некоторое время заглушили радостные крики ученых.
      Работу нашу легкой не назовешь — уже через полчаса все мое тело покрылось липким холодным потом, мышцы, казалось, чуть ли не ломались, в глазах плыли красные круги, — но я понимал, что дело надо довести до конца. Буквально в полутора метрах от меня плескались холодные волны; один раз мне даже почудилось, будто где-то совсем рядом блеснула серебристая спинка омуля… За два с половиной часа нам удалось развернуть макет на 130 градусов. Впереди оставалось еще 230, и тут случилось несчастье. Витя Харлачев, работавший рядом со мной, неожиданно поскользнулся, зацепился ногой за край ванны, и, упав с помоста в ледяную воду, камнем пошел ко дну. На поверхности остались плавать только его рукавицы. Некоторое время все мы находились в оцепенении. <…> Я вдруг сразу вспомнил как год назад мы с Витей отдыхали в Ялте — сколько километров мы там наплавали — не сосчитать! Виктор не отличался какой-то особой выносливостью, но в то же время из воды не вылезал и даже один раз помог маленькой девочке, которая чуть было не захлебнулась <…> Первым из нас опомнился Никифоров. Он быстро вынул свой ухват из пазов кронштейна, очевидно, намереваясь бросить его в озеро и вытянуть утопающего. В этот момент голова Харлачева показалась над поверхностью: он лихорадочно молотил руками по воде (видимо, у него просто свело ногу от холода). Никифоров, ни секунды не раздумывая, бросил ухват в воду и закричал: «Держись!» Не осуществи он этого, казалось бы, логически необходимого поступка, возможно, Виктор был бы сейчас жив. Конец трехпудового ухвата угодил Харлачеву прямо в темя, раздался глухой хруст. Харлачев как-то вяло взмахнул рукой и медленно скрылся в темных водах. Мы остались впятером. Было около трех часов ночи». Находясь в состоянии нервного шока, лаборанты тем не менее продолжали работу еще несколько часов, и к утру 3 февраля 1950 года поворот был полностью выполнен. Таким образом, ученые сумели доказать принципиальную возможность поворота любых водоемов на сколь угодно малый или большой угол.
      К сожалению, нам не удалось получить почти никаких сведений о дальнейшей судьбе группы профессора Головина. Возможно, неудачная попытка поворота Лены в 1958 году, информация о которой недавно просочилась в печать, имеет какое-то отношение к деятельности группы. В пользу этой гипотезы говорят некоторые незначительные обстоятельства, в частности, относительная близость истока Лены к озеру Байкал. Увы! Остается лишь строить догадки, что бы случилось, действуй обе бригады (Тиксинская — неподалеку от устья, Баргузинская — у истока) более синхронно.
 
       От составителей: