Бои у Хасана - Партийно-политическая работа в боевой обстановке (Сборник)

      Кончая свою речь, Пожарский провозгласил здравицу за честь вождя народов товарища Сталина.
      Дружное красноармейское "ура" трижды потрясло воздух. Эхо его, как грозное предостережение, мчалось к границе.
      После комиссара выступил командир части Ласкан.
      Его горячая боевая речь дышала негодованием.
      - Эти оголтелые бандиты давно пытаются нарушить нашу счастливую жизнь. Но они просчитаются. Стальной кулак Красной Армии развеет ворах эту падаль. Наши границы будут вновь свободны, и на них будет по-прежнему развеваться наше красное знамя.
      Узнав, что пограничники уже вступили в бой, геройски защищая родную землю, и среди них уже есть убитые, зал не мог сдержать своего волнения.
      - Товарищи! - взволнованно говорил курсант Панченко. - Чувство гнева и ненависти к врагу клокочет в моей груди. Я хочу первым пойти в бой и, если понадобится, отдам свою жизнь, самое дорогое, что я имею, за счастье моей родины...
      Ласкин слушал эти искренние слова, и его сердце вновь, как тогда в классе, наполнялось любовью к молодым бойцам, пламенным патриотам своего отечества.
      Пожарский вошел в кабинет командира части.
      Ласкин отложил в сторону бумаги и, приподнимаясь, спросил:
      - Ну, что?. Были?..
      - Был. - Пожарский тяжело опустился в кресло.
      Ласкин нетерпеливо ждал, что окажет комиссар.
      - Часть в бой пока не идет.
      - Ну?. И никакой надежды?
      Комиссар сумрачно посмотрел в окно.
      - Почти.
      Комиссар барабанил пальцами по столу.
      - Что нам с бойцами делать? - после короткого молчания спросил Ласкин. - Все в бой рвутся...
      - Да-а!. - протянул комиссар, вое так же глядя в окно, и внезапно, улыбнувшись, посмотрел на Ласкина:
      - Будем проситься, Анатолий Федорович, до тех пор, пока не пустят.
      После этого разговора командир и комиссар несколько раз были у командира соединения. Наконец, часть получила приказ выступить.
      Приказ был встречен восторженно.
      Батальон, совершив ночной марш, расположился лагерем на указанных в приказе высотах. Стали ждать боевого приказа.
      Около высоты Заозерной шли бои. В них постепенно втягивались различные виды оружия и техники. Японские самураи, не желая расставаться с занятой высотой, открыли артиллерийский огонь. В ответ заухали наши батареи. Целые дни была слышна непрерывная канонада. Мимо части проезжали санитарные машины с ранеными. Приказа однако все не было. Командир соединения несколько дней держал часть в резерве. Нетерпение увеличивалось.
      Уже полчаса, как Ласкин сидел в палатке радиста и, не отрываясь, слушал вечерний выпуск последних известий.
      Весь советский народ с волнением следит за событиями у озера Хасан. Все горят возмущением, гневом и ненавистью к провокаторам войны.
      Народ приветствует свою родную Красную Армию, желает своей защитнице скорейших побед над врагом.
      Радист торопливо записывал содержание передач, чтобы завтра на утренней политинформации бойцы могли получить свежие известия.
      Было уютно сидеть в этот поздний час здесь, в палатке. Усталость брала свое. Голова, отяжелев, склонялась на плечо, веки смыкались.
      В приемнике что-то зашумело, голос диктора куда-то исчез, стали доноситься нестройные обрывки мелодий...
      Пока радист настраивает приемник, можно на миг сомкнуть веки.
      - Товарищ командир!
      Ласкин быстро открыл глаза.
      - К вам посыльный.
      Из полутьмы палатки на свет вынырнул красноармеец.
      - Товарищ командир! Вас срочно вызывает командир соединения.
      Сна как не бывало. Ласкин быстро поднялся и через несколько минут мчался на коне в штаб.
      Комиссар Пожарский уже был там.
      - Не знаешь, зачем вызывают? - спросил его Ласкин.
      Глаза Пожарского смеялись. Было ясно, что он знал.
      - Сейчас узнаем, Анатолий Федорович. Узнаем...
      Через несколько минут полковник Базаров вызвал их к себе...
      Возвращались под утро. Ехали медленно, наслаждаясь прохладой и чувствуя прилив необычайной бодрости и сил.
      Въехали на холм и остановились, невольно залюбовавшись развернувшейся перед ними панорамой. Нежные переливы восходящего солнца окрашивали море в сказочные цвета. Близлежащие холмы и прибрежные скалы были окутаны предутренней сизой дымкой.
      - Как просто и красиво, - заметил Ласкин.
      - Да, - проговорил комиссар и, помолчав, добавил:
      - Жизнь - замечательная штука. Помните слова Кирова на XVII партсъезде: "Успехи действительно у нас громадны. Чорт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить..."
      На небе гасли последние звезды.
      Всадники спустились к подножию холма, к своему лагерю. Ласкин прошел в палатку начальника штаба. Луночкин еще спал. От легкого прикосновения руки он тотчас же вскочил. Ласкин сел на складной стул и, улыбаясь, смотрел на Луночкина.
      - Ну, начальник, радуйтесь. Сегодня у нас праздник.
      - Да что вы?
      - Присаживайтесь к столу. Давайте карту, познакомлю с боевым приказом.
      Давно рассвело. Горнист сыграл подъем. Люди завтракали. Командир с начальником штаба сидели над картой и тщательно уточняли детали предстоящего боя.
      В палатку пришли комиссар и отсекр партбюро. Пожарский сел около стола и обратился к. Ласкину:
      - Мы думаем митинг устроить перед обедом.
      - Да, да! - согласился командир. - Я тоже так думаю. - И, поворачивая карту к комиссару, добавил: - Вот, товарищи, какой мы намечаем план атаки...
      Митинг близился к концу.
      Слово получил начальник штаба.
      - Товарищи! Наша Красная Армия пользуется большой любовью всего советского народа. Сегодня мы получили подарки от трудящихся Краскино, которые посылают нам самые горячие и дружеские пожелания. Вот послушайте, что пишет вам молодая девушка, работница районного финансового отдела.
      Луночкин берет из пачки одно письмо и читает:
      "Я горю желанием попасть на фронт, чтоб помочь вам перевязывать ваши раны, если вы будете ранены".
      Луночкин читает письма одно за другим, и все они вызывают гул одобрения, в каждом из них чувствуется беспредельная любовь к родине, к бойцам Красной Армии.
      "Дорогие защитники родины, - пишет старый рабочий, - посылаю вам маленький подарок, который мы со старухой собрали для вас. Желаю вам скорой и хорошей победы. Мои годы уже не те, но, если надо будет, возьму винтовку в руки. Моя старуха вчера на митинге так и заявила: "Поеду на фронт лечить раненых".
      Общее веселье вызывает письмо девятилетнего пионера: "Дядя красноармеец! Хорошенько бей японцев. Когда маленько подрасту, приеду к вам, а то сейчас меня мама не пускает, говорит - там страшно. А я ничего не боюсь. Я храбрый. Это сказала Галя, соседкина дочь. Честное пионерское.
      Захар Брутин".
      Письма прочитаны. На столе высится груда пакетов-подарков. Ласкин начинает приглашать к столу бойцов и командиров.
      Первым подходит младший командир Махов. Комиссар Пожарский весело оглядывает его и вручает ему одеколон. Махов не успел побриться: был занят на дежурстве.
      - Вот и кстати, - смеется комиссар, - побреетесь, а дотом и одеколоном освежитесь.
      - Я очень тронут подарком, - говорит Махов, смутившись, - я чувствую, как заботится о нас население. Обязуюсь выполнять все задания только на "отлично" и буду бить самураев, не щадя сил и, если надо, жизни.
      Бойцы приветствуют заявление Махова громкими аплодисментами.
      - Рыбачук! - выкликает Ласкин.
      Комиссар берет сверток, развертывает его.
      - Ого! Нашему врачу богатый подарок. Не иначе, как девушка прислала.
      Врач тронут. Волнуясь, он говорит:
      - Конечно, дело не в подарке, а в той любви, душевной теплоте, какую питает народ к своей армии...
      Отойдя в сторону, он находят в свертке заботливо подрубленные платочки, воротнички, достает зубную щетку, печенье, конфеты.
      - Пономарев!
      Молодой, недавно приехавший из школы, лейтенант подходит к столу.
      Гора подарков постепенно тает. На митинге общее оживление. Всех радуют эти скромные подарки и веселые шутки комиссара.
      - А теперь, - заявляет Пожарский, когда все подарки розданы, - нам нужно написать ответное письмо нашим друзьям, заверить их, что враг будет уничтожен, пожелать им побед на трудовом фронте.
      - Правильно! - отзывается собрание.
      Политрук Панкратов подходит к столу, в руках у него листок бумаги.
      - У меня, товарищи, есть набросок этого письма. Если разрешите, я вам его прочту.
      - Читайте, читайте!.. "Дорогие товарищи!
      Мы воодушевлены вашим призывом к защите социалистической родины. Эту почетную задачу мы выполняем сейчас. Мы знаем, что трудящиеся Советского Союза, под руководством любимого вождя товарища Сталина и наркома обороны маршала Советского Союза товарища Ворошилова, все, как один, встанут на защиту нашей цветущей родины. Заверяем вас, что мы не позволим японским фашистам, троцкистам, наглым провокаторам нарушить мирный труд трудящихся Советского Союза, мы нанесем им такой удар, от которого затрещат, а кое-где рухнут устои империализма.
      По поручению общего собрания бойцов, командиров и политработников:
      Ласкин, Пожарский, Черненко. 5 августа 1938 года".
      Шумные овации собрания. Комиссар объявляет:
      - Сейчас покупаемся, пообедаем, а потом и в путь.
      Ласкин вызывает к себе командиров подразделений:
      - Купание производить организованно, - говорит он им, - под вашим наблюдением. Будьте осторожны - река небольшая, но глубокая. Проверьте, все ли умеют плавать. Спустите лодку. Через несколько минут река огласилась разноголосыми криками, хохотом. Красноармейцы ныряли, плавали и веселились, как дети.
      Командир и комиссар разделись в палатке и стали спускаться к реке.
      - Столяров, - воскликнул Пожарский, увидев отсекра бюро ВЛКСМ, - а вы что в одежде?. Купаться, купаться, милок. В воду!..
      - Сейчас, товарищ комиссар.
      - Спешите, спешите, милок.
      Подойдя к реке, Пожарский сразу бросился в воду и поплыл крупными саженками, по-волжски.
      Купание доставляло всем громадное удовольствие. Красноармеец Мякшин вылез из воды, взобрался на бугорок и запел:
      "Солнце ждет нас, зовет.
      Вся природа в гости к себе просит:
      И вода, и песок, и полянка, и лесок,
      Ветер приглашение разносит..."
      - Кончай купанье! - раздается команда.
      Через несколько минут на реке снова покой и тишина.
      На другой день с утра началась сильная артиллерийская
      Непрерывно слышались тяжкие вздохи гаубиц, рев снарядов громыхание взрывов. Батальон находился в резерве.
      Ласкин и Пожарский с напряженным вниманием наблюдали за артиллерийской подготовкой. В бинокль хорошо была видна каменистая вершина Заозерной.
      Ежеминутно на сопке вспыхивало облако дыма, а затем ветер доносил звук - резкий и сухой.
      Был ясный, солнечный день. На горизонте одиноко бродили стайки белых облаков. Жаркое солнце нещадно палило.
      Ласкин посмотрел на часы: 15.00.
      - Самолеты! - крикнул кто-то.
      Все обернулись. Из-за сопок показалось звено самолетов, затем вынырнули еще два, потом еще...
      Появление каждого нового звена сопровождалось возгласами восторга.
      Кто-то попробовал сосчитать самолеты:
      - Двадцать, тридцать. Еще девять. Еще...
      Грозная туча самолетов, не знающая преград, уверенно приближалась к врагу.
      Гул канонады дополнился гулом моторов. Он все усиливался, восхищал бойцов, вселял бодрость и уверенность в победе.
      - Ну, самураи, держись! - воскликнул молодой лейтенант и, обращаясь к Ласкину, добавил: - Ну и красота...
      Ласкин улыбнулся. Ему было понятно чувство своего соседа: и сам он испытывал гордость за силу советской техники, когда смотрел на огромные бомбовозы.
      Самолеты приближались к озеру Хасан. Передовые из них уже летели над окопами противника.
      На голубизне жаркого неба появилось белое облачко взрыва, за ним другое, третье. По самолетам била зенитная артиллерия самураев. Но взрывы были слишком низки.
      И вдруг воздух дрогнул. Послышался глухой и мощный раскат взрывов.
      Ласкин посмотрел на Заозерную. То, что он увидел, надолго запечатлелось в его памяти.
      Огромные столбы дыма и земли возникали один за другим по всей линии окопов самураев. Огромное темное облако совсем поглотило сопку. Новые взрывы авиабомб на миг вздымали вверх дымные фонтаны, которые затем растворялись в черное облако.
      Ласкин с увлечением смотрел на эту картину современного боя. Ему вспомнились слова товарища Ворошилова: "Кто силен в воздухе, тот в. наше время вообще силен".
      Когда самолеты; вели бомбежку, внизу загудели танки и, поворачивая башни к врагу, тяжело поползли к подножию сопки.
      Ласкин видел, как они поровнялись с линией наших окопов.
      Мощная лавина бойцов ринулась за танками и вскоре обогнала их в своем стремительном беге.
      Пехота шла штурмом на самураев. Впереди развевалось алое знамя. Японские окопы начали оживать. Сначала неуверенно, а потом все сильнее и сильнее хлынул свинцовый ливень из пулеметов, и вскоре по всему фронту возобновилась неугомонная трескотня пулеметов и ружейных залпов.
      Японские войска упорно держались на сопке. Пулеметы, захлебываясь, поливали свинцовым дождем нашу наступающую пехоту.
      В нескольких местах рвались вражьи снаряды. Но красноармейские роты уверенно поднимались к вершине. Впереди по-прежнему реяло красное знамя. Один знаменосец упал, сраженный пулей, но знамя тотчас же подхватил другой, и оно снова впереди, снова зовет и увлекает за собой...
      Только под вечер, преодолев яростное сопротивление самураев, части Красной Армии прорвались к вершине Заозерной, и один из героев водрузил древко знамени между камнями гребня.
      Это была поистине величественная картина. В наступающей мгле, под грохот и блеск взрывов, под зловещий визг непрерывного потока пуль, знаменосец бесстрашно стоял на гребне каменного выступа и укреплял знамя.
      Простреленное пулями, оно развевалось на вершине, как символ победы.
      Заозерная снова стала советской. Но часть скатов высоты была еще занята врагом.
      * * *
      На другой день, после полудня, командир части выстроил свои подразделения.
      - Товарищи, - сказал он, - нам оказана большая честь. Нашей части дан боевой приказ: уничтожить противника на скатах высоты Заозерной...
      Крики "ура" не дали договорить Ласкину.
      Комиссар Пожарский призвал бойцов оправдать эту честь и уничтожить банду японской военщины.
      Командир объяснил бойцам обстановку, познакомил с маршрутом, указал на особенности предстоящего боя.
      - Все ясно, товарищи? - спросил он в заключение.
      - Все, товарищ командир! - было ему ответом...
      В огромной воронке от снаряда собралось летучее партсобрание.
      Отеекр партбюро Дуреев поставил перед всеми партийцами задачу: быть впереди и вести за собой всех бойцов и командиров, быть всегда с массой.
      - Задача сегодняшнего дня, - говорил Дуреев, - это большевизация Красной Армии. У нас есть все возможности сделать нашу часть партийно-комсомольской. Сейчас мы пойдем в бой.
      Это - прекрасная проверка людей, их преданности нашей партии, родине. Нужно энергичнее, шире развернуть работу среди наших славных бойцов и командиров, и мы с честью выполним свою задачу.
      После собрания одно из подразделений, с Дуреевым во главе, уходит на юг, чтобы занять оборону на берегу Тумень-Ула для обеспечения левого фланга от переправы японского десанта через реку. Другие подразделения уходят на Заозерную.
      Красноармейцы шли к месту боя.
      Панченко чувствовал необычайный подъем. Правда, волновал предстоящий бой, но кругам шли близкие товарищи, славные ребята, шли уверенные, бодрые. Командир и комиссар удивительно спокойны.
      Некоторым хотелось петь, но петь нельзя. Кондратенко не вытерпел и шопотом повторял слова песни:
      "Страна моя, Москва моя,
      Ты самая любимая..."
      Панченко тихо подпевал про себя...
      Спокойствие и боевой задор товарищей передавались ему. Легкое облако тревожных дум испарилось, и на его место вселилось боевое чувство. Какая-то особенная радость охватывала его. она не помещалась внутри и сквозила во всем: во взгляде, в жесте, в улыбке...
      Вспомнилась любимая девушка...
      Она еще не знает, что он решил навсегда остаться здесь, в этом замечательном крае, служить в РККА. Придется ей приехать сюда. Какая будет радостная встреча!
      Панченко начал рисовать себе картину будущей встречи, но взглянул на своего командира, и ему стало стыдно. Лицо командира отделения было серьезно и сосредоточенно.
      - Ну и глупец, - подумал Панченко, - о чем я мечтаю...
      Жаркое солнце жгло беспощадно.
      Миновав небольшую лощинку, колонна приблизилась к склонам высоты Заозерной.
      Движение происходило скрытно от неприятеля.
      Самураи, предчувствуя подход наших войск, вели непрерывный артиллерийский огонь, создавая преграду к подступам высоты.
      Снаряды рвались по дороге, идущей у подножия Заозерной, некоторые взрывались в лощине, недалеко от колонны, некоторые падали в озеро, поднимая фонтаны брызг.
      На склонах расположилась другая часть. Она вела ожесточенную перестрелку с самураями, поражая их огневые точки. Ласкин подошел к штабу части, чтобы получить уточненную обстановку.
      Часть скатов высоты Заозерной по-прежнему оставалась занятой японскими войсками. Изрыв их окопами, соединенными между собой подземными ходами, самураи создали себе прекрасную оборону.
      У Ласкина созрел план действий. Используя складки местности, незаметно подползти к противнику, выйти ему в левый; фланг и обрушиться неожиданной атакой.
      Для успешного выполнения этого плана требовались особая выдержка и осторожность. Чтобы противник не обнаружил движения колонны раньше времени, следовало отвлечь его внимание. Эту задачу должны были осуществить орудия и станковые пулеметы. Приказав им занять огневые позиции и, по сигналу открыть огонь по самураям, командир вернулся к своим, подразделениям.
      Обстановка и решение доводятся до каждого бойца.
      Приближается решительный момент.
      Любовно, как заботливый отец, комиссар Пожарский всматривается в лица бойцов и командиров - все ли готовы, все ли: в состоянии идти в атаку.
      Во взгляде каждого горит желание поскорее ринуться в бой и уничтожить подлых захватчиков.
      Пожарский остается доволен: разве можно не победить с такими бойцами!
      Командир и комиссар стоят рядом. Бойцы смотрят на тех, кто сейчас поведет их в бой: на командира, твердого и решительного, преданного сына своей родины, на комиссара - непреклонного большевика, любовь и заботу которого каждый испытал на себе.
      Разве можно не побеждать с такими командирами?
      - Ну, ребятки, идемте, - с душевной теплотой произносит комиссар.
      Панченко чувствует: теплая волна подступает к сердцу. так любовно звучат слова Пожарского в хаосе непрерывных взрывов и трескотни пулеметов.
      Пулеметчик Черепанов переживает то же самое. Ему хочется заслужить любовь комиссара. Он готов идти за ним куда угодно...
      Соблюдая осторожность и тщательно маскируясь, два подразделения двинулись в обход левого фланга противника. Шли по колено в грязи, а часто ползли, стараясь ничем не выдать своего движения.
      Первое, самое близкое от противника подразделение вел Пожарский. В каждом жесте, в каждом движении комиссара чувствовалась воля большевика. Он шел, непреклонный и твердый, с суровым выражением лица, и лишь иногда его лицо озарялось улыбкой, ободрявшей бойцов. Вместе с комиссаром шли отсекр бюро ВЛКСМ Столяров и командир подразделения Попов.
      Параллельно шло другое подразделение. С ним был командир части Ласкин. Он шел рядом с командиром подразделения Стецюком - молодым, волевым лейтенантом - и начальником штаба Луночкиным.
      С вершины сопки заметили движение подразделений. Кто-то замахал пилоткой, затем подбросил ее и крикнул:
      - Товарищи! Вперед! На подмогу!.
      Ласкин услыхал призыв и ответил:
      - Идем на подмогу, товарищи, держитесь!..
      Убежденный в неприступности созданного им укрепления, противник беспорядочными выстрелами отвечал на ураганный огонь пулеметов и артиллерии.
      И вдруг мощное, громовое "ура" потрясло воздух. Самураи с ужасом оглянулись. Прямо на них лавиной катились бойцы. Впереди всех, с гранатой в руке, бежал комиссар.
      - Бей фашистов! - раздался его призыв. - Нет места ни одному гаду на нашей священной земле! За родного Сталина! За великую родину! Вперед!
      В это время Ласкин с другим подразделением подходил к исходной точке. Услышав, что Пожарский пошел в атаку, Ласкин выхватил пистолет и, потрясая им в воздухе, крикнул:
      - За родину! За Сталина! Вперед! - и первый побежал к окопам противника. Луночкин и Стецюк последовали его примеру. За ними рванулись бойцы.
      Грозное "ура" волной перекатывалось по рядам наступающих.
      Ошеломленные неожиданным натиском, японцы растерялись. Побросав винтовки, они, как крысы, забегали по подземным ходам. Визгливая ругань и побои офицеров заставляют самураев на минуту побороть страх. Они открыли огонь. В наших рядах упал один, другой, но комиссар быстро шел вперед, увлекая за собой бойцов. От ожога ноги Пожарский споткнулся, но тотчас же выпрямился и двинулся к окопам, откуда все сильнее раздавалась стрельба...
      Рвались гранаты в окопах самураев. Раздавались вопли раненых. Офицеры неистовствовали и кричали что-то визгливыми голосами.
      Лавина бойцов Красной Армии приближалась. Впереди по-прежнему был Пожарский.
      - Товарищ комиссар, ложитесь, - говорит ему Ласкин.
      - Товарищ комиссар, вы ранены, ложитесь, - упрашивают бойцы и командиры.
      Но комиссар ничего не слышит. Он мчится вперед. Одну за другой на ходу Пожарский бросил две гранаты, которые разорвались среди самураев, и, добежав до окопа, начал из пистолета расстреливать врагов...
      Бойцы неудержимой лавой ворвались в окопы. Воздух наполнен трескотней пулеметов, хлопаньем выстрелов, свистом пуль, грохотом взрывов гранат, воплями раненых японцев.
      Наши раненые товарищи без стонов терпеливо ждали, когда их отнесут с поля брани, или уползали под откос, где их ждала медицинская помощь.
      В стороне, в окопе, укрылись три японских снайпера. Красноармеец Карташков увидел их. Тотчас же упал в воронку и приготовил гранату. До противника оставалось пятнадцать метров. Карташков снимает кольцо. Взмах. Граната летит в окоп вражеских снайперов.
      - Ура! - Граната рвется, едва коснувшись земли.
      Один самурай убит наповал. Двое других бросают винтовки и бегут к границе. Карташков срывает кольцо и бросает вторую гранату. Второй самурай падает. Третий снайпер с визгом мчится дальше.
      - Не уйдешь! - кричит ему вслед Карташков и, приложившись к винтовке, метким выстрелом поражает беглеца...
      Опасаясь за жизнь комиссара, Ласкин бросился к нему. Один из самураев стреляет в Пожарского. Мимо. Самурай снова целится. Ласкин на ходу бросает в него гранату. Самурай со стоном падает.
      Панченко, расстреляв две обоймы, приготовился к штыковой атаке.
      Столяров бежал рядом с комиссаром. Бросив гранаты в окопы противника, он вынимает пистолет и кричит:
      - Комсомольцы, вперед! Бей самурайскую сволочь!
      Бойцы подразделений уже штыками поражают самураев. Молодой лейтенант Пономарев в упор из пистолета расстреливает врагов.
      Фигура комиссара ярко выделяется среди бойцов.
      - Товарищ комиссар, ложитесь, - снова попросил Ласкин.
      Но было уже поздно. Вражеская пуля навсегда остановила сердце пламенного большевика.
      - За Сталина, за родину я с радостью отдаю свою жизнь.
      Покачнувшись, комиссар упал в окоп.
      - Товарищ комиссар! - с дрожью в голосе крикнул Столяров и, не удержавшись от слез, еще стремительнее бросился в атаку.
      - Комиссара убили!
      Этот возглас, как электрическая искра, промчался в сознании каждого.
      - Комиссара убили!.
      Горечь утраты дорогого человека мгновенно превращалась в удесятеренную ненависть к убийцам. Враги в последней агонии упорно сопротивлялись. Самурайская пуля сразила насмерть храбреца Пономарева. Ранен командир роты Попов, но он продолжал сражаться в первых рядах до конца боя.
      Несколько самураев пыталось спастись бегством! Меткие выстрелы пулеметчиков настигали врагов. Ни одного самурая не осталось на советской земле. Слова комиссара воплотились в жизнь.
      Но враг не сдавался. Японцы открыли ураганный артиллерийский огонь, готовясь атакой вновь завладеть высотой.
      - По окопам! - раздается голос Ласкина.
      Подразделения переходят от атаки к обороне. Бойцы занимают окопы противника. Кругом трупы самураев...
      В стороне расположился начальник штаба Луночкин со взводом. По приказанию командира он организует оборону правого фланга. Это ответственный участок. Сюда спешит отсекр комсомольского бюро Столяров. Нужно подбодрить комсомольцев, Он пробирается от укрытия к укрытию. Над головой слышится характерный визг. Столяров пригибается к земле.
      - Трах!. - рвется снаряд совсем рядом.
      "Жив", - думает Столяров и пробегает дальше.
      Луночкин расположил бойцов в укрытиях. Столяров подползает к нему. Раздается визг снаряда. Столяров! чувствует, как сильная струя воздуха подхватывает его вверх. Перевернувшись, он стремительно падает на землю. Чувствуя звенящий шум в голове, Столяров подползает к воронке. На краю ее, запрокинув голову, лежит Луночкин.
      - Неужели убит? - мелькает мысль у Столярова.
      Он приникает ухом к груди командира. Чуть слышно работает сердце. Луночкин открывает глаза, хочет что-то сказать. Губы шевелятся, не издавая ни звука.
      - Отнести раненого, - приказывает Столяров и прижимает на себя командование правофланговой группой...
      Вместе с другими бойцами Панченко укрылся в окопе. От мертвых самураев разит водкой. Крутом валяются пустые винные бутылки и баклажки. Все это кажется странным. Ежеминутно слышится предостерегающий визг. Нужно пригибаться к земле и переждать, пока разорвется снаряд.
      - Трах!. - раздается совсем рядом.
      Панченко замечает впереди небольшой окоп и, не медля ни секунды, пробирается туда.
      В промежутках между взрывами Ласкин перебегает от окопа к окопу.
      - Ну, как, Коржев? - спрашивает он командира отделения.
      - Хорошо, товарищ командир.
      Панченко видит, как Ласкин прыгает в соседний окоп. Опять зловещий визг. Панченко пригнулся. Трах!. Разрыв позади.
      Целый слой земли обваливается на Панченко. Он едва успевает отряхнуться, как слышит голос Ласкина:
      - Панченко, жив?
      - Жив, товарищ командир, - отзывается курсант.
      Он хочет сказать своему командиру, что ему нисколько не страшно, что он готов сразиться с врагами в рукопашном бою. Снова взрыв.
      В окопе Ласкина сыплется земля. Он отряхивается и поднимает голову:
      - Панченко, как себя чувствуешь? - кричит он в соседний окоп.
      - Хорошо, товарищ командир, - звучит ответ.
      По визгу снаряда можно определить, где он упадет. Вз-з-з. Это перелет. Снаряд рвется за окопами. Опять перелет. - Ого! - это к нам. Трах!..
      Взрыв громыхает рядом. Молниеносная воздушная волна со звоном сжимает голову. Стены окопа осыпаются, и назойливый песок проникает всюду: за гимнастерку, в глаза, противно хрустит на зубах.
      Ласкин поднимается.
      - Панченко, жив?
      Молчание.
      - Панченко, жив? Из окопа ни звука.
      - Панченко, жив?
      Не дождавшись ответа, Ласкин быстро выбирается наверх и бежит. Вместо окопа перед ним бесформенная яма. На дне воронки лежит чернильница. Ласкин садится на краю ямы, осторожно поднимает чернильницу. Что-то мокрое подкатывается к горлу и мешает дыханию. Опустив голову, Ласкин смотрит на маленькую походную чернильницу убитого Панченко. "Какое замечательное будущее ожидало этого талантливого, веселого "юношу!" - думает Ласкин, и ненависть к врагу вскипает в нем с новой силой.
      Артиллерийская стрельба затихла.
      * * *
      Близилась ночь.
      Воспользовавшись передышкой, Ласкин организовал прочную оборону занятого рубежа. Он хорошо изучил японскую тактику: под покровом ночи или тумана подползти и обрушиться неожиданной атакой. Известно было ему и коварство самураев: отдельными небольшими группами беспокоить ночью, а с рассветом начать наступление.
      Нужно быть готовым ко всему.
      Часть командиров ранена. Ласкин назначает взамен их лучших младших командиров. Каждый имеет свою задачу. Лейтенант Стецюк командует левофланговой группой. Его задача - не дать противнику возможности использовать долину для удара с тыла.
      В секретах пулеметчики и стрелки с напряженным вниманием всматриваются в ночную тьму, прислушиваются к шелесту травы.
      Дует прохладный ветерок. Лохматые, пестрые тучи быстро мчатся на запад, то скрывая, то освобождая бледный диск луны. Когда луна вырывается из-за туч и освещает своим голубоватым светом поле битвы, напряжение ослабевает. Но вот луна прячется, тьма сгущается. Кусты кажутся японскими солдатами, крадущимися к окопам.
      На сопке неспокойно.
      Изредка слышится стрельба.
      Близится полночь.
      На вершине Заозерной застучало разом несколько пулеметов, донеслись ружейные залпы.
      Сопка вспыхнула заревом от взрыва гранат. Японцы вели наступление.
      Поддерживая Заозерную, открыла огонь правофланговая группа.
      Ласкин насторожился.
      - Ого!. Кажется, и к нам полезли!
      Через несколько минут прибежал посыльный от командира правофланговой группы.
      - Товарищ командир, на нас наступают японцы.
      - Ну? И что же, вы испугались?
      - Как же! - с живостью ответил красноармеец, - Мы их из пулеметов, как траву, косим.
      - Передайте командиру: вести непрерывный огонь, самураев не подпускать. Если подойдут близко, забросать гранатами. Я сейчас буду у вас. Идите.
      Поддерживая правый фланг, открыла огонь центральная группа.
      Непрерывно строчили пулеметы. Хлопали ружейные выстрелы. Как скошенная трава, валились японцы. Из тьмы появлялись другие и, не останавливаясь, шли на сопку. Кто-то не выдержал и бросил в них гранату. Это послужило сигналом: с шипением полетели гранаты. Вспыхнули огнем скаты сопки. Пламя металось по хребту высоты. А самураи все шли и шли. Яснее слышались их пьяные крики, визг и вопли раненых. С криками "банзай" они двинулись в атаку.