Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лондон, любовь моя

ModernLib.Net / Современная проза / Муркок Майкл / Лондон, любовь моя - Чтение (стр. 22)
Автор: Муркок Майкл
Жанр: Современная проза

 

 


— Черт! — Мэри почти парализована, — Черт! Ты в порядке? Ну и ну! Погляди, что мы тут натворили! Ну и ну!

Он затрясся от смеха. Его волосы заплясали под тонкими лучами, пробивающимися откуда-то сверху в жаркую полутьму, где он и она родились вместе, родились на земле, предназначенной для орхидей и фуксий. Возможно, такое начало предвещает что-то очень хорошее.

— Давай передохнем и повторим. А, Мэри?

Но она покачала головой. Нельзя сводить все к обычному желанию, ибо это, она чувствовала, означало бы быструю смерть чувства. А смерть и без того уже была частью их жизни, ибо люди — это всего лишь люди. Но она сделает все, чтобы оттянуть этот момент на как можно более долгий срок. А кроме того, в голове у нее уже крутились планы ее вступления в мир — новой Мэри, той Мэри, которой не могло существовать раньше. До того как она заснула и которая могла бы так никогда и не состояться, если бы не Джозеф Кисс, которому, впрочем, она пока не чувствовала себя обязанной ничем, кроме удовольствия смотреть на него, и удовольствия, которое могло ей давать его большое и нежное тело.

— Мы не будем повторять это до завтрашнего дня. — О, она была сурова, эта маленькая девочка, устанавливающая правила! — Потому что мы здесь пленники, Джозеф, и все прекратится, как только нас заметят. И даже сейчас. Как мы объясним? Новое платье все в грязи. Рубашка и пиджак тоже. Волосы спутаны. И где же мы так «случайно» заляпались? Летом это не могло случиться нигде, в сухом-то саду. Нам нужно быстро под душ. Сейчас надо разойтись и как-нибудь попытаться от них ускользнуть. Мы встретимся снова, когда путь будет свободен.

С удовлетворенным видом Джозеф Кисс принялся отряхивать грязь с колен.

— Ты говоришь как мой дьявол.

— А может, это я. Может, это меня ты встречал, но не знал этого. Когда я видела сны, а ты фантазировал. Могли ведь мы уже встречаться? А если мы встретились именно так?

— Ох, Мэри. Ты так жаждешь симметрии? Это опасно, в наши дни. — Он подмигнул. — Но думаю, что ты — сила, которую можно бояться.

Это не произвело на нее впечатления.

— Вот почему, наверное, ты говорил с дьяволами, а я только с кинозвездами. Нам нужно принять душ, Джозеф.

Она поймала его взгляд, и они снова пропали: он лежал на спине, и она скакала на нем верхом, как амазонка, оседлавшая его большое сильное тело.

вечно стремиться вверх в этом золотистом свете разве нирвана может дать так много его квадратная челюсть резкие черты сильные руки кружева у горла и на запястьях теперь все глаза устремлены на посадочную полосу мы наблюдаем как «Серебряная чайка» компанииKLM за штурвалом которой сидит единственный и неповторимый Дж.X. Сквайр человек познакомивший Англию с джазом и наш самый популярный радиоведущий закладывает вираж над аэродромом

Когда Джозеф Кисс и Мэри Газали, «случайно» промокшие, но более или менее отряхнувшие с себя листву, пошли каждый своим путем — он в общее психиатрическое (мужское) отделение, а она — в особое крыло (женское), — было уже время чая. В рекреации оставалась лишь Дорин Темплтон, но она так была поглощена своей писаниной (со времени водворения в больницу она успела уже отправить около тридцати писем разным политикам), что не заметила появления Мэри. Мэри удалось добраться до своей маленькой комнатки, и она очень надеялась на то, что никто не придаст особого значения мокрым следам, оставленным ею на мраморном полу коридора. Она знала, что сможет безнаказанно устроить еще пару-другую свиданий в оранжерее, но и там, и в любом другом месте на территории больницы их легко могли вычислить. Сестра Китти Додд хорошо знала, до чего доходят некоторые пациенты, чтобы «заниматься этим», и как часто удается их «за этим» застукать. А кроме того, Мэри до сих пор не осуществила свой замысел. Джозеф Кисс не разочаровал ее. В реальности опыт оказался гораздо лучше, чем рисовался ей в воображении, и она знала, что любит его, но пока кто-нибудь не начал подозревать, до чего она дошла, и пока она не привязалась окончательно к мистеру Киссу, она очень хотела ближе познакомиться с юным Дэвидом Маммери. Ее честолюбивый замысел нашел теперь подкрепление в только обретенном ею желании разделить свое чувство по крайней мере с еще одним человеком. Если бы завтра утром ей удалось заполучить Маммери, то вечером она опять могла бы встретиться в оранжерее с Джозефом Киссом.

Когда сестра Китти Додд нашла ее, Мэри уже успела раздеться и лежала в ванне.

— Мэри, дорогая, ты слышала? — Мягкость и невинность тона сиделки сообщили Мэри, что ее тайна еще не раскрыта.

— Что слышала, сестра? — Мэри прикрыла синяк мочалкой.

— Твоя дочь приехала! С твоим двоюродным братом. Она сдала экзамены в Шотландии, и ей сказали, что ты проснулась. Она, конечно, раньше видела тебя несколько раз, но ты же не видела ее, во всяком случае, довольно много лет. Да, да, здесь твоя Хелен, только что из Шотландии! А твой кузен, должна сказать, кажется очень милым. Я видела его и раньше. Ты его помнишь?

Мэри не шелохнулась и словно онемела. Потом спряталась как можно глубже под водой: «Дорогая, дорогая, дорогая».

— Ты его помнишь? — Сестра Китти пнула оторвавшийся кусочек линолеума. — Мистера Мелдрума?

— Да. — Мэри скривила губы. Секунду на них держалась ухмылка.

— Ох, Мэри, ты боишься, дорогая. Это понятно. Но все хорошо. Они очень-очень милые люди и очень о тебе беспокоятся. Хелен сама не своя от радости, но немного нервничает, так же как ты, но… Дорогая. Ах, Мэри, она так долго ждала. Пятнадцать лет! Она уже почти взрослая.

Испытывая смутное ощущение, что когда-то давно бросила дочь, Мэри подумала, что Хелен может ее ненавидеть.

Или это она сама на нее обижена? Доктор Мейл говорил ей, что Гордон Меддрум и Хелен должны приехать после обеда, но она была так поглощена своим романом с Джозефом Киссом, что позабыла об этом, и теперь ее вина только усиливалась оттого, что никто не догадывался о том, что произошло на самом деле.

— Ах, Мэри, я же не идиотка и понимаю, что ты нервничаешь. Наденешь новое платье?

— Нет. — Мэри резко подняла голову и смахнула с глаз мыльную пену.

— Но!.. — Сестра Китти, кажется, начала заводиться.

— Один из садовников толкнул меня, и я упала в грязь, — выпалила она не моргнув глазом.

Сестра Китти Додд разгневалась.

— Таким людям нельзя разрешать находиться на территории больницы. Кто это?

— Не знаю. Но я сама была виновата. — Чтобы сестра Китти не увидела, как она покраснела, Мэри опять нырнула под воду.

— Что ж, тогда надень коричневое. Тоже миленькое. — Хотя Мэри и не слышала ее голос, но он был определенно веселым.

Мэри снова вынырнула как наяда.

— Да, надену-ка я его.

— Хелен все равно, в чем ты будешь. Она будет так рада тебя увидеть. — Достав большую белую банную простыню, сестра Китти развернула ее перед собой. — Выходи же, моя мадонна!

устала устала устала

Через двадцать минут, по мере приближения к мраморному вестибюлю, одетая в бежевое платье Мэри Газали взяла себя в руки, главным образом благодаря тому, что вспомнила наслаждение от своей давешней эскапады, а отчасти потому, что уже не боялась, что ее разоблачат. Сестра Китти Додд предупредительно встала перед ней у двери в кабинет доктора Мейла. Мэри казалось, что она вернулась в Страну грез, настолько отрешенно она себя ощущала. Голос сестры Китти Додд казался ей бессмысленным, а потом полированная дубовая дверь внезапно распахнулась — прямо на желтый пляж с рокочущими яркими волнами (ей еще предстояло съездить на морское побережье), а потом море исчезло, но остались трое морских сказочных зловещих зверей.

— …ерунда, — прошептал доктор Мейл. — А, вот и вы! — Он был похож на лишенное хлорофилла растение больше, чем на мужчину. Коснувшись завитков ее волос пальцами, он развернул ее лицом к родственникам. — Вот и она!

Белое лицо девочки было обрамлено бледно-рыжим пламенем, а стоявший рядом мужчина казался всего лишь темной тенью. Оба стояли спиной к огромному окну с витражом, сквозь которое пробивалось послеполуденное солнце.

— Это Хелен. — Голос доктора Мейла был мягок. — А это Гордон Мелдрум, которого вы, несомненно, помните.

— Нет.

Волосы ее дочери были почти соломенными, светлее ее собственных. На ней было голубое платье с короткими рукавами, маленькая золотая цепочка, золотой браслет. Мэри не удивилась ее сходству с Мерль Оберон. Еще она была похожа на свою бабушку.

— Мы никогда не встречались. — У Гордона Мелдрума оказался глубокий успокаивающий голос и приятная нерешительная манера, хотя Мэри слегка смутил сильный запах табака, исходивший от его пиджака и фланелевых брюк. Когда он слегка подвинулся, Мэри наконец увидела его серые, широко расставленные глаза, редеющие волосы, узкие губы. Он улыбался. — Добрый день, Мэри. Я так рад, что тебе стало лучше. — Он не сделал попытки обнять ее.

— Привет! — рванувшись вперед, сказала Хелен с по-детски фальшивым энтузиазмом. — Мама! Ну ты даешь! Выглядишь супер! Я ужасно рада, что тебе лучше. — Она замолчала.

Мэри улыбнулась.

— Я думала о тебе во сне, Хелен. — Она взмахнула рукой. — То есть я думала о моей малышке. О том, что я считала моей малышкой. Во сне я думала, что ты, может быть, уже умерла. — Она вздохнула и опять шевельнула рукой, словно извиняясь. — Мне трудно объяснить… Но я очень рада, что ты не умерла. Как-то звучит нехорошо. — Теперь она уже и рукой пошевелить не могла.

— Ты выглядишь классно! — воскликнула Хелен с жаром, теперь уже совершенно неподдельным. — Так молодо!

— Это правда. Вы выглядите как сестры. — Произнося этот заезженный комплимент как удачно найденную реплику, доктор Мейл, казалось, весь расплылся от удовольствия. — Почти как сестры. Всего пара лет разницы.

— Но это ненормально, не правда ли? — Мэри Газали была благодарна ему за банальности, которые помогали ей установить контакт и с дочерью, и с очевидно довольным кузеном.

— Это очень необычная ситуация. — Доктор Мейл развел руками. — Уверен, никто не обидится, если я покину вас на некоторое время?

Сестра Китти Додд явно не хотела уходить вслед за доктором Мейлом. Она была едва ли не загипнотизирована картиной этого воссоединения.

— Если что понадобится, позовите. Чуть позже я принесу вам кофе.

Мэри села у окна, боком к огромному витражу, и, махнув рукой в сторону геометрически ровных клумб и сада, видневшегося по обеим сторонам гравиевой дорожки, произнесла:

— Прелесть! Особенно розы. Вы приехали поездом?

— На автобусе. — Гордон Мелдрум был благодарен за эту обыденную тему. — Из Вест-Бромптона. Тридцатка идет прямо досюда. Это удобно. Мы и раньше пользовались этим автобусом, когда навещали тебя. Когда ты спала. Я должен сказать, что Хелен с малых лет знала этот маршрут лучше любого другого.

— Вы живете рядом с кладбищем. — Мэри не была уверена, видела она это во сне или ей говорила сестра Китти Додд. Еще было письмо, но оно где-то затерялось вскоре после ее пробуждения.

— В Бромптоне. Точнее сказать, это Эрлз-Корт. Не самое лучшее место. Все местные богачи вроде миссис Панкхерст уже померли! В Филбич-Гарденз мы, наверно, единственные англичане, остальные — австралийцы или поляки. Но там довольно мило и удобно, да и Хелен недалеко добираться до школы. — Он придвинулся, чтобы взглянуть на кусты красных и белых роз.

— Эта школа на Кинг-стрит? В Хаммерсмите? — Мэри отодвинулась, чтобы дать ему больше места и при этом оказаться подальше от исходящего от него запаха табака. — Сестра Китти Додд говорит, что это одна из лучших школ в Лондоне и туда трудно поступить.

— Точно, — сказала Хелен. — Мне повезло. — И приблизилась на несколько шагов.

Мэри еще не совсем привыкла к яркому свету комнаты, но ей показалось, что в глазах дочери блеснули слезы, и тут же захотелось ее утешить.

— Я не сумасшедшая, милая. Я не больна. Я просто пережила что-то вроде шока. Я была потрясена, когда дом обрушился на нас. Я так крепко держала тебя. Нам повезло. Твой отец, конечно, предвидел это. Но это было так давно, и теперь я уже не печалюсь, хотя мне жаль, что я не была с тобой, пока ты росла, но я все равно не смогла бы дать тебе то, что тебе дали Гордон и Рут, так что на самом деле все получилось очень хорошо.

— Да, Мэри. — Голос Гордона казался грубым от сдерживаемого чувства. — И Хелен думала, что все позади. Мы говорили об этом, конечно, и теперь нам нужно обсудить с тобой. Нам надо знать, чего ты хочешь и как ты себя чувствуешь.

— Я чувствую себя очень хорошо. Свободно, можно сказать. — Не в силах придумать подходящий ответ, Мэри пожала плечами. — Очень хорошо. Во всяком случае, я готова выйти на свободу. Хочу наверстать упущенное время.

— Ты наверстаешь. — Словно желая удостовериться в том, что не потерял свою трубку, Гордон похлопал себя по карману. — Прости, Мэри, но это оказалось труднее, чем я думал. Я о вас с Хелен. Я хотел бы, чтобы и Рут приехала с нами, но она проходит свое дурацкое лечение. Она будет с нами, как только немного поправится. — Он пытался не показать, насколько боится за жену.

— Она идет на поправку? — Мэри почувствовала, что ей легче обсуждать здоровье Рут.

— О да. Да. — И снова похлопал себя по карману.

— Она сильно похудела. — По тону Хелен было ясно, что она воспринимает этот разговор о своей приемной матери как маленькое предательство.

— Мне очень жаль. — Мэри опять захотелось утешить и успокоить дочь. — Она этого не заслужила. Мне рассказывали, как замечательно она к тебе всегда относилась. Пожалуйста, передай ей, что я люблю ее, и скажи, что я надеюсь скоро ее навестить, раз уж она сама не может сюда приехать. Я страшно хочу отсюда вырваться. Доктор Мейл сказал, что меня могут перевести в такое специальное место, общежитие, где у меня будет отдельная комната, а потом, когда я привыкну к внешнему миру, смогу подать заявление на муниципальную квартиру.

— Ты бы могла жить с нами, — сказал Гордон с поспешностью. — Я имею в виду, что ты могла бы оставаться у нас столько, сколько захочешь. Все мы думаем, что лучше всего было бы, если бы ты переехала к нам. Это был бы лучший вариант.

В ответ Мэри искренне и благодарно улыбнулась.

— Ты святой, Гордон, правда. Но я не хочу тебя обязывать.

Поначалу ее прямота, казалось, ранила его. Такого он явно не ожидал.

— Что ж, мы могли бы просто попробовать. Рут нужна поддержка. Она будет ей нужна, пока она не поправится. Так что это ни в коем случае не вариант бедной родственницы, Мэри. Я уверен: мы нуждаемся в тебе.

— Это могло бы помочь тебе. — Хелен неловко наклонилась вперед и взяла мать за руку. — Я люблю Рут и Гордона. Я считаю их своими родителями, но я никогда не думала о тебе иначе как о своей матери.

— Хелен всегда обращалась к нам как к Рут и Гордону, — Гордон жутко покраснел. — Я имею в виду, что это не потому, что она не знала, где ее настоящая мать и кто она. Из этого никогда не делалось тайны. Так что ты всегда была мамой, а мы были Рут и Гордоном.

— У меня теперь трое родителей! — Это романтическое заявление Хелен явно было заранее отрепетировано. — Я устроилась лучше всех! — Мэри заметила, что обнаженные руки дочери покрыты загаром.

— Ладно. Я, может быть, смогу найти квартирку по соседству. Посмотрим.

Мэри не была готова к тому, что ей предложили. Родственные чувства и добросердечность воспринимались ее дочерью как данность, но для Мэри они едва ли были чем-то реальным. Она подумала, что предпочла бы пожить одна, ограничив круг общения, пока не почувствует, что вновь готова его расширить. С другой стороны, если бы она была обязана переехать к Мелдрумам, если бы Рут была безнадежно больна, то она могла бы изменить свои планы хотя бы на время. Она столь многим обязана Рут. Но она почувствовала, что эта возможность ей совсем не улыбается.

— Да, в Стране грез жизнь определенно проще!

— Что-что? — Гордон привстал. Хелен еще крепче сжала материнскую руку.

— Когда я спала, я видела много снов. — Мэри поддалась желанию объясниться. — Иногда это была история с продолжением, и я познакомилась со многими очень хорошо, как это бывает в обычном мире. Но, наверное, это не были реальные люди. — Она опустила глаза. — Почти все они были знаменитыми кинозвездами. — Она хихикнула, и Хелен тут же улыбнулась.

— Кинозвездами, мам?

— Еще там были королевская чета и один странный премьер-министр. И еще мой отец, который сбежал почти сразу после моего рождения.

— И с кем же ты познакомилась ближе всего, мам?

— С Мерль Оберон и Кэтрин Хепберн. Они еще снимаются в кино?

— О, я их обожаю! А с кем еще? — Хелен проявила настоящий интерес.

— С Джун Хейвок. Еще с Джинджер Роджерс, но она мне не понравилась. Когда я познакомилась с ней поближе, она оказалась дурой. Еще с Джанет Гейнор. А у Рональда Колмена там было множество разных профессий. Он никак не мог осесть на одном месте. Водил трамвай, был почтальоном и молочником. Это, наверно, из «Тридцати девяти ступенек».

— Разве там не Роберт Донат был? — вежливо предположил Гордон.

— Возможно. — Она оценила его вежливость. — Я их иногда путала. Я нашла их всех в журналах, которых тут много. И по телевизору показывают старые фильмы, то есть они старые для всех остальных, но не для меня. Видите, скольким еще я должна насладиться?

— Ты определенно видишь во всем только светлую сторону, Мэри, — Гордон все еще казался обиженным на то, что она не ответила согласием на его великодушное предложение.

— Я знаю, что у тебя все получится, мам.

Теперь, когда Хелен сидела ближе и не была уже так напряжена, Мэри вдыхала ее сладкий аромат, наслаждалась ее теплом, любовалась ее детской пухлостью. Домашний уют, который они ей предложили, неожиданно стал больше привлекать ее, хотя часть ее сознания все еще была занята состоявшимся соблазнением Джозефа Кисса и планируемым соблазнением Дэвида Маммери. Она знала, что родные считали ее чем-то вроде заблудшей души, невинного создания, но со времени своего пробуждения она уже успела приобрести опыт общения с людьми, многие из которых находились на пределе своих сил, а кроме того, у нее были великолепные проводники по Стране грез. Гордон Мелдрум предлагал ей покой, но за пятнадцать лет она им сполна насладилась. Теперь ей хотелось приключений. Если бы только была возможность, она бы объехала весь мир. Она решила переменить тему разговора.

— У тебя были экзамены, да? А потом вы поехали в Шотландию?

— И только там мне сказали, что ты проснулась. Они не хотели, чтобы я перевозбудилась.

— Они никогда этого не хотят. — Мэри почесала шею. — Здесь тебя начнут успокаивать, если ты просто громко засмеешься, глядя на Нормана Уиздома. Тебе нравится Норман Уиздом?

— Ну… да… немножко. — Хелен смутилась.

— Понятно. Он не из твоей оперы. Наверно, если бы я выбралась отсюда, то тоже отнеслась бы к нему иначе. Гордон, они назвали тебе дату? — Мэри повернула голову.

— По-моему, они полагают, что теперь ты можешь уехать в любое время. Им только нужно организовать твой переезд. Как раз об этом я и хотел поговорить. Они считают, что пансионат — лучший вариант на первое время. — Он протянул руки. — А потом ты можешь переехать к нам.

— Было бы здорово, если бы ты жила с нами. — Хелен опять воодушевилась. — Я бы показала тебе свои вещи. — Я храню много всякой-всячины с самого детства. У меня есть песик по кличке Маффин. Он глупенький, но я его очень люблю. — Она начала перечислять свои интересы и увлечения.

Понимая, что дочь не может понять, почему мать мечтает о жизни в относительном одиночестве, Мэри почувствовала, что неспособность Гордона принять ее потребности является еще одним доказательством их обоснованности. Она по-прежнему испытывала благодарность Меддрумам за их любовь и добрые чувства. Было очевидно, что дочери с ними лучше и она имеет в их семье те преимущества, которые никогда не смогла бы дать ей сама Мэри.

Гордон Мелдрум, изучая ее с несколько смущенной сосредоточенностью, словно почувствовал ее мысли и, как только ему предоставилась возможность, сказал:

— Сейчас все живут лучше, чем до войны, Мэри, потому что нет безработицы и зарплаты высокие. На самом деле мы не так уж богаты. Сейчас у всех есть холодильник, стиральная машина и телевизор. У множества людей есть собственные машины. Мы воспользовались тем, что все было разнесено в клочья, и начали с нуля. Через несколько лет мы не будем знать, что делать со всеми нашими выходными и кучей наличных денег! Дети из самых обыкновенных семей поступают в университеты. У нас теперь бесклассовое общество. Нет существенной разницы, какое правительство у власти — лейбористы или консерваторы. Мы просто наслаждаемся жизнью.

Мэри задумалась.

— Кажется, я проспала все самое худшее. Я читала журналы и слушала новости. Жалуются на то, что люди становятся алчными. Но разве не то же самое было и до войны? Я, вероятно, помню об этом лучше большинства других. Мне не терпится увидеть все своими глазами. Ты ведь покажешь мне все, да, милая? — Хотя в этом последнем обращении к дочери и чувствовалась некоторая натянутость, оно дало Мэри возможность сделать паузу и остановить их беседу. — Я немного устала. — Она мимолетно взглянула в окно, и ей показалось, что она увидела, как Джозеф Кисс и Дэвид Маммери прошли вдвоем мимо клумбы с розами и тут же скрылись из виду. — В социальном плане я немного отстала. Я ведь была почти ребенком, когда со мной это случилось.

— Я поражен, насколько мудрой ты кажешься. — Гордон обрадовался возможности высказать свое искреннее наблюдение. — Такое впечатление, будто ты прошла один из этих курсов обучения во сне. Я поражен.

— Я пытаюсь нагнать прошлое. А еще, видишь ли, много читаю. — Она пожала руку Хелен. Ладонь оказалась горячей.

Громко постучав в дверь, сестра Китти Додд спросила голосом, в котором чувствовалось нетерпение:

— У вас все хорошо?

— Ты знаешь, мне нравится Несбит. — Хелен сообщила об этом как о чем-то очень интимном. — Но я читаю и более современных писателей. Мне бы хотелось узнать, кто из них тебе нравится больше всех.

Вопросительно подняв брови на остальных, Мэри позвала:

— Войдите!

Раздался резкий скрип: то сестра Китти Додд ввезла чайный столик на колесиках и церемониально поставила его между Мэри и Хелен Газали.

— Ну, кто из вас будет играть роль мамы?

В конце концов чайник взял в руки Гордон Мелдрум, а сестра Китти Додд направилась к двери, сказав, что на этом их оставляет. Гордон наполнил чашки на три четверти.

— Все будут с молоком?

Мэри протянула руку к молочнику.

— Давайте я хоть это сделаю.

Когда же их руки соприкоснулись над сахарницей, они рассмеялись вместе.

— Я надеюсь, что ты серьезно обдумаешь предложение жить у нас. Кроме того, когда они поместят тебя в пансион, ты сможешь приезжать к нам на выходные. Рут очень хочет тебя увидеть, — напирал Гордон с неумолимостью святого Бернарда.

— Конечно.

Мэри удивилась тому, как быстро она приняла весь спектр новых возможностей. Ведь она может и наслаждаться своими приключениями, и знакомиться с обыденной жизнью одновременно: главное, чтобы на нее не влияли ни планы врачей, ни планы родственников, ни планы Джозефа Кисса, ни планы собственной дочери. Она будет и дальше следовать своим собственным курсом. Словно для того, чтобы подтвердить эту мысль, она коснулась пальцами свежего синяка, все отчетливей проявлявшегося на икре ее ноги. Были и другие синяки, на ягодицах и на внешней стороне бедра, скрытые от посторонних глаз. Она радовалась им той же незамысловатой радостью, какую испытывает ребенок, хвастающийся порезами, ушибами, операционными шрамами. Пока это были единственные материальные свидетельства ее удовлетворенного желания.

Молча они выпили чай.

— Я могу называть тебя мамой, когда говорю о тебе с другими, потому что я всегда тебя так называла, но мне трудно называть тебя мамой в лицо.

— Если хочешь, называй меня Мэри. По имени, как Гордона и Рут.

Хелен замотала головой.

— Нет. Я всегда любила тебя. Говорят, что ты спасла мне жизнь. Но ты это знаешь.

— Ну… — смутилась Мэри. — Это не так. Я думала, что выронила тебя.

— Я была у тебя на руках.

— Мне казалось, что я тебя выронила.

— Нет! — С горячностью возразил Гордон. — Когда тебя нашли, она была у тебя на руках. Чудо, что ты осталась жива. Ты побежала за Хелен через весь этот ужас. У тебя была обожжена вся спина и до сих пор остались следы ожогов, но ты не дала Хелен погибнуть. Ты не отдавала ее никому до самой больницы. Ты всю дорогу держала ее на руках! — Он заплакал.

Мэри нахмурилась — не слышит ли она очередную сентиментальную историю военных лет.

— Это было сразу после Рождества.

— Тридцатого декабря. Я говорил с уполномоченным по гражданской обороне. — С вопросительным видом Гордон взялся за чайник, но никто не хотел чая.

— Не надо огорчаться, — Мэри была озадачена. — Все обычно оказывается не таким, каким видится в Стране грез. — Она зевнула.

Когда ее родственники собрались наконец уходить, Мэри вдруг ощутила нахлынувший жар желания и подумала о том, не слишком ли еще поздно отправиться на охоту за Маммери.

Успешные движения 1964

Полагаю, тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год был самым значительным годом моей жизни, писал Дэвид Маммери в больничной тетради. В моем сознании он запечатлелся как важный водораздел между тысяча девятьсот пятьдесят четвертым и тысяча девятьсот семьдесят седьмым годом, хотя мне и трудно определить, почему именно. Я снова встретил Черного Капитана. Мои книги начали регулярно печататься. Я обнаружил подземных жителей. И встретил первую любовь: женщину старше моих лет, которой я отдал свою девственность под ярким солнцем на клумбе из розовых маргариток.

Это было в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Стоял жаркий день. Мама уехала тогда в частную больницу, и я остался предоставленным самому себе в пансионате, в котором проживала и моя соблазнительница. В то время ее стремление к удовольствию было почти полностью бессознательным, и нет сомнения, что развязные подростки, угрожавшие мне на Хай-стрит, обозвали бы ее нимфоманкой. В конце концов ей удалось явить себя миру в более приличном образе, но в то время, когда я впервые узнал ее, она показалась мне чудесным результатом эксперимента доктора Франкенштейна. Как бы порадовался Руссо этому живому воплощению сйоих грез, этому Erdgeiste. В то время она заново начинала жить после долгого периода бездействия. Проведя много лет во сне, она внезапно пришла в себя, и я встретил ее почти сразу после ее пробуждения, когда она была настроена на то, чтобы взять у мира все, что он в силах ей предложить. И я все еще до конца не понимаю, что же такого она нашла во мне.

Мне стыдно признаться в том, что, когда я еще был школьником, у меня случился нервный срыв. Но моя мать была очень больна, а местные стиляги меня терроризировали. Мы жили в частном доме на краю большого района, застроенного муниципальными домами, и мое произношение, развившееся в частной школе, естественным образом сделало меня их жертвой. Меня высмеивали, преследовали, вызывали на жестокие состязания. Мой лучший друг Бен Френч, который жил в том же районе и ходил в ту же школу, куда и эти стиляги, оказался для них почти такой же мишенью, как и я, главным образом потому, что ассоциировался со мной. Их вожак, Джинджер Бертон, кидался в Бена ножичками на площадке. Один раз ножик проткнул ему ладонь. Заменив наконечники стрел иглами для дартз, мы брали луки и подолгу лежали в засаде в огородах, но Джинджер никогда не ходил один, всегда окружал себя целой толпой. Я считал его нашим Иваном Грозным. Обнаружив, что убить его невозможно, мы не стали тем не менее обращаться за помощью ни к родителям, ни в полицию. Это даже не приходило нам в голову. Мы полагались только на собственные ресурсы, а их не хватало.

Вероятность встретиться с бандой по пути с автобусной остановки после школы или вечером, когда я выходил гулять, вместе с волнением, связанным с экзаменами, сделали меня чрезвычайно нервным. Затем заболела мама. Пока она стонала в своей затемненной комнате, я всецело погрузился в ситуацию Суэцкого кризиса, который рассматривал в духе книжек о Хопалонге Кэссиди. Дом №10 по Даунинг-стрит превратился у меня в ранчо, которое постоянно находилось под угрозой нападения, а Текс, Тощий, Самец, Рыжий, Джонни, Пит, Долговязый и другие мальчишки стали опасными грабителями, угонщиками скота. С тех пор как только Хоппи и его жена Мэри остались защищать ранчо от бандитов, я считал своим долгом предложить им всю помощь, какую был в силах оказать, так что одним прекрасным утром, надев клетчатую рубашку, широкополую шляпу, старый жилет, ковбойские штаны и вооружившись парой воздушных пистолетов в одинаковых кобурах, я появился на пороге дома Хоппи. Несколько минут спустя я уже сидел в его гостиной и, пока моя тетя Айрис ломала руки на диване, а двое охранников, называвших меня парнишкой, успокаивали меня, что все будет хорошо, продолжал заверять их в том, что буду охранять ранчо до последнего выстрела. Когда мой дядя вернулся с конференции с мистером Иденом, он немедленно понял, о чем я говорю.

— Что ж, приятель. — Дядя Джим упер руки в бока, затянутые в костюм в тонкую полоску. — Видишь ли, на нашем старом ранчо нашлась бы работенка для таких, как ты. Если бы это зависело только от меня, я бы нанял тебя как пить дать. Но, сдается мне, ты сейчас чертовски нужен дома, а о нас не горюй. Ребята вернутся. А Хоппи ясно сказал мне: «Хочу, чтобы Малыш отправился на юго-западное ранчо и приглядел, что там к чему».

Именно в этот момент до меня дошло, что дядя Джим — это не мой дядя Джим, а его злобный двойник. Полицейские повели меня в машину, и он сопровождал нас до двери. Он сказал, что, к сожалению, не может поехать домой вместе со мной, потому что должен быть у премьер-министра. «То есть у Хоппи», — сказал он.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36