Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - Последний долгожитель (Сборник)

      Большой беды в том, что хозяин вскроет свой личный тайник и велит сделать новый замок, разумеется, не было, но мы старались избегать случайностей.
      И вот тут у него возникла идея. Он ощупал мундир, в котором его привезли в институт, и в потайном кармашке нашел крошечный блокнот. Мы безуспешно перелистывали странички, как вдруг заметили, что уголок обложки слегка отклеился. Сорвав тонкую бумажку, среди множества цифр непонятного назначения нашли и комбинацию букв. Пользуясь ею, попытались открыть сейф, но, к нашему величайшему изумлению, безуспешно. Мы долго сидели, недоумевая, как вдруг меня осенило. Взяв из рук президента книжечку, я попробовал открыть сейф, набирая буквы справа налево. Дверца распахнулась. Весьма простая хитрость.
      — Господин профессор, вы величайший человек! — с пафосом воскликнул президент. У меня вертелась на языке благодарность за столь высокую оценку, но я вовремя удержался. Во-первых, потому, что его восторг был искренним, во-вторых, потому, что я и сам был донельзя доволен успехом.
      Из записей президента нам действительно удалось немало узнать о вещах, до сих пор скрытых от остального мира. Это оказалось весьма полезным. В числе прочего выяснилось и подлинное имя президента, его происхождение и то обстоятельство, что домоправительница и в самом деле была родственницей и возлюбленной Кабана.
       10 декабря
      В последние дни события приняли такой оборот, что у меня голова идет кругом. Я восхищен восприимчивостью президента и его способностью приспосабливаться к обстоятельствам.
      Первые два дня я по необходимости присутствовал на всех государственных переговорах, чтобы сглаживать некоторые промахи, якобы вызванные пресловутым "выпадением памяти". Только теперь можно связать в логическую цепочку все происшедшее. В первый день обсуждался доклад о подавлении восстания. Из него выяснилось, что восставшим удалось вывести из-под удара главные силы. Штаб восстания не был захвачен. В этом факте члены совета усматривали измену. Во время совещания президент преимущественно молчал. К вечеру следующего дня он снова созвал всех, за исключением министра пропаганды, которому поручил переговоры с послом Блуфонии. Тогда я не обратил на это внимания, но сегодня все выяснилось.
      Я ночевал в спальне президента. Вечером у нас состоялся примечательный разговор. Президент долго расхаживал по комнате, потом остановился возле меня.
      — Док, — впервые за долгое время он обратился ко мне, как прежде, — завтра я велю произвести облаву и обыски на улице Ньютона. Все, кого там найдут, будут задержаны.
      Я оторопел: на улице Ньютона помещается штаб повстанцев, до сих пор его не удавалось обнаружить никаким ищейкам диктатора. Фельсен, как и я, был членом штаба! Я с трудом нашел в себе силы спросить:
      — Но, бога ради, зачем?
      Президент спокойно объяснил:
      — Ведь это ваша мысль, док. Если сегодня мой режим падет, это окажется роковым как для находящихся у власти правых, так и для готовых к революционному перевороту левых. Не правда?
      — Правда.
      — Вот видите, а ваши сподвижники и руководители придерживаются иного мнения! Каждую минуту можно ожидать новой атаки, и, должен признаться, ваше имя тоже занесено в черный список.
      — Мое имя? — несказанно удивился я.
      — Да, да! Ваше. Из-за меня. Вы не только спасли мне жизнь, которая, кстати говоря, полностью находилась в ваших руках — все знали, что мое состояние безнадежно и жизнь моя гроша медного не стоит.
      Все эти «мне», «меня», «мое» он произносил с такой уверенностью, что я содрогнулся и с ужасом смотрел на это чудовищное порождение собственных рук.
      — Мало того, — продолжал он, — вам еще вменяют в вину, что вы последовали за мной сюда во дворец, чтобы выхаживать меня. Вот почему ваш институт я вынужден буду охранять так же, как свою резиденцию, ибо рано пли поздно вам придется туда вернуться.
      У меня голова шла кругом, и лицо выражало такой же ужас, как лицо президента, когда он впервые после операции увидел себя в зеркале. Значит, я, один из руководителей движения, человек, придерживающийся левых взглядов, враг?! Есть от чего прийти в ужас!
      — О себе я не забочусь, но штаб движения, лучшие люди страны, образец незапятнанной честности и чистой совести!.. Как вы могли такой придумать?
      Президент перебил меня:
      — За них беспокоиться нечего! Я не стану их расстреливать. Несколько лет пребывания в лагере и на принудительных работах, пока положение в стране не изменится, и их можно будет освободить. Разумеется, это не рай, но не обязательно все погибнут… Кое-кто уцелеет… Вы же знаете, пока эти люди на свободе, на наши головы в любой момент может обрушиться удар, а этого и вы страшитесь, так как он означал бы гибель государства. Правительство Блуфонии не станет деликатничать, как я… Вы поняли меня, док?
      От неожиданности я не только отвечать, думать был не в состоянии. Вдруг я вскочил:
      — Мне необходимо с ними увидеться! Я должен им рассказать…
      Президент взглянул на меня так, что слова застряли у меня в горле. Когда он заговорил, голос его резал как бритва.
      — Вы с ума сошли!.. Кто вам поверит? Да и что вы можете сказать? Скорее всего, вас объявят ненормальным, запрут в сумасшедший дом!
      Что можно было возразить?
      — Док! — продолжал президент так же решительно. — Вы отправитесь в институт и будете находиться там под домашним арестом. Вас необходимо защитить от ваших друзей и от ваших собственных необдуманных поступков. А кроме того, это снимет с вас подозрение, будто вы поехали со мной добровольно. Люди поймут, что я вынудил вас находиться при себе, — пленник не предатель, а мученик! Вам понятна моя мысль? Однако несколько дней вы еще пробудете здесь.
      — Но мои друзья…
      Он с жаром перебил меня:
      — Профессор! Вы же культурный человек с ясной головой! Вам ли говорить о таких абсурдных вещах? Помните, что писал Маккиавели? "Главных врагов убей в первые минуты своего прихода к власти, и чем больше, тем лучше, это устрашит прочих, и власти твоей будет обеспечена безопасность. Если же ты не сделаешь этого, если из жалости или по другим причинам не убьешь достаточного количества людей, оставшиеся организуются против тебя, и позднее ты сможешь навести п. орядок уже с большими жертвами и тогда будешь действительно жесток…" Мне удастся обойтись малой кровью, потому что мой предшественник сделал всю грязную работу… мой пред… Черт бы вас побрал, господин профессор! Как мне теперь говорить по вашей милости?.. — В явном замешательстве он подошел ко мне и обнял меня, потер лоб. — Что со мной будет? — спросил он изменившимся тоном.
      — Ты сам этого хотел, Жорж Данден…
      Он выпрямился, покосился на меня, а когда заговорил, в голосе его снова зазвучал металл:
      — Сентиментальность всегда опасна, сейчас же она может оказаться гибельной.
      Я долго не мог заснуть.
      На следущий день я не виделся с президентом: когда я проснулся, его уже не было. Из покоев выйти мне не удалось — у дверей стоял часовой. Издалека доносился орудийный гул. В сейф — я заметил это только сегодня — был вставлен новый замокПрезидент явился к вечеру и заявил, что теперь я буду спать в другой комнате. Он объяснил свое решение тем, что не хочет по утрам будить меня. Затем без всякого перехода сообщил, что велел казнить министра пропаганды. Я был настолько ошеломлен, что не задал ни одного вопроса. Но он заговорил сам:
      — Я вам сказал, что намерен произвести облаву на улице Ньютона, не так ли? Нам удалось поймать мелких пташек, однако ни одного из руководителей арестовать не пришлось. Очевидно, их предупредили… А вот министра пропаганды там нашли! Когда вице-президент вне себя от гнева, впрочем скорее от радости, ввел его сегодня утром ко мне, я задал преступнику всего один вопрос: что он там делал? Он не ответил ни слова. Через пять минут его расстреляли.
      — Какая жестокость! А если он шпионил в ваших интересах?
      Президент жестом отверг это предположение.
      — Я его не посылал, а тот, кто действует вопреки моему приказу, предает меня. И кому, как не министру пропаганды это знать! Возможны три варианта: первое — упомянутый вами шпионаж. Но это исключено, так как не входило в его задачу, а кроме того, он помешал бы людям, профессионально занимающимся шпионажем, и тем самым мне. Второе, — продолжал он с железной фельсеновской логикой, — предположим, он и в самом деле принадлежал к левым силам. Зная его прошлое, я отбрасываю этот вариант. Третье — и, как мне кажется, наиболее реальное предположение: он искал себе союзников в стане моих врагов. Во всех трех случаях он был предателем. И если я еще могу помиловать врага, так как знаю, чего от него ждать, то предателя — никогда!.. Вы, вероятно, знаете, что этот негодяй и вицепрезидент ненавидели друг друга, их объединяла только зависть ко мне. Они были уверены, что, свергни они меня, и им прежде всего придется драться друг с другом. У каждого были свои приспешники… Но эта крыса думала, что корабль тонет, и попыталась спастись. Если б он просто сбежал, я бы махнул рукой, черт с ним! Но изменить! Теперь мне предстоит труднейший цирковой номер: балансировать с грузом в одной руке.
      Я не мог скрыть своего отвращения.
      — Ваше положение тоже не из легких, док. Надо поберечься. Мне было бы жаль…
      С этими словами Он отпустил меня.
      Шум и грохот на улице усиливались, и это придавало моим мыслям еще более мрачный характер. На следующий день президент вызвал меня к себе. Вид у него был весьма встревоженный.
      — Я пригласил вас, чтобы проститься, дорогой господин профессор. В создавшихся условиях институт действительно будет для вас более надежным местом. Я отпускаю вас с тяжелым сердцем. Не легко держать груз в одной руке, — он кисло улыбнулся. — А теперь и вы не сможете мне помочь… Да хранит вас бог!
      Броневик провез меня по безлюдным улицам, которые странным образом напоминали сон, приснившийся мне в операционной… Возле института стояли танки, расхаживали военные, но кругом было тихо.
       12 декабря
      Я расположился в экспериментальной лаборатории. Долго не мог заснуть, а когда наконец задремал, меня разбудил взрыв. Следом послышался гул, который то приближался, то отдалялся, и ружейная перестрелка. Так длилось всю ночь напролет, хотя временами усталость одолевала меня и я погружался в забытье.
      Утром во время смены караула я услышал за дверью какие-то голоса. Похоже, там шла перебранка. Потом в дверь постучали. Я открыл не сразу, вспомнив, каким взглядом смерил меня вчера вечером часовой у двери. Стук возобновился.
      — Кто там?
      — Откройте, профессор! — прозвучало едва слышно. — Очень важно!
      Обращение меня поразило. После некоторого колебания я все же отворил дверь. В комнату вошел солдат. Не ожидая моих вопросов, он быстро заговорил:
      — Я член организации. После вчерашнего налета многие считали, что вы нас предали. Часовой у двери тоже из наших, он собирался вас убить.
      Его слова поразили меня в самое сердце.
      — А меня утром послали из дворца сменить часового и дали особый приказ: во что бы то ни стало с вами расправиться.
      Не помню, спросил ли я его о чем-либо, но, очевидно, спросил, потому что солдат продолжал:
      — Мет, приказ отдал не Кабан, а сам президент. Он велел пристрелить и часового, коли потребуется, если тот станет мне мешать… И приказал торопиться. Тогда я понял, что вы наш человек, а не предатель. Я очень спешил, ведь мне были известны намерения часового… Я пришел вовремя, теперь мы вдвоем будем вас охранять.
      Снаружи послышался какой-то шум. Солдат открыл дверь, чтобы позвать товарища, и в этот момент в конце коридора я увидел президента. Правая рука его неподвижно висела, в левой был зажат пистолет, и он размахивал им над головой. Спотыкаясь, он буквально ввалился в лабораторию и растянулся у наших ног.
      — Профессор, — едва слышно простонал он, — профессор, помогите. — И потерял сознание.
      Я перевернул его на спину и увидел, что правая сторона мундира в крови — в темном коридоре это было незаметно. Часовой хрипло сказал:
      — Ночью наши начали штурм… Пристрели его!
      Второй солдат нерешительным движением поднял винтовку. Я бросился к нему.
      — Игра еще не кончена! Никто из нас не может взять на себя ответственность за смерть президента. Он и так дышит на ладан… Помогите поднять его.
      Не знаю, что побудило меня положить президента на стол, выдвинутый из операционного аппарата. Я стянул с президента мундир и ахнул. Справа зияла огромная рана от разрывной пули — стреляли сзади. Кое-как я перевязал его и привел в чувство.
      — Что произошло? — спросил я.
      — Док, помогите, — простонал он. — Меня преследуют, — он попытался подняться. — Если вы мне не поможете, я погиб!
      Мысли с бешеной быстротой закружились у меня в голове. Вечером, прибыв в институт, я расспросил преемника Фельсена о новостях. Наряду с прочими делами он упомянул о том, что в одной из палат лежит безнадежный больной с тяжелейшим повреждением мозга. Рана диктатора тоже смертельная, в этом сомнений нет. Значит, можно попытаться… Я подошел к телефону и распорядился подготовить больного к операции и срочно привезти в экспериментальную лабораторию. А солдатам приказал впустить сюда лишь санитаров с носилками. Всем остальным вход воспрещен.
      Я сделал президенту инъекцию, ввел тонизирующие препараты и, стараясь поддержать в нем бодрость духа, осторожно принялся расспрашивать о случившемся. Из его бессвязного рассказа удалось в общих чертах представить следующую картину.
      Вчера вечером по различным признакам диктатор догадался, что вице-президент готовится к решающему удару. Однако в последние дни и сам президент не терял времени даром и пытался собрать вокруг себя единомышленников, хотя ему очень мешало то обстоятельство, что враги Кабана, ранее группировавшиеся вокруг министра пропаганды, после казни своего руководителя стали в оппозицию к президенту. И он не мог теперь на них полагаться. Ему удалось собрать всего несколько человек для обеспечения личной безопасности… А сегодня на рассвете к нему явилась взволнованная домоправительница и, дрожа, рассказала о намерениях Кабана. Президента возбудило приближение опасности, а его влечение к этой женщине полностью затмило рассудок. Потеряв над собой власть, он схватил ее в объятия, не обращая внимания на ее сопротивление и не слыша криков о помощи… Он опомнился, когда взбешенный Кабан в припадке неудержимой ревности, позабыв о всякой осторожности, вбежал в комнату и накинулся на него. Они вцепились друг в друга мертвой хваткой.
      — Это была борьба не на жизнь, а на смерть, — президент тяжело дышал. — Знаете, док, я ведь неплохо владею приемами дзю-до. — Он слабо улыбнулся. — Только это помогло мне противостоять его бычьей силе. Пока мы возились, я заметил в руках обезумевшей женщины пистолет, который выпал из моего кармана. Я сделал быстрое движение, и мой враг оказался между мной и пистолетом. Раздался выстрел, он выпустил меня и упал…
      Президент закашлялся, на губах у него показалась кровавая пена. Затем, прерывисто дыша и все время останавливаясь, он продолжал свой рассказ. Через открытую дверь, возле которой лежали трупы часовых, он заметил приближавшиеся фигуры в военных мундирах и бросился к потайной двери, но, прежде чем успел скрыться, получил пулю в спину. Оглянувшись, он заметил, как из руки лежавшего на полу вице-президента падает пистолет…
      Спотыкаясь на каждом шагу, он все-таки сумел выбраться во двор, доплелся до стоявшей там машины, приказал водителю везти себя в институт. Солдат не сразу повиновался, тогда президент вытащил испуганного парня из машины, отобрал у него оружие, сел на его место и помчался по улицам, заполненным толпами людей. Сам не знает, каким чудом добрался…
      Я подивился его физической силе и необыкновенной воле к жизни.
      Но вот за дверью послышались шаги, это привезли больного…
      На этом дневник обрывается. Я, Альфред Стейг, институтский служитель, к написанному могу добавить лишь то, что видел утром того дня, дата которого последней помечена в дневнике.
      Мы с коллегой Сандерсом получили указание немедленно привезти больного под номером 63 из отделения в лабораторию профессора Клебера для операции. За день до этого институт наводнила солдатня, нас то и дело останавливали.
      За институтской оградой бушевала толпа. Не успели мы добраться до лаборатории, как люди с криками прорвали цепи солдат и ворвались в парк. Я видел, как все больше солдат переходит на сторону народа. Бегущий во главе толпы танкист заметил нас. Он махнул в нашу сторону рукой, и даже в оглушительном шуме я расслышал его крик: "Это он!.. Скорее!.."
      Бежавшие впереди оказались у дверей лаборато-. рии почти одновременно с нами. Двое часовых попытались их задержать, но. толпа смела их вместе с нами и больным. Впереди несся танкист с криком:
      "Этот негодяй скрывается здесь!" Он, видимо, понял, что наш больной не тот, кого они ищут.
      Мы с Сандерсом, как могли, старались защитить больного, но все наши усилия ни к чему не привели. Когда нас буквально втащили в лабораторию, я увидел президента с окровавленной повязкой на груди. Он поднялся, и покачнувшись, шагнул вперед. Взгляд его был мутным, очевидно, он не понимал, где находится.
      — Вот он! — заорал танкист.
      Кто-то камнем разбил верхнее окно, и танкист схватил тяжелую железную перекладину, лежавшую у диковинной машины.
      Профессор Клебер прикрыл собой президента.
      — Это не он! Не президент!
      — Что ты врешь, предатель! — вскричал танкист и взмахнул высоко поднятой перекладиной.
      Удар поразил профессора и стоявшего позади высокого президента. Вне себя от ужаса, я прислонился к тумбочке, где лежали тетрадь и ручка. Не знаю для чего, но я сунул то и другое в карман халата и, увидев, что больной, которого мы сопровождали, тоже умер, двинулся к выходу. Но меня так сдавили, что я едва не задохнулся.
      Сандерсу чудом удалось вытащить мепя из толпы. Я очнулся на скамейке парка. Вокруг было пусто, но где-то вверху рокотал гром. Я поднял голову к небу и увидел, как из гигантских самолетов Блуфонии выпрыгивают и летят к земле тысячи парашютистов…

Иштван Касаш
Задание

      Третий ихтизлитл потерял направление. Вместо треугольного континента, на который его нацелили, он рухнул на гладкую вулканическую равнину и застыл, наполовину зарывшись в красноватый песок. Попытка установить связь потерпела неудачу. Хотя ихтизлитл вскоре после прибытия — в соответствии с предписанием — и выпустил свои антенны, чтобы связаться с базой, в системе ориентации перегорел небольшой, но очень важный контур. Поэтому направленный пучок волн огромной энергии, отклонившись от цели, пронесся мимо Ихтизина и ихтизлитл остался предоставленным самому себе. Однако такой поворот событий не вызвал в нем особого замешательства. Планировалось, что он выполнит свое задание самостоятельно.
      — Достаточно будет и двух, — высказал свое мнение конструктор, — нет смысла высылать новый…
      Траурная речь по ихтизлитлу, которого посчитали пропавшим, была, таким образом, немногословной. Непредвиденный выход из строя, хотя и в редких случаях, но неизбежно предусматривается статистикой. И посылать целых четыре ихтизлитла в одну-единственную планетную систему, в то время как локаторы Ихтизина обнаруживают все новые и новые заселенные планеты, было бы ничем не оправданным расточительством.
      Настали другие времена, и конструкторы тоже начали мыслить другими категориями. Кропотливая, индивидуальная работа — теперь дело прошлого. Борьба за освоение жизненного пространства в космосе требовала разработки системы массового производства ихтизлитлов. Конечно, размещение каждого ихтизлитла давало гарантию на длительное время. Весьма редко попадались такие солнечные системы, где распространение потенциального соперника требовало бы одновременной посылки нескольких ихтизлитлов.
      Он считал и откладывал в памяти, сколько сотен тысяч раз облетела планета свою центральную звезду, испускавшую желтоватый свет, но эта цифра не имела особой важности: конструкторы творили, рассчитывая на вечность. Его сенсорные устройства бдительно следили за окружающей обстановкой, в то время как его самого вновь и вновь то засыпали, то обнажали периодически повторяющиеся песчаные бури. Даже миллионной доли энергии, сконцентрированной в нем, было бы достаточно для обуздания бешеной энергии этих шквальных бурь, но это не входило в его задачу. Ему оставалось лишь ждать, и он ждал с терпеливостью машины, готовый выжидать хоть миллион лет.
      Он не знал, да это его и не интересовало, что сталось с двумя другими ихтизлитлами, направленными в зону планет, располагавшихся на внешних орбитах. Не было никакой нужды, более того, было бы даже опасно, если бы они взаимодействовали или поддерживали друг с другом какой-либо контакт. Так он не узнал и того, что ихтизлитл, посланный на одну из гигантских планет, успел выполнить свое задание: луна средних размеров, на поверхности которой начался было медленный процесс упорядоченного развития, позволявший догадываться о формировании будущей жизни, уже тысячелетия вращается вокруг центра системы, раздробленная на куски. Другой ихтизлитл — в соответствии со своим назначением — пока еще плавает в виде гигантских размеров газового облака в толще, атмосферы соседней планеты-великана и ждет своего часа.
      И он тоже ждет. Его создатели не могли знать с полной определенностью, на какой планете внутренней зоны может в первую очередь возникнуть разумная жизнь, поэтому ему нужно было в равной степени следить и за своей планетой, и за ее окружением. А может быть, то, чего он дожидается, прибудет извне…
      — Выход на орбиту стоянки прошел успешно, — четко доложил в микрофон Капитан. — Все системы работают нормально… Приступаю к выполнению следующего задания: расстыковке спускаемого аппарата…
      Четырнадцать минут спустя с Земли пришло согласие на осуществление запланированной операции. После двадцати девяти недель стремительного полета они находились в непосредственной близости от поставленной перед ними великой цели: корабль-носитель весом 450 тонн с наполовину пустыми баками вращался вокруг планеты Мирке по эллиптической орбите с большой осью 10 тысяч километров. Добраться в сохранности дальше этого до сих пор удавалось лишь трем автоматическим зондам.
      Вспыхнули ракетные сопла спускаемого аппарата, слабым толчком отделив от корабля-носителя 25-тонное транспортное устройство. Сверкающее в солнечном свете металлическое тело, уменьшаясь в размерах, уплывало все дальше. На последней стадии спуска Капитан взял управление на себя. Взревели ракетные двигатели, вздымая огромное облако пылевидного красноватого песка, покрывающего скалы. Затем наступила тишина.
      Он заметил огненную полоску в верхних слоях атмосферы вскоре после того, как установил, что незнакомый предмет, вращающийся вокруг планеты, разделился на две части. Среагировал быстро и для внешнего наблюдателя фантастическим образом. Сбросив с себя внешний покров, созданный им в процессе приспособления к окружающим условиям, он принял новую форму — форму правильного многоугольника. Для примитивного существа эта фигура ничем не отличается от окружающих скал. Для существа же разумного…
      До Вмешательства предстояло еще одно испытание. Конструкторы рассчитали, что концентрированный удар должен быть тем сильнее, чем выше развитие форм жизни, по которым он наносится. Поэтому для большинства ихтизлитлов они установили различные критерии: использование радиоволн для связи, умение пользоваться атомной энергией или, скажем, применение лазерных лучей…
      …Он сумел различить три существа. Сначала он привлек к себе их внимание с помощью регулярно модулируемых радиосигналов; его распознали и поняли — этот факт он тщательно отложил у себя в памяти. Следующий шаг… Он довел свой внешний покров до высокой степени плотности и стал ждать…
      Зазвенели удары огромной силы, посыпались искры — все напрасно. Резец вновь и вновь впустую отскакивал от скалы неизвестной породы. Капитану первому надоело это занятие.
      — Попробуем-ка лазером, — сказал он.
      Спустив с плеча тяжелый аппарат, он передал его Геологу.
      Тот быстрыми движениями подключил аппарат к батареям, прикрепленным у пояса. Проверил напряжение и вопросительно взглянул на своего товарища.
      — Давай!!! — нетерпеливо крикнул Капитан. — Некогда нам возиться тут целыми днями с этим, как его там!..
      Геолог кивнул и послушно нажал на клавишу. Стрелки, показывающие выходное напряжение, подскочили вверх, и пучок света, тонкий, как игла, вонзился в серую глыбу, напоминающую многоугольной формы кристалл…
      Их первой реакцией было удивление. И только спустя несколько дней на смену ему пришло другое чувство: страх перед чужой разумной злой волей.

Эндре Дараж
Порог несовместимости

      Он приготовился встретить болота — вернее, одно сплошное, покрывающее весь континент болото, но неожиданно для себя обнаружил, что запутался в плетях виноградных лоз. Сквозь зелень лозы он взглянул на небо: галактический корабль казался отсюда еще одной звездой, неотличимой от множества других.
      Адапт обиженно замкнулся в серебристой оболочке.
      — Мы находимся на периферии звездного скопления, — за одно солнцестояние раньше предупредил его кибернетический мозг. — Эта часть галактики интереса не представляет, здесь можно наблюдать лишь угасшие холодные звезды и остывающие планеты. В данный момент корабль движется вдоль внешнего края этой звездной вселенной, — сухо информировал Адапт, — предлагаю повернуть обратно.
      Они поссорились, и теперь Адапт беспрекословно выполняет его приказы, но в переговоры с ним вступать не желает. И все же у него не хватило духа сердиться на робота: гениальный замысел конструктора соединил в нем безукоризненную логику и богатую гамму эмоциональных эквивалентов: Адапт питает склонность к поэзии и сочиняет неплохие баллады. "А кроме того, Адапт — надежный друг", — с симпатией подумал он о своем далеком спутнике; он поднялся с теплой земли, осмотрелся и двинулся наугад в ночь.
      На пути его лежала чахлая оливковая роща. "А тогда, миллионы лет назад, здесь резвились гигантские рептилии", — подумал Наблюдатель, припомнив давнюю приятную усталость в мускулах. В целой галактике не было лучшей охоты! И какой титанический труд: преобразовать в экстракт горы и горы волокнистого, питательного мяса. Груз для двадцати тысяч транспортных кораблей! Зато перенаселенные планеты 4456-й и 7610-й систем удалось обеспечить провиантом.
      В слабом отсвете звезд он вдруг заметил мелькнувшую тень: определенно это было какое-то живое существо; напуганное, оно отпрянуло в сторону. "Неужели Четверорукое? — подумал Наблюдатель. — Нет, не похоже, слишком крупное. В прошлый раз, улетая отсюда, мы покрыли поверхность планеты льдом, чтобы законсервировать миллиарды необработанных мясных туш. Интересно бы узнать, что сталось с колонией Темноглазых?"
      Впереди него бесшумно скользнула тень. Время от времени существо останавливалось, дожидаясь, когда он подойдет, и это показалось ему знакомым.
      — Неужели это ты? — изумленно воскликнул он. — Вот уж не ожидал тебя здесь встретить!
      Темные глаза собаки сверкнули голодным блеском, в них отразилась покорная мольба, и только.
      — Значит, твоя эволюция пошла по этому пути? — он протянул открытую ладонь. Собака трусливо отскочила и бросилась бежать в сторону огней, мерцавших у горизонта.
      Где-то совсем поблизости послышались приглушенное пение, жалобный плач.
      На общем фоне выделялся высокий мужской голос, исполненный глубокой скорби. По обеим сторонам дороги тянулись деревья, распространяющие терпкий аромат, а вдали он увидел светлые контуры примитивных жилищ-коробок.
      "Все признаки третьей ступени эволюции", — определил Наблюдатель. Темноту разрывали огни смердящих факелов, выставленных у каждого дома; нигде никаких следов применения электричества или ядерной энергии. При свете факелов он увидел множество темных фигур, застывших перед каким-то продолговатым ящиком.
      Неужели это потомки Четвероруких? Наблюдатель смешался с толпой. В открытом гробу лежала молодая женщина удивительной красоты. Залюбовавшись ее тонким лицом, он склонился над гробом.
      Внешний облик женщины соответствует десятой ступени эволюции, а окружающая среда, условия жизни намного отстают в развитии. Интересно, что может здесь в такой степени препятствовать гармонии адекватного развития?
      Перед ним требовательно встряхнули кружкой для церковных сборов.
      — Пожертвуйте на заупокойную службу, сударь!
      Здоровенный широкоплечий монах башней навис над ним.
      — За упокой души усопшей!
      "Очевидно, им неизвестен способ восстановления биологических организмов, — размышлял Наблюдатель. — Научить их, что ли? Конечно, уровень их жизни крайне примитивен, однако анатомическое строение предполагает развитый интеллект, а из этого можно сделать вывод, что они без труда поймут мои намерения". Наблюдатель принял решение и, отстранив протянутую к нему кружку для пожертвований, рукой в перчатке коснулся груди умершей.
      — Организм молодой, — он посмотрел в глаза остолбеневшему монаху. — Достаточно будет одного короткого лучевого импульса для восстановления жизни. Посмотри, она улыбается, а сейчас встанет. Тебе помочь? — обратился он к женщине. — Или ты в состоянии подняться без посторонней помощи?
      Рядом с гробом убитый горем муж продолжал оплакивать усопшую, испуская скорбные вопли. Глаза у него, как и у всех остальных, были закрыты траурной повязкой, и сцену возрождения жизни наблюдал только монах. При виде неслыханного кощунства глаза у него чуть не вылезли из орбит.
      — Эй, стража, — взревел он, — схватить колдуна!
      Звеня оружием, подоспел небольшой отряд. Первым подбежал воин в шлеме, украшенном перьями. Маленький шлем почти скрывался под пышным плюмажем. Тонким мечом, похожим на вертел, воин пронзил женщину.
      — Умершему нет возврата! — воскликнул он звучным, приятным голосом.