Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки

А сейчас – о Бобби! О-о-о… Седьмой ребенок и третий сын также имел отведенное ему место в планах отца. Как мы помним, Джо-младшему надлежало занять Белый дом, Джеку – руководить внешней политикой, ну а Роберту Френсису Кеннеди предстояло стать генеральным прокурором, иными словами – министром юстиции. Или – финансов. На худой конец – сделать большую карьеру в политической машине демократов.

Как и почти все дети, Бобби пошел в школу в Ривердейле. А в 1938-м – в Гиббс, лондонскую частную школу для мальчиков. Потом учился в разных местах, служил во флоте, поступил (как и все Кеннеди мужского пола) в Гарвард, окончил со степенью по государственному управлению и на пароходе «Королева Мэри» отплыл в Европу и на Ближний Восток, откуда писал статьи в Boston Post. Окончил Школу права Виргинского Университета. В 1950-м обвенчался с красавицей Этель Скейкл. В 1951-м поступил в Министерство юстиции, а после – в Сенат, где работал в Постоянном комитете по расследованиям под началом известного реакционера Джо Маккарти, что выискивал «комми», прижимал либералов и боролся с коррупцией.

Но главным делом его жизни стала помощь Джеку.

Он, как и брат, полностью выполнит план отца. Станет министром юстиции и крупным политическим деятелем. И, как и брат, погибнет от пули террориста.

С террористами столкнет судьба и Джин Энн – пятую дочь в семье Кеннеди. Правда эта встреча закончится к общей пользе.

Джин явилась в этот мир 20 марта 1928 года – в тот же день, что и Кэтлин по кличке Пинок. Роуз как могла оберегала ее от невзгод: «Она родилась так поздно, что может черпать радость лишь в трагедиях – не в триумфах», – однажды сказала она. И, как выяснилось, была не права. Девочку ждало будущее, которое можно назвать блестящим.

Впрочем, старт был вполне обычным. Как и Кэтлин, она посещала Манхэттенвилльский колледж. А 19 мая 1956 года обвенчалась со Стивеном Смитом – сотрудником инвестиционной компании «Парк Эйдженси» и управлявшим капиталом клана. Вскоре он стал видным финансовым аналитиком и политическим стратегом, трудясь на президентской кампании Джона.

Не миновала политика и Джин. Ее первой кампанией стали выборы в Конгресс 1947 года – боевое крещение брата. Помогала она Джеку и на выборах в Сенат. Сыграла заметную роль и в кампании 1960 года. И вместе со всей семьей торжествовала, когда брат принял присягу президента Соединенных Штатов.

Как и Кэтлин, Джин стремилась дать шанс на успех инвалидам. Для них она создала организацию «Очень особенные искусства», где те, кого ныне в Америке называют «не полностью здоровыми» учились творчеству. Так или иначе, но она помогла пяти миллионам человек из США и шестидесяти стран мира, о чем рассказала в книге «Хроники Отваги: Очень Особенные Искусства»[13].

В жизни она знала и горести, и радости. И последних было явно больше. Президент Билл Клинтон предложил ей пост посла в Дублине. Здесь – на прародине, в Ирландии, – ей и довелось воочию столкнуться с терроризмом. Пять лет Джин трудилась ради прекращения огня в Ольстере между боевиками подпольной Ирландской республиканской армии (ИРА) и британскими силами.

Проповедуя толерантность и примирение между католиками и протестантами, она – убежденная католичка – решилась принять причастие из рук англиканского священника. Она добилась для лидера легального крыла ИРА – партии Шинн Фейн – Джерри Адамса визы на въезд в США. Виза была действительна лишь 48 часов. Но этот символический жест стал знаком: США выступают за мир и поддержат урегулирование, а насилие не поможет объединению Ирландии.

В 1998 году Джин сложила полномочия посла. Но была удостоена почетного гражданства Ирландии, а влиятельный журнал Irish America Magazine присудил ей звание Американской ирландки года. Ее миротворческая деятельность получила высокую оценку и признание «Общества Эри», вручившего ей Золотую Медаль. Высшей среди многих наград, полученных Джин Энн Кеннеди, стала Президентская Медаль Свободы. Отец мог бы гордиться ею.

Мог бы он гордиться и сыном Тэдди. Хоть и не всегда. Младший из всех детей, Джо увидел свет 22 февраля 1932 года. Джек, его крестный отец, предложил назвать мальчика Джордж Вашингтон Кеннеди, но нарекли его Эдвардом. Первое причастие он получил от папы Пия XII.

В детстве он тяжело пережил лоботомию Розмари и гибель брата и сестры. Раз, обидевшись на отца, собрался, было, бежать из дома, но был перехвачен Джеком. Как и все Кеннеди, отличный спортсмен, учился Тэдди очень средне. Настолько, что какое-то время отец даже не мог найти ему место в своем плане. Парень списывал контрольные и даже уговорил одного студента сдать вместо себя экзамен. Их разоблачили, а Тэдди исключили. Впрочем, восстановиться все же разрешили: отец и все братья, выпускники Гарварда жертвовали университету немалые деньги.

Как и все мальчики Кеннеди, в 1951-м Тэдди пошел в армию, служил в Европе, недалеко от Парижа, нередко отлучаясь, чтобы вкусить легких удовольствий послевоенной французской жизни, открывавшей немалые возможности красавчику солдату с долларами в кармане.

После службы он вернулся в Гарвард. И в 1955 году отличился в ежегодном футбольном матче Гарвард – Йель, обеспечив своим единственный тачдаун-паc. Впрочем, Гарвард все равно продул. Потом была Школа права Виргинского Университета. Где он и встретил Джоан Беннетт – красавицу и победительницу конкурсов красоты. 29 ноября 1958 года все тот же кардинал Спеллман венчал их в храме святого Иосифа в Бронксвилле. Вскоре у Джо появились новые внуки. Дедушка очень полюбил Кару, Эдварда и Патрика. Правда, Тэдди снова огорчил его – их брак с Джоан распался. Но были и радости: Тэд вступил в коллегию юристов Массачусетса, а затем, победив на выборах, занял в Сенате место, освободившееся, когда Джек убыл из Капитолия на Пенсильвания-авеню[14]. Так место Тэдди в плане отца нашлось само собой.

Впрочем, прежде у Джо была возможность испытать младшего сына в ходе избирательных кампаний Джона. Тэд очень любил брата и, как все Кеннеди, помогал ему. В частности – отвечал за его президентскую кампанию в западных штатах. Во время праймериз[15] 1960 года он провел семь недель в Вайоминге и столько же в Висконсине. На съезде демократов, где Джека выдвинули в президенты, делегации этих штатов отдали ему большинство голосов. Эдвард тоже пытался баллотироваться в президенты, но был вынужден прервать кампанию. Он много лет прослужил в Сенате США, стяжав репутацию левого либерала и пацифиста.

Таковы вкратце судьбы братьев и сестер Кеннеди. На подробностях некоторых из них мы еще остановимся, а теперь вернемся на рубеж 30 – 40-х годов.

Незадолго до Второй мировой каждый из детей получил от отца сумму, превышавшую миллион долларов. Их вложили в особый фонд. Улыбаясь, Джо говорил в интервью: «Я сделал это, чтобы каждый из них мог прямо глядя в глаза послать меня куда подальше».

Читатели умирали от зависти. Но немногие знали: Джо решил – пора поговорить с детьми о деньгах. Разделить с ними ответственность и за капитал клана. Джо не собирался покидать бизнес. Напротив, наступала пора мобилизации ресурсов для исполнения его планов. Он предвидел, что уже скоро старшие дети покинут отчий дом. И он хотел, чтобы и впредь их связывали с ним не только родственные узы и крепкая любовь, но и финансовый интерес.

Деньги, недвижимость, образование, уважение и положение в обществе – к 40-м годам клан располагал всеми ресурсами, необходимыми для реализации стратегии покорения Америки.

Необходимыми, но достаточными ли?

Их родословная фактически начиналась с первого Кеннеди, прибывшего в Америку. И хотя корни семьи тянулись глубоко в почву ирландских картофельных полей, это не интересовало решительно никого в том социальном слое, куда стремился ввести клан Джо-старший. Там имели вес семьи, которых в Штатах называли «старые деньги». А Кеннеди, при всем их богатстве, мощи и победоносности относились пока к «деньгам новым».

Джо-старший претендовал на основание династии. Но династия – это же прежде всего наследство и наследие – материальная и духовная связность поколений. Наследство – это, по сути, про вещи и деньги. Наследие – про ценности и цели. И только вместе они – про клан.

И потому он стремился, чтобы, входя в общество, где правят янки, его дети сберегли национальную, культурную и религиозную идентичность – остались католиками и ирландцами. В этом он видел то основание, на котором собирался строить величественный замок клана Кеннеди.

У него уже были стены и мосты – заработанные им деньги. Но нужна была главная башня и венчающий ее устремленный в небо шпиль. Венец.

Джозеф Патрик Кеннеди, миллионер, внук бондаря и сын кабатчика, первым из Кеннеди вплотную подошел к строительству клана новых аристократов. Отныне все боевые искусства, освоенные его детьми, – от умения ходить под парусом до управления миллионами долларов – должны были служить этой цели. Цели, поставленной основателем новой семьи господ, – Кеннеди-завоевателей и первооткрывателей.

* * *

Все его дочери и сыновья, и каждый из них в отдельности, были важны, ценны и любимы. Соревнуясь друг с другом, они вместе встречали вызовы и отвечали на них. Каждый доверял другому. И доверял абсолютно. Ни один Кеннеди не желал проиграть игру с жизнью. Каждый боялся бросить тень на семью и разочаровать отца. Каждый в своей частной жизни делал все, чтобы одолеть – врага, болезнь, собственную слабость, лень и страх.

Каждый знал: без борьбы – нет победы.

Глава четвертая

Искатель приключений

Джек вырос бойцом. И на спортивной площадке, и в личной своей жизни, и в политике.

«Ему не стать крутым спортсменом, – говорили друзья, – но он всегда бьется, как тигр, – до конца. И потому побеждает».

Немногие девушки могли устоять перед его шармом и упорством. Упорство и жизнелюбие помогали ему одолевать и болезни. Болезнь Эдисона – тяжелый недуг иммунной системы, мешавший организму бороться с любой болезнью, – в пору его юности лечить еще не умели. Да и диагностировали только в 1947 году. Поэтому никто не мог понять, почему в двухлетнем возрасте он перенес скарлатину так тяжело, что потом три месяца «оживал» в детском санатории. Там, оказавшись вдали от родителей, Джек впервые показал свою тайную силу: ходившие за ним сестры едва отпустили малыша домой – до того он был очарователен. Но во время любой болезни ему доставалось куда сильнее, чем обычным людям. Так, во время простуд, которые укладывали другого в постель на три дня, он падал надолго с температурой 40 и четырежды стоял на грани смерти. Да и вообще, «было мало дней, когда он не мучился от хвори или боли», – рассказывает его школьный друг Лемуан Биллингс. В детстве был момент, когда врачи решили, что он болен лейкемией. К счастью, они ошиблись.

Джон ненавидел болезни. И одолевал их. В этом ему помогали терпение, стойкость, сила воли и чувство юмора. Одолел он и «подцепленный» в Англии гепатит, с которым в конце 30-х врачи едва справлялись.

А одолев, поступил в Гарвард – вслед за братом сделал первый шаг на пути к намеченной отцом вершине. Джо-старший понимал: домашнего воспитания мало, чтобы подготовить детей к успешному осуществлению его плана. Для этого им нужно образование. И не просто хорошее, а отличное, выдающееся. А Гарвард, как и теперь, уверенно держал марку лучшего университета.

Но и тут, совсем как в школе, Джек по-прежнему увлекался не столько учебой, сколько спортом. И это вышло ему боком. Точнее – спиной. Играя в футбол, он получил серьезную травму, которая будет мучить его всю жизнь. Был он хорош и в гольфе, и в беге, и в плавании. Однажды, больной гриппом, он сбежал от врачей, чтоб участвовать в заплыве во время состязаний с вечным соперником Гарварда – Йельским университетом.

Как и в школе, вечными спутницами Джона были «тройки» и «четверки». Он не изменил своим интересам – много читал, предпочитал другим предметам английский и историю. К ним, правда, добавились экономика и французский язык – он мечтал о дальних путешествиях и приключениях, а на каком языке станешь говорить с барышней, ну, скажем, в Париже? Или – Касабланке?

Мечта осуществилась: Франция, Италия, Испания – там он провел летние каникулы 1937 года. Время, надо признать, он выбрал не самое лучшее: Францию сотрясали политические страсти, в Италии свирепствовал Муссолини, а в Испании вообще шла гражданская война.

Но все это не мешало ему отлично проводить время.

Восхождение на Везувий… Рулетка в Монте-Карло… Коррида в Памплоне… Ну и, конечно, амурные похождения! Впрочем, все это не мешало молодому повесе внимательно наблюдать политическую жизнь Старого Света.

Этого ждал от него отец. И Джон не разочаровал его. В своих письмах он подробно делился впечатлениями от ситуации в европейских странах. Многое его удивляло. Так, «корпоративный фашистский режим, похоже, был по нраву итальянцам», хотя сам Джек считал дичью и истерические речи дуче, и вопли его чернорубашечников. С их горячечным энтузиазмом приятно контрастировал покой Ватикана, где его принял кардинал Пацелли, а затем и сам Папа.

В испанской гражданской войне пытливый студент увидел скрытый конфликт интересов Германии и Британии. Согласно его анализу, Франко играл за Берлин, а победа республиканцев, которая тогда еще казалась возможной, была на руку Лондону. Прежде он считал, что власти в Мадриде находятся под недопустимо сильным влиянием Советов, но, познакомившись с ситуацией лично, нашел немалое сходство между их программой и рузвельтовской Новой сделкой.

Эта поездка была полезна: увидев воочию политическую реальность, в которой можно применить университетские знания, Джек стал учиться лучше. В это время в центре его внимания – конфликт моделей демократии и авторитаризма; интересов государства с пониманием общественного блага; стремления к независимости с колониальной опекой. Джека беспокоит вопрос: как совместить демократический идеал свободы с мощью сильного государства?

Профессора, прежде видевшие в нем обычного среднего студента, теперь не скупились на похвалы. Разглядев в Джеке немалые способности, они предрекали ему большое будущее.

Но не этого ждал Джо.

Он хотел слышать о сыне лишь одно слово: лучший.

Джо старался развивать это во всех детях: стремление к успеху, жажду достижения, победы. Жизнь – первенство, соревнование: это они должны были усвоить с ранних лет.

Джек, в отличие от Джо-младшего, отца не радовал.

Джо всегда был отличником, Джек – лишь к четвертому курсу стал «хорошистом»; Джо питал серьезный интерес к политике и общественной жизни, Джек был к ним равнодушен.

Гарвард того времени бурлил: сторонники равноправия полов и рас, пацифисты, изоляционисты, левые и правые, консерваторы и радикалы, реакционеры и либералы наполняли кампусы листовками, дискуссиями, манифестациями. Эта активность была своего рода отражением обострившихся и охвативших Соединенные Штаты дебатов между сторонниками либеральной политики президента Рузвельта и защитниками консервативных обычаев и норм жизни между новыми отраслевыми профсоюзами КПП[16] и крупными корпорациями, между сторонниками максимальной открытости страны и рыцарями «Крепости Америка».

В стране все ходит ходуном, а Джону и горя мало. Вместо того чтобы слушать Рузвельта, беседующего с нацией «у камина»[17], он шел на танцы, вместо Nation[18] – листал роман о лорде Мельбурне[19], вместо собраний «Молодых демократов»[20] сидел в Хэсти Пудинг[21]…

А что с него возьмешь? Богатый юноша из важной семьи. Да, изучать всю эту политику он, пожалуй, готов. И даже – успешно. Но участвовать?! Не-ет. Футбол и девушки куда веселей.

Джон уже тогда ощутил повышенный градус внимания со стороны женщин и пользовался этим. Девушки его баловали, сменяя друг дружку: на той неделе Джувел, на этой – Бетти, на будущей – Кенни… Иногда они перепутывались. «Эта сказала «нет»? Ерунда – другая скажет «да», – вспоминала годы спустя одна его тогдашняя симпатия. – Бывало, он просто не помнил, как зовут новенькую. Говорил: «Привет, детка» – и все. Он был невероятно обаятелен и привлекателен, но не настроен на долгие ухаживания и быстро переходил к делу. С Джеком были связи у нескольких моих подружек. Обычно они не принимали это уж слишком всерьез. И очень умно делали».

Отец, который и сам был весьма и весьма не промах по этой части, все же предпочел бы, если бы Джек больше увлекался политическим бизнесом. И говорил об этом сыну. И сын с ним соглашался. Но менять свои увлечения не спешил.

Тем более что у отца становилось все меньше времени, чтобы внимательно следить за его успехами и поведением: в 1937 году президент Рузвельт назначил Джозефа Кеннеди послом в Великобритании, и Джо-старший отбыл в Лондон. Это был важный дипломатический пост и высшая ступень его государственной карьеры – стратегический плацдарм, захваченный им в американском истеблишменте до прихода основных сил – его наследников.

Дело в том, что американская политическая традиция позволяет человеку, однажды занявшему высокий пост, символически сохранять его всю жизнь (если, конечно, он не был изгнан оттуда с позором): президент (по крайней мере официально) не бывает бывшим, о нем всегда говорят «президент»; сенатора до последних дней зовут «сенатор», а посол остается послом.

Так было и с Джо Кеннеди.

Джон любил навещать отца в Лондоне. Роскошная резиденция. Автомобили «Роллс-Ройс». Светские дамы. Образ жизни плейбоя. Дружба с денди. Рукой подать до Парижа и Ниццы. В ту пору ни тревоги и беды Европы, ни проблемы собственной страны его всерьез не беспокоили.

Как-то, годы спустя, сотрудник Time Хью Сайди спросит его о Великой депрессии. Джек положит ноги на стол…

– Я не помню депрессию, – ответит он. – В это время мы жили лучше, чем раньше. Дома становились все солиднее, слуг – все больше. Я узнал о депрессии в Гарварде.

«Он не имел понятия об очередях за бесплатным супом и о нищих, моливших о подаянии, – вспоминал Сайди, сам выросший на ферме в Айове и знавший, что такое бедность. – Джон был далек от реальности. Вел элегантную жизнь. Что вы хотите – сын миллионера, посла…»

Кеннеди искренне считал неравенство – социальное, имущественное, интеллектуальное, расовое, классовое – вполне нормальным, естественным. Это не значит, что он был расистом или, скажем, реакционером. Напротив: став политиком, он стремился всемерно облегчить жизнь неимущих, черных американцев и народов мира, которых считал угнетенными. Но при этом полагал, что «боль бедных и наша боль – разные вещи». А раз так, то разницу и дистанцию между ими и нами можно и нужно сократить, но не преодолеть. И это – правильно.

И здесь, в большой мере, он был наследником отца, считавшего, по ряду свидетельств, черных – обреченными на угнетенное положение, а евреев – опасными конкурентами. Возможно, в этом отношении частично кроется и приписываемое Джо Кеннеди-старшему «пораженчество» во Второй мировой войне. Сообщается о его желании всеми силами избежать включения США в войну, которую он предвидел, и о настойчивых попытках встретиться с Гитлером и лидером британских нацистов Освальдом Мосли, чтобы «прояснить» отношения Америки и Германии.

После провала британско-французской дипломатии на конференции в Мюнхене, когда для политиков уровня и широты видения Уинстона Черчилля угроза вооруженного конфликта в Европе встала в полный рост, позиция американского посла, стремящегося удержать США от вступления в будущую войну, представлялась угрозой британским национальным интересам.

Не удивительно, что британская контрразведка МИ-5 взяла Джо Кеннеди под наблюдение, а люди Черчилля сообщили Рузвельту, что считают подход посла к проблемам войны и мира опасными для отношений двух стран. Это был прямой намек на желательность его отставки.

В то же время Джо имел сведения о тайных переговорах Рузвельта и Черчилля, которые велись через посольство США, и об обещании Рузвельта выступить на стороне Британии в случае нападения Германии. При этом он заверял американцев, не желавших, чтобы их дети «умирали на чужой войне», что не собирается отправлять войска за границу. Если бы Кеннеди обнародовал эти сведения, то нанес бы президенту серьезный удар. Одновременно пошли слухи о том, что Джо лелеет тайные надежды политически атаковать Рузвельта, поддержать на ближайших выборах кандидата-республиканца Венделла Уилки, а то и выставить свою кандидатуру на пост президента.

Между Рузвельтом и Кеннеди назрел конфликт. Причем стороны располагали неплохим оружием. Рузвельт мог отправить посла в отставку, а Кеннеди – уличить президента во лжи.

Рузвельт не был бы Рузвельтом, если бы допустил это. И когда 26 октября 1940 года Джо прибыл в Вашингтон, президент немедленно пригласил его на «скромный семейный ужин» – в Белый дом. «Умираю, как хочу тебя видеть», – сказал ему Рузвельт по телефону[22].

Ужин прошел прекрасно. Уже 29 октября Джо, купив время на радио Columbia, выступил с получасовой яркой речью в поддержку президента. Ее передали 114 станций по всей стране. В войну Америка не вступит. Секретных обязательств нет. Голосуйте за Рузвельта. Что же случилось? Ничего особенного. Рузвельт обещал Кеннеди, что если тот поддержит его на президентских выборах 1940 года, то он поддержит его сына Джо-младшего на выборах губернатора Массачусетса 1942 года[23]. И все. Просто политика.

Пока его брат Джо делал карьеру в Демократической партии (отец для начала планировал сделать его губернатором), Джон колесил по миру. В 1939 году в Англии он посещал спортивные матчи и балы. Во Франции не забыл о кухне и опере. В Германии катался по Берлину, пока штурмовики, заметив на машине британские номера, не забросали ее камнями.

Не забывает он и об анализе ситуации. В воздухе пахнет грозой. В Лондоне Джон говорит об этом с членами парламента и видит: Англия спит. Она не готова к бою и не думает готовиться.

В весеннем Париже, пользуясь своим статусом сына видного дипломата, а также протекцией посла Уильяма Буллитта, он беседует с министрами, политиками, генералами, дипломатами, журналистами и деловыми людьми. Тревога велика, но Франция наивно чувствует себя готовой отразить любую атаку на фортах линии Мажино и выполнить союзнические обязательства в отношении Польши.

Меж тем Польша марширует и танцует в плену шляхетских грез. Балтийские страны готовятся к съедению Москвой либо Берлином и вроде ждут второго. На Балканах вострят сабли и чистят пушки: болгары, румыны и венгры смотрят в рот Гитлеру; сербы и греки – Чемберлену.

Обо всем этом Джон шлет отцу доклады и аналитические записки. Он получает информацию из первых рук, посещая все эти страны плюс Турцию, Палестину и СССР.

В Москве секретарь посольства Чарльз Болен объяснил Джеку, что здесь его статус не слишком много значит и есть темы, которые лучше не обсуждать. Из Советского Союза он вывез не слишком приятные воспоминания. Это «грубая, нелепая, отсталая, забюрократизированная страна», – пишет он. Причем безразличная к комфорту туристов: «Я летел самолетом, окно в салоне оказалось разбито, но всем было плевать. Пришлось сидеть на полу. <…> Мусорный ветер метался по широким улицам огромных угрюмых городов» – Ленинграда и Москвы. Возможно, эти впечатления отчасти сгладило путешествие в Крым, откуда Джек отплыл в Стамбул.

Следующая станция – Иерусалим. Британская Палестина. В Лондон из Святой земли поступает солидный аналитический доклад о положении на Ближнем Востоке. Загнанные внутрь, но тлеющие противоречия евреев, арабов и британцев видятся ему источником масштабных и длительных конфликтов. А сам регион – объектом стратегических интересов Германии, чьи геополитические амбиции требуют нефти, нефти и нефти, которой здесь навалом.

Как потом утверждал Кеннеди-старший, тексты сына были полезны. Впрочем, считал он, никакая дипломатия уже не удержит Европу и мир от неумолимого сползания к катастрофе.

Посол не верил, что изнеженные и расслабленные европейские демократии справятся с вызовом агрессивных и сплоченных диктатур. Он опрометчиво говорил об этом публично и стал одним из врагов британской прессы. Тем не менее Джо не сомневался: несмотря на преследования левых в Германии и антифашизм советской пропаганды, Москва и Берлин договорятся о разделе Европы. Был убежден: война на пороге и демократии ее проиграют.

Незадолго до начала проверки этой гипотезы на поле боя его сын Джек вернулся в Лондон. Вскоре Лондон и Париж объявили Берлину войну, выполняя обязательства перед атакованной Польшей. Лондон погрузился во тьму – в домах аристократов маскировка скрывала хрустальный пожар фужеров и люстр. Но в этих залах посла Кеннеди, как мы помним, уже не жаловали.

Через три дня после победы Рузвельта Джо, можно сказать, подпишет свою отставку: заявит в интервью Boston Globe, что с демократией в Британии покончено, с Гитлером ей не справиться, и вопрос только один: сколько продержится остров. Статья вызвала бурю. Читатели возмутились. Нет, они не хотели воевать. Но им не нравились слова Кеннеди. Как? Сукин сын Гитлер победит бриттов? Fuck him! Кстати, а свое ли место занимает мистер Кеннеди?

Последняя беседа Джо и Рузвельта была краткой. Через десять минут бледный как полотно президент велел жене отвезти Кеннеди на вокзал:

– Я не хочу видеть этого человека.

Но это, как мы помним, будет в 1940-м – после возвращения Джона домой.

В Бостоне он взял курс государственного управления и экономики, стал кандидатом на степень в области политических наук. Оставалось написать выпускную работу, на которую и ушла оставшаяся часть года. Он выбрал выигрышную тему «Умиротворение в Мюнхене». Да, «герой» этой трагической сделки британский премьер Невилл Чемберлен был крайне непопулярен, но читая Times и Economist, изучая стенограммы парламента, протоколы Форин-офиса и Госдепа, Джек все больше задавался вопросом: а что, если дело не в Чемберлене? Что, если к сдаче Чехословакии и новой войне привели не его ошибки, а серьезные глубинные процессы?

Работа Джека напоминала большинство крепких выпускных академических текстов. Никаких эмоций. Почему Лондон так запоздало реагировал на перевооружение, затеянное Берлином? Почему там предпочли полагаться не на мощь империи, а на Лигу Наций? Откуда взялось столь весомое влияние пацифистов? Кто поставил сиюминутные выгоды дельцов, торгующих с Германией, выше стратегических национальных интересов? Что мешало партиям и профсоюзам смотреть дальше своих крохоборских интересов? И наконец: почему с момента прихода к власти Муссолини и Гитлера Берлин и Рим вооружались быстро, а Лондон и Париж – крайне медленно?

Кеннеди отвечал на эти вопросы подробно и смело, используя графики, статистику и примеры. «Миротворцы» Чемберлен и Болдуин[24], на которых принято возлагать главную вину за капитуляцию в Мюнхене, виноваты куда меньше, чем перечисленные автором недуги демократий. Забота о прибылях и комфорте в ущерб государственной стратегии – вот что подорвало оборону Англии, Франции и их европейских союзников, которых они не смогли защитить.

Мюнхенский договор как был, так и остался всего лишь документом, а «объектом критики, – писал Кеннеди, – должны были стать… скорее, обусловившие его факторы. Скажем, такие, как британское общественное мнение и состояние вооруженных сил, делавшее «капитуляцию» неизбежной». Демократия, писал Джон, «вынуждена платить за все из своего бюджета и в своих возможностях ограничена законами капитализма: предложением и спросом».

Несмотря на кажущееся сходство, разница в подходах отца и сына Кеннеди к диктатуре и демократии была огромна. Коротко говоря, отец считал, что демократия слаба и в борьбе с авторитарной и тоталитарной системой обречена на крах; ну а сын утверждал: нет, демократия победит, если будет сильной, преодолеет пассивность и, отказавшись от оборонительной тактики, остановит противника на дальних подступах, перейдет в наступление и разгромит его. А сильной демократию сделать можно. И должно. Иначе и впрямь не будет гарантий, что коварный и жестокий враг не покусится на ее устои, ценности и достижения. Свобода должна не только уметь себя защищать, но и нейтрализовать, а если надо – то и беспощадно громить своих недругов.

Вообразите ситуацию: Джек пишет работу, а Джо – докладные Рузвельту и госсекретарю Халлу. Сын (в дипломе): «Чтобы одержать победу, демократии должны быть солидарны друг с другом, постоянно наращивать хозяйственную и военную мощь»; отец (в телеграмме): «Если мы хотим выжить, то должны готовиться сражаться на собственном заднем дворе». И вот профессора в Гарварде и политики в Вашингтоне читают эти документы, а нацисты маршируют по Европе.

Джон, слышавший в Лондоне вой сирен и залпы ПВО, настаивал на срочной мобилизации и укреплении военной мощи США. Британия проспала момент, когда оказалась лицом к лицу с вооруженной до зубов гитлеровской тиранией. Пора было будить Штаты.

* * *

Джек закончил университет с отличием. Его диплом получил высшие оценки. Роуз и сестры пришли поздравить его в Гарвард. А потом он снял ритуальную мантию и шапочку с кисточкой, и они отправились праздновать домой, где на пике веселья получили телеграмму: Я ВСЕГДА ЗНАЛ ДВЕ ВЕЩИ ПЕРВАЯ ЧТО ТЫ УМНЫЙ ВТОРАЯ ЧТО ТЫ ЗНАЮЩИЙ ПАРЕНЬ С ЛЮБОВЬЮ ПАПА.