Король абордажа

На пятый день похода адмирал пинками приводил в чувство находящихся в полубессознательном состоянии людей и думал: «Гарри Морган, похоже, удача все-таки отвернулась от тебя. Если сегодня ты не накормишь людей, то мы покойники». Хотя он и сам знал ответ на вопрос, но все же спросил:

— Ну, Гальего, сколько осталось до Круса?

— Всего две коротких лиги, ваша светлость.

Падающие с ног, отощавшие и невероятно ободранные пираты продирались вперед еще час, а потом удача улыбнулась им. С правого фланга примчался стрелок, вопя во все горло:

— Кукуруза! Я нашел амбар с кукурузой!

И он не Обманывал. К тому моменту, когда подобрали больных и ослабевших, вся армия, согнувшись над котелками, уже варила желтые кукурузные початки. Многие так оголодали, что засовывали в рот сырые зерна и жевали их, словно голодный скот.

Наполнив все мешки и карманы, подкрепившиеся и набравшиеся сил, пираты продолжили свой путь наверх. Местность вокруг стала уже не такой влажной, и растительность стала пореже.

Гальего предупредил их:

— Еще полмили наверх — и мы должны будем переправиться через Чагрес. Ваша светлость, Крус лежит на противоположном берегу, и вам лучше собрать людей. Если этот несчастный трус, Гонсало Саладо, будет драться с вами, то это произойдет там.

Его подозрения оказались вполне обоснованными. Когда отряд Моргана уже по пояс зашел в стремительный поток, на противоположном берегу неожиданно появились признаки бурной деятельности. Там раздались испуганные крики, и авангард дрогнул под свистящим градом стрел.

Аркебузир рядом с Морганом издал пронзительный вопль, свалился, схватившись за стрелу с желтым оперением, которая пронзила ему горло, и его унесло потоком. Упал еще один флибустьер, и авангард замер в нерешительности, но Морган выхватил оба пистолета и открыл стрельбу.

— Вперед! — рявкнул он. — Не останавливаться.

Размахивая палашом, Морган бросился в воду, но во рту у него пересохло, потому что вокруг свистели стрелы. Примерно с дюжину стрел упали рядом в воду или зарылись в грязи на берегу.

— Пять фунтов тому, кто первым приведет мне пленного, — крикнул он.

Раздался резкий голос полковника Принса, который, ругаясь, подгонял медливших флибустьеров:

— За адмиралом! Вперед, трусливые собаки!

По приказу Принса отряд мушкетеров наугад дал залп по противоположному берегу Чагреса, в ответ на который раздался треск веток и пронзительные крики. Бредущие по воде люди заметили смуглые фигуры на берегу.

— За ними! За ними! — Тяжело дыша и обливаясь потом, Морган выбрался на берег, но индейцы уже исчезли на дороге в Крус, не потеряв ни единого человека.

Когда пираты добрались до важной точки на их пути — Круса, расположенного на полпути между Панамой и Порто-Бельо, то обнаружили, что поселок никем не охраняется и охвачен огнем. В воздухе назревал бунт. Моргану удалось подавить его только тем, что он отыскал главных недовольных и либо избил их, либо так зло насмехался над ними, что они забились в самые темные закоулки лагеря. На глазах истощенных флибустьеров от голода и отчаяния блестели слезы.

В стелющемся дыму появилась легкая, проворная фигура Кэтфута. Он подал Моргану бумагу; записка была написана такими каракулями, что ее едва можно было прочесть.

— Вот еще какая-то кастильская хитрость.

Морган прочел:

«Еще раз предупреждаем вас, коварные лютеране, что вы нарушаете договор о мире, подписанный прошлым летом между вашим еретическим королем и ее самым католическим величеством, регентшей Испании. Вы дорого заплатите за незаконное вторжение на нашу территорию.

Г. Саладо».

Морган на мгновение нахмурил залитый потом лоб и почувствовал нечто вроде угрызений совести. Если подумать, то бедняга Джо Брэдли, умирая, говорил о таком же протесте, который выкрикивали ему с укреплений крепости Сан-Лоренсо.

— Дон понимает, что с ним все кончено, — объяснял Брэдли, — поэтому и пытается укрыться за ложью о мире. Я обещал ему и его гарнизону любой мир, какой он только захочет.

Флибустьерам повезло еще раз.

Бурю восторгов вызвала находка — винный погреб под развалинами наполовину сгоревшего здания. На голодный желудок алкоголь оказал потрясающий эффект, и вскоре вся армия спала мертвецким сном, так что горстка испанцев могла бы перебить почти всех.

Ночью несколько группок пиратов пытались дезертировать, но расставленные Морганом часовые вернули их обратно, запугав рассказами о том, что их ждет, если они попадут в руки врага.

— Они вас порежут на такие мелкие кусочки, что даже муравей сможет прожевать, — обещал Гальего.

На следующий день было решено оставить в Крусе больных и раненых, которые не могли идти дальше, под охраной нескольких флибустьеров.

Морган хотел добиться своего и заставить армию идти дальше, но его люди настолько обессилели и находились в таком жалком состоянии, что впервые адмирал прислушался к отчаянным мольбам Коллиера, Джекмена, полковника Принса и Бледри Моргана.

— Иисусе правый, — ворчал Моррис, — мы не все такие крепкие, как ты, Гарри. Моим людям надо отдохнуть. Ты согласен со мной, Трибитор?

Французский руководитель с горящими от лихорадки глазами свирепо кивнул, покачивая распухшую левую руку, которая свисала словно плеть после укуса тарантула. Его ярко-зеленая шляпа со свисавшим страусиным пером уступила место грязному, когда-то белому платку. Многие из тех, кто выступил в поход обутым, теперь шли босиком. Пираты содержали в порядке только оружие. Их сабли блестели так же, как и во время атаки на Сан-Лоренсо.

Весь день адмирал бродил по лагерю, останавливаясь у костров, чтобы приободрить, исцелить и нарисовать великолепные картины ждущих впереди сокровищ, до которых осталось рукой подать.

— Вы прославитесь на весь мир. Почему? Я вам объясню. Задолго до меня Гранаду захватил Джон Дэвис. Адмирал Дрейк разграбил Порто-Бельо тоже до того, как мы туда добрались, а этот дьявол Олоннэ превратил Маракайбо в руины за два года до нашей экспедиции. Но в этот раз нам достанется девственно нетронутый город. Никогда ни один англичанин, не считая пленных, не видел Панаму! Это богатейший, волшебнейший город во всей Испанской Америке, и до него осталось три дня пути!

На восьмой день Морган выслал вперед полковника Принса и двести человек, чтобы осмотреться и захватить пленных, которые были так ему нужны. К полудню до вице-адмирала Эдварда Коллиера и его отряда донеслись звуки сражения. Гортанные крики европейцев и высокие, пронзительные вопли индейцев перекрывал смертельный грохот мушкетов. В узком проходе авангард наткнулся на засаду буквально сотен местных жителей, которые засыпали их стрелами и дротиками так, что восемь солдат Принса буквально истекли кровью в пыли дороги Камино Реал. Еще десять зализывали раны, вокруг валялись мертвые индейцы, но пленных все же не было.

Но последней каплей, переполнившей чашу страданий ямайской армии, стал сильнейший ураган, который с грохотом и свистом принесся с побережья Тихого океана, затянул вершины гор серыми тучами и разразился проливным дождем.

Всю ночь ураган бушевал и ревел в горах, а ледяной дождь намного ухудшил состояние больных и раненых.

Именно тогда Морган решился отказаться от слишком медленного продвижения вверх по Королевской дороге. Большая часть измученной армии готова была начать отступление, но ей мешали отряды дикарей, которые угрожали с флангов. Понимая, насколько важно не дать людям остановиться, Морган всегда высылал отряд на разведку и принимал все меры предосторожности. Но теперь уже по спине у него не бегали мурашки, а челюсти не сжимались судорожно. Он казался на пять лет моложе, и его глаза сверкали под изодранными полями порыжевшей черной фетровой шляпы.

— Гальего! — подозвал он проводника. — Мои люди на грани полного изнеможения. Ты можешь придумать что-нибудь, чтобы приободрить их?

Гальего показал на Камино Реал.

— Вон в том горящем здании почты, которое вы видите в той стороне, ваше превосходительство, ваши люди найдут то, что окрылит их.

Тронутый этим мрачным юмором, Морган повернулся к своим оборванцам:

— Пять фунтов тому, кто доберется вон до той. почты.

Пират, тяжело опирающийся на самодельную палку, поднял на него осоловевшие глаза.

— А зачем мне пять фунтов?

— Ну, это немного лучше, дружок, чем пять дюймов стали между ребрами, — ответил ему Морган. — Давайте, у кого хватит сил заработать мое золото?

Трое пиратов помладше взвалили на плечи легкие фузеи [65] и двинулись вперед и вверх неуклюжей рысцой. Их босые ноги громко шлепали по мягкой грязи.

Морган наблюдал за тем, как первый из них добрался до дымящегося дома, а потом неожиданно замер на месте. Он долго стоял так, и его в клочья разодранный сюртук развевался на ветру. Потом он неожиданно развернулся и подбросил высоко в небо свое оружие.

— Бегите сюда, ублюдки! Там Тихий океан!

И люди, которые утверждали, что они уже не могут ни шагу ступить, вскочили и бросились бежать туда, где другие уже во все горло вопили, всхлипывали и размахивали руками на высоком плато. Да, там, вдалеке, лежало Южное море, беспредельная сапфирово-синяя гладь. И до него меньше дня пути.

— Море! Море! — вопили они и хлопали друг друга по костлявым, обгоревшим на солнце плечам. — У нас получилось, Морган, веди нас в Панаму!

Но Эдвард Коллиер, Бледри Морган, Принс и другие офицеры регулярной армии не улыбались. Армия пиратов, уменьшившаяся почти на треть, не могла соперничать с полчищами решительных, полных сил и хорошо вооруженных испанцев, которые, конечно, поджидали их в саванне.

Глава 5

НАША НЕПОРОЧНАЯ БОЖЬЯ МАТЕРЬ

С того момента, как разнеслись невероятные слухи о том, что генерал Гонсало Саладо малодушно не решился преградить путь английским варварам ни в Барро Колорадо, ни в Крусе и не оказал им серьезного сопротивления, жителей Панамы охватила тревога. Небольшое волнение вначале вскоре переросло в панический ужас, который увеличивался день ото дня, и теперь это был город, который охватила паника. Простые люди, образованные, богатые и бедные в отчаянии поняли, что врага не удастся остановить, прежде чем он доберется до спуска на побережье Тихого океана.

Вспоминая участь, постигшую Маракайбо, Гранаду и полдюжины других захваченных городов, они цепенели, а потом, обезумев, бросались молиться и готовиться к грядущему. В памяти все еще были слишком живы воспоминания о том, как Морган обошелся с духовенством Порто-Бельо. Поднялся такой шум, что дону Хуану Пересу де Гусману не осталось другого выбора, кроме как предложить увезти всех духовных лиц на борту «Тринидада», единственного большого судна в порту.

Постепенно губернатору со своими главными помощниками, Боргеньо из Верагуа и Альфонсо де Алькодете, командующего крепостями в Порто-Бельо, удалось не только прекратить истерику, но и почти создать атмосферу уверенности. Судья дон Андреас де Мартинес де Амилета подал блестящий пример, отказавшись присоединиться к тем трусам, которые предлагали огромные суммы за то, чтобы их взяли на борт «Тринидада», или скупали за чудовищную цену маленькие рыболовные лодки, как это сделал Рамон Гутиеррес. Он быстро погрузил в это суденышко прекрасную донью Пердиту и самое ценное из своего богатства и отплыл к острову Табога, лежащему в десяти лигах от побережья.

Уверенный и даже вызывающий тон издаваемых губернатором прокламаций, а также постоянный приток военных сил из Наты, Дарьена, Пенономе, Гуаявалы и дюжины других городов, постепенно успокоили испуганный город. Этими солдатами были в основном милиционеры или свободные негры, которые хорошо знали, что если англичане одержат верх, то их единственным уделом опять станет рабство. Сотнями приходили лояльные индейцы, украшенные головными уборами из перьев макао, попугаев и фламинго, вооруженные дротиками и луками, с которыми они так хорошо умели обращаться.

Еще большую уверенность вселяло присутствие большого количества опытных офицеров, таких, как полковник Алькодете, капитаны Идальго, Санчес и д'Астрильо. Все бурно приветствовали знаменитого негритянского командира капитана Хосе Пардала, который появился в городе с отрядом в сотню крепких охотников. Он пересек Королевский мост и разбил лагерь рядом с Маламбо.

Чтобы помочь уничтожить лютеран, дон Мануэль де Наваретта спустился из Вальдивии вместе с Франциско де Гарро, которого не было в Сан-Лоренсо, когда крепость пала. Он привел с собой сливки панамской армии, триста хорошо вооруженных, опытных кавалеристов, у которых так воинственно развевались на шлемах яркие перья, звякали латы и сабли, что горожане почти успокоились.

К тому времени, когда демоны, по донесениям, добрались до самой высокой точки плато, в Панаме уже собралось много торговцев, купцов и официальных лиц с женами, детьми и рабами.

Что касается духовенства, то только францисканцы осмелились остаться, остальные же готовились бежать на борту корабля. Аббат францисканской обители заявил, что он и его братья должны заботиться о тех, кто заболел и будет ранен при защите города, поэтому францисканцы продолжали служить мессы в опустевших обителях, и их проповеди раздували искорки храбрости в пламя героизма.

Седой Альфонсо де Алькодете поднялся со своего места в зале совета.

— Это верно, что мы численно превосходим пиратов вдвое или втрое, но, друзья мои, вспомните, что лютеране лучше вооружены, у них мушкеты из Нового Света. Более того, они все до одного превосходные бойцы. — Де Алькодете обращался прямо к губернатору: — А из кого состоит наша армия? Меньшую ее часть составляют регулярные войска, а остальные — всего лишь наполовину обученная милиция, которая, попомните мои слова, помчится наутек быстрее антилопы при первой же атаке пиратов.

Вице-губернатор Боргеньо с лицом хищной птицы позеленел и погрозил Алькодете кулаком.

— Когда мы разобьем врага, дон Альфонсо, вы ответите за это на суде чести! Вы оскорбили храбрейших людей этого города! Они не побегут, я за это ручаюсь, — мы рвемся в бой!

Губернатор заколебался, разрываясь между инстинктивной осторожностью и боязнью нарушить согласие между офицерами.

— Дон Альфонсо Алькодете — опытный солдат и обычно рассуждает мудро, но в отношении сил милиции, городского гарнизона и других наших солдат он ошибается.

Де Алькодете взглянул на Боргеньо, а потом грустно покачал головой.

— Я воюю уже тридцать лет и знаю, что под защитой траншей и укреплений даже неопытный новичок станет хорошим солдатом, особенно если его прикрывает артиллерия.

Красивое, загорелое лицо Эрнандо де Амилеты вспыхнуло от намека Алькодете, и он поднялся.

— На открытом пространстве мои пушки нанесут врагу больший урон, чем в орудийном окопе. На поле боя их можно перемещать с места на место в зависимости от того, какая сложится ситуация.

Де Алькодете мягко возразил:

— А откуда вы узнаете, куда и когда передвигаться? Вы можете поклясться, что под огнем противника ваши артиллеристы не потеряют голову?

— Клянусь Божьей Матерью, нет! — воскликнул старший сын дона Амилеты.

Франциско де Гарро, командующий городской кавалерией, вошел, потный и покрытый пылью.

— Извините за вторжение, ваше превосходительство, но у меня плохие новости.

В зале совета наступила полнейшая тишина.

— Плохие новости?

— Да, — неожиданно с улыбкой выкрикнул юный де Гарро. — Мы не сможем показать нашу доблесть в настоящем сражении.

Губернатор резко оперся о стол.

— Не время говорить загадками! Что вы имеете в виду?

— До моей штаб-квартиры добрался дезертир-лютеранин, и он клянется на кресте истинной веры, что армию пиратов вряд ли вообще можно назвать армией. Корсары с Ямайки устали за время долгого перехода, среди них много больных и раненых, и они так обессилели от голода, что немногие вообще могут удержать в руках оружие!

— Не стоит верить словам дезертира, — заметил де Алькодете. — А что еще он сказал?

— Что сейчас пират Морган может бросить в бой не больше шестисот человек. Такое войско мы просто сметем с лица земли — вот так! — Он смахнул со стола бумаги, которые рассыпались по полу.

Потемневшие, полные тревоги лица сидящих вокруг стола посветлели, они вздохнули с облегчением. Все присутствующие знали, как изматывает силы даже краткий переход через джунгли, а эти проклятые пираты с Ямайки преодолели дюжину болот и поднялись не на одну сотню футов под палящим солнцем. Даже де Алькодете приободрился, услышав рассказ дезертира.

Но все равно де Алькодете, старший сержант Хименес и двое или трое других офицеров, которым приходилось сражаться с пиратами, настаивали на том, что для обороны города необходимо полностью сровнять с землей пригороды Маламбо и Педредевидас.

— Что? Разрушить нашу собственность из-за шестисот лютеран? — раздались возмущенные крики офицеров, у которых в этом районе были дома.

— Тогда нам придется встретить пиратов в открытом бою.

— У нас есть еще один союзник, — громко произнес губернатор, когда шум немного стих, — самый великий союзник из всех. С нами Бог, все его святые и ангелы на нашей стороне.

Замечание де Алькодете о том, что чертовски мало святых или ангелов было замечено при защите Порто-Бельо, вызвало только шокированные взгляды его соседей.

— Завтра, — продолжал губернатор, — я объявляю день поста, молитв и религиозных торжеств и призываю всех жителей в кафедральный собор. Там на нас низойдет благословение Божьей Матери.

Среди одобрительного шепота поднялся дон Амилета, его поседевшая борода растрепалась.

— Да, дон Хуан, пусть каждый в полдень оставит свои дела и пойдет на службу, потому что, как правильно сказал его превосходительство, у нас есть две могущественные силы — благочестие и честь.

Поэтому на следующий день состоялось самое странное зрелище из всех виденных Новым Светом. Жители, с опущенными головами, длинными рядами, с религиозными хоругвями, шли к кафедральному собору. Кашляя от вздымавшейся пыли, они пели гимны и перебирали четки. Мужчины, женщины и маленькие дети; богатые, зажиточные и бедные; негры, белые, индейцы и метисы босиком шли по коричневым булыжникам Плаца Майор и входили в узкий, но вздымающийся вверх неф собора.

Пехотинцы, артиллеристы, лучники и кавалеристы преклоняли колени или в религиозном экстазе смотрели на ряды пылающих свечей и на блестящие украшения, которые поспешно извлекли из тайников. Темноглазые проворные мальчики-служки в алтаре размахивали курительницами, а францисканские монахи пели во славу всемогущего Бога.

Мерседес, преклонившая колени между доньей Еленой и своей сестрой Инессой, чувствовала огромную торжественность происходящего, когда она и окружавшие ее люди осознали всю тяжесть угрожавшей их домам опасности. Пусть лютеран было мало, даже меньшее войско разорило такие богатые и прославленные города, как Маракайбо и Порто-Бельо.

Мерседес окинула взглядом коленопреклоненных горожан, заметила друзей и подруг; там были Арнульфо и Эрнесто ди Пизано с мечами на поясе и маленький Пепе Ибаньес, хотя ему едва исполнилось шестнадцать.

Аббат францисканцев, теперь старшее духовное лицо в Панаме, закончил читать молитвы и, провожаемый взглядами, тяжело поднялся на кафедру.

Он заверил свою паству, что пираты — это от отродья сатаны, проклятые дети Велиала, Аполлиона, Вельзевула, Асмодея и Люцифера, и их легко узнать по острым ушам, шести пальцам на руках и коротким рожкам на лбу.

По толпе пронесся вздох ужаса, но прихожане не были удивлены, потому что до них и раньше доходили такие слухи.

— Каждому из вас, солдаты, кто будет сражаться за нашу Богоматерь, — аббат возвысил голос так, что среди колонн откликнулось эхо, — я обещаю, что в разгар битвы появится ангел и укрепит вашу руку и поднимет вас, если вы упадете!

Де Алькодете и его единомышленники ругнулись про себя.

— Этот идиот нас погубит.

Аббат поднял обе руки:

— Слушайте меня, дети мои. Его превосходительство губернатор выразил желание принести богатый дар в честь нашей непорочной Божьей Матери!

Под любопытный шум, сопровождаемый вытянутыми шеями и гулом голосов, дон Хуан подошел к алтарю. Никогда еще его превосходительство не казался таким величественным и аристократичным в пышном платье черного, золотого и красного цвета. Все видели, что он надел не только все свои регалии, но и драгоценности, стоившие целое состояние.

У алтаря он преклонил колени и громко взмолился о том, чтобы панамской армии была дарована победа над еретиками. Все смотрели, как эта блестящая фигура поднялась, сняла с пальца огромное золотое кольцо, украшенное многими изумрудами и безупречными бриллиантами, и передала его священнику.

— Говорят, что дон Хуан заплатил за него четыре тысячи песо, — прошептала сестре дониселла Инесса. — Разве оно не прекрасно?

Словно магнит, кольцо притягивало внимание всех прихожан. Когда аббат высоко поднял его над толпой, пламя свечей отразилось в нем зеленым пламенем, которое вспыхнуло на весь собор.

— …Я тоже, преподобный отец, хочу сделать подношение. — Старший алькальд пробрался вперед, протягивая золотое с бриллиантами ожерелье.

Раздались дружные крики:

— И я!

— Я приношу в дар эту цепь!

В истерическом порыве прихожане срывали украшения и кидали их на алтарь. Какое-то время аббат, не веря своим глазам, смотрел на растущую гору украшений, которая выросла перед ним, а потом раскинул руки и радостно запел «Те Deum». [66]

Когда служба подошла к концу, панамская армия приготовилась выступить в поход против ужасных пиратов с Ямайки. По вдохновению свыше аббат распорядился поместить обожаемый, чудесной работы образ Богоматери на носилки и пронести по городу.

Жители немедленно узнали статую; разве не ее в течение нескольких веков проносили по улицам каждую Светлую пятницу? И едва завидев священный образ, городские жители становились на колени и обнажали головы.

В нескольких ярдах позади королевского знамени ехал его превосходительство губернатор, довольно безуспешно пытаясь не обращать внимания на судороги в больной подагрой ноге. За губернатором следовали вооруженные силы Панамы, храбрые на вид, но достаточно забавные на взгляд военного человека. Гордость города, его кавалеристы, наклонялись с седел к стоявшим вдоль дороги хорошеньким девушкам, махали им и заставляли лошадей приплясывать. Следом маршировали артиллеристы под предводительством капитана Эрнандо де Мартинеса де Амилеты, который ехал с торжественным видом и не отводил вдохновенного взгляда от знамени святого Жозефа. За скрипящими лафетами промаршировали отряды аркебузиров и пикинеров, а потом негры капитана Пардала.

В город не вошли индейские лучники, поэтому следующий отряд составила городская милиция, набранная среди торговцев, писцов и разнообразных ремесленников. Многие из них уже подрастеряли весь свой пыл и спотыкались под грузом разнообразного оружия. Никто не удивлялся, видя среди них серую или коричневую рясу приходского священника или доблестного монаха, которые отказались покинуть свою паству -в час смертельной опасности.

В крохотной каморке глубоко под землей Дэвид Армитедж тупо размышлял, что происходит наверху. Напрягая слух, он смог расслышать выкрики:

— Пусть только эти английские собаки сунутся к нам!

Английские собаки? Пленники? Атаковать город невозможно. Слишком отупевший, чтобы думать, он оставил дальнейшие догадки. Из-за того, что брат Иеронимо отбыл на борту «Тринидада», о нем совершенно забыли, и он сидел в камере, голодный и умирающий от жажды.

Снова крики. Он поднял грязную, растрепанную голову.

— Смерть Моргану! Долой лютеран!

Морган? С новым приливом сил он уставился в темноту. Морган? МОРГАН! Господь Всевышний, вот оно! Морган собирается атаковать Панаму. Хотя на это ушли почти все его последние силы, изможденный пленник поднял закованные в кандалы руки и затрясся от хохота.

— Хо! Хо! Хо! Значит, старина Гарри пришел за своим пистолетом!

Всхлипывая, он затих. Его снова охватил ужас — ведь такого просто не может быть! Может, ему привиделось? Уже много времени к нему не заходил ни один тюремщик. Как врач, он прекрасно осознавал, что ему не долго осталось терпеть уже привычные муки голода и жажды.

Аббат стоял у моста под названием Ла-Пунта дель Рей и благословлял проходящие войска, а служки кропили знамена святой водой. Беспорядочными кучками и группками маршировала пестрая армия Панамы общей численностью около трех тысяч человек. Под предводительством своих командиров они шли по Камино Реал и наконец разместились на равнине Матанильос, где зимнее солнце выжгло траву до буро-коричневого цвета. Войска тут же смешались, и понадобилось немало сил, чтобы расставить всех на намеченные позиции.

Чем ниже опускалось солнце над горами, тем больше зажигалось костров, от которых по просторам саванны тянулся голубоватый дым, застилая невысокие холмы под названием Высоты Толедо.

Армия дона Хуана де Гусмана уже собиралась приступить к приготовлению ужина, когда раздался топот копыт.

— Тревога! — закричали в панике несколько милиционеров. — Армия кавалеристов наступает с левого фланга! Тревога!

Скоро выяснилось, что никакой кавалерии и в помине не было. Просто перегонялось огромное стадо свирепого, полудикого скота численностью почти полторы тысячи голов, которое умелые погонщики неожиданно остановили прямо на фланге армии.

— Ради Бога, зачем сюда пригнали этих животных? — спросил солдат, который только что прибыл из Шаме. — Да нам и за месяц их всех не съесть.

Никто не мог ему ответить, потому что, как и другие, он считал костры, тускло светящиеся на Высотах Толедо.

— Помоги нам все святые, — пробормотал житель Шаме, — их не так уж много!

На плечо Генри Моргана легла рука.

— Просыпайтесь, сэр. — Барр вначале тихо потряс спящую фигуру, а потом сильнее.

— А? — Морган вскочил, хватаясь за лежащий рядом палаш. До аккуратно завернутых в платок пистолетов ему было дальше тянуться. — А? А? Что?

— Скоро рассвет, — зевнул секретарь.

Морган тихо застонал, потому что у него болело все тело, а мышцы казались туго натянутыми веревками. Откинув с заспанных глаз прядь черных волос, адмирал глотнул рома из фляги и потер шею, чтобы скорее прийти в себя — когда-то давно его научил этому Дэвид Армитедж.

Барр отвернулся и, нанизав на острые палочки несколько полосок мяса — пираты захватили в холмах довольно большое стадо, — поставил их жариться. В неясном утреннем свете Морган разглядывал лагерь ямайской армии. Не спали только часовые, все остальные уснули мертвым сном, раскинувшись или, наоборот, сжавшись в комок. При таком освещении Моргану показалось, что он смотрит на поле боя, где остались только мертвые.

Он взглянул на свое знамя и заметил, что привычный золотой грифон на зеленом поле слегка дрожит. Значит, ветер западный.

Когда адмирал потянулся, жалкие остатки рукава лопнули до самого плеча. Другой рукав был оторван уже давно, чтобы перевязать раненого. При свете звезд Морган пробирался между потухшими кострами и притулившимися вокруг оборванными фигурами, пока не добрался до места, откуда стали видны биваки панамской армии.

— Как их много. Как их много, — пробормотал он. -Кто мог подумать, что доны соберут такую армию?

Он слегка вздрогнул, вспомнив, что патрули полковника Принса насчитали более трех тысяч конных и пеших неприятельских солдат. Его озадачивало непрекращавшееся мычание непоеного скота. Зачем проклятым испанцам такое большое стадо в лагере?

Морган возвышался над обрывом — одинокая черная фигура на фоне розово-серого неба. Он тщательно осмотрел каждый холм, каждый изгиб пространства между испанским лагерем и его собственным.

С холмов ему прекрасно была видна Панама, белевшая вдалеке. Итак, сказочный Золотой город наконец лежал перед ним на расстоянии вытянутой руки. Но как сжать в кулак пальцы такой маленькой армии? К вечеру, подумал Морган, он либо будет сидеть на месте губернатора, либо лежать мертвым здесь, на равнине Матанильос.

Он повернулся и, взглянув на свой лагерь, с трудом сохранил присутствие духа.

Не более семисот флибустьеров могли держать в руках оружие, да и те шатались от слабости.

Поскольку в испанском лагере не было никакого движения, то Морган снова методически осмотрел местность и пришел, по крайней мере, к одному твердому выводу: он не собирается атаковать город со стороны Камино Реал. Но казалось, что испанцы ожидали, что он поступит именно так, иначе почему они приготовили засады, забросили рытье траншей и привезли пушки, чтобы прикрыть этот самый легкий подход к своему городу?

Справа от Моргана, в небольшом лесочке у подножия холма, начали щебетать птицы. Стало светать, и он уже мог различить слева какое-то поблескивание; это должно было быть болото, о котором говорил Гальего.

Повернув назад, Морган толкнул Эдварда Коллиера, который удивительно громко храпел, а потом принялся расталкивать издававшего трубные звуки старого вояку, Джона Морриса.

Морган послал Барра на поиски своего двоюродного брата. Сварливый, склочный и хвастливый Бледри тем не менее оказался редким по своим качествам, великолепным организатором: следуя в тылу армии, он заставлял изможденных людей не сдаваться.

У костра Моргана собрался самый растрепанный и непрезентабельный совет офицеров, который только можно себе вообразить. Все до одного были ободранны, грязны, заросли бородами, с заспанными глазами, искусанные мошками и исцарапанные колючками. Они кивнули друг другу в знак приветствия, так как от усталости не хотели тратить силы на лишние слова.

С длинными, развевающимися на ветру темными волосами, Морган передал по кругу бутылку с ромом и пригласил их садиться.

— Отдыхайте, пока можете, мы еще успеем настояться сегодня.

Полковник Принс отчаянно зевнул.

— Бледри, сколько папистов там внизу, ты сказал?