Король абордажа

— Подойди, Давидо, ты должен взглянуть на торговца лучшими кожами во всей Панаме! Серафино Бланко привозит отличные кожи из Кордовы в Старой Испании, кожаные изделия мексиканских умельцев, обувь из Маракайбо и сбрую из Перу. А если перейти через улицу, то там живет Франческа Морена, моя портниха. Она превосходная рукодельница, но постоянно ждет ребенка, поэтому никогда не может уделить мне много времени.

Впереди показалась вереница запыленных, навьюченных тюками мулов. Пестрые колокольчики только подчеркивали их удрученный вид. Они спускались с Пакоры, следуя на запад. На улицах раздавались крики гусей, кур, индюшек и домашнего скота.

Мерседес задержалась перед лавкой, где торговали животными: различными видами обезьян с печальными глазами, голубыми и зелеными попугаями, сороками, красочными макао и сотнями разноцветных маленьких птичек, которые весело посвистывали. В следующей лавке Мерседес купила на ужин рабам жирную большую игуану, которая была так связана, что не могла пошевельнуться.

Все знавшие о чуде исцеления, а это практически весь город, во все глаза таращились на высокого лютеранина, который вышагивал за дочерью своего хозяина по направлению к западной окраине города, к богатейшей и широко известной обители Ла-Мерседес.

Уже появились разносчики воды с криками:

— Кувшин воды всего за грош!

Продавцы дров немилосердно нахлестывали осликов, навьюченных тяжелыми вязанками.

— Эй! — На пороге дома внезапно появлялась хозяйка и звала разносчика рыбы или молока.

В ожидании дониселлы Мерседес, исчезнувшей за дверями обители, чтобы помолиться своей святой, Дэвид уселся на парапете большого моста. За ним вздымалась сторожевая башня, которая охраняла подходы к городу с севера.

Вдали в море он смог разглядеть коричневые паруса рыболовецких судов, направлявшихся к островам Табога и Табогилья.

Внимание Дэвида привлекла группа матросов и рыбаков, которые шли вниз по дороге; они остановились и указывали куда-то на юг.

— Галион с золотом! — крикнул один из них за мгновение до того, как в крепости Баллано раздался пушечный выстрел. Эта крепость охраняла вход в на редкость неудобный Панамский порт — во время отлива все корабли оставались на песке совершенно беспомощные, словно стая рыбок, запертых в обмелевшей лагуне.

— Галион! Галион из Перу! — раздались крики в грязных деревянных, покрытых пальмовыми ветвями домах, которые составляли девяносто процентов построек в городе.

Люди выскакивали из домов, а лавочники поспешно заносили товары в лавки и возбужденно закрывали деревянные ставни, защищавшие лавки от непогоды и от воров. Вскоре толпа обрадованных жителей начала собираться там, где было построено семь административных зданий, включая адуану-таможню, королевскую казну, арсенал, суд и дворец губернатора.

Бегом, с развевающимися юбками, Мерседес выскочила из обители, в руках у нее все еще были зажаты четки.

— Давидо, это правда, что показался галион из Перу?

Армитедж пожал плечами.

— Судя по приветственному салюту, это правда.

— Тогда идем, англичанин, идем, тебе повезло, ты увидишь зрелище, которое бывает всего раз в три года!

Озадаченная всеобщим движением, дюжина стервятников взлетела высоко над городом и неподвижно парила в высоте.

— Отчего такая спешка? — удивлялся виргинец, торопливо шагая за дочерью своего хозяина. — Тот корабль пристанет еще часа через три.

Только тут дониселла Мерседес поняла то, о чем он догадался уже давно.

— Боже правый! Мы потеряли Жозефу и рабынь, -ахнула она. — Быстрее, Давидо, быстрее, мы должны уйти с улицы. Вон там расположен сад обители Святой Анны. Мы спрячемся там, пока Жозефа нас не найдет.

— А она найдет нас? — спросил он, когда они наконец остановились в тени огромного дерева. — В конце концов, я ведь всего-навсего раб твоего отца.

— О Давидо, не говори так, я никогда не думала о тебе так, — запротестовала Мерседес, и ее голубые глаза вспыхнули.

— А… как же ты тогда думала обо мне?

— Как о кабальеро, которому не повезло и… и…

— Как о несчастном еретике-лютеранине? — Это был нечестный вопрос, и Дэвид знал это.

Мерседес вспыхнула, а потом взглянула ему прямо в глаза. Она тихо произнесла:

— Нет, Давидо, я так не думала, но только не рассказывай никому об этом. Мы поклоняемся одному Господу, одной Божьей Матери и ее Сыну. Разве этого не достаточно?

— Мне бы хотелось, чтобы это было так, — вздохнул Армитедж и печально огляделся. Если их заметят здесь одних, без дуэньи Мерседес, то злые языки начнут трезвонить без умолку. Поэтому он старался держаться предупредительно-вежливо.

Дониселла Мерседес совсем запыхалась, поэтому она сняла широкую желтую соломенную шляпу и принялась обмахиваться так быстро, что ее золотистые волосы развевались, словно от ветра.

— Да, Давидо, золотой галион действительно прибывает с королевскими сокровищами. Mira! Смотри, солдаты! — Она радостно показала на отряд солдат с аркебузами, который мерно вышагивал в пыли. — Разве они не великолепны? Скажи, у тебя на родине есть регулярные войска?

— Нет. Только «обученные отряды».

— Обученные отряды?

— Колонисты в Виргинии очень бедны, и их немного, поэтому мы не можем содержать регулярную армию. Но все совершеннолетние мужчины должны по очереди участвовать в походах против индейцев.

Глаза у нее округлились.

— Как, у вас тоже есть индейцы?

— Да, — кивнул он, — еще более злобные и коварные, чем у вас.

— Тогда мне тебя жаль, дон Давидо. — Он удивленно взглянул на нее. Впервые Мерседес прибавила к его имени уважительное обращение «дон». Со странным чувством удовольствия он покраснел до корней волос.

Поигрывая пылающим бутоном гибискуса, она попросила:

— Расскажи мне о своей семье! У тебя есть братья или сестры?

— Да, — ответил он, не отрывая глаз от привлекательной девушки. — Мой отец был деканом колледжа — а может, и до сих пор занимает эту должность — в местечке под названием Джеймстаун.

— Значит, в Северной Америке нет университета?

Армитедж покачал головой.

— Нет. Я слышал, что в колонии в бухте Массачусетс есть колледж под названием Гарвард, но где это, я не знаю.

Девушка улыбнулась.

— Как странно. У нас в Новой Испании много университетов, некоторым из них уже больше ста лет, например Мексиканскому университету или университету в Лиме. Но где же ты учился?

— Мой отец отдал меня в ученики к старому доктору Леонарду, способному хирургу и врачу в нашей колонии. В Джеймстауне жил и доктор Дюбуа, и он был обижен, что папа, его шурин, не отдал меня учиться к нему. — Девушка слушала его со все возрастающим интересом. — Однажды я услышал, что папа неожиданно серьезно заболел.

Пара попугаев вспорхнули с соседнего фигового дерева и уселись на ветке прямо над головой Мерседес, сверкающие словно живые драгоценности.

— Когда я вернулся домой, то обнаружил, что доктор Дюбуа, этот самовлюбленный и самодовольный осел, чуть не убил моего отца, пустив ему слишком много крови, и собрался потчевать его микстурой, которая принесла бы отцу намного больше вреда, чем пользы. Заметь, что к этому времени я уже проучился три года у хорошего учителя, поэтому я назвал Дюбуа невежественным шарлатаном и выгнал его из дома. В ярости он схватил кочергу и бросился на меня, но ему не повезло. У меня в руках был скальпель, поэтому…

— Ты убил его? О-ох. — С округлившимися глазами Мерседес слегка отпрянула.

— Да. Иначе он убил бы меня. Мы были одни, и я не смог бы доказать, что это была самозащита. Поэтому я решил, что мне будет лучше покинуть Джеймстаун.

Он заметил, что венок из цветов, который девушка начала было плести, лежит, забытый, у нее на коленях. Как мила была Мерседес, когда она вот так тихо сидела, и как прекрасна в минуты гнева. К удивлению Армитеджа, ему с трудом удалось отогнать от себя образ Мерседес, возникавший перед его мысленным взором, даже когда он трудился над описанием новых трав и птиц.

— И так ты стал пиратом.

— Я знаю, что ты мне не поверишь, — возразил он, -но клянусь, что братья — это не пираты. Многие из нас -это люди, которым просто не повезло, как мне, и которые по той или иной причине оказались вынуждены покинуть родину.

— Эти демоны не пираты? — Мерседес недоверчиво рассмеялась. — Но кто же, кроме пиратов, может творить такие зверства, как это чудовище, сын сатаны по имени Энрике Морган? Брат Хуан называет этого адмирала воплощением антихриста.

Он попытался объяснить ей, хотя и не надеялся на успех.

— Возьми, например, Олоннэ, он разграбил Маракайбо несколько лет назад. Вот он действительно пират, и, между прочим, большая часть его матросов — выходцы из Испании, совершенные подонки. А адмирал Морган — один из братьев.

Сидя на влажной садовой ограде, Мерседес некоторое время раздумывала, а потом возмущенно всплеснула руками.

— Но, дон Давидо, в чем же разница?

— Пойми, — тихо и серьезно сказал он, — что пират -это просто вооруженный грабитель, который не признает никакого правительства и не плавает ни под каким флагом, кроме красного пиратского, и никому не верит, ни Богу, ни дьяволу. Береговое же братство обычно сражается по законам различных государств. У нашего адмирала и его капитанов есть каперские поручения, законным образом подписанные британским губернатором на Ямайке.

— Если, как ты говоришь, братья воюют по правилам, — теперь у Мерседес был совершенно растерянный вид, — то почему же люди этого Энрике Моргана так зверствовали в Порто-Бельо?

И снова Армитедж наклонился к ней и взглянул прямо в ее печальные и удивленные глаза.

— Я боюсь, что это была просто месть за такую же жестокость по отношению к нашим кровным братьям; месть за жестокость, которую проявляли ваши священники и чиновники.

— Наши священники! — Она быстро перекрестилась. — О Давидо, как ты можешь говорить такую злую, совершенно неправдоподобную неправду?

— Я не лгу, — попытался убедить он ее, но тут же понял всю бессмысленность подобного спора.

— Ты хочешь убедить меня, что преподобный монах вроде брата Пабло позволит мучить беззащитных пленников?

— Если бы все монахи и священники были похожи на брата Пабло, то таких жестокостей не было бы, но ты когда-нибудь глядела в глаза брата Иеронимо, того доминиканца, который иногда заходит к вам домой? Ты помнишь, как он приказал выдать второго повара доньи Елены религиозному трибуналу и что с ним случилось потом?

— Но… но даже брат Пабло признал, что этот несчастный глупец впал в ересь и поклонялся поганым богам.

— Ты еще очень молода, дониселла Мерседес, поэтому я не буду рассказывать тебе, что сделала с беднягой святая инквизиция, но сейчас он лежит в темнице напротив Плаца Майор, и ноги у него так переломаны, что он не может встать.

— Этого не может быть! — вспыхнула Мерседес. — Ты… ты врешь, еретик!

— Может быть, это даже лучше, что ты так думаешь, — заметил Армитедж и вскочил. — А! Вот наконец и достопочтенная Жозефа…

Запыхавшаяся дуэнья вбежала в сад, от гнева она покраснела, словно попугай макао.

— Ах вот ты где, несчастная, бестолковая девчонка. Целый час ты тут одна с этим человеком! Вот увидишь, что будет, когда об этом узнает дон Андреас. Я обыскала всю дорогу от Генуэзского дома до королевской таможни. Жестокая девчонка, ты, наверное, хочешь, чтобы Жозефу отхлестали кнутом?

Мерседес вскочила на ноги, и глаза у нее сверкнули:

— Замолчи, старая дура. Если мне захотелось поговорить с маминым врачом на улице, то это мое дело. Ты ничего не скажешь его чести, моему отцу.

— Ай! Ай! Ай! — Несчастная дуэнья закрыла лицо фартуком, и ее пухлая фигура затряслась от безудержных всхлипываний.

Глава 21

ЗОЛОТОЙ КОРАБЛЬ

Едва дониселла Мерседес с сопровождающими вернулась домой, как появился судебный пристав, которого прислал старший лоцман. Он примчался из порта за Дэвидом, который приводил себя в порядок и благодарил Бога за то, что дуэнья вовремя вернулась.

— Пошли, лютеранская собака. — Судебный пристав оказался тощим, мрачным на вид мужчиной. Его лицо было сильно повреждено сифилисом. — Его честь судья де Мартинес де Амилета приказывает тебе немедленно отправиться в таможню; на борту галиона из Перу много больных.

Пристав оказался совершенно прав; на борту большого высокобортного корабля, выкрашенного в голубую и желтую краски, который сейчас стоял на якоре перед жалкой городской гаванью, действительно было много больных.

Через неделю после выхода из Лимы на корабле вспыхнула лихорадка, от которой умерла почти треть экипажа «Глории-а-Дьос». Еще столько же были больны или умирали. Слухи о болезни заставили разбежаться почти всех зрителей в порту, но у некоторых жадность оказалась сильнее страха, и они подплывали к кораблю на лодках и предлагали свежие фрукты и продукты.

По самым скромным подсчетам, «Глория-а-Дьос» 6ыл самым большим кораблем, который видел Армитедж. Но выглядел он чрезвычайно неуклюже из-за высоких надстроек в форме башен, возведенных на корме и носу. Хотя три его мачты были местами поломаны, а паруса потрепаны и порваны штормами, но барельеф на корме галиона, рисующий картину торжества святого Габриэля над демоном Аполлионом, переливался яркими красками и был щедро позолочен.

Над золотым галионом развевалось личное знамя командовавшего им генерала. Любопытно, что испанцы чаще всего доверяли командование такими большими судами военным офицерам. Личное знамя смотрелось необычайно красиво. На нем были изображены три черных головы мавров на фоне диагональных голубых и золотых полос.

— Фу! — Портовый врач Гонсало де Эрреро зажал нос, набухший и покрасневший от слишком разгульной жизни. — Да здесь, похоже, и правда дело плохо.

Когда карантинные власти и лютеранин поднялись на борт, начался отлив, и «Глория-а-Дьос» почти села на дно под пронзительные вопли чаек, крачек и других морских птиц.

Армитедж, из последних сил сдерживая приступ рвоты, увидел, что палубу корабля с сокровищами можно было сравнить только со свинарником. Капитанский мостик тоже выглядел довольно жалко, хотя там и было почище. Там, на мостике, под ярким желтым навесом стоял генерал-лейтенант Энрико де Браганса — португалец, многие из которых служили в испанских войсках.

Полковник, помощник дона Хуана Переса де Гусмана, губернатора Панамы, преемника невезучего Бракамонте, которому поражение в Порто-Бельо стоило его поста, зажал кос и быстрыми шагами прошел на капитанский мостик. Портовый врач приостановился только для того, чтобы бросить через плечо:

— Эй ты, собака-еретик, немедленно спустись на нижнюю палубу, перепиши больных и укажи их состояние.

Никогда Дэвид Армитедж не сможет забыть те картины, звуки и запахи, которые он увидел внизу, потому что галион, который был хорошо вооружен и считался надежной защитой от пиратов, оказался сильно перегружен. На борту «Глории-а-Дьос» плыли солдаты, прелаты, богатые купцы, матросы и узники, которых возвращали в Испанию, чтобы их судили за преступления, неподвластные юрисдикции колониальных судов.

Вся нижняя палуба оказалась усеяна трупами и умирающими, которые валялись прямо на голых досках. Некоторые из трупов уже начали разлагаться, и становилось ясно, что они лежат уже несколько дней.

И еще долгое время после прилива Дэвид прилагал все усилия к тому, чтобы доставить больных в здание карантина, где они могли выжить благодаря хорошему уходу сестер-сиделок из обители Ла-Компанья, старательных, но немного неловких.

Только через три дня смог Армитедж, уставший, измученный, с ввалившимися глазами, вернуться домой на виллу де Амилеты. До того как войти в дом, он сменил белье, потому что на корабле кишели вши, клопы и прочие насекомые. У некоторых матросов можно было найти самых разнообразных паразитов.

Армитедж уже понял, что между болезнью под названием «тюремная лихорадка», с которой он впервые столкнулся в Джеймстауне, «походной лихорадкой», которую описывали старые солдаты, и этим заболеванием, которое называли «корабельная лихорадка», нет совершенно никакой разницы. Может ли это быть одна болезнь? Возможно — ведь все три появляются только тогда, когда на маленьком пространстве собирается много грязных людей. В третий раз намыливая рыжие волосы и драя себя мочалкой, виргинец упорно пытался решить эту проблему.

Когда он велел покурить на «Глории-а-Дьос» серой и заставил вымыть внутренние помещения галиона водой с уксусом, то появилась тройка королевских таможенников и важно спустилась в трюмы. Там лежали золотые слитки, которые везли из вице-королевства Перу — Панама также являлась подчиненной территориальной единицей, называемой генерал-губернаторством, и входила в это вице-королевство. Чиновники важно осмотрели большие сургучные печати на кованных железом сундуках и объявили, что ни одна из них не нарушена.

Не менее ста двадцати пяти таких сундуков было вынесено на берег и поставлено в ряд под охраной вооруженного отряда под командованием капитана дона Эрнандо де Амилеты. Потом их перевезли в королевское казначейство на мысе Матадеро. Здесь сокровища будут храниться и ждать отправки через перешеек в Порто-Бельо; город постепенно оправлялся после разгрома, который учинил в нем адмирал Морган. И в действительности с атлантического побережья Кастильо-дель-Оро приходили утешительные вести: в этом году не было набегов пиратов с Ямайки.

Армитедж умолял дона Андреаса не позволять никому из зараженной команды сойти на берег. Дон Андреас выслушал его, спросил почему и расхохотался.

— Но, Давидо, блохи, вши и так далее не имеют ничего общего с распространением заразы. Да любой негр, индеец и нищий испанец в этом городе — это просто ходячее убежище для всех паразитов и насекомых. Ты только испортишь свою репутацию, если будешь утверждать такую чушь. — Он улыбнулся. — Его превосходительство губернатора информировали о твоем искусстве и стремлении принести благо людям. Я не обещаю, но надеюсь, что моя просьба к властям об освобождении тебя от рабства будет удовлетворена.

— Освобождении? — От неожиданности Армитедж не мог подобрать слов. — Я стану свободным?

— Я так думаю — где-то через неделю.

— От всего сердца благодарю вас, ваша честь. — Армитедж задохнулся от счастья, и в глазах у него потемнело.

Два дня спустя, когда виргинец работал над зарисовкой великолепного заката, напротив садовой ограды появилась дониселла Мерседес и поманила его к себе. На ее губах играла счастливая улыбка.

— Ох, дон Давидо, подойди сюда, — позвала она. — У меня есть новость, которая позволит нам видеться и разговаривать друг с другом на равных.

— Ты хочешь сказать, что я… я обрету свободу?

— Да, завтра в честь признания твоего самоотверженного труда на борту «Глории-а-Дьос» губернатор подпишет эдикт, возвращающий тебе свободу. — И она стыдливо добавила: — Мой друг.

— Я бесконечно польщен, что ты захотела сама сообщить мне эту чудесную новость.

— О Давидо! — громко и радостно воскликнула она. — Я так счастлива, и моя матушка донья Елена тоже. Она послала тебе вот это и свое благословение.

Мерседес перекинула через низкую, усыпанную осколками стекла стену кошелек из красного шелка, который тяжело шлепнулся на землю и приятно звякнул.

— Открой его, — попросила Мерседес. — Открой. Кроме прочего, там есть маленькая цепочка. Это от меня. Ты можешь носить на ней медальон своего святого.

На мгновение потеряв дар речи, Армитедж не мог отвести взгляд от этой стройной девушки и внезапно понял, что он влюбился, влюбился впервые в жизни. Какое еще чувство могло так сладко и в то же время жутко отозваться в его душе?

— Мерседес, — хрипло прошептал он. — Я… мне так много надо тебе сказать, но мое сердце переполняют чувства, и я еще не свободен.

Со стороны дома донесся крик:

— Мерседес! Где ты, Мерседес?

С лица девушки исчезло живое выражение.

— Горе мне! — печально воскликнула она. — Это Инесса! Я должна идти, но вечером я буду молиться и благодарить Господа за тебя.

Она повернулась и поспешила прочь, ее желтые шелковые юбки тихо зашуршали.

Когда с шеи Армитеджа сняли железное кольцо, которое он носил почти целый год, он почувствовал себя заново рожденным. Он никак не мог поверить в то, что теперь у него в новом коричневом кожаном кошельке лежало подписанное свидетельство об освобождении. Вышел и официальный бюллетень, в котором говорилось, что его превосходительство дон Хуан Перес де Гусман имел удовольствие удовлетворить прошение, поданное доном Андреасом де Мартинесом де Амилетой.

На пути домой из карантинного здания виргинцу представилась возможность своими глазами убедиться, что в его жизни произошла перемена. Амброзио, торговец свечами, и Антонио, цирюльник, важно поклонились ему и даже дотронулись до шляп, когда он проходил мимо.

Еще больше улучшили его настроение попавшиеся ему навстречу доминиканцы и иезуиты. Один из церковных священников даже заявил своей пастве:

— Этот лютеранин спас так много католиков, чтобы они могли и дальше служить истинной церкви, что Божья Матерь простит ему многие еретические заблуждения.

— Лучше наслаждаться спасением в раю, — пробурчал брат Иеронимо своему настоятелю, — чем жить в мире, где помогают еретикам. Не могу понять, преподобный отец, почему вы не подали протест архиепископу.

— Я уже обращался к его святейшеству, — вздохнул настоятель, — но он притворился глухим. Однако святая инквизиция в Мадриде узнает об этом. Не сомневайся, сын мой, мы еще увидим, как это порождение сатаны, еретик, наденет желтую рясу и будет корчиться на костре и вдыхать запах своего собственного горелого мяса.

Свободный, но обязанный отработать у дона Андреаса еще пять лет, Армитедж теперь занимал комнатку в маленьком домике, который стоял немного в стороне. Там он мог спокойно заниматься своими исследованиями и все возрастающей практикой.

В то же время ему все труднее становилось скрывать растущую между ним и дониселлой Мерседес привязанность.

— О Давидо, если бы только ты согласился принять католическую веру, — прошептала она однажды, когда они гуляли в саду. — Я уверена, что папа благословил бы нас. Но, увы, ты так упрямо придерживаешься своей веры. Правда?

— Да, — согласился он. — Странно, что мы так держимся за те верования, которым нас научили на рассвете жизни. — Он остановился и взял ее за руку. — Ты, например, ни за что не смогла бы отказаться от своей церкви, верно?

Девушка в изумлении уставилась на него.

— Как можешь ты даже высказывать такое предположение! Даже ради твоей любви, которую я ценю больше всего на свете, не соглашусь я обречь свою бессмертную душу на вечное пламя ада.

Наступила осень, и была назначена дата обручения дониселлы Инессы и дона Карлоса де Монтемайора. Вокруг все говорили о свадьбе, а чувство между Мерседес и Дэвидом все росло и росло.

— Знаешь, любовь моя, — воскликнула она однажды днем, — я узнала, что во Франции мы могли бы пожениться, хотя ты и лютеранин, если ты поклянешься, что будешь воспитывать наших детей в католической вере.

Армитедж взял ее руку и поцеловал. До сегодняшнего дня он лишь осмеливался слегка прикоснуться к ее щеке губами.

Помедлив с ответом, он решил избежать скользкой темы, сказав:

— Если бы я только мог бежать через перешеек. На атлантическом побережье мы нашли бы друзей, а на острове Санта-Каталины оказались бы в безопасности.

Мерседес быстро взглянула на него и рассеянно улыбнулась.

— О Давидо! Разве это возможно?

— Я думаю, что мог бы уговорить индейцев довести нас туда. Они меня любят, и я могу вполне сносно объясняться на их языке.

— Тогда, — Мерседес вспыхнула, словно пунцовый бутон, которых так много распустилось вокруг на ветках деревьев, — после свадьбы сестры Инессы я попрошу маму навестить с визитом мою тетю Иможению в Чагресе. Я уверена, что смогу упросить ее взять тебя в качестве сопровождающего.

— Чудесно! Какая ты умница. — Он просиял и наконец-то, в тени бельведера, он обнял Мерседес и впервые коснулся в поцелуе ее губ, которых до этого не касался никто.

Никто не мог понять, почему в полдень церковные колокола зазвонили так мрачно и торжественно. По городу разнесся слух, что умер король или, по крайней мере, граф Лимос, вице-король Перу. Такое впечатление производила и похоронная тишина, царившая в зале совета губернатора.

Его превосходительство дон Хуан Перес де Гусман, сидевший в самом конце длинного стола, так крепко вцепился в резные ручки парадного кресла, что его пальцы глубоко впились в обшивку. Справа от него сидел полковник дон Хуан Боргеньо, помощник губернатора Верагуа, с лицом, на котором словно застыла неподвижная маска. Слева от него, нахмурившись, сидел подавленный полковник дон Альфонсо де Алькодете, комендант заново отстроенной крепости в Порто-Бельо. Напротив насупил брови молодой и красивый Франциско де Гарро, уже подполковник и командующий отрядом кавалерии. Тут же присутствовал и его светлость Гонорио де Вальдес, архиепископ Панамский. Его обычно красное лицо теперь посерело.

С другой стороны стола совета стояли гонцы, которые принесли плохие вести. Дон Андреас, глядя на них, мог сразу сказать, что эти люди проделали длинный путь и очень спешили, потому что вид у них был изнуренный, а на лицах виднелись царапины от колючек и следы от укусов насекомых.

На совете присутствовали еще два человека. В том, кто повыше, дон Андреас узнал генерала дона Алонсо дель Кампо, командовавшего прибывшим в Новый Свет огромным галионом под названием «Магдалена»; другой же, кто заговорил первым, оказался помощником алькальда из столицы Венесуэлы города Маракайбо.

— О высадке этого проклятого пирата Моргана мы узнали, — говорил он, — по звуку пушечных выстрелов в наших несчастных фортах, построенных на островах Вигильяс и Палома на входе в лагуну.

— Странно, — заметил де Гусман, поглаживая рыжеватую бороду. — У меня создавалось впечатление, что форт Вигильяс очень хорошо укреплен.

Несчастный помощник алькальда кивнул.

— Так и есть, ваше превосходительство, но в гарнизоне оказалась большая нехватка людей; там недавно случилась эпидемия желтой лихорадки. В любом случае, после упорной обороны, комендант фортов решил, что дальнейшее сопротивление лютеранам бессмысленно.

Боргеньо взорвался.

— Бессмысленно! Ба! Клянусь, что они повели себя так же, как и мерзавцы в форте Сан-Фелипе-де-Сотомайор в Порто-Бельо. Разрази Господь этих никчемных трусов!

Губернатор поднял нервную сухую и загорелую руку.

— Пожалуйста, продолжайте рассказывать, сеньор!

— Вашему превосходительству, без сомнения, известно, что два года назад французский корсар Олоннэ захватил и разграбил наш несчастный город, поэтому население Маракайбо только-только начало расти, и мы едва успели начать восстанавливать нашу экономику. К тому же укрепления Маракайбо еще не были закончены. Наш губернатор собрал совет, потому что уже были видны корабли трижды проклятого Моргана — их было восемь, — они на полных парусах неслись к Маракайбо. И мы решили, что попытка оказать сопротивление приведет только к гибели людей и потере наших сбережений.

— Если бы я был там, — резко вмешался де Гарро, — ваш город не так быстро сдался бы на милость английских корсаров.

Впервые прозвучал голос дель Кампо, потерпевшего поражение генерала:

— Вам еще представится возможность показать вашу Доблесть, дон Франциско, и скорее, чем вы думаете. — Дель Кампо оглядел собравшихся за столом. — Говорю вам, кабальеро, прежде всего этот дьявол с Ямайки жаждет одного — власти! Поймите меня правильно, — дель Кампо остановил взгляд на губернаторе, — Морган хитер, изворотлив и бесстрашен, и ему нужны не только наши сокровища и рабы!

Дон Перес де Гусман тяжело перевел дух. Дель Кампо не был зеленым новичком,

— Что ваша честь имеет в виду?

— Я имею в виду, что этот еретик-адмирал подрывает саму основу существования Испанской империи! Вспомните, Боргеньо, и вы, Франциско Гарро, сколько вреда причинил нам Морган, — он остановился, чтобы подчеркнуть свои слова, — и все это он сделал без малейшего участия регулярных войск или хотя бы одного военного судна из Англии!

Совет погрузился в мрачное, но постепенно переходящее в ярость молчание. В зале совета были слышны даже шаги часового и жужжание мухи, вьющейся вокруг великолепного хрустального канделябра из Венеции.

Помощник алькальда откашлялся и в то же время бросил подозрительный взгляд на двух доминиканцев в углу, в серой и черной рясах, которые молча и внимательно слушали его.

— В соответствии с решением, принятым нашим советом, все были озабочены спасением собственных жизней. Многие бежали в Гибралтар, небольшой соседний городок, но еще больше укрылось в джунглях, где, увы, многих захватили в плен и убили индейцы.

Несчастный поднял глаза к небу и всплеснул руками.

— Представьте себе наши страдания при виде того, как английский адмирал захватил город. Грабеж продолжался почти две недели.

Говорящий немного успокоился и вытер лицо.

— Мы, конечно, слышали о том, что поблизости находится флот здесь присутствующего его доблестного превосходительства, — он слегка поклонился в сторону генерала дель Кампо, — и что он должен вот-вот появиться. Поэтому мы, несчастные беглецы, собрали в лесу людей и вооружили их. Вы можете представить нашу радость, кабальеро, когда до нас донеслись слухи, что на горизонте показались дружеские паруса и что они приближаются к входу в лагуну Маракайбо. Но, увы, наши друзья не успели отбить и вновь занять крепости на входе в порт, поэтому английский лютеранин и его союзники, ренегаты, французские католики, успели погрузить на свои корабли всю добычу, рабов и заложников.

Боргеньо прикусил губу так, что на ней остался кровавый след от зубов.

— Сколько увезли пираты?

— Мы точно не знаем, ваше превосходительство, — ответил несчастный чиновник, — но их добыча составила не меньше трехсот тысяч золотом.

— Господь милосердный! — не выдержал Франциско де Гарро. — Неужели никто не может остановить кровожадного адмирала? Этот дьявол Морган спокойно появляется всюду, где захочет, грабит, пытает, убивает. — Молодой кавалерист стукнул кулаком по столу. — Неужели в Испании и Америке больше не осталось настоящих испанцев, чтобы отыскать это чудовище и уничтожить его?