Роковая весна

— Ваша тетя ставит меня в неловкое положение, — сказала Миранда, когда они ехали в такси.

— Ну тогда радуйся, что я еду с тобой, а не она. Смотри в окно и отдыхай. Вот это — Триумфальная арка.

— Я устала от ваших шуток! Знаю, что это Триумфальная арка, не знаю только, почему я позволяю втравливать себя в какую-то дребедень.

— Я тут ни при чем! Софи — бульдозер. Учти это.

— Что верно, то верно. Она всегда такая решительная?

— Да, с тех пор, как знаю ее, другой она не была.

— Странно звучит. — Миранда посмотрела на него, не скрывая удивления.

— На самом деле Софи мне не тетка. Она родная сестра моего дедушки со стороны матери. Когда я родился, она уже была замужем и жила в Европе.

— Вы говорили, она живет с вами.

Дэниел кивнул:

— Я рассказывал тебе о ее сыне. Смерть его нанесла ей глубокую травму. Ее нельзя оставлять одну.

— Она часто говорит о сыне, — Миранда отодвинулась в угол салона. — Похоже, Софи была к нему очень привязана.

— Не то слово!

— Вот и я так подумала. Он, наверно, был заботливым сыном? — сказала Миранда.

— Да, — ответил Дэниел после небольшой паузы.

— И теперь вы выполняете его обязанность? — спросила Миранда.

— Я это так не называю. Меня никто не обязывал. Я сам решил о ней заботиться. Почему ты так смотришь на меня? Трудно поверить?

— Да нет! Не в этом дело. Просто…

— Ну чего уж? Говори, что думаешь. Такое чудовище, и вдруг…

— Я так о вас не думаю…

— Брось! На твоем лице все написано! Дэниел Торп — s.o.b.[4] Разве не так?

— Понимаете, трудно испытывать добрые чувства к человеку, который загоняет тебя в угол, заставляет выполнять свои желания против твоей воли, — говорила Миранда, заливаясь краской.

— Как ты однажды сказала, у нас это фамильное. Вижу, что тебе нужно, и изо всех сил стараюсь выполнить твое желание — ты это имела в виду?

— Дэниел…

— Ну, наконец-то! Я и надеяться перестал, что ты меня назовешь по имени, — Дэниел, — она прижала руку к сердцу, которое колотилось, как бешеное. — Пожалуйста! Я хочу вернуться в Голландию. Обещаю, что буду здесь столько, сколько нужно, пока вы не найдете мне замену. Но потом…

— Черта с два! — буквально заорал он. — Ты думаешь, что все так легко? Пустячки, бирюльки?

Легкомысленная, удивительно легкомысленная особа…

«Господи! Не удается затащить к себе в постель… поэтому заходится от ненависти. В кошмарном сне такое не приснится», — подумала она.

Он наклонился и что-то сказал шоферу. Машина остановилась у тротуара.

— Вылезай! Дел по горло, и нечего разводить турусы на колесах.

Вы когда-нибудь видели, как налетает смерч и втягивает внутрь себя все, что попадается ему на пути? Миранда видела это в кино. Черная грозная труба налетела, поглотила и выплюнула обратно исковерканные по прихоти злой природы пылинки мироздания. Помнится, как она тогда ужаснулась…

Конечно, парижские бутики страха не вызывают. Напротив… Но именно это ощущение вспомнилось, когда Дэниел таскал ее за собой из одного магазина в другой. Платья и жакеты из натурального шелка, брюки всевозможных фасонов, свитера ручной вязки — все исчезало в этой черной трубе. Бирюзовое, как морская гладь, голубое, как весеннее небо — мелькало калейдоскопом.

— Зачем вы? Прошу вас, не надо, — говорила она шепотом.

Он не отвечал. Чековая книжка и визитки с адресом магическим образом работали на него. Продавщицы старались угодить и буквально смотрели ему в рот, отодвигая ее на задний план.

— Мы ведь поехали за платьем для концерта! Я больше не хочу ничего. Ничего! — упиралась она, когда с Фобур-Сент-Оноре он повел ее в переулок.

— Я хочу, а этого достаточно, — сжал он ее Руку.

— Послушайте, Дэниел, — она вырвала руку и отошла в сторону. — Ваша тетя просила… — Моя тетя не имеет к этому никакого отношения. Ты слышишь или нет? — тряханул он ее, схватив за плечи. — Я плачу за все. Я! Не тетя… Поняла?

— Да, понимаю, — ответила она тихо и заплакала. — Вы думаете, что я из тех, которые за тряпки унижаются… унижаются… перед… — Слезы застилали глаза. — Дэниел, оставьте меня в покое. Я такая, какая…

— Ты дура! Вот ты какая. — он снова схватил ее за руку с какой-то дикой злобой. — Когда я вижу тебя, мне на баб, поголовно на всех, наплевать! Я думаю о мужиках. Вижу… — голос Дэниела звучал хрипло, — ясно представляю, как на вонючем голландском чердаке ты скидываешь свои цыганские лохмотья, а он, грязная тварь, ждет…

— Что вы говорите… Остановитесь, — лицо Миранды стало белее его рубашки.

— С этого дня (дама, проходившая мимо, с любопытством посмотрела на него), — твоей кожи будет касаться только то, что принадлежит мне. Ясно? — рявкнул он.

— Вы сошли с ума, — прошептала Миранда.

— Да, — он прижал ее к себе. — Вполне возможно.

— Не смейте! — задыхалась она, когда он целовал ее.

«Зачем я лгу? — мелькнуло в сознании Миранды. — Это нечестно… Они на улице!.. Кругом люди…»

— Дэниел, — попыталась она задать ему вопрос, который никак не могла сформулировать. — Дэниел…

— Пошли. — Он потянул ее за руку. Когда они вошли в магазин, на витрине которого были выставлены предметы дамского туалета, она успокоилась. «Сейчас купит себе какой-нибудь милый пустячок!» Но остановилась, как вкопанная, услышав, какие указания он давал продавщице относительно кроя и качества ночных рубашек.

— Месье, — обратилась к нему продавщица. — Прошу вас, месье. — И выложила на прилавок ворох белья из тончайшего натурального шелка с кружевами.

— Посмотри, — он обратился к Миранде. — Выбери, что тебе нравится.

«Да что же это такое, в самом деле? Нельзя ее унижать до такой степени!..»

— Мне ничего не нужно…

— Миранда, я прошу тебя выбрать то, что тебе подходит, — глаза Дэниела сузились.

«Пусть! Пусть делает, что хочет, но он не заставит ее участвовать в этом непристойном спектакле!..»

— Я уже сказала, что не хочу.

— Очень хорошо! — он повернулся к продавщице. — Мадемуазель говорит, что затрудняется сделать выбор.

«Слава Богу! Кажется, она одержала победу, пусть небольшую, но все же…»

— Так что придется завернуть все, — наградил он продавщицу очаровательной улыбкой.

— Дэниел, не стоит так поступать. Вы не должны…

— Отошлите по этому адресу, — он положил на прилавок чек и визитную карточку.

Миранда шла рядом с ним и молчала. «Он навязывает свои правила игры, — думала она. — И если их не соблюдать, они только усложнятся. Выиграть не удастся, остается подчиниться и терпеливо сносить все его выходки».

— Да, — сказала она, когда принесли пару туфель на высоких каблуках. — Нет, — когда показали темно-лиловое платье.

Миранда потеряла счет магазинам, в которых они делали покупки. Ее перестало удивлять и то, как хорошо он в них ориентируется. «Подумать только, знает даже, где продаются трусы и лифчики! И хоть бы разок смутился, растерялся! Чувствует себя, как рыба в воде. Опытный покупатель… Ничего не скажешь! Непонятно только, зачем она за ним ходит? Мог бы обойтись и без нее. Неужели каждую свою приятельницу он подобным образом экипирует? Только мое, чужого ни нитки?.. А шепот и перемигивания продавший… Их подобострастное заискивание и в то же время… Хорошо, что она не понимает по-французски. Можно, наверное, сгореть от стыда…»

В самом дорогом бутике — она уже вела себя иначе — Миранда стояла, как манекен. Продавщицы словно сошли с картинки, держались по-другому, без суеты и угодливости. Будто это они выбирают себе туалеты. А Дэниел — продавец… с той лишь разницей, что он сидел в кресле, а они поочередно демонстрировали роскошные платья. «Однако все не то… И цвет не подходит… и фактура грубовата…»

«Знай наших! Ваше тонкое искусство воздействия на покупателя у нас не пройдет. Сами такие…» — почему-то в несвойственной ей манере подумала Миранда.

В рядах шикарных продавщиц началась еле заметная паника.

— Может быть, месье, хочет посмотреть атласное, черное, без бретелек, с открытой спиной? — спросила одна.

«Да нет, конечно! Месье не хочет…» Миранду стал забавлять этот театр комедии.

— Серое? Крепдешин? Глубокий вырез? — грациозно взмахнула рукой вторая и описала дугу ниже талии. — Юбка узкая, разрез, сбоку до бедра.

Месье желает посмотреть?

«Нет, месье не желает! Уже не говорит ни слова, лишь слегка покачивает головой… Интересно! Месье, кажется, сам не знает, чего он хочет…»

— Может быть, алый бархат? — это предложила третья.

— Кружевное, — сказал он тихо, но услышан был всеми. — Под гордо. Рукав узкий и длинный. Юбка чуть прилегающая. Цвет слоновой кости, — взглянул на Миранду. — Мы хотим такое.

Миранду повели в примерочную. Стянули джинсы, котоновую рубаху. Принесли платье.

«Можно подумать, что модель создавал сам Дэниел, он ее дизайнер! Точь-в-точь, как и говорил.

Это первое чудо…

А вот и второе — платье сидело, словно шили его по заказу!»

Когда она вышла из примерочной и направилась к нему — произошло и третье чудо. Он встал, глаза потемнели, пошел навстречу. Сердце забилось…

— Да, — обнял ее за плечи, повернул к зеркалу. — Как? Что скажешь?

«Ничего не скажешь! В зеркале видно, что платье, в котором она вышла, больше всего подходит ему».

— Миранда? — взгляды их встретились. — Тебе нравится?

Она раздумывала… «Ей нравятся платья легкие, яркие, как бабочки, особенно, если сама выбираешь и сама платишь за покупку».

— В жизни ничего подобного не видела, — прошептала Миранда и удивилась. Ей показалось, что эти слова произнес кто-то другой.

«Может, это сказала та в зеркале? Стройная и элегантная, с красиво очерченными губами, слегка порозовевшими скулами, стоявшая рядом с красивым высоким мужчиной с горящими глазами…»

— Я тоже, — и Дэниел едва коснулся губами пряди ее темных шелковистых волос, слегка прикрывавших левое плечо.

«Нужно запомнить эту минуту навеки, — подумала Миранда. — Вряд ли такое когда-нибудь повторится…»

Глава 8

— Mademoiselle[5], — постучала в дверь Полетт. — Madame[6] просила узнать, готовы ли вы?

— Готова. Спущусь через несколько минут, — ответила Миранда.

Но это не правда — она не была готова. Вернувшись домой после ураганного «шопинга», Миранда распаковала платье и, приложив его к себе, подошла к зеркалу. Смотрела на свое отражение и видела себя другой, той, которая час назад стояла перед другим зеркалом. Разве можно будет когда-нибудь забыть, как он смотрел на нее?

«Мадам просила узнать, готова ли я?» — подумала Миранда. Она не будет готова даже тогда, когда спустится вниз!.. Дэниел медленно и верно подчинял ее себе. Сначала с помощью угроз, а теперь вот берет в полон, вооруженный до зубов страстью. А она, беззащитная, безоружная, сдается ему, не оказывая сопротивления?..»

— Mademoiselle? — Дверь осторожно приоткрылась. — Простите, но madame просит сообщить вам…

— Все в порядке, Полетт, — сказала Миранда. — Скажите мадам Прескотт, что я почти готова.

Посмотрела на часы. «Скоро восемь. Вот-вот появится Дэниел… Получается, он накупил эти мыслимые и немыслимые туалеты для того, чтобы стереть с лица земли память о безликих ордах поклонников. Так? Выходит, что так… Не из любви же к ней? Так унижают только из ненависти!

Если бы он был умен и тонок, все бы понял сам.

У нее есть единственная страсть — это живопись. О каких мужчинах можно вести речь? Не будет же она опускаться до банальных объяснений, не скажет же ему, что ни с кем не была в интимных отношениях. У нее есть гордость! А потом, он все равно не поверит. И не в этом дело! С самодовольным видом берется судить о ней. Безжалостный, спесивый, самовлюбленный эгоист… Да, только такой! Даже когда до нее дотрагивается, всего лишь дотрагивается…»

Стиснув зубы, Миранда отошла от зеркала.

«Свою власть он уже продемонстрировал, и с этим пора кончать», — решила она и стала одеваться. «Она приехала в Париж, как компаньонка Софи. Следовательно, должна безукоризненно выполнять свои обязанности. Это — первое. Во-вторых, учиться, учиться и писать… Софи, конечно, очаровательная дама. Ее даже и старой не назовешь! Милая, легкая в обращении».

Миранда радовалась тому, что Софи будет рядом с ней, при тете Дэниел не позволит ничего, что могло бы испортить предстоящий вечер. «Сказочный Париж, красивая музыка…»

— Миранда? — донесся снизу голос Софи. — Ты готова, дорогая?

Миранда подошла к зеркалу.

— Ты готова? — подмигнула она сногсшибательной красавице.

Выключила свет и вышла из комнаты. В гостиной была только Софи. Месье Ги действительно постарался: голубовато-пепельная головка выглядела прелестно, особенно на фоне темно-синей бархатной обивки глубокого кресла. Миранда огорчилась: «Самое время щелкнуть тигра по носу, а его нет…»

— Вот и я! — Она подошла к креслу и не поверила глазам: Софи в уютном пиренейском халате и в домашних туфельках на небольшом каблучке смотрела на нее ясными глазами. — Но вы же еще не одеты! А говорили, что в восемь мы отправляемся на концерт.

— А вы, Миранда, такая прелестная! — Софи поднялась с кресла. — Платье… прическа… Повернитесь, хочу посмотреть на вас со всех сторон.

Миранда прошлась к окну и, вальсируя, вернулась к креслу. Волны волос, собранные на затылке двумя серебряными гребенками, привели Софи в восторг.

— Миранда, вы само совершенство. Дэниел просто…

— Просто что? — в упор спросила Миранда.

— Дэниел будет гордиться вами. Мужчины любят, когда рядом с ними бывают такие женщины.

— Софи! — Миранда подошла к окну. — Почему вы не одеты? Дэниел будет с минуты на минуту.

— А разве Полетт вам не сказала? — распахнула Софи голубые глаза. — Боюсь, что вам, дети мои, придется идти на концерт без меня.

— Что случилось, Софи? — насторожилась Миранда.

— Я всегда плохо переношу дорогу. Думаю, лучше мне остаться. И чувствую себя я неважнецки. — Ее лицо приняло страдальческое выражение.

«Конечно, она устала! Все-таки ей далеко за восемьдесят. Живая, энергичная, следит за собой, но годы. Об этом забывать нельзя», — размышляла Миранда, полная сочувствия.

— Я вас понимаю, — она направилась к столику в углу комнаты и взяла телефонную трубку. — Думаю, ваш племянник тоже согласится, что вам лучше побыть дома. Я ему объясню.

— Не звоните, дорогая. Я уже ему сообщила.

— Хорошо, — Миранда положила трубку. «Жаль, конечно, что сегодня не удастся прищемить хвост тигру. Но рано или поздно это произойдет». — Сейчас сниму это миллионерское платье и вернусь к вам.

— Чем же платье провинилось? И потом, если я не могу пойти сегодня, то почему другие должны сидеть дома? Вы с Дэниелом замечательно проведете время и без меня, — Софи преображалась на глазах.

— Нет. Это невозможно. Мы уйдем, а вы останетесь?

— Конечно. Что же тут такого? У меня к вам просьба — захватите с собой из «Фукетса» мои любимые пирожные. Там по вечерам работает одна любезная девушка, она знает, какие я люблю.

— Нет, — сказала Миранда. — Я не пойду.

— Миранда, дорогая. Я понимаю, Дэниел был… даже не знаю, как сказать — немного резок. — Софи помолчала. — Но он, детка, не будет больше таким. Не беспокойтесь! Я с ним поговорила.

— Я беспокоюсь не о себе. Просто я не считаю возможным оставить вас одну. Думаю, он тоже не согласится.

— Почему одна? Полетт ведь никуда не уходит. Ради всего святого, — заволновалась Софи, — не делайте из меня больную и несчастную. Это не мое амплуа! Я сто раз объясняла… А вот и Дэниел! — У входа мелодично зазвонил колокольчик. — Полетт, пожалуйста, открой дверь!

«Дорогая Миранда! Тебе предоставляется возможность доказать право на самостоятельные решения», — подумала она, когда Полетт понеслась к дверям.

— Софи, — решилась Миранда, — можно я скажу Дэниелу…

— Что ему нужно сказать? — услышала она мягкий баритон, и сердце ее замерло.

Дэниел подошел к Софи, нежно чмокнул в нарумяненную щечку и положил перед ней розы.

— Обожаю розы. Особенно эти, «баккара». Полетт, поставь их ко мне в комнату. Спасибо, мой мальчик!

Дэниел выглядел великолепно. Черного цвета костюм шел ему необыкновенно. Широкие плечи… Длинные ноги… В меру длинные! Поджарый, узкий таз… Темные шелковистые волосы слегка взъерошены порывом ветра. Смуглый цвет кожи оттеняет кремовая — нет, пожалуй, цвета слоновой кости — рубашка.

«Господи, какой он красивый! И такой элегантный!»

— Вы красавица, Миранда, — сказал он и протянул ей белую — совсем белую! — орхидею.

В «Плейель» они ехали на такси. Всю дорогу оживленно беседовали. Потом как ни старалась, она не могла вспомнить ни единого слова. Ей даже пришло на ум, что и под страхом смертной казни она бы не припомнила, о чем они говорили. «А еще смею удивляться, что Софи кое-что не помнит». Но об этом она подумала позже.

— Объясните мне, пожалуйста, одну вещь, — спросила вдруг Миранда, когда они застряли в пробке, поворачивая на Елисейские поля. — Вы действительно хотели повести вашу тетю на концерт?

— И долго ты думала?

— Прошу вас, ответьте мне, — настаивала Миранда.

— Какой бы сценарий ты для нас ни сочинила, меньше всего я хочу вносить в него поправки. Относительно Софи могу сказать, что был удивлен не меньше твоего, когда она мне позвонила.

— Предполагается, что мне следует в это поверить, — повела она плечами.

— Да, конечно. Если только ты не считаешь, что я способен врать.

«Хм-м! Может, и способен… Она еще об этом не думала. У тебя и других отрицательных качеств хватает…»

— Я даже подумал, не остаться ли дома и не почитать ли ей что-нибудь вслух.

— Почитать вслух?

— Разве это предосудительно?

— Нет, конечно! Просто, трудно представить вас в такой роли.

— Понимаю и сочувствую. Действительно тебе трудно. Как ты меня величала? Животное, негодяй, подонок…

— Вы всегда преувеличиваете, — возмутилась Миранда.

— Да чего уж? Отпетый сукин сын читает вслух старенькой тете…

— Если вы ждете извинений…

— Да нет! Скажи я, что однажды холодной зимней ночью развлекался тем, что накачивал старушку джином, ты начнешь заламывать руки…

— Я не понимаю, куда вы клоните…

— Куда я клоню? Никуда. Похоже, ты ошибаешься во мне. — Дэниел помолчал. — Возможно, мы оба ошибаемся друг в друге.

Миранда взглянула на него, но в машине было темно, и она не видела выражения его глаз, поэтому не могла понять, говорит ли он это с иронией или серьезно. Она чувствовала, что он внимательно смотрит на нее, и это ее тревожило.

— Я… мне кажется, я вас плохо понимаю.

— Все достаточно просто. Ты составила обо мне мнение на основании поведения, которое, — он помолчал, — которое, можно предположить, не отличалось хорошими манерами.

— Можно предположить, — повторила за ним Миранда. — Ничего себе! Да вы себя вели, как… как…

— Хам. Кажется, Майна так меня назвала. Сказать по правде, когда я услышал это, то расстроился.

Дэниел взглянул на нее виновато, как набедокуривший мальчишка, и ей стало неловко и чуточку жаль его.

«Глупости! Нашла малыша… Взрослый мужчина, заставивший ее плясать под свою дудку с первой же минуты их встречи. Теперь решил изменить тактику и заходит с тыла».

— Дэниел, все, что вы говорите, чрезвычайно трогательно. Но давайте разберемся. Как вы только что признали, мы ошибаемся друг в друге. Но дело в том, что я не думаю, что очень ошибаюсь.

— Черт возьми! — он взял ее за плечи. — Я пытаюсь исправить положение, если хочешь, извиняюсь. Почему ты все так усложняешь?

«Ну и ну! Он перед ней извиняется… Дэниел Торп чувствует себя виноватым? Быть этого не может. Чепуха какая-то! Размечталась…»

— Может, вам следует сказать, за что вы извиняетесь? Уж не потому ли, что угрожали моим друзьям? Или за то, что заставили меня уехать из Амстердама? Нет уж, будьте так великодушны, назовите свои поступки, за которые вам неловко.

— Идет! Начнем с начала, посмотри на все моими глазами. В мюллеровской хате, голая…

Миранда засмеялась. «Называется, он просит прощения…»

— Опять двадцать пять! Я не хочу в сотый раз объяснять, что я не…

— Ты можешь меня выслушать? Тебе ничего не нужно объяснять, вернее, ты не должна. Вот в чем все дело!

— Какое дело, Дэниел?

— Я был не прав, — он повысил голос. — Ты художница. Иногда подрабатывала натурщицей. А я, скотина, заподозрил тебя Бог знает в чем.

«Извиняется!.. Похоже, что да. Но почему? Что случилось? Может, Софи вразумила его?»

— Что случилось? Почему такие перемены?

— Я сегодня звонил Мюллеру, — Дэниел перевел дыхание, — он мне сказал… «Вот это номер!»

— Эрнст Мюллер — лживая гадина, — зазвенел ее голос.

— Но сегодня он не лгал. Он сказал, что даже не знаком с тобой.

— И вы ему поверили?

— Да.

— А в тот, в первый раз, когда он сказал, что спал со мной, вы тоже ему поверили?

— Не нужно так, Миранда, — он нервно откинул волосы со лба. — Тогда я был зол. Чертовски зол. Ну, ошибся…

— Проясним кое-какие детали. Вы дважды обращались к Эрнсту Мюллеру, чтобы собрать обо мне сведения. Дважды… Так?

— Миранда, дай мне, черт возьми, хоть слово сказать. Я сейчас все объясню тебе. О'кей?

— Я прошу вас… мне нужно понять, почему вы оба раза поверили этому… этому…

— Потому, что тогда я не знал тебя. Потому что теперь я многое понял. Какое это имеет значение? — он обнял ее за плечи. — Я же пытаюсь сказать тебе, что я был не прав. А ты… ты мне мешаешь.

Миранда посмотрела на него, а сердце ее буквально пустилось в пляс: «Ну, что? Добрый принц? Самый добрый?»

— Миранда, — голос Дэниела звучал нежно и ласково, — я дурак дураком.

— Никто с этим и не спорит, — уточнила девушка строгим голосом.

— Ну, тогда… — он заулыбался.

— Мне следует прийти в восторг, потому что вы… вы, наконец, перестали считать, что я торгую своим…

Он засмеялся и, не дав договорить, притронулся к ее губам.

— Вы думаете, что меня волнует ваше мнение? — спросил Дэниел.

— Надеюсь, что да. Потому что мне не все равно, что обо мне думаешь ты, — тут она не заметила, что перешла в разговоре «на ты».

«А сердце заходилось от радости!.. Будто оно знает; что Дэниел смотрит на меня с нежностью, будто видит его ласковую улыбку…»

— Миранда!

— Да.

Дэниел взял в ладони ее лицо и заглянул в глаза близко-близко.

— Я все сделаю для тебя. Ты мне веришь?

— Не знаю, Дэниел. Я бы очень хотела…

— Миранда, дорогая. Не будем загадывать. Будет так, как будет. А сейчас мы пойдем слушать музыку, потом ужинать, а потом, если скажешь, что не хочешь больше меня видеть…

— Вы меня отправите в Амстердам? Помолчав, он спросил:

— Ты и в самом деле этого хочешь?

«Ах, если бы она знала?»

У входа в концертный зал стояла большая толпа. Спрашивали лишний билет. Дэниел обнял Миранду и, чуть отодвигая одних, ловко обходя других, повел к входу.

— Если мы не поспешим, то рискуем застрять в фойе до антракта. Лучше сделаем наоборот. Уйдем в антракте, если не возражаешь.

— Хорошо. Посмотрим.

Когда закончилось первое отделение, Миранда ощущала восторг, и уходить ей не хотелось. «Волшебные звуки музыки, ослепительный зал, празднично оживленная публика и бесподобный Дэниел, самый лучший в мире Дэниел…»

Музыка взволновала и его, но он не был бы Дэниелом Торпом, если бы не шутил по всякому поводу или совсем без повода. Наклоняясь к ней, слегка касаясь губами ее ушка, он весело рассказал все, что знал об архитекторе, строившем этот зал, потом припомнил многих великих музыкантов, которые выступали на этой сцене, а затем предположил, что скрипачам сегодня трудно вести свою партию, так как свет, падающий сверху, отражаясь от лысины дирижера, слепит им глаза.

В антракте они вышли в фойе, он усадил ее в кресло, а сам, как ледокол в океане, отправился пробивать дорогу к бару. Конечно же, он не поинтересовался, захочет ли она одиноко ожидать его в углу, правда, оставил ей право решать, уходят ли они или снова возвращаются в зал.

Миранда достала из сумочки листок бумаги, огрызок карандаша и стала по памяти делать наброски. «Дирижер, скрипачи, сцена…» Она не заметила, как он вернулся.

— Тулуз-Лотрек, говорят, тоже был фанатом, — шепнул он ей на ухо.

— Дэниел, мне хочется успеть все, что я вижу и чувствую, запечатлеть на бумаге, — смутилась Миранда, пряча набросок в сумочку.

— Париж — Мекка всех художников мира. Правильно? — сказал он и протянул ей бокал вина.

— Я всегда мечтала оказаться в Париже. Мои родители меня не понимали, считали, что вполне можно обойтись и Нью-Йорком.

— Нью-Йорк?.. — он радостно воскликнул. — Подумать только! Мы жили в одном городе и не встретились. Я поражен!

— А я нет. Полагаю, что мы с вами из разных слоев общества, — она снова перешла «на вы». А кроме того, — отпив глоток, она продолжила, — в Нью-Йорке я жила всего год. Детство и юность прошли в Филадельфии.

— Твоя семья из Филадельфии? Миранда кивнула.

— Мама, папа, маленькая сестренка, две кошки и пес.

— Наверно, кошки и пес заплакали, когда ты получила первую стипендию?

— О, да! — засмеялась Миранда.

— Твои родители тоже художники?

— Папа — механик. А мама… однажды смастерила мне изумительный маскарадный костюм. Как вы полагаете, это что-нибудь да значит?

— Без сомнения, — он приподнял бокал, как бы поздравляя ее с удачей, и улыбнулся. — Художественные наклонности определенно заложены в генах семьи Стюартов.

— А вы? Вы выросли в семье удачливых предпринимателей?

— Нет. Совсем не так. «Удача» в моей семье было запретным словом.

— Я не поняла.

— А я и до сих пор не все понимаю. Хорошо помню, что у матери для отца другого прозвища, кроме как «неудачник», не было. — Дэниел залпом допил вино.

— А зачем? Для чего она это ему говорила? — спросила Миранда.

— Ты, думаю, назвала бы его «мечтателем». Он всю жизнь лелеял в сердце мечту — разбогатеть или стать знаменитым.

— И этого не произошло?

— Конечно, — Дэниел замолчал. — Я ненавидел мать за ее отношение к отцу. Только теперь я понимаю, что ей досталось, как она пыталась сводить концы с концами в то время, когда отец сидел в своей берлоге и обдумывал варианты, как снюхаться с денежными ребятами.

Миранда наконец поняла, какие чувства волновали Дэниела. Интуитивно угадала, что этим он никогда и ни с кем не делился. Она обрадовалась, поняв, как много это для нее значит.

— А вы выбились в люди? — спросила она, мягко улыбнувшись. — Снюхались с денежными ребятами?

— Полагаю, да, — ответил Дэниел задумчиво.

— Значит, ваш отец успокоился, радуясь успехам сына.

— Он об этом никогда не узнает. Умер до того, как я чего-то добился в жизни.

— Но, если бы он… — Дэниел не успел договорить, так как зазвенел звонок. Все направились в зал. «Как не вовремя», — подумала Миранда и поставила пустой бокал на столике. Дэниел накрыл ладонью ее руку.

— Миранда, ты очень хочешь вернуться в зал? Или, может, лучше отправимся смотреть ночной Париж?

— Я предпочту Париж, — ответила она без колебаний, и Дэниел, крепко обняв ее за талию, повел к выходу.

Они долго бродили, держась за руки, по оживленным, ярко освещенным улицам Парижа и наконец пришли к реке. По каменным ступеням спустились к самой воде. На ее темной глади серебрилась лунная дорожка. Затем, пока они шли по набережной, выложенной плитами, до следующей лестницы, вода становилась то темно-зеленой, то золотисто-желтой. Когда они наконец снова поднялись по лестнице и оказались на узенькой улочке, выложенной брусчаткой, улочка-ручеек приняла их и повела за собой под уклон. Миранда сняла туфли и пошла босиком, Дэниел сунул их в карманы пиджака.

— Я заказал столик в «Фукетсе», — сказал он.

— Туда босых не пускают? — засмеялась Миранда.

— Они будут счастливы принять у себя самую красивую женщину Парижа, — он поцеловал се руку.

Наконец счастливая пара вышла на Елисейские поля. Огни витрин, вывесок — все сверкало, будоражило, волновало.

— Может, пойдем куда-нибудь в другое место? — предложил Дэниел.

— Нет. Я всегда мечтала посидеть в «Фукетсе». В путеводителях его называют самым элегантным рестораном Парижа. Дэниел, подайте мне туфли.

Пока он надевал ей туфли, она, опершись о его плечо, нежно смотрела на склоненную перед ней темноволосую голову и улыбалась. «Я — Золушка, вот я кто». — Миранда вздрогнула от этой неожиданной мысли.

— Миранда? Что? Тебе холодно? — Дэниел нежно обнял ее за плечи.

«Какие глупости приходят мне в голову. Золушка… Принц… Бал во дворце… А потом? Тыква, лохмотья и мыши…»

— Прохладно немного, — заставила она себя улыбнуться.

— Так теплее? — заглянув в ее глаза, он набросил ей на плечи свой пиджак.

Миранда радостно уткнулась лицом в лацканы пиджака, и от них пахнуло вдруг ставшим таким дорогим ее сердцу Дэниелом… Она ощутила спокойную уверенность в будущем.

— Теплее, — ответила девушка и впервые сама взяла его за руку.

Их столик был в углу. Гарсон усадил их в плетеные кресла, подал меню и пожелал приятного отдыха.

— Vin, fromage, pain, cafe, — улыбнулась Миранда. — Вино, сыр, хлеб и кофе — теперь она знала, что это неотъемлемая часть любой французской трапезы. — А уж дальше, monsieur, полагаюсь на ваш выбор, — сказала она шутя Дэниелу.

— Рад услужить вам, mademoiselle, тем более, что ваши вкусы мне известны. Гамбургер, яичница с беконом. — Миранда засмеялась. — Гороховый суп и фриты, — продолжила она, вспомнив их первый визит в ресторан.

Подошел другой гарсон с картой вин. Заказали старое выдержанное вино начала века.

— В тот день я была голодна. Как давно это было!

— Одного не пойму — почему ты не обратилась за помощью к родителям?

— Нет, — покачала головой Миранда. — Они бы поняли, как трудно мне жить, и расстроились бы. Кроме того, я — художник и должна сама пробиваться сквозь тернии к звездам.