Дестроер (№9) - Щит убийцы

Лунообразное лицо Макгарка расплылось в широкой, нагловатой улыбке:

– О чем речь? Послушайте, а разве все то, в чем мы ковыряемся после войны, не похоже на ту же подливку?

Генеральный прокурор засмеялся и протянул руку.

Макгарк пожал ее и вышел.

«Странно, – думал, глядя ему вслед, генеральный прокурор, – рукопожатие этого благородного и храброго человека холодное, как у лжеца. Это опровергает поговорку, которая гласит: каково рукопожатие, таков и человек».

Принимая в тот вечер генерального прокурора, президент США выразил недовольство его действиями:

– Я запрещаю вам, черт возьми, создавать в рамках нашей администрации какую-то особую полицейскую структуру! У нас и так уже прорва идиотов, которые болтаются вокруг, изображая из себя секретных агентов, а мне приходится их все время выгораживать. Это относится к вам лично и ко всему вашему персоналу.

– Мне кажется, господин президент, что вы недооцениваете опасность, которая действительно существует.

– Я – президент Соединенных Штатов. Законность является фундаментом нашего государства. И мы будем действовать только в рамках законности.

– Да, сэр, но в данном случае мы имеем дело с проблемой, которую невозможно решить в рамках законности.

– Но с решением проблем вне рамок закона мы опоздали по меньшей мере лет эдак на триста, не так ли?

– Вы имеете в виду конституцию?

– Я имею в виду Америку. Спокойной ночи. Если захотите включить того нью-йоркского полицейского в свои ведомости на получение заработной платы, то – пожалуйста, я возражать не буду. Но никаких секретных исполнителей, кровной мести и тайного шпионажа!

– Слушаюсь, сэр, – сказал генеральный прокурор, – хотя сама идея создания такой организации совсем не плоха!

– Спокойной ночи! – сказал президент, завершая разговор.

Когда генеральный прокурор закрыл за собой дверь, президент вышел из овального кабинета и прошествовал через весь Белый дом, направляясь к себе в спальню. Извинившись, он деликатно попросил дремавшую там супругу оставить его на минутку одного. Она была верным соратником и с пониманием отнеслась к этой просьбе. «Такая жена – более ценное сокровище, нежели рубины, – подумал он, вспомнив Ветхий завет. Должно быть, ее они и имели в виду, когда писали эту священную книгу».

Он выдвинул верхний ящик бюро, где хранился красный телефон, и снял трубку.

– Да, сэр! – услышал он после первого же гудка.

– Доктор Смит, ко мне поступают тревожные сигналы. Меня интересует, не преступили ли ваши люди границы дозволенного?

– Вы имеете в виду убийства в восточных штатах?

– Да. Подобные вещи недопустимы. Даже когда ваша организация действует с оглядкой, она вызывает активное неприятие, а поскольку сейчас она вышла из-под контроля и открыто творит бесчинства, ее необходимо запретить.

– Мы не имеем к этому отношения, господин президент. Это кто-то другой, и мы уже занимаемся этой проблемой.

– Так это, значит, не вы?

– Конечно, нет. У нас нет армии, сэр. К тому же наш человек никогда не позволил бы себе ничего подобного. Мы уже принимаем необходимые меры, и виновные понесут ответственность, кем бы они ни оказались.

– Вы собираетесь в данном случае использовать того самого человека?

– Если сможем.

– Что вы имеете в виду?

– Мне не хотелось бы подробно говорить об этом.

Президент задумался, глядя на красный телефон, затем сказал:

– Можете пока продолжать, но знайте: я не могу быть спокоен, пока вы существуете.

– И я тоже, сэр. Спокойной ночи!

Мужчина, снявший двенадцатый номер в мотеле на въезде в Форт Уорт, получил весточку от своей тети. Дежурный администратор приплелся к двери и постучал. Дверь приоткрылась, и изнутри послышался голос:

– Да?

– Вам телеграмма.

– От кого?

– Не знаю.

– Прочтите ее вслух.

– О'кей. Ага, это от вашей тети Харриет из Миннеаполиса.

– Спасибо! – послышалось из-за двери, и она захлопнулась перед носом администратора. Тот удивленно поморгал и постучал снова.

– Эй, послушайте, вам эта телеграмма нужна или нет?

– Нет.

– Что?

– Не нужна! Вы бы сами взяли телеграмму, которая вам не нужна?

– Так это ж как собаке пятая нога, – почесав затылок, сказал администратор.

– Ну вот и прекрасно, – сказали за дверью.

Когда администратор удалился, Римо уже заканчивал укладывать чемодан. Сунув в его дальний угол последний носок, он захлопнул крышку. Чиун внимательно наблюдал за его действиями.

– Я беспокоюсь, – сказал Чиун.

– О чем еще? – отрывисто спросил Римо.

– Там будет достаточно много людей, которые попытаются убить тебя. К чему облегчать им работу, таская на себе тяжелое бремя гнева?

– К тому, что я злой, как черт, вот к чему. Эта телеграмма – условный сигнал. Я отправляюсь выполнять задание, но я не хочу его выполнять.

– Я дам тебе совет. Из всех людей, которые тебя встретят, ни один не стоит того, чтобы отдать за него свою жизнь.

– «Свою жизнь, свою жизнь»… Это – моя жизнь, черт возьми, и я имею полное право наплевать на нее, если мне так захочется! Это – не твоя жизнь. Это – не жизнь Смита. Она моя, хотя эти ублюдки и отняли ее у меня десять лет назад. Моя!

Чиун печально покачал головой.

– Ты несешь в себе мудрость, выстраданную моими предшественниками из Синанджу. Не жертвуй ею из мальчишеского безрассудства.

– Давай, папочка, начистоту: тебе же заплатили за то, чему ты меня научил, причем золотом, твердой валютой за счет американского налогоплательщика. За хорошую цену ты научил бы убивать и жирафа.

– Неужели ты думаешь, что я стал бы учить тебя тому, чему действительно научил, за деньги?

– Не знаю. Ты собрался?

– Нет, ты знаешь. Ты просто не хочешь признать это.

– Но и ты тоже вряд ли беспокоишься только о том, что впустую потратил несколько лет жизни. Признайся!

– Мастеру Синанджу не пристало отвечать на вопросы. Это он учит других.

Римо защелкнул замок чемодана. Когда Чиун не желал говорить, он и не говорил.

Глава 4

А тем временем в Филадельфии Стефано Колосимо приветствовал своих детей и внуков, братьев и сестер, кузин и кузенов, целуя всех подряд в щеку. Тем самым он демонстрировал горячую любовь патриарха к членам своего клана.

Небольшими счастливыми группами двигались они по фойе мимо телохранителей, чтобы почувствовать прикосновение тяжелых рук и влажных губ и получить затем маленький сверточек в яркой обертке. Детям вручали сладости и игрушки, а взрослым – ювелирные украшения, а порой еще и конверт, если в данной семье было туго с финансами. Дедушка Стефано вручал эти конверты с чувством глубокого уважения, скромно замечая при этом, что только благодаря счастливой судьбе, которая незаслуженно выпала на его долю, он может оказать своему родственнику эту маленькую любезность и что, как знать, возможно, когда-нибудь родственник и сам, в свою очередь, сможет оказать какую-нибудь услугу ему, Стефано Колосимо.

Телохранители с их каменными лицами резко контрастировали с царившей на этом семейном торжестве атмосферой всеобщей радости. Никто из присутствующих, правда, не обращал на телохранителей никакого внимания, как не обращают внимания, скажем, на водопроводные трубы.

Юные отпрыски Колосимо, достигнув школьного возраста, с удивлением обнаруживали, что у других учащихся нет собственных телохранителей. У некоторых была прислуга и даже шоферы, но телохранителей не было ни у кого. Вот тогда-то дети впервые и осознавали, что значит быть членом клана Колосимо. Обычные для одноклассников отношения на уровне «покажи и скажи» здесь не подходили, так как рассказывать в классе, что происходило накануне дома, не разрешалось. Таким образом, юный Колосимо вроде бы и находился в классе, но существовал отдельно сам по себе.

Или, например, ему доводилось слышать как звонит в дом кто-то из тех, кого показывают в телевизионных новостях, и просит разрешения переговорить с его дедушкой. Об этом в классе полагалось помалкивать, потому что ты – Колосимо.

Дедушка Колосимо принимал у себя в доме представителей клана, но его приветствовали не только домочадцы, а также многие из тех, кто не был связан с ним родственными узами. Соответствующие телефонные звонки и послания были получены в этот вечер от мэра города, сенатора, губернатора, всех членов городского совета, начальника полиции и председателей отделений демократической и республиканской партий в этом штате. Все они горячо поздравляли главу крупнейшей в Филадельфии строительной фирмы, крупнейшего импортера оливкового масла и землевладельца с сорокалетием супружеской жизни.

И конечно же, было смешно, когда какой-то ничтожный патрульный полицейский заявил, что желает переговорить с хозяином дома, поскольку одна из припаркованных снаружи машин мешает нормальному движению транспорта.

– Карло, займись этим, – приказал дедушка Стефано одному из своих телохранителей.

– Он настаивает на встрече лично с хозяином дома, – доложил, вернувшись, Карло Дигибиасси, являвшийся, суда по его декларации о доходах, консультантом фирмы.

– Договорись с ним, Карло, – сказал дедушка Стефано и многозначительно поманипулировал пальцами правой руки, что означало предполагаемое вознаграждение настырному патрульному.

Телохранитель мгновенно исчез, но вскоре вернулся, обескураженно пожимая плечами.

– Не понимаю, что это за полицейский! – воскликнул он.

– Ты сказал ему что мы – весьма уважаемые люди?

Карло подтвердил.

– Сказал, конечно, но полицейский говорит, что ему на это наплевать.

– Ну тогда пусть выписывает штраф. Мы заплатим.

– Он грозится арестовать вас и отправить, в участок в соответствии с каким-то постановлением муниципалитета.

– За неправильную парковку?!

Карло пожал плечами.

– Узнайте, кто такой этот полицейский, – распорядился дедушка Стефано.

Последовали телефонные звонки в полицейское управление, районные участки и отдельным полицейским, исправно получавшим от Колосимо жалованье, хотя в штате его рабочих или служащих они никогда не значились.

Вернулся Карло и доложил:

– В управлении его знают, но наши говорят, что никогда прежде не слышали о нем.

С раздражением человека, которому постоянно приходится все, буквально все, делать самому, дедушка Стефано отправился на улицу, чтобы поговорить с полицейским.

Выйдя в сопровождении двух телохранителей на веранду дома, он представился.

– Чем могу быть полезен? – спросил он.

– Да вот… Бон та машина. Она мешает движению транспорта, создает аварийную ситуацию.

– Мешает движению транспорта? У меня сегодня семейное торжество.

– Сожалею, но аварийная ситуация – это очень серьезно.

– Мешает движению транспорта, – повторил дедушка Стефано с едва уловимым раздражением в голосе. – И никто другой не может, видите ли, устранить эту помеху. Ладно, я иду.

Дойдя до угла дома, Карло увидел нечто необычное. К нему направились четверо полицейских. Однако необычность ситуации состояла не в присутствии полицейских, а в том, как они себя вели. Они походили на баскетболистов, блокирующих корзину в ожидании вожделенного мяча. Двое, что повыше, отступив чуть в стороны, поглядывали на двоих других, поменьше ростом, как бы ожидая от них передачи мяча, чтобы тут же, подпрыгнув, положить его в сетку. Однако прыгать они не стали, а прямо от бедра открыли пальбу из револьверов. Последнее, что увидел Карло, была вспышка выстрела.

Пятеро полицейских одновременно выхватили свои револьверы. Все пятеро били по телохранителям. Какую-то долю секунды только один из вышедших из дома оставался невредимым. Он стоял, широко раскрыв полные ужаса глаза, и это был сам дедушка Стефано Колосимо. Однако и он был тут же скошен огнем пяти револьверов.

Сообщение об этом событии заняло центральное место в послеполуденных радио– и телевизионных новостях. Полиция Филадельфии заявила, что подозревает в этом убийстве одну из соперничающих мафиозных группировок.

В Нью-Йорке инспектор Макгарк щелкнул выключателем радиоприемника и с удовлетворением нацарапал в желтом блокноте несколько цифр. Толково! Пришлось послать пятерых, и это, конечно, многовато, но результат того стоил. Очень неплохо!

Макгарк откинулся в кресле и уставился на карту, висящую на стене его кабинета в полицейском управлении, расположенного наискосок через холл напротив кабинета начальника полиции. Он зримо представил себе, как расширяется его полицейская сеть, охватывая все новые и новые районы страны. Он уже многого добился. Его бумагам дан ход, и теперь в любой день можно ожидать сообщения, что вопрос о выходе на пенсию решен. Он оставляет пост руководителя отдела кадров департамента пилиции и может целиком сосредоточиться на выполнении другой, более важной, миссии. И тогда эта сеть начнет быстро расширяться, охватывая западные, северные и южные штаты. Техас. Калифорния. Чикаго. И наконец, Вашингтон! А куда ему деться? И Даффи с присущими ему умом и умением предвидеть ход событий знал это.

Армии Макгарка предстоит пройти весь этот путь. До самого Белого дома. Ринувшуюся с гор лавину на полпути не остановишь.

Макгарк встал и принялся наводить порядок в кабинете перед тем, как пересесть в другой, где будут вершиться по-настоящему важные дела. Скоро он позвонит оттуда генеральному прокурору и заверит его, что никакой тайной полицейской армии не существует.

Глава 5

Лимонного цвета лицо доктора Харолда В.Смита было, как никогда, кислым. Он сидел в залитой ярким, слепящим светом и надежно запертой комнате вкладчиков в здании Манхэттенского банка. Перед ним лежали два небольших элегантных чемоданчика-"дипломата", до краев набитых пачками новых стодолларовых банкнот. Крышки «дипломатов» были раскрыты.

– Хэлло! – поприветствовал он появившегося на пороге Римо.

Римо посмотрел на деньги. Удивительно, как деньги утрачивают в твоих глазах всякую ценность, когда ты можешь получить их сколько угодно, для этого надо только поднять телефонную трубку и промямлить в нее несколько слов, – или когда у тебя вообще нет желания покупать что-либо, потому что, кроме твоего нанимателя, ты, в сущности, никому не нужен. Так что стодолларовые банкноты – всего лишь банкноты. Бумажки.

– Сначала я должен объяснить вам, что это за деньги. Вам надлежит обосноваться в Нью-Йорке под видом важной фигуры в мире рэкета. Как мы установили, в глазах тех, кем интересуется полиция, рэкетир не тот, кто действительно занимается рэкетом, а тот, кто регулярно платит полиции. Другими словами, рэкетир может спокойно заниматься своим ремеслом, только если он систематически откупается от полиции. Вся прелесть ситуации в том, что вам не придется создавать собственную организацию, на это ушло бы много времени. Более того, вы избавляетесь от необходимости барахтаться в мутном болоте вымогательства, цифр, проституции, наркотиков и прочих весьма сложных для освоения вещей.

– Вы хотите сказать, что, получая от меня взятки, полицейские будут считать меня гангстером, а мне и правда не придется впутываться в эти дела?

– Именно так, – подтвердил Смит.

– А потом?

– Вы выясните, кто возглавляет организацию, устраните руководство, а мы уже довершим дело.

– А не проще ли вашим тунеядцам собрать необходимые доказательства и улики и представить их какому-нибудь прокурору? Зачем требуется ликвидировать их руководителей?

– Мы не хотим предать гласности сам факт существования этой организации. При существующей ныне обстановке в стране не исключается и возможность того, что эти преступники не только избегнут суда но смогут выставить свои кандидатуры на выборах и победить.

– Так разве это плохо? – сердито воскликнул Римо. – Если бы они победили на выборах, мы могли бы уйти в отставку. Мы были бы тогда не нужны. Они сами будут делать эту работу, Смитти!

– Нет, Римо, вы не правы, – мягко возразил доктор Смит.

– Только не говорите мне, будто фамилии некоторых из тех, кого они кокнули, не были в ваших компьютерных распечатках с приложенными к ним подробными, весьма замысловатыми планами и рекомендациями, как можно спровоцировать их конфликт с налоговой инспекцией. Не крутите, Смитти! Эти парни делают за нас нашу работу и делают ее быстрее и лучше нас. Да у вас, аристократов, просто тонка кишка, и вы боитесь оказаться не у дел.

– Римо, – Смит говорил глухим взволнованным голосом, – ваша функция аналогична той, которую взяли на себя эти люди, и поэтому вы их оправдываете Но между вами существуют серьезные различия. Первое. Мы используем вас только в случае острой необходимости, когда у нас нет иной возможности. Второе. Мы для того и существуем, чтобы предотвращать подобные вещи. В стране существует КЮРЕ, поэтому Америка не превратится в полицейское государство. Нам доверено выполнение этой задачи, значит, все будет в порядке.

– Это слишком сложно для моего понимания, Смитти.

– Римо, я хочу обратиться к вам с теми же словами, с какими полководцы всех времен и народов с тех пор, как они вывели человечество из пещер, в трудную минуту обращаются к своей армии. Доверьтесь мне. Положитесь на мое мнение!

– Хотя оно в корне противоречит моему?

– Да.

Римо нервно барабанил пальцами по столешнице. Надо держать себя в руках, дабы не сломать стол. А с каким бы удовольствием он разнес его в щепки!

– Хорошо. Я скажу вам, что чувствует каждый солдат с тех самых пор, как нас вывели из пещер: у меня не слишком богатый выбор.

Смит кивнул. Он кратко изложил Римо содержание последних донесений, анализирующих динамику роста тайной полицейской организации, предположительно с центром на востоке страны.

– Если судить по количеству убийств и мест, где они происходят, полицейская организация должна насчитывать не менее ста пятидесяти человек. Такого количества людей вполне достаточно, чтобы посылать их для осуществления террористических актов в различные города, причем с полной гарантией, что их лица не успеют там примелькаться.

Смит добавил, что, выдавая наличными такую сумму, хранившуюся на счету некоего фиктивного лица, кассир банка прожил к этой операции непомерно большой интерес. Римо следует иметь это в виду и опасаться попыток ограбления, предупредил он.

– В этих двух чемоданах почти миллион долларов. Наличными. Остаток вернете в обычном порядке.

– Нет, – сказал Римо, глядя в худое, желчное лицо Смита. – То, что останется, я сожгу.

– Да вы что? Сжигая доллары, вы тем самым уничтожаете аккумулированную в них энергию американского народа! – воскликнул Смит.

– Я знаю, Смитти. Вы, конечно, истинный потомок основателей Америки…

– Я просто не могу понять…

– А я – тупой полицейский – южанин, – продолжал Римо, – который если и видел когда-нибудь своих родителей, то наверняка в рабочих комбинезонах.

– Чиун говорит, что вы более высокого происхождения.

– Не надо мне более высокого, – возразил Римо. – Я горжусь тем, что в душе я – южанин. Вам известно, кто такой южанин? Это – отнюдь не плантатор, а грязный, с натруженной шеей работяга-фермер. Это не владелец ранчо, а работающий на него рядовой ковбой. Это – не американец итальянского происхождения, а жалкий полукровка. Это – еврей-филантроп, то есть я.

– Не думайте, что я не понимаю, как много сделали те люди для Америки, – торжественно заявил Смит.

– «Те люди»! Вот именно; для вас они всего лишь «те люди».

Римо схватил пачку долларов, совершенно новых, еще пахнущих краской, плотно упакованных в твердые, как дерево, бруски, и стальными пальцами превратил пачку в труху. На колени Смита посыпалось зеленое конфетти.

– Это же десять тысяч долларов, Римо! В них – труд американцев.

– Нет, это другие десять тысяч, в них – труд «тех людей».

– Всего хорошего, Римо, – сказал поднимаясь, Смит.

Римо видел, как в этом скромном столпе моральной чистоты растет раздражение, и на него нахлынуло какое-то теплое, доброе чувство к нему особенно когда Смит попытался было что-то сказать, уже стоя в дверях, и не смог найти подходящих слов.

– Счастливо, Смитти, – засмеялся Римо, – удачного вам дня!

Он закрыл «дипломаты», выждал немного, пока Смит покинет стены банка, и спокойно вышел на улицу, где его должны были ограбить.

Возле банка Римо не заметил никаких подозрительных личностей, казалось, никто не проявил к нему интереса. Он прошелся вокруг здания банка и тоже никого не заметил. На всякий случай он решил пройтись еще раз, и только тут его внимание привлекла машина. Он понял, почему, увидев ее впервые, он не заподозрил ничего дурного. На переднем сиденье машины мужчина и женщина изображали влюбленных, занятых друг другом. Неплохо придумано! Но именно эта «влюбленность» и выдала их. Пройдя мимо них в третий раз, он окончательно убедился, что это спектакль.

«Сущность любви, – сказал однажды Чиун, – в ее преходящем характере. Она как сама жизнь. Быстротечна. Краткий миг и больше ничего».

Зная теперь своих грабителей, Римо бодро зашагал, размахивая дипломатами, по Четырнадцатой улице. Дойди до постоянно забитой машинами площади. Юнион-сквер, он замедлил шаг, чтобы «влюбленные» не потеряли его в уличной сутолоке. Он оглянулся. Нет, злоумышленники следовали за ним по пятам в машине. Более того, теперь это были целых две машины, державшиеся рядом. В следующую же минуту из второй машины выскочили двое здоровенных чернокожих мужчин в шляпах с обвислыми полями. А из первой «возлюбленный» и еще один белый мужчина. Все четверо двинулись к Римо. Совместная работа. Кто сказал, будто нью-йоркцы не умеют работать дружно и слаженно, независимо от их расовой принадлежности, вероисповедания и цвета кожи!

Римо решил обойти всю Юнион-сквер, чтобы посмотреть, решатся ли они на ограбление средь бела дня, на глазах у честного народа. Оставленные далеко позади машины продолжали стоять на месте, мешая движению запрудившего площадь транспорта. Четверо мужчин вприпрыжку следовали за Римо, изо всех сил стараясь не отстать. На бегу они придерживали полы пиджаков, но выдавали их не выпуклости на определенных местах тела, а то, как они двигались. Имеющие при себе оружие люди не просто идут, они как бы «несут» себя.

Когда Римо пошел на второй круг, четверка разделилась на две группы, чтобы напасть на свою жертву с двух сторон. Римо направился к центру расположенного на площади скверика. Четверка последовала за ним. Чернокожие нацелились на его голову, а белые – на «дипломаты». Однако с «дипломатами» произошла осечка. Они одновременно взлетели к двум черным подбородкам. Послышался громкий хруст костей. А оба чемоданчика тем временем обрушились на спины белых.

Со стороны же все это выглядело так, словно на одного бедолагу напали четверо бандюг. При этом, как заметил Римо, прохожих заставляло останавливаться только любопытство, и ничто другое. Ни криков о помощи. Ни попыток помочь Римо. Так, некоторый интерес. Один из белых грабителей попытался было выхватить револьвер, но Римо ударом ноги переместил зубы бандита из челюсти в горло. Вколотив широкополую черную шляпу черного в центральную часть его мозга, Римо уложил второго белого всего лишь легким ударом локтя. Ударь он чуть сильнее, и пришлось бы потом нести костюм в чистку. Висок разбит, но кожа не порвана и ни капель крови, ни сгустков мозгового вещества.

Одним простым рубящим ударом пятки Римо перебил позвоночник последнему из оставшихся на ногах члену четверки.

А потом Римо испытал шок. Его потрясла реакция публики. Любопытство прохожих было удовлетворено, и они как ни в чем не бывало продолжили свой путь, переступая через тела на дороге. Единственным человеком, нарушившим благодушное безразличие, оказалась навьюченная сумками и пакетами особа, по мнении которой, городской департамент коммунального хозяйства плохо справляется со своими обязанностями.

Римо посмотрел туда, где, по-прежнему преграждая путь транспорту, стояли две машины. Водители удирали во все лопатки. Женщина – в сторону Ист-ривер, а мужчина – к Гудзону. У Римо не было желания их догонять, и, влившись в поток нью-йоркцев, спешащих по своим делам, он просто пошел дальше, надеясь при этом остаться в живых.

На углу Третьей авеню Римо решил почистить ботинки. Мальчишка-чистильщик взглянул на носок правого ботинка Римо и потянулся за грязной бутылкой с зеленоватой жидкостью.

– Что это? – поинтересовался Римо.

– Простой водой кровь с кожи плохо смывается, объяснил мальчишка. – Для этого у меня есть специальный раствор.

Римо взглянул на ботинок. Да, в самом деле – на нем была капля крови. От частого употребления зеленоватая жидкость налипла на краях горлышка. «Нью-Йорк, Нью-Йорк, какой замечательный город», промурлыкал Римо слова песенки.

В кабине чистильщика был включен небольшой транзисторный приемник, и как раз передавали сводку новостей. Римо прислушался. В Филадельфии убит главарь мафии. В связи с этим мэр Нью-Йорка заявил, что равнодушное отношение общественности к социальным проблемам является самим серьезным камнем преткновения на пути к улучшению положения в городе.

Глава 6

Для Римо купили дом, которому мог бы позавидовать крупный нью-йоркский рэкетир. Это был особняк на одну семью в районе Куинса, где живут представители среднего класса. Римо встретил Чиуна в аэропорту. Вместе с ним прибыл и багаж – восемь сундуков, пять больших баулов и шесть фанерных ящиков.

– Мне сказали, что мы переезжаем, так что я решил захватить небольшую смену одежды, – сказал Чиун. При этом он настоял, чтобы один из фанерных ящиков был погружен на заднее сиденье рядом с Римо. За их машиной следовали еще три с «небольшой сменой» чиуновской одежды.

Римо знал, что в ящике находится устройство для записи идущих в одно и то же время телевизионных передач с огромным кадмиевым аккумулятором, благодаря которому Чиун сможет посмотреть очередной фильм своего любимого сериала, когда приедет в Нью-Йорк. Если бы не этот аппарат, он ни за что не уехал бы из Техаса, не посмотрев «Пока Земля вертится» или «Доктор Лоуренс Уолтерс, психиатр».

Римо сидел на заднем сиденье такси зажатый между ящиком и дверью. Он сердито взглянул на Чиуна.

– Видишь ли, – сказал Чиун, понимая причину раздражения Римо, – крайне нежелательно пропустить момент, когда мимо промчится очередная волшебная колесница. Иначе мгновение красоты, являющее собой столь малую частицу безбрежной пустыни жизни, будет утеряно для меня навсегда.

– Чиун, я же говорил тебе, что можно покупать видеозаписи этих проклятых шоу.

– Я много чего слышал в своей жизни, но верю только в то, что могу пощупать, – ответил Чиун и похлопал ладонью по ящику, отчего Римо испытал дополнительное неудобство – его еще плотнее прижало к дверце машины.

Взглянув поверх ящика на Чиуна, Римо отметил, что хотя тот занимал относительно меньше места, но тем не менее чувствовал себя вполне удобно, так как тело его каким-то образом сжалось и стало более узким.

Римо поведал Чиуну о том, что его обеспокоило.

– Сегодня днем в Нью-Йорке я допустил непростительную оплошность, – сказал он, имея в виду кровь на ботинке.

Рассказывать Чиуну о ботинке и крови было ни к чему. «Оплошность» означала, что удар был нанесен неправильно – не то, чтобы это было совсем плохо, но достаточно плохо, чтобы заподозрить снижение уровня точности. Это означало, что снижается уровень совершенства в технике исполнения, а для настоящего мастера это – серьезный повод для тревоги.

– Злость и гнев, – сказал Чиун. – Вот в чем причина.

– Я не был зол. Я отбивался сразу от четверых. Ни одного из них я прежде не видел.

– Гнев, как яд, отравляет жизнь. В тот момент ты не должен был испытывать гнева. Потому что гнев выводит человека из равновесия. Восстановить его могут только приверженность цели и спокойствие.

– Да, в этом смысле я действительно был зол. Я и сейчас зол.

– Тогда приготовься к другим оплошностям. А за оплошностями следуют ошибки, за ошибками – несчастные случаи и потери. А для нас с тобой… – Чиун не закончил фразу.

– Мы будем работать в состоянии душевной гармонии, папочка, – заверил Римо. – Но знаешь, я до сих пор не нахожу себе места от злости.

Караван такси остановился в конце улицы, по обе стороны которой за деревьями виднелись красные, опрятные кирпичные дома с черепичными крышами. На подъездных дорожках стояли автомобили. На чистых, ухоженных газонах играли дети.

Римо увидел табличку с фамилией владельца, прикрепленную к тяжелым чугунным воротам, от которых к дому пролегала дорожка из плитняка. «Римо Бедник» прочитал он на табличке. Так вот кем он будет в этот раз! Римо Бедник.

Не выпуская из рук «дипломаты», Римо следил за разгрузкой. Как только она закончилась, была немедленно включена телевизионная аппаратура Чиуна, а Римо принялся за упражнения, которые должны были вернуть ему гармонию духа и тела. Сидя в позе «полный лотос», он представлял себя сначала субстанцией, потом духом, а затем духом в сочетании с вселенским духом и вселенской материей. Когда он вышел из состояния медитации и увидел себя в хорошо обставленном доме, гнев хотя и не покинул его, но немного утих. Все воспринималось совсем по-другому, словно это быт вовсе не он, а кто-то другой.

Спустившись на первый этаж, Римо занялся поисками места, где можно надежно спрятать деньги. Холодильник. Распахнув дверцу, он увидел, что холодильник забит до отказа пятью аккуратно сложенными малиновыми кимоно. Ручка регулятора температуры была на максимальной отметке. Сам Чиун в это время в комнате наверху смотрел 287-ю серию, в которой вторая жена Уэйна Хемптона, бежавшая с начальником охраны корпорации «Мальгар» Брюсом Кеботом, понимает, наконец, что она все-таки любит свою дочь Мери Сью Липпинкотт и что они обе, видимо, влюблены в одного и того же человека – известного кардиолога Вэнса Мастерса, пораженного тяжелым недугом, над излечением которого он теперь работает. Сам доктор Вэнс Мастерс не знает, что болен. Ему должны были сообщить об этом врачи еще в сентябре прошлого года, но так и не сообщили. Тем не менее в 287-й серии все представлено так, будто это должно было произойти не в прошлом сентябре, а вчера.