Флейта для чемпиона

      Двор сверху будет выглядеть очень пёстро, как картина абстрактного художника, на которой беспорядочно смешались все краски в разноцветные полосы и пятна. А среди мальчишек и девчонок, заполнивших двор, мы обнаружим какую-то просто безумную суету, если приглядимся ко двору внимательней.
      Теперь мы уже совсем низко, над самым двором, и цветочные полосы и пятна на наших глазах превратились во флаги и лозунги, на которых можно разобрать надписи: "Да здравствуют наши 1-е олимпийские игры по прыжкам тройным, в длину и в высоту!", "Уважай сильного! Дружи с равным! Помогай слабому!", "Каждый человек - физкультурник!", "Дадим родине чемпиона по всем прыжкам сразу!"
      Итак, никаких следов чемпиона пока нет. И никаких следов безумной идеи. Даже наоборот. Вокруг нас всё говорит о самой разумной затее: устроить во дворе "олимпийские игры", пусть по одному виду спорта, только по прыжкам. Зато здесь всё, как у взрослых: даже есть чаша олимпийского огня, возле которой возится паренёк с закопчённым лицом - это Тарас Сидякин по прозвищу "Дымовой". А мимо него пробегают с озабоченными лицами Елена Гуляева и Надежда Фокина.
      - Прошу форум на кворум! - громко выкрикивает Елена. - Толкалина не видел? - спросила она Сидякина.
      - Не видел.
      - Кворум срывает! - возмутилась Елена. - Безобразие!
      Вадим Масюков, развешивающий олимпийские флаги на рыболовных лесках, тоже отрицательно ответил на вопрос Елены.
      Всё с тем же кличем "Форум на кворум!" Елена Гуляева промчалась по так называемой "Олимп-аллее", посыпанной жёлтым песком, по бокам которой стоят ещё недокрашенные под мрамор фанерные "греки": Дискобол, Геракл и Апоксимен, Дорифор и Зевс-громовержец, - вернулась в сектор для прыжков с недостроенной для разбега дорожкой. Обогнула пока ещё пустой щит "Вестник Олимпиады", на котором под названием "Старт" должны будут со временем поместиться материалы серьёзного характера, а под шапкой "фальстарт" - будущий олимпийский юмор.
      И наконец, во всю прыть вместе с Надеждой Фокиной устремилась к беседке, украшенной фанерной колоннадой в античном стиле с надписью по широкому фронту: "Эланодиум", что в переводе на русский язык значит: "судейская".
      Надежда Фокина, на бегу то и дело заглядывая в папку, спросила:
      - А вдруг Гусь возьмёт да и разгонит наш форум?
      - А кворум на что? - Елену даже всю передёрнуло от одной такой мысли, что Гусь разгонит форум.
      - А вдруг Гусь возьмёт да и разгонит кворум? - не унималась Фокина.
      - Не в Древней Греции живём, - успокоила её Лена. - Пусть попробует...
      - Нет, Лена. Гусь всё-таки - это главная проблема наших олимпийских игр, - продолжала сокрушаться Надежда Фокина. - Но понимаешь, есть...
      - А если я эту проблему уже решила? - не дослушала Лена Фокину и загадочно и даже победоносно улыбнулась и почему-то похлопала себя по карману спортивной курточки и добавила ещё загадочней: - А может быть, Гусь у меня в кармане!..
      - Ты меня не дослушала, - сказала, поморщившись, Надежда. - Гусь - это, конечно, главная проблема наших олимпийских игр, но самая главная - это Вениамин Ларионов!
      - При чём здесь Ларионов? - переспросила Лена.
      - Но я же тебе рассказывала про Марка Наполи! - рассердилась Надежда. - Я тебе даже вырезку показывала!
      Елена посмотрела на Фокину как на сумасшедшую.
      И здесь придётся несколько вернуться назад. Дело в том, что Надежда действительно рассказывала Елене об итальянском профессоре Марко Наполи и показывала вырезку из одного спортивного журнала. Там говорилось следующее.
      В Древней Греции был обычай. Если грек преуспевал в каком-либо деле и становился известным, его награждали... человеком с флейтой. Наверное, таким человеком был раб, ибо кому же захочется добровольно стать тенью человека. Куда бы ни направлялся знаменитый учёный муж или философ, повсюду следовал за ним человек и играл на флейте. Звуки собирали греков поглазеть на знаменитость. Флейта делала человека популярным. Всё это стало известно в связи с одним из самых сенсационных открытий археологов XX века.
      Древние греки утаили свою живопись. Они подарили нам только скульптуру и здания. А итальянский профессор Марко Наполи обнаружил не так давно неподалёку от развалин античного городка Пестума усыпальницу пятого века до нашей эры. Владелец её и житель, если его можно так назвать, был знаменитым ныряльщиком. На фресках его изящное тело изящно парит в воздухе.
      На одной из стен этой усыпальницы прыгун изображён с человеком-тенью позади. Шествует важно ныряльщик, за ним идёт человек-флейта... "Тру-ля-ля! Вот идёт знатный ныряльщик! - поёт флейта. - Непревзойдённый ныряльщик! Нет такого второго ныряльщика в Греции!"
      И вот Надежда уже несколько раз предлагала Лене для начала приставить к Вениамину Ларионову ("Самому юному и талантливому спортсмену во всей Москве, по мнению Фокиной, и уж, как пить дать, будущему чемпиону мира по прыжкам в высоту"), - так вот Надежда ещё раз предложила приставить к Ларионову "человека с флейтой". А Елена сомневалась.
      Они вошли в судейскую беседку. Здесь собрался весь форум судей. Все, кроме Толкалина.
      - Просто безобразие! - опять воскликнула Елена. - Каждый раз этот Толкалин опаздывает! Ну ладно! Это ему отразится! - С видом заговорщика она огляделась вокруг и вдруг, словно дирижёр, взмахнула руками: - Три-четыре...
      Хор "эланодиков" тихо, почти шёпотом, подхватил слова Пушкина на какой-то весьма самодельный мотив:
      - "...Желаю славы я, чтоб именем моим..."
      Это прозвучало, как музыкальный эпиграф, потому что мановением руки Елена оборвала песню.
      - Собрание кворума олимпийского комитета считаю открытым, сердито объявила Елена. - Цветкова, веди протокол... На повестке дня две проблемы: проблема Ларионова и его звёздной болезни. Цветкова, записывай...
      - А я что делаю?.. - обиделась Татьяна, включившая портативный магнитофон.
      Именно в это время Гуляева заметила проходивших мимо Леонида Толкалина с Виолеттой Левской. Он нёс за ней скрипку в футляре.
      От возмущения Елена даже хлопнула себя руками по бёдрам. И, перепрыгнув через балюстраду, возникла перед самым носом Леонида:
      - Толкалин! Его полчаса разыскивают, а он со скрипочкой носится!
      Леонид Толкалин, сделав какой-то неопределённый жест рукой, продолжал шагать за Витой.
      - Толкалин, ты что, оглох, что ли? - прикрикнула Елена.
      - Сейчас, только помогу Вите донести скрипку, - жалобно откликнулся Леонид.
      - Что это ещё за телячьи нежности? Сама донесёт.
      - Я всегда помогаю ей нести скрипку, - не сдавался он.
      - Когда у тебя не будет совещания, тогда и будешь помогать. Кворум срываешь!.. - И Елена обратилась к Виолетте: - А ты, пожалуйста, не строй из себя лауреата международных конкурсов!
      - А чего мне строить, если я лауреат Брюссельского конкурса?.. - удивилась Вита.
      - Это ничего не значит, - отрезала Елена, - другие тоже лауреаты, но не строят из себя, а ты строишь... Толкалин, на заседание!..
      - Я чугунный каток катай, я и совещайся, - уныло произнёс Леонид.
      - Каток ты катаешь как форум, а заседаешь как кворум. На твоём месте я бы гордилась! - заявила Елена.
      - Чем? - буркнул Леонид.
      - Тем, что ты и кворум, ты и форум! Вениамин Ларионов - вон какой человек, и то только форум... Отдай скрипку Левской. Сама донесёт, - приказала Елена.
      Весь форум осуждающе смотрел на Толкалина.
      - Ей нужно беречь пальцы, - тихо сказал Леонид.
      - Игорь Ойстрах сам носит свою скрипку, - нашлась Елена.
      - Но ведь Ойстрах мужчина, - подчеркнул Леонид.
      - И ты будь мужчиной... Да, ты слова олимпийского марша написал? - поинтересовалась Елена.
      - Конечно, написал.
      Толкалин нехотя протянул футляр со скрипкой Вите, достал из кармана сложенную вчетверо тетрадь и передал её Гуляевой, грустно глядя вслед уходящей Виолетте.
      Забрав тетрадь, Елена подозрительно оглядела двор и, снова ловко перепрыгнув через перила, заняла своё председательское место. Толкалин вошёл в беседку.
      - Вы все знаете, - начала Елена свою длинную речь, - что ученик нашего класса Вениамин Ларионов - чемпион по прыжкам в высоту нашей школы, чемпион детской спортивной школы, чемпион школьной олимпиады, чемпион всесоюзных легкоатлетических соревнований школьников, чемпион города Москвы и единоличный обладатель рекорда по прыжкам в высоту для своего возраста. Сами знаете, что у него все данные, чтобы рано или поздно зазнаться: он и красивый - от девчонок прохода нет, и умный - учится прекрасно, и талантливый спортсмен, как пишут в "Советском спорте" за позавчерашнее число: "Наша олимпийская надежда!"... Так вот, чтобы со временем он у нас не зазнался, а с такими данными он всё равно рано или поздно задерёт нос и зазнается, мы решили сделать всё от нас зависящее, чтобы он зазнался сейчас, во время наших олимпийских игр по марафон-прыжкам в высоту. Потому что уж лучше рано, чем поздно, и лучше под нашим руководством и наблюдением, чем...
      - А может, ещё лучше: никогда не зазнается, чем рано или поздно?.. - перебила её Татьяна.
      - Ты, Цветкова, помолчи, - оскорбилась Надежда, - тебе слава ни с какой стороны не угрожает. Ларионов должен стать чемпионом наших первых марафон-прыжковых олимпийских игр и... после или даже лучше, если во время них...
      - Гениально придумано! - восхитилась Светлана.
      - Как зазнаться? - не понял Тарас. - В каком смысле?
      - В полном смысле этого слова, - значительно сказала Лена. - А мы все должны сделать всё, чтобы в нём пробудились микробы этого зазнайства.
      - Вы с ума сошли?! - опешил Тарас. - Это же... это же чёрт знает что такое!.. Это же просто какое-то безумие!
      - Вот, вот! - обрадовалась Лена. - Сидякин, ты произнёс то самое слово, из которого и родился наш безумный план.
      - Понимаете, в чём дело... - огляделась по сторонам Надежда. Когда наш главный конструктор наших олимпийских игр Елена Гуляева доложила комитету, что неплохо бы провести у нас во дворе олимпийские игры по марафон-прыжкам в высоту, то я сказала: разумная затея, а вот если бы к этой разумной затее да приложить какую-нибудь безумную идею - вот тогда бы всё было в духе века.
      - А зачем же безумную идею? - спросила Светлана.
      - А потому, что, как сказал великий учёный Нильс Бор, мы живём в век безумных идей, - усмехнулась Надежда. - У меня его слова красным карандашом подчёркнуты. - Она раскрыла папку. - Вот у него в лаборатории, когда какой-нибудь учёный выдвигает новую идею, Бор говорит: "Ничего идея, но для хорошей она недостаточно безумна..." А что касается идеи Гуляевой - Фокиной, то про неё тоже можно сказать: "Перед нами безумная идея - теория. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной?"
      - Надежда, обоснуй с научной точки зрения, - кивнула Елена.
      - А чего тут обосновывать, - развела руками Надежда. - До недавних пор считали: рекорды держатся, в основном, на физических данных, а вот врач - англичанин Таннер, исследовав физические данные ста участников игр, заключил, что результат, в основном, базируется на исключительных физиологических, морально-волевых качествах...
      - Постой! - насторожилась Елена. - Среди нас посторонних нет?
      - Посторонних нет, - оглядел двор Тарас.
      - Нет, есть, - встала Татьяна.
      - Кто? - растерялась Елена.
      - Я посторонняя.
      - Почему ты посторонняя? - поразилась Елена. - Ты же мой секретарь наших соревнований.
      - Потому что я против безумной идеи Гуляевой тире Фокиной. В результате вашей идеи Ларионов может стать потерпевшим, - сказала Татьяна.
      - А кто ты такая, чтобы быть против? - нахмурилась Елена.
      - Я - твой секретарь наших соревнований. Я веду протокол и комментирую. Имею я право комментировать?.. Я вообще хочу быть комментатором.
      - Чего комментатором? - спросила Елена.
      - Чего, чего? - передразнила её Татьяна. - Всего на свете. Всей жизни!.. Есть спортивные комментаторы, есть политические комментаторы, а я хочу быть комментатором жизни. Жизненных открытий!
      - А кто тебя назначил секретарём? - нахмурилась Елена.
      - Ты назначила.
      - Ну, вот и закройся по собственному желанию, не согласна уходи!.. Нам несогласных не надо!.. - Елена обернулась к Надежде: - Говори... А ты, Цветков, стенографируй. Ты будешь секретарём и делохранителем и телохранителем Вениамина Ларионова и его личным массажистом.
      - Не соглашайся, - сказала ему Татьяна. - Согласишься - пожалеешь!
      Она вышла из беседки и тут же вернулась:
      - Предупреждаю: я себя по-прежнему считаю секретарём и буду вести свой протокол соревнований. - Снова вышла и опять вернулась: - Кстати, расшифровываю, что под потерпевшим в следственной практике подразумевается человек, который понёс физический, материальный или м-о-р-а-л-ь-н-ы-й ущерб!.. - Вновь ушла и снова вернулась: - А впрочем, чего это я волнуюсь из-за Ларионова? Всё равно ведь потерпевший тут не он, а все вы. Ларионов - это дот, и ничего вам с ним не сделать!
      - Дот?! А вот мы его как взорвём изнутри... Не такие взрывались, - уверенно улыбнулась Елена.
      - А я вообще против того, чтобы у нас были олимпийские игры только по прыжкам в высоту.
      - А за что же ты? - спросила Фокина.
      - Я за то, чтобы как в Греции. Там праздник Олимпиады сопровождался конкурсом искусств. Там поэты читали стихи, пели гимны в честь игр, а ораторы состязались в красноречии. В общем, там состязались и Силы, и Умы, и Души!..
      - Это ещё какие души? Души нет, значит, и никаких душевных игр не может быть, - отрезала Елена.
      - Значит, души нет, а сами поёте: "Чтобы тело и душа были молоды?.." Я вообще ещё считаю, - заявила Цветкова, - что вы вообще неправильно устраиваете олимпийские игры.
      - Ах, она считает!.. Ах, профессор Цветкова считает!.. - съязвила Елена.
      - А я, между прочим, не одна так считаю.
      - А кто же ещё?
      - Товарищ Ксенофан ещё так считает.
      - Какой ещё такой Ксилофон? - снова съязвила Елена.
      - Древнегреческий! И не Ксилофон, а Ксенофан... Поэт и мыслитель. - И дальше Цветкова отчеканила, словно из книги вычитала: - "Поэт Ксенофан в одной из своих элегий жаловался на чрезмерное возвеличивание атлетов, тогда как учёные, поэты и общественные деятели, которые пекутся ежедневно о благе отчизны, остаются позади, за пределами общественных симпатий. И часто, - отмечает с грустью Ксенофан, - быстрота ног и крепость рук приносят человеку больше почестей, чем разум и талант. И это весьма прискорбно.
      Пусть и могучих кулачных бойцов не имеет наш город,
      Нет ни борцов-крепышей, ни пятиборцев лихих,
      Ни бегуна быстроногого (как средоточия мощи,
      Что в состязаньи мужи ценят превыше всего),
      Но все равно в благоденствии город цветущий пребудет,
      Радости ж мало для всех, если в упорной борьбе
      Стать победителем в играх удастся кому-то:
      Город весь наш оттого станет едва ли сильней.
      ...несправедливо,
      Если искусству ума силу народ предпочтет...
      - И чётко и даже с какой-то многозначительностью произнеся эти слова, Татьяна Цветкова с достоинством покинула шумно-противоречивый спортивный парламент.
      - Интересный она человек, эта Цветкова, - сказал Сидякин и нарисовал у себя в большом блокноте по памяти довольно похожий портрет Цветковой. - И Ксенофан тоже интересный человек, только вот сохранилось ли его изображение?..
      - У тебя все интересные, - сказала Елена.
      После ухода Цветковой наступил шум: оказалось, что многие не знали о том, что во время Игр шли и состязания ума. (Между прочим, я тоже об этом не знал! Да, вот представьте себе!) Но Гуляева и Фокина быстро утихомирили судейскую коллегию.
      - На чём мы остановились? - спросила Елена, обращаясь сразу ко всем и ни к кому лично.
      - Ларионов - это дот, - напомнила Светлана Мухина, - и что нам с ним ничего не сделать, но мы его взорвём изнутри... Не такие взрывались...
      - Мы с Надей, - сказала Елена, - уже пробовали провести малую попытку зазнать Ларионова, внушив ему, что он выдающаяся и неповторимая личность, но у нас с ней ничего не вышло, потому что Ларионов к себе относится так, как будто он заурядный тип.
      А Тарас сказал:
      - Минуточку все! Безумная идея - вещь, конечно, хорошая, но, может быть, лучше сначала получить разрешение на эту самую идею от Денисенко?
      - Ужасно необъяснимо, - сказала Мухина. - И почему это он так к себе относится?..
      - Ну, память! - удивился Тарас. - Интересный ты человек, Мухина. - Но рисовать её в блокноте почему-то не стал.
      - У меня на днях было два билета на вечер поэзии в Политехническом музее, - начала вдруг заявившаяся в беседке Таня Цветкова. - Я пригласила своего дядю, он очень любит стихи, а он отказался идти. Я спросила почему, а он сказал: поэт, который будет читать стихи, подлец и предатель. "Он предал дружбу многих, мою дружбу тоже". Ещё дядя сказал, что этот поэт хорошо воевал и был смелым разведчиком. Ещё дядя сказал, что этот поэт не боялся смотреть в лицо смерти, а струсил смотреть в лицо жизни!.. Я, конечно, пошла на вечер поэзии и слушала этого поэта. Стихи он читал хорошие, о верной дружбе и верной любви, но мне было неприятно их слушать. - Татьяна замолчала, и глаза её стали наполняться слезами, и молчала она до тех пор, пока её не спросила Лена.
      - Ну и что же ты хочешь?
      - Я хочу, чтоб, ну пусть не у нас, а у наших детей на вечерах поэзии этого не было.
      - А какое это имеет отношение к Ларионову и к тому, что мы все здесь делаем? - спросила Елена, понимая между тем про себя, какое это всё имеет отношение и к Ларионову, и к тому, что они здесь все делают!
      - А это я всё не к вашему сведенью, а к вашему размышлению! сказала Татьяна, покидая эффектно во второй раз судейскую беседку.
      Шумное и бурное течение олимпийского кворума и на этот раз благополучно перескочило через текст и подтекст слов Цветковой, снова вошло в своё стрежневое течение.
      - Братцы, это что же получается? - запереживал Тарас. - Значит, как по Фету: "...я пришёл к тебе с приветом!.." - он покрутил пальцем у виска. - И чем с большим приветом, тем, значит, лучше?
      - Нет, не так, - спокойно ответил Вадим.
      - А как же? - наседал Тарас.
      - А вот как! - И Вадим продекламировал с пафосом: - "...безумству храбрых поём мы песню!.." Безумству, а не чему-нибудь другому! По Горькому надо понимать Фета, а не по Фету Горького.
      - А я всё понял! - возликовал Геннадий. - Ребята, чего ж тут не понять? Вот учителя нам по учебнику как задачи задают? От сих до сих. А наш олимпийский комитет даёт нам задание: от сих до псих! - сострил Цветков.
      Все захохотали.
      - Я правильно понял? - подмигнул он.
      - Правильно, - засмеялся Вадим.
      - А что будет потом? После того, как зазнается? - спросил Тарас.
      - Перед "потом", между прочим, идёт "сначала", - заметила Лена. - Сначала, когда он зазнается, у него сразу же конечно, ухудшатся результаты. А потом мы его фельетоном и на общее собрание, он нам на собрании в ноги... и в результате сразу же начинает печь рекорды, как блины.
      - Качать Гуляеву! - закричал форум. - Докажем ещё раз, что гений и злодейство совместимы! Гениально!
      - Тише! - предупредила Елена. - Что вы на всю Москву орёте?!
      - И когда на нашем дворе появится мемориальная доска: "В этом дворе прыгал в высоту чемпион мира по прыжкам в высоту!" - пусть Ларионов не забудет, кому он всем этим обязан! - гордо сказала Надежда. - Он же к тому времени будет у нас несгибаемым и незазнаваемым атлетом!
      - Вот именно, - подхватила Светлана Мухина, - и пусть он всегда вспоминает тех, кто выработал в нём на всю жизнь иммунитет от аморального поведения!
      Тарас вскочил на ящик:
      - Выплыл бред, словно судно, полыхнул, как пожар...
      - Верю, ибо абсурдно, - некто древний сказал! - подхватил хор голосов.
      - Ура! Качать Фокину! Качать Гуляеву! - снова зашумел форум.
      В судейскую беседку как ни в чём не бывало вошла Татьяна и заняла своё место.
      - Ой, что будет! Что будет! Что будет! - схватилась она руками за голову.
      Лена покосилась на неё. А Тарас громко произнёс:
      - Минуточку, все! Может быть, лучше сначала получить разрешение на эту самую безумную идею от Денисенко?
      - Денисенко? - переспросил Цветков. - Кто такой? Почему не знаю?
      - Денисенко - тренер Ларионова, - пояснил Тарас.
      - Денисенко болен, раз! - отпарировала Гуляева предложение Тараса. - Его нельзя расстраивать, два!.. И потом, что общего между разумными идеями тренировок Денисенко и нашей затеей?!
      - Пожалуй, ты права, - согласился Тарас. - Найти что-нибудь общее невозможно. Тогда, может быть, посоветуемся всё-таки с какими-нибудь работниками физкультуры? - неуверенно предложил Тарас.
      - У них тоже всё разумно, - сказала Надежда.
      - Тогда, может быть... - продолжал Тарас.
      - Слушай, Тарас, - отчеканила Елена, - ты что, не знаешь этих взрослых - они всё превращают в таблицу умножения и в таблицу уважения. Им важно, чтобы дважды два всегда было не больше и не меньше четырёх, а нам сейчас нужны не советы, нам нужно, нам необходимо, нам позарез требуется "у-р-а".
      - Какое "ура"? - насторожился успокоившийся было после слов "...ты что, не знаешь этих взрослых" Тарас.
      - Тарас, ты знаешь, как расшифровывается слово "физкультура"? - спросила Елена Сидякина.
      - Детский вопрос! Физ - физическая, культура - культура.
      - Детский ответ! - покачала головой Елена. - Физ - физическая... А культура - расшифровывается так: культ силы спортсмена, культ его скорости, удара справа, выпада слева, удара головой, культ соскока сальтом прогнувшись!
      - А ещё "ура" остаётся? - прищурилась Надежда.
      - Правильно. И ура! - воскликнула Елена.
      - Чьё ура? - деловито поинтересовался Леонид Толкалин.
      - Ура болельщиков, - ответила Лена.
      - У-р-р-а Гуляевой! - провозгласила Светлана.
      - У-р-р-а! - закричали, казалось бы, все. Но оказалось, не все...
      - Рано радуетесь, - остудил их пыл Геннадий. - Если мы прежде всех этих "ура" не решим проблему Гуся, он энд хиз оркестр нам всё равно всё сорвут: и олимпиаду, и марафон-прыжки, и безумную идею Бора - Фокиной - Гуляевой!.. И... это точно! Сорвёт игры и ещё по мордам всем надаёт! - с глубокой уверенностью закончил он.
      После короткого спора все дружно согласились с Цветковым.
      - И так уже кто-то свистнул два олимпийских флага... многозначительно произнёс Леонид.
      Елена забеспокоилась:
      - Толкалин, судя по твоему тону, ты не просто нытик, ты ещё и пессимист!
      - Я пессимист? - поразился Леонид, ткнув себя пальцем в грудь.
      - Да, ты! - подчеркнула Елена. - Вот ответь мне, к примеру, как у нас вообще пройдут наши первые олимпийские игры по марафон-прыжкам в высоту?
      - Как пройдут? - озадачился Леонид. - Хорошо пройдут!
      - Все слышали? - торжествовала Елена. - Вот вам типичный ответ пессимиста. Только закоренелый, закоснелый и неисправимый пессимист может сказать, что наши первые олимпийские игры пройдут хорошо.
      - А что же должен сказать оптимист по этому поводу? заинтересовался Тарас.
      - А оптимист должен сказать, что наши игры пройдут отлично! уверенно заявила Елена.
      Тарас задумчиво почесал переносицу:
      - Это что-то новое в теории оптимизма и пессимизма... Интересный ты человек, Гуляева, - и что-то записал себе в блокнот.
      Опять все зашумели и заспорили.
      - Прошу не шуметь! - приказала Елена. - Проблема Гуся, как и проблема Ларионова, уже почти решена! - сказала она с победоносным видом.
      Все оторопели:
      - Как решена? Кем решена? Когда решена?
      - Мной решена! - усмехнулась Елена. - Недавно решена! Как в древней Греции решена... - загадочно произнесла она.
      Все недоумённо переглянулись. Елена высокомерно посмотрела на форум.
      - Гусь мне лично дал клятву, что он, несмотря на своё тёмное прошлое, настоящее и будущее, прекратит на время олимпийских игр все свои безобразия, как прекращали их все древние греки. Ну как?
      Она ожидала всеобщего восхищения, взрыва энтузиазма и восторженных криков.
      - Нашла кому верить! - сумрачно заметил Тарас.
      - Да, нашла, - рассердилась Елена. - Он и расписку обещал дать.
      - Дать-то он даст! - подал голос Леонид. - Да ещё догонит и поддаст!
      И тут на спортплощадку заявился Гусь. Перепрыгнув всё, что можно было перепрыгнуть на своём пути (даже стол для игры в пинг-понг!), он устремился прямо к судейской беседке. Широченно расклёшенные брюки, окантованные "молниями" с бубенчиками в расклёшах, мели пыль, поднимая вокруг себя черноморский ветер. Глядя на брюки Гуся, хотелось петь: "... слышен звон бубенцов издалёка... " Рубашка, именуемая "расписухой", обтягивала мощный торс Гуся. В руках у него была гитара, в зубах сигарета. Полы рубашки были завязаны на животе по очень иностранной киномоде. На обеих руках у него красовались массивные часы. Бренча на гитаре, Гусь пел:
      Чаевые бросаю я не зазря,
      Я сую их в карманчик вам для
      Подстригите меня, шеф, под Цезаря,
      Древнегреческого короля!
      Гусю, по всему было видно, ужасно интересно жить.
      - Лёгок на помине, - сказал тихо Толкалин.
      - Но ведь Цезарь никогда не был древнегреческим королём! - успела трагически прошептать Надежда, встретив этими словами шумное появление Гуся в беседке. Поставив, бурно звучащим аккордом, музыкальную точку, тряхнув локонами длинных волос, Гусь воздел гитару к потолку и торжественно произнёс:
      - Детям женского и мужского пола физкульт-привет! Олимпийским Надеждам! Верам! Любовям! Леонидам! Тарасам! Еленам! Общий! - Затем он отбросил гитару, висевшую на ремешке через шею, за спину и продолжал: - Как сказал в одном из своих известных стихотворений Фет: "Моё от меня вам здрасте!" Даю слово, что, хотя бюро прогнозов обещало всякие там осадки, на дворе стоит клёвая солнечная погода!..
      Приписывание Фету таких слов ошеломило всю судейскую коллегию. Растерялась даже Гуляева, высокомерно заявившая, что именно ею и никем больше проблема Гуся решена целиком и полностью.
      - У Фета нет такого стихотворения, - пискнула Надежда трагическим голосом. Она и сама любила щегольнуть цитатой, но, конечно, неопровержимо точно, до последней буквы.
      - Есть, - сказал упрямо Гусь. Гусь не любил, когда ему перечили, он к этому просто не привык. Последние и неопровержимые аргументы Гуся (кисти рук, сжатые в кулаки!) были как всегда готовы доказать и на этот раз свою правоту. - У Фета есть такой стих. Я его читал своими глазами. - И Гусь упрямо повторил то, что он считал стихотворением Фета: "Моё от меня вам здрасте!" и т.д. и т.п.
      Члены судейской коллегии беспомощно переглянулись, продолжая молчать. На помощь пришёл Тарас Сидякин.
      - Может быть, это... в некотором роде: "Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что солнце встало?.."
      - А я вам что говорил? - подтвердил Гусь, с победоносным видом разжав "аргументы", то есть кулаки, и отбив при этом лихую чечётку.
      Все облегчённо вздохнули, радуясь тому, что и эта маленькая стихотворная проблема, заданная им Гусем, решилась так легко и просто, а то ведь, рассердись Гусь, неизвестно, что бы за этим последовало.
      - Принёс расписку? - холодно спросила Лена. Она хорохорилась, но на самом деле ей было не по себе. Вдруг не принёс? Тогда выходило, она зря расхвасталась перед всеми.
      Гусь медленно двумя пальчиками выудил из бокового кармана рубашки сложенный вчетверо листок бумаги.
      - Всё равно это какое-то святотатство над Фетом, - успела прошептать Надежда Фокина.
      - И даже кощунство, - успела согласиться с ней Светлана Мухина.
      - Наше вам почтение и ваше нам прочтение...
      Лена победным взглядом оглядела притихшую судейскую коллегию.
      - Давай! - Елена протянула руку.
      Но Гусь не спешил отдавать расписку. Он держал её над головой. Он сомневался: стоит ли отдавать? А может, его попросту надули?
      - А в Эль-Греции на время их олимпийских игр действительно прекращали всякие... ну, эти... как их... - замялся он.
      - Безобразия... - подсказал Тарас.
      - Попрошу без оскорблений, - сдвинул брови Гусь.
      - Секретарь, предъяви доказательства! - официально обратилась Елена к Цветкову.
      Геннадий достал из папки книжечку, перелистнул и, найдя нужное место, важно прочитал:
      - "...Во время Олимпийских игр по всей Греции устанавливалось священное перемирие... Никто из греков не имел права применять оружие... Все, едущие на игры, считались неприкосновенными лицами, находящимися под особым покровительством Зевса... "
      Гусь недоверчиво заглянул в книжку, чтобы убедиться, что Геннадий Цветков его не обманывает.
      - Ну, уж если древние эль-греки завязывали все свои делишки, то мне сам бог велел... - Гусь вздохнул и со словами: "Наше вам прочтение!" - вручил расписку Елене Гуляевой. - И зачем только они завязывали, эти самые эль-греки! - снова вздохнул он. - Чудаки!
      - Нет, но почему он греков называет эль-греками?! - истерически воскликнула Надежда, во всём стремившаяся к точности.
      - Потому что картина такая про греков шла "Эль-Греки", - заявил Гусь.
      - Картина называлась "Эль Греко", а не Эль-Греки, и была она про испанского художника Эль Греко, а не про греков! - вскипела Надежда.
      - Надо же, - опешил Гусь. - А я думал, что это про греков, которые пили эль...
      - Хватит вам спорить, - прервала их Елена. - Главное, что Гусь дал расписку. - И ликующе её обнародовала, не удержавшись от замечания: - Ошибок-то, ошибок! Ну ладно... "Я, Гусь, обязуюсь во время олимпийских игр и подготовки к ним, по примеру древних греков, которые тоже завязывали свои дела в Риме: 1) не давать срисовывать с икон копии; 2) не давать по организму; 3) не хрюкать; 4) не курить; 5) не выражаться..." Так!.. - Она поспешно пропустила. - И ещё десять "не". "...И если я нарушу эту клятву, то пусть меня постигнет презрение моих корешей и кара начальника 215 отделения милиции". И подпись... Прекрасно! - сказала Лена, относя слово "прекрасно" больше к себе, чем к Гусю. - А то переписал бы эту расписку на всю жизнь. Тебя за эти иконы ещё в тюрьму посадят.