Fairleigh - Проклятие королевы фей

К рыцарям присоединилась толпа любопытных: крестьяне из окрестных деревень, непоседливые мальчишки, слуги из замка, красотки из лагеря на склоне холма, со спутанными волосами и глазами, слипающимися от бессонных ночей, проведенных в объятиях случайных кавалеров.

Их пронзительному хохоту вторили более пристойные, но такие же злобные смешки дам, собравшихся на галерее. Тетки и кузины, рассевшиеся по деревянным скамьям, старались отодвинуться от Холли как можно дальше, словно она была больна заразным недугом, и они боялись, проснувшись как-нибудь поутру, обнаружить, что волосы и ресницы их выпали, а то, что осталось на голове, торчит в разные стороны.

Девушка украдкой бросила взгляд на отца. Граф с каменным лицом восседал на троне рядом с дочерью. Ноги его не доставали добрых шести дюймов до пола ложи. Отец резко обрывал все попытки Холли заговорить с ним. Охваченная отчаянием, девушка вынуждена была молча сидеть под всеобщими насмешливыми взглядами, желая только одного: чтобы все это как можно скорее закончилось.

Когда на турнирном поле появились герольды, Холли решила, что ее желание близко к осуществлению. Вот сейчас никто из рыцарей не выйдет на поединок, и она вернется к себе в комнату. Конечно, ее ждет заслуженный нагоняй от отца, но потом счастливая спокойная жизнь пойдет своим чередом. Холли заерзала на троне, испытывая острое желание освободить от тугих повязок затекшую грудь.

Трубачи подняли сверкающие золотом трубы. По туманному воздуху разнеслись резкие звуки.

Зевнув, Холли почесала голову, предвкушая скорый послеобеденный сон.

В дальнем конце арены возник словно из воздуха одинокий всадник. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Холли вскочила на ноги, стиснув внезапно вспотевшими ладонями перила ложи.

Валлийский рыцарь уверенно провел рослого гнедого жеребца мимо зрителей, и граф де Шастл, не удержавшись, пробормотал:

— О вкусах этого парня относительно стихов и женщин ничего хорошего не скажешь, но в лошадях он толк знает.

Если бы Холли смогла выдавить хоть слово, возможно, она и согласилась бы. Несомненно, красивое и вместе с тем устрашающее зрелище представлял этот рыцарь, молодцевато сидевший на коне. Его доспехи под стеганым камзолом были очень скромные: простая кольчуга, локти и голени были защищены железными пластинами. Шлем с забралом скрывал черты его лица, придавая ему еще более внушительный и угрожающий вид.

Моля бога о том, чтобы рыцарь не заметил, как она вскочила с места, Холли рухнула на трон, пытаясь побороть охватившее ее возбуждение.

— Не знаю, к чему он утруждал себя тем, что надел шлем. Мне кажется, его голова настолько крепкая, что выдержит любые удары.

Жеребец, покрытый попоной, тусклые зеленые и алые цвета которой повторяли цвета камзола всадника, приблизился к трибуне, и обрывки взволнованных восклицаний тетушек и кузин Холли стали настолько громкими, что просто нельзя было не услышать их.

— Да, Гавенмор… дерзкий и самоуверенный…

— …он привел на ристалище лишь одного оруженосца, но, по слухам, в лесу прячется тысяча валлийцев, готовых по одному его слову броситься в битву.

Холли почувствовала, как при этих словах напрягся отец.

— …неотесанный дикарь…

— …когда-то несметно богатый…

— …лишены графского титула после того, как его отец убил свою жену.

— Убил? Я слышала, он съел ее!

Приглушенный ответ, слишком тихий, чтобы Холли смогла уловить его, вызвал отвратительное хихиканье сплетниц.

В груди у Холли росла и твердела ледяная глыба страха. Боже милосердный, над кем же она подшутила? Но времени горевать о своем безрассудстве у нее не было: конь и всадник подъехали к самой ложе.

Гавенмор остановил беспокойное животное, сжав ему бока могучими ногами, потом поднял руку в стальной перчатке, показывая королеве турнира длинное копье, которым ему предстояло сражаться за ее честь.

Если бы Холли не оцепенела от ужаса, она бы присела, прячась от взора рыцаря. Она в упор смотрела на толстое древко, пока у нее не зарябило в глазах. Ей даже пришла в голову мысль, не броситься ли на копье, чтобы разом покончить с этим кошмаром, но его смертоносное острие было опущено вниз.

Граф де Шастл далеко не по-отечески ткнул дочь локтем в бок.

— Твой рыцарь желает получить от тебя какой-нибудь подарок. Что ты можешь предложить ему?

— Я… э… ну…

Холли с ужасом оглядела свой наряд, сознавая, что, если она потянет не за то, что надо, весь ее маскарад рассыплется прямо на глазах у публики.

Гавенмор нетерпеливо привстал на стременах. У Холли мелькнула мысль, что, возможно, еще не слишком поздно попытаться испугать этого настойчивого поклонника. Задрав юбки, она сняла с ноги чулок, который стащила у Элспет. Заметив, что глаза рыцаря, сверкающие под забралом, скользнули вниз, девушка торопливо одернула юбки. Стройные ноги никуда не спрячешь.

Холли затейливым узелком завязала на древке копья заштопанный чулок. Похлопав голыми веками, она томно прокаркала:

— Да сопутствует вам удача на арене турнира, сэр. Мое сердце будет с вами.

Ответ рыцаря, к счастью, заглушил шлем. Гавенмор развернул коня, и Холли успела радостно подумать, что сейчас он помчится прямиком в Уэльс, а может быть, и до самого Багдада.

Но рыцарь остановился на краю ристалища и откинул забрало. Взгляд его прищуренных глаз старательно избегал Холли, задерживаясь на лицах всех сидящих рядом с ней женщин, вызывая у них этим нервные смешки.

Холли стремительно обернулась, пронзенная неведомой прежде болью. Неужели целью его ночного визита в парк была одна из вечно хнычущих кузин Тьюксбери?

Рыцарь резким движением опустил забрало, предоставив Холли теряться в догадках, нашел ли он ту, которую искал.

Гавенмор подъехал к краю посыпанного песком с опилками поля, и маршал турнира громко провозгласил:

— Претенденты, займите места!

Сопровождаемый насмешками и издевками лорд Фэрфакс, взяв щит и копье, сел на своего коня и направился к противоположному краю арены. Холли отметила, что он, сняв со шляпы опаленное перо, прикрепил его к шлему.

Граф де Шастл, встав, поднял обе руки. В его благословении недоставало искренности.

— Сражайтесь честно, господа, и будьте милосердны к противнику.

Трубы затрубили, и под громкие приветственные крики дворян и рев простолюдинов лошади полным галопом помчали всадников навстречу неизбежному столкновению. Гавенмор скакал, низко пригнувшись к спине своего коня, слившись воедино с благородным животным. Холли стиснула ограждение ложи, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце.

Гавенмор сделал копьем одно движение. Лорд Фэрфакс вылетел из седла своего скакуна.

Холли смущенно отвела взор. Презрительные возгласы и свист, встретившие лорда Фэрфакса, с глупым видом поднявшегося с земли и стирающего пыль со слетевшего с головы шлема, подтвердили ее подозрение. Копье Гавенмора даже не задело противника. Холли усомнилась, что лорд Фэрфакс оставался в седле достаточно долго, чтобы услышать свист рассекаемого копьем валлийца воздуха.

Победа над следующим противником потребовала от Гавенмора еще меньше усилий. Сэр Генри Совермот слетел с коня прежде, чем его противник успел поднять копье.

Холли все больше проникалась ужасом, понимая, что теперь, когда от ее хваленой красоты ничего не осталось, бывшие воздыхатели не желают рисковать своей шеей ради того, чтобы спасти ее из лапищ валлийского великана.

Гавенмор был еще больше дочери недоволен трусостью английских рыцарей. После того как его третий противник ухитрился свалиться с коня прежде, чем герольды протрубили сигнал к началу поединка, он, отшвырнув щит и копье, соскочил с коня. Стряхнув руку попытавшегося было остановить его оруженосца, рыцарь вышел на середину ристалища, ничуть не менее страшный без коня и копья.

Ничто не нарушало напряженной тишины, опустившейся на арену. Рыцарь откинул забрало, бросив на противников взгляд, полный осуждающего презрения.

Выхватив двуручный меч, он рассек им воздух.

— Английские шавки! Неужели среди вас не найдется ни одного настоящего мужчины, готового сразиться со мной в честном поединке?

Видя, что ее отец поднимается с кресла, Холли едва сдержалась, чтобы не попытаться остановить его. Вне себя от стыда, граф де Шастл не имел сил изобразить даже подобие воодушевления. Пора было положить конец этому позорищу.

— Если других претендентов нет, я вынужден провозгласить сэра Остина побе…

Его прервал звучный властный голос:

— Не спешите, милорд. Я более чем готов дать бой этому валлийскому дикарю за право просить руки нашей прекрасной дамы.

Закутанный в плащ человек, державшийся поодаль от толпы, откинул с лица шелковый капюшон. Его насмешливый взгляд обратился не на сэра Остина и не на отца Холли, а на нее саму.

Поднявшись с места, девушка взглянула на нового соискателя ее руки и обнаружила, что смотрит в черные недобрые глаза Эжена де Легге, барона Монфора.

6

Эжен направился сквозь толпу к ложе. Его гибкая скользкая походка разительно контрастировала с движениями Гавенмора, в которых сквозила сдерживаемая сила. Эжен взошел по лестнице к трону, и Холли, почувствовав, как предательски задрожали ее колени, рухнула в кресло. В отличие от всех прочих мужчин, собравшихся на ристалище, он посмотрел ей прямо в лицо, перед тем как опуститься на колено и поднести к губам ее ледяные пальцы.

— Хитрая девчонка, — прошептал Эжен, делая вид, что целует Холли руку, — твой маскарад мог обмануть всех этих болванов, но меня так легко не проведешь. Впрочем, ты очень упростила мою задачу. После того как я расправлюсь с этим валлийским дикарем, у тебя останется только одна роль — роль моей супруги, и лишь одна сцена — кровать в моей спальне.

Его мокрые губы коснулись ее пальцев. Холли, отдернув руку, нарочито тщательно вытерла ее о край юбки.

— Да, это действительно будет представление, милорд, ибо я не испытываю даже намека на чувства, приличествующие исполнению супружеских обязанностей.

Улыбка Эжена стала ледяной, и по спине Холли пробежала нервная дрожь. Барон попятился прочь от трона, кланяясь на каждом шагу, а девушка грустно улыбнулась иронии судьбы — именно сейчас ей, как никогда, нужен был защитник.

Холли бросила полный отчаяния взгляд на Гавенмора. Рыцарь, с мечом наготове, прищурившись, наблюдал за этим странным разговором.

Она вздрогнула, испуганная внезапным прикосновением к ее руке. Граф де Шастл благодушно усмехнулся.

— Как мы могли забыть про Монфора? Барон вытащит нас из этой передряги. Он станет тебе хорошим мужем, девочка моя, вот увидишь.

Холли надеялась, что ее слабый стон можно было истолковать как знак согласия. Не требовалось богатого воображения, чтобы представить будущее супруги Эжена. Как только красота ее начнет блекнуть и на глаза барону подвернется хорошенькая тринадцатилетняя богатая наследница, ей останется только одно: падение вниз головой со стены замка.

Как только маршал турнира объявил нового претендента, трое оруженосцев бросились облачать Эжена в латы, сверкавшие так, словно в них отражался огонь кузницы, в которой их ковали.

На этот раз напутствие графа де Шастла звучало убедительно:

— Сражайтесь честно, господа, и будьте милосердны к противнику!

Обнажив меч, Эжен двинулся навстречу Гавенмору. Холли пожалела о том, что коротко остригла ногти, так как теперь ей оставалось только кусать нежную кожу кончиков пальцев.

Рыцари закружились по полю, подобно учуявшим запах добычи волкам. Возможно, это зрелище и захватило бы Холли, если бы не сознание, что победитель получит полное право вонзить свои клыки теперь уже в нее саму. Гавенмор был тяжелее Эжена по меньшей мере на два стоуна[2], но это его превосходство уравновешивала гибкая подвижность де Легге. Барон, проворный, как ртуть, ускользал от могучих выпадов валлийского рыцаря.

Наконец клинки с убийственным лязгом ударились друг о друга. Холли вздрогнула, так как Гавенмор получил по шлему удар, от которого обычный человек скорее всего не удержался бы на ногах. Зрители ответили на это одобрительным ревом. Девушка нахмурилась. Эжен не пользовался в округе особой любовью, но в данный момент они приветствовали бы самого сатану, если бы тот вызвался дать взбучку валлийскому великану и отстоять драгоценную английскую честь, вступиться за которую они не решились.

После следующего выпада Эжена на рейтузах Гавенмора проступило темное кровавое пятно. Со спокойным недоумением рыцарь взглянул на рану. Эжен поднял забрало.

— Не желаете ли сдаться? — язвительно ухмыльнулся он. — Боюсь, если я расчленю вас на глазах у моей невесты, это ранит ее нежные чувства.

Только когда Гавенмор, сорвав с себя шлем, отшвырнул его прочь, Холли осознала, что перестала дышать. Во всклокоченной бороде валлийца сверкнула ослепительная улыбка. Смахнув пот со лба, он сказал:

— Сэр, вам следует думать о том, как бы не обидеть меня, а не эту даму.

После этого честного предупреждения он, взревев, точно разъяренный бык, бросился вперед. Холли затруднилась бы ответить, кто покорился своей участи первым: Эжен или толпа. Наконец-то все воочию увидели необузданного дикаря, которого так боялись. Под неистовым натиском Гавенмора Монфору оставалось лишь отступать, отражая непрекращающиеся удары великана.

Зрители уныло смолкли, но когда Гавенмор нанес Эжену по шлему страшный удар плашмя, от которого в ушах барона, вероятно, будет звенеть недели две, Холли с радостным криком вскочила с места. Запоздало осознав, что все, включая побледневшего, как полотно, отца, с изумлением смотрят на нее, она с глуповатым видом поспешила сесть, жалея об отсутствии надежной защиты ресниц.

Гавенмор все наступал. Эжен все пятился назад. Наконец, споткнувшись, он упал навзничь на песок. Сверкающий шлем откатился в сторону, меч выпал из его руки.

Холли закрыла лицо руками, но сквозь растопыренные пальцы все же увидела, как Гавенмор приставил острие меча к кадыку Эжена. Она успела подумать, потрудился ли кто-нибудь предупредить валлийца, что поединки ведутся не на смерть.

— Сэр, вы сдаетесь?

В его твердом голосе не было и намека на издевку, которая сквозила в вопросе Эжена.

После недолгого мучительного колебания Эжен поднял руки, признавая свое поражение.

— Сдаюсь, — сдавленно произнес он, словно его душила собственная кровь. Или гордость.

С дальнего конца поля донесся одинокий приветственный клич. Холли увидела, как оруженосец Гавенмора запрыгал от радости, размахивая над головой поношенной шляпой. По сигналу своего господина он поспешил к изгороди за конем.

Повернувшись к Эжену спиной, рыцарь направился к ложе. Его нетвердая походка выдавала усталость, да и полученная рана давала о себе знать.

У него за спиной Эжен приподнялся на локтях. Солнечный луч сверкнул на смертоносном лезвии меча, который он приготовился метнуть в беззащитную спину Гавенмора.

Время замедлило бег настолько, что Холли, казалось, могла сосчитать все до одной пылинки, лениво кружащиеся в воздухе. Доносившуюся издалека песню жаворонка заглушил монотонный гул в ее ушах.

Оглядевшись вокруг, Холли с ужасом осознала, что ни одна живая душа не собирается предостеречь валлийского рыцаря. Он ничем не оскорбил собравшихся, просто умело и доблестно бился на арене, и тем не менее они сейчас допустят подлое убийство — лишь потому, что он чужой среди них.

Внезапно не бородатое лицо Гавенмора, а жестокие лица зрителей показались Холли чужими. Ее отец дернулся было, но тотчас же снова опустился в кресло. Девушка считала его самым порядочным человеком, однако сейчас и он был готов принести валлийца в жертву своей корысти.

Лишь единственное завороженно-долгое мгновение Холли позволила себе созерцать нарисованную ее фантазией картину. Одним хладнокровным расчетливым ударом она избавится и от Эжена, и от упрямца-валлийца. Бесчестие Эжена не позволит ему требовать причитающуюся победителю награду. А Гавенмор умрет. Его огромное тело будет лежать распростертым на песке, как вчера вечером оно лежало в парке. Жизненные силы покинут его. Солома жадно впитает вытекшую кровь. Бледная маска смерти навеки застынет у него на лице.

Эжен вскинул руку.

Холли вскочила на ноги.

«Холли, говори только очень тихим голосом, иначе перенапряжешь связки».

Холли едва удержалась от того, чтобы не оглянуться назад и удостовериться, не сбежал ли отец Натаниэль из чулана, но вовремя поняла, что это наставление прозвучало лишь у нее в голове. Перевесившись через перила ложи, Холли крикнула что есть силы:

— Гавенмор! Берегись!

Стремительно повернувшись, рыцарь инстинктивно вскинул руку. Меч Эжена, скользнув по железной перчатке, тяжело шлепнулся на землю. Гавенмор окинул меч Долгим пристальным взглядом, затем, подобрав его, направился к лежащему на земле барону. Холли съежилась от страха, гадая, не подписала ли она Эжену, сама того не ведая, смертный приговор. Гавенмор, если ему будет угодно, может с полным правом пронзить вероломному Монфору сердце.

Но он, повернув меч, швырнул его рукояткой вперед на колени Эжену, словно показывая, что этот человек с оружием в руках ничуть не опаснее для него, чем безоружный. Это оскорбление было страшнее пощечины.

— Вы низкий трус, сэр, и вы бесчестите этот турнир. Эжен не сделал ни одного движения, чтобы взять меч, но весь содрогнулся от бессильной ярости.

— Спеши насладиться своей невестой, Гавенмор. Скоро она овдовеет.

Не обращая внимания на эту угрозу, валлийский рыцарь снова направился к ложе.

Холли завороженно ждала его приближения, чувствуя себя всецело в его руках, как и вчера вечером, когда ветвь вяза вцепилась ей в волосы. Ее колени упрямо не желали согнуться, не позволяя ей опуститься в кресло, где она могла бы по крайней мере занять приличествующую позу.

Кратковременное облегчение Холли получила, лишь когда огненно-рыжая девчушка, нырнув под веревочное ограждение, подбежала к рыцарю, сжимая в пухленькой ручонке венок из колокольчиков. Гавенмор принял цветы, смущенно склонив голову, чем вызвал у малышки бурю восторга.

Рыцарь начал подниматься по узкой лестнице, сотрясая решительными шагами деревянную галерею. Набрав в грудь побольше воздуха и собравшись с силами, Холли повернулась к нему, демонстрируя уродство, которое сама же сотворила с собой. Галерея, все поле, даже погожий весенний день застыли в ожидании, затаив дыхание.

Холли заставила себя встретиться взглядом с Гавенмором и тотчас же пожалела об этом. Рыцарь посмотрел ей прямо в глаза, и его лицо исказилось от недоумения. Холли поспешно опустила голову. Ни она, ни Элспет не могли ничем скрыть необычный цвет ее глаз.

Девушка ждала, что Гавенмор громко провозгласит свою победу, что он потребует у ее отца по праву принадлежащий ему приз. Но она никак не ожидала того, что случилось в следующее мгновение. Скрывая уродство обкромсанных волос, Гавенмор возложил на чело невесты прелестный венок из колокольчиков.

Холли почувствовала, что дрожит от стыда. Рыцарь, опустившись перед ней на колено, склонил взъерошенную голову и поднес к губам руку девушки.

— Любовь моя, — сказал он, и в этих простых словах прозвучали одновременно и признание и клятва.

7

Покинув благодать полуденного тепла, Холли проскользнула в часовню замка, где каменные стены в шесть футов толщиной сохраняли прохладу круглый год. Она надеялась обрести здесь уединение, но нисколько не удивилась, застав в часовне отца, стоящего перед гробницей ее матери, прижимая ладони к холодному граниту, словно пытаясь почерпнуть от него сил.

Девушка осторожно приблизилась к отцу. Высеченный в камне лик матери не передавал той мягкости и теплоты, которые сохранились в воспоминаниях Холли. Фелиция де Шастл не была красавицей. Ее обаяние было неброским: курносый нос и пухлые губы, придававшие их обладательнице миловидную пикантность, невозможно воссоздать в камне, каким бы талантом ни обладал ваятель.

— Папа? — неуверенно произнесла Холли.

Короткие толстые пальцы отца ласково гладили каменные локоны его супруги.

— Я подвел мою милую Фелицию… Я подвел вас обеих…

Холли даже не могла представить себе, как ранит ее боль, прозвучавшая в словах отца.

— Ну что ты, нет! Если бы мама была сейчас с нами, ее бы наверняка позабавила вся эта затея.

— Я рад, что она не дожила до этого дня, — сокрушенно покачал головой отец. Он был безутешен. — Лучше умереть, чем присутствовать при таком позоре. Фелиция предупреждала меня о твоем упрямом нраве, говорила, что я должен защищать тебя от тебя самой. Но я не слушал ее. Как только она умерла, я пошел у тебя на поводу, потакал всем капризам. Когда ты начинала дуться и капризничать, я тотчас же уступал тебе. И теперь моя слабохарактерность обернулась для нас катастрофой.

Как и все обитатели Тьюксбери, отец, казалось, смотрел на Холли с жалостью. Девушка схватила его за просторный рукав.

— Папочка, никакая это не катастрофа. Возможно, если мы пойдем к сэру Остину и все объясним ему… кажется, он человек достаточно рассудительный.

Эти слова даже самой Холли показались наивными. Она ведь говорит о мужчине, гнавшемся за ней с обнаженным мечом по парку, обвинившем ее в колдовстве, поцеловавшем ее с пылкой страстью — при воспоминании об этом у Холли до сих пор начинала быстрее бежать кровь по жилам, — после чего попеременно угрожавшем обесчестить ее и стыдившем за распутное поведение. Ничего не скажешь, рассудительный!

— А если он заупрямится, ты не сможешь заточить его в темницу замка? — робко спросила Холли, стараясь не обращать внимания на укор совести. — Всего на несколько лет, пока он немножко не поостынет.

Отец отпрянул от нее, вырвав рукав из ее пальцев. Его звучный голос раскатами грома, предвещающего бурю, отразился под сводами:

— Да, давай пойдем вместе к этому Гавенмору и объясним ему, что ты просто пошутила и выставила нас обоих на посмешище! Мы скажем ему, что я намереваюсь нарушить свою клятву выдать тебя замуж за победителя этого турнира и навеки запятнать этим имя Тьюксбери. А если рыцарю вздумается осадить замок и взять тебя силой, тогда что? Соблаговолит ли он и в этом случае оказать тебе честь, взяв в жены, или же просто накажет за издевательство над собой? — Стремительно повернувшись на каблуках, граф де Шастл бросил прямо в побледневшее лицо дочери: — Да, мы пойдем к нему, ты и я, и скажем, что доблестный гордый рыцарь преклонил перед тобой колено, удовлетворяя глупый каприз!

Холли давно не видела отца в таком гневе. Его отповедь только еще больше усилила охватившее ее чувство вины и стыда. Она беспомощно покачала головой.

— Правда, я не хотела ничего дурного!

— Ты слишком далеко зашла в своих шутках, дочка. Но на этот раз ты подписала себе приговор. Как я и обещал, валлийский рыцарь возьмет тебя в жены. — Следующие слова отца прозвучали так тихо, что Холли усомнилась, были ли они предназначены для ее слуха. — Ты могла бы выбрать себе достойного супруга. Мужчину, который обожал бы тебя. Мужчину, который почитал бы за честь поцеловать край твоего платья.

Если бы Холли могла выдавить хоть слово, она бы воскликнула, что никто ей не нужен. Она считала себя просто красивой куклой, которую превозносят лишь за внешние достоинства. Холли ни за что бы не отдала свое сердце мужчине настолько глупому, чтобы обожать ее, лелеять и выставлять напоказ как ценную безделушку. Но Холли знала, что еще один удар добьет отца, поэтому, подобрав юбки, она поспешила оставить его наедине со своей печалью.

Когда его дочь, исказившая до неузнаваемости свою внешность, стремительно покинула часовню, Бернар де Шастл сделал то, что не осмеливался сделать все тринадцать лет, прошедшие после смерти его супруги.

— Будь ты проклята, Фелиция! Я сделал для Холли все, что мог. Остальное — твоя вина!

Выйдя из часовни, Холли побежала в парк, терзаемая страхами, что после бракосочетания, назначенного на вечер, она навеки лишится возможности находиться в уединении.

Светлый весенний день так не соответствовал ее мрачному настроению. Толстый шмель довольно жужжал, кружась над цветком первоцвета. Бабочки порхали среди фиалок и гелиотропов, и солнечный свет играл в кружевах их крылышек. Сладкий запах жасмина щекотал ноздри.

Несмотря на пригревающее весеннее солнышко, она никак не могла стряхнуть с себя холод часовни. Еще более невыносимым, чем горькие слова отца, было разочарование, которое Холли увидела у него на лице. Она любила отца и никак не собиралась доставлять ему огорчения. Вчера придуманный ею план казался Холли таким удачным…

Она провела рукой по веревке, и от ее прикосновения качели слабо колыхнулись. Холли пыталась понять, почему ее отец не желает пойти на какую-нибудь хитрость, а намерен отдать ее в жены неотесанному гиганту-валлийцу, который увезет ее в свои далекие дикие края.

Примятая трава у скамейки до сих пор хранила следы его падения. Холли вспомнила, как он лежал, раскинув руки, одновременно такой могучий и беззащитный. Она провела кончиками пальцев по губам, которые все еще хранили память о поцелуе рыцаря. О поцелуе, предназначавшемся не ей, а другой женщине.

Прогоняя эту неприятную мысль, Холли закрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям и заново переживая то волшебное мгновение.

Чья-то ладонь грубо зажала ей рот. Железная рука стиснула ее запястье.

У Холли успела мелькнуть безотчетная мысль о том, что Гавенмор каким-то образом разгадал ее обман, кликнул своих вассалов, скрывавшихся в лесу, и теперь они берут приступом стены Тьюксбери, неся смерть всем обитателям замка и в первую очередь ей самой.

Услышав хрипловатый шепот, Холли испытала огромное облегчение, в то же время чувствуя, как ее захлестывает отвращение.

— Ну что, своенравная девчонка, добилась своего! Но, похоже, исход твоей затеи оказался не совсем таким, как тебе хотелось.

Холли еще могла терпеть слова отца, вторившие голосу ее совести, но выслушивать оскорбительные высказывания Эжена де Легге у нее не было ни малейшего желания. Она что есть силы ударила барона пяткой по голени.

Тот выпустил ее, охнув и выругавшись неподобающим для рыцаря образом.

Холли резко повернулась к нему. Прежде Эжен не посмел бы и пальцем ее тронуть, но теперь ему было нечего терять. После унизительного поражения на турнире он, казалось, совсем потерял разум. Даже несмотря на распухшую скулу и разбитый до крови подбородок барона Холли не могла проникнуться к нему состраданием: его сверкающий злобой взгляд вызывал у нее одно лишь презрение.

Присев в глубоком реверансе, Холли склонила голову. Венок из колокольчиков не удержался на коротко остриженных волосах и сполз ей на глаза.

— Вы пришли за тем, чтобы еще раз насладиться моею красотой, милорд? Привели ли вы с собой менестреля, готового воспеть хвалу моим роскошным волосам? Моим жемчужным зубам?

Растянув рот в издевательской улыбке, она обнажила черные зубы.

Эжен окинул ее наглым взглядом, задержавшись на стянутой груди и раздувшихся от подложенного тряпья бедрах.

— Гавенмор лишен воображения и не в состоянии представить себе, какие сокровища скрываются под этим нелепым нарядом, но мне они прекрасно известны. — Его глаза вспыхнули похотливым огнем. — Мне следовало бы взять тебя силой при первой же нашей встрече. После того как я обесчестил бы его единственную дражайшую доченьку, твоему отцу не оставалось бы ничего другого, как сыграть нашу свадьбу. Теперь же, похоже, у меня нет другого выбора, кроме как пожелать тебе поскорее овдоветь.

Холли взглянула на него с любопытством.

— И вы не собираетесь раскрыть мой обман?

Эжен долго мычал, глядя на нее, и его задумчивая усмешка показалась девушке страшнее злобной гримасы.

— У меня была мысль показать всем, какая ты лживая сучка, но я решил, что замужество с этим валлийцем станет тебе гораздо более достойным наказанием. Возможно, усладив в постели этого зверя Гавенмора, ты с большей охотой раздвинешь очаровательные ножки перед благородным мужчиной. — Он отвесил ей учтивый поклон. — Желаю вам всего хорошего, миледи. До скорого свидания.

Эжен удалился, прихрамывая. Тот, кто не знал правды, решил бы, что это заслуженная боевая рана дает себя знать.

«Усладив в постели этого зверя Гавенмора…»

Эти грубые слова висели в воздухе, словно проклятие. Холли поежилась. Она как-то не задумывалась об интимных отношениях, являющихся следствием брака. Более того, она весьма смутно представляла себе, что именно связывает мужа и жену. Своей неосведомленностью в этом вопросе Холли была всецело обязана тому, что отец Натаниэль — непревзойденный мастер софистики — с помощью словесных ухищрений сознательно обходил эту тему.

Натаниэль!

Взгляд Холли взлетел к вершине башни, где располагалась ее комната. Захваченная волнующими событиями, девушка едва не забыла про заточенного в чулане священника. Священника, которого через несколько часов призовет ее отец для совершения таинств брака. Если, конечно, бедняга не задохнулся в тесной каморке и не лежит сейчас на полу, судорожно ловя ртом остатки воздуха.

Подобрав юбки, Холли понеслась наверх по наружной лестнице, внезапно воспрянув духом. Если когда-либо ей и нужна была мудрость Натаниэля, так это сейчас.

Холли хлопала священника по бледным щекам, а Элспет брызгала ему в лицо водой. Когда отец Натаниэль, вывалившись из чулана, увидел перед собой изменившуюся до неузнаваемости Холли, краска схлынула с его лица и он рухнул в обморок.

Пока вокруг священника хлопотала служанка, возвращая его к жизни, Холли поспешно излагала ему свой замысел, но, выслушав ее план, отец Натаниэль снова лишился чувств.

Слабые хлопки Холли по щекам священника, вероятно, не оказывали на него никакого действия. Не поднимаясь с колен, девушка обернулась к Элспет, встревоженно наморщив лоб.

— Наверное, надо еще.

Служанка, пожав плечами, вылила из кувшина остатки холодной воды на бледное лицо священника. На лице няньки было написано осуждение, но глаза искрились от смеха. Элспет не раз ввязывалась в спор с надменным священником по поводу того, как именно следует воспитывать молодую госпожу.