Ангел западного окна

Как бы то ни было, а испытание для моей гордости слишком суровое, короче, мне не оставалось ничего другого, как умолять моего старого приятеля Лестера посодействовать, дабы балагану сему был положен конец. В противном случае духи наверняка договорятся до того, что наобещают Ласки корону Британии, а там, глядишь, и всего мира. К счастью, вскоре представилась возможность отвлечь королеву… С глазу на глаз я убеждал её пересилить свое любопытство и до тех пор не вступать в контакт с духами Келли, пока я сам не удостоверюсь в их подлинности. Я объяснил ей, что она подвергает свою высочайшую особу нешуточной опасности — стать предметом зловредного коварства жадных до козней фантомов, ибо «тот» свет населен самыми различными существами, многим из которых не составляет особого труда подделаться под ангельский чин. Королева надолго задумалась, потом серьёзно спросила: неужели эти заклинания духов обещают мне больше, чем мои прежние планы, связанные с завоеванием Гренландии?

Я ответил твёрдым «да!» и, заметив её испытующий взгляд, продолжал:

— Что бы меня в жизни ни занимало, я всегда находился и нахожусь в плавании к Земле Обетованной; и когда нога моя ступит наконец на долгожданную сушу, первым моим приказом будет водрузить орифламму моей последней любви, и я восприветствую мой Ангелланд не менее почтительно, чем Вильгельм Завоеватель Англию, когда, сойдя с корабля, он рухнул на землю и припал к ней, как муж припадает после долгой разлуки к любимой жене.

Королева ничего не ответила. Наступило долгое молчание, которое я не осмеливался нарушить. Видел, как её высокомерие восстает против меня, и очень хорошо понимал, что насмешка, прозвучавшая в тех словах, которые сорвались с её губ в следующее мгновение, не более как защита.

— Между тем, магистр Ди, до нас доходили приятные для нашего слуха известия, что это общение с высшим миром проходит для вас не без пользы в самом земном и конкретном смысле, ибо потусторонние силы посвятили вас в секреты приготовления философского камня и благородной тинктуры.

Такая осведомленность не предвещала ничего хорошего: мои алхимические экзерсисы я держал ото всех в тайне, и каким образом сведения эти просочились наружу и достигли королевского двора, так и осталось для меня загадкой. Однако, мгновенно сообразив, что волею судеб мне сейчас представляется возможность решить разом все затруднения, я вскинул бесстрашно голову и как на духу поведал королеве о моих тщетных до сего времени попытках проникнуть в тайну трансмутации… А польза?.. Ну о какой пользе или выгоде может идти речь, когда я не только ничего не приобрел, но и потерял то, что имел.

Только теперь что-то похожее на человеческое участие, казалось, коснулось холодного сердца Елизаветы, и она сказала, что я могу рассчитывать на субсидии с её стороны.

Последние остатки гордости не позволили мне стоять перед ней с протянутой рукой, и я ответил, что не хочу понапрасну испытывать милость моей повелительницы и лишь в самом крайнем случае вспомню эти её слова и осмелюсь прибегнуть к высочайшей помощи…

И вот мы наконец дома, в тихом Мортлейке, вдали от городской суеты, и вновь закурился дымок над вытяжной трубой нашей алхимической кухни.

Но очередное несчастье не заставило себя долго ждать: во время одного из экспериментов лаборатория взлетела на воздух. Каким-то чудом я остался цел и невредим, но по стенам замка побежали глубокие зловещие трещины, а суеверная ненависть местных крестьян достигла апогея: с часу на час можно было ожидать нападения; они уже известили, что не намерены дольше терпеть в своих границах малефика, продавшего душу дьяволу. Итак, развязка близка.

А Зелёный Ангел обещает и обещает, день ото дня всё определенней и убедительней: мол, с завершением работы всё небесное воинство будет на нашей стороне. Увы, помощь подоспеет слишком поздно, это уже очевидно.

И вот столь долго и с таким ужасом ожидаемая катастрофа наступила.

В последний раз мы с Келли осуществили проекцию и порешили к алой пудре не прикасаться, а на скудные запасы полученного золота как можно скорее покинуть Англию и отправиться в Богемию, к императору Рудольфу, знаменитому адепту королевского искусства, дабы там, в кругу его мудрых и благородных сподвижников, продолжить работу; ну а залогом успеха при дворе явился бы эксперимент с трансмутацией металлов, произведенный на глазах недоверчивого Габсбурга при помощи оставшейся пудры. Там, в Праге, все силы без остатка должны быть брошены на то, чтобы расшифровать криптограммы Святого Дунстана и получить Камень, тогда-то наверное, наступит конец нашим несчастьям и откроется путь к благоденствию и славе. Ну а в том, что при пражском дворе перспективы у удачливого алхимика куда более многообещающи, чем в Англии, под пристальным оком неблагодарной королевы, не может быть никаких сомнений. Долго взвешивали мы с Яной этот шаг: мне, на шестидесятом году жизни, и вновь бежать из Англии?.. Но повеление Зелёного Ангела было столь строгим и не терпящим возражений: в путь, оставить за кормой туманный Альбион и — на материк, к императору Рудольфу, — что медлить далее я не посмел. Казалось, само небо подтвердило справедливость этого приказа: вчера я получил письмо от князя Ласки из Польши, в котором он в самых лестных выражениях приглашал меня с моей супругой и Келли пожить в его поместьях на правах дорогого гостя столько, сколько мне будет угодно. Дорожные расходы он, само собой разумеется, берёт на себя, а сверх того назначает мне высокое годовое жалованье. Однако не долго нами владела радость по поводу этого более чем своевременного предложения; уже наутро под воротами были обнаружены подметные письма с угрозами пустить красного петуха и выжечь скверну калёным железом. Пора что-то предпринимать: жизнью близких я рисковать не могу. Обратиться к властям?.. Не имеет никакого смысла: слишком хорошо чувствую я, что за этими крестьянскими выступлениями стоят тайные могущественные враги, у которых, видимо, есть достаточно веские основания желать мне зла и погибели. Ну что же, брошенному на произвол судьбы остается полагаться на собственные силы!.. Деньги от Ласки не пришли, а поскольку дело приняло дурной оборот, придётся через посредство Лестера обратиться за помощью к королеве Елизавете. Теперь уже всё равно! Пусть думает обо мне что угодно, но становиться убийцей моей жены и ребенка я не хочу!..

Прискакавший сегодня от королевы гонец вручил мне сорок энгельсталеров и записку, в коей она отвечала на моё ходатайство об обеспечении надлежащей защиты наших жизней и дома, что её власть, к великому сожалению, весьма ограниченна и что самым разумным в моем положении было бы обратиться к местным властям. Далее она выражала недоумение по поводу того, что я не прибегаю к покровительству моего патрона, Зелёного Ангела, «на коего вы, магистр Ди, возлагаете куда большие надежды, чем на наш земной и недостаточно могущественный в ваших глазах трон». И прочее из области вечной мерзлоты…

Итак, решено: срочные тайные сборы, багаж — только самое необходимое, ибо денег на дорогу в обрез. Ну а судьба Мортлейка и наша собственная, та, что нас ждет там, за стенами замка, — тут уж как будет угодно небу, нам же остается лишь уповать на милость Господню!..

Сегодня, сентября 21 дня 1583, наступил час прощанья; ещё до рассвета, приняв все меры предосторожности, мы покинули замок в наёмной дорожной карете, рассчитывая добраться до Грейвзенда засветло…

Накануне, ближе к ночи, перед замком шумела толпа крестьян и мародёров и через стену во двор перелетел первый факел, растоптанный моим старым слугой. Со всех сторон стекались многочисленные банды разбойников; едва не столкнувшись с одной из них, мы растворились в утреннем тумане…

Господи, неужели это не сон — все то, что записано мной в дневнике, и я действительно спасаюсь бегством!.. Там, позади, гибнет последнее, что осталось у меня в этом мире и что связывает мой род с землей Англии: Мортлейк отдан на растерзание бестии, и ещё до того, как я покину негостеприимный берег родины, она возьмет его штурмом…

Мог ли я представить себе, что моим старым усталым глазам суждено будет увидеть сожжение Мортлейка! Черные клубы дыма поднялись над горизонтом, там, где за холмами погибал в огне мой замок. Зловещие тучи вспученной ветром копоти и сажи, смерч налившихся ядом демонов, кружащихся в бесовском хороводе над местом, где в мире прожило столько поколений моих предков… Злые духи прошлого, как стая воронов, чертят круги над своей добычей. Пусть же они насытятся! Обожрутся этой доставшейся им наконец жертвой! И, пресытившиеся на этой оргии, этом кладбищенском пире, забудут обо мне! Но в глубине души саднит и кровоточит: моя прекрасная, с такой любовью собранная библиотека! Мои сросшиеся с сердцем книги! Демоны мщения, так же как и этот безнадежно тупой плебс, не пощадят их. А ведь там фолианты единственные в своем роде, других таких на этой земле нет!.. Горящее откровение неизреченной мудрости, обугленная любовь кротких поучений, летите прочь, подальше от этой смрадной земли, вновь превращаясь в породившее вас пламя; воистину: «не мечите бисер перед свиньями»… Лучше вечно гореть и, устремляясь вверх, возвращаться назад, на родину, в отчий дом, к предвечному очагу небесного пламени!..

Вот уже битый час сижу за письменным столом, держа в руках последний лист из дневника Джона Ди, а перед глазами всё ещё пляшут огненные языки… Я так отчётливо видел, как горит Мортлейкский замок, как будто сам стоял неподалеку. Воображение?.. Не думаю, что оно способно создать такой живой образ! Мне не терпится продолжить чтение, но все мои попытки проникнуть в выдвижной ящик, в котором хранятся связки тетрадей из наследства кузена Роджера, кончаются полным фиаско. Всякий раз повторяется одно и то же: моя рука сама собой тянется к заветному ящику — и вдруг повисает как парализованная… Ладно, хватит с меня, придется оставить на время мысль о новых бумагах, сулящих дальнейшие открытия. «Новые» бумаги? Этот-то прах?! Для чего они мне теперь? Чтобы потревожить новое облако пыли? Раскапывать прошлое? Когда оно уже и так, без посредников, вторгается в моё настоящее? Ярко, ослепительно, так что голова идет кругом! Ну что ж, тем лучше, воспользуюсь этим странным затишьем вынужденного безделья… Мёртвый штиль!.. У меня такое чувство, словно я отрезан от всего мира, выброшен на какой-то необитаемый остров, вне человеческого времени…

И всё же я не одинок, сомнений больше нет: мой далёкий предок Джон Ди — жив! Он, мой тёмный двойник, присутствует в этом мире, он здесь, здесь, в кабинете, рядом с моим креслом, рядом со мной… а точнее, во мне!.. И я хочу заявить ясно и недвусмысленно: очень может быть, что… что я и есть Джон Ди!.. Не исключено также: был им всегда! Изначально, только сам этого не осознавал!.. Стоит ли ломать голову, как такое возможно? Разве не достаточно того, что я чувствую это с пронзительной ясностью и остротой?! Впрочем, имеется сколь угодно оснований и примеров из всех мыслимых областей современного знания, которые всё, что я переживаю, объяснят, докажут, классифицируют, разложат по полочкам и снабдят специальными терминами. Будут говорить о раздвоении личности, расщеплении сознания, амбивалентности, шизофрении, всевозможных парапсихологических феноменах!.. Самое смешное, что больше всех преуспели на ниве патологической диагностики психиатры, эти бравые селекционеры, которые всё, что не произрастает на иссохшей почве их вопиющего невежества, не мудрствуя лукаво относят к отклонениям от нормы.

На всякий случай констатирую, что пишу эти строки в здравом уме и твёрдой памяти. Однако довольно, слишком много чести для этих слепых кротов человеческого подсознания, роющих землю носом на благо науки, — ничего, кроме брезгливого омерзения, они во мне не вызывают.

Итак, Джон Ди ни в коем случае не мёртв; он — скажем для краткости — некая потусторонняя персона, которая продолжает действовать сообразно своим четко сформулированным желаниям и целям и стремится осуществлять себя и впредь. Таинственные русла крови могут служить «отличным проводником» этой жизненной энергии; но и это не основное. Предположим, что бессмертная часть Джона Ди циркулирует по этому руслу подобно электрическому току в металлической проволоке, тогда я — конец проводника, на котором скопился заряд по имени «Джон Ди», заряд колоссальной потусторонней силы… Но до чего безжизненно-рациональны подобные наукообразные аналогии! Возможны тысячи объяснений, но ни одно из них не заменит мне страшную, предельно конкретную очевидность моего переживания!.. На меня возложена миссия. Цель — корона и реализация Бафомета — теперь на мне! Если только — достоин! Если выдержу! Если созрел… Исполнение или катастрофа, ныне и присно и во веки веков! И возложено это на меня, последнего!

Чувствую, как печать обета или проклятья жжет моё темя. Знаю все и готов ко всему. Я многому научился, Джон Ди, по твоим заговоренным дневникам, которые ты писал, чтобы когда-нибудь вспомнить себя самого! Клянусь тебе, благородный дух моей крови, что твоя нить Ариадны помогла мне — и я опомнился, я вспомнил себя! Можешь мне довериться, Джон, ибо «я» — это ты! Такова моя свободная воля!..

Вряд ли Бартлет Грин ожидал найти меня пробужденным, обретшим самого себя! Недавно, стоя за моим столом, он убедился, что мистическое единение его жертвы, Джона Ди, со мной уже свершилось. Да, дал ты маху, Бартлет! Хочешь зла и вечно совершаешь благо, как это спокон веку принято у вас, недальновидных демонов левой руки! Ты лишь ускорил моё пробуждение, отверз мне очи и обострил зрение, дабы разглядел я твою богиню из Шотландии, восставшую из бездны чёрного космоса!.. Богиня кошек, Исаис Чёрная, леди Сисси, обворожительная Асайя Шотокалунгина — тебя, вечно неизменную, приветствую я! Я знаю тебя. Мне известен твой путь, пролегающий в вечности, начиная с того момента, когда ты явилась моему несчастному предку в обличье суккуба, и до того дня, когда ты, сидя в этой самой комнате, настойчиво просила у меня наконечник копья… Магическая суггестия, которую я не мог распознать именно потому, что ты, твоя истинная природа, оставалась для меня тайной. Мою женскую половину, ту пока что дремлющую периферию, которая зовётся «королевой Елизаветой», ты разрушить не могла, ибо магическое будущее не может быть нарушено до тех пор, пока оно не стало настоящим, но реально воплощенное мужское начало ты могла бы к себе притянуть, чтобы воспрепятствовать грядущей «химической свадьбе»!.. Думаю, когда-нибудь мы неизбежно сойдемся лицом к лицу и сведём друг с другом счеты!..

Что касается Липотина, то он сам приподнял свою маску ещё тогда, когда я даже и не помышлял об этом: назвал себя отпрыском «магистра царя». Хоть и завуалированно, а намекнул, что он — Маске. Хорошо, примем это пока на веру.

А мой захлебнувшийся в волнах мирового океана друг Гертнер? И так ясно, что будет, когда я начну спрашивать зелёное зеркало, подарок Липотина, которое стоит сейчас передо мной: Теодор Гертнер усмехнётся мне из изумрудной дали, сунет сигару в рот и, закинув поудобней ногу на ногу, скажет: «Ты что же, меня уж и не узнаешь, старина Джон? Меня, твоего друга Гарднера, верного твоего лаборанта? Того, кто предупреждал тебя об опасности? И, к сожалению, напрасно! Однако теперь, когда мы друг друга признали, ты уже не пропустишь мимо ушей мои советы, не правда ли?!»

Итак, все в сборе, не хватает только Эдварда Келли, шарлатана с отрезанными ушами, искусителя, медиума — того, кто сейчас, в нашем веке, тысячекратно размножился, превратившись в злокачественную раковую опухоль, которая продолжает давать ядовитые метастазы, несмотря на то что уже утратила своё Я. Медиум! Зыбкий призрачный мост в потустороннюю бездну Исаис Чёрной!..

Я с нетерпением жду, когда этот разросшийся до глобальных размеров Келли окажет мне честь своим визитом в мою жизнь и предоставит неоценимую возможность сорвать с его блудливой рожи глубокомысленную маску современного кудесника и прорицателя! Впрочем, я готов ко всему, Эдвард, мне известны все твои обличья: встречу ли тебя ещё сегодня в переулке в образе косноязыкого пророка из народа либо целителя-магнетизера, явишься ли ты мне где-нибудь в высшем обществе на спиритическом сеансе под видом всеведущего призрака…

А как же Елизавета?..

Признаюсь, тут меня охватывает дрожь и я не в состоянии записывать то, что проносится в моей голове…

Странная аберрация… Туман и душевное смятение застят мне глаза. И как я ни напрягаюсь, мои мысли каким-то необъяснимым образом начинают путаться, стоит мне только вспомнить заветное имя «Елизавета»…

Целиком погрузившись в размышления, частично опирающиеся на факты, частично — на домыслы, я сначала не обратил внимания на необычный акустический фон, источник которого как будто находился в прихожей, но вот он приблизился: диалог вёлся явно на повышенных тонах…

И тогда я узнал ожесточенно спорящие голоса: короткие и повелительные, словно рубящие сплеча, реплики княгини Шотокалунгиной и мягкие интонации никак не менее упрямых возражений моей экономки… Итак, госпожа Фромм, добросовестно исполняя мой наказ, отражала натиск непрошеной гостьи.

Я вскочил: княгиня в моей квартире! Та самая надменная дама, которая ещё совсем недавно дала мне знать через Липотина, что ожидает моего ответного визита… Да нет же, что это я, княгиня Шотокалунгина! Богиня кошмарного кельтского ритуала «тайгерм», моя заклятая противница, леди Сисси кузена Джона Роджера, чёрная дева ущербной Луны — вот кто повторяет свою атаку!

Нервы мои тревожно дрогнули, дикая ярость взметнулась огненной вспышкой: милости просим, милости просим, очаровательный суккуб, твоё позорное разоблачение не за горами! Теперь я в форме! И в полном твоём распоряжении!..

Быстро подойдя к дверям, я распахнул их настежь и громко сказал, постаравшись, чтобы в моем голосе прозвучали нотки снисходительно-дружеского укора:

— Госпожа Фромм, госпожа Фромм, ну зачем же так! Не будьте слишком строги и позвольте даме беспрепятственно проникнуть в мои апартаменты. Я передумал! И приму её с величайшим удовольствием! Прошу вас…

Задыхаясь от избытка эмоций, княгиня прошелестела платьем мимо оцепеневшей госпожи Фромм ко мне в кабинет; восстановив дыхание — а далось ей это не без труда, так как, видимо считая ниже своего достоинства вступать в пререкания с прислугой, она старалась как можно быстрее скрыть эти недвусмысленно внятные доказательства своего возбуждения; — княгиня всё же принудила себя к любезно-насмешливому приветствию:

— Какой сюрприз, милый друг, лицезреть вас в таком уединении, столь решительно порвавшим с внешним миром! И всё же, кто бы вы ни были — грешник, искупающий грехи свои в пустыне, или святой аскет-отшельник, — но для знакомой дамы, жаждущей видеть вас, вы должны сделать исключение, не опасаясь, что это очередной искус тёмных сил! Не так ли?

Я жестом успокоил госпожу Фромм, которая с остановившимся взглядом, почти не дыша, всё ещё стояла в коридоре, бессильно прислонившись к стене; казалось, эта странная женщина замерзала от шедшего изнутри холода, было заметно, как озноб пробегал по её телу, но в то мгновение, когда я уже хотел затворить за собой дверь, она в каком-то внезапном порыве простёрла ко мне руки. Я ещё раз дружески кивнул ей, а моя улыбка должна была окончательно уверить её, что беспокоиться не о чем.

Осторожно прикрыв дверь, я присел напротив княгини, которая обрушила на меня лавину кокетливых упреков — дескать, неверно истолковав тогдашнюю её настойчивость, я теперь избегаю её и манкирую ответным визитом… Вставить слово было совершенно невозможно. Поэтому мне пришлось прервать мою гостью учтивым, но решительным жестом. На мгновение стало тихо.

«Запах пантеры», — вновь констатировал я про себя. От этого хищного аромата её экзотических духов болезненно заныли мои нервы. Я провёл рукой по лбу, смахивая исподволь обволакивающую меня истому, и начал:

— Любезная княгиня, ваш визит для меня чрезвычайно лестен. Скажу больше — и не сочтите это за дипломатический ход — что ещё сегодня я имел бы честь навестить вас, если бы вы не опередили меня…

Тут я не отказал себе в удовольствии, сделать маленькую паузу и понаблюдать. Мнимая княгиня, сделав вид, что польщена, дружелюбно склонила голову и, усмехнувшись, уже хотела что-то ответить. Но я, в каком-то внезапном наитии не дав ей и рта открыть, быстро закончил:

— …так как чувствовал себя обязанным уведомить вас, что те намерения, кои вы питаете в отношении моей скромной персоны, для меня отныне не секрет и что все ваши мотивы совершенно прозрачны…

— Но ведь это прелестно! — импульсивно воскликнула княгиня, демонстрируя самый искренний восторг. — Просто великолепно!

В моем лице не дрогнул ни один мускул, хотя это и стоило мне усилий; пропустив мимо ушей реплику княгини, я фиксировал свой острый и настороженный взгляд на её кокетливой улыбке — неподражаемо обольстительной! — и сказал:

— Я все знаю.

Она слегка кивнула и, словно в нетерпеливом ожидании галантного комплимента, поощрительно опустила ресницы.

— Вы называете себя княгиней Шотокалунгиной, — продолжал я, — у вас есть или было — впрочем, это совершенно безразлично — поместье в Екатеринодаре…

Вновь нетерпеливо заинтересованный кивок.

— А не было ли у вас, а может, есть ещё и сейчас, поместья в Шотландии? Или где-нибудь в Англии?

Княгиня недоуменно качнула головой.

— Что за странная идея? Наш род не имеет ни малейшего отношения к Англии.

Я холодно усмехнулся.

— Неужели ни малейшего, леди… Сисси?

Теперь прыжок пантеры сделал я и напряженно ждал, что же последует. Однако моя прелестная визави, очевидно, владела собой гораздо лучше, чем я предполагал. С явным удовольствием она рассмеялась мне в лицо:

— Как мило! Неужели я так похожа на одну из ваших знакомых английских дам? Обычно мне говорили — не знаю, может быть, для того, чтобы мне польстить, — что черты моего лица неподражаемо оригинальны и чисто грузинской чеканки! А перепутать кавказский тип с шотландским просто невозможно!

— Охотно верю, что комплименты моего бедного кузена Роджера примерно так и звучали, любез… — собственно, я хотел сказать «любезная повелительница чёрных кошек», но в последний момент меня что-то остановило, и я, слегка споткнувшись, закончил общепринятым: — …ная княгиня, я же в свою очередь признаюсь вам, что нахожу ваши черты лица не столько грузинской, сколько сатанинской чеканки. Надеюсь, вас это ни в коей мере не шокирует?

Весело расхохотавшись, гостья запрокинула голову, и её мелодичный голос рассыпался виртуозными каденциями звонких серебристых трелей. Внезапно она замолчала и с подчеркнутым любопытством сказала:

— Мой друг, я просто сгораю от нетерпения услышать страстное признание… Право, ваши изысканные комплименты вскружили мне голову…

— Комплименты?

— О, я оценила их по достоинству! Какие тонкие и оригинальные! Английская леди! Сатанинские черты! Какая пикантная деталь! Сколько в ней шарма! Мне и в голову никогда не приходило, что это может звучать так аристократично надменно.

Это восторженное щебетанье начинало действовать мне на нервы. моё терпение лопнуло, как сверх всякой меры натянутый канат. Меня прорвало:

— Довольно, княгиня, или как вам там ещё угодно называть себя! В любом случае — княгиня ада! Или вы не слышали, как я вам сказал, что знаю вас? Так вот, я вас действительно знаю! Исаис Чёрная может менять имена и одежды сколько ей угодно, но в её кол лекции масок не найдется такой, чтобы ввести в заблуждение меня, меня — Джона Ди. — Я вскочил. — «Химическую свадьбу» вам расстроить не удастся!

Княгиня медленно поднялась; я, прислонившись к письменному столу, твердо смотрел ей в лицо.

Но ничего из того, что я ждал, не произошло…

Мой прямой, как осиновый кол, взгляд не мог ни изгнать демона, ни испепелить его на месте — короче, никакого действия, которое должно было воспоследовать за столь грозной обличительной речью, мои слова не возымели. Ничего подобного, княгиня смерила меня неописуемо высокомерным и уничтожающим взглядом, даже не снисходя до того, чтобы скрыть хотя бы насмешку, и, тщательно подбирая слова, недоуменно произнесла:

— Я не слишком осведомлена в тех странных формах обращения, которые, видимо, приняты в вашей стране по отношению к нам, русским изгнанникам; поэтому я не совсем уверена в том, что эта ваша чрезвычайно своеобразная манера выражаться не является следствием некоторой вполне понятной для меня теперь аномалии вашего самочувствия. Однако даже у нас, чьи обычаи кажутся иной раз вашим путешественникам весьма грубыми и недостаточно цивилизованными, мужчины не принимают дам, если… если они позволили себе выпить больше, чем обычно…

Я стоял как оплёванный, не в состоянии вымолвить ни слова. Лицо моё горело. Наконец привычная вежливость взяла верх, и я почти бессознательно пролепетал:

— Я… я хотел бы, чтобы вы меня поняли…

— Трудно понять невоспитанность, сударь!

Сумасшедшая мысль пронзила меня. С быстротой молнии наклонившись, я схватил узкую, крепко упирающуюся в край стола руку княгини и порывисто, успев, однако, отметить про себя нервное совершенство этой кисти, привычной к тугой узде и теннисной ракетке, поднес к губам в знак примирения. Ничего инфернального в её руке не было — гибкая, нормальной температуры, пропитанная едва уловимым нежным и одновременно хищным ароматом… Помедлив секунду, княгиня вырвала её и полушутя-полусерьезно замахнулась…

— Эта ручка создана не для того, чтобы переменчивый поклонник покрывал её своими ничего не значащими поцелуями, — и словно далёкая зарница полыхнула в глазах княгини; легкая пощечина, которую получил я, хотя и носила чисто символический характер, была тем не менее вполне реальна…

Я почувствовал себя обманутым и разочарованным, весь мой праведный гнев оказался напрасным, он прошёл сквозь фантом воображаемого врага, не встретив никакого сопротивления; удар пришелся в пустоту — интересно, что сам я сразу как-то обессилел. Неуверенность овладела мной, и я смешался окончательно. В довершение всего, когда мои губы коснулись тыльной стороны матово-смуглой ладони, во мне что-то дрогнуло и откликнулось далёким загадочным эхом. Трепет невыразимо сладостного притяжения… и вдруг — страх, страх оскорбить более тонкую, благородную и совершенную натуру, чем моя… Озноб пробежал по моему телу… От стыда я готов был провалиться сквозь землю, — и с чего мне пришло в голову подозревать эту очаровательную женщину? Что за вздор! Что за бред! Я уже не понимал сам себя. Должно быть, застигнутый врасплох этим открытием, я в состоянии полнейшей беспомощности представлял из себя фигуру весьма жалкую и комичную, так как княгиня внезапно расхохоталась, однако не без известного сочувствия в голосе, потом внимательно оглядела меня с ног до головы и сказала:

— Ну что же, это и мне наказание за мою назойливость. Урок на будущее. Итак, оставим взаимные упреки! Счёт оплачен, а в таких случаях принято покидать отель.

Она резко повернулась к дверям, и тут моё оцепенение вдруг разом куда-то улетучилось.

— Умоляю вас, княгиня! Только не так! Не уходите в гневе и… и с таким мнением обо мне… о моих манерах!

— Уязвленное тщеславие галантного кавалера, не так ли, мой дорогой друг? — Она усмехнулась на ходу. — Это пройдёт. Всего хорошего!

Поток покаянных слов хлынул с моих губ:

— Княгиня, ради Бога, ещё мгновение… Я неотёсанный болван, кретин, которому мерещится всякий вздор, идиот, не отдающий отчета в своих действиях! Но… но должны же вы понимать, что я не пьяница и не хам по натуре… Вы ведь не знаете, что произошло со мной в последние часы… чем я был занят незадолго до вашего прихода и что перевернуло все мои мысли…

— Я как раз подумала об этом, — сказала княгиня с неподдельным участием, в котором уже не было и тени насмешки, — видимо, то представление, которое сложилось в мире о немецких поэтах, отнюдь не ошибка и не преувеличение; теперь мне доподлинно известно, что они забивают себе голову романтическими, далёкими от реальности мыслями и витают в облаках своих сумасбродных фантазий! Вам надо больше бывать на свежем воздухе, мой друг! Поезжайте куда-нибудь! Развейтесь!..

— Прискорбно, но вынужден признать, что вы абсолютно правы, княгиня, — подхватил я и уже не мог остановиться, — я был бы счастлив оторвать себя от письменного стола и от этих пыльных бумаг, в которых и в самом деле можно задохнуться, и провести мой первый отпуск там, где, благодаря посредничеству нашего общего знакомого Липотина, я мог бы надеяться на счастье случайной встречи с вами, на возможность искупить вину за сегодняшнее моё поведение…

Княгиня, взявшись за дверную ручку, обернулась, посмотрела на меня долгим взглядом и, поколебавшись мгновение, с шутливой обреченностью протяжно вздохнула — поразительно, но до чего это напоминало зевок огромной кошки!

— Ну что с вами делать?.. Так уж и быть, извольте… Надеюсь, теперь-то вы поняли, что вам необходимо исправиться…

Она с улыбкой кивнула и, вновь опередив меня — я лихорадочно подыскивал способ ещё немного её задержать, — выскользнула за дверь. И лишь когда замок вкрадчиво щёлкнул у меня перед носом, я опомнился, но было уже поздно — с улицы донесся прощальный сигнал клаксона.

Распахнув окно, я проводил взглядом бесшумно тронувшийся с места лимузин.

Если ныне все шотландские исчадия ада, в том числе и страшная богиня чёрных кошек, раскатывают в таких сверхсовременных «линкольнах», то дело плохо: дабы противостоять их дьявольскому соблазну и не погрязнуть в грехах, как в мягких подушках этого роскошного авто, воистину придётся уподобиться Святому Антонию, усмехнулся я.

Задумчиво прикрыв окно, я оглянулся и увидел госпожу Фромм, которая застыла там, где минутой раньше, небрежно облокотясь о письменный стол, стояла княгиня. Я вздрогнул, так как в первое мгновение не узнал её: вся она как-то осунулась, щеки запали, плотно сжатые губы, казалось, навсегда онемели, неподвижный взгляд остекленевших глаз, в которые вмёрз невыразимый ужас, был прикован к моему лицу, словно пытаясь что-то в нём прочесть.

Я подавил свое нарастающее изумление, весьма кстати вспомнив собственные перепады настроения, и даже как-то устыдился — в сущности, сам не знаю почему — перед этим новым в моем доме человеком, весь облик которого был окутан ореолом странного целомудрия — даже воздух с её приходом стал как будто чище… Я поднёс руку к лицу: нет, хищный, щекочущий нервы аромат экзотических духов не улетучился.