Экран наизнанку

      Естественно, достать сирень поручили Слобину. На то он и представляет отдел подготовки! Слобин в панике бегал по всем цветочным магазинам, базам и оранжереям Москвы - везде пусто, а завтра съемка. Вот ужас!
      И тогда администратора перед лицом страха осенило: он заказал за свой счет срочно в бутафорском цехе студии букет белой сирени, а на остальные, оставшиеся от месячной зарплаты, деньги купил флакон только что выпущенных духов "Белая сирень" и вылил на букет.
      Режиссер Пырьев вошел в декорацию и принюхался. А принюхавшись, направился прямехонько к вазе, в которой красовался слобинский пахучий букет сирени. Администратор следил за каждым движением режиссера, притаившись за декорацией.
      Пырьев повертел бутафорский, облитый духами букет в руках, нюхнул и выбросил за окно к ногам Слобина.
      - Кто это придумал? - резко спросил он.
      - Я... - выдавил трясущийся Слобин, выглянув из окна декорации.
      - Молодец! - пожал ему руку Пырьев. - Теперь полетишь за сиренью на юг!
      На этот раз Зайонц не избавился от Слобина.
      Не тот цвет
      Замечательный режиссер Борис Барнет, поставивший "Окраину", "Подвиг разведчика" и много других картин, имел, кроме прочих, существенный недостаток - хорошо пил, что, естественно, отразилось на его лице. Оно стало бордовым.
      И вот Барнет приезжает на студию запускаться с очередной картиной. Директор студии знакомит его с предполагаемым директором фильма, Барнет здоровается, смотрит в бордовое лицо предполагаемого директора и тут же говорит директору студии:
      - Я с ним работать не буду.
      - Почему? - возникает вопрос у директора.
      - С таким лицом,- Барнет ткнул себя пальцем в щеку,- в группе может быть только один человек - режиссер!
      Физиономист
      Иван Пырьев - худрук творческого объединения "Мосфильма". Изя Биц (его правая рука) предлагает назначить директором сложного фильма, связанного с многими министерствами и ведомствами, администратора Гостынского.
      - Не пойдет! - Пырьев категоричен.
      - Почему, Иван Александрович, - возражает Биц,-он ведь хороший работник...
      - Когда он, с его лицом, входит в кабинет - ему сразу хочется отказать!
      Знаток жизни
      Актер Иван Рыжов - тогда безвестный, с очень некрасивым по молодости лицом, снимался в экспедиции на Украине вместе со знаменитым Крючковым. И жили они в одном номере гостиницы заштатного городка. Дня за три до окончания съемок Рыжов пошел на местные танцы, познакомился какой-то девицей и, как говорится, имел с ней половой контакт. Накануне отъезда в Москву Рыжов забеспокоился: не подхватил ли он дурной болезни... Беспокойство коллеги заметил сосед по номеру Крючков и предложил: "Пойдем на танцы, покажешь мне ее".
      Пришли на танцы, Крючков увидел девушку Рыжова и безапелляционно заявил своим хрипатым голосом:
      - Иван, не переживай, все в порядке - с ней года три до тебя никто не решался спать!
      Обоснование поправки
      На одном из юбилеев Аркадия Исааковича Райкина зам министра культуры в своей приветственной речи упорно называл юбиляра Александровичем, и никто не решался поправить руководителя.
      Наконец на сцену поднялся Утесов и сказал Райкину:
      - Аркаша... Я так тебя звал всегда. Но поскольку ты ленинградец, а у вас в городе есть Исаакиевский собор, я буду звать тебя Аркадием Исааковичем!
      Извинение
      Ко мне подошел мой юный знакомый и пролепетал:
      - Дядя Леня, извините. Я вчера в ресторане глупо себя вел.
      - Ну что ты,- успокоил его я, - это позавчера ты вел себя глупо, а вчера - еще терпимо!
      Похвала Смирнова-Сокольского
      Николай Минх был опытным музыкантом - много лет играл и оркестровал в джазе Утесова, потом руководил эстрадным оркестром Ленинградского радио, но все-таки безумно волновался: как же, первое выступление в качестве главного дирижера Государственного театра эстрады! К этому дню была тщательным образом отрепетирована фантазия Минха на тему "Белоснежки". И все-таки, дирижируя, Минх продолжал безумно волноваться и, соответственно, обливался потом.
      Прозвучала кода, Минх вбежал в кулисы, где стоял худрук Театра эстрады Смирнов-Сокольский.
      - Ты, Коля, лучше всех дирижеров,- ободрил Минха Николай Павлович. Тот расплылся в улыбке... И Сокольский продолжил: - Лучше всех дирижеров потеешь!
      Самозащита
      После премьеры картины "101-й километр" ко мне подошел знакомый и с притворной скорбью доложил:
      - Знаешь, я не смог быть на твоей премьере!
      - Очень хорошо! - бодро ответил я.
      - Почему? - Физиономия у знакомого вытянулась.
      Я успокоил его:
      - Все элитные места были заняты!
      Тост Моргунова
      Случайно встретил Сергея Капитоновича Блинникова - народного артиста СССР, любимого ученика самого Станиславского - в кафе гостиницы "Европейская" в Питере. В десять утра. Он предложил отметить встречу - год не виделись - и заказал бутылку водки. Когда завтрак стоял перед нами на столе и водка была уже разлита по фужерам, Блинников произнес:
      - Ну, с добрым утром!
      Я поднял, стараясь не расплескать, свой фужер, наполненный до краев.
      Блинников потянулся к своему...
      И в этот миг из-за плеча Блинникова появилась рука неожиданно возникшего у стола тогда еще актера эпизодов Жени Моргунова, перехватила фужер, подняла его и опрокинула содержимое в бездонный рот незваного гостя.
      Блинников онемел от такого нахальства, бритый череп его стал пунцовым. Еще мгновение - и быть избиению, но... Моргунов прокричал:
      - За здоровье народного артиста! Талант нужно приветствовать!
      Блинников расплылся в улыбке, а Моргунов исчез - как и не было.
      Слаженный ансамбль
      Режиссер Марк Донской приехал в киноэкспедицию к режиссеру Леониду Лукову, который снимал тогда картину "Донецкие шахтеры". Невольно понаблюдал несколько дней быт актеров в гостинице и спросил, пораженный, своего друга:
      - Как ты их снимаешь - они же все до одного пьют каждый вечер?
      - Зато как утром играют!- восторженно объяснил Луков.
      Самообслуживание
      Украинские кинематографисты собрались чествовать актера К. Степанкова. Его жена, актриса А. Роговцева, заранее предупредила:
      - Водки может не хватить, так что приносите с собой - кто водку, кто самогон...
      Леня Осыка спросил:
      - А можно я сразу пьяный приду?
      Успех в поднебесье
      Кто-то из наших кинематографистов летел из штатов, когда в самолете на видеоэкране крутили "Маленькую Веру". Прилетев, он сообщил об этом режиссеру Пичулу. Вася поинтересовался:
      - Как смотрели?
      - Никто не вышел,- последовал ответ.
      Основная специальность
      У знаменитой певицы Валерии Барсовой мужем был неизвестный администратор Каминка, который, добывая всевозможные "дефициты", представлялся:
      - Муж народной артистки Барсовой!
      - А чем вы занимаетесь днем?- спросили его однажды.
      Творческая особенность
      На восьмидесятилетнем юбилее режиссера Чеботарева выступавшая соседка - актриса Маслова сказала:
      - Двадцать лет я живу под ним. И ни разу он меня не залил!
      Отомстил
      Вечер, посвященный девяностолетию Утесова в Доме кино. Зиновий Гердт со сцены вещает, что все устные рассказы Утесова, на которые Леонид Осипович был великим мастером, ему привозил из своих поездок не кто иной, а сам Гердт.
      Я возмущен. Через номер выхожу на сцену. Рассказываю одну утесовскую новеллу и заключаю:
      - Конечно же, эту байку Утесову рассказал Зиновий Ефимович.
      Рассказываю следующую новеллу. Зрители смеются. Заключаю:
      - Наверно, эту историю Утесову тоже рассказал Гердт.
      Зрители насторожились. Насторожился и Гердт, который сидит в первом ряду.
      Продолжаю пересказывать утесовское творчество. С успехом. И опять заключаю:
      - Это наверняка новелла Гердта.
      Публика оживленно реагирует.
      К финалу своего выступления приберег рассказ о взаимоотношниях Утесова с начальником Главискусства Керженцевым в 1938 году. И заключаю:
      - А вот эту историю Гердт не мог рассказать Утесову - он тогда еще не дорос до общения со взрослыми.
      Хохот, овация.
      Крутой композитор
      Я использовал в фильме "101-й километр" тридцать секунд старой песни Н. Богословского. Он заломил за использование невероятную цену. Мой продюсер попросил меня поговорить с композитором и уломать его. Звоню, объясняю, что у нас бюджетный фильм, что денег - кот наплакал, и называю приемлемую для нас сумму оплаты. Богословский заявляет:
      - Я вам не композитор Крутой!
      - Вы - крутой композитор,- отвечаю.
      Юморист в Богословском проснулся:
      - Ценю каламбуры. Согласен на ваш мизер!
      Опыт Вертинского
      Актер Иван Рыжов как-то увидел уже весьма пожилого тогда Александра Вертинского в кафе "Красный мак", что располагалось на углу Столешникова и Петровки, с очень юной девицей. И при случае спросил Вертинского:
      - Что вы с такими девочками делаете?
      - Техника, Ванечка, техника, - пожал плечами шансонье.
      В колонну по одному стройся!
      В предвоенные времена режиссер Ефим Дзиган снял фильм о революционных моряках под названием "Мы из Кронштадта". Полгода спустя на экраны страны вышел фильм режиссера Александра Файнциммера, снятый на том же материале, что и предыдущий, который зрители прозвали "Мы тоже из Кронштадта"
      Кому что
      Давняя знакомая пригласила меня на вновь приобретенную дачу, кокетливо закруглив:
      - Думаю, тебе понравится моя недвижимость...
      - Мне раньше нравилась твоя подвижность.
      Жертва фамилии
      В пятидесятые годы прошлого века музыкальным руководителем Московского театра транспорта был композитор Бак. Чего только не говорили о нем досужие остряки! Конечно же, Бак - не Бах и т. д. Он написал прелестную песню и куплеты для Утесова, исполнявшего в Театре транспорта роль Шельменко-денщика. Леонид Осипович и позже, уже в программах своего оркестра, с успехом пел эти сочинения композитора. Но для острословов этого оказалось недостаточно. Появилась эпиграмма:
      У попа была собака,
      Он ее любил.
      Она пела песни Бака
      Он ее убил!
      Чувство жанра
      Приехал на станцию техобслуживания заделывать царапину на боку машины. Приняли в работу. Спрашиваю:
      - Сколько будет стоить?
      - По факту.
      - Когда будет готова?
      - Через пару часов.
      - Ну, пойду в ближайшую аптеку...
      - А зачем вам аптека?- спрашивают.
      - Купить ватные палочки. Чтобы уши прочистить, когда вы назовете цену.
      - Тогда и глазные капли купите.
      - Зачем?
      - В глаза закапать, чтобы слезы не катились, когда цену услышите.
      Телефон доверия
      На съезде кинематографистов Москвы пространным жалобным выступлением разразился бывший председатель союза Москвы Лонской - его де обижали и недостаточно ценили. Пришлось мне объяснить присутствующим, что такой интимный плач хорош для телефона доверия.
      Новый интернационал
      На съезде предложили в правление сценариста Болгарина. Пришлось поддержать:
      - У нас в правлении есть уже один Финн, пусть будет и один Болгарин.
      Цена профессии
      В. Краснопольский, который был одновременно и продюсером, предложил мне сняться в его очередном сериале в роли директора театра за мизерную плату.
      - Я не смогу играть директора захудалого театра,- отказался я.
      Заслуга режиссера
      Режиссер Витя Соколов прибыл из Ленинграда и с гордостью заявил мне:
      - Я занесен в Книгу Гиннесса!
      - За что?
      - За то, что я муж балерины, у которой трое детей!
      Познание профессии
      Молодой режиссер Юля Файт приехал из Москвы на "Ленфильм" работать. Явился на студию к 9, час ходил по пустым коридорам, стоял у закрытых дверей начальственных кабинетов и, наконец, вынужденно очутился в туалете, где справлял малую нужду какой-то ветеран студии из рабочих павильона. В этот миг к писсуару торопливо подошел режиссер Витя Соколов.
      - Смотри-ка,- тут же отреагировал рабочий павильона, обращаясь к Файту, - понедельник, сам Соколов поссать пришел, а раньше ассистента вместо себя посылал!
      Приспичило
      Я - помреж на картине "Убийство на улице Данте". Веду из группы в гримерную по коридору производственного крыла Максима Максимовича Штрауха. Он заявляет:
      - Мне срочно нужно в туалет.
      - На этом этаже нет мужского... - отвечаю.
      - Я пойду в женский, - говорит Штраух, пританцовывая от напряжения,- а вы - постоите у входа.
      - А вдруг там женщины?
      - Я уже не боюсь! - И исчез за дверью женского туалета.
      Небожитель
      Элегантный донельзя Витя Мережко, устремив взгляд ввысь, плывет мимо группки знакомых, небрежно кивнув.
      - Витя!- окликаю его, - ты почему туфли не почистил?
      Он резко останавливается, переводит свой взор на до блеска отполированные туфли сорок седьмого размера.
      - Как? Они же чистые... - Витя растерянно рассматривает свою "обувку"
      - Я тебе это специально сказал....
      - Зачем?- удивляется Мережко.
      - Чтобы ты спустился с неба на землю!
      Неполноценный автограф
      Человек, который постоянно доставал меня спорами по истории страны и ругательски ругал все наше прошлое, вынудил подарить ему и подписать мою книгу
      Я сдался - надписал.
      Едва заполучив книгу в руки, он завопил:
      - Да ты же русского языка не знаешь, а изображаешь из себя патриота!
      - Ты что, уже прочитал книгу?
      - На обложке написано "моему опоненту" с одним "п"!
      ИДУ НА ВЫ
      Негодует Бог за наши грехи,
      а мир - за наши добродетели.
      Древнее изречение
      101-й километр
      (Драма криминальной юности)
      Парадная тисненая обложка "Книги о вкусной и здоровой пище" открылась - и цветная реклама "Жигулевского" и "Рижского" пива с зеленым горошком заполнила взор. Под рекламой красовалась надпись: "Пиво - жидкий хлеб".
      Стеклянные банки, красиво расставленные, с жестяными крышками и яркими этикетками приманивали. Подпись убеждала: "Повидло и джем - полезны всем".
      Стол на цветной рекламе ломился от яств - поросенок, шампанское, коньяки, балыки в хрустале - и над всем этим великолепием призыв: "Брось кубышку, заведи сберкнижку".
      Красная и черная икра в открытых банках сочилась свежестью и манила. Бутерброды были приготовлены так, что хлеба за икрой не замечалось. И все это значило: "В наш век все дороги ведут к коммунизму!" (В. Молотов).
      Отгрохотали на стыках колеса старого дизеля, открыв километровый столб с табличкой "101", огромные старые тополя, а за ними - кирпичные, изъеденные временем и оттого бурые с чернью коробки казарм, хаотичные многоугольники фабрик с непременными увенчанными громоотводами трубами рядом, здание школы - прихотливую помесь готики со стилем "а-ля рюс" - с непривычно чистыми стеклами окон.
      "Пятилетку - в 4 года!" - гласила этикетка спичечного коробка. Булка, как фокусник, перевернул коробок - на тыльной плоскости обнаружилась та же наклейка.
      Зажав коробок между указательным и большим пальцем, Булка отошел шагов на десять и наколол коробок на сухой сучок сосенки.
      Вернулся и протянул "вальтер" Леньке:
      - Шмаляй.
      - Патронов всего пять, - предупредил Ленька.
      - Маслины мы найдем, стреляй, - успокоил и приказал одновременно Костя Коновалов, стоявший рядом.
      Ленька плавно надавил курок.
      Коробок разнесло.
      Огромные тополя и листья в эту томящую жару были настолько недвижимы, что походили на оперную декорацию из фильма "Большой концерт" с участием Козловского, шедшего на экране местного клуба.
      По тополиному стволу, который не обхватить даже вдвоем, карабкалась по-кошачьи цепкая фигурка подростка.
      Выше и выше - к уровню третьего школьного этажа.
      В пустом просторном классе с чугунными литыми опорами, упершимися в потолок, сидело человек восемь шестнадцатилетних - ребята и одна девчонка-очкарик. Шло занятие литкружка.
      Руководитель кружка - Георгий Матвеевич Звонилкин - рассказывал о принципах соцреализма, которыми надо руководствоваться, если хочешь писать.
      - Главное - положительный герой. Который выражается не в намерениях и говорильне, а в поступках. Делает что-то хорошее.
      - Георгий Матвеевич, а когда вы были в плену, - спросил Витек Харламов, - у вас там были положительные герои?
      - Не будем переходить на частности, - запнулся Георгий Матвеевич, испуганный на всю жизнь своим пленением в войну и ставший не в меру ортодоксальным. - Поступки определяют героя, например...
      В этот миг на сухой ветви тополя появилась фигура Кулика (так звали Борьку Куликова - заядлого голубятника из восьмой морозовской казармы). Он, заложив давно не мытые пальцы в рот, свистнул.
      Кружок развернулся к окну. Леньке показалось, что свист обращен именно к нему - Кулик давно приставал, предлагая махнуть бинокль Ленькиного отца "на что хошь", как он говорил.
      Кулик рукой поманил Леньку к себе "на волю".
      - Вот вам пример отрицательного поступка, - откомментировал Звонилкин, но его никто не слышал - все были увлечены зрелищем Кулика, который прыгал вниз с ветки.
      - Я же тебе говорил: махать бинокль не буду ни на что! - категорически отклонил предложение Ленька и пошел вдоль длинного деревянного сарая с множеством отдельных дверей-входов в "персональные" отсеки.
      - А ты покнокай! И будешь махаться! - Кулик открыл дверь одного из отсеков. - Канай сюда!
      Ленька задержался и обернулся.
      Борька Куликов по лестнице взобрался на крышу, где в большой клетке на полатях курлыкали голуби: бантастые, турмана и просто сизари.
      - Лезь сюда, - позвал он.
      Ленька поднялся на полати.
      - Смотри, - Кулик отодвинул доску - посыпались опилки. Из опилок он извлек что-то, завернутое в некрашеный брезент, и развернул.
      В брезенте лежали густо смазанный, но все равно поблескивающий воронеными плоскостями "вальтер" и пяток патронов к нему.
      Ленька не спросил, откуда это. Но Кулик без слов понял его взгляд и объяснил:
      - Соседний сарай - Максима. Я хотел клетку сделать больше. Стал прибивать, а доска шатается. Я нажал - доска повернулась, а там - вот это. Будешь махаться? Ты же стрелок!
      - Но машина-то Максима, а не твоя. Ты хочешь ее махать? - Ленька испытующе смотрел на Кулика.
      - А Максиму десять лет дали за "Гастроном". Когда он еще появится!
      - Ну, смотри! - пожал плечами Ленька.
      Ленька в темной коммунальной ванной комнате, превращенной жильцами в кладовку, под светом фотоувеличителя собирал "вальтер". Собрал, взвел, нажал на курок. Удовлетворенно ухмыльнулся. Сунул "вальтер" в черный пакет, пакет - в коробку из-под фотопластинок, коробку - под доску увеличителя. И выключил свет.
      Кулик стоял на крыше, победно глядя в артиллерийский бинокль: его голубка лихо вела за собой чужака.
      Ленька сидел рядом с голубиным лотком и смотрел в небо, прикрыв глаза козырьком ладони.
      - Кулик, иди сюда! - донеслось снизу. Кулик подошел к краю крыши.
      На травке, между сараями, расположилась компания - столом служил дощатый ящик. Костя Коновалов сидел возле него на табуретке, остальные - на травке.
      - Кого ты привел? - спросил Костя, расстегивая рубаху с вышивкой по воротнику и застежкой - "расписуху", как именовалась она на местном наречии.
      - Это Ленька. С Крутого. Учится в первой школе, - доложил Кулик.
      - Зови его сюда! - скомандовал Костя.
      Ленька подошел.
      - Выпьешь? - ощупывая взглядом долговязого чернявого парня, спросил Костя.
      - Выпью.
      Кто-то из сидевших на траве передал полный граненый стакан водки Косте, тот - Леньке.
      Все замолкли в ожидании потехи.
      Ленька влил в себя содержимое стакана.
      - Еще! - то ли предложил, то ли скомандовал Костя.
      Ленька выпил еще.
      - Ну как? - поинтересовался Костя.
      - Нормально, - выдавил Ленька через силу.
      Присутствующие заржали.
      - Закуси, - Костя протянул ему тоненькую стрелку лука.
      Парень с сомнением - разве этим закусишь - повертел лук в руках.
      - Кто я? Не догадываешься? - спросил хозяин компании в "расписухе". Я Костя Коновалов. Держу город. Не боишься со мной говорить?
      - А что я сделал, чтобы бояться?
      На траве заржали:
      - Что он сделал!!! А тут и делать ничего не надо!
      - Шпана, тихо! - приказал Костя. - Наливай!
      И снова протянул стакан.
      - Больше не могу. - Ленька икнул.
      Вокруг опять заржали.
      Костя выпил сам, неторопливо закусил:
      - "Смерть Ивана Ильича" читал?
      - Читал, - ответил Ленька без энтузиазма.
      - Понравилось?
      - Нет.
      - Почему?
      - Страшно.
      Компания потешалась.
      Кулик наблюдал за этой потехой, сидя на краю крыши сарая и оглаживая голубя.
      Какой-то, с масленой челкой, показал пальцем на Леньку:
      - Ему страшно!
      Костя повернул голову - и все стихло.
      - Ты приходи сюда, мы с тобой про Ивана Ильича потолкуем. Заметано?
      - Заметано. - Хмель достал Леньку, и он охотно согласился, лишь бы прекратить разговор и ровненько уйти.
      Фотокор, склонившись к видоискателю широкопленочного аппарата, установленного на залихватском штативе с обтянутыми кожей ножками, "организовывал" ребят в композицию:
      - Ты... вот ты... голову левее и на меня. Так. Теперь ты - чуть-чуть пригнись или... поменяйся вот с ним местами - он ниже...
      Ребята стояли в основном затылками к фотографу, фасом в кадр был обращен только Звонилкин, благородно поблескивая очками.
      - Очки снимите, - распорядился фотограф.
      Учитель поспешно выполнил указание и осведомился:
      - Может быть, включить подсвет?
      За его спиной красовался фанерный стенд с десятком машинописных колонок, прикрепленных кнопками, а поверху стенда - стеклянная полоска с надписью "Литературная газета". Собственно, во имя выпуска этой школьной затеи и происходила инсценировка.
      - Включите, включите подсвет, - не сразу и снисходительно согласился фотокор.
      Звонилкин сделал несколько шагов вдоль коридора, оказался у портрета Берия (портреты членов Политбюро висели в полном составе, Берия - был не ближним к газете, но за ним на стене располагалась розетка).
      Учитель просунул руку за портрет, нащупал болтавшийся штепсель и воткнул его в отверстия розетки.
      Надпись "Литературная газета" осветилась.
      - А для какого издания нас снимают? - поинтересовался Витек Харламов. - Для центрального органа или для "Известий"?
      Почуяв подвох в вопросе, ребята заулыбались. Вместе со всеми и Ленька, отставленный в край композиции по причине высокого роста.
      - Любое издание - орган нашей партии, - пресек иронию Георгий Матвеевич и добавил: - Местная "Правда" - тоже!
      Но Витек не унимался.
      - Кого мы сейчас изображаем?
      - Читателей.
      - Выходит, мы сами это писали и сами читаем?
      - Это закономерно, - парировал учитель, - любой автор читает свое произведение после публикации.
      - Замерли, - скомандовал фотокор и надавил на кнопку тросика. - Еще замерли. Спасибо.
      Композиция рассыпалась. Фотограф с треногой под мышкой подошел к Звонилкину:
      - Как подтекстуем снимок?
      - Напишите: "Литературный кружок клуба старшеклассников выпустил свою газету..." Виктор! Харламов! - вспомнив что-то, Георгий Матвеевич позвал уходившего. - Вернись!
      Фотограф ретировался, а его место возле учителя занял Харламов.
      - Ты сегодня очень разговорился - подежурь у газеты. В шесть часов выключишь подсвет и - свободен!
      Звонилкин надел очки и с достоинством удалился, а Витек тоскливо смотрел на сияющую надпись "Литературная газета".
      - Лень, у меня эти разговоры про литературу - вот здесь! - Витек Харламов, выходя из школьной двери к ожидавшему другу, провел ребром ладони по горлу.
      - Тогда зачем ходишь?
      Витек замялся.
      - Зачем? Ну ладно, тебе скажу. Только тебе. - Он погрозил Леньке пальцем. - Из-за Фаи.
      Фаей звали девушку-очкарика.
      - А ты-то зачем? - в свою очередь поинтересовался Витек.
      - Я... Ну, в общем, мне это для будущего института не помешает...
      - Для какого?
      - Тайна.
      - И от меня?
      - Даже от тебя.
      - Ну, твое дело - можешь не говорить. - И Харламов пошел косолапя.
      - Вить! - позвал вдогонку Ленька.
      - Да иди ты! - отмахнулся, не поворачиваясь, обидчивый Витек.
      Во дворе, на врытом в землю дощатом столе, играли в дрынку человек шесть Ленькиных ровесников явно не школьного вида. Подошедший Ленька спросил:
      - Почем?
      - По гривеннику, - ответил тасующий карты Сидор.
      - Сдавай мне. - Ленька пошарил в кармане и положил на кон монетку.
      - Да вали ты со своим гривенником, фитиль догорающий! - И сидевший под последнюю руку Котыша зашвырнул Ленькину ставку в пыль двора.
      Ленька сжал зубы и ушел, не подняв монетки.
      - Зря ты его погнал, - заметил Сидор, сдавая карты, - мы бы его раскрутили.
      - Да чо его крутить, ему мама Сара рупь на кино дает, - пробросил Котыша, сосредоточенно "вытягивая" свои три карты.
      - Что случилось? - спросила мать, красивая полнеющая брюнетка, заметив кислое выражение сыновнего лица.
      - А почему что-то должно случиться? - дерзко ответил он.
      - Потому что, когда ты приходишь со двора, я жду неприятностей.
      - Я не со двора, а из школы, где, - он откровенно кривлялся, "постигаю премудрости литературы".
      - Когда отец дома, ты так не разговариваешь!
      - Посоветуй отцу сидеть дома! - И сын выскочил из комнаты.
      - Та що ж вы! - запричитала бабушка. - Один казав, другой перемовчав!
      - Не вмешивайтесь! - пресекла мать.
      Костя Коновалов, зажав в тиски металлический стержень, орудовал крупным напильником.
      - Значит, страшно... - Он обращался к Леньке, сидевшему на пороге сарая, после каждой его фразы следовало резкое скрежещущее движение инструмента, как бы ставящее точку к сказанному.
      - Да нет... - неопределенно ответил Ленька. - Просто очень здорово написано приближение Ивана Ильича к смерти.
      - Потому и называется "Смерть Ивана Ильича". Только Толстой писал про другое.
      - Откуда ты знаешь, про что он писал? - усомнился парнишка.
      Костя пресек сомнения:
      - Я-то знаю. Я на строгаче всего Толстого прочитал.
      - Всего?
      - Десять томов.
      - Про что же он писал? - За спиной Леньки светило солнце, зеленела трава, и ему уже не хотелось длить разговор, но уйти он не рискнул.
      - Про то, что все - бляди! - резанул напильником Костя.
      - Ну, может, и не все, - вяло возразил парнишка.
      Костя разжал тиски, поднял к глазам стержень, на конце которого образовался крючок вроде вязального.
      - Ты Еську-убивца хоронить ездил?
      - Какого Еську?
      - Сталина. Иосифа.
      Так вождя при Леньке называли впервые, и он растерялся.
      - Нет. Мы собирались, но поезда мимо станции шли...
      - Знаешь, что там было?
      - Да. Много людей передавило.
      - Не передавило, - Костя зажал стержень в тиски, - а передавили. Специально смастырили. Зачем, думаешь?
      Не дожидаясь Ленькиного ответа, он объяснил:
      - А чтобы народу стало ясно, что его в узде нужно держать...
      - Может, действительно нужно. Иначе - анархия, - вслух подумал Ленька.
      - Анархия! - Костя ядовито усмехнулся, перешел к противоположной стене, снял ножовку, подтянул полотно. - А амнистия сейчас, после смерти Еськи, была зачем? Ты думал?
      Он резким силуэтом рисовался над парнишкой в проеме двери.
      - Как пишут, акт человеколюбия, - ответил Ленька и для убедительности добавил: - И гуманизма...
      - Как раз! - Костя вернулся с ножовкой к тискам. - По амнистии освободили хулиганов больше, чем воров, а для бакланов - закон не писан. Они так погуляют на воле, что народ вопить будет: "Давай порядок!" Значит, у них там, - он поднял ножовку вверх, - грабки освободятся. И хватай, дави всех, кто не шестерит! А зачем? Сообрази, будущий писатель! - Это звучало зло и издевательски.
      Леньке хотелось что-то возразить, однако аргументов не нашлось.
      Костя подытожил:
      - А затем, что бляди всегда хотят наверху быть!
      Он вытащил из тисков стержень и разломил его в подпиленном месте.
      - Но у нас на таких тоже ключик есть, - неожиданно весело заключил он и повертел в пальцах выточенный крючок. - Видишь? Любой литой замок открывает. Знаешь замки "Первая пятилетка"?
      Под козырьком эстрады на помосте в метр высотой играл джаз Кулагина. Гремел модный фокстрот "Гольфстрим", и танцплощадка шаркала сотней ног. Завсегдатаи танцплощадки - местная шпана, прислонясь спинами к торцу помоста, - дымили "памирами" и "нордами" и нагло рассматривали танцующих друг с дружкой девушек. Иногда подходил какой-нибудь опоздавший к началу танцев шпаненок в кепочке-восьмиклиночке и отпускал дежурную реплику:
      - Ну что? Есть кого на хор поставить?
      - Найдем, - отвечали ему самоуверенно и жадно затягивались.
      Когда проходил милицейский патруль - сигаретки прятали в рукав, изображали притворную невинность на физиономиях, а самые рисковые выпускали дым в спину милиционерам.
      Витька Харламов - тот, что дежурил у газеты, - босой, в одних трусах, сжав локти собственными ладонями, стоял в жидких кустиках у штакетника танцплощадки. Зебра света, отбрасываемая фонарем сквозь рейки, делала его кривоногую фигуру еще нескладней.
      - Ты что? - Ленька, возвращаясь на танцплощадку с парой эскимо, увидел Витьку первым и подошел.
      Витька не ответил, отвернулся, глотнув слюну.
      - Вить! - заглянул ему в лицо Ленька.
      - Загораю! Видишь? - зло огрызнулся тот.
      - А по делу?
      - Ты что - дурак? - уже не сдержался друг. - Раздели.
      - Здесь?
      - Ну да. Я Фаю ждал. Приставили нож вот сюда. - Витьку трясло.