Бессердечный

      – Последний раз, когда я ее видел, она танцевала с моим… с Ратмором, – сказал Клэй, бросая внимательный взгляд на Джастина.
      – Кажется, я заметила, как она выскользнула из зала, чтобы глотнуть свежего воздуха, – сказала леди Окснард, поднимая лорнет, чтобы как следует разглядеть дверь, ведущую на террасу. – Там ужасно холодно. Уверена, что она уже вернулась в дом.
      Конечно, она должна вернуться, но Эриел ведь не боялась холода, и он знал, как трудно ей дался этот вечер. Он вышел на террасу в туман, плевавшийся мелким дождем. Его башмаки скользили на каменных плитах, а холодный воздух просачивался сквозь одежду. Он не нашел Эриел и направился к дому, но углядел какое-то движение в саду. Джастин тотчас же пошел по усыпанной гравием дорожке к застекленному павильону. Кусты снова дрогнули, и из них на низкую каменную скамью выпрыгнул рыжий полосатый кот экономки. Джастин чертыхнулся и, все больше волнуясь, вернулся в дом. Но и там Эриел не было. Конечно, что-то случилось. Он поднялся по лестнице в комнату, примыкавшую к его спальне, и постучал. Он не думал, что она уединится в своих покоях, когда в доме было столько гостей. Теперь, гневно сжав губы, он вошел, не ожидая ответа, и увидел ее силуэт в лунном свете, струившемся из окна.
      – Я искал тебя, – сказал он тихо, сделав шаг к ней. – Не думал найти тебя здесь. Ты плохо себя чувствуешь?
      – Нет, я… – Эриел опустила глаза. В руках она все еще держала свою книжку, куда записывались танцы. Он заметил, что руки ее дрожат. В неверном свете ее прелестное лицо казалось бледным, а прекрасные синие глаза были затуманены болью. Он нежно приподнял ее лицо за подбородок.
      – Скажи мне, что случилось.
      Она покачала головой, пытаясь улыбнуться, но ей это не удалось.
      – Все в порядке, – ответила она, но глаза ее были полны слез.
      Ему хотелось обнять ее, прижать к себе, но одежда его была влажной от тумана, и он подавил это желание.
      – Мы ведь женаты. Я твой муж. Скажи мне, в чем дело.
      Эриел отвернулась, подошла к окну и устремила взгляд на зимний сад.
      – Я видела тебя с той женщиной. Она ведь была твоей любовницей. Верно?
      Джастин заставил себя сохранять спокойствие.
      – Это было много месяцев назад, до того как я встретил тебя.
      Она повернулась лицом к нему. Глаза ее блестели от слез.
      – Я убеждала себя, что следует молчать… что мне не стоит спрашивать… но я не могу больше притворяться. Мне надо знать правду.
      Он весь сжался, готовясь к худшему. К чему, он и сам не знал.
      – Продолжай!
      – Когда ты уехал в Лондон по делу… дело было только предлогом? Ты поехал туда, чтобы встретиться с другой женщиной?
      На мгновение его сердце, казалось, остановилось.
      – Ты так подумала?
      – Не знаю. Я… твоя сестра сказала, что ты не мог бы удовольствоваться одной женщиной. Что ты потому и уехал, что тебе необходимо разнообразие. Сегодня вечером… когда я увидела тебя с леди Истгейт… я поняла, что она была твоей любовницей. Может быть, она та женщина, ради которой ты ездил в Лондон?
      В одно мгновение Джастин оказался рядом с ней и сжал ее в объятиях. Он замочил ее платье, но теперь ему это было безразлично. Он хотел, чтобы она узнала правду, чтобы снова поверила ему. Он должен был убедить ее.
      – Моя сестра – злая маленькая лгунья, – сказал он, прижимаясь лицом к ее волосам. – Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Нет никакой другой женщины, и я не хочу другой. Не хотел с тех пор, как встретил тебя. – Он почувствовал, что она дрожит, проклял себя и отстранился. – Ты должна мне верить, Эриел. Если ты хочешь, чтобы у нашего брака был хоть крохотный шанс на успех, ты должна поверить, что я говорю правду.
      – Я хочу, – прошептала она. – Я хочу верить тебе, я хочу этого больше всего на свете.
      Он продолжал смотреть ей в лицо.
      – В прошлом однажды я солгал тебе, но никогда не сделаю этого снова. Никогда. Я поехал в город по делу. Я не взял тебя с собой, потому что хотел, чтобы ты оставалась здесь, в тепле и безопасности. – Его рука дрожала, когда он погладил ее по щеке. – Скажи, что веришь мне.
      Текли долгие томительные секунды. Потом ее глаза закрылись, и она шагнула вперед, в его объятия.
      – Я верю тебе.
      Он сжал ее в объятиях яростно, отчаянно. Его щека теперь прижималась к ее голове.
      – Верь мне, Эриел, – прошептал он. – Я никогда больше не обману твоего доверия. – Господи! Каким счастьем было обнимать ее, вдыхать аромат, исходивший от ее волос. – Ты дрожишь, – сказал он. – Твое платье промокло.
      – Это не важно. – Ее руки обвились вокруг его шеи. – Ничто не имеет значения, кроме того, что ты не желаешь никого, кроме меня.
      Джастин прижал ее к себе с отчаянной силой.
      – Я хочу тебя, – произнес он хрипло. – И всегда буду хотеть.
      Он запрокинул ее голову и жадно, властно поцеловал ее, будто предъявил на нее права, как ему давно хотелось сделать. И когда ее рот раскрылся ему навстречу, приветствуя вторжение его языка, ему показалось, что мрак, гнездившийся внутри его, начал рассеиваться и исчезать.
      – Джастин, – прошептала она, прижимаясь к нему с такой силой, будто хотела навсегда слиться с ним воедино и никогда не отпускать его.
      Он снова поцеловал ее нежно и крепко, показывая, что желает ее, и теперь уже уверенный в том, что и она желает его тоже. Его руки тряслись, когда он пытался расстегнуть пуговицы на ее красивом золотистом платье. Он сделает ее своей, он прогонит холод жаром своего тела. Ему удалось расстегнуть ее платье, и оно соскользнуло с ее плеч на пол, когда он поднял ее на руки и понес на постель.
      – Господи, как я тосковал по тебе, – прошептал он. – Я так по тебе тосковал.
      Последовал новый страстный поцелуй. Теперь Эриел целовала его так же жадно, как и он ее. Их соитие было страстным, торопливым, будто они старались наверстать упущенное. После этого она лежала, свернувшись клубочком, прижимаясь к нему. Его пальцы нежно перебирали ее волосы. После утомительного вечера она была в полном изнеможении. Наконец ее глаза медленно закрылись, и она уплыла в сон. Во сне лицо ее обрело беззаботность – с него исчезли страх и неуверенность, столь долго томившие ее. Он хотел бы навсегда избавить ее ото всех волнений и поклялся, что сделает все возможное, чтобы это было так. Он думал о жестокости своей сестры, о тех сомнениях, которые она посеяла в душе его жены, и губы его гневно сжимались. Если Барбара будет продолжать в том же духе, он выдворит ее из Гревилл-Холла. Если бы не Томас, он бы уже сделал это теперь, сегодня же. Но у него не хватало духа вырвать ребенка из родного гнезда и отослать прочь. Уж он-то хорошо знал, как чувствует себя человек, которого перебрасывают с места на место, без настоящей семьи и дома.
      И все же Барбара должна была изменить свое недоброжелательное поведение. Если этого не случится, ему придется отослать ее отсюда. Так или иначе жестокости и подлости его сестры следовало положить конец. Скоро Барбара узнает, каковы будут последствия ее поведения в том случае, если она снова будет строить козни. Он должен был сделать это для Эриел. И внезапно осознал, что это важно и для него самого.
 
      На следующий день Барбара стояла в оцепенении в своем роскошном салоне, ожидая, пока дверь закроется за братом. В момент, когда он скрылся за дверью, руки ее сжались в кулаки.
      – Как он смеет?! – Гнев обжигал ее горло, разъедал его, как кислота. – Как он смеет?!
      Она повернулась к письменному столу, стоявшему в углу. Ей потребовалась целая минута, чтобы успокоиться, взять гусиное перо и окунуть его в чернила. Несколько капель упало на белый лист бумаги. «Дражайший Филипп!» – начала она, потом нахмурилась и нацарапала еще несколько слов. Скомкав бумагу, она бросила ее и взяла новый лист. «Мой дорогой Филипп!» Она описала стычку с братом и то, как Джастин набросился на нее и пригрозил ей выбросить ее из дома, по праву принадлежащего ее сыну. Она излила всю накопившуюся в ней желчь, понимая, что Филипп был единственным человеком в мире, способным ей посочувствовать. Она выразила желание, чтобы Филипп поспешил осуществить их план. Письмо она подписала «С любовью, Барбара». Потом запечатала его воском, звонком вызвала лакея и поручила ему отправить ее послание. Руки ее перестали дрожать. В ней снова забурлил еще не улегшийся гнев. Джастин мог воображать, что выиграл, что одержал победу, и пока что она была готова позволить ему так думать. Но это продлится не долго, о, совсем не долго! Ставки были высоки, риск огромен, но игре было суждено скоро закончиться. У Барбары не было ни малейшего сомнения в том, что в конце концов выиграет она.
 
      Разъяснилось. Утром на горизонте появились первые лучи солнца. На морозце воздух, выдыхаемый Джастином, превращался в маленькие белые облачка. Пока Джастин шел к конюшне, молодой грум Майкл О’Флаэрти возник из тени. Каждый день перед восходом солнца Джастин выходил из дома и отправлялся на верховую прогулку по полям и холмам. Он только теперь осознал, что имение это принадлежит ему, и знакомился с ним. До своего последнего приезда с Эриел неласковые тени прошлого удерживали его на расстоянии от этого дома. Гревилл-Холл был предметом гордости и радости его отца, свидетельством его богатства, развитого чувства прекрасного и хорошего вкуса. Покойный граф сделал свой дом местом, которое не стыдно показать кому угодно. Дочь его постоянно жила здесь, да и сам он проводил в поместье большую часть времени. Для Джастина красивый каменный дом среди зеленой долины графства Суррей воплощал в себе все, что любил и лелеял его отец, и все, что было чуждо ему самому. Мать Джастина, дочь местного сквайра Уильяма Бедфорда, жила в коттедже неподалеку. Мальчиком Джастин проводил долгие часы, скитаясь по холмам вокруг дома и наблюдая с мучительным чувством утраты, как его отец приезжал в этот дом и уезжал из него, отец, отказавшийся признать его. Хотя дом принадлежал ему уже несколько лет, воспоминания о прошлом все еще ранили его.
      Но теперь он понял, что все стало совсем иначе. Джастин глубоко вдохнул чистый морозный воздух и легонько тронул пятками бока своего гладкого гнедого, которого Майкл оседлал для него. Животное было мускулистым и поджарым и чутким к командам хозяина. Покойный граф хорошо разбирался в лошадях, и в его конюшне были отличные кровные лошади. «В моей конюшне», – мысленно поправил себя Джастин. Красивый гнедой охотничий конь теперь принадлежал ему. Он пустил гнедого рысью и спустился с холма. Вдали была видна небольшая рощица, которая служила хорошим ориентиром. Почти каждое утро Джастин проезжал здесь. От рощицы тропинки расходились в разные стороны, и каждый раз он выбирал новую, чтобы получше ознакомиться с принадлежавшими ему землями. Браня себя за то, что так долго медлил, и сознавая, что давно бы объехал все свои угодья, если бы здесь не жила Барбара, он продолжал свой путь.
      Но обида Барбары больше не трогала его, и понемногу тени прошлого рассеивались и отступали. Мучительные образы изглаживались из памяти, и на их место приходили новые, недавно появившиеся. Это были воспоминания об Эриел и времени, проведенном с нею. За месяцы, что он узнал ее, облако мрака, постоянно окутывавшее его душу, начало таять, рассеиваться и исчезать, а будущее рисовалось ему лучезарным. От одной мысли о ней душа его переполнялась восторгом и томлением, и сердце его замирало в груди. Она удивительно быстро заняла огромное место в его жизни. Теперь он всякий раз с нетерпением ожидал возвращения домой, где она ждала его. Как радостно было просто сидеть рядом с ней за трапезой! Одна ночь любви с Эриел была приятнее и сладостнее, чем все часы его жизни, проведенные в объятиях других женщин. Чувства, которые она возбуждала в нем, удивляли и пугали его. Ведь он был уверен, что в ледяной пещере его сердца никаких чувств не существует. И теперь он не знал, как их назвать, и так как на этот счет в его сознании ясности не было, то он принял решение просто наслаждаться счастьем, пока оно есть. Джастин направил гнедого по тропинке между деревьями, между длинными обнаженными ветвями, хватавшими его, как цепкие пальцы, и отбрасывавшими тонкие тени на его лицо. Впереди густо разросшиеся кусты ежевики не пропускали бледных лучей зимнего солнца и окутывали тропинку тенью, а она, извиваясь, выбиралась из этих зарослей и рвалась вперед в поисках света. Он нырнул под ветви тиса, иглы которого побелели от инея и, шурша, царапали его плащ, пока он проезжал под ними. Тропинка спускалась в неглубокую лощину, и его гнедой вдруг навострил уши. Мускулы на ногах животного напряглись, и оно отступило от тропинки в сторону.
      – Полегче, мальчик, – попытался его успокоить Джастин, похлопывая по холке и побуждая двинуться вперед, но гнедой продолжал отступать от дорожки и теперь принялся выплясывать на месте. – В чем дело, мальчик?
      Конь нервно заржал, и Джастин принялся оглядывать подлесок, стараясь понять, что испугало животное.
      Среди густой листвы вечнозеленого тиса он заметил троих мужланов, смахивавших на бандитов. Тотчас же грянул выстрел, и он ощутил обжигающую боль в плече. Грабители, черт возьми! Он круто повернул жеребца и, пригнувшись к его шее, погнал его назад. Конь, почувствовав запах крови Джастина, помчался галопом, дико раздувая ноздри.
      – Хватай его! – закричал один из молодчиков, продираясь сквозь кустарник к Джастину. – Не упустите негодяя!
      Разбойник ломился сквозь чащу, пытаясь срезать угол. Джастин разглядел его сквозь тяжелые плети вьющихся растений, сквозь кустарник и густой подлесок. Он заметил блеск металла – пистолет. Разбойник целился в него. Раздался выстрел. Пуля просвистела так близко, что он почувствовал, как ветер коснулся его щеки. По плечу его разливалась мучительная пульсирующая боль. Рубашка и плащ для верховой езды промокли от крови. Он стиснул зубы, стараясь не замечать боли, и погнал свою лошадь сначала направо, огибая кусты, нырнул под низко нависающие ветви, взял левее и помчался на восток, к солнечному свету и далеким холмам. Третий бандит выскочил на дорогу и попытался удержать гнедого за уздечку, отчего перепуганное животное поднялось на дыбы и чуть не сбросило Джастина. Джастин выругался. Лошадь в страхе заржала и забила передними ногами по воздуху в нескольких дюймах от лица разбойника. Тот рванулся с дороги и поднял пистолет. Джастин попытался выбить его из рук убийцы сапогом, с силой ударив его по запястью. Послышался крик боли. Пистолет выстрелил в воздух и, описав дугу, упал куда-то в кусты. Следующий пинок сбил бандита с ног, и тот приземлился в грязь со звуком, похожим на хрюканье, а Джастин во весь опор помчался вдоль опушки леса.
      Впереди сквозь ветви пробивался яркий солнечный свет. Мерин споткнулся и чуть не упал, но все-таки сохранил равновесие и продолжал мчаться дальше. Под звук следующего выстрела Джастин выехал на прогалину и продолжал гнать своего коня что есть мочи. Через несколько секунд они добрались наконец до вершины холма и исчезли за ней.
      Джастин потерял много крови и уже чувствовал головокружение. Он не был уверен, что сможет надолго сохранить сознание. Стиснув зубы, он вцепился в холку мерина, ослабил поводья и позволил лошади самой выбирать путь. Стук копыт и мучительная боль в плече было последним, что ему запомнилось, до того как он услышал крик Эриел. Он увидел, что она плачет, когда собрал последние силы, чтобы открыть глаза, и в его затуманенном мозгу всплыла мысль о том, что каким-то образом он снова причинил ей боль.

Глава 24

      Эриел закрыла дверь в комнату Джастина и последовала в холл за доктором. Она была удивлена, увидев, что Барбара в ожидании известий ходит взад и вперед по коридору и что, вопреки обыкновению, она не одета и не причесана.
      – Насколько серьезно он ранен, доктор Марвин? – спросила сестра Джастина, поспешно приближаясь к ним. – Он поправится?
      – Лорд Гревилл – на редкость везучий человек. – Доктор, седовласый джентльмен лет шестидесяти, вынул монокль из своего выцветшего голубого глаза. – Пуля пробила навылет мягкие ткани плеча, не повредив ни кости, ни мускулов, хотя он потерял много крови. Конечно, всегда есть опасность, что рана загноится, но я умею обращаться с такими ранами и знаю, как их лечить. Поэтому надеюсь, что граф очень скоро снова будет на ногах.
      Эриел вздохнула с облегчением:
      – Слава Богу!
      – А что, ради всего святого, случилось? – спросила Барбара. – Он сумел объяснить?
      – Он что-то говорил о засаде, о разбойниках, – ответила Эриел, удивленная тем, что Барбара проявляет такой интерес. Может быть, все-таки сестра Джастина хоть чуть-чуть беспокоится о нем? Это казалось невозможным, но, похоже, было именно так.
      – Засада? – спросила Барбара, и ее черные брови высоко поднялись.
      – Да, – ответил доктор. – Кажется, их было трое. Кажется, они охотились за его кошельком.
      Барбара широко раскрыла глаза:
      – А я думала, что здесь, вдали от города, мы в безопасности.
      – Должно быть, за ним следили, – предположила Эриел. – Джастин – человек привычки. Было нетрудно узнать его образ жизни и распорядок дня.
      – А возможно, они случайно наткнулись на него и сочли одинокого всадника легкой добычей, – высказала предположение Барбара. – Буду получше присматривать за Томасом. Им может прийти в голову мысль похитить его ради выкупа.
      – Вам не стоит волноваться на этот счет, дорогая леди. – Доктор ободряюще похлопал ее по плечу. – Я сделаю остановку в конторе шерифа по пути домой. Если эти разбойники останутся где-нибудь по соседству, шериф и его люди быстро с ними расправятся.
      – Благодарю вас, – сказала Эриел. – Я тоже пошлю ему весточку. Я уверена, что власти пожелают побеседовать с моим мужем.
      Доктор Марвин кивнул, а Эриел поблагодарила его за помощь. Пока Барбара провожала доктора до двери, Эриел вернулась к Джастину. Он спал. Отвар, данный ему доктором, обеспечил ему желанный отдых. И все же она была неспокойна. Никогда в жизни она не была напугана больше, чем в минуту, когда увидела, как его вносят в холл. Глаза его были закрыты, грудь в крови, и в какой-то миг ей показалось, что он мертв. Боль, которую она при этом испытала, была непереносимой.
      Она кричала, не помня себя, кричала громко, и его полные боли глаза приоткрылись, медленно обратившись к ее лицу. Когда улыбка тронула его губы, Эриел поняла, что он жив. Любовь к нему затопила все ее существо, заполнила ее грудь, обволокла сердце. Стараясь подавить беспокойство, она взяла все в свои руки. Чуть позже он уже лежал в постели наверху и мирно отдыхал, рана его была промыта и перевязана, а за доктором послали.
      Если исключить ее разговор с доктором, она не отлучалась от его постели ни на минуту.
      Прошли утро, день и вечер. Наступила новая ночь. На рассвете Эриел очнулась от дремоты, сморившей ее, когда она сидела на стуле возле кровати, и удивилась, увидев, что и Джастин тоже бодрствует.
      – Эриел? – Голос его был глухим, а речь прерывистой. Когда сознание начало возвращаться к нему, его глаза обратились к ее лицу. – Какого черта? Ты, конечно, не сидела на этом стуле всю ночь?
      Она нежно улыбнулась ему:
      – Тебя ранили. Я хотела быть уверенной, что с тобой все в порядке.
      Стискивая зубы от боли, он попытался сесть, и она поспешила на помощь. Он пошевелил плечом, проверил повязку, крест-накрест охватывавшую его.
      – Чертовски больно, но не думаю, что рана серьезная.
      – Доктор сказал, пуля прошла навылет. И слава Богу, не задела кость.
      Он кивнул с явным облегчением:
      – В таком случае через пару дней я буду как новенький. По крайней мере если этот безмозглый доктор не запудрит мне мозги той пакостью, что дает мне пить.
      Она подавила готовый вырваться смех:
      – Тебе нужен покой. Доктор Марвин только хотел убедиться, что твоей жизни ничто не угрожает.
      Он попытался сесть прямее. Она заметила, что Джастин поморщился от боли, и заставила его снова лечь.
      – У вас огнестрельное ранение, сэр. Доктор настаивает на соблюдении постельного режима, хотите вы того или нет.
      Он вопросительно поднял черную бровь:
      – Неужели это так? А кто, осмелюсь спросить, будет выполнять предписания доктора?
      – Я.
      Он улыбнулся одним уголком рта.
      – В таком случае, миледи, вам не стоит выходить из комнаты.
      Она скептически оглядела его:
      – И вы согласитесь лежать в постели?
      Он опустил глаза.
      – Пожалуй, я не желаю ничего больше, чем провести несколько дней в постели, пока вы будете возле меня, миледи.
      Эриел вспыхнула, но не сказала ничего. Было ясно, что рана ее мужа не такая серьезная, как она опасалась. С той ночи, когда Барбара устроила рождественский вечер, отношения между ними изменились. Тогда ей пришлось принять мучительное решение, верить Джастину и считать его достойным ее любви или дать волю страхам и позволить злокозненным измышлениям Барбары Таунсенд разрушить ее жизнь. Она посмотрела в яростные серые глаза Джастина и поверила, что он говорит правду и дорожит ею.
      Эриел погладила локон его густых смоляных кудрей. Он снова уснул, и теперь, в покое, черты его лица стали мягче. Но стоило ей закрыть глаза, как она увидела его таким, каким он был в то утро, когда его ранили, – веки сомкнуты, лицо мертвенно-бледное, рубашка на груди промокла от крови. Он сказал, что на него напали бродяги, разбойники, но узнать это наверняка было невозможно, и не было никакой уверенности в том, что опасность ему больше не грозит. По затылку и спине ее поползли мурашки. Она пыталась убедить себя, что это глупость, что нападение на Джастина было лишь несчастным случаем, что Джастин случайно набрел на грабителей и стал их жертвой, но страх продолжал грызть ее душу.
      Шериф Джон Уилмот последовал за дворецким в одну из элегантно обставленных гостиных Гревилл-Холла. Прошло четыре дня, с тех пор как он в последний раз беседовал с графом, уже вставшим с постели и чувствовавшим себя намного лучше. Но графа все еще мучила боль, и при каждом неловком движении он стискивал зубы. Последовав за его сиятельством в комнату, Уилмот снял свою потрепанную шляпу с обвисшими полями и стоял, держа ее в руках.
      – Мне очень жаль, милорд, но мы не нашли и следов людей, напавших на вас.
      Лицо графа помрачнело. Но все же у него достало силы кивнуть шерифу. Он указал ему на стул возле софы, и Уилмот сел напротив хорошенькой белокурой жены графа. Она смотрела на него с тревогой.
      – Вы думаете, эти люди покинули наши края? – спросила она.
      Шериф поерзал на стуле, обитом дорогой парчой, и про себя понадеялся, что не запачкает красивую обивку.
      – Они были бы дураками, если бы не сделали этого. Мои люди обшарили всю округу в надежде на обещанную вами награду.
      Граф поднял бровь:
      – И какова, по-вашему, эта награда?
      – Ну, сотни три гиней, милорд. Я думал, вы знали об этом.
      – Три сотни! О Господи! Да это, черт возьми, целое состояние! – Граф устремил суровый взгляд на жену, тотчас же выпрямившуюся на своем месте.
      – Едва ли вы были в состоянии принять это решение сами, милорд. Но ваша жизнь ст?ит гораздо больше.
      Вместо того чтобы разгневаться, граф улыбнулся:
      – Я рад, что ты так думаешь, любовь моя.
      Она очаровательно покраснела, и шериф подумал, какой удачливый человек этот лорд Гревилл, если ему повезло жениться на женщине, которая так дорожит им.
      – Вы уверены, что эти люди были просто разбойниками? – спросил Уилмот.
      – Но они не деревенские. Кем еще они могли бы быть?
      Невысокий, крепко сколоченный шериф пожал мясистыми плечами. Над поясом его штанов нависало брюшко, а волосы уже начали редеть, но он был умен, ловок и трудолюбив. В графстве Суррей редко случались преступления. Джон Уилмот делал все, чтобы сохранить такое положение.
      – Я полагаю, что это были разбойники, – сказал он. – Но их кто-то нанял. У вас есть враги, милорд?
      Гревилл только пожал плечами.
      – У меня много деловых проектов. Человек не может заработать столько денег, как я, и не нажить врагов. Но вряд ли кто-нибудь из них зашел так далеко, чтобы решиться на убийство.
      – Вам следует поразмыслить об этом. Кто-то желает вам смерти. Или по крайней мере считает, что вы слишком удачливы в делах, чтобы продолжать их. Кто-то желает заполучить ваши деньги.
      – Это более вероятно, – сказал граф, не слишком серьезно принимая слова шерифа, чтобы это омрачило его жизнь, и все же мысль его заработала, и по глазам было заметно, что он просчитывает все варианты. – Напавшие на меня люди, судя по всему, бандиты, – продолжал Джастин. – Но никто лучше меня не знает, насколько деньги могут быть притягательны и что они вполне могут послужить мотивом для убийства.
      Шериф кивнул.
      – Будем следить за всеми пришлыми. Мы найдем их, если только они появятся где-нибудь поблизости.
      Разговор был окончен. Граф поднялся со стула, и вслед за ним поднялся шериф. Леди Гревилл тоже встала, чтобы попрощаться с ним.
      – Дайте мне знать, если появится что-нибудь новенькое, – сказал ему лорд Гревилл, провожая его до холла.
      – Можете на это рассчитывать.
      Лакей закрыл за шерифом двери гостиной, и, выйдя из дома, он направился к своей лошади. Вероятно, граф был прав: разбойники охотились за его кошельком. И все же многолетний опыт твердил ему, что Гревилл мог ошибаться. И потому шериф решил, что будет смотреть в оба. Ему нравились и граф, и его жена. И он не хотел, чтобы с ними случилась беда.
      – Шериф их не нашел. – Эриел, снова устроившаяся на софе, теребила складки своей юбки. – Меня это беспокоит, Джастин.
      Он видел, что она встревожена, и, стараясь не замечать боли, сел рядом с ней и обнял ее.
      – Тебе не о чем беспокоиться. Сейчас эти люди далеко отсюда. – Он улыбнулся. – К тому же обещанная тобой награда заставит все графство искать их. Они сюда и носа сунуть не посмеют.
      – Я бы хотела, чтобы их поймали, – возразила она упрямо.
      – Я тоже хотел бы. – Он нежно коснулся поцелуем ее губ. – Спасибо за то, что ты так заботишься обо мне.
      Эриел встала с софы и принялась с отсутствующим видом бродить по комнате.
      – Я думаю о том, что шериф сказал о врагах. Что, если эти люди – не разбойники, Джастин? Что, если кто-то их нанял, чтобы убить тебя?
      – И этот человек?..
      – Не знаю, кто он.
      Джастин тоже не знал этого, но и ему в голову приходила такая мысль. Он подошел к ней, остановился рядом и смотрел, как она водит пальцем по крышке фортепьяно, рисуя на ней невидимые и странные узоры.
      – То, что я сказал шерифу, – правда. За долгие годы я нажил немало врагов, но никто из них ничего не выиграл бы, убив меня, и даже при всей их нелюбви ко мне едва ли я заслуживаю таких хлопот.
      Эриел подняла на него глаза. Она начала было что-то говорить, но потом тряхнула головой и замолчала.
      – Продолжай. Если ты хочешь что-то сказать, я весь внимание.
      – Есть некто, кто выиграет от твоей смерти. Например, твоя сестра выиграет очень много.
      Эта неприятная мысль уже посещала Джастина, и он нахмурился:
      – Полагаю, что ты права, но, хотя мы с ней так не похожи, мне не хотелось бы думать, что она способна хладнокровно убить единственного брата.
      Эриел вздохнула:
      – Прошу прощения. Я сказала нечто ужасное. – Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась невеселой, и тревога не исчезла с ее лица. – Ты быстро поправляешься, но, боюсь, ты недостаточно окреп, чтобы навестить бабушку.
      – Я чувствую себя гораздо лучше, чем мог бы при сложившихся обстоятельствах. По правде говоря, я пользовался своей немощью, чтобы вызвать твое сочувствие и найти предлог никуда не ехать. Но раз уж обещал, мы поедем. Как там продвигаются дела с моим портретом?
      – Он почти закончен. Завтра я получу в деревне готовую гипсовую отливку.
      – Надеюсь, бабушка меня узнает.
      Эриел бросила на него укоризненный взгляд:
      – Не глупи. Конечно, узнает.
      Но он не был так уж уверен. Прошли годы с их последней встречи. Из мальчика он превратился в мужчину. Думала ли она когда-нибудь о нем, вспоминала ли, скучала? Юношей он был с ней ближе, чем с матерью. Джастин все еще помнил, что от нее всегда пахло сиренью и акварельными красками. Писать акварелью было ее любимым занятием в часы досуга. Он вспоминал, как она требовала от кухарки, чтобы та пекла специально для него торты со сливами, которые он так любил, как они вместе украшали дом к Рождеству – нанизывали на нитки ягоды остролиста, вырезали из бумаги снежинки, развешивали ветки тиса и остролиста над камином в старом барском доме. Джастин был так сильно привязан к ней! Тогда она была для него всем. Но время идет, и все меняется. Отец отослал его в школу, и они стали видеться редко. Джастин размышлял, будет ли она рада его видеть, и чувствовал мучительные уколы совести. Он не забывал ее, заботился о ней, посылал ей деньги, делал для нее все, что должен был делать. Скорее всего и она не часто вспоминала его. И все же он не мог не думать о том, что следовало приехать повидать ее раньше.
 
      Стараясь скрыть лицо под капюшоном плаща, Барбара поднялась по лестнице в комнату над конюшней в таверне «Петушиный крик». Она сказала брату, что поедет навестить недавно заболевшую леди Окснард, и без шума уехала из дома. В течение долгих дней после неудачного покушения на Джастина ее душили гнев и горькое разочарование, которые ей приходилось тщательно скрывать. И гнев все еще бурлил в ней, а вместе с ним крепла решимость. Барбара легонько постучала в дверь комнаты на втором этаже, которую она и ее любовник использовали прежде, и через секунду дверь широко распахнулась. Ее втянули внутрь, и тотчас же Филипп стиснул ее в объятиях.
      – Где ты была? Я думал, ты приедешь на несколько часов раньше. Я чуть не занемог от беспокойства.
      Она выскользнула из его объятий и отступила на шаг, подошла к камину, потирая озябшие руки.
      – Тебе и следовало беспокоиться. – Она пристально смотрела на красно-оранжевое пламя. – Если они поймают хоть одного из тех, кого ты нанял, мы все отправимся на виселицу. – Она повернулась к нему лицом. – Господи, Филипп! Неужели это все, что ты смог сделать? Кучка бандитов, которые не сумели убить человека, хотя их было втрое больше!