Сен-Жермен - Загадочный супруг

И, бесцеремонно оттолкнув ее в сторону, прыгнул в ожидающий экипаж, который помчался вниз по аллее. С минуту девушка стояла, глядя ему вслед, затем, подобрав юбки, бросилась бегом обратно к караульному помещению.

– Арман! Арман!

Молодой человек в мундире Национальной гвардии вышел из дверей.

– Скорей сюда! – крикнула Флер. – Что-то случилось с Яном!

В карете Анри вытащил носовой платок и украдкой вытер шею и лоб. Взглянув на Таунсенд, он с облегчением увидел, что глаза ее закрыты. Казалось, она спит. Очевидно, слезы истощили ее силы. Анри вздохнул и прислонился спиной к богатой обивке кареты.

Кто бы ни была эта любопытная женщина, он рассказал ей глупую историю. Это было, конечно, смешно, но он не успел придумать что-нибудь получше. И теперь следует решить, как использовать то невероятное везение, которое привело в его объятия юную герцогиню Войн именно тогда, когда он сам отправлялся в Рамбуйе. Если бы он не проезжал мимо в тот самый момент, когда она сломя голову сбегала со ступеней дворца...

Анри выпрямился. Рамбуйе. Что он сказал этой странной девушке там, на Сен-Сир? Он резко постучал в потолок экипажа. Маленькая дверца приоткрылась, и показалась голова кучера. Анри шепотом отдал новые распоряжения. Его вдруг осенило – он возьмет герцогиню с собой в Рамбуйе. Когда она появится там с ним одна, без сопровождения какой-либо дамы, в то время как ее муж сам находится там, разразится скандал, который немедленно отдалит ее от Двора.

«Она будет обесчещена», – ликующе подумал Анри. У Монкрифа не будет иного выбора, как бросить ее, и Анри, конечно, окажется тут как тут, чтобы подобрать лакомый кусочек. Собственно говоря, зачем, ждать прибытия в Рамбуйе? Почему не овладеть ею сейчас? В конце концов, он долгие недели томится по ней, а между Парижем и замком Филиппа Орлеанского есть несколько гостиниц, которые с радостью предоставят им приют.

«Как я умен, – самодовольно подумал Анри. – А также удачлив». Лишь однажды удача изменила ему. Однажды он был принужден восстать против своей судьбы и проклясть Господа, который счел нужным разрушить все, чего он достиг, снова и снова издеваясь над горькой тайной его рождения. Как и отец, он трудился на скромных виноградниках своей семьи в Гиенне. Обуреваемый честолюбием, он еще юношей сбежал в Париж, где красивое лицо и прекрасные манеры легко распахнули перед ним двери, которые, будь он иным, были бы для него закрыты. Вскоре благодаря щедрости своих возлюбленных он зажил по-княжески, хотя и не так, как жаждал, и всегда нависало над ним клеймо его буржуазного происхождения.

Ему было почти тридцать, когда город, где он родился, опустошила оспа, унеся его родителей, брата с женой и их сыновей. Спустя несколько дней Анри Бенуа оказался владельцем семейной винодельни – ненавистного наследства, которое он решил немедленно сбыть с рук. Тогда, в апреле, он узнал, что Людовик XVI подписал Закон, отменяющий несправедливую средневековую монополию на виноторговлю во Франции. Теперь Закон не ограничивал виноторговца городом, где он жил, и давал полную свободу продавать свои вина, где он пожелает, что немедленно стимулировало и производство вина, и спрос на него.

Сразу оценив поразительные возможности выйти на новый, международный рынок, Анри не стал продавать свою винодельню и, действительно, вскоре несметно разбогател. Позже, в июне 1780 года, король Людовик, стремясь продвинуть дальнейшие правительственные реформы, учредил Экспериментальный комитет управления с целью повысить влияние французского народа на правительство. Пользующиеся избирательным правом представители духовенства, дворянства и буржуазии должны были избираться во Всеобщую ассамблею, и Анри Бенуа, видя свой шанс получить то, чего он домогался больше всего – титула, – немедленно обратился ко Двору с прошением от имени Гиенны и Гаскони.

Однако его прошение, как и многочисленные попытки купить высшее дворянское звание, было отклонено, и получил это звание некий Антуан де Лакано, винодел, живший где-то в другом краю той же провинции. Так как участие во вновь созданной Ассамблее давало депутатам право на дворянский титул, де Лакано вскоре стал графом, что привело Анри Бенуа в ярость. Единственно, что могло бы успокоить его, это – отделаться от незнакомого, но смертельно ненавидимого соперника. Это было несложным делом: путем подкупа местного судьи он сумел получить приказ о заточении без суда, – этот печально известный документ, который, будучи подписан королем или высокопоставленным правительственным чиновником, позволял держать человека в тюрьме во время следствия.

За пядьдесят луидоров Анри удалось добиться того, что и граф де Лакано, и местный депутат, который избирал его в ассамблею – Эмиль Гаспар, – были по ложному обвинению арестованы. Обоих привязали к дыбе, а затем пытали, после чего граф скончался.

В своей винокурне, на дальнем конце реки Жиронды, Анри Бенуа с нетерпением ждал, когда его призовут ко Двору на место де Лакано, но этого не случилось. Напротив, когда стало известно о смерти популярного де Лакано, разразился большой скандал. Даже король под воздействием своих министров был вынужден приказать начать расследование, – ведь менее чем за шесть месяцев до того он сам подписал Закон, ограничивающий указ о заточении без суда и запрещающий существовавшую практику применения пыток для получения признаний от заключенных.

Узнав о расследовании, Анри быстро убедил мирового судью бежать, затем продал винокурню и покинул провинцию, благодаря Бога за то, что он не знал де Лакано лично и не мог быть связан с его убийством. Судьба Эмиля Гаспара осталась ему неизвестной, и Анри даже забыл его имя.

Остальная часть истории была весьма несложна: переселившись западнее, в Шампань, он встретил там Мари Сен-Альбан – толстую, одинокую и весьма состоятельную вдовушку, которая поощряла знаки внимания с его стороны. Не прошло и года, как они сочетались браком, и Анри, – теперь величавший себя Сен-Альбаном, сочтя это имя куда более достойным, чем скромное имя Бенуа, – стал одолевать Мари просьбами перевести на него и ее долю наследства и титул ее покойного мужа – маркиза де Курсона. Весьма возможно, что она согласилась бы на это, если бы на той же неделе не узнала случайно, что ее молодой красавец-супруг состоит в тайной люборной связи с ее пятнадцатилетней дочерью Лизеттой.

После того как его надежды разбились вдребезги, Анри сбежал из Шампани и провел несколько лет на юге в безуспешной погоне за удачей. Усталый, разочарованный узкими пределами Ниццы и Марселя, он был привлечен блеском парижского полусвета и в конце концов логика событий привела его в интимный кружок кузена французского короля герцога Орлеанского, который немедленно принял его, как родственную душу. Со своей стороны Анри сразу понял преимущества дружбы с членом могущественного рода Бурбонов, в особенности еще и потому, что Филипп Орлеанский тоже был честолюбив и втайне намеревался свергнуть короля и самому занять престол.

По просьбе герцога Анри поселился в Версале и принялся распространять те радикальные памфлеты, с помощью которых распускались нелепые слухи, и сатирические листки, наносившие монархии непоправимый урон. Только на прошлой неделе Филипп обещал Сен-Альбану герцогский титул, как только станет королем, и при этом Анри почувствовал, что его время наконец пришло. Новое имя, титул герцога, дружба с человеком, который станет королем Франции... Но тут мысли Анри внезапно приняли тревожный оборот. Его удивляло, что Филипп не пригласил его в Рамбуйе, тогда как все остальные его дружки были им приглашены. Он не понимал также, почему приглашен герцог Войн. Анри знал, что в последние годы Филипп охладел к Войну. Решив, что это сделано по рассеянности, он и вознамерился отправиться в Рамбуйе. Теперь он, конечно, привезет с собой прелестнейшую герцогиню Войн, которая вскоре станет обесчещенной.

Анри залюбовался ее полной, красивой грудью, которая вздымалась и опускалась в спокойном, тихом ритме ее дыхания. Он даст ей поспать еще немного, прежде чем разбудит и сообщит ужасную весть о том, что ее муж заболел в Рамбуйе, и он, по доброте душевной, решил отвезти ее туда. Она, несомненно, забеспокоится, расстроится, возможно, поплачет. Но, конечно же, не станет возражать против изменения первоначального плана – поездки в Париж, – ибо захочет поскорее увидеть мужа. Анри слегка улыбнулся, подумав об этом. То-то удивится Войн!

Ян Монкриф нетерпеливо взглянул на часы, прежде чем сунуть их в карман жилета. Позади него солнце уже садилось за мягкие очертания окружающих Версаль холмов. Голуби возвращались на крыши городских домов по другую сторону улицы, мелодично воркуя в тишине.

Улица Сюр-Интенданс почти опустела. Все ушли или в сады Версаля смотреть фейерверк, или в близлежащие кофейни и клубы обсуждать последнюю новость: сегодня пополудни большинство духовенства, представителей второго сословия, заняли свои места в Зале для игры в мяч, чтобы продемонстрировать свою поддержку Национальному собранию, которое отказалось подчиниться королевскому приказу об отмене всех совещаний до начала завтрашней Королевской сессии. Однако новость эта никого не удивила. Все знали, что церковь очень много потеряет, если последние налоговые реформы короля станут законом. Поэтому епископы и прелаты решили, что им лучше проявить неповиновение, даже если это означает сближение с презираемым ими средним классом.

Ян с хмурым видом сидел верхом на лошади, которая била копытами от нетерпения. В эту минуту он не думал о политическом тупике, в который завели страну Генеральные штаты несмотря на все их благие намерения. Он хотел найти Эмиля. Апартаменты Анри Сен-Альбана были через дорогу, на втором этаже дворца, и выходили на Мраморный двор. Его лакею не могло потребоваться так много времени, чтобы узнать, там ли Сен-Альбан и Таунсенд. Морщины на изможденном лице Яна стали еще глубже. Он не сомневался, что оба они там. По словам немолодого друга Яна – Пьера дю Монморана, – менее часа назад герцогиню Бойн видели прогуливающейся с Анри Сен-Альбаном в садах за Водяным партером. И ни он, ни она не появились, чтобы приветствовать старшего из братьев короля и принцессу Елизавету, представляющих отсутствующих монархов на открытии сегодняшнего празднества в Малом Трианоне.

Ян положил руку на пистолет, засунутый за пояс бриджей. Благодарение Господу, он был в Рамбуйе недолго! Понадобилось менее часа, чтобы понять, как противен разнузданный образ жизни герцога Орлеанского. При этом воспоминании рот его скривился от отвращения. Совсем как в прежние времена, Маргарита дю Шарбоно ожидала там его приезда. Ян не знал о том, что она тоже приглашена сюда, но ее взгляд, когда она приветствовала его, дал ему понять, как легко им было бы начать все сначала. Но он не хотел этого, не мог. И поэтому тут же повернулся на каблуках и поскакал в Версаль, загоняя жеребца, чтобы поскорей покинуть это зловонное гнездо порока и разврата. Он рвался назад, к Таунсенд, хотя в тот момент и не понимал этого, к ее юности, невинности, ко всему, чего никогда не было в Маргарите и быть не могло. И все это лишь затем, чтобы узнать – Таунсенд дома нет. Последний раз ее видели в дворцовых садах в обществе Анри Сен-Альбана.

При этой мысли лицо Яна стало еще более изможденным. Он мог только надеяться, что Эмиль их отыщет. А тогда уж, видит Бог, наступит его черед.

Одинокий всадник неспешно ехал по дороге, оставляя за собой облака пыли. Выпрямившись, Ян пришпорил коня ему навстречу, и они встретились под сенью сучковатого дерева, которое было старым уже во времена Людовика XIV.

– Ее у себя нет! – резко бросил Ян. – Горничная ее не видела. Что тебе удалось выяснить?

Эмиль концом плаща вытер с лица пыль. Вид его был мрачен.

– Там их тоже нет.

– Что ты хочешь этим сказать? – медленно роняя слова, спросил Ян.

– Что они не вернулись в покои Сен-Альбана. Я разговаривал с самим мажордомом.

– Но и часа не прошло, как их видели в саду.

– Я не кончил. По словам мажордома, Сен-Альбан велел передать, что уезжает в Рамбуйе, чтобы принять участие в охоте с герцогом Орлеанским. Я пошел в конюшню, где узнал, что экипаж и впрямь был заказан на пять часов и еще не возвращался.

В ответ на резкий рывок поводьев лошадь Яна вскинула голову.

– Ради Бога, Эмиль, не думаешь же ты, что он увез Таунсенд с собой?

– Мне пришло это в голову.

– Мы бы встретили экипаж на дороге.

– Нет, не встретили бы, если он повез ее куда-то еще.

Ян стиснул зубы.

– Он не посмел бы! И Таунсенд никогда бы не позволила!

Эмиль ничего не ответил, но его мысли отразились у него на лице.

Неопытная, одинокая, оскорбленная герцогиня вполне могла стать легкой добычей такого угодливого обольстителя, как Анри Сен-Альбан.

– Едем! – сказал Ян с посуровевшим лицом, на котором было написано недоверие. – Я хочу поговорить с... – В это мгновение из-за угла улицы Гамбетты появился накренившийся и опасно раскачивающийся экипаж. Ян поднял голову и увидел своего зятя – Армана де Сакса, – тот махал им из окна кареты и кричал, чтобы они остановились.

Еще прежде, чем опустили ступеньки кареты, дверь распахнулась и к ним кинулась Флер. При виде ее слез Ян ощутил странный толчок в сердце. Спешившись, он схватил руки сестры.

– Таунсенд! Ради Бога! Что с ней случилось?

– Слава Всевышнему, ты здесь и здоров! – залепетала Флер, не слыша его слов. – Мы сами собирались в Рамбуйе, когда этот человек сказал мне, что ты заболел. Я так испугалась...

– Я заболел? Какой человек?

Флер отшатнулась, – руки Яна причиняли ей боль. Она начала торопливо объяснять что-то, когда сзади подошли Эмиль и Арман. Эмиль вел на поводу лошадь Яна.

– ...И я была совершенно уверена, что он говорит правду, – заключила Флер, дрожа теперь от непонятного страха, охватившего ее при виде выражения лица Яна, – потому что Таунсенд, казалось, потеряла от волнения голову. Понимаешь, я увидела ее в окно, когда экипаж проезжал мимо. Она плакала, и неужели ты думаешь, что с ней что-то случилось?

Ян не ответил. Вместо этого он на краткий миг прижал ее к себе, а глаза его поверх ее головы встретились с глазами Эмиля. Ян схватил протянутые Эмилем поводья, прыгнул в седло и, стегнув кнутом испуганного коня, послал его в галоп. Флер и Арман что-то кричали ему вслед, но он даже не обернулся.

– Куда, по-вашему, они направились? – прокричал Эмиль, безжалостно пришпоривая лошадь в стремлении догнать Яна. – В Париж?

Ян отрицательно мотнул головой. Маловероятно чтобы они поехали туда, просто потому, что их обоих там слишком хорошо знали.

– Возможно, он действительно решил отвезти ее в Рамбуйе, – догадался Эмиль, – но прежде остановиться с ней где-то по дороге.

Ян сжал губы, понимая, что все может быть именно так. Мысль эта сводила его с ума. Каким дураком он был. Набитый дурак, недооценивавший этого человека. А теперь могло быть слишком поздно, потому что у Анри, самое малое, час выигрыша во времени. Скоро стемнеет, а по дороге в Рамбуйе бесчисленное множество мест, где весьма удобно овладеть молодой, неопытной женщиной. Ян не мог и надеяться подоспеть вовремя. Если Анри надругался над ней, если только... Ян не мог додумать мысль до конца. Вместо этого он стегнул усталого жеребца, заставляя его скакать еще быстрее, пока изрытая колеями дорога не слилась для него в одно сплошное пятно.

16

– Да, – сказал кузнец при таверне на краю леса, у дороги в Шартр, – экипаж, подобный описанному, проезжал через деревню меньше часа тому назад. – Господин в экипаже очень спешил, поэтому кузнец его и запомнил. – И еще, – добавил он, вспомнив, – похоже, что дама, ехавшая с ним, – ее лицо он видел только мельком, – выглядела нездоровой.

Ян коротко поблагодарил его прыгнув в седло.

– Вы загоните лошадь, если не будете давать ей отдыха, – сказал Эмиль.

– Ну и пусть. Я не позволю им улизнуть. – Ян был немногословен. Они теряли драгоценное время, расспрашивая об Анри в каждой гостинице, в каждом крестьянском доме вдоль дороги и каждого крестьянина, которого видели в поле.

– Надо дать лошадям отдышаться хоть минуту, – настаивал Эмиль, хмурясь при виде тяжело вздымавшихся боков жеребца и кровавой пены у его губ. – Он опередил нас не больше чем на час.

Ян отрицательно качнул головой, и Эмиль не мог отогнать от себя мысль о том, что за время их бешеной скачки Ян постарел на десять лет.

– Решительный человек за час может успеть многое.

– Но он не подозревает еще о погоне, – возразил Эмиль. – И можете быть уверены, он не станет торопиться соблазнять ее.

Он сразу же понял, что сказал не то. Герцог изменился в лице и, не говоря ни слова, погнал своего жеребца дальше, пренебрегая опасностью с безрассудной отвагой, поразившей его лакея.

Менее чем пятью милями южнее они увидели на изрытой глубокими колеями дороге круто накренившийся экипаж, кучер и пассажир лихорадочно трудились над слетевшим колесом. Позади них металась взад-вперед по тропинке Таунсенд Монкриф, – растрепанная, подол платья в грязи. Она то и дело подходила к карете и, хмурясь, наблюдала за тем, как продвигается работа.

– Сколько еще времени вам понадобится? Нельзя ли мне распрячь одну из лошадей и верхом поехать вперед?

– Скоро стемнеет, – сквозь стиснутые зубы процедил Анри, связывая вместе с возницей треснувшие колесные спицы.

– Но туда, должно быть, уже не так далеко! Никак не предполагала, что потребуется так много времени, чтобы добраться до Рамбуйе.

При последних ее словах кучер испуганно вздрогнул. Он посмотрел в глаза Анри.

– Сударь! Мы свернули на шартрскую дорогу.

– Будь ты проклят! – рявкнул на него Анри. – Продолжай работать!

Таунсенд, пропустившая их диалог мимо ушей, с минуту продолжала молча наблюдать за тем, как они работают, потом, топнув нетерпеливо ногой, снова заметалась взад-вперед по тропинке.

Господи! Это ожидание сводило ее с ума! Возможно, в эту самую минуту Ян зовет ее, возможно, он... Нет! Она не должна этому верить. Даже думать не должна! По словам Анри, та женщина в дворцовом саду уверяла, что жизнь Яна вне опасности. Это не оспа, не холера, не какая-нибудь смертельная лихорадка. О, если бы Анри догадался сразу разбудить ее, чтобы она сама расспросила ее. Думая об этом, она ломала руки от отчаяния. Анри выглядел таким виноватым, так раскаивался в своей оплошности, когда, наконец, сообщил ей ужасную новость, объяснив, что хотел как можно быстрее доставить ее в Рамбуйе.

Эта мысль принесла ей некоторое успокоение. Милый Анри! Как он добр и терпелив, какое счастье, что он был возле нее, когда та незнакомка чуть не попала под колеса кареты! Ведь единственное, что имело теперь значение, – как можно скорее добраться до Рамбуйе, когда она нужна Яну!

«Как странно, – подумала Таунсенд, – что чувства обиды и злости по отношению к Яну полностью исчезли, едва я узнала о его болезни. Впрочем, странно ли это?» Она вдруг с потрясающей ясностью поняла, как много он для нее значит, поняла, что по-прежнему любит его всем сердцем и не в силах вынести даже мысли о том, чтобы потерять его. И он позвал ее и хотел, чтобы она была с ним в час беды. Она вся затрепетала при этой мысли. Если он будет любить ее, если будет любить...

Таунсенд всхлипнула и быстрым шагом направилась к экипажу. К своему огромному облегчению, она увидела, что экипаж стоит, наконец, прямо, а кучер загоняет колесо на место. Анри делал ей знаки, стоя на ступеньках кареты, и Таунсенд заспешила к нему, путаясь в длинных юбках, тяжело дыша и смеясь. Минуту спустя карета уже катила по дороге в быстро сгущавшейся темноте.

– Осталось недолго, – заверил ее Анри, откидываясь на подушки рядом с ней.

Таунсенд улыбнулась ему, глаза ее лучились.

– Вы так добры ко мне, Анри. Чем я смогу отблагодарить вас?

Он поднял ее руку и прижался губами к ладони, медленно и многозначительно, как это сделал бы любовник.

– Мне ничего не трудно для вас. Я не жду награды.

Глаза его загорелись, когда он встретился с ней взглядом, и на миг ее охватило смутное беспокойство и страх. Она уже видела такое выражение прежде в глазах Яна, когда он обладал ею. Поцелуй Анри был так интимен... Она покачала головой. Глупости! Придумывает Бог весть что...

– Как далеко до замка? – спросила она, выглядывая в окно на бесконечную полосу уплывающего назад леса.

Анри немного передвинулся на сиденье, так что его бедро еще теснее прижалось к ее юбкам.

– Осталось не более нескольких минут. Почему бы вам не отдохнуть? Закройте глаза.

Таунсенд удивленно взглянула на него:

– Отдохнуть? Могу ли я отдыхать...

– Стойте! Остановите лошадей! – откуда-то сзади донесся к ним приглушенный крик. Таунсенд побледнела и чуть не упала лицом вперед, когда экипаж остановился. Анри уже высунулся из окна. Она слышала, как он чертыхнулся. Выпрямившись, она неумело пыталась сдвинуть кожаную штору со своего окна.

– Что там такое? Это разбойники? Анри, умоляю вас, скажите же мне!

И, справившись, наконец, со шторой, высунулась из окна невзирая на возможную опасность и открыла от изумления рот: она увидела Эмиля Гаспара верхом на тяжело дышавшей лошади. Он сидел низко наклонившись в седле, туго натянув поводья. В это мгновение дверца кареты распахнулась, и Таунсенд круто повернула голову. В проеме дверцы, заполняя его своей могучей фигурой, стоял Ян. В его руке слабо поблескивал пистолет, а выражение лица заставило Таунсенд содрогнуться, а Сен-Альбана медленно опуститься на сиденье.

– Добрый вечер, – произнес Ян. Тон его не предвещал ничего хорошего.

Таунсенд схватилась за спинку сиденья, чтобы не упасть. Сердце ее гулко стучало.

– Вы... вы не больны? Анри везет меня в Рамбуйе. Нам сказали...

– В Рамбуйе? По шартрской дороге? – Ян даже не взглянул на нее. Его взгляд был прикован к Анри. – Такой окольный путь без всякой особой надобности, не правда ли?

Анри пожал плечами. Землисто-пепельный оттенок сбежал с его лица, и он слабо раздвинул в улыбке губы, как бы показывая, что сознает – притворяться бессмысленно.

– Сами понимаете, игра стоила свеч. А теперь, как я полагаю, вы желаете меня вызвать? – и почти легкомысленным жестом указал на пистолет Яна. – Когда и где?

– Нет, – спокойно ответил Ян. – Поединка чести не будет. По этому поводу – нет.

– Что вы имеете в виду? – требовательно и резко спросила Таунсенд. – Не собираетесь же вы застрелить Анри? Он только пытался оказать услугу! Ян, прошу вас...

– Оказать услугу? Сообщив о моей мнимой болезни? Предложив домчать вас до Рамбуйе, чтобы вы были возле меня?

Таунсенд молча кивнула. Никогда она не испытывала такого страха и перед Яном, и перед тем ужасным, что могло произойти между ним и Анри.

– Рамбуйе лежит к югу отсюда, – отрывисто бросил Ян. – Ехать по этой дороге, значит сделать большой крюк, и я удивлен, почему Анри захотел сразу отвезти вас туда.

Он не сводил с лица Анри глаз, и угроза в его голосе была вполне ощутима.

– Помилуйте, что вы такое говорите? – пролепетала Таунсенд. – По-вашему, Анри вез меня куда-то еще?

– Спросите у него. Моя версия такова: он собирался тайно отвезти вас в такое местечко, где вас никто бы не мог найти. Возможно, в Гиенну, провинцию, которую он, оказывается, отлично знает...

Анри снисходительно улыбнулся.

– Боюсь, что вы ошибаетесь, сударь...

– ...поскольку некогда был известен как винодел Анри Бенуа, – неспешно продолжал Ян, – тот самый человек, по вине которого мой отчим, Антуан де Лакано, был заточен в тюрьму.

Если Анри и был потрясен этим неожиданным разоблачением, то не подал виду. Снисходительное выражение не покинуло его лица. Но он слегка подвинулся на сиденье.

– Неудачное для меня стечение обстоятельств... – помолчав, сказал он. – Что ж, полагаю, за все в конце концов приходится так или иначе расплачиваться. Скажите, герцог, вы намерены убить меня, чтобы отомстить за смерть Лакано или за попытку соблазнить вашу юную жену?

Ян скосил глаза на побелевшее лицо Таунсенд. В тот же миг Анри быстрым движением руки выхватил из кармана нож и метнул его в Монкрифа. Таунсенд пронзительно закричала, но ее голос был заглушён выстрелом за окном кареты. Лошади испуганно заржали, дернулись, и карету сильно качнуло. А когда едкий дым, заполнивший ее, рассеялся, Таунсенд увидела, что Анри упал головой вперед на сиденье, из его пробитого горла хлестала кровь, а в окне стоял Эмиль Гаспар с пистолетом в руке и торжествующей улыбкой на лице.

– Это тебе за приказ о заточении без суда, который обрек меня на пытки, – произнес он сквозь зубы. – Тебе удалось искалечить мое тело, но ты не сумел ни убить меня, ни погасить жажду мести в моей душе. Вот теперь, Бенуа, клянусь Богом, я утолил эту жажду! – и он смачно плюнул на сапоги мертвеца.

– Эмиль, – услышал он хриплый шепот.

Таунсенд, которая забралась с ногами на сиденье и, прижав руки к щекам, прислушивалась к злорадным речам Эмиля, завизжала, увидев, что Ян падает на дверцу кареты. Из его груди сочилась кровь, покрывая пятнами жилет и рукава рубашки. На лице не было ни кровинки. Она бросилась к нему, чтобы обнять, подхватить, но он тяжело рухнул на пол. Вместе с Эмилем они уложили Яна на сиденье, Таунсенд придерживала его голову, а Эмиль, распахнув его плащ, быстрым движением извлек нож, по рукоятку вонзившийся в грудь у самого сердца. Ян застонал, и Таунсенд быстро прижала край юбки к кровоточащей ране.

– Задета только мякоть, – прошептал Ян. Таунсенд подняла на Эмиля побелевшее, испуганное лицо.

– Помогите ему! – взмолилась она.

– Мы поедем в Рамбуйе. Это ближе всего.

С помощью кучера Эмилю удалось вытащить из кареты потяжелевшее тело Анри и опустить на землю.

– Оставьте его здесь, – мрачно произнес кучер. – Утром кто-нибудь подберет его, если зверье не набежит еще раньше. – Он забрался на козлы. – Два года я работал на этого человека и не задумывался над тем, какой он негодяй... Что я могу сказать? Он хорошо мне платил. Но теперь, когда он обманом увез эту молодую даму, мне стыдно, что я принимал в этом участие. Поезжайте вперед, сударь. Показывайте дорогу.

Эмиль сел в седло и пустил лошадь в галоп. Карета последовала за ним, кренясь на разбитой дороге, словно собиралась развалиться на части. Таунсенд, не замечая тряски, крепко прижимала края своих юбок к груди Яна. Его голова покоилась у нее на коленях. Глаза были по-прежнему закрыты, пугающая бледность покрывала лицо. Его неподвижность приводила ее в ужас. Несмотря на все ее усилия заткнуть рану, кровь смачивала ей пальцы, и слезы струились по щекам – молчаливые слезы отчаяния.

– Таунсенд...

Она заглянула Яну в глаза, в темную жаркую синеву на мертвенно-бледном лице.

– Я не... не так уж тяжко ранен. Доводилось получать удары п-похуже...

– Тише, – прошептала она. – Берегите силы...

– Об... Об Анри, – тем не менее продолжал он. Она осторожно прикоснулась к его плечу:

– Умоляю вас, Ян, не сейчас.

– Я настаиваю...

– О, ради Бога! – закричала Таунсенд с исказившимся лицом. – Вы должны знать, что я никогда бы не поехала с ним, если бы не думала, что вы больны. Клянусь, я не знала, что он везет меня не в Рамбуйе. Я бы никогда... Ни с Анри, ни с кем!

В эту минуту карета, накренившись, остановилась. Ян тихо застонал, и Таунсенд, крепче обняв его, повернула голову к окну. Она различила крепостные стены средневекового замка Рамбуйе, огромные лесные угодья которого дарили Людовику XVI бессчетные часы наслаждения охотой и который Мария-Антуанетта презрительно прозвала жабой, ибо томилась там из-за отдаленности и отсутствия современных удобств.

Таунсенд не знала ни истории замка, ни теперешних его владельцев. Ее заботило сейчас только одно – чтобы это сооружение было обитаемым.

Бесчисленные экипажи стояли на дворе и в крытых конюшнях. Вдоль высоких стен ярко горели факелы, и несколько лакеев уже спешили к ним через двор. Эмиль соскочил на землю, выкрикивая приказания. Через несколько минут потерявший сознание герцог Войн был положен на носилки под руководством пожилого господина в большом, взлохмаченном парике, приказавшего осторожно внести раненого внутрь замка. Отводя пальцами спадавшие на глаза локоны безобразного парика, он торопливо склонился над рукой Таунсенд, когда та вышла из кареты. В сладкозвучных тонах, напоминавших об иной эпохе, он коротко представился как Альфред Ланарк, капеллан замка.

Таунсенд едва поблагодарила его. Она не сводила глаз с Яна, которого медленно несли по неровным булыжникам двора, молва о приезде герцога распространилась, ибо гости замка высыпали из дверей, возбужденно переговариваясь и проталкиваясь ближе, чтобы взглянуть на него.

Толпа мешала Таунсенд следовать за носилками. Ей преграждала путь лестница, заполненная людьми и сворой лающих собак, которых кто-то по глупости выпустил. Беспомощно наблюдала она издали за носилками, которые исчезли за входными дверями. Среди мужчин и женщин, собравшихся на ступенях лестницы, она вдруг увидела мясистое красное лицо герцога Орлеанского. Подняв руку, Таунсенд окликнула его, но он не услышал. Он слушал даму, что-то горячо говорившую ему, – высокую, темноволосую, в сильно декольтированном платье. Наблюдавшая за ними Таунсенд видела, как они быстро повернули назад.

– Мадам, мадам, сюда! – Это был Эмиль. Он прокладывал себе путь через толпу, разрезая ее толщей своего тела. – С дороги! Эй, вы там! Дайте пройти герцогине Войн!

Взяв Таунсенд за руку, он торопливо повел ее вверх по лестнице и чуть было не упал, когда она, вспыхнув от гнева, неожиданно оттолкнула его.

– Что случилось? – изумленно спросил он.

– Он умирает, Эмиль?

– Боже, да нет же! – ответил горбун. – Рана не смертельна, хотя и сильно кровоточит.

– Будет ли за ним должный уход?

– Тут неподалеку монастырь. У монахов есть необходимые эликсиры, а у здешнего кюре есть опыт в подобных делах. Можно также предположить, что среди гостей герцога Орлеанского есть врач. – Он попытался идти дальше, но Таунсенд не отпускала его.