Дом без номера

Мария Бережная

Дом без номера

Предисловие, или Инструкция по применению романа

Название препарата

«Дом без номера».

Лекарственная форма

Книга 300 стр. с иллюстрациями. Доступна электронная версия.

Фармакологические свойства

«Дом без номера» является естественным стимулятором положительных эмоций, повышающим общий уровень радости, защищающим душу и сердце от вредных воздействий окружающей повседневности. Содержит мысли, приводящие к усилению интенсивности размышлений о смысле жизни в глобальном и локальном масштабе.

Состав

См. «Содержание».

Показания к применению

Дефицит положительных эмоций, хроническая потребность вырваться из серых будней и взглянуть на свою жизнь другими глазами.

Противопоказания

Прогрессирующий цинизм, аллергия на романтику.

Способ применения и дозы

При первом применении возможно употребление романа как целиком без остановки, так и дозированно по 1–3 главы последовательно 1–2 раза в день. Случаев передозировки не выявлено.

При повторном курсе рекомендуется обращаться только к избранным главам, оказавшим максимальное впечатление.

Наибольший эффект дает применение препарата в комплексе с приглушенным светом, теплым пледом, уютным светом и чашкой горячего чая или шоколада.

Побочные действия

Желание улыбаться чаще, повышение уровня доброжелательности к людям.

Анна АнтоноваРедактор издательства "Фантаверсум"

Пролог

Сначала на улице одного мегаполиса, известного своей склонностью давать приют существам творческим и нестандартным, появился рыжий кот.

Он некоторое время бродил по набережной, принюхивался, словно что-то искал, потом завернул в самую незаметную подворотню, прошел через арки, которые своим хитрым расположением напоминают дырки в сыре, и очутился в уютном дворе. Кот огляделся, удовлетворенно кивнул и сел умываться.

А потом в этом дворе возник Дом без номера.

* * *

Разрешите представиться – Варцлав. Да-да, тот самый кот. Да, я умею разговаривать. Это не самое удивительное в нашей истории, поверьте. Дальше я собираюсь рассказать вам о более занимательных вещах. Но сначала…

Если бы вы только знали, как я боялся! Уже очень много лет мне не случалось создавать Дома. А предыдущий опыт закончился так печально. Я даже думал, что больше никогда не рискну вернуться к этому занятию.

Вот только, если у тебя есть какое-то предназначение, ты никуда от него не денешься. Можно пытаться убежать или спрятаться, но рано или поздно ты обязательно почувствуешь, что тебе чего-то не хватает – как будто вместо сердца черная дыра и в нее с холодным свистом всасывается любая радость, а удовлетворения всё нет и нет.

Кроме того, во время своих странствий я видел так много людей, которым неуютно в обычном мире, обычных домах, с обычными соседями. Кто-то же должен помочь и создать Дом, где им будет комфортно, правда?

Словом, я решился. Но даже когда Дом без номера уже стоял готовенький, поскрипывая половицами и постукивая дверными защелками, я не переставал волноваться.

А вдруг я что-то сделал не так? Вдруг людям здесь не понравится? Или… что если в мой новый Дом вообще никто не придет?!

Но они приходили – поодиночке, семьями, странными компаниями. Занимали квартиры, обустраивались. И оставались.

Я до сих пор иногда боюсь вздохнуть, когда о них думаю. Многие из них только кажутся сильными, а на самом деле такие хрупкие. Мы с Домом оберегаем их как можем.

Я расскажу вам о наших жильцах, ладно? Они необычные, и, наверное, поэтому в Доме без номера время от времени случаются настоящие чудеса.

И начну я, пожалуй… начну я с… Ага! Вот и она!

Глава 1

Обычное утро тетушки Софы

По утрам одной из первых во двор Дома без номера выходит тетушка Софа. Такие тетушки есть почти в каждом уважающем себя доме, а тем, у кого их нет, я искренне сочувствую.

Тетушка Софа умеет жить в любом времени, и в Доме она – вроде справочного бюро: знает всё обо всех и всегда вовремя оказывается в нужном месте.

Каждое утро тетушка Софа идет на базар. Она приветственно машет рукой знакомым, тяжело спускается по лестнице и при этом, очаровательно грассируя, без передышки сетует хорошо поставленным голосом на свою тяжелую жизнь. Сетований хватает с восьмого по третий этаж. С третьего по первый тетушка Софа ругает домоуправление – и градоправительство за компанию, – потому что «они стгоют такие высокие дома, что погядочному человеку уже и на базаг хлебушка купить не выйти».

Грузной походкой тетушка выходит во двор, обводит глазами пространство, снова кивает сама себе, и начинается:

– Гуфочка! Добгого здоговьица!

– Ась? – переспрашивает Руфочка.

– Здоговьица, говогю, тебе добгого! Когова глухая! – повышает голос тетушка.

Руфочка кивает и продолжает заниматься своим делом, а именно – развешиванием простыней на детских турниках. Где же еще сушить белье в таком маленьком дворике?

– Софочка! Ты на рынок?

Это дедушка Хаим. Общительный старик редко кого пропускает мимо своего замечательного балкона без вопроса или замечания вослед.

Почему балкон замечательный? О, это вы еще его квартиру не видели! Я об этом обязательно расскажу, но позже.

Обычно каждую свою фразу Хаим заканчивает вопросом: «А не подскажете ли вы, который час?» – но с тетушкой Софой этот номер не проходит. Вот и сейчас старик только открыл рот, как тетушка уже отвечает сразу на оба вопроса и задает свой:

– Конечно. Хаим, купить тебе гыбки? Кстати, сейчас уже пгактически обед, а я всё еще здесь с тобой болтаю!

Хаим довольно улыбается и кивает.

Тетушка Софа проходит мимо двух абрикосовых деревьев – они, непонятно как, не только выросли во дворе, но еще и плодоносят каждый год – и качает головой, глядя на желтые плоды в траве. Ах, какая знатная наливка получится из них! Надо не забыть собрать на обратном пути.

В раздумьях о наливке Софочка не замечает, как ошибается аркой и выходит на огромный проспект. Солнце отражается в окнах зданий и стайкой зайчиков накидывается на тетушку. Она щурится. Мимо с шумом проносятся машины, куда-то спешат люди.

– Стганно! Куда они так тогопятся? Боятся, вдгуг пожить не успеют? Вот же глупые!

Она еще некоторое время охает, дивясь на огромный блестящий мир будущего, и возвращается в свой родной старый двор. Кому нужно это будущее, когда надо успеть на базар? И не забыть про рыбку для Хаима! А вечером придут гости… Но тетушка Софа знает, что в своем вечном 1989 году она всё успеет.

Глава 2

Циля рассказывает о себе сама…

До переезда в Дом без номера я никогда не слышала о пани Цецилии Зельбельдермайер.

Возможно, она жила в этой квартире до меня, хотя хозяйка, когда я пытаюсь отдать ей письма, приходящие на имя пани Зельбельдермайер, утверждает, что никогда не слышала об этой даме. Соседи тоже с ней незнакомы, даже тетушка Софа молча и невнятно пожимает плечами.

И всё же я их получаю. Письма. Каждые два-три дня я достаю из своего почтового ящика очередное письмо, адресованное неуловимой пани.

Я начну сначала, хорошо?

В Питер я переехала, когда у меня кончились силы жить в городе, который я до сих пор называю про себя «Москва-мин-герц».

Именно так представил нас с городом друг другу мой муж Алекс. Я всё еще считаю его своим мужем, ведь мы так и не развелись. Интересно, а что он думает по этому поводу? Спросите у него, если встретите, хорошо?

Как сейчас помню – мы вышли из здания Рижского вокзала, Алекс обвел рукой лежащее вокруг пространство и сказал: «Москва, мин герц!»

«Алиса, это пудинг! Пудинг, это Алиса!» – сразу же захотелось рассмеяться мне, но я сдержалась.

Прошло два года, а Москва для меня по-прежнему оставалась «Москвой-мин-герц». Алекса, правда, уже не было рядом: через несколько месяцев после знакомства с городом, он, решив, что в огромном мегаполисе для него недостаточно декаданса, уехал искать этот декаданс сначала на Кубу, а потом, кажется, в Париж.

Затем и я поняла, что тоже срочно нужно куда-то деться из Москвы. Ну, знаете, бывает такое – просыпаешься и понимаешь, что нужно срочно что-то изменить. Теперь живу в прекрасном городе на Неве. В Москве я оказалась никому не нужна, а здесь я тогда еще не знала, нужна ли я кому-нибудь, вот и решила попробовать. Вы не подумайте, я любила Москву и продолжаю искренне ее любить. Но жить предпочитаю в Питере.

В квартире, которую я сейчас снимаю, раньше жила балерина. После нее здесь остались огромные зеркала и несколько старых театральных афиш, но главное для меня – огромное окно, через которое можно выйти на крышу. Если в солнечный день пройти по крыше и постучаться в окно соседнего подъезда, то на улицу выглянет Дядюшка Солнце – художник, иллюстратор детских книжек. Его так прозвали за ярко-рыжий цвет волос и теплую улыбку, которая то появляется, то исчезает – как солнышко в небе! А когда появляется, то словно светлее вокруг становится.

Когда я во время нашего традиционного понедельничного чаепития на крыше спросила у него, знает ли он, кто такая пани Циля Зельбельдермайер, он лишь пожал плечами и хитро сощурился, но тогда я не придала этому значения. Кстати, да, это у нас такая традиция: мы празднуем каждый понедельник особым чаепитием на крыше. Все обычно празднуют приход Пятницы, а ее мужа – Понедельника никто не любит, вот мы и решили поддержать этот день. А то нельзя же так: все остальные дни недели кем-то любимы, а понедельнику – ни улыбки, ни крошки печенья обычно не достается!

Размышляя обо всем этом, я спрыгнула с последней ступеньки лестничного пролета и кивнула Варцлаву, очень серьезному коту нашей консьержки. Каждый день он встречает и провожает нас, сидя на почтовых ящиках в позе фарфоровой кошечки, и так внимательно смотрит и кивает в ответ на наши приветствия, что начинает казаться, будто консьерж на самом деле Варцлав, а не его хозяйка. Хотя, сказать по правде, его хозяйки никто никогда не видел. Но все знают, что консьержка должна быть: у нас в подъезде даже специальное место для нее есть – стол и очень удобное кресло. Со временем на столе поселились цветы, а кресло в солнечный день вытаскивается на крыльцо и на нем сидит Руфа с седьмого этажа.

Сегодня в почтовом ящике меня ждали: письмо от сестры, большой привет от друзей и, конечно же, неизменное письмо для пани Цили.

Обожаю почту – не электронную, а простую: в бумажных конвертах и с красивыми марками! Обязательно с яркими цветными марками, которые я храню вместе с конвертами, не отпаривая и не вырезая их, как это делают другие любители. Конверт и марка – это единое целое, скажу я вам. Может быть, это немного несовременно, но я и сама такая – несовременная, как старинная машинка «Зингер» с чердака, да еще и очки всё время теряю. В детстве мне всегда казалось, что очки могут постоянно терять только очень рассеянные старушки, как моя бабушка и тетя. Теперь я сама стала такой же, хотя до старости мне еще далеко.

Я сунула конверты в сумку до вечера, решив, что, если сегодня никто за письмами пани Цили не придет, я распечатаю их и прочитаю. Нехорошо читать чужую почту, но должна же я понять, кто эта неуловимая пани Зельбельдермайер! Надо же вернуть ей все письма и договориться, что делать, если будут приходить еще.

Но время летело так быстро и суматошно, что про письма я вспомнила только через неделю, когда пришло очередное послание. Была суббота, и я решила не откладывать дело в долгий ящик, поднялась к себе, достала все конверты… И только я открыла первый, как мне нестерпимо захотелось крепкого черного кофе. Странно: обычно я вообще не пью кофе, а если пью, то с очень большим количеством сливок или молока. А тут – черный!

Пришлось встать, сварить кофе и снова начать. Или уже продолжить?

Писем, открыток и приглашений оказалось много.

«Пани Зельбельдермайер, ждем Вас на бармицву Гани по адресу…»

«Уважаемую пани Зельбельдермайер приглашаем на открытие клуба “Кофейная книга”…»

«Цилечка, где ты, друг мой? Я так волнуюсь…»

«Госпожу Зельбельдермайер приглашаем на свадьбу…»

«Пани Циля, вы можете забрать ключи от кафе у меня в магазине. Ремонт там уже закончили…»

Дом по адресу, указанному на последнем письме, располагался на соседней улице, и я решила начать розыск неуловимой пани именно с него. Собрав все письма, я сунула их в сумку и направилась туда.

Идти оказалось совсем недалеко, и через десять минут я стояла у дверей кафе. Правда, пока пустого. То есть людей в нем не было, а были только большое окно-витрина, деревянная дверь, вывеска «Кафе…». Вот именно это таинственное многоточие после слова «кафе» понравилось мне больше всего: вроде как это кафе, но решите сами, как вы хотите сегодня его называть! Почему-то показалось, что и окно, и дверь, и вывеска, и всё остальное ждали именно меня. Свет нигде не горел, кафе стояло запертым, и как я ни стучала, мне никто не открыл. А потом я заметила прикрепленный к двери строительным скотчем небольшой конверт, который я вначале по причине плохого зрения (опять забыла очки!) приняла за объявление.

В конверте обнаружился ключ. Опять вспомнилась «Алиса в Зазеркалье» – может, не по ситуации, но по настроению. Уже не удивляясь, я открыла дверь кафе предложенным ключом.

Внутри всё оказалось именно так… как сделала бы я сама, если бы решила открыть кафе.

Я даже позволила себе пофантазировать, что поставлю на полки, какие будут светильники на столиках и какой будет вывеска. «Кафе “Москва-мин-герц”». Или оставить всё как есть? Многоточие так… многообещающе! Нет, это для посетителей хорошо, а свое кафе я назову именно так – без многоточий.

На стойке лежало письмо: «Цилечка, дорогая, прости, что не дождалась тебя! Внутри вроде бы сделали всё, как ты просила. Только не успели поставить светильники и кассу. Они лежат в кладовке. Посуда, скатерти и салфетки тоже».

Как мило! Они всё сделали как я просила.

Я заглянула в кладовку. Там в самом деле стояли какие-то коробки, но одной мне их ворочать не под силу, нужно найти помощников.

Я быстро добралась до квартиры и, пробежавшись по крыше, постучала в окно к Дядюшке Солнцу.

– О Циля, дорогая, как ты быстро вернулась сегодня! – поприветствовал он меня.

– И не говорите, Дядюшка! Бросайте ваши кисти – пошли смотреть мое кафе!

С «Москвой-мин-герц» мне предстояло очень-очень много дел. А потом надо и на бармицву к Ганечке успеть, и тетя Софа давно звала меня в гости…

А всё остальное… Остальное теперь подождет.

Глава 3

…а вот о Мими придется рассказать Варцлаву

Как в доме появилась Мими, никто не помнит, даже тетушка Софа. Возможно, она приехала в Дом совсем малышкой, а может быть, здесь и родилась. В ней есть нечто такое, что заставляет взять с полки «Мастера и Маргариту». Или подарить Мими желтые тюльпаны. Или мимозу.

Думаю, Дому о ней известно больше, чем даже мне. Но он умеет хранить чужие секреты.

– О! Ты слышишь? Опять Мими буянит, – заговорщицки улыбнулась пани Циля и понеслась по лестнице вверх.

Я не смог сдержать улыбки – уж больно смешно она при этом подпрыгивала, а то и перескакивала через ступеньки. Не ходится ей нормально.

Пани Циля у нас такая – душа всего Дома. На самом деле никакая она не пани, ей лет двадцать пять – двадцать семь, не больше, и рыжие волосы торчат в разные стороны гибкими пружинками. Так, паненка. Но зато какая паненка! Про всех всё знает, с каждым поговорит, погладит, приведет к себе в кафе и накормит-напоит. Половина нашего Дома у нее столуется.

Я ей говорю:

– Циля, ну ты хотя бы деньги с нас бери!

А она смеется и отмахивается:

– Авось не обеднею с одного-то обеда, Варцлав!

И ведь правда, не обеднеет – у нее от посетителей отбоя нет. Дядюшка Солнце знаете как ей стены разукрасил в кафе? Чисто в сказку попадаешь! Он на каждой стене нарисовал окна, а за ними – улицы. Там тебе и Париж, и Берлин, и Варшава. Москвы, правда, нет, но это и понятно почему: Москва внутри – в самом Цилином кафе.

Циля опять через ступеньки прыгает – поскакала на работу. А Мими успокоилась. На самом деле это не настоящее имя. Она – Марина, но имя Мими подходит ей гораздо больше. Вы ее как увидите, только так потом и сможете называть. У нее густо подведенные черным карандашом глаза, чулки в сеточку, перчатки до локтей и черная шапочка на прилизанных каштановых волосах. И глаза у нее карие. Задорные, лукавые, с искорками.

Мими, как и многие жильцы Дома, немного несовременна. Она поет романсы глубоким, чистым голосом и курит длинные сигареты.

Она совсем не выходит из дома. Никогда. Деньги, кажется, ей кто-то присылает. Раз в месяц наверх, к ней в квартиру, приходит почтальон. Такая роскошь у нас только для Мими, всем остальным он просто раскладывает письма по ящикам. А потом она берет все деньги и отдает их Софе. Ну, вы знаете Софу? Та идет на рынок и забивает холодильник девушки продуктами.

Мими долго и с упоением готовит под шипение и тарахтение патефона, а потом кормит весь дом. Это настоящий пир.

А мне достается мое любимое шафрановое суфле.

Ну разве можно Мими за это не любить?

Но бывают такие дни, когда мир слишком уж сильно стучится к нашей «француженке» в окно. Тогда она начинает страшно и пронзительно кричать. Вот, в прошлый раз Мими упала на колени, зажала ладонями в черных перчатках уши, раскачивалась из стороны в сторону и выталкивала из себя крик. Я понесся за Цилей – она живет этажом ниже.

Циля прибежала сразу, а Мими всё раскачивалась из стороны в сторону и кричала: «Не хочу! Не хочу!» Потом она вскочила и начала кидать предметы об пол. А на полу-то у нее толстый претолстый ковер, поэтому все эти фарфоровые мальчики с гусями, девочки-пастушки и встревоженные борзые никогда не бьются. Мими специально ковер такой постелила – знает же себя: побьет всё об пол, потом жалеть будет.

Иногда она хватается за ножницы и пытается разрезать себе вены, поэтому Софа уже давно накупила где-то много пластмассовых детских ножниц и разложила их по всей квартире Мими.

Успокоить девушку можно только крепким черным кофе и черно-белыми картинками. Знаете, такие – контурные, из черного бархата, на белой бумаге? У Мими их тысячи. Она будет долго рассматривать их, гладить пальцами, разговаривать с ними – непременно по-французски.

А потом и я появляюсь на пороге. Мяукну – само собой, тоже по-французски: разве можно с Мими мяукать по-русски? Она увидит меня, улыбнется сквозь слезы и похлопает рукой по ковру рядом с собой. А потом свернется вокруг меня калачиком, зароется носом в мою шерстку и уснет. И во сне будет долго и горестно вздыхать.

У Мими есть мы и наш Дом. Это ее мир, здесь ей хорошо. А другого мира – что за окном – она боится. Очень-очень. Вы уж не осуждайте ее, ладно?

А вообще, у нас в Доме всё в порядке. Я за этим слежу.

Глава 4

Алина и Карина, или Ночные посиделки

Однажды Джеффери привел к нам в Дом Хлою. Она поначалу была странным, немного диковатым созданием. Они поженились, и скоро в Доме появились дети.

И мы с Домом этому рады. По крайней мере, он мне никогда не жаловался, хотя, конечно, хлопот у него прибавилось. Мне-то не всегда удается поспеть за этими шустрыми близняшками. Так что, если нужно закрыть дверь в подвал, когда там чинят трубы с горячей водой, или припрятать опасный провод, – это всё Дом старается.

И я его понимаю, потому что девчушки у Хлои с Джеффери очаровательные получились! Совершенно очаровательные!

– Ш-ш-ш! Чем ты гремишь?

– Сама гремишь! А я тихо иду!

Какая же Каринка шумная!

Мы с сестрой крались в темноте к холодильнику вместе с нашей общей подружкой Катей и всехдомним котом Варцлавом. Сегодня в подъезде делали де-зеф… в общем, рассыпали какую-то гадость против мух и клопов, и Варцлав ночевал у нас. Его хотели взять и Мими сверху, и тетя Циля, и даже дядя Генрих, отставной полковник с первого этажа, но Варцлав выбрал нас и теперь крался со всеми на кухню.

Что мы делаем ночью в коридоре? Глупый вопрос! Конечно же, прячемся от родителей. Они ж думают, что мы спим!

Когда к нам с Алинкой приходит Катька, нас переселяют в гостиную и кладут всех трех на огромный диван.

– Ты совсем не спишь? – шипяще спросила Каринка.

– Совсем…

– И я не сплю. Есть очень хочется… – шепнула Катька.

Варцлав, лежавший у нее в ногах, мяукнул – тоже проголодался.

– А ведь мы еще не всего «Негра в пене» съели! – мечтательно протянула я.

«Негр в пене» – это самый вкусный в мире торт. Коронное блюдо нашей мамы, папа говорит, что она научилась печь его где-то в другом мире. И если в этом мире все готовят такие торты, то мы с Каринкой и Катькой перебрались бы туда не задумываясь. Торт состоит из четырех шоколадных коржей, и в нем ровно столько крема, сколько нужно. Коржи пропитаны вареньем, крем – взбитая сметана и шоколад, а потом весь торт мама заливает сначала растопленным шоколадом, а потом сметанным кремом. Миски из-под крема и шоколада – причина наших постоянных споров с сестрой, но сегодня Катька прищемила палец дверцей тумбочки, очень больно – до крови, поэтому и ту и другую миску отдали ей.

Мама сказала, это справедливо.

Мы сначала хотели в ответ себе тоже что-нибудь прищемить, но, получив по куску торта, решили, что это мы как-нибудь переживем. Тем более, нам досталось еще оставшееся от коржей варенье.

Когда к нам приезжают гости, то мама готовит торт размером с поднос, и именно пол этого подноса сейчас не давали нам спокойно спать.

По непонятной причине утром торт становится гораздо вкуснее, чем вечером. Мама и папа говорили, что он за ночь пропитывается, но мы с Каринкой в это не верили – это было особенное, мамино волшебство.

Полподноса торта вытеснили из наших голов всё остальное, и мы решили пойти «на дело».

Впереди шел Варцлав – он же лучше нас видит в темноте и всегда найдет еду по запаху. За ним белым привидением, пришлепывая босыми пятками, кралась нескладная худая Катька, и после нее шли мы с Каринкой – в одинаковых ночнушках, носках и с одинаковыми косичками. В темноте нас даже папа путал. Правда, он и при свете нас путал. Хорошо быть близнецами!

– Ш-Ш-Ш! Это ты так громко сопишь? – заволновалась Катька.

– Кто сопит? Это ты сопишь! – возмутилась Карина и ткнула меня в бок.

– Сама сопишь! А я дышу! – зашипела я и стукнула сестру, не глядя. Попала, конечно же, по Катьке.

Пока выясняли, кто же сопит громче, дошли до кухни. Не включая свет, мы открыли холодильник и осторожно достали поднос с тортом.

Если бы кто-то случайно заглянул к нам в окно, то ничего бы не увидел, потому что свет мы не включали и сидели на всякий случай под столом. Мы устроились на коленках вокруг миски и тихо поедали торт, аккуратно отрезав себе по маленькому кусочку. По краям подноса скопились двойные ободки белого и темного крема, и мы украдкой друг от друга подбирали его пальцами. Варцлав управился со своим куском быстрее всех и теперь умывался лапкой.

И вдруг мы с ужасом услышали приближающиеся шаги – и замерли, даже не дожевав! Выглянуть из-под скатерти и посмотреть, кто это, смелости не хватило ни у кого.

Наконец на кухне появились босые папины ноги. Сам папа, конечно, тоже был, но мы видели только ноги и следили за ними с ужасом. Он прошествовал к холодильнику и на ощупь открыл дверцу.

– Мяу? – вопросительно раздалось оттуда.

Мы даже не заметили, как кот выбрался из-под стола, и тем более – как он оказался в холодильнике, но мама всегда говорит, что Варцлав – чудо. Поэтому мы-то как раз и не удивились, в отличие от папы, который уронил себе на ногу баночку с горчицей.

– Ну что ты там шумишь? Девочек разбудишь!

Рядом возникли еще одни босые ноги – мамины. А еще появился возмущенный мамин голос и кусок халата. То есть пришла вся мама, и она была недовольна.

– Девочки-то спят. А где торт? – шепотом отозвался папа.

Мамины ноги подошли поближе к холодильнику. Торта они там не нашли.

– Может, на балконе?

– Сходи посмотри!

Мы под столом прижались друг к другу и обреченно молчали, понимая, что рано или поздно нас найдут. Вместе со следами преступления.

– Вы бы его хоть запивали, а то кое-что точно слипнется! – сказала мама в пустоту.

– А как ты узнала? – пискнула Каринка.

– Ага! Попались! – оказывается, с другого конца кухни к нам беззвучно подкрались Циля и Катькин папа.

– Папа! Тетя Циля! – завопила Катька, пытаясь вывернуться из рук отца.

Торт мы все-таки прикончили, когда наш папа вернулся. И еще какао допили, и хлеб доели.

Циля и Доктор – Катькин папа – пришли на партию в бридж. Почему-то они это делали только по ночам. Циля говорила, что для правильной игры нужна темнота и свечи, а Катькин папа на самом деле в карты не играл – он, я думаю, приходил только ради компании. Знаете, что самое обидное? Когда тебя отправляют спать, а дома начинается всё самое интересное! Но сегодня торт вполне нас с этим примирил.

А потом, уже на диване, нам опять приснился Бродяга. Он тоже живет в нашем Доме, но не в квартире, а в подвале. Нам бы так – жить в настоящем подвале! Бродяга приходит, когда хочет, и уходит совсем незаметно, до такой степени тихо, что обычно недели через две только замечают, что его подвал снова пуст. О том, когда он уходит, знаем только мы, потому что сразу же после этого он начинает нам сниться. Во сне он собирает всех детей Дома вокруг себя и рассказывает сказки.

Сегодня, стоило нам только закрыть глаза, как мы сразу оказались в его подвале. Катька подпрыгнула от радости, как надувной мячик: она обожает у нас ночевать, когда Бродяга уходит, – значит, можно снова услышать настоящую сказку. Самую настоящую!

Бродяга уже ждал нас, сидя на перевернутой коробке и неторопливо набивая трубку.

– Долго ходите! – сказал он, приветливо улыбаясь, потом погладил Варцлава, запрыгнувшего ему на колени (ну конечно же, куда в нашем доме без Варцлава!) и начал свой рассказ.

Глава 5

Сказка Бродяги о слепом Стэне

Вы даже не можете себе представить, какая на самом деле Ночь любопытная особа! Часто она просто ждет не дождется той минуты, когда сможет спуститься и посмотреть, что произошло за день, где всё самое интересное, как оно случилось и чем все вокруг живут. Она заглядывает в наши окна, ходит по улицам, обменивается таинственными улыбками с домами, обнимает случайных прохожих и даже напевает песни – колыбельные. На рассвете Ночь созывает своих не менее любопытных и не менее веселых детей, чтобы увести их с собой. Но часто бывает, что маленькие дети Ночи, заигравшись, забывают дорогу домой и тогда прячутся на чердаках и в подвалах, принося радость самим домам, но иногда – проблемы их обитателям. И вовсе они не привидения, а просто заблудившиеся дети!

Так однажды, спрятавшись в кармане старшего брата, самая младшая дочка Ночи решила спуститься и посмотреть: ну что же там такого интересного? А спрятаться пришлось, потому что мама строго-настрого запретила ей соваться на землю.

О как же прекрасен оказался этот мир! Люди – такие необыкновенные, и все такие разные, и все идут куда-то. Спешат или спокойно прогуливаются, о чем-то разговаривают друг с другом. А еще можно усесться снаружи дома на карнизе и, прижавшись лбом к стеклу, подглядывать за тем, что происходит в квартирах.

Но самое главное – она обнаружила совершенно необыкновенную вещь, о которой мама ей никогда не рассказывала! Оказывается, можно пролететь сквозь человека и увидеть то, что он видит, его глазами! Если, конечно, малышка не ошиблась и мама называла это именно глазами. Вроде видят ими, хотя…

Так младшая дочка Ночи летала, заглядывала в окна и в души людей и очень скоро уже знала о нашем мире много – гораздо больше нас, я думаю. Ведь мы быстро привыкаем ко многим вещам и перестаем их замечать, а она узнавала всё впервые и искренне удивилась, когда вдруг выяснила, что мы-то этого совсем не видим.

И тут, как это всегда случается – на самом интересном месте, – совершенно неожиданно для малышки День решил вступить в свои права. Как полагается истинному джентльмену, он сначала проводил леди Ночь с ее детьми до дома, а потом уже пошел по земле.

Ну а малышка в этот момент пролетала через душу, которая не просто переливалась всеми цветами радуги, а еще и постоянно играла волшебную музыку. Младшая дочка Ночи увлеклась и пропустила момент, когда нужно было прыгать обратно в карман брата.

Когда она вынырнула, мама уже ушла (ведь она не знала, что ее младшая тоже здесь), и брат ушел, и кругом всё стало совсем по-другому. Малышка не знала, что делать, и попросту нырнула в первое попавшееся плотно зашторенное окно, в которое День еще не успел заглянуть. За окошком оказалась маленькая спальня – скорее всего, детская, как догадалась повзрослевшая за эту ночь малышка. Заметавшись в поисках убежища, она нырнула под кровать и затаилась.

Только она отдышалась, как в комнату кто-то вошел. Вернее, вошла. Женский голос говорил что-то ласковое и тихое.

Потом…

– Можешь выходить, мама уже ушла! – раздался детский голосок.

Почему-то сразу перестав бояться, путешественница вылезла из своего убежища.

– А откуда ты знаешь, что я тут? Вы, люди, обычно нас не видите! – храбро шмыгнув носом, спросила она.

– Просто я вообще не вижу. Никого и никогда, с рождения. А ты кто? – маленький мальчик сел на кровати и повернул голову к источнику голоса.

– Я малышка Ночь. Есть мама Ночь, а мы – ее дети. У меня нет имени, нам их не дают. А почему ты не видишь? А как тебя зовут? – вопросы посыпались из нее, как сокровища из перевернутого сундука.

Конечно, ее можно понять – ведь она впервые разговаривала с человеком.

Мальчик с удовольствием отвечал, а уловив, что она младше, Стэн (его звали именно так) постарался успокоить девочку. Скоро они уже весело болтали, прерываясь лишь когда заходила мама Стэна. Малышка рассказала о том, что ей удалось увидеть и услышать за эту ночь, и просто всё, что узнала об этом мире.

– Жаль, что я не могу увидеть всё то, о чем ты рассказываешь! – Стэн грустно вздохнул.

Тут малышка вспомнила, как она пролетала через души людей и видела их глазами, и вдруг ей пришла в голову мысль: а что если сделать наоборот? Тогда Стэн сможет увидеть мир с ее помощью! И малышка рассказала ему об этой идее.

– А ты сможешь? Нет, а ты правда сможешь? – Стэн в нетерпении подпрыгнул на кровати. – А если…

– Нет! Обязательно должно получиться!

Почему-то малышка была в этом абсолютно уверена.

– А что я должен сделать?..

Он не успел договорить, потому что вихрь впечатлений обрушился на него, закружив водоворотом, а потом куда-то пропало дыхание и…

Стэн очнулся на полу в комнате. И… и… он видел! Он действительно видел – комнату, руки, дверь. Немного причудливо, как будто в странных узорах, серебристой дымчатой паутине, – ведь Ночь видит немного не так, как видим мы. Сердце мальчика стучало с такой силой, что казалось, еще немного – и оно выпрыгнет из своей тесной маленькой клетушки.

– Малышка? Ты тут? – тихо спросил он.

– Тут, тут! – зазвучал веселый голос у него в голове. – Подойди к странной штуке, в которой вы обычно себя видите. Кажется, она должна висеть в ванной.

– Зеркало… Зеркало! – засмеялся Стэн и пошел. Впервые пошел, не держась за стены.

Там, в ванной… Там из зеркала на него смотрел растрепанный, бледный, худенький мальчуган со странным светом вокруг головы и серебристыми, но при этом бездонными глазами.

– Ну как видок? Нравится? – весело спросила малышка.

– А… м-м-м… Да! Только слова куда-то делись! – Стэн провел рукой по светлым – светлым! – волосам. А потом с удивлением посмотрел на свою руку. Просто потому что ему нравилось смотреть.

– А ты не против, если я теперь буду жить здесь и смотреть на мир твоими – или ты моими?.. а, какая уже разница! – глазами?

– И я всегда буду видеть?

Стэн запрыгал по комнате, кружась в диком танце, который знают и умеют танцевать только дети и редкие взрослые, получившие очень радостное известие.

Такой вот конец у этой истории: Малышка нашла новый, уютный и чудесный, дом, а Стэн теперь смотрел на мир изумительными серебряными глазами.

Мама Ночь узнала во взгляде мальчика тщетно разыскиваемую младшую дочь и одобрительно кивнула, радуясь, что с ней всё в порядке. А родители Стэна до сих пор не могут поверить в чудо, каждый раз с испугом и надеждой смотря в светящиеся глаза сына.

Глава 6

Теперь у Дома есть свой пророк

Подойдя к Дому, Йохан кивнул мне и присел рядом на теплые, согретые солнцем камни крыльца. Почему бы и не отдохнуть, не выкурить сигаретку-другую? Я-то, конечно, не курю, но людей понять могу. Бывают такие дни, после которых особенно хочется тишины. Только настоящая тишина живет внутри человека, а не снаружи. Я об этом уже знаю, а вот Йохан – еще нет.

Йохан задумался – похоже, вспомнил свой первый день здесь, когда, придя в себя, обнаружил, что стоит на Московском вокзале.

По одной из главных улиц города носился нищий, крича, вырывая у себя клочья волос и заламывая руки. Очень странной была на нем одежда. Если приглядеться внимательнее, то видно, что она добротно сшита, хорошо сидит, просто очень и очень грязная, как будто этот человек нашел самую большую лужу в городе и долго в ней валялся.

– Закрывайте двери, закрывайте окна, люди! Идет Большая охота! Придет Тот, у Кого множество лиц! От Него не уйти – Он бежит быстрее вас; не спрятаться – Его гончие найдут вас везде; от Него не спастись, умоляя о пощаде, – жалость давно осталась в прошлом. Бегите же! Бегите, глупые! Разве вы не слышите меня? Эй! Ну ты же! Стой! Нет, беги, дурак, спасай свою семью! Он – предвестник Рагнарёка!

Закаленные жизнью огромного города, являющего своим обитателям по двадцать, а то и больше чудес на дню, люди не обращали внимания на кричащего человека. Сказать по правде, никто и не вслушивался в слова. Мало ли что там вещает этот грязный сумасшедший!

Крики перешли в хрип: даже голос решил отказать странному человеку.

Нищий остановился, поняв, что никто его не услышит.

– Вы же погибнете! Он придет и приведет с собой всю свою стаю! – прохрипел он и начал надрывно кашлять.

В этом городе живут либо очень смелые, либо совершенно глупые люди. А скорее всего, он просто выбрал не очень удачное время – девять утра: люди торопятся на работу и им начхать с высоты собственного офиса на все дикие охоты вместе взятые.

Кто-то протянул нищему теплый картонный стаканчик. Он, не глядя, взял и с удовольствием глотнул горячий напиток.

– Вы слышали меня? Дикая охота приближается…

– Да-да, а от нее и до ларька-рагнарька недалеко! Кстати слово «Рагнарёк» не склоняется, – поморщился сердобольный незнакомец.

Нищий поднял глаза и посмотрел на человека, который стоял рядом. Высокий рост, длинное пальто и шляпа с широкими полями делали незнакомца похожим на великана из скандинавских сказок. Хотя вряд ли северные великаны ходили в таких шляпах и пальто. Но первая мысль, которая возникала при взгляде на этого человека – именно о скандинавских сказках. На его руках были надеты обрезанные перчатки, хотя на улице довольно тепло. Но, может быть, ему просто так больше нравится?

– Пойдем, Йохан! Здесь неподалеку есть отличное кафе. Посидим, послушаем музыку – там сегодня играет гениальный импровизатор.

Нищий что-то пискнул, но человек в пальто твердо сжал его плечо и повел вперед, легонько подталкивая другой рукой в спину.

Они зашли в неприметную дверь и оказались в уютном кафе.

– Два сегодняшних, Циля!

Девушка за стойкой кивнула и ушла на кухню. Странный человек снял пальто и шляпу, жестом велел Йохану сделать то же самое и, развернув стул спинкой к себе, сел и уставился на испуганного человечка черными, без белков, глазами.

– Циля потрясающе готовит. Тебе надо поесть, а то уже еле держишься на ногах. Здесь умеют создавать настоящие шедевры из мяса. Тебе понравится!

Но нищий, казалось, его не слышал. Он смотрел в черные глаза и пытался вытолкнуть из себя слово, застрявшее в ободранном криками горле:

– Т-т-тот?!

– Тор! – иронично глядя на него, подсказал незнакомец. – Да. Ну, я пришел, и что с того? Неужели ты думал, что я нагряну в этот город со своей свитой, натравлю на людей гончих и покрошу всё в кислую капусту? Кстати, ее здесь тоже прекрасно готовят. Заказать?

Нищий кивнул еще испуганнее и, кажется, сделал попытку то ли пасть на колени перед предводителем Дикой охоты, то ли упасть в обморок от ужаса встречи с ним же.

Тор перегнулся через стол и, взяв Йохана за шкирку, легко посадил на стул. Или плюхнул – тут будет уместнее объединить в одну картину стул, грязное пальто и мешок с картошкой.

– Вот ведь чудила! Кстати, Рагнарёк тоже уже в прошлом. Поздновато ты спохватился. Мы встретились с остальными, выпили по кружечке эля и набросали небольшой планчик, как жить дальше. Современная политика, знаешь ли, вещь довольно забавная. Думаю, не стоит говорить о том, что весь эль на вечеринке был отравлен? Как и еда. Мы, конечно, к ядам невосприимчивы, но ведь это дань политической традиции, сам понимаешь.

Тор задумчиво почесал небритый подбородок.

– Что же мне с тобой делать? Да не беги ты никуда, сейчас еду принесут! А я пока подумаю.

Нищий нашел в себе силы кивнуть и жалобно посмотрел на дверь. Тор тем временем продолжал размышлять вслух:

– Жаль тебя, чудака, – ты ведь один из последних пророков. Вот раньше – в какой город ни сунься, обязательно пророк попадается. И ведь уважаемые были люди: как такого сила накроет, так весь город на него молится, ждет сведений из божественной базы данных!

Пока он думал и говорил, принесли еду, и Йохан, одурев от потрясающих запахов, с жадностью набросился на мясо. Он не ел уже дня три, с тех пор как ему снизошло откровение. Или тут будет уместнее большая буква – Откровение?

– А ты раньше кем работал?

– Бфокефом, – просипел с набитым ртом Йохан.

– Брокером, говоришь? А знаешь что… В этом кафе есть тотализатор. Вот на нем ты мог бы неплохо заработать. А что ты еще умеешь? Полы мыть сможешь?

Йохан закивал так, что еще немного – и у него бы отвалилась голова.

Тор тяжело встал.

– Значит, решено. Удачи, Йохан! Смотри, следующий Рагнарёк не проспи. Заведешь мобильный телефон – свистни: может, извещу заранее. Мой номер есть у Цили.

Йохан вышел из бара и замер. Куда идти? Он понял, что даже не помнит, как оказался в этом городе. Ведь еще вчера он жил в родном Колле, в Финляндии, а теперь стоит в центре огромного Петербурга и не знает, что в данный момент ему делать дальше. Йохан поднял глаза на вывеску кафе, где они сидели и куда ему предстояло прийти завтра на работу. Кафе называлось «Москва-мин-герц». Главное, не забыть еще и имя хозяйки – Циля Зельбельдермайер.

Откуда-то из подворотни гордо вышел огромный рыжий кот, посмотрел на Йохана умными зелеными глазами, потерся о ноги и милостиво разрешил пойти за собой. Видимо, у него тоже имелись планы относительно дальнейшей жизни проспавшего Рагнарёк пророка.

Глава 7

Руфа и ее сны

Иногда Руфе снятся сны. На самом деле Руфу зовут Раисой, но после первого такого сна она решила сменить имя – и уже более двадцати семи лет зовет себя Руфой. И да, Руфа практически глухая – результат старой травмы головы.

Обычно по утрам Руфа встает, когда солнце заглядывает к ней в окно: окна в Доме без номера показывают для каждого жильца свое. И солнце всегда заглядывает к Руфе, поэтому она привыкла вставать только вместе с ним.

За завтраком Руфа старательно записывает свой сон простым карандашом в особую тетрадку и только после этого начинает свой обычный ритуал.

У Руфы есть кресло.

Это особенное кресло. Когда-то в молодости его подарил поклонник. Руфочка была известной певицей, она выступала по клубам и кабакам и пела еще никому тогда не известный джаз. Музыка новая, непривычная и неизведанная, да и названия такого люди еще не знали, но ритмы и мелодии оказались понятны каждому сердцу и Руфочку принимали на ура.

Кресло-качалка – это трон Руфы и ее наблюдательный пункт. Оно стоит в подъезде, и первый из мужчин Дома, кто выходит утром на улицу, заодно вытаскивает и кресло.

Руфа берёт свою тетрадь, коробку гаванских сигар (на день ей едва хватает трех), спички, термос с кофе и две чашки и спускается вниз. Когда-то давно врачи запретили Руфе курить, и тогда она перешла с сигарет на сигары, которые у нее почему-то никогда не кончаются.

Руфочка с удовольствием устраивается в кресле, укрывает ноги пледом и раскуривает сигару. Многочисленные кольца, украшающие пальцы Руфы, блестят на солнце, но ее глаза блестят еще ярче – в термосе больше ямайского рома, чем крепкого черного кофе. А сон ей сегодня приснился действительно интересный.

Сегодня Руфа была Анжеликой.

– Вот ведь наградила судьба именем – Анжелика! Ангел, лик… Ангелоликая!

Только вот лицом-то на ангела она совсем не тянула. Хотя кто знает, может быть, ангелы именно такие и бывают: не высокие и не низкие, с темными волосами и плотным телосложением, с серыми глазами, да еще и забияки?

Драться Анжелике приходилось с детства. Она воевала за любовь отца и матери, потому что те больше любили старших близнецов. Как же! Тройняшки, да еще такие похожие, – это такая редкость! А что Анжелика? Девочки часто рождаются.

Анжелика воевала за хорошие оценки, за место, где можно спокойно делать уроки, потому что все горизонтальные поверхности в доме оказывались всегда заняты. В университете она быстро вышла замуж и продолжала воевать уже по инерции, находясь в вечной конфронтации с окружающим миром.

Окружающий мир быстренько подписал капитуляцию, и очень скоро ангелоликая Анжелика осталась одна с сыном в крошечной квартирке в районе, даже название которого стыдно произнести, настолько далеко от центра он находился.

Но она не сдалась и продолжала воевать, выгрызая у судьбы свое непростое счастье. Она воевала утром в автобусе и в метро, продолжала воевать на работе – в университете. Она воевала со студентами и коллегами, с окнами и дверями, которые либо не открывались, либо, наоборот, не закрывались, или вообще были совсем даже не окнами и не дверями. А Анжелика без очков-то и не видела.

И когда она входила домой, заряженная энергией для очередной войны, ее встречал Ангел. Это Анжелика так сына звала дома, потому что по-другому пятилетнего Максима называть невозможно. Как же еще называть сына Ангелоликой, как не Ангелом?

Он открывал маме дверь, улыбался сначала только глазами – такими огромными, что в них отражалась вся наша Вселенная и парочка соседних; потом, заметив, что мама начинает отвечать на его улыбку, Максим улыбался ей губами. И смешно оттопыренными ушами. И даже каждой веснушкой на лице он тоже ей улыбался. И от этой улыбки весь боевой запал Анжелики проходил. А еще Максим делал ей смешных зверей из половинок лимона и вареных яиц. И очень любил слушать. Садился напротив мамы на кухне перед чашкой чая и, положив голову на руки, слушал обо всём, что хотела рассказать ему Анжелика.

Но вечерне-утреннее счастье быстро заканчивалось, и Анжелика снова выходила на ринг. А то как же! Мир-то уже заждался: вон в противоположном углу разминается, делает пробные замахи руками в синих боксерских перчатках. Первый удар гонга – будильник! Анжелика опять шла в бой.

Как-то раз одна из уцелевших подруг сказала Анжелике, что ей нужен мужчина. Чтобы «ого-го!» и «эге-гей!». И чтобы было кому картошку помочь до дома донести и машину отремонтировать. Правда, самой-то машины не имелось, но будет муж – будет и машина.

Анжелика подумала немного и согласилась. Тем более что вокруг твердили: сыну нужен отец и мужская рука в доме. Которая и гвоздь вобьет, и пиво правильно пить научит.

Ангелоликая подошла к делу обстоятельно: нанесла боевую раскраску на лицо, надела форму, расчертила план баталий. И очень скоро у них дома появился мужчина! И не просто мужчина, а настоящий «ого-го!», и «эге-гей!», и даже «ох…». Сосед. Очень обстоятельный мужчина. И гвозди бил, и пиво пил. И даже мешок картошки как-то раз притащил домой. Чужой. Украл у кого-то из гаража.

Анжелика даже расслабилась и подумала, что больше воевать ей ни с кем не придется. Только вот… Только вот перестал встречать ее Ангел у порога. Куда-то делась та самая лучистая Максимкина улыбка, попрятались вселенные в его глазах. Да и самой ей как-то улыбаться хотелось всё меньше. Анжелика подумала-подумала немного и решила, что лучше она еще повоюет, но сын ее пусть улыбается.

И снова они остались одни.

Пришла Анжелика как-то раз домой, улыбнулся ей сын, она уткнулась носом в его вкусно пахнущую макушку и поняла, что устала. Что не хочет она больше воевать.

– Знаешь, мама… А давай заведем собаку, а?

И в самом деле!

И появился в их доме настоящий «дворянин» – двортерьер с блестящей родословной нескольких «дворянских» семей. То есть во всех дворах района жили его братья и сестры.

Щенок Анжелике приглянулся родственной борцовской душой и смешной улыбкой. Так и прижился – с именем Боксер.

А очень скоро в доме появилась еще одна собака. И привела с собой своего хозяина, которого боевая Анжелика случайно уронила в сугроб, когда воевала с Боксером, поводком и скользкой дорогой. Посмотрел хозяин на дом Анжелики, улыбнулся Максиму – сам, первый. Да так, что в его голубых глазах отразились все те самые вселенные, которые до этого только у Ангела и отражались. Провел он пятерней по растрепанным седым волосам, да и перевез одним махом всё семейство в большой дом в Подмосковье.

И перестала Анжелика воевать. Стала она Ангелоликой, и Ангел всё чаще улыбался, потому что ему нравилось всё: и снег, и собаки, и елки.

А очень скоро в семье появился еще один боец. Девочка только открыла глазки, а все сразу поняли: в маму! Бойцом будет!

Только Максим посмотрел на сестру и тихо-тихо сказал ей на маленькое розовое ушко, чтобы мама не услышала и не расстроилась: «Девочки не должны воевать!»

Руфа улыбнулась и раскурила сигару. Да… Хороший сон!

Глава 8

Хлоя и Джеффери

Ох, люди, люди… Всё-то они суетятся, всё-то воюют! Словно без этого жизнь невозможна. Нет чтобы оглянуться по сторонам, посмотреть, как же это бывает – счастливая семья!

Наши жильцы о таком не задумываются. Они просто живут. И, как правило, именно счастливо. Как у них это получается? Я бы спросил у Дома, но, боюсь, он в ответ только удивленно пожмет… гм… Чем же могут пожимать дома? И не посыплются ли при этом в квартирах с полок разные предметы? Лучше не будем рисковать.

Насколько я знаю, Дом уверен, что счастливая семья – это естественно. А иначе зачем она вообще нужна?

И зачем тогда нужен Дом?

Они сидели на диване. Смешные оба: такие разные, а так похожи. Две пары черных глаз, две потрясающие улыбки. Вьющиеся волосы, смугловатая кожа. Можно сказать, что они брат и сестра. Но на самом деле – муж и жена.

Йохан сидел в кресле напротив и смущенно таращился по сторонам. Он еще ни разу не бывал в гостях у Хлои с Джеффери, хотя близняшки уже давно зазывали. Да и хозяйка каждый раз приветливо здоровалась и то и дело приглашала заглянуть на чашечку кофе с вафлями.

– А как вы познакомились?

Хлоя смущенно улыбнулась. Джеффери улыбнулся отражением.

– О, это настоящая мистическая история! – нарочито тихим и загадочным голосом начала рассказывать Хлоя.

Она выдержала театральную паузу, но Джеффери, рассмеявшись, прижал к себе любимую и поцеловал ее куда-то в макушку. А после этого ушел на кухню готовить кофе и вафли. Он вообще не очень разговорчивый.

Хлоя вздохнула, устроилась поудобнее и начала рассказывать.

– Это началось шесть лет назад. Я готовилась к выставке на ежегодном фестивале городских фотографий. И обратила внимание, что на нескольких снимках в отражениях – то в витринах, то в окнах – всё время один и тот же мужчина. Улыбается или просто задумчиво смотрит. Как будто преследует меня. Несколько фотографий даже пришлось убрать – он маячил у меня за спиной и во всем отражался.

Джеффери громко прокомментировал с кухни:

– Это еще кто кому и где отражался! Я как-то прихожу с одной вечеринки не очень трезвый, стою у себя в гостиной – и в стекле буфетной двери вижу, что у меня за спиной, в комнате, стоит девушка и разглядывает фотографии на каминной полке. Я чуть заикаться не начал. Оборачиваюсь – никого нет!

– У меня он появлялся только на снимках, в отражениях. Я одно время увлекалась фотографированием отражений в лужах и озерах. И вот что получалось, – Хлоя показала на фотографию, висящую на стене. – Эта – моя любимая.

На снимке в большой луже виднелись очень красивое, разноцветное закатное небо, солнце – и высокий лохматый мужчина, заглядывающий в лужу, как в окошко. Он упирался руками в колени и весело смеялся.

Джеффери не усидел на кухне и теперь стоял, опираясь о дверной косяк, – так ему было видно и кофейник, стоящий на плите, и всех, кто сидел в гостиной.

– Это как наваждение! Там, на антресолях, еще целая коробка таких же фотографий-отражений, – сказала Хлоя, оглядываясь на мужа.

– Меня это наваждение чуть с ума не свело, – Джеффери повернулся к Йохану. – Эта девушка проявлялась то тут, то там. Стоило пройти мимо любой отражающей поверхности, и вот она – пожалуйте! Еще и рожицы мне строила!

– И как же вы все-таки познакомились? – если в первый раз Йохан задал этот вопрос из вежливости, то сейчас он действительно заинтересовался.

– Да случайно, как всегда в таких историях! – пожала плечами Хлоя.

– Ага, случайно, держи карман шире! Всё было точно кем-то задумано. Я решил походить по выставкам – всегда любил фотографии. И вот, случайно забрел с сестрой в какую-то арт-галерею. Сестра мне все уши прожужжала, что я должен пойти с ней именно туда. Я пришел – а там мое отражение на снимках! Целый стенд фотографий: отражения в лужах, витринах, окнах… И везде я. Это очень необычное чувство, Йохан, – словно я вдруг стал не собой, а кем-то очень известным. Потом мы с Хлоей друг друга увидели, а сестра нас познакомила. Вот с тех пор и не расстаемся.

– Самое смешное не это. Смотри!

Хлоя медленно и, как и положено, немного неуклюже, подошла к буфету. Там в стеклянной створке вместо очаровательной, сильно беременной девушки отразился высокий плотный мужчина с вьющимися темными волосами и татуировками на обеих руках.

– И в зеркалах – то же. Поэтому, чтобы побриться или причесаться, нам приходится подходить к зеркалу вдвоем, – сказал Джеферри.

Хлоя обернулась и посмотрела на мужа, положив обе руки на живот. А он откровенно любовался ею, прижав пальцы к губам, как будто хотел послать ей воздушный поцелуй.

– Хлоя, а кто у вас будет – мальчик или девочка?

– Должен быть мальчик. Девочки у нас уже есть, близняшки. Алина и Карина или Марина. Невероятно похожи друг на друга, даже я их иногда путаю.

– А почему вы так говорите – «Алина, Карина или Марина»?

– У них на двоих три имени. Дети сами так решили, а мы согласились, – улыбнулась Хлоя.

Глава 9

Цилино кафе – это тоже часть Дома

Йохан только кажется тихим и скромным. Проспавший пророк чем-то походит на кота. Сначала он принюхивается, прислушивается, а потом устраивается поудобнее – и кажется, что он живет здесь с незапамятных времен.

Он уже давно отошел от шока, когда вдруг попал из Финляндии в Питер, заговорил по-русски и встретился с предводителем Дикой охоты. И возможно, теперь при встрече Йохан угостил бы того кофе. Когда еще выдастся шанс снова пообщаться с Тором?

Йохан освоился в Цилином кафе, и не только в качестве букмекера. То полы помогает мыть, то заболевшую официантку подменит, а то и зазывалой себя назначит. Циля не против, да и посетителям нравится: непривычные они к тому, что естественно для жителей Дома. И всегда уносят из кафе частичку чего-то чудесно-восхитительного.

– Заходите, заходите! Куда же вы пошли мимо? Может, хотя бы после работы зайдете? Наше кафе – самое новое в городе!

– Так и самое новое?

– Только вчера открыли.

– И точно, вас же вчера тут не было! Хорошо, уговорили – зайду. Правда, я могу на работу опоздать…

– Что вы, прекрасная сеньорита! В нашем кафе время течет медленнее. Вы ведь сеньорита, да? Конечно, я угадал – у меня глаз и нюх, как у…

– Орла?

– Как пожелаете, моя красавица! Вы ведь моя первая посетительница.

– А где ваше меню?

– У меня нет меню, чаровница моя. Распустите волосы, пожалуйста, прошу вас!

– С чего бы?

– Ну прошу вас, уважьте старого человека. О небо, вы же настоящая испанка! Гордая, прекрасная, неприступная. Признайтесь, вы танцуете фламенко? Ваша жизнь похожа на пряный огонь?

– Да что вы! Я просто клерк на фирме. И жизнь у меня пресная, как… как растворимый кофе. С заменителем сахара и порошковыми сливками.

– О! Тогда я знаю, что вам подать. Горькую, крепкую новую жизнь. С острым пряным вкусом и жарким ароматом!

– Разве можно подать новую жизнь на подносе?

– Подать можно всё! Другой вопрос – сможете ли вы найти в себе смелость и попробовать её?

– Кофе – это «он».

– А разве это так важно, сеньорита? Вы чувствуете запах пряностей? Ощущаете жаркий ветер на вашей коже? Это готовится ваша новая жизнь. Вам самую большую чашку?

Глава 10

Пара слов о Мишке (пора уже и его представить)

Я всё время говорю о Доме и о жильцах. А вам, наверное, хочется знать, чем я-то тут занимаюсь? Так вот, я – Привратник.

Увы, кроме меня, в Доме без номера Привратников больше нет. Поэтому я никогда не оставляю его обитателей без присмотра надолго – Дом все-таки может далеко не всё. Пусть они живут не закрывая дверей, пусть помогают друг другу кто чем может.

Вон как Мишка. Он напоминает Циле, что лед уже давно сковывает по утрам лужи и пора переобуваться в зимнюю обувь, вырезает для Мими новые контурные картинки (и где только он достает эту черную бархатную бумагу?), слушает рассказы бравого вояки Генриха, присматривает за близняшками Алиной и Кариной или Мариной, таскает сумки с базара для тетушки Софы…

Я даже подумывал, не передать ли ему свою роль Привратника. Но Привратник Дома – это всё же несколько большее. Пока никто из пришедших к нам людей и прочих существ на эту роль не годится, так что я привязан к Дому накрепко.

Иногда я вижу сны, что я и есть Дом, и временами верю в это. Хорошо, что Дом пока не верит в то, что он – кот!

Лишь изредка мне удается ускользнуть и послушать флейту на старом кладбище… И тогда…

Но об этом я расскажу вам позже.

А пока – о Мишке.

Мишке было шестнадцать, когда погибли его родители. Сразу оба. С четырнадцати лет он подрабатывал в автомастерской на Фонтанке и очень быстро прижился там. Ездил на ночные нелегальные гонки, чинил машины, помогал друзьям, если нужно сделать что-то быстро и не всегда законно. Бывают домовые, а Мишка стал «автомастерским».

Когда родители Мишки погибли, то опеку над ним взяли его кузина и главный заводила в компании гонщиков, коренной обитатель автомастерской – Стас.

Мастерская находилась в собственности отца Мишки, и чтобы ее не отобрали в пользу государства, а от парня поскорее отстали разного рода чиновники и прочие «желающие ребенку добра», Стас и Алёна выложили почти все свои наличные деньги.

Им удалось провернуть это дело невероятно быстро, и очень скоро Мишку оставили в покое. Алёна и Стас стали его патронажной семьей и переехали в Дом без номера.

Там они и жили счастливо и спокойно четыре года, пока всё та же тетушка Софа не высказала вслух очевидную уже для всех жильцов вещь. Мишка не рос, ему всё так же было шестнадцать. И он оставался всё тем же высоким нескладным подростком с огромными серыми глазами и длинными светлыми волосами.

Алёна и Стас пожимали плечами: они любили и будут любить Мишку таким, какой он есть, поэтому, если «ребенок» пока не хочет расти, то пусть не растет. Придет время – вырастет. Это его дело и его желание.

Точно так же решили Циля и Дядюшка Солнце, и неожиданно к ним присоединилась Мими.

И в самом деле, где написано, что люди должны расти тогда, когда нужно?

Так Мишка остался шестнадцатилетним.

Он работает в мастерской, помогает по дому и играет с детворой.

Но у Мишки есть еще одна тайна – иногда на него что-то накатывает. Какая-то страшная сила бросает парня на пол, заставляет говорить странные вещи. Мишка – современный пророк. Еще один пророк Дома. Примерно раз в месяц он выдает пророчества, а педантичный Генрих всё записывает в ярко-синий блокнот.

А Мими по утрам перекладывает их на стихи. Ей так больше нравится. Она забирается на табуретку с ногами, и пока Полина варит кофе, Мими нараспев читает, что у нее получилось. Как будто пробует Мишкины пророчества на вкус. Иногда даже причмокивает губами и мечтательно закатывает глаза. Видимо, у сегодняшнего пророчества вкус ее любимого малинового десерта.

– Ты – мой Нострадамус! – говорит Мими и гладит Мишку по густым светлым волосам.

– Хорошо, если хочешь, сегодня я буду твоим Нострадамусом, – спокойно соглашается Мишка.

Конечно, дар предсказывать будущее (тем более вот так – с криками и кровавой пеной от прокушенных губ, катанием по полу и головными болями) больше подошел бы Мими, сделав ее фигуру еще более роковой. Но как сложилось, так сложилось. Может быть, спокойный, надежный Мишка – лучший носитель для дара.

Однажды Хлоя и Джеффери вынуждены были уехать на несколько дней к бабушке Джеффери и оставили детей на Мишку. И вся компания собралась у Мими. Алина и Карина играли с Варцлавом на полу – благодаря толстому пушистому ковру они не мерзли. Мишка чистил камин, а Мими сидела на подоконнике, прижавшись носом к стеклу, и смотрела на дождь. В кресле-качалке дремала Циля с вязанием – она давно хотела научиться вязать, но пока только успешно путала нитки.

Сегодня Мими надела фиолетовое платье, такую же фиолетовую шапочку и неизменные перчатки по локоть. Алина как-то раз шутки ради рассказала Катьке и Каринке, что Мими – заколдованный ангел: под перчатками у нее не кожа рук, а тонкие перышки, которые покрывают все руки и тыльную сторону ладоней, и вместо ногтей у Мими маленькие коготки. Вспоминая эту историю, Алина толкнула локтем сестру, показывая глазами на серое перышко, лежащее на ковре.

– Мишка, а Мишка! Почему ты не предскажешь Мими мужа? – снова завели свою шарманку близняшки.

У барышень наступил период первой влюбленности, и они везде и всем искали пару.

Мими легко, по-кошачьи, спрыгнула с подоконника, подскочила к Мишке, сосредоточенно выскребавшему уголь из камина и, прихватив уголек, одним движением нарисовала себе роскошные гусарские усы.

– О да, Миша, предскажи мне мужа – бравого полковника! С во-о-от такими усами! – засмеялась Мими, и вместе с Мишкой они пустились в пляс, кружась по гостиной.

Через пару секунд к ним присоединились сестры, которые не умели танцевать, но зато умели прыгать и крутиться на одном месте, а согласитесь, что это, может, даже веселее. От смеха проснулась Циля и, подхватив Варцлава, тоже пустилась в пляс.

И кого могло волновать, что музыка играла только внутри танцоров? В нашем Доме – никого.

Глава 11

В Доме появляются всё более и более странные персонажи

Вас удивило упоминание мною в прошлой главе «существ», которые приходят в наш Дом? «Существа» – это гости, а потом и жильцы, которые просто чуть более странные, чем все остальные. Пора и о них рассказать.

Клик-клак, клик-клак.

Он двигался из последних сил. Клик-клак-клик… Казалось, что от арки до крыльца дома он шел целую вечность, хотя там всего одиннадцать шагов. Считать он умел очень хорошо – лучше, чем что-либо другое. Клик…клак… И только у самого входа в подъезд, когда оставалось всего лишь сделать один шаг и протянуть руку к двери, он понял, что не может поднять ногу, чтобы взойти по ступенькам. Уже совсем не было сил… клак…

Не было сил идти…

Не было сил звать на помощь…

Он так и стоял, протянув руку к двери, а ночью пошел сильный дождь.

Он просто закрыл глаза и ждал.

– Вот так вот вышла, а он уже стоит. Ни тебе здгасте, ни добгого утгечка! А только я до него дотгонулась – упал… Пгетставляете, как я пегепугалась?

Когда Софа волновалась, то ее говорок становился еще более заметным. Сейчас тетушка напоминала встревоженную наседку, бегая вокруг лежащего тела, которому она под голову подложила свою сумку.

Генрих и Мишка одновременно склонились над человеком. В его лице что-то казалось невероятно неправильным. Никто не мог выразить, что именно, но оно было, это факт.

– Надо занести его внутрь, – предложил Мишка.

Вместе с Генрихом друзья затащили странного посетителя в Дом, по пути решив отнести его на второй этаж: там пустовала однокомнатная квартира. Правильнее сказать, студия, а не квартира: одна комната без перегородок, обычно отделяющих кухню и коридор, только ванная с туалетом закрыты дверью, выкрашенной предыдущим жильцом в веселый синий цвет.

Кровать отсутствовала, но на полу лежал огромный, небывалых размеров матрас, куда и положили бесчувственное тело. Тихими, осторожными шажками сверху спустилась любопытная Мими, а лицо незнакомца уже обнюхивал Варцлав. Кот, как обычно, появился будто из воздуха.

Клик… Клак…

Незнакомец порывисто вздохнул.

– Опять без тапочек? – с нежной суровостью сказал Мишка, показывая на ноги Мими.

Та опустила глаза и смущенно кивнула. Ну, выскочила из квартиры в одних чулках – с кем не бывает?

Клик-клак.

Незнакомец открыл глаза и тут же устало закрыл. Оказалось, что «неправильность» его лица распространяется и на глаза. Радужка густого стального цвета, обычной черной точки-зрачка не было вообще, и это немного пугало, но и завораживало одновременно.

Незнакомец поежился и попытался встать, но Мишка и Мими одновременно положили руки ему на плечи, призывая лечь обратно.

– Он же весь мокрый! Насквозь! Вы что? – воскликнула Мими, когда ее пальцы коснулись одежды незнакомца.

Уже через пару минут Мими принесла из своей квартиры два пледа, Софа – старый свитер и шерстяные носки «с базага»; Генрих принес коньяк, вино, специи и сварил зелье, благо плита в студии имелась, а вместо стола он использовал широкий подоконник. Мишка осторожно снял пальто с незнакомца, который только дрожал крупной дрожью и тихо стонал, если его сильно встряхивали. Оказалось, что вся его одежда пропитана не только водой, но еще и какой-то маслянистой жидкостью.

Клик…

– Генрих, помоги мне! А вам, дамы, лучше выйти, – попросил Мишка.

– А что мы там не видели, молодой человек? – ехидно поинтересовалась Софа, но все-таки вышла и вывела за собой Мими.

– Вам помощь нужна? – через пару секунд у двери появился не отражающийся в зеркалах Джеффери.

Генрих вернулся к приготовлению своего зелья, а Джефф и Мишка быстро раздели незнакомца до белья и, растерев полотенцем, которое принес с собой Джеффери, переодели в чистую Мишкину футболку.

– Как ты думаешь, кто его так?

– Хотел бы я знать, и как его так, и что он такое вообще!

Действительно, разве это не удивительно, когда ты раздеваешь человека и обнаруживаешь, что его кожа удивительного золотистого оттенка местами как будто срезана чем-то острым, а вместо крови и сукровицы из ран сочится та самая прозрачная маслянистая жидкость, которой перепачкана вся одежда? Больше всего мужчин пугали даже не его раны и мерцающие там золотистые нити, а то, что он очень странно дышал – как будто каждый вдох давался ему с огромным трудом и болью – и при этом в груди что-то отчетливо скрежетало.

Клик-клак-клак…

Мишка приложил ухо к груди незнакомца.

– Вроде дышит… Эй! А вот теперь просыпайся! Хотя бы глаза снова открой и моргни! А то мы даже не знаем, чем тебя лечить. Вдруг на вашей планете Железяка не действует наша медицина?

Мишка легонько потряс парня за плечо. Тот приоткрыл глаза и осторожно улыбнулся. Еле-еле.

– Нет… планеты… Железяка… Я человек… – еле слышно прошептал он.

– Человек так человек. Это же хорошо! Сейчас лечиться будем, – жизнерадостный Генрих принес свой эликсир, который аппетитно булькал на плите, и при помощи Мишки и Джеффери влил его в незнакомца.

– Слушай, как он у тебя кружку-то не прожег? – спросил Мишка, понюхав остатки.

– Ну так она же железная!

Спасенный парень тем временем побледнел еще сильнее, широко открыл глаза и попытался вдохнуть воздуха открытым ртом, но вдруг его глаза закатились и он потерял сознание.

– Может, все-таки позвать врача? – с сомнением глядя на обмякшего пациента, высказался Джеффери.

– Или механика? – прислушиваясь, как клик-клакает сердце пришельца, съехидничал Мишка.

– Ах ты, стагый дугак! – раздалось от двери, и в комнате появилась тетушка Софа, которая несла две миски.

За ней торжественно шествовала Мими с двумя буханками хлеба и молоком. Последней вошла любопытная Хлоя с двумя чашками, тарелкой и столовыми приборами. Почему-то женская половина Дома без номера прихватила всего по два.

– Ты ему своего пойла на голодный желудок налил?

– Тебя как звать-то, Железяка? – спросил у приходящего в себя незнакомца полковник.

– Клик…

– Клак! – радостно дополнила Мими.

У плиты уже кипела бурная деятельность. Клик-Клак был накормлен и обогрет. Все уже поняли, что он будет жить в Доме. Клик-Клак оказался часовщиком, что оказалось очень кстати, потому что в Доме не работали ни одни часы. Вообще!

Джеффери с Хлоей даже ставили эксперименты – вносили в дом нормальные, работающие часы. Обычно они даже до квартиры не успевали дойти, как те останавливались. Может, теперь что-то изменится?

Клик-Клак смущенно улыбался, не разжимая губ. Его удивляло всё: забота, с которой его приняли в Доме; ржаво-рыжий Варцлав, который устроился у него на коленках и тарахтел, как трансформаторная будка (на самом деле одобрение Варцлава – это решающее слово в Доме); пойло Генриха (помесь глинтвейна, и грога, и еще чего-то непонятного, но сердце от него точно билось гораздо быстрее); нежная Мими, которая сняла с его рук обрезанные перчатки и с детской непосредственностью разглядывала полупрозрачную кожу на его ладонях и тонкие золотистые нити-проволоки вместо вен. Всё это было удивительно.

Близняшки, радостно хихикнув, прошептали ему, когда Мими куда-то выскочила:

– А у нее у самой перышки под перчатками!

Клик-Клак улыбнулся уголками губ и заговорщицки подмигнул, давая понять, что он не выдаст тайну Мими. Та, кстати, уже вернулась и смущенно протянула ему пару новых перчаток, у которых она обрезала пальцы – так же, как у его старых.

Клик-клак… Клик-клак…

Теперь всё будет по-другому.

Глава 12

Какой же Дом – и без привидений?

Как и во всяком уважающем себя доме, в Доме без номера есть свое привидение. Точнее, их два.

И эти двое могут по праву называться классическими представителями призрачного мира. Я зову их именно так, а не иначе. Про себя, конечно: ведь я же кот и вроде как не должен говорить. На людях, во всяком случае, стараюсь этого не делать. Разве что с Цилей парой слов иногда перекидываюсь, но она меня не выдает. Правда, мне кажется, Джеффери тоже что-то подозревает. Ну, пусть. Рано или поздно мне придется открыться хотя бы еще одному из них – тому, кто сможет заменить меня на посту Привратника…

Но сейчас-то я хотел рассказать вам о привидениях!

В Доме без номера живут Белая Дама и Черный Господин.

У них даже есть своя жилплощадь. Мансарда, конечно, – где же еще жить призракам?

Сначала они жили в обычной квартире Дома – напротив тетушки Софы. Но той вскоре надоело по утрам шлепать на площадке по морю слез, которое наплакала за ночь Белая Дама, и тетушка в ультимативной форме посоветовала призракам быстренько уматывать куда подальше от ее квартиры. И призраки ее послушались, что, в общем, совсем не странно. Мало кто может не слушаться тетушку Софу без ущерба для каких-либо частей тела, даже призрачных.

Обычно Белая Дама начинает плакать где-то с трех утра, и уже к семи по лестницам Дома, с восьмого и до первого этажа, бегут веселые пенные ручейки. Почему слезы Дамы пенятся, никто не знает.

Кое-кто, как всегда хором, предположил, что ее утопили в шампуне в квартире на восьмом этаже, но Хлоя и Джеффери быстро объяснили близняшкам, что издеваться нельзя, даже над призраками, и что Дама – привидение приличное и очень хорошо воспитанное, поэтому ее слезы смывают всю грязь с лестниц. Что, кстати, чистая – и немного пенная – правда.

После того как, вдоволь пошлепав по лужам (которые не исчезли даже с переселением призраков на чердак), тетушка Софа удаляется на «пгоменад», в двери Мими вежливо стучат. Она надевает на традиционные перчатки – резиновые, меняет изящные балетки на ярко-оранжевые сапоги и выходит из квартиры. У дверей ее ждет верный Мишка с тряпками, а позади него всегда застенчиво маячит призрак Черного Господина.

Клик-Клака предупреждают заранее, чтобы он не выходил из квартиры до обеда. Мало ли – вдруг он заржавеет, если наступит в лужу слез? От воды ему всегда становится плохо. Даже когда на улице идет дождь, несчастный лежит у себя в студии и дрожит крупной дрожью. Близняшки Алина, Карина или Марина прибегают к нему и, сидя на его кровати, рассказывают смешные истории. На три голоса.

Еще во время дождя к нему приходит Прядильщица. Она же Вышивальщица и Вязальщица. Настоящее имя этой девушки никто не знает, но зато точно известно, что, если нужно что-то вышить, зашить или связать, – милости просим к ней. Прядильщица варит Клик-Клаку горячий шоколад с ромом и молча протягивает ему горячую кружку, позволяя осторожно погладить ее пальцы, когда передает чашку из рук в руки, а потом садится на пол у окна, уткнувшись подбородком в колени. Она смотрит в окно и слушает сказки близняшек, а Клик-Клак смотрит на нее. И обожание, светящееся в его взгляде, можно собирать в банку и продавать вместо меда на рынке.

Но сейчас история не про них.

Как и всех обитателей, призраков в этом Доме очень любят. Белая Дама всегда предупреждает мам, если у них плачут дети или убегает молоко. А еще, если взять белую вещь, на которую вы случайно посадили пятно, вынести ее перед сном на лестницу, аккуратно повесить на перила и уйти, то утром вы найдете ее идеально чистой, возможно даже накрахмаленной.

С Черным Господином всё гораздо сложнее. Молодой человек с самого начала проявил свой тяжелый характер. Его убили где-то в соседнем районе. Дом притянул его, как притягивал другие чудеса, и первые дни юноша тихо и яростно сходил с ума. Оказывается, для призрака сумасшествие тоже возможно. Жильцы Дома время от времени вздрагивали, просыпаясь по утрам и видя Черного Господина сидящим у них на кровати и смотрящим на живых черными от ярости глазами. Он любил время от времени появляться за спиной человека и читать ему свои стихи, которые были так хороши, что разрывали сердце на мелкие кусочки.

Все думали, что он приживется у Мими. Чем-то неуловимым эти двое казались похожими друг на друга, точно брат с сестрой.

В один прекрасный день всё совпало: Мими кричала особенно громко, Мишка катался у нее по ковру во власти новых видений, исторгая из себя пророчества вместе с темной кровью, которая шла у него носом, а Черный Господин читал стихи страшным сиплым шепотом. Неожиданно в комнате стало тихо. Из стены величаво выплыла Белая Дама, погладила по волосам плачущего Мишку, поцеловала в лоб притихшую Мими и подошла к Черному Господину. Взяла его за руку и увела за собой. С тех пор они жили вместе.

Когда Дама плачет, Черный Господин сидит на ступеньках, а потом идет за Мими и просит ее о помощи. Когда Господин читает свои стихи, Белая Дама записывает их изморозью по всем зеркальным поверхностям в Доме. И если подышать на стекло, то можно даже прочитать несколько строчек.

– Наверное, они глубоко несчастны, – сказала как-то Мими на традиционном понедельничном суаре.

– Напротив, моя дорогая, мне кажется, что только теперь они по-настоящему счастливы! – жизнерадостно прогудел Генрих.

Наверное, Генрих прав. Иногда, раз в год, ночью в Доме играет чудесная музыка. Она соткана из дыхания ветра, перезвона хрустальных капель люстры, шелеста развевающихся юбок, чечетки каблуков по паркету, скрипа карандаша по бумаге, ласкового шепота и нежных прикосновений. Весь Дом замирает, и жильцы боятся лишний раз вздохнуть, пошевелиться, только бы не спугнуть это щемящее душу наваждение. Мелодия всегда разная, а музыка играет до утра, и эту ночь, как и все другие подобные, невозможно забыть.

Так Белая Дама и Черный Господин благодарят жильцов Дома без номера за понимание и любовь.

Так Дама и Господин празднуют годовщину их встречи.

Глава 13

О Безликом и Полине

Я уже говорил, что жильцы Дома без номера никогда не запирают дверей? А еще они часто ходят друг к другу в гости, устраивают суаре и чаепития и всегда знают, в какой квартире сегодня будет весело или хотя бы просто интересно.

Нового жильца сразу зовут к кому-нибудь в гости, где в теплой семейной атмосфере представляют другим жителям Дома. Дают возможность согреться, узнать что-нибудь интересное, и возможно, это «что-нибудь» – о самом новеньком.

Мими перевернула чашку с кофейной гущей и таинственно посмотрела на Цилю. Тетушка Софа демонстративно фыркнула, глядя на то, как зачарованно смотрит на чашку Полина, новая жиличка их Дома. Она пришла только вчера, и Циля сразу позвала ее в гости к Мими. С первых же слов стало понятно: Полина приживется в Доме. У нее ведь тоже есть своя странность – дорога, которой она сюда попала.

Мими всегда гадает не о будущем, а о прошлом. Вот и сейчас она перевернула чашку, закатила глаза и начала вещать. Софа внешне-то усмехнулась, но подвинулась поближе. Кто же не любит интересные истории? Тем более что в «гаданиях» Мими половина вымысел, а половина – правда. И попробуй угадать, где что.

А история получалась, и правда, интересная.

* * *

– Вон он! Смотри, смотри! Правда, он похож на большую старую ворону?

Полина обернулась. По бульвару медленно шел Черный Человек. Его все так звали: в любую погоду на нем было черное пальто, черные брюки и черная шляпа-котелок. На руках – черные перчатки. Балтийский ветер любил играть, развевая полы длинного пальто, и тогда Человек становился похож на нескладного старого ворона.

– Странный он, правда? – Мигеллито требовательно дернул девчушку за руку, привлекая внимание.

– Очень, – ответила она, а про себя подумала: «Интересно, что он напевает?»

Ветер дул в сторону детей и приносил обрывки странной мелодии и запах, такой знакомый…

– Подожди! – Полина упрямо мотнула головой и поспешила к Черному Человеку. – Простите… Простите, вам не жарко?

Черный Человек опустил голову, чтобы посмотреть на девочку, – он оказался очень высоким. И Полине пришлось привстать на цыпочки, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Нет.

Ветер задул еще сильнее, и Полина разглядела дорогу у незнакомца за спиной – совсем-совсем не тот бульвар, на котором они стояли. Незнакомец передвинулся вправо, и дорога переместилась туда же. Это была настоящая, хорошая, утоптанная дорога, выложенная по краям камнями. Как такое могло получиться, Полина не понимала, но решила спросить об этом у Черного Человека когда-нибудь потом.

– У вас очень теплое пальто, вам должно быть жарко.

– Без пальто она не узнает меня.

– Кто – она?

– Полина, – тихо ответил Черный человек и рассеяно погладил девочку по голове.

– Полина! Сколько тебя можно ждать? – закричал Мигеллито.

– Простите, мне пора!

– Да-да, – не отрывая глаз от морской глади, ответил Черный Человек и сделал шаг вправо, пропуская девочку. И она снова заметила, что дорога у него за спиной опять переместилась.

– До свидания.

– Мигеллито, а кто он? – страшным шепотом поинтересовалась Полина, когда они отбежали подальше.

– Никто не знает.

– Старый цирк. Тут был старый-старый цирк…

Нищенка сливалась со стеной, и дети ее не сразу заметили – только когда она заговорила невероятно красивым голосом. Он завораживал, гладил мягкой рукой, переливался разными цветами, как радуга, и казался вкуснее всех сладостей мира.

Полина и Мигеллито сели на землю и требовательно уставились на женщину.

– Расскажите!

– А есть у вас плата, достойная хорошей истории?

– Есть! – хором ответили дети, выворачивая карманы, полные самых настоящих сокровищ: пол-яблока, слива, две розовые ракушки и кусок янтаря.

– Достаточно, – кивнула нищенка и начала рассказ.

Она рассказала Полине и Мигеллито о цирке, который приехал в портовый город, о женщинах-сиренах с прекрасными голосами и змеиными телами, о силачах, что поднимали по пять человек на одной руке, о хозяине цирка и его жене Полине.

Хозяин был очень красивым, а жена у него – еще прекраснее. Их маленькая дочка – вся в родителей! – с детства росла настоящей артисткой. Она так потешно кувыркалась и ходила на руках, что публика аплодировала ей гораздо больше, чем клоунам, с которыми она выступала. Очень дружная семья, а у мужа с женой имелось даже свое тайное рукопожатие – надо три раза легонько сдавить ладонь.

Но однажды… Однажды хозяин цирка увлекся сиреной, и его жена, взяв дочку, села на корабль и уплыла. Говорят, что корабль так и не доплыл до другого берега, но обломков не нашли. Цирк уехал. А хозяин остался. С тех пор он каждый день ходит на берег моря и ждет, когда корабль вернется.

– А почему он в черном пальто?

– Полина смеялась, что по черному пальто она всегда узнает его издалека.

Нищенка вздохнула и замолчала.

– А что с той сиреной? – не отставал Мигеллито.

– Она вышла замуж за прекрасного и богатого принца и уехала! – быстро проговорила женщина и отвернулась к стене.

Дети встали и собрались уходить, когда Полина дернула Мигеллито за руку.

– Она врет про сирену! – шепнула она и показала глазами на лохмотья нищенки – из кучи тряпья торчал длинный змеиный хвост.

Дети что есть духу рванули домой.

* * *

Мими помолчала, переводя дух. Софа аж заерзала, заинтригованная неоконченной историей. Циля прокашлялась, поторапливая рассказчицу. И только сама Полина сидела замерев и уставившись в одну точку. Мими бросила на нее быстрый взгляд и продолжила.

* * *

Полина стояла в начале бульвара и смотрела вдаль, ища глазами Черного Человека. За много лет город так и не удосужился измениться, он оставался таким же, как и сто лет назад, пятьдесят, десять. Только Мишка-Мигеллито давно работал врачом в Москве, да и сама Полина приехала впервые за много лет.

«Где же ты?»

Она на секунду отвернулась, а когда посмотрела на бульвар, Человек уже стоял там.

«Я знала, что сработает!» – Полина обрадованно подбежала.

Сегодня он уже не казался таким высоким. Она встала перед ним, но Черный Человек по-прежнему смотрел вдаль. Дорога всё так же дрожала в мареве за его спиной.

– Привет!

– Привет.

– Ты не узнал меня? Это же я – Полина! Я вернулась! – Полина привстала на цыпочки и требовательно заглянула Черному Человеку в глаза.

Он медленно перевел на нее невероятно, немыслимо, невозможно усталый взгляд.

– Полина? – не веря, переспросил он.

– Конечно!

Полина взяла его за руку и три раза легонько сжала ладонь, с замиранием сердца ожидая отзыва. И вот она почувствовала, как ее ладонь сжали один раз, второй… третий.

– Ты простила меня, Полина? – тихим, как шелест листьев, голосом спросил Черный Человек.

– Да. Давно уже! Но не могла вернуться раньше. Прости меня и ты, мне просто надо было…

Договорить она не успела. Черный Человек посмотрел на нее, и девушка увидела, как в его тусклых серых глазах загораются веселые огоньки, как бледная кожа расцветает загаром, как прямые, торчащие из под котелка волосы завиваются тугими локонами. Он весело подмигнул ей… и вдруг стал рассыпаться. Еще один миг, еще один удар сердца – и сильный ветер закружил вокруг Полины хоровод листьев, песка и пепла, обрывки афиш, сдувшиеся шарики и попкорн – всё, что осталось от Черного Человека. Полина узнала и запах, и музыку – так звучит цирк.

– …подрасти, – Полина машинально докончила фразу и посмотрела вперед.

Та дорога, что раньше виднелась за спиной Черного Человека, лежала теперь у ее ног, и Полина сделала шаг.

* * *

– Я пойду к себе, можно? – тихо прошелестела Полина и встала.

Никто не стал возражать. Она еще придет, и еще не раз все соберутся за небольшим столом и вкусным чаем. Только разговоры будут уже совсем другими. И о ком-то другом.

А сейчас пусть идет: когда при других людях вытаскиваешь из дальних уголков души самое сокровенное, после такого надо немного посидеть в одиночестве, привыкнуть к тому, что твои воспоминания стали не только твоими. И история в устах кого-то другого звучит настолько настоящей, что к этому тоже нужно привыкнуть.

Пусть посидит одна. Немного.

Глава 14

У каждого должен быть свой дом

Раиса была, как сказала бы тетушка Софа, «стганной девочкой». Действительно странной, даже по меркам нашего Дома. Она пришла сюда три месяца назад, а теперь уходила.

Про всех, кто появляется в Доме, мы всегда говорим «пришел», а не «переехал». Пришел – и всё тут. Разве можно в наш Дом переехать?

Честно говоря, я не до конца понимаю, как они находят Дом без номера. У меня есть подозрение, что на самом деле Дом сам их отыскивает. Только не просите меня объяснить, что он для этого делает: даже если бы я знал, всё равно не стал бы говорить. Это его, Дома, личный секрет, понимаете?

Главное, что те, кому это надо, находят сюда дорогу, вселяются в свободные квартиры (а такие есть всегда, уж об этом мы с Домом позаботились!) и живут. Живут подолгу, многие даже всю жизнь.

Но иногда – очень редко – они уходят.

– Раиска, а куда ты? – Мими забралась с ногами в кресло.

Я вздохнула:

– Ты же знаешь, Мими, у каждого должен быть свой дом. Он может быть чьим-то еще, но человек должен с уверенностью про него сказать: «Это мой дом!» Так вот, я его нашла. Уже по-настоящему мой.

– Значит, все-таки уезжаешь? – вздохнула тетушка Софа.

– Простите. У вас тут хорошо. Даже слишком. Или по-другому хорошо. А мне нужно, чтобы по-моему хорошо было.

– Расскажи!

Я кивнула и села на диван.

* * *

Этот дом пугал меня с детства. Знаете, такие дома есть почти в каждом городе: мрачные, разрушающиеся, пустые и так далее.

Частенько около него можно увидеть одну и ту же картинку: стайка детей жмется у калитки и подначивает друг друга войти внутрь. И вот находится один, который проспорил кому-то что-то и теперь не может отказаться, показать свой страх – и должен пройти до конца. Испуганный донельзя ребенок медленно открывает калитку (само собой, она громко скрипит), делает несколько несмелых шагов по тропинке к дому и уже добирается до крыльца, когда обязательно – подчеркиваю: обязательно! – что-то его спугивает, и он бежит вместе с визжащими от страха и удовольствия друзьями.

Такой дом не любит гостей. Он терпит, пока дети толпятся у его калитки, наблюдает, как дрожащий от ужаса и собственной храбрости ребенок идет по тропинке, и в последний момент с грохотом распахивает дверь. Или опускает деревянную ставню. Можно, конечно, еще поскрипеть ступенями или спугнуть стаю ворон с крыши, но обычно хватает и двери, чтобы детская стайка с воплями сорвалась с места.

Так было и со мной. Я подошла к дому, поднялась на ступеньку, и та ответила мне довольно мелодичным скрипом. Прежде чем протянуть руку к поцарапанной ручке двери, я обернулась. Мои друзья спорили, войду я или нет. Они так увлеклись, что не заметили человека, стоявшего позади них. Я тогда смутно запомнила его – только взгляд карих глаз и легкая полуулыбка, которой он подбадривал меня, сохранились в памяти. В тот момент я отчетливо почувствовала запах сырой земли и поежилась: для меня он не самый приятный на свете. Моя тетя фанатично предана своему саду и часто заставляет меня рыхлить землю и выпалывать сорняки.

А всё, что произошло потом, я помню так отчетливо, словно оно случилось только что. Я поворачиваюсь к двери, касаюсь ручки, и внезапно все звуки пропадают. Я не слышу грохота проваливающегося подо мною крыльца, не чувствую боли оцарапанных коленей и рук. Я занята более важным делом – тону. Ледяная вода обжигает кожу. Очень хочется сделать вдох. Я не понимаю, что происходит, я ничего не вижу в этой темноте и все-таки делаю вдох, после чего вода, хлынув в легкие, обжигает их и я теряю сознание – скорее от страха, чем от боли.

Потом оказалось, что под высоким крыльцом старого дома откуда-то взялась яма с водой. Доски прогнили, и я провалилась. Яма неглубокая, но много ли надо ребенку, чтобы утонуть? Да еще и с такого перепугу?

Меня вытащили. Потом вокруг дома поставили забор; правда, для любопытной малышни он всё равно не помеха. Я вышла из больницы, и всё пошло своим чередом. И если вы думаете, что с тех пор я боюсь воды, старых домов, высоких молодых людей с карими глазами или не выношу запах сырой земли, то вы ошибаетесь. Дети быстро забывают страшные истории, которые приключились с ними на самом деле, а не в их воображении.

И вот недавно я поехала в тот самый город – проведать могилу тети.

– Тебя не было много лет, – раздался голос за моей спиной.

Обернувшись, я столкнулась взглядом со смутно знакомым человеком.

– Ты – Раиса. Из-за тебя тогда дом закрыли.

Вот так и сказал. Не «ты тогда чуть не погибла в старом доме» или «давно не виделись, как ты?», а вот так – просто и немного обвиняюще: «Из-за тебя тогда дом закрыли». Вежливость явно не его основная добродетель.

– Угу. Ну, здравствуй, голый барабанщик! Я тебя тоже помню – ты, кажется, стоял и наблюдал, как я чуть не погибла.

– А почему – голый барабанщик? – удивился человек из детства.

– Да так, просто дурацкая присказка.

Вся прелесть этой фразы – в ее недосказанности и непонятности окружающим. Это что-то вроде тайного приветствия у нас с моей лучшей подругой. «Ну, здравствуй, голый барабанщик!» – говорим мы всегда, когда встречаем нечто неожиданное. Как сейчас, например.

– Ты надолго в город, Раиса?

– На пару дней. Только на кладбище сходить да по окрестностям прогуляться.

– И купить дом.

Он не спрашивал – утверждал. Я из вредности попыталась спорить, но бесполезно: он не слышал.

– Тебе холодно? Тут неподалеку есть хорошее кафе. Я помогу тебе оформить покупку, это быстро. Нынешнему владельцу дом не нужен.

– А ты невежлив, – еще сопротивлялась я. – Ты знаешь мое имя, а я твое – нет!

Мой спутник предложил руку, я обреченно вздохнула, и мы пошли по направлению к кафе. Я вспомнила это заведение и даже вкус земляничного поп-корна, который там продавали. В этом городе ничего не меняется. Но это ненадолго. Кое-что я все-таки поменяю – когда куплю дом.

– Меня зовут Дин. Прости мою невежливость.

Мы добрались до кафе, где оказались единственными посетителями. Дин рассказал мне о том, как пытались ремонтировать дом и сколько раз его уже продавали – всякий раз дешевле.

Он говорил ровным, спокойным голосом, излагал факты, но по коже от его слов бегали мурашки. Уже тогда я почувствовала – это мое! Весь этот старый, заброшенный, никому не нужный дом со скрипящими дверями.

– Где ты остановилась?

Решив меня проводить, Дин галантно подал мне плащ и подхватил сумку, в которой у меня лежали некоторые необходимые мелочи.

– Нигде. Ты сказал, что дом ремонтировали… В него уже провели электричество?

– Да. Ты хочешь там переночевать сегодня?

– Конечно.

Мы в молчании дошли до калитки, и Дин протянул мне ключ. В его глазах плескалась странная тоска.

– Хочешь, пошли вместе? – предложила я.

– Нет. Ты ведь уже заметила, что я не постарел?

– Ага. Значит, ты не можешь туда войти?

Дин грустно кивнул, а я, погладив его по плечу, открыла калитку и пошла к дому. Моему дому.

Историю Дина я узнала потом. Он – первый владелец этого дома. Правильнее будет сказать – этой территории, потому что раньше здесь располагалось большое поместье с галереями, колоннадой, двумя флигелями и главным особняком. Нынешний дом – это перестроенный флигель для прислуги; всё остальное, к сожалению, не сохранилось. А Дин с тех пор оставался его добрым хранителем. Пусть он действительно не мог туда заходить, зато всегда был рядом. А иногда и оставлял какой-нибудь сувенир для смельчака, дошедшего до крыльца, – музыкальную шкатулку или старинную открытку.

Внутри дом оказался именно таким, как я его представляла: старым и бесконечно красивым. Пусть здесь когда-то жила прислуга, но явно с господским шиком. В гостиной я зажгла свечи, решив всё же не пользоваться электричеством, пока оно мне не нужно, и открыла окна. Поставила канделябр на старое пианино, посмотрела на дыру в полу (видимо, кому-то приглянулся наборный паркет), села в старое бордовое кресло – облако пыли окутало меня с головой.

Когда я прочихалась, то смогла разглядеть еще и остатки люстры. Прекрасно! Люстра – это прекрасно. И всё остальное тоже. А главное, дом был просторным – места хватит всем.

Больше десяти лет я собирала их. Впитывала, подчиняла себе, а иногда советовалась и просила помощи. Все самые жуткие, самые отвратительные страхи я забирала у детей, у взрослых, выпрашивала, выведывала, преследовала и коллекционировала.

Теперь пора нам обустраиваться – во мне им уже становится тесно.

Так! С чего начать?

Часы в моем доме всегда будут бить только тринадцать раз.

В гостиной я поселю призрачную пару – Ромео и Джульетту одного подмосковного городка. Он убил ее и себя – из ревности, понятное дело. Думаю, им здесь понравится. И пианино есть. Ее зовут Анна, если я не ошибаюсь. Или Алёна? Неважно, побренчать она вроде любила.

Для библиотеки я приглядела Баньши. О, как я долго за ней охотилась! Ее крики до сих пор звенят у меня в ушах, а когти впиваются холодом в сердце. Это очень больно, но больно им всем, и я согласна потерпеть.

А на чердаке будет жить Пряха – она доставляет мне больше всего хлопот. Стоит на минуту задуматься, как она тут же вырывается на волю: путает волосы спящим или разбросанные нитки. Сколько раз я обнаруживала себя во сне в чужих домах, старательно спутывающей чьи-то длинные локоны! Люди-то никогда не просыпались, а вот я, когда видела себя в зеркале после таких пробуждений, потом несколько дней не могла уснуть. Да, сплю я днем – по паре часов, не больше. Ночью нельзя – самое время, когда страхи рвутся наружу.

В одной из комнат я оставила безумную Старушку, которая пела колыбельные на немецком, усыпляя до бесчувствия, а потом душила подушкой. Злобная бабуля, но она здорово помогла мне с языком, когда я подрабатывала переводами. Чужие страхи умеют делиться знаниями.

Само собой, у меня есть и призрачный Дворецкий. Когда-то он напугал одну девочку до смерти – в прямом смысле этого слова. Я прихватила его машинально, и, сказать по правде, это мой самый тихий страх. Иногда он выручает меня безукоризненными манерами.

Высокая фигура в старинной ливрее с достоинством поклонилась и скрылась в коридоре, а я пошла на кухню.

Так, кто следующий?

Кровавая Повариха? Надо же придумать такую пошлость, но детская фантазия иногда столь банальна! Полная огненно-рыжая женщина в залитом кровью фартуке, вооруженная большим ножом и разделочной доской, – как же еще ее назвать? Она неплохо готовила – ее мужу нравилось. А потом она его отравила, воспользовавшись тем, что я отвлеклась на Плачущую Девочку.

Девочка – самый капризный призрак, из-за нее мне всё время холодно. Порой, даже надев на себя три свитера и закутавшись в плед, я не могу согреться. Кстати, это один из первых встреченных мною страхов. Самое лучшее место для нее – то самое крыльцо, где я впервые познакомилась с этим домом.

Я чувствую, как они выходят из меня, бродят по дому, выбирают понравившиеся места.

Я довела дело до конца: коснулась штор – и они ожили, зашелестели… Поднимаясь на второй этаж, я усмехнулась: кого можно напугать шевелящимися шторами? Оказалось, что это один из самых любимых детских ужасов. Из-за этого страха я даже юбки носить не могла – развевающаяся материя жила на моем теле своей собственной жизнью. Представляете, каково это? Идешь себе по улице в юбке, и вдруг она начинает сама собой шевелиться!

Остановившись, я приложила руку к груди и прислушалась. Никого не забыла?

Ах, да… Зеркало без отражения. Как я и ожидала, зеркало нашлось в спальне. Я подошла к старому темному трюмо и, положив руки на стекло, выпустила и этот страх. Теперь оно никогда и никого не сможет отражать. Если вы думаете, что такое зеркало не страшно, попробуйте как-нибудь в него посмотреться. Поверьте, и взрослый содрогнется, увидев пустоту вместо собственного лица.

Внутри стало легко и пусто. Я с размаху прыгнула на старую кровать. Умели же раньше делать – она даже не скрипнула! Новые обитатели обживались в доме, а я блаженно закрыла глаза. Наконец-то смогу выспаться…

* * *

– Теперь понимаете? Не могла же я выпустить все эти страхи тут, у вас. И не могу же я бросить их там без присмотра!

Тетушка Софа и Мими переглянулись и пожали плечами. Сказать по правде, они сами не поняли, верить ли им в эту историю. Но почему бы и нет? Почти у каждого в Доме есть своя история, в которую сложно поверить.

Только Варцлав, сидевший на окне, смотрел на Раису долгим, немигающим и слишком понимающим взглядом. Со стороны могло показаться, что кот прощался и сочувствовал. А что на самом деле было в его взгляде, известно только самому Варцлаву.

Глава 15

Современная Мойра

Да, у каждого должен быть свой дом. И у каждого рядом должен быть «свой» человек – тот единственный, без которого жизнь все-таки не совсем живая. Даже если «каждый» – это Дом, а «свой» – Привратник с ушами и хвостом.

Да-да, дорогой Дом, я понимаю, что со многими проблемами ты и сам неплохо справляешься, но согласись, без помощника тебе пришлось бы туговато. Посмотрел бы я, как ты бегаешь по собственным этажам, утешая, исцеляя, подталкивая к принятию каких-то важных решений! Все-таки это работа для кого-то… поменьше размерами, я бы сказал. И если не с ногами, то хотя бы с лапами.

Так, я опять о своем! А нашим подопечным тем временем нужна моя помощь. Вот как их оставишь?

– Да постой хотя бы ты спокойно, Катерина! – Прядильщица, она же Вязальщица и Вышивальщица, пыталась снять мерки с неугомонной троицы.

Каждый год к зиме она вязала близняшкам и Катьке, которую звала только полным именем – Катерина, новые свитера. Дети ходили в них всю зиму и к весне из них непременно вырастали. Зато все холода их родители могли быть спокойны: дети не будут мерзнуть и болеть. А сами родители получали по большому пестрому шарфу из тех же ниток. Пусть они уже не дети, ну и что? Разве это повод оставлять их без подарков?

Плату Прядильщица брала упаковками горячего шоколада. И обязательно заказывала себе маленькую бутылочку ямайского рома на Рождество.

– А где ты научилась вязать?

– А шить?

– А вышивать тебя кто учил?

– А где ты нитки берешь?

Дети задавали вопросы один быстрее другого, Прядильщица на них никогда не отвечала. Она улыбалась и записывала мелом на черной доске размеры девочек. Значит, скоро будут новые теплые свитера.

В корзинке с шерстью негромко мурчал Варцлав. В то же время он сидел на коленках у Мими и дегустировал сливки в кафе у Цили. И, возможно, находился где-то еще – коты так умеют.

Скоро детвора, выпив по чашке горячего шоколада и получив по вязаному зайцу, побежала хвастаться подарками к Генриху, хотя Прядильщица искренне считала, что хвастаться нечем. «Зоопарк» она создавала машинально: кто-то рисует закорючки на обоях, кто-то обгрызает ногти – а она вязала игрушки. Около окна у Прядильщицы стояла большая корзина, и, закончив очередного мишку, жирафа или зайца, мастерица не глядя бросала игрушку в общую кучу, где новенькая устраивалась поудобнее и ждала своего часа быть подаренной.

– Знаешь, Варцлав, порой мне кажется, что я совсем невидимка, – начала разговор Прядильщица.

Кот приподнял голову, готовый выслушать и помочь.

– Даже к зеркалу иногда приходится подходить – здесь ли я еще? Наверное, я такой и родилась. Родители, заходя ко мне в комнату, не видели меня. Звали, а не видели.

Варцлав понимающе кивнул, хотя на самом деле он думал, что Прядильщице еще повезло: у некоторых не было ни родителей, ни своей комнаты, ни даже детства. И они не жаловались.

– Нет, я не жалуюсь, мне это совсем не мешает! Просто иногда немного надоедает. Хожу по улицам, и люди смотрят сквозь меня. Ношу яркую-яркую одежду, а они меня всё равно не замечают. Я могу пойти в любой магазин и взять всё, что хочу. Меня никто не остановит. Поэтому я и вяжу, и пряду, и вышиваю. Так меня видно, понимаешь?

Варцлав, конечно же, понимал.

Прядильщица подхватила кота на руки и подула ему между ушей.

– А знаешь, кем я работала? Белошвейкой. И еще плела кружево на коклюшках. А еще раньше я придумала фриволите. Это когда мне надоело прясть. Когда-нибудь потом я снова возьмусь за веретено, а то, кажется, уже забыла, как это делается.

Кот покорно терпел, когда девушка то прижимала его к груди, то опускала на колени и дула на шерсть.

– Меня ведь всё раньше устраивало. А вот сейчас – что-то не так. Я хочу, чтобы меня видели… Понимаешь?

«Ты хочешь не чтобы тебя видели, а чтобы тебя увидел он», – подумал Варцлав, а вслух только согласно мяукнул.

Прядильщица, подобрав подол длинного свободного платья цвета небелёного льна, не спуская кота с рук, стала нетерпеливо расхаживать по комнате. Вязальщица, Прядильщица и Вышивальщица не понимала, что твориться внутри нее. Веками она пряла, плела и шила, вязала и вышивала, и ее всё устраивало! Даже то, как люди раньше звали ее и сестер. Она с радостью свалила бремя могущества на чужие плечи и родилась человеком. Но что-то пошло не так: плотный кокон, который мастерица связала вокруг себя, вдруг стал тонким и прозрачным, и ей захотелось чего-то большего.

Прядильщица думала.

И Варцлав думал: «Срочно нужен дождь!»

Прядильщица наконец-то отпустила кота и, вытащив одну из спиц, которыми она, как шпильками, удерживала тяжелую косу, начала рыхлить землю в горшке с единственным цветком. Его как-то раз привез Генрих. Цветок любил солнце, а его листва отливала чернильной синевой.

Потом девушка села за пяльца. Ничто так не успокаивает, как вышивание крестиком! Про кота Прядильщица уже забыла, и Варцлав поспешно выскользнул из квартиры: ему еще надо договориться с Хлоей, чтобы та вытащила нужную карту из колоды и пошел дождь.

Хлоя не подвела – и скоро над домом нависла большая туча.

Вышивальщица (а сейчас она была именно Вышивальщицей, а потом уже Прядильщицей и Вязальщицей) взяла пакетик шоколада и, накинув палантин, выскользнула из квартиры.

Клик-Клак, открыв дверь, уже ждал ее.

Сталь его взгляда утонула в теплом золоте ее глаз.

Очень стараясь не дрожать – ведь он кожей ощущал каждую каплю дождя, падающую снаружи, как болезненный ожог, – Клик-Клак осторожно поцеловал тонкую ладошку девушки, погладил длинные пальцы с коротко обрезанными ногтями. Самая большая смелость, которую он мог себе позволить.

– Я сварю шоколад, – тихо сказала Прядильщица, глядя, как и без того белое лицо Клик-Клака становится еще бледнее.

– Я нашел мандариновые цукаты. Давай попробуем добавить их в шоколад?

Прядильщица кивнула.

А потом она снова сидела у окна, уткнувшись подбородком в колени, и смотрела на дождь, а Клик-Клак – на нее.

Глава 16

Помолвка Мими

Дом, ты слышал? Иногда они все-таки справляются сами! Это довольно неожиданно, особенно когда уже привык быть нужным всегда и везде.

Но я всё равно присмотрю за ними немного. Что? Да просто, для порядка. Мало ли. Нет-нет, я им не помешаю! Я тихонько.

«Старый Генрих… Старый-старый вояка Генрих!» – полковник смотрел в окно и с удовольствием предавался грустным мыслям. Когда их количество дошло до такой степени, что голова отяжелела и кресло-качалка начало раскачиваться без участия в этом самого Генриха, полковник встал.

Почему-то все в этом доме любят смотреть в окно. Как ни зайдешь к кому-нибудь из соседей в гости – хозяин обязательно стоит или сидит у окна.

Вот и сегодня, когда Генрих прошелся по соседям, чтобы прояснить планы на Рождество (этот праздник они всегда встречают всем Домом), он успел заметить, как шумная Софа с удовольствием переругивалась с Хаимом через окно – и у них было «пгактически лето»; Мими мечтательно сидела на подоконнике и общипывала герань; Клик-Клак настраивал телескоп.

Каждый смотрел в окно. Только Варцлав сидел на своем обычном месте – на самом верхнем ряду почтовых ящиков.

– Интересно, почему? – спросил полковник самого себя, чтобы хоть чем-то заняться.

На самом деле сегодня он принял одно очень важное решение. Безумно важное и неподъемно тяжелое. И теперь, когда он наконец-то наметил себе дорогу, как человек военный, полковник не мог с нее сойти, но как человек влюбленный, Генрих искренне пытался найти причину, чтобы отложить всё на потом.

Ну хоть как-нибудь!

Можно сначала прибраться.

Можно еще разок пройтись по соседям.

Или разгадать загадку с окнами…

– Деда, мы за хлебом! Чего тебе купить? – хором пропели близняшки, влетев в квартиру Генриха.

– Какой я вам дед?! – громко рыкнул тот и подхватил на руки сразу обеих девочек.

На самом деле полковнику было всего сорок девять, хотя выглядел он гораздо старше. Военные люди все такие – время для них поначалу идет немного быстрее, но зато потом долго стоит на одном месте.

– Марина? А ты Карина или Алина? – шутливо спросил он, взъерошив одну из лохматых голов.

– О! А у тебя тут листья падают! А у нас уже зима! Очень Новый год хочется! – заявила Карина или Алина, подойдя к окну полковника.

Люди в Доме без номера очень любили свои окна – они показывали именно то, что в этот момент хотел увидеть человек. Или же показывали для каждого свой город и свой мир.

– А когда мама с папой подходят к вашему окну, они тоже видят зиму? – осторожно спросил Генрих.

– Да. Поэтому сегодня нас слишком тепло одели, – ответили девочки и, шумно попрощавшись, оставили Генриха наедине с его загадкой.

Вернее, уже отгадкой. Получается, что окна – отражение души и желаний хозяина.

Интересно, а что там видит она?

Грустные мысли снова заполнили голову.

Генрих закурил трубку. Привычно скрипнула дверь, и в гостиной появился Черный Господин. Он теперь всегда, прежде чем возникнуть в комнате, тактично скрипел дверью, чтобы не помешать живым. Последнее время призрак приходил, когда Генрих начинал раскуривать трубку, и оставался, пока аромат табака витал в воздухе.

Сегодня призрак был так же молчалив, как обычно. С тех пор, как он бросил читать вслух свои жуткие стихи и в его после-жизни появилась Белая Дама, Черный Господин перестал говорить. Видимо, им с Дамой невероятно уютно вдвоем, там – в их молчании.

– Да. Ты прав, мой друг: я отчаянно трушу. Никогда не трусил, а сейчас, не поверишь, даже поджилки трясутся… Вот ведь старый олух!

Господин кривовато улыбнулся. Собеседник из него так себе. Обычно он смотрел на говорящего в упор, прожигая насквозь взглядом черных глаз. «Как душу поджаривает», – описала как-то его взгляд Прядильщица, Вязальщица и Вышивальщица. Иногда призрак смотрел на человека вскользь, взглядом рассеянного гения. Он и стал бы гением, но увы – умер и оказался лишь одним из обитателей Дома. Только когда рядом появлялась Белая Дама, лицо Господина смягчалось.

Он вдруг усмехнулся, порывисто встал и сочувственно, словно был в курсе грустных мыслей полковника, похлопал того по плечу. А там, где он сидел, на подоконнике осталась лежать невероятно прекрасная фиолетовая роза. Видимо, таким образом призрак давал понять, что одобряет решение Генриха.

Полковник осторожно взял цветок в руки.

– Двум смертям не бывать, одной не миновать! – подбодрил он себя и вышел из квартиры.

Ему нужно было подняться всего на один этаж, но каждая ступенька казалась ему персональной Голгофой.

Генрих панически боялся потерять ее, изменив что-то в своей и ее жизни. Боялся, что она перестанет доверять ему и так же нежно и чуть покровительственно улыбаться.

А если она…? Хватит «если»!

Генрих решительно подошел к двери.

Поправил свитер.

Взъерошил волосы и осторожно постучал.

– Входите! – пропел любимый голос.

Из квартиры Мими, прежде чем полковник успел сделать шаг внутрь, царственно выплыла Белая Дама и ободряюще кивнула ему. Генрих проводил фигуру взглядом, а когда обернулся, его плеч коснулись две теплые ладони.

Мими, по мнению Генриха, умела улыбаться так, что можно забыть обо всем на свете. Поэтому он даже хотел записать на ладони цель своего визита.

Но ему это не понадобилось.

Через некоторое время из квартиры Мими вышел уже не просто «старый вояка Генрих». Вышел счастливый жених – человек, с плеч которого свалился огромный груз, и теперь он прикладывал все усилия, чтобы не взмыть к потолку, как огромный радостный воздушный шар. Или дирижабль? Он же все-таки солидный мужчина, полковник, – не пристало ему парить в воздухе, как всякие там воздушные шарики!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.