Осип Мандельштам. Сочинения

И развязал в ненапряженном свете,

И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,

Какого не скажу, то выраженье, близясь

К которому, к нему,– вдруг узнаешь отца

И задыхаешься, почуяв мира близость.

И я хочу благодарить холмы,

Что эту кость и эту кисть развили:

Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.

Хочу назвать его – не Сталин,– Джугашвили!

Художник, береги и охраняй бойца:

В рост окружи его сырым и синим бором

Вниманья влажного. Не огорчить отца

Недобрым образом иль мыслей недобором,

Художник, помоги тому, кто весь с тобой,

Кто мыслит, чувствует и строит.

Не я и не другой – ему народ родной -

Народ-Гомер хвалу утроит.

Художник, береги и охраняй бойца:

Лес человечества за ним поет, густея,

Само грядущее – дружина мудреца

И слушает его все чаще, все смелее.

Он свесился с трибуны, как с горы,

В бугры голов. Должник сильнее иска,

Могучие глаза решительно добры,

Густая бровь кому-то светит близко,

И я хотел бы стрелкой указать

На твердость рта – отца речей упрямых,

Лепное, сложное, крутое веко – знать,

Работает из миллиона рамок.

Весь – откровенность, весь – признанья медь,

И зоркий слух, не терпящий сурдинки,

На всех готовых жить и умереть

Бегут, играя, хмурые морщинки.

Сжимая уголек, в котором все сошлось,

Рукою жадною одно лишь сходство клича,

Рукою хищною – ловить лишь сходства ось -

Я уголь искрошу, ища его обличья.

Я у него учусь, не для себя учась.

Я у него учусь – к себе не знать пощады,

Несчастья скроют ли большого плана часть,

Я разыщу его в случайностях их чада...

Пусть недостоин я еще иметь друзей,

Пусть не насыщен я и желчью и слезами,

Он все мне чудится в шинели, в картузе,

На чудной площади с счастливыми глазами.

Глазами Сталина раздвинута гора

И вдаль прищурилась равнина.

Как море без морщин, как завтра из вчера -

До солнца борозды от плуга-исполина.

Он улыбается улыбкою жнеца

Рукопожатий в разговоре,

Который начался и длится без конца

На шестиклятвенном просторе.

И каждое гумно и каждая копна

Сильна, убориста, умна – добро живое -

Чудо народное! Да будет жизнь крупна.

Ворочается счастье стержневое.

И шестикратно я в сознаньи берегу,

Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,

Его огромный путь – через тайгу

И ленинский октябрь – до выполненной клятвы.

Уходят вдаль людских голов бугры:

Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,

Но в книгах ласковых и в играх детворы

Воскресну я сказать, что солнце светит.

Правдивей правды нет, чем искренность бойца:

Для чести и любви, для доблести и стали

Есть имя славное для сжатых губ чтеца -

Его мы слышали и мы его застали.

Январь – март 1937

Чарли Чаплин

Чарли Чаплин

вышел из кино.

Две подметки,

заячья губа,

Две гляделки,

полные чернил

И прекрасных

удивленных сил.

Чарли Чаплин -

заячья губа,

Две подметки -

жалкая судьба.

Как-то мы живем неладно все -

чужие, чужие.

Оловянный

ужас на лице,

Голова не

держится совсем.

Ходит сажа,

вакса семенит,

И тихонько

Чаплин говорит:

"Для чего я славен и любим

и даже знаменит..."

И ведет его шоссе большое

к чужим, к чужим.

Чарли Чаплин,

нажимай педаль,

Чаплин, кролик,

пробивайся в роль.

Чисти корольки,

ролики надень,

А твоя жена -

слепая тень.

И чудит, чудит

чужая даль.

Отчего

у Чаплина тюльпан,

Почему

так ласкова толпа?

Потому -

что это ведь Москва.

Чарли, Чарли,-

надо рисковать.

Ты совсем

не вовремя раскис.

Котелок твой -

тот же океан,

А Москва

так близко, хоть влюбись

В дорогую дорогу.

Май(?) 1937

***

С примесью ворона – голуби,

Завороненные волосы.

Здравствуй, моя нежнолобая,

Дай мне сказать тебе с голоса,

Как я люблю твои волосы

Душные, черноголу'бые.

В губы горячие вложено

Все, чем Москва омоложена,

Чем молодая расширена,

Чем мировая встревожена,

Грозная утихомирена.

Тени лица восхитительны -

Синие, черные, белые.

И на груди – удивительны

Эти две родинки смелые.

В пальцах тепло не мгновенное,

Сила лежит фортепьянная,

Сила приказа желанная

Биться за дело нетленное...

Мчится, летит, с нами едучи,

Сам ноготок зацелованный,

Мчится, о будущем знаючи,

Сам ноготок холодающий

Славная вся, безусловная,

Здравствуй, моя оживленная

Ночь в рукавах и просторное

Круглое горло упорное.

Слава моя чернобровая,

Бровью вяжи меня вязкою,

К жизни и смерти готовая,

Произносящая ласково

Сталина имя громовое

С клятвенной нежностью, с ласкою.

Начало июня 1937

***

Пароходик с петухами

По' небу плывет,

И подвода с битюгами

Никуда нейдет.

И звенит будильник сонный -

Хочешь, повтори:

– Полторы воздушных тонны,

Тонны полторы...

И, паяльных звуков море

В перебои взяв,

Москва слышит, Москва смотрит,

Зорко смотрит в явь.

Только на крапивах пыльных -

Вот чего боюсь -

Не изволил бы в напильник

Шею выжать гусь.

3 июля 1937

Стансы

Необходимо сердцу биться:

Входить в поля, врастать в леса.

Вот «Правды» первая страница,

Вот с приговором полоса.

Дорога к Сталину – не сказка,

Но только – жизнь без укоризн:

Футбол – для молодого баска,

Мадрида пламенная жизнь.

Москва повторится в Париже,

Дозреют новые плоды,

Но я скажу о том, что ближе,

Нужнее хлеба и воды,-

О том, как вырвалось однажды:

– Я не отдам его! – и с ним,

С тобой, дитя высокой жажды,

И мы его обороним:

Непобедимого, прямого,

С могучим смехом в грозный час,

Находкой выхода прямого

Ошеломляющего нас.

И ты прорвешься, может статься,

Сквозь чащу прозвищ и имен

И будешь сталинкою зваться

У самых будущих времен...

Но это ощущенье сдвига,

Происходящего в веках,

И эта сталинская книга

В горячих солнечных руках –

Да, мне понятно превосходство

И сила женщины – ее

Сознанье, нежность и сиротство

К событьям рвутся – в бытие.

Она и шутит величаво,

И говорит, прощая боль,

И голубая нитка славы

В ее волос пробралась смоль.

И материнская забота

Ее понятна мне – о том,

Чтоб ладилась моя работа

И крепла – на борьбу с врагом.

4 – 5 июля 1937, Савелово

***

Музыка твоих шагов

В тишине лесных снегов,

И, как медленная тень,

Ты сошла в морозный день.

Глубока, как ночь, зима,

Снег висит как бахрома.

Ворон на своем суку

Много видел на веку.

А встающая волна

Набегающего сна

Вдохновенно разобьет

Молодой и тонкий лед,

Тонкий лед моей души -

Созревающий в тиши.

<1909?>

***

Необходимость или разум

Повелевает на земле -

Но человек чертит алмазом

Как на податливом стекле:

Оркестр торжественный настройте,

Стихии верные рабы,

Шумите листья, ветры пойте -

Я не хочу моей судьбы.

И необузданным пэанам

Храм уступают мудрецы,

Когда неистовым тимпаном

Играют пьяные жрецы.

И, как ее ни называйте

И, для гаданий и волшбы,

Ее лица ни покрывайте -

Я не хочу моей судьбы.

<Не позднее июня 1910>

***

Дождик ласковый, мелкий и тонкий,

Осторожный, колючий, слепой,

Капли строгие скупы и звонки,

И отточен их звук тишиной.

То – так счастливы счастием скромным,

Что упасть на стекло удалось;

То, как будто подхвачены темным

Ветром, струи уносятся вкось.

Тайный ропот, мольба о прощеньи:

Я люблю непонятный язык!

И сольются в одном ощущеньи

Вся жестокость, вся кротость на миг.

В цепких лапах у царственной скуки

Сердце сжалось, как маленький мяч:

Полон музыки, Музы и муки

Жизни тающей сладостный плач!

22 августа 1911

Из Стефана Малларме (перевод с французского)

La chair est triste, he'las...

Плоть опечалена, и книги надоели...

Бежать... Я чувствую, как птицы опьянели

От новизны небес и вспененной воды.

Нет – ни в глазах моих старинные сады

Не остановят сердца, плящущего, доле;

Ни с лампою в пустынном ореоле

На неисписанных и девственных листах;

Ни молодая мать с ребенком на руках...

***

На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь,

Гром, ударь в тесины новые,

Крупный град, по стеклам двинь,– грянь и двинь,

А в Москве ты, чернобровая,

Выше голову закинь.

Чародей мешал тайком с молоком

Розы черные, лиловые

И жемчужным порошком и пушком

Вызвал щеки холодовые,

Вызвал губы шепотком...

Как досталась – развяжи, развяжи -

Красота такая галочья

От индейского раджи, от раджи

Алексею, что ль, Михалычу,-

Волга, вызнай и скажи.

Против друга – за грехи, за грехи -

Берега стоят неровные,

И летают по верхам, по верхам

Ястреба тяжелокровные -

За коньковых изб верхи...

Ах, я видеть не могу, не могу

Берега серо-зеленые:

Словно ходят по лугу, по лугу

Косари умалишенные,

Косят ливень луг в дугу.

4 июля 1937

Стихи для детей

Примус

<1>

Чтобы вылечить и вымыть

Старый примус золотой,

У него головку снимут

И нальют его водой.

Медник, доктор примусиный,

Примус вылечит больной:

Кормит свежим керосином,

Чистит тонкою иглой.

<2>

– Очень люблю я белье,

С белой рубашкой дружу,

Как погляжу на нее -

Глажу, утюжу, скольжу.

Если б вы знали, как мне

Больно стоять на огне!

<3>

– Мне, сырому, неученому,

Простоквашей стать легко,-

Говорило кипяченому

Сырое молоко.

А кипяченое

Отвечает нежненько:

– Я совсем не неженка,

У меня есть пенка!

<4>

– В самоваре, и в стакане,

И в кувшине, и в графине

Вся вода из крана.

Не разбей стакана.

– А водопровод

Где

воду

берет?

<5>

Курицы-красавицы пришли к спесивым павам:

– Дайте нам хоть перышко, на радостях: кудах!

– Вот еще!

Куда вы там?

Подумайте: куда вам?

Мы вам не товарищи: подумаешь! кудах!

<6>

Сахарная голова

Ни жива ни мертва -

Заварили свежий чай:

К нему сахар подавай!

<7>

Плачет телефон в квартире -

Две минуты, три, четыре.

Замолчал и очень зол:

Ах, никто не подошел.

– Значит, я совсем не нужен,

Я обижен, я простужен:

Телефоны-старики -

Те поймут мои звонки!

<8>

– Если хочешь, тронь -

Чуть тепла ладонь:

Я электричество – холодный огонь.

Тонок уголек,

Волоском завит:

Лампочка стеклянная не греет, а горит.

<9>

Бушевала синица:

В море негде напиться –

И большая волна,

И вода солона;

А вода не простая,

А всегда голубая...

Как-нибудь обойдусь -

Лучше дома напьюсь!

<10>

Принесли дрова на кухню,

Как вязанка на пол бухнет,

Как рассыплется она -

И береза и сосна,-

Чтобы жарко было в кухне,

Чтоб плита была красна.

<11>

Это мальчик-рисовальщик,

Покраснел он до ушей,

Потому что не умеет

Он чинить карандашей.

Искрошились.

Еле-еле

заострились.

Похудели.

И взмолилися они:

– Отпусти нас, не чини!

<12>

Рассыпаются горохом

Телефонные звонки,

Но на кухне слышат плохо

Утюги и котелки.

И кастрюли глуховаты -

Но они не виноваты:

Виноват открытый кран -

Он шумит, как барабан.

<13>

Что ты прячешься, фотограф.

Что завесился платком?

Вылезай, снимай скорее,

Будешь прятаться потом.

Только страусы в пустыне

Прячут голову в крыло.

Эй, фотограф! Неприлично

Спать, когда совсем светло!

<14>

Покупали скрипачи

На базаре калачи,

И достались в перебранке

Трубачам одни баранки.

<1924>

Два трамвая

Клик и Трам

Жили в парке два трамвая:

Клик и Трам.

Выходили они вместе

По утрам.

Улица-красавица, всем трамваям мать,

Любит электричеством весело моргать.

Улица-красавица, всем трамваям мать,

Выслала метельщиков рельсы подметать.

От стука и звона у каждого стыка

На рельсах болела площадка у Клика.

Под вечер слипались его фонари:

Забыл он свой номер – не пятый, не третий...

Смеются над Кликом извозчик и дети:

– Вот сонный трамвай, посмотри!

– Скажи мне, кондуктор, скажи мне, вожатый,

Где брат мой двоюродный Трам?

Его я всегда узнаю по глазам,

По красной площадке и спинке горбатой.

Начиналась улица у пяти углов,

А кончалась улица у больших садов.

Вся она истоптана крепко лошадьми,

Вся она исхожена дочерна людьми.

Рельсы серебристые выслала вперед.

Клика долго не было: что он не идет?

Кто там смотрит фонарями в темноту?

Это Клик остановился на мосту,

И слезятся разноцветные огни:

– Эй, вожатый, я устал, домой гони!

А Трам швырк-шварк -

Рассыпает фейерверк;

А Трам не хочет в парк,

Громыхает громче всех.

На вокзальной башне светят

Круглолицые часы,

Ходят стрелки по тарелке,

Словно черные усы.

Здесь трамваи словно гуси

Поворачиваются.

Трам с товарищами вместе

Околачивается.

– Вот летит автомобиль-грузовик -

Мне не страшно. Я трамвай. Я привык.

Но скажите, где мой брат, где мой Клик?

– Мы не знаем ничего,

Не видали мы его.

– Я спрошу у лошадей, лошадей,

Проходил ли здесь трамвай-ротозей,

Сразу видно – молодой, всех глупей.

– Мы не знаем ничего,

Не видали мы его.

– Ты скажи, семиэтажный

Каменный глазастый дом,

Всеми окнами ты видишь

На три улицы кругом,

Не слыхал ли ты о Клике,

О трамвае молодом?

Дом ответил очень зло:

– Много здесь таких прошло.

– Вы, друзья-автомобили,

Очень вежливый народ

И всегда-всегда трамваи

Пропускаете вперед,

Расскажите мне о Клике,

О трамвае-горемыке,

О двоюродном моем

С бледно-розовым огнем.

– Видели, видели и не обидели.

Стоит на площади – и всех глупей:

Один глаз розовый, другой темней.

– Возьми мою руку, вожатый, возьми,

Поедем к нему поскорее;

С чужими он там говорит лошадьми,

Моложе он всех и глупее.

Поедем к нему и найдем его там.

И Клика находит на площади Трам.

И сказал трамвай трамваю:

– По тебе я, Клик, скучаю,

Я услышать очень рад,

Как звонки твои звенят.

Где же розовый твой глаз? Он ослеп.

Я возьму тебя сейчас на прицеп:

Ты моложе – так ступай на прицеп!

<1924-1925>

Шары[18]

Шары

Дутые-надутые шары-пустомели

Разноцветным облаком на ниточке висели,

Баловали-плавали, друг друга толкали,

Своего меньшого брата затирали.

– Беда мне, зеленому, от шара-буяна,

От страшного красного шара-голована.

Я шар-недоумок, я шар-несмышленыш,

Приемыш зеленый, глупый найденыш.

– А нитка моя

Тоньше паутинки,

И на коже у меня

Ни одной морщинки.

Увидела шар

Шарманка-хрипучка:

– Пойдем на бульвар

За белою тучкой:

И мне веселей,

И вам будет лучше.

На вербе[19] черно

От разной забавы.

Гуляют шары -

Надутые павы.

На всех продавцов

Не хватит копеек:

Пять тысяч скворцов,

Пятьсот канареек.

Идет голован

Рядами, рядами.

Ныряет буян

Ларями, ларями.

– Эх, голуби-шары

На белой нитке,

Распродам я вас, шары,

Буду не в убытке!

Говорят шары лиловые:

– Мы не пряники медовые,

Мы на ниточке дрожим,

Захотим – и улетим.

А мальчик пошел,

Свистульку купил,

Он пряники ест,

Другим раздает.

Пришел, поглядел.

Приманка какая:

На нитке дрожит

Сварливая стая.

У него у самого

Голова большая!

Топорщатся, пыжатся шары наливные -

Лиловые, красные и голубые:

– Возьми нас, пожалуйста, если не жалко,

Мы ходим не попросту, а вперевалку.

Вот плавает шар

С огнем горделивым,

Вот балует шар

С павлиньим отливом,

А вот найденыш,

Зеленый несмышленыш!

– Снимайте зеленый,

Давайте мне с ниткой.

Чего тебе, глупому,

Ползать улиткой?

Лети на здоровье

С белою ниткой!

На вербе черно

От разной забавы.

Гуляют шары,

Надутые павы.

Идет голован

Рядами, рядами,

Ныряет буян

Ларями, ларями.

Чистильщик[20]

Подойди ко мне поближе,

Крепче ногу ставь сюда,

У тебя ботинок рыжий,

Не годится никуда.

Я его почищу кремом,

Черной бархаткой натру,

Чтобы желтым стал совсем он,

Словно солнце поутру.

Автомобилище[21]

– Мне, автомобилищу, чего бы не забыть еще?

Вычистили, вымыли, бензином напоили.

Хочется мешки возить. Хочется пыхтеть еще.

Шины мои толстые – я слон автомобилий.

Что-то мне не терпится -

Накопилась силища,

Накопилась силища -

Я автомобилище.

Ну-ка покатаю я охапку пионеров!

Полотеры

Полотер руками машет,

Будто он вприсядку пляшет.

Говорит, что он пришел

Натереть мастикой пол.

Будет шаркать, будет прыгать,

Лить мастику, мебель двигать.

И всегда плясать должны

Полотеры-шаркуны.

Калоша

Для резиновой калоши

Настоящая беда,

Если день – сухой, хороший,

Если высохла вода.

Ей всего на свете хуже

В чистой комнате стоять:

То ли дело шлепать в луже,

Через улицу шагать!

Рояль

Мы сегодня увидали

Городок внутри рояля.

Целый город костяной,

Молотки стоят горой.

Блещут струны жаром солнца,

Всюду мягкие суконца,

Что ни улица – струна

В этом городе видна.

Кооператив

В нашем кооперативе

Яблоки всего красивей:

Что ни яблоко – налив,

Очень вкусный чернослив,

Кадки с белою сметаной,

Мед прозрачный и густой,

И привозят утром рано

С молоком бидон большой.

Муха

– Ты куда попала, муха?

– В молоко, в молоко.

– Хорошо тебе, старуха?

– Нелегко, нелегко.

– Ты бы вылезла немножко.

– Не могу, не могу.

– Я тебе столовой ложкой

Помогу, помогу.

– Лучше ты меня, бедняжку,

Пожалей, пожалей,

Молоко в другую чашку

Перелей, перелей.

Кухня

Гудит и пляшет розовый

Сухой огонь березовый

На кухне! На кухне!

Пекутся утром солнечным

На масле на подсолнечном

Оладьи! Оладьи!

Горят огни янтарные,

Сияют, как пожарные,

Кастрюли! Кастрюли!

Шумовки и кофейники,

И терки, и сотейники -

На полках! На полках!

И варится стирка

В котле-великане,

Как белые рыбы

В воде-океане:

Топорщится скатерть

Большим осетром,

Плывет белорыбицей,

Вздулась шаром.

А куда поставить студень?

На окно! На окно!

На большом на белом блюде -

И кисель с ним заодно.

С подоконника обидно

Воробьям, воробьям:

– И кисель, и студень видно -

Да не нам! Да не нам!

Хлебные, столовые, гибкие, стальные,

Все ножи зубчатые, все ножи кривые,

Нож не булавка:

Нужна ему правка!

И точильный камень льется

Журчеем.

Нож и ластится и вьется

Червяком.

– Вы ножи мои, ножи!

Серебристые ужи!

У точильщика, у Клима,

Замечательный нажим,

И от каждого нажима

Нож виляет, как налим.

Трудно с кухонным ножом,

С непослушным косарем;

А с мизинцем перочинным

Мы управимся потом!

– Вы ножи мои, ножи!

Серебристые ужи!

У Тимофеевны

Руки проворные -

Зерна кофейные

Черные-черные:

Лезут, толкаются

В узкое горло

И пробираются

В темное жерло.

Тонко намолото каждое зернышко,

Падает в ящик на темное донышко!

На столе лежат баранки,

Самовар уже кипит.

Черный чай в сухой жестянке

Словно гвоздики звенит:

– Приходите чаевать

Поскорее, гости,

И душистого опять

Чаю в чайник бросьте!

Мы, чаинки-шелестинки,

Словно гвоздики звеним.

Хватит нас на сто заварок,

На четыреста приварок:

Быть сухими не хотим!

Весело на противне

Масло зашипело -

То-то поработает

Сливочное, белое.

Все желтки яичные

Опрокинем сразу,

Сделаем яичницу

На четыре глаза.

Крупно ходит маятник -

Раз-два-три-четыре.

И к часам подвешены

Золотые гири.

Чтобы маятник с бородкой

Бегал крупною походкой,

Нужно гирю подтянуть -

ВОТ ТАК – НЕ ЗАБУДЬ!

<1925-1926>

Из книги Трамваи[22]

Мальчик в трамвае

Однажды утром сел в трамвай

Первоступенник-мальчик.

Он хорошо умел считать

До десяти и дальше.

И вынул настоящий

Он гривенник блестящий.

Кондукторши, кондуктора,

Профессора и доктора

Решают все задачу,

Как мальчику дать сдачу.

А мальчик сам,

А мальчик всем

Сказал, что десять минус семь

Всегда выходит три.

И все сказали: повтори!

Трамвай поехал дальше,

А в нем поехал мальчик.

Буквы

– Я писать умею: отчего же

Говорят, что буквы непохожи,

Что не буквы у меня – кривули?

С длинными хвостами загогули?

Будто "А" мое как головастик,

Что у "Б" какой-то лишний хлястик:

Трудно с вами, буквы-негритята,

Длинноногие мои утята!

Яйцо

Курицу яйцо учило:

Ты меня не так снесла,

Слишком криво положила,

Слишком мало берегла:

Недогрела и ушла,-

Как тебе не стыдно было?

Портниха

Утомилась портниха -

Работает тихо.

Потеряла иглу -

Не найти на полу.

А иголки все у елки,

Все иголки у ежа!

Нагибается, ищет,

Только песенку свищет,

Потеряла иглу -

Не найти на полу.

– Для чего же я челку

Разноцветного шелку

Берегла, берегла,

Раз пропала игла!

Все в трамвае

Красноглазой сонной стаей

Едут вечером трамваи,

С ними мальчик едет тот,

Что запомнил твердо счет;

И портниха: с ней иголка,

У нее в руках кошелка;

Мальчик с баночкой чернил -

Перья новые купил;

Едет чистильщик с скамейкой,

Полотер с мастикой клейкой;

Едет муха налегке,

Выкупавшись в молоке;

С ними едут и другие,

Незнакомые, чужие.

Лишь настройщик опоздал:

На рояле[23] он играл.

Сонный трамвай

У каждого трамвая

Две пары глаз-огней

И впереди площадка,

Нельзя стоять на ней.

Он завтракает вилкой

На улицах больших.

Закусывает искрой

Из проволок прямых.

Я сонный, красноглазый,

Как кролик молодой,