Мастер Загадок (№2) - Наследница моря и огня

Она тоже держалась особняком, читая книги Руда или играя на флейте, которую захватила из Ануйна, – на той самой, которую смастерил для нее Элийу из Хела. Как-то ближе к вечеру она сидела с флейтой на палубе, наигрывая песенки и анские придворные танцы, а также горестные баллады, которым несколько лет тому назад обучила ее Кионе. И вот Рэдерле набрела на простую и печальную мелодию, названия которой не могла вспомнить, а когда закончила играть, обнаружила, что Тристан отвернулась от поручня и наблюдает за ней.

– Это – мелодия с Хеда, – внезапно сказала она. Рэдерле положила флейту на колени и попыталась вспомнить.

– Ей меня обучил Дет.

Тристан, поколебавшись, наконец оторвалась от поручня, подошла и присела рядом с Рэдерле на теплую палубу. Ее лицо ничего не выражало. Она ничего не говорила.

Рэдерле, не сводя глаз с флейты, чуть слышно произнесла:

– Прошу тебя, попытайся понять. Когда пришла весть о смерти Моргона, это не только на Хеде восприняли как утрату, но и повсюду, ибо ему везде помогали, его везде любили, о нем везде беспокоились. Мы с Лирой и Бри просто попытались избавить остальных, а особенно твой народ, от новых страхов и тревоги – за тебя. В наше время Хед, кажется, стал особенным и весьма уязвимым местом. Мы не собирались причинять тебе вред, но не хотели, если что-то случится с тобой, снова причинить вред себе самим.

Тристан хранила молчание. Она медленно подняла голову и откинулась назад.

– Ничего со мной не случится. – С минуту она глядела на Рэдерле, затем не без робости спросила: – А ты бы вышла за Моргона?

Рэдерле скривила губы.

– Я два года ждала, когда он явится в Ануйн и попросит меня.

– Хорошо бы. Он всегда был не особенно разумен. – Она подтянула колени, уперла в них подбородок и призадумалась. – Я слышала, торговцы говорили, что он может оборачиваться зверем. Это напугало Элиарда. А ты можешь?

– Оборачиваться? Нет. – Ее руки стиснули флейту. – Нет.

– А еще они говорили… Говорили, что минувшей весной он нашел меч со звездами и убивал им. Это на него не похоже.

– Не похоже.

– Но Грим Окленд сказал, что, если бы кто-то попытался убить его, он бы стал стоять сложа руки в ожидании смерти. Я могу это понять. Это оправдано. Но… после того как арфа и меч достались ему из-за звезд у него на лице, он, казалось, больше уже не принадлежал Хеду. Казалось, он больше не может вернуться и вести себя просто, как прежде: кормить свиней, спорить с Элиардом, готовить пиво в погребе. Он был с нами, но, казалось, уже покинул нас навсегда, потому что мы больше его по-настоящему не понимали.

– Понимаю, – прошептала Рэдерле. – Я тоже что-то такое чувствовала…

– Так что… Некоторым образом… было не столь уж тяжело, когда его не стало. А что было тяжело, так это узнать… узнать, через что он прошел, прежде чем умер, и быть не в состоянии… не… – Ее голос дрогнул, она прижала сомкнутые губы к руке. Рэдерле откинула голову, уперевшись затылком в борт, следя глазами за тенью, которая перерезала палубу.

– Тристан. В Ане перемена землеправления – это нечто сложное и ошеломляющее. Говорят, это как если бы вдруг вырос третий глаз, чтобы видеть во тьме, или новое ухо, чтобы слышать творящееся под землей… А на Хеде это так?

– Мне не показалось, что так. – Ее голос зазвучал тверже, когда она принялась подбирать ответ. – Элиард был в поле, когда это случилось. И он сказал, что почувствовал, будто внезапно все – листья и звери, реки, сеянцы – обрело смысл. Отныне он знал, кто они и почему с ними происходит то, что происходит. Он попытался объяснить это мне. Я сказала, что все должно было иметь смысл и прежде, или почти все, но он ответил, что теперь все выглядит иначе. Он стал все видеть очень ясно, а то, чего не мог увидеть, чувствовал. Он не мог этого как следует объяснить.

– Он почувствовал, что Моргон умер?

– Нет. Он… – Ее голос умолк, руки сдвинулись и цепко охватили колени. Она продолжала шепотом: – Элиард говорил, что Моргон должен был даже забыть, кто он, когда умер. Из-за этого.

Рэдерле вздрогнула. Она положила ладонь на оцепеневшую руку Тристан.

– Прости. Я не хотела быть с тобой жестокой. Я просто…

– Любопытно. Прямо как Моргон.

– Нет! – Боль в ее голосе побудила Тристан поднять голову и с изумлением взглянуть на нее. Тристан опять хранила безмолвие, изучая Рэдерле, точно никогда прежде ее не видела. Она произнесла:

– Есть кое-что, что непрерывно занимает меня с тех самых пор, как только я о тебе услышала.

– Что?

– Кто первая красавица в Ане. – Она слегка зарделась, заметив внезапную улыбку Рэдерле, и тут же в ее глазах появилась ответная робкая улыбка. – Мне это всегда было любопытно.

– Первая красавица в Ане – сестра Мапа Хвиллиона, Мара, которая вышла за владетельного Кина Крэга из Аума. Ее называют Цветком Ана.

– А тебя как называют?

– Второй Красавицей. А что?

– Никогда не видела никого прекрасней тебя. Когда Моргон впервые рассказал нам о тебе, я испугалась. И представить себе не могла, как бы ты стала жить на Хеде в нашем доме. Но теперь… Не знаю. Жаль… Жаль, что все обернулось иначе.

– Мне тоже, – чуть слышно отозвалась Рэдерле. – А теперь не расскажешь ли ты мне кое-что? Каким образом тебе удалось покинуть сторожевое судно и попасть на наш корабль, да так, что никто – ни Астрин, ни Хьюриу, ни Бри, ни кто-нибудь из воинов – ничего не заметил?

Тристан улыбнулась:

– Я просто последовала за королем на палубу того корабля, а затем последовала за ним обратно. Никто не ожидал увидеть меня там, где мое присутствие не предполагалось, вот меня и не замечали. Все очень просто.

Ночью они приблизились к Хлурле. Бри Корбетт, подумывая о новой бочке херунского вина, предложил ненадолго завернуть в порт, но Лира напомнила ему о двадцати стражах, ожидающих в Хлурле, чтобы сопровождать Моргол обратно в Херун. Он поспешил отказаться от этой мысли, и они сделали остановку дальше по берегу, в устье беспокойной Осе, где с удовольствием ненадолго отдохнули от моря. Городок был невелик, полон рыбаков и звероловов, дважды в год приносивших из глухих мест меха на продажу. Бри купил вина и свежих яиц – столько, сколько ему их удалось найти, и пополнил запасы воды. Лира, Рэдерле и Тристан оставили письма, чтобы торговцы захватили их на юг. Никто не опознал путниц, но их посещение возбудило любопытство, долго потом не унимавшееся, которого не убавили письма с необычными адресами.

Три дня спустя утром они достигли Краала.

Город, раскинувшийся по берегам Зимней реки, был вырублен из грубого камня и остерландского дерева. Сразу за городом они впервые увидели так близко дикие места, ощетинившиеся соснами, а еще дальше – голубовато-белые туманные горы. Гавань кишела торговыми судами, барками с ровными рядами блестящих весел, речными корабликами, которые медленно пробирались по глубоким зеленым водам.

Тщательно маневрируя в этой толчее, Бри следил за каждым подрагиванием доски под ногами, за всеми складочками, появлявшимися на парусах. Один раз он взял у кормчего руль, и Рэдерле услышала, как он говорит:

– Не иначе как течением снесло ракушки с нашего корпуса. Никогда еще не видел такой высокой воды. Наверняка за перевалом выдалась ужасная зима.

Неожиданно отыскалось свободное место у оживленных пристаней. Вид синих с пурпурным парусов короля Ана и престранного общества на палубе вызвал бурный интерес у горожан. Женщин, стоявших у поручня, узнали даже прежде, чем корабль окончательно пришвартовался. У Тристан отвисла челюсть, когда она услышала свое имя, а затем сразу же – нелестную оценку состояния ума Бри Корбетта, выкрикнутую с ближайшего корабля. Бри и ухом не повел, но его обгоревшее на солнце лицо, казалось, стало еще краснее. Он сказал Рэдерле, как только спустили трап:

– Вам не дадут покоя в этом городе, но, по крайней мере, если вы желаете прогуляться – свита у вас хоть куда. Я попытаюсь подыскать барку и гребцов; это произойдет не сразу и будет недешево стоить. Но если мы станем ждать, пока спадет паводок и выдастся сколько-нибудь подходящий ветер, мы можем дождаться того, что к нам сюда явится сама Моргол. А уж это-то и впрямь даст здешним безмозглым пустозвонам, у которых вот-вот зубы вывалятся, пищу для сплетен.

И он принялся за дело с рвением, которое, как подозревала Рэдерле, было вызвано угрозой увидеть среди речных посудин туго натянутый сияющий парус имрисского боевого корабля, и к вечеру нашел и барку, и гребцов, и припасы. Лира, Рэдерле, Тристан и стражи вернулись, проведя безумный день среди любопытствующих торговцев, звероловов и земледельцев Остерланда, а к тому времени их кони и снаряжение уже оказались в барке. Они взошли на плоское, неказистое на вид суденышко и расположились на ночлег почти что друг у друга на головах. Барка, которой в предрассветный час помог отлив, покинула Краал, пока они спали.

Путешествие вверх по реке было долгим, утомительным и невеселым. Воды разлившейся Осе затопили деревни и усадьбы. Путники продвигались медленно, оставляя в кильватере искривленные, мотаемые водоворотами, вырванные с корнем деревья и трупы животных. Бри ругался, так как часто приходилось останавливаться, чтобы избавиться от коряг, веток и обломков мебели, цепляющихся к барке по пути. Один раз гребец, оттолкнувшись от чего-то темного и запутанного, высвободил нечто, устремившее к солнцу мертвенно-белое бесформенное лицо за миг до того, как течение унесло его прочь. Рэдерле, у которой сжалось горло, услышала, как ахнула Тристан. Сами воды, в которых мелькали тени деревьев, казались безжизненными, серыми, какими устремились однажды вниз от порога Высшего. Насмотревшись в течение недели на людей, убиравших обломки амбаров и трупы животных со своих угодий по берегам, и налюбовавшись всякой безымянной пакостью, которая выныривала из водных глубин при малейшем движении весла, даже стражи приобрели измученный вид. Как-то раз Лира прошептала Рэдерле: «А что, река такая же, как и там, где она сбегает с горы Эрленстар? Меня это пугает».

Однако в месте, где Зимняя река вытекает из Осе, воды прояснились, и цвет их сделался живым и бело-голубым.

Здесь Бри бросил якорь, поскольку барка не могла подниматься дальше. Они разгрузили свои пожитки и отослали суденышко обратно вниз по безмолвной затененной реке. Глядя, как оно исчезает за деревьями, Тристан пробормотала:

– Не беда, если придется идти домой пешком; по этой реке я больше не поплыву. – Затем обернулась, подняв голову, чтобы посмотреть на зеленый фасад горы Исиг, словно часовой, возвышающейся перед перевалом. Теперь их со всех сторон окружали горы – большая гора, у подножия которой жил король Остерланда, и холодные дальние пики за мертвыми северными пустынями. Утреннее солнце полыхало над вершиной горы Эрленстар, где сияли нерастаявшие снега. Казалось, свет превратил тени, долины, гранитные скалы, которые обступали перевал, в стены некоего прекрасного дома, открытого всему миру.

Бри, на языке которого вертелись имена и предания, чудом не позабытые за столько лет, вел их конный отряд вверх вдоль последнего участка реки перед перевалом. Чистые и теплые ветры, выплывавшие с Задворок Обитаемого Мира, помогали забыть на время оставшуюся позади томительную серую реку и всю ту неведомую муть, что всплывала из ее глубин.

Они остановились на ночлег в крохотном городишке, расположенном в тени горы Исиг. На другой день после полудня они достигли Кирта и увидали наконец гранитные колонны, обточенные водами Осе, – здесь был порог Исигского перевала. Солнечный свет, казалось, скакал, словно коза, с вершины на вершину. Воздух похрустывал от запаха тающего льда. Они задержались у поворота дороги, в одну сторону отсюда был путь на Кирт, в другую – через мост – к Исигу. Рэдерле подняла голову. Перед ними без конца и края высились вековые деревья, поднимаясь выше и выше в гору, пока не сливались воедино где-то у самого неба. Чаща почти скрывала дом с темными грубыми стенами и башнями, наподобие мозаики, сложенными из самоцветов. Над домом вились ленточки дыма, по дороге к нему катилась тележка, то нырявшая за деревья, то вновь выныривавшая. Арка ворот, массивная и грозная, словно врата перевала, открывала путь в сердце горы.

– Вам понадобятся припасы, – сказал Бри Корбетт, и Рэдерле с усилием вывела свои мысли из увиденного горного леса.

– Зачем? – немного устало спросила она. Его седло скрипнуло, когда он поворачивался, чтобы указать на перевал. Лира кивнула.

– Он прав. Мы можем по дороге охотиться и удить рыбу, но нам нужна еще кое-какая еда, побольше одеял, конь для Тристан. – Ее голос тоже звучал устало, до странного лишенный тембра в безмолвии гор. – Нам негде будет остановиться, пока мы не доберемся до горы Эрленстар.

– А Высший знает, что мы идем? – внезапно спросила Тристан, и все они невольно воззрились на перевал.

– Полагаю, что да, – сказала Рэдерле минуту спустя. – Должен знать. Как-то я об этом до сих пор не задумывалась.

Бри, выглядевший немного беспокойным, откашлялся:

– Вы прямо так и двинетесь через перевал?

– Мы не можем туда плыть, а летать мы не умеем; у тебя есть предложение получше?

– Есть. Я предлагаю сообщить кому-нибудь о ваших намерениях, прежде чем вы ринетесь очертя голову туда, где Хедского князя ждала гибельная западня. Вы могли бы оповестить Данана Исига, что вы в его стране и собираетесь пройти через перевал. Если мы не вернемся оттуда, то, по крайней мере, кто-то в Обитаемом Мире будет знать, где мы сгинули.

Рэдерле снова бросила взгляд на огромное королевское обиталище, неподвластное времени и безмятежное под беспокойным небом.

– Я не собираюсь сгинуть, – пробурчала она. – Прямо не верится, что мы здесь. Вот она, великая гробница детей Властелинов Земли, место, где звездам были приданы облик и назначение более древнее, чем сам Обитаемый Мир… – Она почувствовала, как позади нее встрепенулась Тристан, и увидела, как тень на земле мотнула головой.

– Это не могло иметь с Моргоном ничего общего! – взорвалась она, ошарашив остальных. – Он отродясь знать не знал о подобных местах. Хед можно уронить сюда, словно пуговку, и больше никогда не увидеть. Как мог… Как могло нечто протянуться так далеко, через горы, реки и море, к Хеду, чтобы поместить эти звезды на лице Моргона?

– Этого никто не знает, – сказала Лира с неожиданной мягкостью. – Поэтому мы здесь. Чтобы спросить Высшего. – Она окинула взглядом Рэдерле, и у нее неуверенно поднялись брови. – Ну, так мы скажем Данану?

– Он может быть против. А у меня неподходящее настроение для споров. У этого дома только одна дверь, и никто из нас не знает, каков из себя Данан Исиг. Зачем нам докучать ему делами, которым он все равно не станет содействовать? – Она услышала, как вздыхает Бри, и добавила: – Ты можешь подождать в Кирте, а мы тем временем двинемся через перевал. Ну а если мы не вернемся, то, по крайней мере, ты будешь знать.

Его ответ был предельно краток. Она приподняла брови.

– Ну, раз ты к этому так относишься…

Лира повернула коня в сторону Кирта.

– Мы пошлем весточку Данану.

Бри выплеснул свое возражение мощным взмахом рук.

– Весточку, – угрюмо повторил он. – Этот город набит торгашами, как амбар зерном, сплетни дойдут до короля раньше любой весточки.

Добравшись до городка, они убедились, что его оценка способностей торговцев была небезосновательной. Город вился по одному из берегов Осе, в гавани было полно лодок и барок, тяжело груженных мехами, металлами, оружием, дорогой посудой, кубками, драгоценностями из дома Данана. Швартовочные тросы были туго натянуты, казалось, еще чуть-чуть – и все суденышки унесет течением. Лира поручила трем из стражей найти коня для Тристан, а остальным – закупить все, что сочтут нужным, из пищи и утвари. На пропахшей насквозь улице дубильщиков она разыскала кожи, на которых можно будет спать, а в лавочке тканей – подбитые мехом одеяла. Вопреки ожиданиям Бри, их здесь редко узнавали, но, поскольку купцы, розничные торговцы и ремесленники этого города сидели без дела долгую суровую зиму и вконец раскисли, теперь лица их выражали неподдельную радость. Бри, без толку брюзжавший, сам был узнан и, пока Рэдерле расплачивалась за одеяла, пересек улицу, чтобы переговорить с приятелем в дверях таверны. Девушки ненадолго задержались в лавочке, разглядывая прекрасные меха и странные толстые шерстяные ткани. Тристан задумчиво бродила близ большого светло-зеленого рулона, пока ее лицо не стало вдруг неистовым и мрачным и она не купила себе отрез, которого хватило бы на три юбки. Затем, нагруженные свертками до подбородка, они опять выбрались на улицу и стали высматривать Бри Корбетта.

– Наверняка он пошел в таверну, – сказала Рэдерле, а так как у нее ныли ноги и она не отказалась бы от кубка вина, добавила несколько раздраженно: – Мог бы нас подождать. – И тут же она увидела над крышей таверны бесконечный темный откос гранитной скалы и сам перевал, испускавший нестерпимо ледяной блеск: где-то там заходило солнце, и его последние лучи падали то на одну, то на другую белую вершину. Рэдерле полной грудью вдохнула лучезарный воздух, чувствуя холодное прикосновение страха, и впервые с тех пор, как оставила Ан, задумалась, а хватит ли у нее храбрости встретиться лицом к лицу с Высшим.

Пока они смотрели, свет угасал; вперед скользнули тени, освещая перевал пурпурным и серым. Лишь одна гора, где-то далеко-далеко, все еще горела белизной, поймав свет. Наконец солнце удалилось за пределы мира, и величавые склоны и вершины обрели новую белизну: унылую и тусклую, подобную лунной. Тут Лира шевельнулась, и Рэдерле вспомнила, что она не одна.

– Это был Эрленстар? – прошептала Лира.

– Не знаю. – Она увидела, как Бри Корбетт выходит из таверны, а затем пересекает улицу. Лицо его было до странного мрачным; когда он поравнялся с ними и застыл, глядя на них, показалось, что он утратил дар речи. Несмотря на прохладу, его физиономия выглядела потной; он снял шапку, провел пальцами по волосам и снова надел ее.

Затем сказал, обращаясь почему-то к Тристан:

– Мы сейчас двинемся к горе Исиг, чтобы поговорить с Дананом Исигом.

– Бри, что случилось? – торопливо спросила Рэдерле. – Что-нибудь… На перевале что-то не так?

– Ты не пойдешь через перевал. Ты вернешься домой.

– Что?

– Завтра же я забираю тебя домой; здесь стоит килевая шлюпка, которая держит путь вниз по Осе…

– Бри, – невозмутимо заметила Лира, – ты не заберешь никого дальше конца этой улицы, не объяснившись.

– Думаю, вам все достаточно хорошо объяснит Данан. – Неожиданно он наклонился, положил руки на плечи Тристан, и привычное упрямство в ее взгляде чуть дрогнуло. Он поднял одну руку, опять нащупал свою шапку и запустил ее на середину улицы. Затем ласково сказал: «Тристан…» – и рука Рэдерле внезапно скользнула по ее лицу.

Тристан устало спросила:

– Что такое?

– Я не… Прямо не знаю, как тебе сказать.

Кровь отхлынула от ее щек. Она в упор воззрилась на Бри и прошептала:

– Да просто возьми и скажи. Что-то с Элиардом?

– Нет. О нет. С Моргоном. Его видели в Исиге, а три дня назад – при дворе короля Остерланда. Он жив.

Пальцы Лиры сомкнулись выше локтя Рэдерле болезненной хваткой. Голова Тристан поникла, волосы рассыпались по лицу. Она стояла такая тихая, что они не поняли, что она плачет, пока дыхание ее не споткнулось, вызвав жуткий стон, и Бри не обнял ее за плечи.

Рэдерле шепнула: «Бри», и мореход обернулся к ней.

– Сам Данан Исиг поведал об этом торговцам. Он может сказать и тебе. Торговец, с которым я беседовал… Он еще кое-что сообщил. Вы сами должны все услышать от Данана.

– Отлично, – подавленно произнесла она. – Превосходно. – Она взяла у Тристан сверток, пока Бри вел их к лошадям. Но обернулась, чтобы увидеть потемневший и ошеломленный взгляд Лиры, а дальше – тьму, нисходящую по перевалу над верховьями серебристой Осе.

Перед тем как покинуть город, они разыскали стражей. Лира коротко попросила их найти пристанище в Кирте; они все приняли без обсуждений, но лица их выразили растерянность. Четверо двинулись по дороге через мост вверх по склону горы, погрузившейся в тень и отрешенное молчание, которое не тревожили даже удары конских копыт по прошлогодней сосновой хвое. Дорога заканчивалась под каменной аркой, за которой располагался двор Данана. Многочисленные мастерские, печи для обжига и кузницы казались покинутыми, но когда они ехали сумеречным двором, дверь одной из мастерских внезапно отворилась. Оттуда полыхнул свет факела; мальчишка, по виду – подручный кузнеца, глядя на металлическое изделие, которое держал в руках, сунулся прямо под ноги коню Бри. Конь испугался, но Бри удалось его сдержать; парнишка, взглянув на них в изумлении, с виноватым видом положил руку на шею коня, и животное успокоилось. Мальчишка заморгал. Он был широкоплеч, с прямыми черными волосами и миролюбивым взглядом.

– Все ужинают, – сказал он. – Позвольте мне сообщить Данану, кто прибыл, и поешьте с нами.

– Уж не сын ли ты Роула Илета, а? – несколько угрюмо спросил Бри. – Волосы-то похожи…

Паренек кивнул:

– Я Бере.

– А я Бри Корбетт, корабельщик на службе Мэтома Анского. Мне доводилось ходить в плаванье с твоим отцом, когда я был торговцем. Это дочь Мэтома, Рэдерле Анская; земленаследница Моргол, Лира; а это – Тристан Хедская.

Взгляд Бере медленно перемещался с лица на лицо. Он совершил внезапное движение, как если бы подавил желание припустить со всех ног, зовя Данана. Но он всего лишь сказал:

– Данан у себя в зале. Я приведу его… – И вдруг речь его оборвалась возбужденным возгласом, и он шагнул к Тристан. Он бережно придержал ее стремя; она спешилась и изумилась, глядя на его склоненную голову. Наконец он отступил, пробежал через темный двор, распахнул двери зала, откуда выплеснулись свет и шум, и путники услышали, как его голос звенит, перекрывая прочие звуки: «Данан! Данан!» Бри, заметив, как ошарашена Тристан, дружелюбно объяснил:

– Твой брат спас ему жизнь.

Король Исига вышел следом за Бере. Это был крупный кряжистый мужчина, в пепельных волосах которого нет-нет да и поблескивало золото. Загорелое, все в шрамах лицо походило на древесную кору и было проникнуто блаженным спокойствием, которое готово было смениться тревогой, едва Данан взглянул на них.

– От всего сердца приветствую вас в Исиге, – сказал он. – Бере, прими у них коней. Меня изумляет, что я не слышал ни слова о вашем прибытии.

– Мы держим путь к горе Эрленстар, – произнесла Рэдерле. – И никому не сообщили о своем приезде. Мы закупали припасы в Кирте, когда Бри… когда Бри сообщил нам новость, которой мы с трудом можем поверить. И тогда мы пошли сюда, чтобы расспросить об этом тебя. О Моргоне.

Она почувствовала, что король с мгновение изучает ее лицо в темноте, и тут же вспомнила, что он видит ночью, как днем. Он сказал: «Входите», и они последовали за ним в обширный внутренний зал. Огонь и свет переплелись, словно гладкие каменные стены были увешаны колышущимися узорчатыми тканями. Бодрые голоса горняков и ремесленников словно бы дробились и тонули в величавом безмолвии камня. Вода, вся в отсветах пламени, бежала по изгибам желоба, прорубленного в полу, и уносилась во тьму. Необработанные самоцветы, врезанные в стены, посверкивали в свете факелов. На миг Данан остановился, чтобы что-то вполголоса приказать слуге, затем повел их по боковой лесенке, которая вилась посередине каменной башни. В дверях он остановился и отвел рукой занавеси из чистого белого меха.

– Присаживайтесь, – предложил он путникам, когда те вошли. Они тут же расположились в креслах, покрытых звериными шкурами. – У вас усталый и голодный вид; еду сейчас принесут, а пока вы будете подкрепляться, я расскажу вам все, что могу.

Тристан, лицо которой опять выразило крайнее изумление, внезапно спросила Данана:

– Это ты научил его оборачиваться деревом?

Он улыбнулся:

– Да.

– Так странно было услышать об этом на Хеде. Элиард не мог понять, как Моргон это делает. Он частенько останавливался и глазел на яблони; он говорил, что не может взять в толк, куда деваются его волосы и как он дышит. Элиард. – Ее ладони стиснули подлокотники. Все увидели вспышку радости в ее глазах, несколько омраченную усталостью. – Все в порядке? С Моргоном все в порядке?

– Мне показалось, что да.

– Но я не понимаю, – произнесла она почти умоляюще. – Ведь он утратил землеправление. Как он мог остаться в живых? А если он жив, как с ним может быть все в порядке?

Данан открыл рот, но снова сомкнул его, так как вошли слуги с большими подносами, полными еды и вина, и чашами воды. Он выждал, пока не разведут огонь, дабы развеять прохладу горного вечера, и пока гости не умоются и не приступят к еде. Затем заговорил приветливо, словно рассказывал сказку кому-нибудь из своих внуков:

– Неделю назад, шагая через пустынный двор в сумерках, я заметил, как некто движется мне навстречу. Некто, казалось прямо на ходу создававший себе обличье из сумерек, едких дымков, ночных теней, – некто, кого я больше не чаял повидать в этом мире… Как только я узнал Моргона, мне почудилось на миг, будто он лишь недавно покинул мой дом и тут же вернулся, – но это было первое впечатление. Затем, когда я вывел его на свет, я заметил, что он осунулся, – как если бы его долго сжигала изнутри некая мысль, и что волосы его здесь и там побила седина. Мы с ним проговорили до поздней ночи, и он рассказал мне о многом – но все же казалось, что осталось какое-то важное и темное воспоминание, которого он мне не открыл. Он сказал, что знает о том, что утратил землеправление, и спросил о новостях с Хеда, но я почти ничего не мог ему сообщить. Он попросил меня передать торговцам, что он жив, чтобы вы узнали об этом.

– Он возвращается домой? – отрывисто спросила Тристан.

Данан кивнул.

– В конечном счете, но… он сказал мне, что применяет все чудесные умения, которым научился, просто чтобы остаться в живых…

Лира подалась вперед.

– Что значит «научился»? Гистеслухлом его чему-то научил?

– Некоторым образом. Ненамеренно. – Тут брови короля сдвинулись. – Но как вы об этом узнали? Как вы поняли, в чью западню угодил Моргон?

– Моя мать догадалась. Гистеслухлом, кстати, был одним из Наставников в Кэйтнарде, когда Моргон там учился.

– Да. Он говорил мне об этом. – Тут в его мирных глазах мелькнула суровость. – Очевидно, Основатель Лунголда что-то искал в разуме Моргона, какие-то сведения, и, прощупывая каждое воспоминание, каждую мысль, врываясь в самые глубокие и тайные закоулки, он невольно раскрыл собственный разум, и Моргон этим воспользовался. И вот так он в конце концов освободился от Гистеслухлома – почерпнув из разума волшебника знания о его сильных и слабых местах, использовав против него его же мощь. Моргон сказал, что ближе к концу он порой не понимал, который разум чей, особенно после того, как волшебник начисто лишил его чутья земли. Но в миг решающей схватки он помнил свое имя и знал, что за долгий, черный, ужасный год он стал сильнее, чем сам Основатель Лунголда…

– А как же Высший? – спросила Рэдерле. Она почувствовала, как что-то произошло; мощные камни, окружавшие очаг, горы, обступавшие башню и дом, казались теперь до странного хрупкими; а самый свет – прихотью тьмы, затаившейся у рубежей мира. Голова Тристан была склонена, лицо скрыто волосами; Рэдерле понимала, что сестра Моргона беззвучно плачет. Она почувствовала, как что-то дрогнуло и у нее в горле, и стиснула его ладонями. – Что… Почему Высший не помог ему?

Данан испустил глубокий вздох.

– Моргон не говорил мне, но то, о чем он рассказал, позволяет мне догадываться.

– А Дет, арфист Высшего? – прошептала Лира. – Гистеслухлом убил его?

– Нет, – ответил Данан, и при звуке его голоса даже Тристан подняла голову. – Насколько мне известно, он жив. Потому что Моргон поведал мне, что, прежде чем он вернется на Хед, он хочет покончить с одним делом. Дет предал Моргона, привел его прямо в руки Гистеслухлома, и Моргон намерен убить предателя.

Тристан закрыла рот ладонями. Лира нарушила хрупкое, как стекло, молчание, приподнявшись из кресла, но тут же споткнувшись о него. Она двинулась по прямой через комнату и шагала, пока на пути у нее не оказалось окно. Тогда она подняла ладони и приложила их к переплету. Бри Корбетт пробормотал что-то невнятное. Рэдерле обнаружила, что все-таки разразилась слезами, вопреки всем усилиям; она произнесла, пытаясь хотя бы управлять своим голосом:

– Это ни на одного из них не похоже.

– Не похоже, – согласился Данан Исиг, и в его голосе опять послышались суровые нотки. – Звезды на лице Моргона появились от некоей мысли, рожденной в этой горе. Звезды на его мече и на арфе вырезаны за тысячу лет до того, как он родился. Мы касаемся края жребия, и, возможно, самое большее, на что можем надеяться, – это хоть что-то понять. Я решил связать все имеющиеся у меня надежды с этими звездами и с самим Звездоносцем с Хеда. По этой причине я уступил его требованию и отказался отныне и навсегда принимать арфиста Высшего в своем доме или дозволять ему пересекать границы моих владений. Я предупредил об этом мой народ и попросил торговцев разнести новость.

Лира обернулась. Лицо ее было бескровным и бесслезным.

– Где он? Где Моргон?

– Он сказал мне, что направляется в Ирье, чтобы поговорить с Харом. Его преследуют Меняющие Обличья; он с величайшей осторожностью перебирается из одного места в другое, принимая все новые и новые образы, ибо страшится их. Как только в полночь он покинул мой дом, он исчез – веткой ясеня, малым ночным зверьком – не знаю, чем он стал. – С минуту он молчал, затем устало добавил: – Я сказал ему, чтобы он забыл о Дете, сказал, что волшебники его в конце концов убьют, что у Звездоносца есть более могущественные противники; но он отвечал, что порой, когда он лежал без сна, с разумом, изнуренным и опустошенным Гистеслухломовыми прощупываниями, и приникал к отчаянию, словно к нерушимой скале – ибо знал, что отчаяние – единственное, что точно принадлежит ему, он слышал, как Дет складывает новые песни на своей арфе… Гистеслухлома, Меняющих Обличья он в какой-то мере может понять, а Дета не может. Он глубоко уязвлен, он испытывает крайнюю горечь…