Мастер Загадок (№2) - Наследница моря и огня

Она хотела ответить ему, но остановилась:

– И к каким заключениям ты пришел?

Он обернулся и опять оказался рядом с ней:

– Что, вероятно, это сделала ты. Я вспомнил, что тебе удавались кое-какие мелочи.

– Моргон…

– Погоди. Я хочу сейчас сказать, что… Не важно, что еще случилось или случится, – для меня имело значение, что, пока я спускался с Исига, ты совершила это странствие. Я слышал твое имя снова и снова, пока шел. И еще имена Лиры и Тристан. Как неожиданные маленькие далекие огонечки.

– Она так хочет тебя видеть. Ты бы не мог…

– Не теперь.

– Но когда? – сокрушенно спросила она. – После того, как ты убьешь Дета? Моргон, это будет на одного арфиста больше, чем допустимо.

Лицо его не изменилось, но глаза скользнули прочь, к некоему воспоминанию.

– Корриг? – произнес он миг спустя. – Я забыл о нем.

Она сглотнула комок, чувствуя, что это простое утверждение опять воздвигло между ними каменную плиту. Он загородился молчанием, как щитом, непроницаемым и непробиваемым; она призадумалась, скрывает ли оно кого-то совершенно чужого или кого-то, столь же ей знакомого, сколь и ее имя. Он смотрел на нее, стараясь прочесть ее мысли. Преодолев внутренний барьер, который разделял их, он на мгновение прикоснулся к ней. Тогда новое воспоминание, бесформенное, ужасное, хлынуло сквозь тишину в его глаза; он немного отвернул лицо, пока оно не угасло. И тихо сказал:

– Мне бы следовало не торопиться повидать и тебя. Но просто… Я хотел поглядеть на что-то очень красивое. На легенду Ана. На великое сокровище Трех Уделов. Чтобы знать, что ты все еще есть. Мне это было так нужно.

Его пальцы опять погладили ее, как если бы она была хрупкой, словно крылышко мотылька. Она закрыла глаза, поднесла к ним ладони и прошептала:

– О Моргон, как ты думаешь, во имя Хела, что я делаю в этом училище? – Она уронила руки и подумала: а может, не пробив броню его одиночества, она все-таки добилась его внимания. – Я была бы для тебя такой, если бы могла! – вскричала она. – Была бы немой, прекрасной и неизменной, как земля Ана. Я была бы твоим воспоминанием, не знающим возраста, всегда невинным, всегда ожидающим в белом королевском доме в Ануйне, – я бы стала такой для тебя и ни для кого другого в Обитаемом Мире. Но это было бы ложью, и я готова на что угодно, только не лгать тебе, клянусь. Загадка – это повесть, столь знакомая, что ты ее больше не замечаешь. Она просто здесь, как воздух, которым ты дышишь, как древние имена королей, вырезанные в углах твоего дома, как солнечный свет в уголке глаза; пока однажды не почувствуешь, как что-то бесформенное, безголосое в тебе отворяет третий глаз и видит ее такой, какой ты ее никогда прежде не видел. И ты останешься с безымянным вопросом, который открыл в себе, и с повестью, которая больше не бессмысленна – но стала единственным в мире, в чем для тебя заключен смысл. – Она остановилась, чтобы перевести дыхание; его рука без прежней мягкости сомкнулась вокруг ее запястья. Лицо его сделалось окончательно знакомым, вопрошающим, неуверенным.

– Какая загадка? Ты пришла сюда, в это место, с загадкой?

– А куда еще мне было идти? Мой отец исчез; я пыталась найти тебя и не могла. Тебе следовало бы знать, что нет ничего в мире, что не изменилось бы…

– Какая загадка?

– Ты Мастер Загадок. Должна ли я говорить даже тебе?

Его рука напряглась.

– Нет, – сказал он. И, погрузившись в молчание, вступил в последнюю и решающую игру внутри этих стен. Она ждала, ее разум корпел над загадкой с ним вместе, поставив ее имя против ее жизни, против истории Ана, следуя одной нитью за другой в никуда, пока наконец он не наткнулся на предположение, которое переходило в другое, а то – в третье. Она чувствовала движение его пальцев. Но вот его голова поднялась, он опять встретился с ней взглядом, и ей захотелось, чтобы училище растворилось в морских водах.

– Илон. – Он позволил этому имени затеряться в новом молчании. – Я никогда его не видел… – Моргон резко отпустил ее и на одном тоне бросил во тьму древнее проклятие, от которого оконное стекло покрылось трещинами, похожими на паутину. – Они добрались даже до тебя.

Она немо взирала на место, где только что была его рука. Поднялась, чтобы уйти, понятия не имея куда. Он одним шагом настиг ее, удержал и развернул лицом к себе.

– Ты думаешь, для меня это важно? – с недоверием спросил он. – Ты так думаешь? Да кто я, чтобы судить тебя? Я так ослеплен ненавистью, что не могу видеть мою родную страну и тех, кого когда-то любил. Я преследую человека, который никогда в жизни не брался за оружие, чтобы убить его, когда он будет просто стоять передо мной. Вопреки совету каждого землеправителя, с которым я говорил. Что же ты такого совершила, чтобы я относился к тебе иначе, нежели с уважением?

– Я никогда и ничего не совершала.

– Ты дала мне истину.

Она молчала в его суровых объятиях и видела его лицо сквозь шелуху безмолвия – горестное, уязвленное, неподвластное законам, с заклейменным звездами лбом под растрепанными волосами. Ее руки поднялись и сомкнулись у него за спиной чуть ниже его плеч. Она прошептала:

– Моргон, остерегайся.

– Чего? Для чего? Ты знаешь, кто ждал меня на горе Эрленстар в день, когда Дет привел меня туда?

– Да, я догадалась.

– Основатель Лунголда восседал на Вершине Мира в течение веков, верша правосудие от имени Высшего. Куда я могу пойти, чтобы требовать справедливости? Арфист лишен родины и неподвластен закону ни одного из королей, Высший, похоже, не занят ни твоей судьбой, ни моей. Кого-нибудь обеспокоит, если я убью изменника? В Имрисе, в самом Ане никто и не усомнится…

– Никто и никогда не усомнится ни в чем, что ты делаешь! Ты сам себе закон, сам себе правосудие! Данан, Хар, Хьюриу, Моргол – они дадут тебе все, чего ни попросишь, ради твоего имени и ради истины, которую ты выстрадал. Но, Моргон, если ты создашь собственный закон, что будет с нами?

Он взглянул на нее; она уловила проблеск неуверенности в его глазах. И тут он медленно и упрямо покачал головой:

– Только одно. Только одно это. Кто-нибудь его все равно убьет: волшебник, возможно, сам Гистеслухлом. А у меня есть право.

– Моргон…

Его руки мучительно напряглись. Он больше не видел ее, а взирал лишь на некий темный и тайный ужас своей памяти. А она заметила бусинки пота у линии его волос и то, как натянулись мускулы сурового лица.

Он прошептал:

– Пока Гистеслухлом рылся в моем сознании, ничего другого не существовало. Но когда временами он… Когда он покидал меня и я обнаруживал, что все еще жив и лежу в темных недрах Эрленстара, я слышал, как играет на арфе Дет. Иногда он играл хедские песни. Он дал мне то, ради чего я остался жив.

Она закрыла глаза. Неуловимое лицо арфиста возникло в ее мыслях и тут же расплылось; она ощутила твердый, туго стянутый узел Моргонова потрясения и гнева и обман арфиста, подобный древней, не имеющей разгадки загадке, которую не могут оправдать никакие толкования и не может разрешить в тиши библиотеки ни один Мастер. Его мука отдалась в ней; его одиночество казалось бездонным провалом, в который слова упадут, словно камешки, беззвучно и бесследно. Она поняла, как его краткое слово затворяло двор за двором, королевство за королевством, пока он совершал свой нелегкий и тайный путь через Обитаемый Мир. Она прошептала слова Хара:

– Я бы отдала тебе шрамы с моих рук.

Его хватка ослабла. Он долго смотрел на нее, прежде чем заговорил.

– Но ты откажешь мне в этом единственном праве.

Она покачала головой. Ее голос повиновался ей не без борьбы.

– Ты убьешь его, но даже мертвый он будет снедать твою душу, пока ты его не поймешь.

Он уронил руки. Отвернулся от нее, опять подошел к окну. Коснулся стекла, покрытого трещинами, затем опять внезапно обернулся. Едва ли она видела в тени его лицо; голос его прозвучал грубо:

– Я должен уйти. Не знаю, когда увижу тебя снова.

– Куда ты направляешься?

– В Ануйн. Поговорить с Дуаком. И уйду оттуда, прежде чем ты там будешь. Так лучше всего для нас обоих. Если Гистеслухлом однажды поймет, как он может тебя использовать, я буду беспомощен; и тогда отдам ему свое сердце, если он попросит.

– А из Ануйна куда?

– Искать Дета. А затем… Не знаю… – И он вдруг запнулся. Опять от него заструилось молчание, а он стоял и вслушивался; казалось, его образ расплывается у границы неверного света. Она тоже вслушалась и ничего не услышала, кроме ночного ветра, колышущего огоньки, и бессловесных загадок, которые шептало море. Она шагнула к Моргону.

– Это Гистеслухлом? – Ее голос утонул в его тишине. Он не ответил, и она не поняла, услышал ли он ее. Внезапный страх сдавил ей горло; она с трудом прошептала: «Моргон». И тогда он оборотил к ней лицо. Она услышала внезапный и сухой звук его задержавшегося дыхания. Но он не двигался, пока она не подошла к нему. Тогда он медленно и устало вобрал ее в свое молчание, погрузив лицо в ее волосы.

– Мне нужно уходить. Я приду к тебе в Ануйн. За правосудием.

– Нет…

Он осторожно покачал головой, успокаивая ее. Она почувствовала, как ее руки скользнули прочь от него, а затем – непривычное, почти бесформенное сгущение воздуха там, где, наверное, колыхнулся под одеянием его меч. Моргон сказал что-то, чего она не расслышала, его голос затерялся в ропоте ветра. Она увидела тень, раздробленную потоками пламени, и все стало воспоминанием.

Она разделась и долгое время лежала, прежде чем погрузилась наконец в тревожный сон. Несколько часов спустя она проснулась и, уставившись в темноту, вздрогнула. Мысли теснились в ее голове, там царила неуемная сутолока имен, томлений, воспоминаний, гнева – клокочущий и брызжущий котел событий, побуждений, нечетких голосов. Она села в постели, спрашивая себя, не проникла ли нечаянно в разум кого-то из Меняющих Обличья, но тут же пришло странное осознание, что это – некто, ничего общего с ними не имеющий, и ее лицо тут же без колебаний оборотилось к Ану, как если бы она могла увидеть его сквозь глухие каменные стены и ночь. Сердце ее начало тяжело колотиться. К ней потянулись корни. Ее наследие, пребывавшее в поросших травой курганах, разваливающихся башнях, именах королей, войнах и преданиях, затягивавшее ее в хаос земли, слишком надолго покинутое и необузданное, постепенно упорядочивалось. Она встала. Ее руки скользнули по губам, и в один миг она постигла две вещи. То, что весь Ан наконец поднимается. И то, что дорога Звездоносца приведет его прямо в Хел.

9

Она выехала из Кэйтнарда на заре – и полтора дня спустя уже стояла в необозримом дубовом лесу на границе Хела, силясь, как никогда прежде, пробудить всю свою мощь и все свое чутье. Она уже уловила, пока ехала лесом, почти незаметное движение где-то впереди и подобную слабому, едва неразличимому запаху необходимость быстроты и осторожности. А ночью, бдительная и бессонная, она в один жуткий миг разглядела подобный очертаниям громадного зверя, вставшего на задние лапы в лунном свете, безжалостный, могучий, разъяренный ум, сосредоточившийся на единственной мысли о чьей-то погибели.

Стоя и глядя на земли Халларда Черной Зари, она думала, какой облик принял Моргон, проходя через них. Пастбища, плавно скользившие к реке, которая бежала позади дома Владетеля, выглядели достаточно мирно, но на них не было ни одной коровы. Она слышала, как вдали заливаются псы, – их неистовый хриплый вой, казалось, никогда не прекратится. Никто не работал в полях за домом, и она не удивилась. Этот уголок Хела был полем последней битвы в эпоху полузабытых войн между Хелом и Аном; он держался во время бесконечной череды жестоких отчаянных схваток, пока шесть веков тому назад Эн Анский не пронесся через Аум и не сокрушил почти что с презрением последний оплот противника, а затем не обезглавил последнего из королей Хела, который нашел здесь убежище. Здешнюю землю все еще отягощали воспоминания. Движение плуга могло явить древний меч, до сердцевины разъеденный веками, или древко сломанного копья, окованное золотыми кольцами. За все эти столетия хелский король Фарр, лишившийся головы, имел достаточный досуг, чтобы поразмыслить о своих горестях, и, выйдя наконец из-под земли, должен был потратить немного времени, чтобы собрать силы на полях Халларда. Сумятица голосов, которую слышала Рэдерле двумя ночами ранее, пропала в пугающем безмолвии: мертвые были свободны, бдительны и готовы действовать.

Она увидела, когда скакала верхними пастбищами Халларда, нескольких всадников, вылетевших из леса на луг ей наперерез. Она осадила коня, чувствуя, как бешено колотится сердце, но тут же узнала могучего и черноволосого Халларда, возвышавшегося над своими людьми. Они были вооружены, но легко, и мало на что рассчитывали, судя по непокрытым головам и коротким мечам у пояса. Неожиданно она уловила их отчаяние и неуверенность. Голова Халларда повернулась к ней, когда она смотрела на них; она не различила его глаз, но почувствовала, как всколыхнулся его ум, когда там возникло ее имя.

Она колеблясь приподняла в руке поводья, пока он скакал к ней. У нее не было желания с ним пересекаться, но требовалось узнать новости. Поэтому она не тронулась с места, и он остановился перед ней, ширококостный, темный, вспотевший в этот жаркий и тихий день. С мгновение он подбирал слова, затем дал себе волю:

– Хоть бы кто-нибудь спустил шкуру с этого корабельщика. Мало того, что он возил тебя к Исигу и обратно, он позволил тебе прискакать сюда из самого Кэйтнарда без свиты? Ты слышала новости об отце?

Она покачала головой:

– Нет. Что-нибудь дурное?

– Дурное. – Он закрыл глаза. – Эти псы два дня подряд не унимаются. Я не досчитался половины стад. У моих пшеничных полей такой вид, словно их боронили мельничными жерновами, а древние курганы в южной части полей сплющились, словно их прихлопнул великан.

Он снова открыл глаза; они были все в красных прожилках – признак недосыпания.

– Не знаю, на что похож остальной Ан. Я послал вчера гонца в восточный Аум к Кину Крэгу. Он не смог даже пересечь границу. Вернулся, что-то лопоча о шепчущихся деревьях. Я послал другого в Ануйн. Не знаю, как он справится. А если доберется, что может сделать Дуак? Что ты можешь сделать с этими мертвецами? – Он ждал, буквально моля об ответе, затем покачал головой. – Будь проклят твой отец! – рявкнул он вдруг. – Ему придется повторять все-все войны Эна из-за собственного неблагоразумия. Я бы сам вырвал у земли королевское право, если бы знал как.

– Что же, – заметила она, – возможно, как раз этого они и хотят. Мертвые короли. Ты видел кого-нибудь из них?

– Нет, но я знаю, что они здесь бродят. И думают. – Он с мрачным видом указал на полоску леса, тянущуюся вдоль пастбищ. – Что им нужно от моего скота, во имя Хела? Зубы этих королей рассеяны по всем моим полям. Череп короля Фарра вот уже несколько веков как скалится над очагом в моем главном зале. Чем ему жевать-то?

Ее глаза скользнули с неподвижных лесов на его лицо.

– Череп Фарра?! – Где-то на задворках ее сознания мелькнула мысль. Халлард вяло кивнул.

– Так предполагают. Некий дерзкий мятежник стащил его голову у Эна, как гласит предание, после того, как Эн увенчал ее короной и, воздев на копье, поставил среди кухонных отбросов. Годы спустя она вернулась сюда в короне, изготовленной заново, подходящей к голым костям. Маг Черная Заря, отца которого унесла та война, был еще в достаточном гневе, чтобы пригвоздить ее как трофей вместе с короной над своим очагом. За множество столетий золото врезалось в кость, их теперь невозможно разделить. Вот почему я их не понимаю, – добавил он с раздражением. – Почему они бесчинствуют на моей земле, ведь они мои предки.

– Здесь были убиты и владетели из Ана, – предположила Рэдерле. – Может, это они губят твою пшеницу. Халлард, мне нужен этот череп.

– Что-что?

– Он мне нужен. Череп Фарра.

Он вылупился на нее. Она видела, что в нем идет нелегкая борьба. Он хотел бы поставить ее на место в мире, каким его знал.

– Для чего?

– Просто дай его мне.

– Во имя Хела, для чего? – заорал он, затем умолк и опять закрыл глаза. – Прости. Ты здорово напомнила мне своего отца. У него прямо дар доводить меня до крика. Ладно, попытаемся оба рассуждать здраво…

– Меньше всего в жизни мне есть дело до здравых рассуждений. Мне нужен этот череп. Я хочу, чтобы ты пошел в твой главный зал, снял череп со стены, не повредив его, завернул в бархат и подал мне своими…

– В бархат! – взорвался он. – Ты свихнулась?

Она поразмыслила об этом долю секунды и крикнула в ответ:

– Может быть! Но не настолько, чтобы это меня беспокоило! Да, в бархат! А не хотел бы ты взглянуть на собственный череп на куске мешковины?!

Его конь дернулся, как будто Халлард невольно потянул его назад. Губы раскрылись; она слышала его скорое дыхание, пока он дорывался до нужных слов. Затем он медленно потянулся и тронул рукой ее предплечье.

– Рэдерле, – он произнес ее имя, словно о чем-то напоминая им обоим, – что ты собираешься с ним делать?

Она прочистила горло. Во рту у нее пересохло, пока она обдумывала свои намерения.

– Халлард, Звездоносец пересекает твои земли…

В его голосе прозвучало недоверие:

– Прямо сейчас?

Она кивнула.

– И позади него… Позади меня, по его следу, движется… может быть, это Основатель Лунголда. Я не могу защитить от него Моргона, но, наверное, удастся не позволить мертвецам Ана выдать его присутствие.

– С помощью черепа?

– Может, ты будешь говорить потише?

Он потер лицо ладонями.

– Кости Мадир! Звездоносец и сам может о себе позаботиться.

– Даже ему будет несладко одному против Основателя и распоясавшихся тайных сил Ана одновременно. – Ее голос зазвучал тверже. – Он идет в Ануйн. Я хочу убедиться, что он там появится. Если…

– Нет!

– Если ты не…

– Нет. – Его голова медленно покачивалась назад и вперед. – Нет.

– Халлард, – она не позволяла ему отвести взгляд, – если ты немедленно не уступишь мне череп, я наложу проклятие на твой порог, и ни один друг вовеки не пересечет его, на высокие ворота, на задние двери и двери конюшен – и они никогда не закроются вновь, на факелы в твоем доме, и они никогда не загорятся, на камни твоего очага, и никто, стоя под пустыми глазницами Фарра, не согреется. Клянусь в этом моим именем. Если ты не дашь мне этот череп, я сама подниму мертвецов Ана на твоей земле во имя королей Ана – и поведу их в бой на твоих полях против древних королей Хела. Клянусь в этом моим именем. Если ты не…

– Согласен!

Его крик, яростный и отчаянный, прокатился по его землям, разнесенный эхом. Его словно вырубленное из дерева лицо пошло белыми пятнами; он глазел на Рэдерле, тяжело дыша; а между тем позади их срывались с деревьев черные дрозды, и его люди на некотором расстоянии от них с трудом удерживали коней.

– Согласен, – прошептал он. – Почему бы и нет? Весь Ан в хаосе, почему бы тебе и не проехаться по стране с черепом древнего короля в руках? Но, женщина, я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Потому что, если с тобой случится беда, проклятие скорби и вины падет на мой порог и, пока я не умру, огонь в моем очаге не будет достаточно велик, чтобы согреть меня. – Он развернул коня, не дожидаясь ее ответа; она последовала за ним через поля и через реку к его воротам, чувствуя, как испуганная кровь стучит у нее в ушах, словно шаги.

Она ждала, все еще верхом, он между тем скрылся внутри. Через ворота она видела пустой двор. Даже в кузнице не светился огонек. Не слонялись животные; дети не орали в закоулках – лишь непрестанно заливались невидимые псы. Вскоре Халлард вышел, неся нечто круглое, угадывающееся под складками большого и тяжелого куска красного бархата. Не говоря ни слова, он вручил это ей. Она подняла бархат, бросила взгляд на белые кости, стянутые золотым обручем, и сказала:

– Мне нужно еще кое-что.

– А если это не его голова? – Он пристально поглядел на Рэдерле. – Столько слухов возникает на пустом месте…

– Хорошо бы, если бы это был он, – прошептала девушка. – А еще мне нужно ожерелье из стеклянных бусин. Ты не мог бы такое найти?

– Стеклянные бусины… – Он закрыл глаза пальцами и взвыл, как его псы. Затем всплеснул руками и вернулся в дом. На этот раз он отсутствовал дольше; вид у него, когда он вышел, был, если такое возможно, еще более загнанный. Он покачал перед ней небольшим искрящимся кольцом из круглых стеклянных бусинок – простым ожерельем, какое торговец может подарить молоденькой девушке или измученной работой жене земледельца.

– Славная побрякушка и Фарру весьма к лицу. – Затем, когда она наклонилась, чтобы взять бусы, он опять вцепился в ее запястье. – Прошу тебя, – прошептал он. – Я дал тебе череп. А теперь войди в мой дом, побереги себя. Я не могу тебе позволить скакать через Хел. Пока что спокойно, но когда настанет ночь, никто не смеет высунуть нос за дверь и все покрепче запираются; ты окажешься одна, во тьме, с именем, которое носишь, и кругом – буйная злоба всех древних владетелей Хела. Той скромной силы, которую ты унаследовала, не хватит, чтобы защититься. Прошу тебя…

Она высвободилась и попятила лошадь.

– Тогда мне придется испытать в деле иное наследие. Если я не вернусь, это не имеет значения.

– Рэдерле!

Она ощутила, как звук ее имени прокатывается над его землями, эхом отдается в чаще лесов и мест тайных сборищ. Она спешно поскакала прочь от его дома, прежде чем он успел пуститься вдогонку. Вниз по реке она проехала к его южным полям, где лежала побитая и потоптанная молодая пшеница, а древние могилы Халлардовых предков, некогда – уютные зеленые жилища мертвых, двери которых по грудь ушли в землю, были раздавлены, словно яйца. Всадница осадила коня. Сквозь темную осыпавшуюся землю и разбитые камни тускло поблескивало богатое вооружение, которого не посмел бы коснуться никто живой. Рэдерле подняла голову. В лесах не было никакого движения, летнее небо безгранично простерлось над Аном, безоблачное и мирное, – разве что на западе голубизна сгустилась до темно-синего узкой полосой над самыми дубами. Всадница снова повернула коня, оглядывая пустынные шепчущиеся поля. Затем негромко проговорила по ветру:

– Фарр, твоя голова у меня. Хочешь ее вернуть, чтобы она лежала под землей с другими твоими костями, – приди и возьми.

Весь остаток дня она собирала хворост и сучья на краю леса над курганами. Как только зашло солнце, она развела костер и освободила череп от бархатистого покрова. Годы и копоть обесцветили его. Золотой ободок, окаймлявший широкий лоб, врезался в кости. Зубы, как она заметила, сохранились в тесно сомкнутых челюстях. Глубокие глазницы и широкие выдающиеся скулы давали представление о том, каков был из себя король, голова которого яростным и непокорившимся взглядом взирала на мир с кучи кухонных отбросов короля Эна. Свет костра заиграл тенями в глазницах, и во рту у Рэдерле пересохло. Она расстелила яркую ткань и положила череп сверху. Затем достала из кармана стеклянные бусы и связала их мысленный образ со своим именем. И бросила их в огонь. Она вместе с черепом, дровами для костра и тревожным скакуном оказалась в кругу сияющих огромных и ярких лун.

На восходе луны скотина в стойлах Халларда принялась реветь. В небольших усадьбах за лесом перепуганным визгливым хором залились собаки. Что-то вздохнуло за дубами, но не ветер, и ее плечи ссутулились, когда вздох проносился над ее головой. Конь, лежавший близ нее, кое-как поднялся на ноги, весь дрожа. Она попыталась ласково заговорить с ним, но слова застряли у нее в горле. Среди дальних деревьев раздался громкий треск; звери, до сих пор тихо таившиеся, зашевелились и бежали прочь. Мчавшийся не разбирая дороги олень стал на дыбы и возопил, наткнувшись внезапно на загадочный огненный круг; шарахнулся в сторону и устремился в открытое поле. Лисы, косули, ласки пробудились в ночи и молча, в отчаянии, пробежали мимо, одурев от треска ломающихся веток и жуткого таинственного воя, который снова и снова прокатывался по лесу. Рэдерле дрожала, ее руки заледенели, мысли развеялись, точно мякина по ветру, но она подкладывала в костер ветку за веткой, пока бусины не напились пламенем, словно кровью. Она едва удержалась, чтобы не сжечь все свои запасы сразу, и стояла, зажав руками рот, не давая сердцу выскочить из груди, ожидая, что вот-вот явится нечто поистине жуткое.

И оно примчалось в облике Большого Белого Быка из Аума. Громадное животное, которое Кин Крэг любил не меньше, чем Райт Хелский своих свиней, возникло в ночи, бегущее на ее огонь, безжалостно гонимое всадниками, скакуны которых – золотистые, рыжие, черные – были поджары, длинноноги, с недобрым полыханием в глазах. Головы их мотались из стороны в сторону, они покусывали жертву на бегу. Бык был запятнан кровью и потом, его здоровенная плоская морда выражала безумный ужас; он пронесся так близко от ее волшебного круга, что она разглядела его глаза с ободком и учуяла мускусный дух его страха. Всадники зароились вокруг него, когда он повернул, не замечая Рэдерле, – за исключением последнего, который, обратив к ней ухмыляющееся лицо, показал рассекающий его старый шрам, заканчивающийся под тусклым белесым глазом. Все окрестные звуки словно стремились в некое единое место в ее голове, где угасали, и она смутно подумала: а вдруг она упадет в обморок… Рев быка в отдалении снова заставил ее открыть глаза. Она увидела его, огромного, бледно-пепельного в лунном свете, блуждающего с опущенными рогами по Халлардовым полям. Всадники с посверкивающим, словно синевато-серебряные молнии, оружием безжалостно и целенаправленно гнали его к запертым воротам Халларда. Они оставят его, как подсказало ей внезапное и жуткое озарение, словно дар, у дверей Халларда – окоченевшего и мертвого, и ему придется давать объяснения владетелю Аума. В эту долю секунды ей подумалось: а каково сейчас свиньям Райта? Затем позади заржал ее конь, она развернулась, хватая воздух ртом, и очутилась лицом к лицу с призраком Фарра, короля Хелского.

Как ей и представлялось, то был рослый и сильный мужчина, с лицом белым и плоским, смахивающим на захлопнутые ворота. Его длинные волосы и борода были цвета меди; на каждой костяшке пальцев поблескивало по кольцу из твердой стали, а его меч, взлетевший над одной из стеклянных лун, был у основания шириной в длину его ладони. Он не стал тратить времени на разговоры, а рубанул мечом по наваждению так, что едва не вылетел из седла. Он удержался и попытался направить своего коня прямо, но животное воспротивилось, завопив от боли, и скосило на него разъяренный глаз. Он осадил коня и попытался одолеть препятствие прыжком; Рэдерле взяла череп и подняла его над костром.

– Я брошу его, – предупредила она, едва дыша. – А затем заберу его, черный от пепла, в Ануйн и опять кину в кухонные отбросы.

– Тебе не уцелеть, – сказал он. Этот голос прозвучал в ее мозгу. Тут же она увидела неровный алый рубец у его горла. Он стал проклинать ее хриплым завывающим голосом, основательно и последовательно, с головы до ног, на языке, какого она отродясь не слыхала.

Лицо ее пылало, когда он закончил. Она покачала свой трофей над пламенем, подцепив его одним пальцем за глазницу, и строго сказала:

– Так нужен он тебе или нет? Или пусть горит в моем костре?

– Ты изведешь все свои запасы до зари, – сказал неумолимый голос. – И тогда я заберу его.

– Не видать тебе его. – Ее голос, окрашенный гневом, зазвучал с неколебимой уверенностью, которую она почти что чувствовала. – Поверь мне. Твои кости гниют в полях человека, который поклялся в верности Ану, и только ты помнишь, какие берцовые кости и шейные позвонки твои… Если ты получишь эту корону, она может придать тебе достоинство как воспоминание, но ты ее у меня не отберешь. Если я сама пожелаю, я отдам ее тебе. За разумную цену.

– Я ни с кем не торгуюсь. Я никому не подчиняюсь. И меньше всего – женщине, отродью королей Ана.

– Я отродье кое-кого похуже. Я отдам тебе твой череп только за одну цену. Если ты в ней откажешь, череп будет уничтожен. Мне нужно, чтобы короли сопровождали через Хел в Ануйн одного человека…

– В Ануйн! – Это название болезненно отдалось в ее собственном черепе, и она содрогнулась.

– Я никогда…

– Я прошу только один раз. Этот человек не здешний. Он Меняющий Обличья. Он движется через Ан, и жизнь его в опасности. Я желаю, чтобы он был укрыт и защищен. Его преследует величайший из волшебников Обитаемого Мира; он попытается остановить вас, но вы не подчинитесь ему. Если по пути в Ануйн чародей чем-либо повредит моему подопечному, твой коронованный череп пропал. – Она выждала и страстно добавила: – Все прочее, что вы совершите, проходя через Ан, – ваше дело до тех пор, пока он защищен. Я отдам тебе череп в доме королей Ана.

Он хранил молчание. Внезапно она заметила, что кругом стало очень тихо; умолкли даже псы Халларда Черной Зари. Она подумала: а живы ли они? А затем подумала ни с того ни с сего: а что скажет Дуак, когда увидит призраки хелских королей в своем доме? Голос Фарра проник в ее мысли.

– А потом?

– Потом?

– После того, как мы прибудем в Ануйн? Чего ты потребуешь, какие ограничения наложишь на нас в своем доме?

Она набрала побольше воздуху и почувствовала, что у нее нет храбрости еще чего-то требовать.

– Если он будет в безопасности, то никаких. Если вы обеспечите ему безопасность. Но его свита должна быть только из королей Хела, не нужно собирать войско мертвецов.

Наступило новое долгое молчание. Рэдерле подтянула к огню ветку и увидела по глазам Фарра, что он что-то прикидывает. Затем он вдруг спросил:

– Кто этот человек?

– Если ты не будешь знать его имени, никто не сможет получить его от тебя. Ты знаешь все образы Хела: деревья, зверей, землю; ты – от них, среди них – твои корни. Отыщи странника, наружность которого – от Ана, а сущность не имеет с Аном ничего общего.