След тигра

– Я думал об этом, но для денег чемодан был чересчур тяжел.

– Он не упоминал какие-либо имена?

– Да. Какую-то женщину по имени Кармела. Я читал о ней потом в газете. Она разбилась на самолете. Он сказал, что самолет принадлежал человеку по имени Мелендес, на которого Винс работал.

– Другие имена?

– Возможно. Но я больше не помню.

– А как насчет человека по имени Киодос? Он называл это имя?

– По-моему, нет. Оно мне ничего не говорит. То есть я не могу утверждать, что он его не упоминал, просто я не помню.

– Какими купюрами он вам заплатил?

– Сотенными. Двести пятьдесят сотенных купюр. Он сказал, что я могу спокойно их тратить, не опасаясь, что их номера переписаны.

– Почему вы не отвезли его в Атланту?

– Он был слишком плох...

– Поэтому вы предложили ему отлежаться у вас дома? Я постарался придать своему лицу растерянное выражение.

– Собственно... Это было не совсем мое предложение... Он сам меня попросил. Я понимал, что рискую, но не знал, за что. Я ведь вообще мало что понимал в этом деле. Вот я и попросил, чтобы он оплатил мой риск. Мы... заключили сделку. И в конце концов сошлись еще на двадцати тысячах. Причем деньги вперед.

– Какими купюрами он вам заплатил?

– Такими же, сотенными.

– Но вы все равно не додумались, что в черном чемодане деньги?

– Ну... я уже стал догадываться...

– Вы его об этом спрашивали?

– Да. Несколько раз. Он не хотел мне говорить. Когда он лежал без сознания, я попытался туда заглянуть. Но чемодан был закрыт на замок. Я даже подумал о том, чтобы сломать замок, но потом решил этого не делать. Ведь он меня взял потому, что доверял мне. И имел на то основания. Мы через много испытаний прошли вместе. Я очень хорошо к нему относился, пока... пока он не сбежал с моей женой.

– Мы коснемся этого позже, Джеймисон. Давайте вновь вернемся к событиям в Тампе. Расскажите нам поподробнее все, что сможете вспомнить. Меня особенно интересует, казался ли Бискэй чем-то сильно встревоженным, не говорил ли, что вас могут преследовать?

– Он довольно здорово нервничал.

– В чем это проявлялось? Какие именно его слова и действия привели вас к этому выводу?

И мы пошли по второму кругу. Я придерживался своей версии о человеке в шоферской фуражке. Похоже, они в это поверили. Мне приходилось быть все время начеку, чтобы не проговориться. Когда говоришь правду, отвечать на вопросы очень легко. Но стоит один раз соврать – и нужно следить за каждым своим словом, чтобы не попасться на мелочах. К тому же я стремился производить впечатление спокойствия и расслабленности, как при рассказе о военных событиях. Это было крайне утомительно, особенно когда они своим видом показывали, что не вполне удовлетворены моим повествованием.

В четыре часа мы сделали еще один десятиминутный перерыв. Они ушли в спальню и там тихо совещались. Потом допрос был продолжен. Теперь они интересовались тем, что было после того, как я привез Винса к себе домой. Рассказ об этом я уже несколько раз отрепетировал с Полом Хейсеном, поэтому чувствовал себя более уверенно.

Тут Барнсток задал мне каверзный вопрос:

– Джеймисон, а не кажется ли вам несколько нелогичным то, что этот Бискэй сбежал с вашей женой?

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Ваша жена, по вашим же словам, любительница выпить и порядочная потаскушка. А Бискэй разжился крупной добычей. Он – человек далеко не глупый. Ненадежная женщина могла оказаться для него чрезвычайно опасной. Из вашего рассказа следует, что она именно та женщина, какую он не взял бы с собой ни при каких обстоятельствах.

Они оба сверлили меня взглядом. Я проглотил слюну.

– Я понимаю, о чем вы говорите. Конечно, это так. Но вы забываете, что он был еще не в лучшей форме. А у нее все же была машина. Я думаю, он рассчитывал... спрятаться где-нибудь вместе с ней в укромном месте, пока не сможет уехать... один. Он читал газеты, которые я ему приносил, и понимал, что ему лучше поскорее убраться. А я был вовсе не расположен ему в этом помогать. Вы, наверное, сможете в этом меня понять. Да черт их разберет! Он мог даже предложить ей деньги. Она – довольно жадная особа.

Кажется, они поверили, хотя я не был в этом полностью уверен. Потом они перешли к другим вопросам. В семь мы поехали ко мне домой. Я достал деньги из письменного стола. Квиллан продиктовал их номера на пленку. Я думал, что деньги они конфискуют. Но мне их вернули. Я стоял, зажав деньги в руке.

– Думаю, вы их заработали, – насмешливо бросил Барнсток. – Не забудьте внести их в декларацию. Это будет последним штрихом в этой детективной истории. Может быть, мы еще вернемся.

Я проводил их до двери.

– Не можете ли вы объяснить мне, ребята, что же все-таки произошло? Если это, конечно, не противоречит вашим правилам.

Они повернулись ко мне с одинаковым выражением холодного презрения на бесстрастных лицах. Квиллан вопросительно взглянул на Барнстока, тот в ответ кивнул головой.

– Твой старый приятель попросту обвел тебя вокруг пальца, Джеймисон, – сказал Квиллан. – Мы занимаемся этим делом из-за его политической окраски. Наша задача – доказать, что федеральное правительство не замешано ни в какой секретной сделке по продаже или поставкам оружия. Ты помог Бискэю украсть очень большую сумму денег. По меньшей мере миллион. Может быть, пять миллионов. Он заранее приготовил себе убежище. У тебя такого убежища нет. Но, мой милый друг, существует несколько группировок очень решительных людей которые знают об этой сумме и, возможно, знают также, кто ее украл’ И они не остановятся ни перед чем, чтобы заполучить эти деньги. Мы легко вышли на тебя. Они тоже могут на тебя выйти. ТЫ ходишь по лезвию ножа, приятель. Они не станут возиться с магнитофоном, как мы. Им нужно знать, где находится Бискэй и черный чемодан. И они будут спрашивать до тех пор, пока ты не расколешься.

Я стоял и смотрел в окно, как они сели в “мерседес”, зажгли фары и уехали. Улица была пуста, на садовой дорожке лежали резкие и черные, как смоль, тени от деревьев. Я запер все двери в доме, от души проклиная Винса Бискэя. И самого себя.

Я позвонил в участок Полу Хейсену, но мне ответили, что он дома. Я позвонил ему домой и спросил, могу ли я ненадолго уехать. Он вежливо, но твердо отказал. Он ответил, что, если я уеду, меня вернут обратно. В сердцах я швырнул телефонную трубку.

Глава 12

Мне ничего не оставалось делать, только ждать. Шли дни. Я не знал, правду ли сказал Квиллан об угрожающей мне опасности или просто хотел меня напугать. Но каждый раз, когда я думал о Винсе, мне казалось все более и более вероятным, что он намеренно подставил меня своим друзьям, чтобы убрать с дороги. Я перестал выходить по вечерам из дома. Пробовал играть в клубе в гольф, но координация движений оставляла желать лучшего, к тому же я никак не мог сосредоточиться. Вечерами я пытался читать, но не мог вникнуть в смысл повествования. Я отклонял все приглашения и отказывался от помощи друзей, которые стремились меня поддержать.

Несколько раз ко мне заходил Пол Хейсен. Он ни разу не заговорил со мной о Лоррейн. Двадцать восьмого мая, в среду, Пол пригласил меня в полицейский участок, чтобы я написал официальное заявление. Он, походя, сообщил мне, что Э. Дж. дал ему ключи от коттеджа и он уже побывал там, но не обнаружил следов пребывания Лоррейн.

У человеческого организма есть предел. Он не может бесконечно оставаться в состоянии напряжения. Я впал в состояние апатии. Один раз я позвонил домой Лиз Адамс. Как только она поняла, кто с ней говорят, тут же бросила трубку. Я все больше и больше пил. Но напивался не до полной невменяемости, а до того состояния, когда все острые углы сглаживаются, а мысли становятся бесформенными и вялыми, и можно их не бояться до следующего утра.

Временами я думал о деньгах, о толстых коричневых свертках на дне ящика. И тогда я грезил о яхтах и коралловых лагунах, прекрасных женщинах и бриллиантах, об экзотических винах и мраморных дворцах неведомой далекой страны. Но постепенно мысль о деньгах перестала вызывать меня это сладкое замирание сердца и учащенное биение пульса. Мое нынешнее состояние было лишь жалким подобием того восхитительного ощущения, которое я испытал, впервые заглянув в черный чемодан. Теперь это были просто бумажки, аккуратно связанные и запрятанные в фанерном ящике. Я был сказочно богат, и что из того? Однажды я сел за стол в гостиной и рассчитал, какой доход мог бы получать, положив деньги в банк. Получилось двести шестьдесят тысяч в год. Около семисот долларов в день. Я испытал приступ отчаяния от того, что так глупо теряю время. Но я никак не мог уехать и вынужден был сидеть и ждать. Наверное, можно было попытаться бежать, но тогда меня объявят преступником и скорее всего поймают – вот чем все это закончится. Нет, лучше уж дождаться, когда в один прекрасный день ко мне придет Пол, чтобы официально снять с меня все подозрения. А пока надо набраться терпения. Когда мой бумажник будет пустеть, я могу доставать по две банкноты из письменного стола. Расходы мои были невелики, этих денег должно хватить надолго. Очень надолго.

Для отвода глаз я договорился о встрече с Арчи Бриллом, зашел к нему в контору и поговорил о разводе. Он сказал, что я смогу начать бракоразводный процесс примерно через два года.

Выйдя от него, я зашел в бар и там случайно посмотрел на себя в зеркало позади стойки. Арчи говорил мне, что я выгляжу неважно, да я и сам подозревал об этом. Но в этом зеркале голубоватого оттенка я увидел совершенно изможденного человека с землистым лицом, ввалившимися глазами и глубокими морщинами возле рта.

Что я мог поделать? Ночами напролет я лежал без сна в комнате для гостей, которая теперь была моей спальней, и слушал тяжелые и глухие, как из подземелья, удары своего сердца. В моей жизни была одна сплошная пустота, которую нечем было заполнить. Весна перешла в знойное, Душное лето, и каждый мой день был похож на предыдущий как брат-близнец. Все это медленно сводило с ума. Я сказал Ирене, что больше не нуждаюсь в ее услугах. В доме теперь было пыльно и грязно, трава в саду выросла и пожухла. Несколько раз мне звонила Тинкер в надежде, что я ее приглашу, но мне не хотелось ее видеть.

Только один вечер врезался мне в память. Я был пьян. В полночь очнулся у телефона, с трубкой в руках, слушая длинный гудок. У меня было страстное желание позвонить кому-нибудь, все равно кому, и сказать: “Я убил их. Это я убил их обоих”.

Отчаянным усилием воли я оторвал себя от телефона, едва отдавая себе отчет в том, что был на волосок от гибели. Впервые в жизни я постиг дикое желание исповедаться.

Я пошел к себе в спальню и стал делать то, чего не делал с тех поп как был ребенком. Я встал на колени возле постели, сложил руки, склонил голову, закрыл глаза и попытался молиться.

– Господи, помоги мне, – шептал я.

Ответа не было. Я был пустотой, вставшей на колени и взывающей к другой пустоте. От шероховатого пола болели колени.

– Кто я?

И услышал свой собственный ответ. Убийца. Вор. Лжец. Пьяница.

Я уложил свое пустое тело, в котором уже не было души, в постель и постарался забыться в коротком сне, больше похожем на умирание.

На следующий день я не мог найти себе места. Бродил и бродил по пустым комнатам моего заброшенного дома. Перед наступлением сумерек на город обрушилась короткая, но бурная гроза. Я наблюдал за ней из окон гостиной. Мой дом был похож на стойкий корабль, ведомый твердой рукой сквозь бушующий шторм, освещаемый разрядами молний. Но небо быстро прояснилось, и гроза, воинственно громыхая, ушла к юго-западу, а последние лучи заката окрасили город золотом. Меня не покидало странное, необъяснимое чувство ожидания или, вернее сказать, предчувствие какой-то важной перемены. Я вдруг понял, что именно это ощущение не давало мне покоя с самого утра. Я оделся с давно забытой тщательностью, вышел на улицу и сел в машину. Что-то меня гнало из дома, и я поехал, сам не зная куда.

Глава 13

Я остановился напротив ресторана “Сайдвиллер”, примерно в восемнадцати милях к югу от Вернона, у самой границы штата, и зашел в бар. Он стоял прямо возле шестирядного шоссе, освещенного по обеим сторонам сумасшедшей, кричащей неоновой рекламой. Здесь, на небольшом отрезке вдоль шоссе, было все – рестораны и бары, клубы и мотели, магазины сувениров и закусочные, стриптиз-клубы и биллиардные, казино и кинотеатры, где можно посмотреть фильм, не вылезая из машины.

Мне приходилось бывать здесь прежде, во всякий раз с шумной компанией, после вечеринок. Ресторан “Сайдвиллер” был здесь одним из самых шикарных. Перед его входом располагалась большая заасфальтированная площадка, ведущая к массивным белым ступеням. На гигантской неоновой рекламе был изображен плывущий по Миссисипи колесный пароход с вращающимися лопастями и мерцающими огнями. Когда вы подъезжаете на машине к бару, к вам тут же выбегает швейцар, услужливо распахивает перед вами дверцу, а затем другой служитель отгоняет машину на стоянку. Внутреннее оформление бара полностью соответствует названию. Иллюминаторы медные колокола и корабельные штурвалы, навигационные карты и красно-зеленые цепочки бегущих огней, а в довершение картины – в игровой комнате крупье, одетые под матросов с Миссисипи, – и вот вы уже как бы плывете на уютном старинном пароходе. Игра здесь шла по-крупному и не всегда честно. Ни для кого в Верноне не было тайной, что бар так и кишит шулерами и проститутками, но это мало кого отпугивало: здесь подавали превосходные напитки и еду по вполне умеренным ценам. Публику привлекали также выступления довольно известных артистов на сцене этого заведения.

Я передал швейцару ключи от машины, положил в карман квитанцию вошел в заполненный до отказа уютный зал. Я сидел за стойкой и смотрел на декольтированные плечи женщин, бледные в бегущем свете приглушенных огней, на сосредоточенные лица их кавалеров. С утра у меня маковой росинки не было во рту, если не считать чашки кофе, и после второй порции мартини голова моя поплыла. Я испытал ощущение вакуума, словно сидел в замкнутом пространстве, и до меня сквозь невидимую перегородку доносились звуки внешнего мира: гул возбужденных голосов, игривый женский смех, жужжание миксера, постукивание льда о стенки бокалов и приглушенный рокот грузовиков, доносившийся с шоссе.

Дрожащие световые блики метались по залу, вспыхивая радужным блеском на бриллиантовых кольцах, браслетах и серьгах, золотых запонках и зажигалках, разноцветных напитках и посуде. Блики отражались и смешивались с оранжевым пламенем огоньков, зажигавших сигареты.

Слева от меня какая-то компания встала из-за столика и направилась к выходу, и метрдотель тут же посадил на их место новых посетителей. Возле меня за стойкой тоже все время менялись люди. Я заказал третью порцию мартини.

– Ты когда-нибудь видел такое? – сказал голос слева от меня. Я обернулся и посмотрел на говорящего. Это был молодой крупный парень в серой спортивной куртке и голубой рубашке, расстегнутой на груди. Он немного смахивал на немца: короткий светлый ежик на круглой голове, мясистое лицо с маленькими голубыми глазками. Если он и был немцем, то явно много лет скитаний по американским дорогам и десятки тысяч стаканов виски давно превратили его в истинного американца. Я подумал, что будь свет в баре немного поярче, я бы обязательно заметил тонкие красные сосудики на его носу и щеках.

– Что я должен видеть? – спросил я. Он кивнул на свой огромный кулак, в котором что-то сжимал.

– У меня здесь муха. Отличная, жирная муха. Шикарные мухи водятся в таких заведениях. А теперь смотри.

Рядом с его бокалом виски стоял стакан с водой. Он осторожно разжал кулак и быстро накрыл стакан ладонью. Муха упала в воду и затрепыхалась на поверхности. Парень взял соломинку и окунул муху под воду. Она еще немного подергалась и замерла на дне.

– Ты внимательно следишь за мной? – спросил парень.

– Ну и что? Ты поймал муху и утопил. Молодец.

– А теперь – что будет, если она пролежит в воде десять минут. Я тебя спрашиваю: она сдохнет?

– Да она уже сдохла.

Он посмотрел на часы.

– Сейчас десять минут девятого. Когда стрелка будет на двадцати минутах, я ее вытащу. Так ты говоришь, она сдохнет?

– Я говорю, она уже сдохла.

Он вытащил из своего бумажника двадцатидолларовую бумажку и положил на стойку.

– Спорю, она останется жива.

– Вот эта муха будет жива через десять минут?!

– Жива, и даже сама улетит.

– И ты не подменишь муху и не скажешь, что имел в виду что-то другое?

– Нет, зачем же мне это делать? Все без обмана. Я говорю, эта муха улетит, приятель.

Я положил свои двадцать долларов поверх его бумажки. Когда прошло около восьми минут, он попросил у бармена солонку. По истечении десяти минут он соломинкой вытащил муху из воды и стряхнул ее на стойку. Чтобы муху было получше видно, он поднес к ней зажженную спичку. Перед нами на стойке лежал бесформенный черный комочек.

– Ну, сдохла?

– Конечно. Кто сомневался?

– Ну-ка, подожди хватать деньги, – сказал он и стал посыпать муху солью до тех пор, пока она не скрылась под маленькой белой горкой. – А теперь следи внимательно.

Я попивал себе мартини и смотрел на кучку соли, но ничего не происходило. Парень заказал новую порцию виски и содовую. Вдруг кучка зашевелилась, стала оседать, и на ее поверхности появилась муха. Стряхнув с крылышек соль, она дернулась и улетела. Парень придвинул к себе деньги и переложил их в свой бумажник.

– Узнал об этом в Сан-Антонио пару лет назад. Клянусь, выиграл на этом уже тысяч пятнадцать долларов. С меня виски.

– Да, все было по-честному. Лопни мои глаза!

– Соль их быстро высушивает. А пятнадцать минут – слишком много, муха подыхает. Меня зовут Рой Мэкси.

– Джерри Джеймисон.

Мы обменялись рукопожатием.

Он оторвал шесть бумажных спичек и положил их на стойку.

– Ставлю пять долларов, что ты не сможешь построить из этих спичек четыре равносторонних треугольника.

– Нет, хватит с меня. Спасибо.

– Это тоже хороший источник дохода, Джерри.

Мы разговорились. Он сказал, что продает тяжелое оборудование. Я начал было пить уже пятую рюмку, но поперхнулся и сказал ему, что мне надо срочно что-нибудь поесть, чтобы не свалиться под стол.

– Я тоже проголодался, – согласился он, – но здесь мы есть не станем. Тут неподалеку есть славное местечко, там готовят бифштексы – пальчики оближешь. Пошли? Я покажу.

– Ладно, валяй. Рой.

Мы забрали сдачу, оставили чаевые на стойке и вышли на оживленную ночную улицу. Я шел впереди. Над выходом был большой тент, и две ступеньки оставались в тени. И тут я почувствовал сильный толчок в спину холодным и твердым предметом, спутать который невозможно ни с чем. – Теперь, Джерри, медленно вниз по ступенькам и на тротуар.

В десяти шагах стоял швейцар.

– Вам подогнать машины, господа?

– Не надо, мы сейчас вернемся, – сказал Мэкси.

– Какого черта? – прошипел я.

– Быстро на тротуар и через дорогу. Я тебя познакомлю с друзьями, которые сгорают от нетерпения поговорить о Винсе.

Я повиновался. Моя реакция сейчас была замедленной. Я знал много разных приемов, но судя по тому, как он держал револьвер, не касаясь моей спины, я понял, что нас обучали в одной и той же школе. Я подошел к краю тротуара. Мимо мчались машины. Когда появился просвет, он скомандовал мне идти, но я не сдвинулся с места. Я ждал, когда он толкнет меня снова. И в тот момент, когда моей спины коснулся револьвер, я оперся о дуло, чтобы быть уверенным, что Мэкси в шаге позади меня, и, одновременно развернувшись вправо, ребром ладони резко ударил его точно по горлу. Прием сработал безотказно. Я попал прямо между нижней челюстью и кадыком. Он не успел ни качнуться, ни попятиться, а рухнул ничком как подкошенный, как мешок с овсом, как большая марионетка, у которой перерезали одновременно все нитки. И остался лежать – ногами в траве, животом поперек бордюра, головой на проезжей части, правая рука – в кармане куртки. Мимо проносились машины, взгляд мой запечатлел бледные пятна лиц, оборачивающихся поглазеть на эту неожиданную сцену. Несколько мгновений я стоял неподвижно, не соображая, что делать дальше. И тут заметил через дорогу напротив две мужские фигуры на фоне желтого рекламного щита, бегущие прямо на меня. Через секунду их заслонил новый поток машин. Я повернулся и бросился бежать. Я бежал по тротуару вдоль встречного движения, слыша только мягкие шлепки кожаных подошв своих ботинок об асфальт, и мне казалось, что я плыву по воздуху без малейших усилий, невесомый как ветер.

Я бежал до тех пор, пока не споткнулся и чуть не упал. И только тогда услышал свое хриплое дыхание и согнулся от резкой боли в левом боку.

Сзади никого не было, и я медленно пошел вперед, не видя перед собой ничего, кроме мерцающих и двоящихся у меня в глазах неоновых огней.

Отдышавшись, я понял, что уже иду в оживленном потоке пешеходов, неторопливо двигавшихся в разные стороны, вдоль ярко освещенных зданий. Слившись с потоком гуляющих людей, я свернул направо и оказался на аллее, ведущей на площадку для карнавалов. Здесь горели яркие фонари, шум каруселей сливался с громкой музыкой духового оркестра, с голосами, несущимися из громкоговорителей, шарканьем сотен ног и гулом возбужденной толпы. В воздухе витал запах опилок и дешевых леденцов. Молодые разомлевшие бедра под хлопчатобумажными юбками, снующие стайки возбужденных юнцов, черные дерматиновые куртки с молниями, хлопанье винтовок, подстреливающих облупленных уток из фанеры – десять центов за три выстрела, и вы обязательно попадете! – и маленькие дети, уткнувшиеся головами в плечи своих молодых отцов. Чувствовал я себя прескверно: ноги подгибались, левый бок был словно налит свинцом, но я напустил на себя беспечный вид и смешался с толпой, погрузившись в море запахов сверкающих огней и всеобщего веселья.

Наконец, я заметил уголок, показавшийся мне более или менее безопасным, за пестрым обшарпанным павильоном, откуда я мог наблюдать за широким проходом на аллею. Я стоял и ждал их появления. Я вспомнил как решительно они переходили дорогу, их зловещие черные силуэты на фоне ядовито-желтого рекламного щита. Они надвигались неотвратимо непреклонно, как рок, как возмездие, как те двое в аэропорту Тампы. Может быть, это они и были, подумал я. Впрочем, я давно ждал встречи с ними, понимая всю ее фатальную неизбежность. Как ни странно, я стал постепенно успокаиваться. Пот высох, дыхание восстановилось, ноги перестали дрожать. Я закурил сигарету и стал наблюдать.

Внезапно возле меня появилась девушка. Я и не заметил, как она подошла. Короткие красные, как у тореадора, штаны, поношенные туфли, обесцвеченные до белизны волосы, ярко накрашенные губы, белая сатиновая блузка, туго облегающая большую грудь. Ее равнодушные коровьи глаза оценивающе смотрели на меня. Возраст таких девиц определить крайне сложно: ей может оказаться семнадцать лет с таким же успехом, как и все тридцать. В руках она держала потрепанную сумочку, покрытую блестками, часть которых была давно утрачена.

– Может, постоим вместе? – спросила она низким грудным голосом.

– Может быть, – ответил я. Эти дамы никак не могут пройти мимо одинокого мужчины.

– Меня зовут Бобби.

– Привет, Бобби. Меня – Джо.

– Привет, Джо.

Некоторое время мы молча и изучающе созерцали друг друга – древний как мир обряд знакомства. Слово было за ней.

– У меня есть трейлер, – предложила она.

– Отлично. Это очень кстати.

Самое сложное дело в их профессии – запрашивать цену, важно не про’ дешевить. Она колебалась, оглядывая мою одежду и обувь.

– Двадцать пять долларов, – решилась наконец она.

– Идет. – Люблю парней, которые не торгуются из-за каждого цента.

Мне хотелось ей сказать, что ее прямота нравилась мне значительно больше, чем кривляние всех этих Тинкер и Мэнди. Она взяла меня в темноте за руку и повела с собой. Там был узкий проход, и она пошла впереди, вызывающе покачивая полными бедрами в облегающих красных штанах. Мы оказались на задворках среди сваленных в кучи досок, афиш и тросов. Группа парней, усевшись вокруг большого ящика, играла в карты при тусклом свете покосившегося фонаря.

– Добрый вечер, Бобби, – обратился к ней сиплым голосом один из них.

– Привет, Энди, – откликнулась она. Они продолжили свою игру. Ни свиста, ни насмешек. Каждый занимается своим делом. Каждому – свое.

Неподалеку стояло несколько трейлеров. В некоторых из них горел свет. Откуда-то доносился голос коменданта, аплодисменты, смех. Ее трейлер был маленьким, сделанным из алюминия, с облупившейся краской, колеса подперты почерневшими деревяшками. Рядом стоял серый “форд”. Она постучала и, не получив ответа, открыла дверь и зажгла свет. От оранжевого абажура трейлер изнутри выглядел как большая тыква с вынутой сердцевиной. Пахло дешевыми духами и вином. Она заперла дверь и задернула занавески, отделив нас от внешнего мира.

– Располагайся, Джо. Хочешь выпить? Есть немного виски.

– Нет, спасибо. Я уже сегодня достаточно выпил.

– Да? А по тебе не скажешь. Не против, если я себе налью?

– Давай, конечно.

Я сел на единственный стул. Он был маленький и неудобный. Она плеснула виски в зеленый пластмассовый стаканчик и села со стаканом на кушетку, выжидательно глядя на меня.

– За твое здоровье, – произнесла она, вздохнула и выпила залпом. – Мне действительно нужно было выпить.

– Это твой “форд”? Ты сама перевозишь свой трейлер?

– Нет, меня за руль не пускают, постоянно твердят, что из меня еще тот водитель. Это Чарли и Кэрол Энн так говорят. Чарли – приятель Кэрол Энн. Это его и машина, и трейлер. Скажу тебе, они самые лучшие мои друзья. У нас тут все общее, мы всем делимся поровну. Я всегда сначала соображаю, прежде чем кого-то сюда приводить. Знаешь, какие бывают проходимцы! Ну, ты понимаешь. Ненавижу подонков. А ты мне понравился.

– Спасибо. Я рад.

– Так что все в порядке. Добро пожаловать. – Она отставила пустой стакан, зевнула и начала расстегивать блузку. – Ты как любишь – со светом или без?

– Не надо, Бобби. Мне совсем не это от тебя нужно.

Она напряглась, в глазах появилось недоверие и подозрительность.

– Ты что это, черт возьми, задумал? Я не занимаюсь всякими там извращениями, парень.

Я вытащил свои бумажник, достал двадцатку и пятерку и протянул ей две бумажки. Она взяла их.

– Что тебе надо-то? – Она продолжала смотреть на меня с опаской. Я показал ей квитанцию на машину.

– Мне надо, чтобы ты оказала мне одну небольшую услугу. Потом получишь еще двадцать долларов.

– А что надо делать?

– Знаешь бар “Сайдвиллер”?

– Конечно. Там, прямо у шоссе. Только я внутри никогда не была.

– Понимаешь, мне нужно было смыться от надоедливых друзей, и мне не хотелось бы на них там опять нарваться. Вот я и хочу, чтобы ты отдала эту квитанцию швейцару и попросила ключи от моей машины, Я скажу тебе ее номер и опишу, как она выглядит. Швейцар, может быть спросит об этом. Скажешь ему, что владелец плохо себя почувствовал и прислал тебя за машиной. Он позволит тебе ее забрать, тогда дашь ему вот этот доллар и подгонишь машину сюда.

– Эта машина что, краденая?

– Нет.

– Покажи свое водительское удостоверение. – Я вынул его из бумажника и протянул ей. – Тебя зовут Джером Джеймисон?

– Да.

– В какую историю я могу влипнуть с этой машиной?

– Ни в какую. Это моя машина. Мне просто надо скрыться от некоторых людей.

– А они могут узнать твою машину?

– Смотри по сторонам, если увидишь за собой хвост, не приезжай сюда. Оставь машину где-нибудь на стоянке, возвращайся сюда окольными путями и принеси мне ключи от машины.

Она подумала и покачала головой.

– Я не буду это делать. За двадцать долларов – не буду.

– А за сколько будешь?

– За пятьдесят.

– Почему ты считаешь, что это стоит пятьдесят долларов?

– Догадываюсь, что не меньше.

Я достал еще пятьдесят долларов и вручил ей. Она спрятала их в лифчик.

– Ладно, парень. Мне только надо переодеться, чтобы идти к такому шикарному заведению, как ты считаешь?

– Да, пожалуй.

– У меня есть подходящий костюм. – Она открыла узкую дверцу крошечного шкафа, достала темно-синий костюм и бросила его на кушетку. Трейлер был так мал, что она чуть не задела меня, стаскивая свои красные штаны. Застегнув юбку, она деловито расправила морщинки. – А я точно не нарвусь на полицейских?

– Точно не нарвешься.

Она заправила в юбку свою белую сатиновую блузку и надела пиджак. Поправив волосы, она вопросительно обернулась ко мне. – Годится?

– Прекрасно.

Я вместе с ней вышел из трейлера в темноту.

– Откуда ты придешь, Бобби?

– Вон оттуда. Придется объехать площадку и железнодорожные пути.

– Я тебя жду.

Я смотрел ей вслед. Она исчезла в тени деревьев, потом появилась снова, освещенная огнями карусели, торопливо удаляясь от меня в своем темно-синем костюме. Я засек время. Пять минут идти до “Сайдвиллера”, той минуты – получить машину и еще пять минут ехать назад. Если все пройдет гладко, – всего – не больше пятнадцати минут.

Я приоткрыл дверь трейлера и выключил оранжевый свет. Опершись на него спиной, я встал и закурил. Шум и музыка с карнавальной площадки были здесь едва слышны. На чистом небе ярко горели звезды. В соседнем трейлере базарными голосами ругались две женщины: “Ты говорила, что сделала это”. – “Ничего я такого не говорила. Тебе померещилось”. – “Врешь, я прекрасно слышала, как ты сказала”. – “Заткнись сейчас же”. – “И не подумаю. Я слышала своими ушами, как ты сказала это Питу”. – “Ничего я Питу не говорила...”

Когда прошло десять минут, я выбросил окурок и отошел от трейлера в тень ржавого грузовика.

И тут на железнодорожном переезде показался свет от фар автомобиля. Он ехал прямо на меня. Я узнал свою машину, но отошел еще глубже в тень. Мне хотелось убедиться, что сзади нет другого автомобиля. Машина остановилась примерно в сорока шагах от меня, возле трейлера. Оставив зажженными фары и не выключив мотора, Бобби вылезла из машины. Я уже было пошел к ней, но остановился как вкопанный.