След тигра

– Да кто ты такой?!! – Э. Дж. задохнулся от возмущения.

– Я – ваш главный управляющий, если вам угодно. У вас на Парк-Террэс идет серьезное строительство. Вы и так рискуете потерять последнюю рубашку, но если управлять работами будет ваш сынок, вы вообще останетесь без штанов.

– Но Эдди... он... хороший мальчик.

– Тогда помогите ему это доказать. Пусть наденет рабочий комбинезон и инструменты, мы договоримся с профсоюзом, и он поработает для начала помощником каменщика.

Малтон прикусил губу и растерянно промямлил:

– Его мать никогда не... – Он осекся, но было поздно. Эти слова нарисовали мне всю картину взаимоотношений в их семье. Э. Дж. уже никогда не сумеет получить права голоса, что уж говорить о его сыне. Мне вдруг стало жаль беднягу Малтона. Человек работал, работал всю жизнь, а теперь удача отвернулась от него. Пожалуй, пока я работаю на него, нужно работать по-настоящему, а не изображать бурную деятельность. К тому же, занимаясь делом, мне удастся немного отвлечься от других проблем.

В среду, четырнадцатого мая я так заработался, что только в три часа Дня вспомнил, что надо перекусить. Я припарковал машину у небольшой закусочной и заказал гамбургер. В ожидании еды я взял утреннюю газету. Дома, за завтраком, я не успел ее всю пролистать и теперь открыл сразу внутреннюю страницу. И тут же мне в глаза бросилось мое собственное имя, напечатанное крупными буквами. Оно было в разделе местной хроники, куда я никогда не заглядывал. Заметка называлась “В нашем городе” и была написана Кончитой Райли. Я знал эту маленькую высохшую женщину. Она красила волосы в жгуче-черный цвет, носила огромные безвкусные сережки и была довольно едкой особой. Я вспомнил, что она была среди гостей на вечеринке у Браунэллов. В местной хронике все имена писались большими буквами.

“В городе ходят слухи о том, что в очаровательном гнездышке ДЖЕРРИ И ЛОРРЕЙН ДЖЕЙМИСОНОВ на Тэйлер-драйв поправляется после операции старый боевой товарищ ДЖЕРРИ ДЖЕЙМИСОНА. Ваш корреспондент не имел удовольствия лично повидать загадочного человека по имени ВИНС БИСКЭЙ. Но молодые леди, ухаживавшие за ним во время ужина, данного ДЭЙВОМ И НЭНСИ БРАУНЭЛЛ, утверждают, что это настоящий мужчина, мечта любой женщины. ДЖЕРРИ и ВИНС вместе воевали во Вьетнаме”.

Я машинально откусил от гамбургера, но он словно приклеился к моему нёбу и не лез в горло. Видела ли эту заметку Лоррейн, показала ли ее Винсу? В каком бы он сейчас ни был состоянии, ему надо немедленно уезжать отсюда. Будь проклята эта Кончита Райли, мерзкая ищейка! Она вечно путала все имена и фамилии, но на этот раз написала все без ошибок. Глупо было надеяться, что имя Винса останется незамеченным теми, кто внимательно читал хронику переворота Мелендеса.

Я быстро расплатился, сел в машину и погнал домой. Если Винс еще не успел прочитать заметку, ему самое время сделать это. Как назло, за квартал до дома мотор чихнул и заглох, завелся было снова, еще раз чихнул и заглох окончательно. Я, оказывается, не заметил, что бензин был на нуле. Утром я собирался заправиться, но совершенно забыл об этом. Кое-как я подкатил машину к бордюру, благо дорога шла вниз под горку, и пошел к дому пешком.

Наружная дверь была незаперта. Поднявшись по лестнице, застланной ковровой дорожкой, я подошел к комнате Винса. Дверь была открыта. Но тут я услышал характерные звуки, доносящиеся из глубины комнаты, и остановился как вкопанный. Я облокотился плечом о стену, сжав челюсти до желваков. На улице начинались мягкие сиреневые сумерки, где-то приглушенно звонил телефон. А здесь, в каких-нибудь пятнадцати футах от меня, раздавались звуки, спутать которые невозможно было ни с чем. Нет, не нарастающий пронзительный скрип дешевой кровати, не грубый скрип пружин. Я, оказывается, никогда не замечал такого звука. Это был мягкий, сдержанный звук, скорее даже шелест осторожно раскачиваемой дорогой постели – звук, напоминающий учащенное дыхание. Меня прошиб пот. Темп постепенно нарастал и достиг крещендо. Я стоял и слушал. Нет, я не был извращением. Просто эти звуки вызывали в моем сознании отчетливые и рельефные образы. Я словно видел их воочию. Когда усилитель и динамики полностью совпадают по своим характеристикам, получается эффект присутствия.

– А-а-а-а, – стонала она. – Боже! – в экстазе шептала она. – А-а-а, – кричала она.

Все затихло. Не знаю, сколько я простоял там, прижавшись к стене с закрытыми глазами. Она заговорила, я не слышал слов, но интонация была предельно понятна. Ее вкрадчивый гортанный голос говорил о полном удовлетворении и блаженстве. Винс отвечал ей лениво и самодовольно. Ноги отказывались мне повиноваться, но все же, оттолкнувшись от стены, я вошел в комнату.

Он лежал, затягиваясь сигаретой, глаза лениво полузакрыты. Она как раз в этот момент тянулась за стаканом на ночном столике, не покидая объятий его загорелых рук. Возле кровати на полу в беспорядке валялась ее одежда. Ее голубые глаза чуть не вылезли из орбит, когда я возник на пороге.

Выронив стакан, она одним прыжком выскользнула из кровати, схватив в охапку свою одежду. Лицо ее подурнело, покрылось красными пятнами, рот открылся как у форели, выброшенной на берег.

– Шпион проклятый! – как на базаре завопила моя драгоценная женушка. – Ах ты гнусный, вонючий шпион. Мерзавец! – И нырнула мимо меня в коридор. Обернувшись, я успел только заметить, как промелькнули, качнувшись в полумраке, ее белые предательские ягодицы. Винс поспешно закрылся простыней. Заложив руки за голову, с сигаретой в углу рта, он невозмутимо следил за моими действиями. Я сделал шаг к кровати и наступил на кубик льда из перевернутого стакана, он выскользнул из-под ноги и, как выстрел, ударил в стену.

– Какая же ты скотина! – Мой голос прозвучал глухо, я старался, чтобы он не дрожал.

– Ну, послушай, старина! О чем ты говоришь? Ты же давно ее не хочешь, и она спокойно обделывает свои делишки, так почему бы не со мной? Мне надо было скоротать еще один скучный вечер. Я бы, правда, не сказал, что она меня очень сильно развлекла...

– Заткнись, скотина!

– Эй, лейтенант, пластинку, что ли, заело? Я, кстати, довольно дорого плачу за гостеприимство в этом доме. По-моему, за свои деньги я могу воспользоваться кое-какими услугами.

– Ты здесь больше не останешься.

– Нет, останусь, потому что я не в форме. Отчеркнув заметку ногтем, я протянул ему газету. Его лицо вытянулось, он сел в постели.

– Кто это сделал?

– Откуда, черт возьми, мне знать? Кто-нибудь из твоих подружек. Тинкер Вэлбисс, Мэнди Пирсон. Может, Лоррейн. Откуда мне знать?

– Мне нельзя здесь больше оставаться. Какой-нибудь вшивый репортеришка не упустит такого шанса, если он читает свою местную газету и у него при этом хорошая память. А если завтра эта газета попадет в Вашингтон, – нам точно крышка.

– Ты должен уехать.

– Без твоей помощи мне это сделать не удастся. Джерри, ты должен найти мне место, где я отлежусь. Если меня будут искать, придется тебе придумать что-нибудь правдоподобное. А через пару-тройку дней я уеду.

Я молчал.

– Пойми, Джерри, я еще здорово хромаю и привлеку этим внимание. Нам обоим это невыгодно. Я смотрел в окно и думал.

– Ладно. У меня есть на примете одно тихое местечко, в сорока милях отсюда. Называется Морнинг-Лейк. У ее родителей там коттедж в горах. В мае и июне они туда не наведываются, боятся комаров. Я знаю, где ключи. Могу тебя туда отвезти вместе с запасом продуктов. Если ты уже в состоянии трахаться, то уж приготовить себе поесть как-нибудь сумеешь.

– Конечно, сумею.

Я обернулся на него. Он лежал, опираясь на здоровую руку, и испытующе смотрел на меня.

– Значит, Винс, сегодня мы поделим деньги и расстанемся. Я помогу тебе устроиться, а когда ты поправишься, ты оставишь в коттедже все как было и отвалишь на все четыре стороны. Надеюсь, наши дороги больше не пересекутся.

– Как мне оттуда выбраться?

– В двух милях от коттеджа – деревня. Я покажу тебе, когда мы туда поедем. Ты сядешь в автобус.

– Меня это устраивает.

– Устраивает? – Я холодно посмотрел ему в глаза. – Это еще одна моя дополнительная услуга.

Он не сразу понял, что я имею в виду. Потом усмехнулся.

– Возвращаю тебе твой комплимент, Джерри. Ты порядочная скотина. Сколько ты хочешь?

– Еще одну пачку.

– А ты дорого, однако, ценишь свои услуги.

– И еще одну пачку за... услуги, оказанные моей женой.

– На что ты становишься похож, старик?

– На самого высокооплачиваемого сутенера в штате.

– Ну, ты и мерзавец! Ни одна шлюха на свете столько не стоит!

– Ничего, не разоришься.

– А что, если я скажу “нет”?

– В этом случае уеду я, а ты останешься здесь. И, собираясь, я могу вдруг неправильно сосчитать деньги. Могу ведь я допустить серьезную ошибку?

Он откинулся назад, его рука нырнула под подушку и появилась с маленьким пистолетом. Я таких маленьких пистолетов в жизни не видел. Но направлена эта игрушка была мне прямо в живот.

– Ты можешь допустить чертовски серьезную ошибку. Я презрительно усмехнулся.

– Что же ты про него забыл, когда он был действительно нужен? – Он был в кармане, а у меня руки были заняты Зарагосой. Не мог же я попросить Зарагосу стоять смирно, пока залезу в карман! А вот в машине я держал его наготове, пока не убедился, что ты не выкинешь какой-нибудь фокус. Только потом я спрятал его в чемодан. – Спасибо за доверие, старый верный Винс!

– Японская вещица, последняя модель. Они здорово умеют делать такие штучки.

– Ты что, меня за дурака принимаешь, Винс? Думал меня напугать. Валяй, стреляй, а дальше что будешь делать?

– А ты умнеешь прямо на глазах, – сказал он и отложил пистолет в сторону. – Хорошо, так и быть. Вы с красоткой Лоррейн получите еще одну сотню тысяч. А мне лучше поскорее сматывать удочки, пока меня здесь совсем не раздели.

– Быстро одевайся, собирай вещи, и мы выезжаем. Я спустился в гостиную. Дверь в нашу спальню была заперта. Сколько я ни стучал, ответа не последовало. В гараже у меня была канистра с бензином для сенокосилки, куда я не успел еще добавить масла. Спускаясь с канистрой вниз по улице, я встретил Ирену, идущую от автобусной остановки.

– Ирена, миссис Джеймисон неважно себя чувствует. Она не хочет есть, а я поужинаю где-нибудь в городе.

– Да, но нужно еще кое-что погладить...

– С этим ведь можно подождать до утра?

– Да, конечно.

– Тогда пойдемте, я сейчас заправлюсь и подвезу вас до остановки.

– А, у вас кончился бензин? Я так и подумала, увидев там вашу машину.

Я залил бак. С третьей попытки мотор завелся. Я подвез Ирену и попросил ее зайти завтра утром. Выходя из машины, она как-то странно на меня посмотрела и произнесла:

– Молитесь Богу, мистер Джеймисон, он услышит ваши молитвы. Молитва искупает любой грех. Господь всемилостив.

– Обязательно, Ирена, я так и сделаю.

Она повернулась и пошла к остановке. Я поехал на бензоколонку и всю дорогу думал, что она успела заметить и о многом ли догадывается?

Расплатившись за заправку, я поехал домой и поставил машину в гараж. “Порше” Лоррейн был на месте. Я зашел в дом и снова попытался открыть дверь в спальню. По-прежнему заперта. Винс сидел на кровати одетый, правая рука под пиджаком на перевязи, пустой рукав аккуратно засунут в карман, соломенная шляпа небрежно сдвинута на затылок. Я отнес вниз его чемодан. Винс спускался без моей помощи. Откидываясь назад, чтобы держаться за перила здоровой рукой, он на одной ноге перепрыгивал со ступеньки на ступеньку, морщась от боли. Преодолев лестницу, он был бледен как мертвец. Поделом, подумал я.

Он сидел на кухне, пока я ходил в подвал. На этот раз, разгребая дрова, я предусмотрительно надел перчатки. Я вытащил из чемодана двадцать девять пачек, положил их на место, где только что был чемодан, заложил их опять поленницей, отбросил перчатки и отнес чемодан на кухню. Вес его заметно убавился.

– Будешь пересчитывать? – спросил я ехидно.

– Если тебя это не затруднит.

– А ты не боишься, что она спустится?

– Нет, не боюсь. Ты сам прекрасно знаешь, что она не спустится. Я открыл чемодан. Винс тщательно пересчитал деньги.

– О’кей.

Он надел темные очки, и мы пошли к моему “бьюику”. Винс с трудом сел в машину, а я тем временем положил его вещи на заднее сиденье. Я повел машину длинным окружным путем, чтобы не ехать через город. Было уже шесть часов, когда я свернул на проселочную дорогу, круто спускающуюся к коттеджу на берегу озера. Я хорошо знал эти места. Когда-то мы с Лоррейн любили здесь бывать. Мне вспомнился один душный августовский вечер. Мы были здесь одни. Сходили в деревню на танцы, потом, возвращаясь, всю дорогу шли обнявшись, смеялись. Часа в три ночи купались голыми в черном, со звездными отсветами озере. Вода была, как парное молоко.

Подъехав к коттеджу, я внес в дом коробку с продуктами, купленными по дороге, нашел распределительный щит и включил рубильник.

– Не забудь потом вырубить электричество.

– Ну, еще бы.

– Веди себя потише. Место здесь довольно уединенное, сезон еще не начался, но кто-нибудь из соседей может вдруг появиться. Не устраивай иллюминацию.

– Ладно.

Вот, пожалуй, и все. Больше ничего в голову не приходило. Я повернулся попрощаться. Он стоял, опираясь о кухонный стол, с направленным прямо мне в грудь японским пистолетом.

– Какого черта?

– Прощай и все такое прочее, – спокойно произнес он. – Просто мне бы не хотелось, чтобы ты подходил ближе. Ты что-то умнеешь на глазах и становишься все более жадным, Джерри. А в соседней комнате чертовски много денег, и рядом глубокое озеро. Так что давай поскорее распрощаемся. Я тебе больше не верю. Забавно все у нас получилось, а? Так что выбрось дурь из головы и лучше здесь не появляйся, приятель.

– У меня ничего такого и в мыслях не было.

– А могло бы и быть. Не будем испытывать судьбу. Адьос, амигито!

– Прощай. И чтоб тебе было неладно, скотина!

Я хлопнул дверью, сел в машину и погнал вверх по крутой дороге, чувствуя, как заносит заднее колесо на узких поворотах. Около семи я шел уже по садовой дорожке к дому. Над Тэйлер-драйв опускались тихие уютные сумерки. В листве кустарников и вязов мирно жужжали мухи.

На кухонном столе таял на подносе лед. В пепельнице тлела испачканная помадой сигарета. Я прислушался. В спальне работало радио, но дверь была по-прежнему закрыта. Вернувшись на кухню, я собрал уцелевшие на подносе кусочки льда, бросил в стакан и налил виски. Со стаканом и бутылкой в руках я поднялся в комнату для гостей.

Раньше мне, бывало, удавалось убедить себя в том, что Лоррейн была мне верна. Зная в глубине души, что это не так, усилием воли я заставлял себя выбросить из головы дурные мысли, поверить, что во мне просто говорит ревность, что все это – игра воображения.

На этот раз все было иначе. Я смотрел на смятую постель, на перевернутый стакан с отбитым краем, на мокрое пятно, расползавшееся по ковру – и не мог отвести взгляда.

Я никак не мог понять, почему мне так больно. Я ведь думал, что давно уже разлюбил ее. Откуда же тогда это желание бежать куда глаза глядят и крушить все на своем пути?

Ну, в самом деле, что такого произошло? Несколько дней назад я переспал с Танкер – разве это что-нибудь для меня значило? Так и Винс затащил к себе в постель испорченную, вздорную, скучающую бабенку, прожигающую последние остатки своей молодости, пока алкоголь не отнял у нее всю красоту и привлекательность. То, что было между ними, не должно значить для меня больше, чем мое собственное приключение с Тинкер.

Допив стакан, я почувствовал, что алкоголь ударил мне в голову. Я налил еще и выпил залпом. Потом пошел и принялся стучать в дверь спальни. Я долбил в дверь кулаками, пока она не открыла. Лоррейн стояла, потягиваясь, в прозрачном шелковом халате и смотрела на меня туманным взглядом.

– Ну, заходи, если тебе так невмоготу, – проговорила она с пьяной усмешкой. И я вошел.

Глава 8

Я отодвинул Лоррейн в сторону, прошел через спальню и тяжело опустился на пуфик возле ее туалетного столика.

– Герой-любовник уехал, – сообщил я и посмотрел на нее. Она вытаращила глаза.

– То есть как это “уехал”?

– А ты думала, он здесь останется?

– Он не в состоянии никуда ехать. Где Винс? Что ты с ним сделал?

– Отвез в аэропорт. – И куда он улетает?

– А я его не спрашивал. Ты что, хотела лететь с ним?

– Это мое дело – ехать с ним или оставаться здесь. С грязным шпионом.

– Я тебя не выслеживал.

Она присела на кровать, глядя мне прямо в глаза.

– Нет, именно выслеживал. Специально прокрался в дом незаметно. Я бы услышала машину. Я постоянно прислушивалась.

– У меня кончился бензин за два квартала до дома.

– Здорово придумал. Очень правдоподобно. Что, мозгов не хватает на лучшую выдумку?

– Спроси Ирену. Она видела меня с канистрой в руках. Я подвез ее до остановки.

Она смотрела недоверчиво.

– У тебя, правда, кончился бензин?

– Да.

– Значит, мне здорово не повезло. Надо же такому случиться! – Она покачала головой, усмехаясь, как провинившийся, своенравный ребенок.

– Лоррейн!

– А?

– Лоррейн, послушай, ну зачем тебе все это нужно? Зачем ты каждый день напиваешься до бесчувствия? Зачем ты легла в постель к Винсу?

Она сидела, безвольно опустив руки, но глаза смотрели дерзко и упрямо.

– А почему бы нет? Он бы ничего не сказал, я бы ничего не сказала. Все было бы шито-крыто. Подумаешь, маленькое развлечение!

Я вдруг заметил, что совершенно успокоился, и говорил вальяжным менторским тоном.

– Ты рассуждаешь аморально.

– А ты – как глупый святоша.

– Почему ты так много пьешь?

– Потому, что мне нравится так много пить. Вот почему. А вот зачем ты отправил Ирену домой – мне непонятно. Я хочу есть.

– Лоррейн, дорогая, давай постараемся понять друг друга.

– Ну, валяй, разбирай меня по косточкам. Скажи мне, кто я такая. Ты же меня застукал! И теперь у тебя есть полное право прочитать мне длинную, нудную лекцию. Ну, давай же. Ты ведь меня застукал! И мне, разумеется, должно быть стыдно. Прости бедную грешницу! Помолись за мою душу, как Ирена.

– Ну что ты кричишь? Я же стараюсь говорить с тобой спокойно.

– Правильно. Будь великодушен и снисходителен.

– Да при чем здесь снисходительность? Я сам не безгрешен. Я... я тоже тебе изменял.

– Наконец-то признался. С этой воблой, Лиз Адамс. Я всегда это знала, а ты упорно отрицал...

– Нет, не с Лиз Адамс, Лоррейн. С твоей подругой Тинкер.

– Тинкер? – еле выдохнула она от изумления. – Когда? Где?

– В прошлое воскресенье. Вечером. У нее дома. Лоррейн выглядела потрясенной, в глазах было смятение. Мне показалось, что она сейчас разрыдается. Но она вдруг звонко расхохоталась.

– О Боже! Тинкер! Я умру! Мамочки! Что я с ней сделаю!

– Замолчи! – заорал я. – Возьми себя в руки.

Она все никак не могла успокоиться, встала, покачиваясь, зажимая рот рукой и утирая слезы. Потом повернулась и пошла в ванную. Я догнал ее на пороге и схватил за руку.

– Что с тобой? – кричал я ей прямо в лицо. – Сходи к психиатру. Для тебя супружеская измена – все равно что игра?

Она вырвала свою руку и проворковала мне прямо в губы:

– Ну, конечно. Конечно, мой милый. Это и есть игра. Чудная, восхитительная игра! Как я люблю в нее играть... – Она распахнула халат, качая бедрами, как шлюха, и пропела:

– Как только я встречаю подругу, мы обмениваемся с ней последними новостями. И, будь уверен, у меня список длиннее. О, как я люблю это дело! У меня бо-о-ольшой опыт по этой части. О-о-о! Дорогой, какой у меня большой опыт!

Глядя в ее развратное лицо, на ее развратную улыбку, в ее развратные глаза, я обзывал ее самыми грязными словами, какие только знал. Она выбросила вперед руку и, как кошка, вонзила свои когти мне в лицо. Я влепил ей пощечину и той же рукой что было сил толкнул ее в ванную.

На ней был длинный халат, доходивший до самого пола. Наверное, потеряв равновесие, Лоррейн наступила на его шелковый край. Поскользнувшись, она развернулась налево, лишив себя таким образом возможности подставить при падении руки. Ванна находится прямо напротив двери. Ее голова ударилась о край ванны с такой силой, что ванна загудела как медный гонг. Она упала и осталась лежать на спине с головой, развернутой под неестественным углом. Ее ногти беспомощно скребли кафель на полу. Затем тело напряглось, несколько раз дернулось в конвульсиях и замерло навсегда. Глаза остались полузакрыты и, казалось, продолжали смотреть, жалобно, как у ребенка. Только совершенно неподвижно. Мертвенно-голубой свет в ванной добавлял зловещий фон в эту картину. Моя рука инстинктивно дернулась к выключателю. За окном сгущались сумерки.

Тяжело дыша, я медленно вошел в спальню и бессильно опустился за ее туалетный столик. Взгляд мой случайно наткнулся на собственное отражение в зеркале. На моей щеке остались три длинных царапины. Из самой глубокой сочилась кровь и стекала по подбородку. В зеркале я увидел в своей руке стакан и отставил его в сторону. Только сейчас я вдруг услышал свое хриплое и судорожное дыхание.

Потом я подумал, что нет, я, конечно, ошибся, она не умерла – просто лежит без сознания. Сейчас откроется дверь, и она выйдет, покачиваясь и ругаясь на чем свет стоит.

Поэтому я опять включил свет, вошел в ванную, с опаской встал на колени и приложил ухо к ее груди. Я был уверен, что сейчас услышу ритмичные удары ее сердца. А услышал мертвую тишину.

Вернувшись в спальню, я судорожно схватил стакан с виски, но сразу же отставил его в сторону. Потом пошел к телефону на ее ночном столике, сел на кровать и поднял трубку. Несколько секунд посидел, слушая длинные гудки, и думал, как это просто: набираешь цифру “ноль”, вызываешь полицию и говоришь, что просто слегка толкнул ее...

Я повесил трубку и вытер вспотевшие ладони о покрывало.

Думай, черт побери! Возьми себя в руки, постарайся протрезветь! Она мертва! Все, конец! Ее больше нет. Она теперь – просто кусок неживого мяса, труп для катафалка. Ей теперь нужно только немного органной музыки. Ей уже ничем нельзя помочь.

Давай выбирай, Джеймисон! Можешь сейчас же позвонить в полицию и уповать на милосердие и правосудие. В лучшем случае ты получишь три года за непреднамеренное убийство. Вряд ли ты выйдешь вообще сухим из воды.

А как быть с деньгами в подвале?

А с вопросами, которые зададут о Винсе Бискэе?

Спокойно, Джеймисон! Возьми себя в руки, рассуждай логично и объективно. И думай. Взвесь все “за” и “против”.

Положить кусок мыла на пол, испачкать мылом ее каблук, прочертить длинный след на полу. Оставить включенным кран и уйти из дома, обеспечив себе алиби. Потом вернуться и найти ее.

Но ведь полицейские обязательно проверят угол падения, силу удара о край ванны, ширину следа, который оставило бы мыло в этом случае. Может, и стоило бы попытаться, если бы не царапины на моем лице. Они возьмут пробу из-под ее ногтей и сверят с моей группой крови. Тогда – конец. Дураку ясно.

Другой вариант. Беги сегодня же ночью. Бери деньги и сматывайся.

Но тогда тебя будут искать. Искать и преследовать. Объявят розыск по всей стране. А с такими деньгами нельзя, чтобы тебе наступали на пятки. Нет, ты должен сделать все чисто!

Было бы лучше, если бы она, например, уехала.

Да, в этом что-то есть. Надо хорошенько обдумать этот вариант.

Так, я застаю ее с Винсом в постели. Скандал. (Тогда она меня и оцарапала.) А затем они вместе убегают. Это вполне соответствует репутации Винса и ее тоже.

Думай, думай! Нельзя действовать сгоряча. Нужно продумать каждую мелочь, составить план во всех подробностях, пункт за пунктом. По-моему, именно тогда я и придумал хитрый ход, который толкнул меня на все последующие шаги, сделав мой план неуязвимым. Во всяком случае таким он мне в ту минуту казался. А ход моих рассуждений был примерно таков.

Шесть лет назад, когда наши ссоры были неистовыми, когда я еще мог чувствовать боль от ее оскорблений, до того, как скандалы стали неотъемлемой частью нашей семейной жизни, между нами произошла очень неприятная сцена. Я уже не помню причину той самой ссоры, но тогда Лоррейн впервые попыталась меня бросить. Вернувшись домой с работы, я нашел ее записку. Она написала ее на полях книги, которую я тогда читал, и оставила на видном месте в гостиной.

Вслед за той ссорой наступило короткое перемирие, и она хотела вырвать из книги тот листок, но я решил его сохранить, рассчитывая использовать как аргумент на случай следующего скандала. Вспомнив о существовании этой записки, я спустился в свой кабинет и отыскал ту книгу. Открыв нужную страницу, я перечитал ее послание, нацарапанное зелеными чернилами, с маленькими кружочками вместо точек над буквой “I”:

“Джерри, на этот раз я ухожу навсегда. Так будет лучше для нас обоих. Не пытайся меня разыскивать. Я не вернусь”. И вместо подписи – размашистая буква “Л”.

Насколько я помнил, никто не знал о существовании этой записки. Я где-то читал о научных методах, позволяющих определить возраст чернил. Записка была написана шесть лет назад. Правда, выглядела вполне новой и свежей. Что, если рискнуть?

Вдруг я услышал шаги на крыльце. Я захлопнул книгу, поставил ее на прежнее место на полке. Сердце бешено заколотилось.

Я пошел открывать, но не зажег света ни на крыльце, ни в холле. На фоне уличного освещения вырисовывался женский силуэт. У меня отлегло от сердца.

– Джерри?

– А, Мэнди, привет!

– Лоррейн дома?

– Нет.

– Наш проклятый телефон опять сломался. Представляешь, уже в третий раз за последний месяц! Не знаешь, где ее найти?

– Она мне не сказала, куда уходит. Машина в гараже. Наверное, где-нибудь поблизости.

– Нет, я не собираюсь бегать и ее искать. Если вернется до десяти, пусть попробует мне дозвониться. Или, может быть, она зайдет ко мне на пару минут?

– Я ей передам.

– Спасибо, Джерри. Ну, пока.

Она повернулась и вышла. Я вернулся в кабинет, достал книгу и бритвой аккуратно вырезал страницу. Потом вернул книгу на место и положил записку у зеркала на туалетный столик. Все выглядело вполне правдоподобно. Она не вернется.

В погребе я нашел кусок брезента цвета хаки и толстую веревку. Несколько секунд помешкал, не решаясь открыть дверь в ванную. Мне вдруг показалось, что там должно было что-то измениться. Но все оказалось по-прежнему. Расстелив брезент на полу возле ее тела, я присел на корточки и вытер ладони о брюки. Никак не мог заставить себя прикоснуться к ней. Потом взял за левое плечо и перевернул на брезент. Тело уже начинало остывать, оно было еще не холодным, но уже и не теплым – что-то среднее, вызывающее тошноту и омерзение. Я перевернул ее еще раз, на спину, опустил раскинутые руки вниз и сложил ноги вместе. Затем закатал тело в брезент, пропустил под ним веревку и крепко связал щиколотки, колени, бедра, талию, грудь и шею. Когда а встал, мои колени дрожали. Только потом я подумал, что ухитрился все это проделать, ни разу не взглянув ей в лицо.

Прежде мне не раз приходилось слышать, что трупы могут казаться неестественно тяжелыми. Но на этот раз она была не тяжелее, чем в тех многочисленных случаях, когда мне случалось относить ее бесчувственное тело после очередной пьянки. Я прислонил ее к стене, как делал до этого сотни раз, нагнулся, подхватил ее рукой за колени и перекинул через плечо.

Когда я выпрямился, она вдруг издала жуткий жалобный вздох. От испуга меня прошиб холодный пот. Я остановился как вкопанный, пытаясь убедить себя в том, что это просто вышел от давления воздух из мертвых легких. Я спустился по темной лестнице на кухню и, положив ее на пол, бегом вернулся наверх, вытер в ванной пол, и с помощью крем-пудры постарался сделать менее заметными царапины на лице.

Едва я успел закончить с этим, зазвонил телефон. Я поспешил в спальню, дал телефону прозвонить еще раз, чтобы успокоить дыхание.

– Алло?

– Джерри, это опять Мэнди. Извини за беспокойство. Лоррейн еще не вернулась?

– Нет еще.

– Ну, ладно. Скажи ей, что телефон у нас заработал.

– Ты знаешь... я... Мне надо сейчас уходить, Мэнди. Возможно, вернусь домой поздно. Но я обязательно оставлю ей записку.

– А вы что, оставляете твоего больного друга одного? Может, мне прийти и посидеть с ним до вашего прихода?

– Да нет, Мэнди, спасибо. Это ни к чему. Он все равно спит.

– Как ты считаешь, ему нравятся блондинки?

– Очень. И брюнетки, и рыжие – тоже.

– А ты сам, по-моему, стал чуть-чуть неравнодушен к рыжим, а Джерри?

– Что ты имеешь в виду?

– Да так... До меня тут дошли слухи, что тебя видели с одной нашей хорошей знакомой в одном шезлонге. А потом вы отправились куда-то в более уединенное местечко, наверное, провести время поинтереснее.

– Брось, Мэнди, меня с кем-то спутали.

– Ага, скорее всего. Ну, так ты оставишь записку, дорогой?

– Да, да, оставлю.

Я положил трубку, пошел в гостиную, сел за журнальный столик и написал: “Лорри, тебя просила позвонить Мэнди. Больной спит. Я пойду куда-нибудь схожу. Не знаю, когда вернусь. Я очень переживаю из-за твоих слов. Надеюсь, что ты передумаешь”. И подписался.

Записку я оставил на кухонном столе и прижал ее солонкой. Взгляд мой упал на сверток, лежавший в темной прихожей, и я произнес вслух:

– Дорогая, Мэнди очень хочет, чтобы ты ей позвонила. – Мой нервный смешок прозвучал отрывисто и зловеще в тишине опустевшего дома

Я пошел в гараж, положил на заднее сиденье машины лопату и взглянул на светящийся циферблат своих часов. Без двадцати минут десять. Вокруг было тихо – ни машин, ни пешеходов. Я перенес тело в машину и положил на пол. Ее голова тяжело упиралась о дно автомобиля. Затем накрыл сверток старым армейским одеялом, которое всегда держал в багажнике. Но под ним четко проступали очертания человеческого тела. Я снял одеяло, положил на труп лопату и накрыл заново. Теперь получилась бесформенная куча.