Последний курорт

У Пенни замерло сердце.

— Значит ли это, — промолвила она, устремив невидящий взгляд на спокойную гладь озера, — что твои условия приняты?

— В основном, — ответил Кристиан.

Пенни закрыла глаза, ее пронзила боль от предчувствия скорой потери.

— Значит, ты уедешь?

Кристиан повернулся, подошел к кровати и уселся на край.

— Не знаю, — сказал он и закрыл ладонями лицо. Затем, догадавшись, что Пенни смотрит на него, он убрал ладони и поднял голову. — Мне трудно. Пенни. Очень трудно. Я понимаю, что совершил преступление и должен заплатить за это, но получается так, что ты тоже должна платить…

Пенни быстро подошла к нему, встала рядом и обняла.

— Я не знаю, что можно предпринять, — судорожно прошептала она, — если только…

Она замолчала, и Кристиан, вскинув голову, посмотрел ей в глаза.

— Что — если только?

— Ничего, — ответила Пенни, качая головой.

Улыбаясь, Кристиан откинул волосы с ее лица.

— Не смущайся, я и сам об этом думал.

Пенни удивленно посмотрела на него.

Кристиан рассмеялся:

— Я ничего не смог придумать другого, кроме как увезти тебя куда-нибудь подальше, где мы могли бы жить вместе, свободные от всех сегодняшних трудностей…

— Так почему же не увозишь? — с замиранием сердца спросила Пенни, забыв обо всем на свете.

— Ах, Пенни, — вздохнул Кристиан, — если бы я только мог! Но ничего не получится. Они все равно найдут меня.

И, кроме того, мы не сможем жить, постоянно оглядываясь по сторонам. Такая жизнь сделает нас несчастными, ты начнешь проклинать… — Голос Кристиана дрогнул, он наклонился к Пенни и нежно поцеловал ее в губы. — Вот видишь, наши мечты совпадают, но это всего лишь мечты, Пенни. Реальность намного хуже, и гораздо труднее смотреть ей в лицо.

Глядя в пол. Пенни прислушивалась к каким-то отдаленным звукам, нарушавшим тишину. Наконец она спросила:

— А каковы условия сделки? Сколько ты получишь?

— Они говорят о десяти годах, из которых мне придется отсидеть лет пять, пять с половиной.

Пенни этот срок показался вечностью, каким-то абсолютным вакуумом, вообще не имеющим конца.

— Это больше, чем ты ожидал? — спросила она.

— Нет, это лучшее, на что я мог надеяться. — Кристиан уложил Пенни на кровать, заглянул ей в глаза, а ладонь его медленно, изучающе принялась двигаться вдоль ее тела. — Я еще не решил, когда поеду, так почему бы нам пока не забыть об этом?

Пенни робко улыбнулась. Она сильно сомневалась, что он сможет не думать об этом. Что касалось ее, то для нее это было просто невозможным.

Пенни подняла руку к лицу Кристиана, ласково провела пальцами по подбородку, потом по плечам, по груди, затем ее рука опустилась ниже, к его паху, и коснулась поднявшейся плоти. И когда ее пальцы легонько сжали его член, глаза Кристиана затуманились, он раздвинул ноги Пенни, лег между ними и медленно вошел в нее.

Следующие три дня они вели себя так, словно были новобрачными и проводили медовый месяц. Гуляли и болтали, забирались по извилистым тропинкам в горы, останавливались в отдаленных, маленьких деревеньках, чтобы выпить горячего вина со специями и осмотреть окрестности. Погода была настолько холодной, что изо рта шел пар, а под ногами хрустели сухие, побитые морозом стебли папоротника. На эти три дня Пенни и Кристиан как будто отключились от всего остального мира. Их время было наполнено счастьем, смехом… и предчувствием того, что их ждало впереди. Они очень много разговаривали, но никто из них ни разу не коснулся главной темы, которая занимала мысли обоих. Пенни могла только восхищаться тем, с какой внешней легкостью Кристиан избегал трудных вопросов, не позволяя им портить столь прекрасные дни.

Пенни наблюдала Кристиана в общении с постояльцами отеля и ловила себя на мысли, что бесконечно любит его. Он был способен смеяться при разговорах с ними, выслушивать все их рассказы об экскурсиях. Как будто Кристиан пытался впитать в себя все, что творилось вокруг, и сохранить это в памяти, чтобы воскресить потом, в то ужасное время, когда ничего не будет. Как Пенни ни пыталась, она так и не могла представить себе это самое «потом».

Время от времени Кристиан исчезал на несколько часов, иногда, чтобы побыть одному, а иногда, чтобы встретиться с людьми, которых Пенни не следовало видеть. Она не знала, с кем Кристиан обсуждал сроки сдачи властям, но определенно знала то, что с ней он этот вопрос согласовывать не будет. Пока Кристиан отсутствовал. Пенни доставала свой портативный компьютер и пыталась писать редакционные статьи, которые согласно своему обещанию Мариель должна была переслать в редакцию по факсу.

Пенни и сама получала много сообщений, и это означало, что Дэвид уже знает, где она. Он ни разу не позвонил, да Пенни и не ожидала от него такой любезности. И все же бывали моменты, когда ей ужасно хотелось поговорить с ним… Но о чем они станут говорить? Пенни поинтересовалась у Кристиана, знаком ли он с Дэвидом, и то, как Кристиан удивился, услышав этот вопрос, уже послужило достаточным ответом для Пенни. Значит, их знакомство существовало только в ее воображении, как, впрочем, и чувства Дэвида по отношению к ней. Поэтому, вероятно, желание поговорить с Дэвидом было вызвано необходимостью снова прикоснуться к реальности.

Время шло, они с Кристианом были сейчас близки как никогда, и Пенни все больше теряла контроль над своими чувствами. Иногда, когда она смотрела на Кристиана, Пенни чувствовала себя почти ослепленной, как будто смотрела на последнюю, самую яркую вспышку света, перед тем как он полностью погаснет. Пенни знала, что любит его, что хочет быть рядом с ним, трогать его, чувствовать его, видеть его, но откуда же тогда брались все эти моменты неуверенности? Может, они возникали из-за того, что Кристиан не допускал ее к принятию решения, которому суждено было круто изменить ее жизнь?

— Нет, Пенни, — ответил Кристиан, когда она поделилась с ним этими мыслями, — я не отстраняю тебя от принятия решения. Просто пытаюсь оградить от лишней боли. И кроме того, — добавил он с улыбкой, — если решение будешь принимать ты, то я никогда отсюда не уеду.

— Это правда, — признала Пенни, невольно улыбаясь.

Она подошла сзади к Кристиану, стоявшему перед зеркалом, и обняла его за талию. — Наверное, это потому, что ты нужен мне весь, целиком, а этого у меня нет.

— Есть, Пенни, я принадлежу тебе целиком, — сказал Кристиан, глядя в зеркало на ее отражение. — Как бы мне хотелось, чтобы и ты целиком принадлежала мне.

Пенни явно озадачили его слова.

— Ты привезла сюда свою работу, — пояснил Кристиан, — а я предполагал, надеялся, что ты можешь отложить ее на то короткое время, что нам выпало побыть вместе. Но это не имеет значения, поскольку я понимаю: у тебя есть жизнь, частью которой я не могу быть. Я ревную к этой твоей жизни, ненавижу ее и одновременно не должен касаться ее, не должен запятнать своими прошлыми делами.

— Кристиан! — воскликнула потрясенная Пенни. — Не смей даже думать так. Ты — лучшая часть этой жизни, лучшая часть всего, что касается меня. А работу я привезла сюда только потому, что на мне, как и на тебе, лежит ответственность перед другими людьми. Есть обязанности, которые я при всем своем желании просто не могу игнорировать.

— Ты говоришь о своем боссе, Дэвиде Виллерзе? — с серьезным видом спросил Кристиан.

Пенни нахмурилась.

— Да, и о нем тоже.

— Знаешь, ты слишком много говоришь о нем. — Кристиан улыбнулся. — Больше, чем о ком-нибудь другом.

Больше, чем о себе. — Он отвернулся от зеркала и посмотрел на Пенни. — А ты думаешь о нем, когда мы занимаемся любовью? — тихо, с вызовом спросил Кристиан.

— Господи, нет! — вскричала Пенни. — Как ты мог вообразить такое! Неужели ты действительно считаешь, что я была бы здесь, с тобой, если бы думала о другом мужчине?

Кристиан кивнул:

— Да, я так считаю. Потому что так оно и есть.

— Боже мой, Кристиан, ну что мне сделать, чтобы доказать тебе, как сильно я люблю тебя?

— Возможно, тебе надо доказывать это не мне, а самой себе.

Пенни затрясла головой:

— Прошу тебя, не будем ссориться. Я люблю тебя, Кристиан. Я бы сделала все, все, что угодно, лишь бы ты не уезжал, но я знаю, что ты уедешь, и… Я понимаю, это глупо, но я должна решить, что буду делать без тебя. Да, у меня есть обязанности перед Дэвидом, я его должница; но ты мой единственный мужчина, Кристиан. Только тебя я люблю и хочу быть только с тобой.

— Однако есть некоторое «но», да?

— Ты сам знаешь все «но»! — беспомощно воскликнула Пенни.

К ее изумлению, Кристиан повернулся к ее компьютеру и, набрав на клавиатуре нужные команды, шагнул в сторону, давая Пенни возможность увидеть экран дисплея.

— Как ты объяснишь это? — спросил он.

Двигаясь неуверенной поступью к компьютеру. Пенни уже знала, что было на экране.

— Это мой дневник, Кристиан. Ты не имел права читать его.

Кристиан устремил на нее суровый взгляд:

— Твой дневник? А может, история моей жизни, готовая к печати?

— Ох, Господи! — воскликнула Пенни, запуская пальцы в волосы. — Прошу тебя, не надо.

— Отвечай, Пенни.

— Это мой дневник. Мой дневник, моя жизнь. А ты часть моей жизни, ее самая важная часть, поэтому, естественно, в дневнике говорится и о тебе.

Когда Пенни закончила свое объяснение, Кристиан отвернулся и закрыл глаза ладонью.

— Кристиан, прошу тебя, — взмолилась Пенни. — Поговори со мной, скажи мне, что происходит на самом деле.

Ты принял решение, да? Ты уже знаешь, когда уедешь, но боишься сказать мне?

Повернувшись к Пенни, Кристиан взял ее ладони в свои и долго стоял, глядя на нее.

— Ты права, — сказал он наконец. — Я не должен был читать этот дневник. Но все же я прочитал его, потому что хотел быть уверенным в тебе. Пенни. Мне надо знать, что я действительно могу доверять тебе. Тебе, вероятно, обидно слышать это, но в моем положении легковерность может погубить все. А ты журналистка. Пенни. Я должен знать наверняка, что ты здесь не ради того, чтобы… — Кристиан замолчал и поднял ладонь к лицу Пенни. — Я люблю тебя, — произнес он дрожащим голосом. — Я не хочу думать о тебе плохо, но, прошу, пойми меня, мне нужно быть уверенным.

— Я понимаю, — прошептала Пенни.

Кристиан обнял ее и подвел к софе.

— Я хочу, чтобы ты внимательно выслушала то, что я сейчас скажу. Это еще более пояснит, почему мне надо было убедиться в твоей верности, прежде чем начать этот разговор. Выслушай меня, и когда я закончу, то хочу, чтобы ты хорошенько обдумала мои слова, а потом уже дала ответ. Пенни, я прошу тебя принять серьезное решение, возможно, одно из самых серьезных в твоей жизни…

Пенни смотрела ему прямо в глаза, но страх уже закрался в ее сердце.

— Я не собираюсь сдаваться властям, — продолжил Кристиан. — Пока, во всяком случае. Но оставаться в Европе мне больше нельзя. Они подобрались ко мне слишком близко, очень многие видели меня… Поэтому завтра я уезжаю на Дальний Восток. — Он перевел дыхание и, глядя Пенни в глаза, сказал:

— Я хочу. Пенни, чтобы ты поехала со мной.

Сердце Пенни бешено забилось, мысли ее были в таком беспорядке, что она с трудом понимала, о чем думает.

— Сейчас я оставлю тебя одну. Пока меня не будет, я хочу, чтобы ты обдумала все последствия, которые неизбежно появятся, если ты примешь решение поехать со мной. И знай: если ты решишь не ехать, это не изменит моего отношения к тебе. Я люблю тебя и все пойму.

Дверь за Кристианом захлопнулась, а Пенни еще долго сидела на софе. Она не могла нормально размышлять.

Любая мысль, которую она, казалось бы, ухватила, тут же исчезала, а на месте нее возникала новая. Неужели те странные чувства, которые она испытывала в последнее время, были прелюдией ко всему этому? Может, какой-то внутренний голос предупреждал ее, что до наступления момента принятия решения ей надо четко понять, какие чувства она испытывает к Кристиану? Сейчас у Пенни не было никаких ответов — ни для себя, ни для него.

Она знала только одно: ей хочется, чтобы он вернулся.

Больно было даже думать о том, как он сейчас терзает себя, пытаясь предугадать ее ответ.

Пенни поднялась с софы и подошла к окну. На улице было так темно, что она даже не могла разглядеть озеро.

По непонятной причине это огорчило ее. Неужели она надеялась найти ответ в озере? Действительно ожидала, что богиня озера всплывет из глубин и укажет ей путь?

Нет, разумеется, нет. И все же вид озера мог бы принести ей какое-то успокоение. Но по-прежнему ничего не было видно, и не к кому было обратиться, кроме как к самой себе, чтобы получить ответ на неразрешимый вопрос: действительно ли она так сильно любит Кристиана, чтобы сделать то, о чем он просит?

Легкое возбуждение охватило Пенни, она даже улыбнулась. Это будет самый безумный поступок в ее жизни — убежать с мужчиной, которого она любит. Но действительно ли она готова все бросить и сжечь мосты? У Пенни даже голова закружилась при одной лишь мысли о том, какой опасности они будут подвергаться. Но если Кристиан готов встретить эту опасность, то почему она не готова? Да, ее мучит вопрос, насколько сильно она любит его, но, может быть, он мучит ее только потому, что она пытается защитить себя? Пытается отрицать, что ее жизнь без него будет просто невыносимой?

— Боже мой, это безумие! — простонала Пенни, отворачиваясь от окна. Она по-настоящему верила, что хочет уехать с ним, и вот теперь, когда наступил этот момент, ее раздирали сомнения. Пенни представила себе лицо Кристиана, и это заставило ее сердце, охваченное страхом, растаять от любви. Кристиан конкретно не сказал ничего, но Пенни понимала, что делает он это только ради нее, и если бы она не появилась в его жизни, он бы сейчас вернулся в Штаты и сдался властям. Ответственность тяжким грузом обрушилась на Пенни, как будто она стала его судьей и держала его судьбу в своих руках. Интересно, какая это судьба, чем все закончится для них обоих? А может, и вправду ничто не имеет значения, если они будут вместе? Пенни вспомнила свою жизнь во Франции, и внезапно у нее перехватило дыхание от страха проститься с ней навсегда.

Некоторое время Пенни стояла у телефона, уставившись на него и ощущая во всем теле какую-то непонятную пустоту. В конце концов она сняла трубку и быстро набрала домашний номер Дэвида, не зная даже, что скажет, и не понимая, почему ей вдруг именно сейчас захотелось поговорить с Дэвидом.

— Ох, привет. Пенни! — услышала она голос Мариель. — А мы и не ожидали, что вы так скоро объявитесь.

Как дела?

— Прекрасно, — машинально ответила Пенни.

Она не могла говорить с Дэвидом, пока Мариель находится у него в квартире. Внезапно Пенни охватило желание закричать. Что Мариель делает в квартире Дэвида?

Почему она оказалась там именно сейчас, когда ей, Пенни, так надо поговорить с ним! И тут, словно отвечая на ее вопрос, Мариель сообщила:

— Дэвида сейчас нет дома. Он уехал в аэропорт встречать жену и детей.

— Жену и детей? — переспросила Пенни, смутно сознавая, как неестественно прозвучали эти слова.

— Совершенно верно. Они долго беседовали по телефону и решили попробовать начать все сначала.

— А-а, я понимаю…

Мариель рассмеялась.

— Он попросил меня купить цветы и навести порядок к ее приезду, именно этим я сейчас и занимаюсь. На самом деле вы случайно застали меня, я уже собралась уходить.

Затем Мариель перевела разговор на факсы, которые отправила сегодня для Пенни, поинтересовалась, прочитала ли она их и что думает на этот счет. Пенни ничего не соображала, но каким-то образом ей удалось ответить на вопросы Мариель.

— Есть ли у вас какое-нибудь сообщение для Дэвида? — спросила в заключение Мариель.

Пенни задумалась. Ей надо было сказать Дэвиду очень многое, но она понимала, что, если даже ей это удастся, вряд ли он захочет слушать. В этот момент дверь отворилась, и в номер вошел Кристиан. Пенни подняла голову, посмотрела в его глаза и почувствовала, что у нее все перевернулось внутри. Лицо Кристиана было бледным и напряженным, и Пенни смогла так же глубоко почувствовать его страх, как и свой собственный.

— Нет, у меня нет сообщений, — тихо ответила она и, положив трубку, бросилась в объятия Кристиана.

Пьер всеми силами старался не обращать внимания на то, как болезненно выглядит Сильвия. Последний раз он видел ее несколько месяцев назад, и за это время Сильвия так сильно похудела, что это состарило ее сразу лет на десять.

«Знает ли Дэвид, что она так плоха?» — подумал Пьер, когда Сильвия принесла из бара своей гостиной, обставленной в стиле эпохи регентства, два бокала и поставила их на стол. Должен ли он рассказать об этом Дэвиду?

— Твое лицо, — Сильвия улыбнулась, — обычно не выдает тебя, Пьер, но боюсь, что в данном случае оно тебя подводит. Умирать я не собираюсь, во всяком случае, сегодня вечером, так что успокойся и расслабься.

Пьер засомневался, надо ли ему что-то сделать, чтобы загладить неловкость. Так как улыбка Сильвии требовала ответа, он тоже натянуто улыбнулся.

— У меня рак, — со всей прямотой сообщила Сильвия. — Дэвид об этом не знает, разумеется, и не узнает, пока я не решу, что наступил подходящий момент.

— Эта форма поддается лечению? — спросил Пьер, надеясь в душе, что поступает правильно, задавая подобный вопрос.

— Врачи говорят, что да, — ответила Сильвия, усаживаясь в кресло напротив Пьера. — Но ты ведь здесь не для того, чтобы обсуждать мое здоровье, не так ли?

Пьер смутился. Конечно, он здесь не для этого, но нельзя же просто отбросить в сторону столь деликатную и жизненно важную тему, словно это разговор о погоде!

— Насколько я понимаю, от Пенни нет никаких известий? — спросила Сильвия, переходя прямо к делу.

Пьер покачал головой:

— Мы знаем только, что три дня назад они уехали из Италии.

— А что говорит Дэвид?

— Он отказывается обсуждать эту тему.

Сильвия кивнула и в задумчивости уставилась на свой бокал, барабаня по нему пальцами.

— Несомненно, он, как и все мы, предполагает худшее? — Она снова перевела взгляд на Пьера.

— Да, полагаю, что так.

— И ты боишься, что может попытаться вернуть ее?

Пьер посмотрел на Сильвию.

— Правильно боишься, — сказала Сильвия. — Подозреваю, что Дэвид и сам не уверен в себе. А Пенни знает о его чувствах к ней? Он сказал ей об этом?

— Я не могу утверждать.

Сильвия невесело рассмеялась:

— Если не сказал, то проявил нетипичную для него сдержанность. Насколько я понимаю, Габриелла уже в курсе всего?

— Стерлинг знает, — ответил Пьер, — поэтому надо предполагать, что и Габриелле уже все известно.

— И это объясняет то, почему она не прилетела во Францию. — Сильвия вздохнула. — Ничего у них не получится. У Дэвида и Габриеллы накопилась масса взаимных обид. — Сильвия поднесла к губам бокал и сделала глоток. — Так что, по-твоему, я должна сделать?

Понимая, как больна Сильвия, Пьер горько пожалел о своем приезде. Но он знал, что, если начнет сейчас юлить, попытается отказаться от своих намерений, это не ускользнет от проницательного взгляда ее все еще красивых глаз.

— Я хочу, чтобы вы помогли мне найти Пенни.

Сильвия кивнула:

— Да, я ожидала этого. И если мы найдем ее, что тогда?

Пьер оживился.

— Я надеюсь, что вы сможете заставить ее вернуться, прежде чем… ну, пока Дэвид не сделал чего-нибудь такого, о чем пожалел бы впоследствии.

Сильвия наклонилась вперед и поставила свой бокал на стол. Некоторое время она размышляла, затем сказала:

— Оказывается, такой мудрый, стреляный воробей, как я, вовсе не застрахован от ошибок, Пьер. Должна признаться, что с Пенни Мун я ошиблась. Не в отношении журнала, а в отношении Дэвида. Я выбрала ее для работы во Франции по двум причинам — только по двум, которые имели для меня значение. Во-первых, я понимала, что с ее способностями она прекрасно справится с работой, и, поскольку Пенни мне очень нравится, хотела, чтобы она добилась успеха. Во-вторых, я считала, что эта женщина не доставит никаких проблем Дэвиду. — Сильвия с печальным видом покачала головой. — Какой же непроходимой дурой я оказалась! До этого я видела Дэвида исключительно с красотками, чьи прелести буквально резали глаза. Но у Пенни много других качеств, кроме чисто внешних, и теперь мы знаем, какое воздействие это оказало на Дэвида. Пенни Мун — умная женщина, и у нее есть собственное мнение. Правда, она не всегда знает это мнение, но важнее здесь ее уверенность в том, что она знает его. И если Пенни настолько верит, что влюблена в Муро, чтобы решиться убежать с ним, то тогда я не думаю, что смогу повлиять на нее.

— Но вы попытаетесь?

Сильвия не спешила с ответом, и Пьеру не понадобилось много времени, чтобы понять, что он не услышит тот ответ, который хотел бы услышать.

— Буду откровенна с тобой, Пьер. Если только ты не убедишь меня в обратном, я считаю, что ущерб уже нанесен, а это значит, что возвращение Пенни не имеет смысла.

Я не хочу сказать, что одобряю ее поступок или не желаю ее возвращения во Францию. Просто я не вижу, как это может сейчас помочь Дэвиду, совершенно не вижу. — Проницательный взгляд Сильвии уперся в Пьера. — Мы все знаем, кто такой Муро, и не стоит обманывать себя, Пьер. Осведомленность Стерлинга о связи Пенни с Муро — это последний гвоздь в крышку гроба Дэвида. Или она может стать этим последним гвоздем, если кто-нибудь из нас попытается вернуть Пенни.

Глава 17

Пенни стояла перед серым небоскребом, в котором размещался Гонконгско-Шанхайский банк. Многочисленные окна здания отражали солнечные лучи, наполняя воздух липкой жарой. Перед Пенни с шумом двигался транспорт — бесконечный поток рикш с туристами, красно-белых такси, забитых пассажирами двухъярусных трамваев, раскрашенных в яркие цвета. Со всех сторон доносился беспорядочный шум: толпы людей хаотично передвигались, собираясь на перекрестках, словно мухи на патоку. Густой, влажный воздух был наполнен смесью запахов канализации, благовоний и дизельного топлива. В последние несколько дней Пенни часто наблюдала эту картину с балкона их номера в отеле, и ей казалось, что она видит стремительно меняющиеся картинки калейдоскопа в длинном сером туннеле небоскребов.

В ожидании ритмичных щелчков переключения светофора Пенни, сдавленная со всех сторон телами других пешеходов, с трудом вскинула руку, чтобы взглянуть на украшенные бриллиантами наручные часы. Было уже почти пять часов, а Кристиан ждал ее возвращения к четырем.

Поток транспорта замедлился и остановился; устремившись вперед вместе с толпой, Пенни предприняла еще одну тщетную попытку избавиться от Лэй Линь и Цэ Дуна — супружеской пары, которой Кристиан приказал сопровождать Пенни повсюду и выполнять все ее желания. При росте в сто шестьдесят сантиметров Цэ Дун обладал плотным телосложением и чертовски крепкими мускулами, его приплюснутое лицо и маленькие, бегающие глазки были такими же загадочными, как и вся породившая его нация.

Жена Цэ Дуна, круглолицая и невзрачная Лэй Линь, постоянно проявляла крайнюю услужливость, но уже при первом знакомстве Пенни обнаружила признаки чувства юмора в ее невыразительных, широко раскрытых глазах, что одновременно и удивляло, и радовало. Однако Пенни не потребовалось много времени, чтобы выяснить, что наладить более близкие отношения с Лэй Линь ей не удастся. Лэй Линь была не только женой Цэ Дуна, но и служащей Кристиана, а значит, не имела права на дружеские отношения с женщиной, которую полюбил ее хозяин, плативший ей за услуги и охрану.

Перейдя улицу. Пенни свернула в направлении Стэтьюсквер, где разомлевшие от жары, потные туристы фотографировали украшенный колоннами фасад здания Законодательного собрания. Глядя на их бледные лица и европейские черты. Пенни почувствовала, как к горлу подступил комок. Ее охватило желание подбежать к туристам и смешаться с их толпой, избавившись таким образом от отчаянной зависти по отношению к их свободе. Чувствуя, что Цэ Дун плотнее прижался к ней. Пенни отвела взгляд от туристов и поспешила к отелю «Мандарин», едва не задыхаясь от расстройства.

К тому времени, когда они достигли отеля. Пенни вновь взяла себя в руки, и как только вошли в лифт, который стремительно поднял их на двадцать четвертый этаж, она начала испытывать радостное возбуждение при мысли о том, как будет демонстрировать Кристиану шикарные авторские модели одежды и прочие покупки.

Кристиан уже не в первый раз позволял ей выходить из отеля без него. Вчера Пенни проехала в трамвае на вершину горы, где вместе с толпой любопытных зрителей наблюдала за работой гонконгской киностудии, снимавшей потрясающий эпизод сражения между мастером боевых искусств и страшным питоном на фоне живописного, затянутого туманом города и гавани. А за день до этого она посетила рыбацкую деревню Абердин, покаталась на лодке среди роскошных яхт, пообедала в красивом плавучем китайском ресторане, расположенном в гавани, где просоленные, потрепанные ветрами и годами старые рыбаки проживали в своих домика-хджонках. Были и другие экскурсии: Пенни посетила оживленный восточный рынок с интересным названием «Разбойничий»; музей древнекитайского искусства Фэн Пин Шань, в экспозицию которого входили гончарные изделия и бронзовые кресты несториан[21] эпохи династии Юань; погуляла среди беседок и статуй в успокаивавшей атмосфере Садов Оу Баньхоу. Ей очень понравились все эти экскурсии, поскольку Пенни вообще был присущ интерес ко всему новому. И все же она чувствовала бы себя гораздо лучше во время своих прогулок, если бы была просто обычной туристкой. Цэ Дун и Лэй Линь не оставляли ее ни на секунду, молча следовали по пятам, действовали на нервы и подавляли психику, словно безжалостные оруэлловские тюремщики. Пенни ничего не могла с этим поделать, потому что Кристиан был непреклонен и не позволял ей никуда отлучаться без сопровождения Цэ Дуна и Лэй Линь.

— Но почему? — возмутилась как-то Пенни. Ее яркие, голубые глаза сверкали при этом от ярости и негодования. — Я чувствую себя так, как будто ты держишь меня под арестом.

Лицо Кристиана потемнело, на нем появилось страдальческое выражение.

— Я никогда не бываю предоставлена сама себе, — с жаром продолжила Пенни, — даже на минуту, и для меня это невыносимо. Я хочу свободно дышать! Мне нужно личное время. В чем дело? Ты боишься, что я убегу?

— Дорогая, — Кристиан вздохнул и попытался обнять Пенни, но она уклонилась, — ты должна понимать, в каком мы сейчас положении. Я знаю, тебе тяжело, но мне надо уладить кое-какие дела и сделать приготовления для нашей будущей жизни, которой мы заживем с тобой, когда покинем Гонконг. Если бы я мог, то ходил бы вместе с тобой осматривать достопримечательности и вообще проводил с тобой все свое время. Но сейчас это просто невозможно. Так что, пожалуйста, постарайся успокоиться. Все скоро наладится.

— Но ты забываешь о главном, Кристиан, — вспылила Пенни, и голос ее эхом отразился от светлых мраморных стен роскошной ванной комнаты. — А главное заключается в том, что я не желаю, чтобы Цэ Дун весь день постоянно дышал мне прямо в затылок, как будто, черт побери, я какая-то арестантка!

— Я поговорю с ним, — заверил Кристиан и протянул руку, чтобы поправить полотенце, свалившееся с волос Пенни. — Я понимаю, он малость переусердствовал, но он знает, как сильно я волнуюсь за тебя: никогда не прощу ему, если с тобой что-то случится.

Только потому, что в этот момент зазвонил телефон — а звонил он постоянно, днем и ночью, — Пенни не продолжила этот разговор. Но понимая, что сейчас у нее все равно ничего не получится, она решительно погрузилась в просторную, покрытую пеной ванну-джакузи и принялась бездумно щелкать кнопкой дистанционного пульта, переключая каналы телевизора, встроенного в позолоченный купол над головой.

По мере того, как струи воды массировали ее тело, Пенни чувствовала, что злость ее проходит, уступая место недовольству и даже стыду за высказанные Кристиану претензии. Время от времени Пенни как бы смотрела на себя со стороны, причем с таким любопытством, словно наблюдала за незнакомым человеком. Но в эти моменты ей слышалось столько упреков, в сознании возникало столько сожаления и страха за свой чудовищный поступок, что Пенни всегда прекращала эти занятия, не в силах встретиться лицом к лицу с болью и чувством вины.

Вот и сейчас Пенни, охваченная мимолетным возбуждением — она только что потратила около тридцати тысяч долларов в торговых центрах «Лендмарк» и «Принс Билдинг», — вошла в их номер в отеле, горя желанием увидеть Кристиана. Ему очень нравилось делать ей подарки, и хотя Пенни раньше не замечала за собой особой страсти к покупкам, она, к радости Кристиана, похоже, перестала наконец тяготиться своим положением «арестантки».

Оставив Цэ Дуна и Лэй Линь в холле разбираться с покупками. Пенни распахнула двери гостиной и попала в облако сигарного дыма, запах которого смешивался с резким запахом алкоголя. Пенни услышала оживленный разговор на кантонском диалекте, но блеск в ее глазах тут же погас, так как при ее появлении разговор разом прекратился. Лицо Пенни покраснело от обиды.

— Ах, дорогая!.. — промолвил Кристиан, отделяясь от группы толстых, неприятного вида низкорослых мужчин, расположившихся на диванах.

Все они одновременно повернули головы в ее сторону и уставились на Пенни. Их глаза, искаженные толстыми стеклами очков, излучали враждебность. От одного только вида этих типов веяло грязными делишками.

— А я уже начал волноваться, — сказал Кристиан, обходя статую эпохи династии Таи и подходя к покрытым ковром ступенькам, чтобы встретить Пенни. Хотя глаза Кристиана улыбались, лицо его было напряжено, и, похоже, он был необычайно возбужден.

Обняв Пенни, Кристиан повернулся к своим гостям, которые с неохотой поднялись на ноги. Пенни узнала некоторых из них, поскольку за последние несколько дней они превратились в регулярных посетителей и не особо скрывали свою неприязнь по отношению к ней. Впрочем, Пенни платила им той же монетой. Она понимала, что является в представлении этих людей низшим существом, и только присутствие Кристиана заставляет их вообще обращать на нее внимание. Один или два из них пробормотали приветствия, называя Пенни мадам Севье, как значилось в ее новом паспорте.