Теория экономического цикла

Людвиг фон Мизес

Теория экономического цикла

Г. Хаберлер Деньги и экономический цикл[1]

I

Титульный лист первого немецкого издания монографии «Стабилизация ценности денег и циклическая политика»

Говоря в этой лекции об экономическом цикле, я имею в виду не только и не столько те масштабные финансовые и экономические потрясения, с которыми мир столкнулся в последние несколько лет. Хотя, возможно, было бы интереснее поговорить об этих драматичных событиях: о спекуляциях, брокерских ссудах, биржевом крахе, массовых банкротствах, паниках, острых финансовых кризисах, как внешних, так и внутренних, об утечке золота и об экономических и политических последствиях всего этого. Однако я удержусь от соблазна и не стану драматизировать свое изложение. Вместо этого я попытаюсь добраться до более фундаментальных экономических колебаний, лежащих в основе тех ярких и бросающихся в глаза явлений, о которых я только что говорил.

Для полного понимания экономического цикла необходимо различать первичное и фундаментальное и вторичное и случайное колебание. Фундаментальным проявлением экономического цикла является волнообразное колебание экономической активности (если мне будет позволено в данный момент употребить это весьма расплывчатое выражение). Ход современной экономической жизни не представляет собой ровного и непрерывного роста; он прерывается не только внешними возмущающими факторами, такими как войны и другие аналогичные катастрофы, но демонстрирует и внутренне присущую дискретность; периоды быстрого развития сменяются периодами стагнации.

Вначале внимание экономистов было сосредоточено на вторичных и случайных явлениях – ярких крахах и финансовых паниках. Экономисты пытались объяснить их, ссылаясь на отдельные катастрофы, заблуждения и ошибочные спекуляции руководителей тех банков и фирм, с которых все начиналось. Но регулярное повторение таких катастроф в XIX в. навело экономистов на мысль, что перед ними не разрозненные несчастные случаи, а симптомы серьезной болезни, поражающей все тело экономики.

Во второй половине XIX в. наметилась отчетливая тенденция смягчения циклических потрясений. Наиболее бросающиеся в глаза события – крахи, банкротства, паники, – стали менее многочисленными, а в некоторых циклах они вообще отсутствовали. Перед войной большинство экономистов считали, что эта тенденция будет продолжаться и драматичные крахи и паники, свидетелем которых был XIX в., навсегда остались в прошлом.

Однако нынешняя депрессия показывает, что мы рано радовались: мы еще не избавились от этого бича капиталистической системы.

Но мы можем и должны извлечь из прошлого важный урок: если мы желаем глубже понять тот внутренний механизм капиталистической системы, который приводит к циклическим колебаниям, то должны попытаться объяснить фундаментальное явление, отвлекаясь от случайных событий, которые могут как отсутствовать, так и присутствовать.

Если пренебречь вторичными явлениями, то экономический цикл представляет собой периодические подъемы и спады общей деловой активности, или, выражаясь точнее, объема производства. Вековой рост производства представляет собой не сплошной, непрерывный повышательный тренд, а волнообразное колебание вокруг среднего годового прироста. Не имеет большого значения, характеризуется фаза спада цикла абсолютным падением объема производства, или всего лишь снижением темпов роста.

В этой лекции я не касаюсь изощренных процедур, при помощи которых статистики отделяют циклические колебания от других периодических и беспорядочных колебаний, на которые они накладываются или которых накладываются на них. Я предполагаю, вопервые, существование экономического цикла, не тождественного сезонным колебаниям в течение года и беспорядочным нерегулярным возмущениям, вызываемых войнами, периодами спровоцированной правительством инфляции и т. п. Об этом следует сказать прямо, поскольку само существование рассматриваемого феномена ставилось под вопрос. Вовторых, я предполагаю, что мы в состоянии выделить эти колебания статистически.

Наша главная задача – объяснить эти колебания и в особенности установить роль денег в самом широком смысле этого слова, включая кредитные и банковские деньги.

II

Едва ли существует хоть одно объяснение экономического цикла – я всетаки не решаюсь говорить «теория экономического цикла», поскольку у многих существует предубеждение против этого термина, – в котором денежный фактор не играл бы решающей роли. И так и должно быть: даже если отвлечься от упомянутых выше сопутствующих явлений, самым ярким симптомом экономического цикла является рост цен в периоды процветания и падение цен в период депрессии; с другой стороны, объем производства во время фазы подъема растет, а во время фазы падения снижается. Но не только товаров производится и продается больше, происходит увеличение числа сделок в других отраслях экономики, например на фондовой бирже. Поэтому мы имеем все основания говорить о росте объемов платежей во время фазы подъема цикла и о явном уменьшении этого объема во время депрессии.

Итак, для того, чтобы справиться с увеличением объема платежей, необходимо увеличение средств платежа – средств платежа в самом широком смысле слова. Это может произойти в результате увеличения:

а) золотых денег или законного платежного средства;

б) банкнот;

в) банковских депозитов и банковских кредитов;

г) обращения чеков, векселей и других средств платежа, которые регулярно или иногда заменяют обычные деньги;

д) скорости обращения одного или всех средств платежа.

Я не утверждаю, что данный список является исчерпывающим и систематическим. Разные авторы используют разную терминологию. Одни предпочитают называть банковские депозиты, на которые могут выписываться чеки, деньгами, банковскими деньгами, кредитными деньгами. Другие ограничивают понятие денег законными платежными средствами и тогда говорят о банковских депозитах как о средстве сэкономить деньги и сделать их более эффективными в осуществлении платежей путем увеличения скорости обращения. Третьи питают антипатию к термину «скорость обращения» и предпочитают говорить об изменениях потребности в деньгах и средствах платежа.

И без углубления в технические детали, я надеюсь, очевидно, что во время фазы подъема должно происходить увеличение средств платежа, а во время фазы падения – соответствующее сокращение.

Ни одна серьезная теория, ни одно объяснение цикла не может позволить себе не замечать, игнорировать или отрицать этот факт. Различия могут возникать только относительно:

а) конкретного способа расширения – то ли это прежде всего увеличение количества кредитных денег, законного платежного средства или золота, то ли всего лишь увеличение скорости обращения одного из перечисленных видов денег; и

б) причинной последовательности.

Что касается причинных отношений, то вообще говоря открыты две возможности:

1. Можно считать, что импульс исходит со стороны денег, что денежное обращение расширяется в результате преднамеренных действий банков или иных денежных властей и что отсюда берет начало вся цепочка событий, или

2. Можно придерживаться мнения, что денежные власти играют пассивную роль; что инициатива исходит со стороны товаров, что изменение спроса на некоторые товары, сдвиги в структуре производства, изобретения и усовершенствования, большие урожаи или психологические силы, волны пессимизма и оптимизма, – что одно из этих явлений и его последствия приводят к увеличению или снижению объема производства и что это, в свою очередь, вовлекает в обращение большее количество средств платежа. Больший поток товаров вызывает больший поток денег.

Первую группу теорий, утверждающих, что активная причина цикла лежит на стороне денег, можно назвать «денежными теориями» экономического цикла. В более широком смысле мы можем включить в группу денежных теорий также те, в которых признается, что импульс может исходить со стороны товаров, но утверждается, что надлежащая политика денежных властей, эффективное и эластичное регулирование объема платежных средств, может предотвратить любое серьезное возмущение.

Как вы знаете, в качестве критерия для такой политики чаще всего рекомендуется «стабилизация уровня цен» в том или ином смысле этого весьма неопределенного термина. Все вы согласитесь, что за час невозможно всесторонне обсудить эту проблему. Поэтому я ограничусь указанием недостатков этой разновидности денежной теории и ее рекомендаций по лечению экономического цикла, концентрирующих свое внимание на изменениях в уровне цен. Затем я попытаюсь осветить более совершенные денежные теории цикла, разработанные за последние несколько лет, пока не столь широкого известные в этой стране. Эти теории объясняют некоторые особенности цикла (особенно последнего), плохо совместимые с более грубыми формами денежного подхода, отождествляющими влияние денег с изменением общего уровня цен.

III

Традиционная денежная теория, представленная такими широко известными авторами, как шведский экономист профессор Кассель и г-н Хоутри из английского казначейства, рассматривают фазы подъема и спада экономического цикла в качестве дубликата осуществляемой государством простой инфляции или дефляции. Разумеется, это как правило более мягкая форма инфляции или дефляции, но по сути это то же самое. Г-н Хоутри утверждает это совершенно недвусмысленно в своей знаменитой формуле: «Торговый цикл – это чисто денежный феномен», и в принципе есть не что иное, как инфляция во время войны и дефляция, т. е. сокращение количества платежных средств, осознанно осуществленная некоторыми государствами с целью сблизить или восстановить послевоенный паритет своих валют.

Хоутри, разумеется, признает и подчеркивает различие в степени между двумя типами инфляции и дефляции, а именно то, что расширение и сокращение в ходе экономического цикла вызывается главным образом несоответствием учетной ставки, что не является причиной инфляции, осуществляемой государством. Сегодня уже почти все признают, что понижение учетной ставки банковской системой, особенно центральными банками, побуждает людей заимствовать больше, вследствие чего увеличивается количество платежных средств и растут цены. Рост учетной ставки приводит к противоположному результату: он ведет к понижению цен или, если они росли, останавливает повышение. Конечно, я знаю, что здесь нужны некоторые оговорки, но полагаю, что столь компетентной аудитории достаточно сказать, что буквально это верно только в том случае, если влияние изменения учетной ставки не компенсируется какой-либо другой силой, оказывающей влияние на готовность деловых людей осуществлять заимствования. Но при наличии всех этих обстоятельств, иными словами, при прочих равных условиях, изменение учетной ставки повлияет на цены указанным образом. В любой данной ситуации существует одна ставка, при которой уровень цен будет оставаться постоянным. Если ставка принудительно устанавливается ниже равновесной, цены повышаются; если ставка устанавливается выше равновесной, цены понижаются.

Итак, согласно гну Хоутри, во время фазы подъема наша банковская система имеет тенденцию держать процентную ставку на слишком низком уровне; цены растут, мы получаем кредитную инфляцию и рано или поздно банки вынуждены принимать меры для защиты своих резервов – они повышают процентную ставку и вызывают кризис или депрессию.

Сейчас нет времени детально обсуждать остроумные построения, с помощью которых г-н Хоутри объясняет, почему банки всегда заходят слишком далеко, почему их, подобно маятнику, бросает из одного крайнего положения в другое и они не останавливаются на равновесной ставке. Объяснение этого феномена, даваемое г-ном Хоутри, отличается от того, которое предлагают проф. Ирвинг Фишер и другие авторы, входящие в эту группу. Их объединяет мнение, что действие дестабилизирующих факторов проявляется через изменения в уровне цен. Именно через изменения уровня цен расширение и сжатие кредита и денег оказывают влияние на экономическую систему, поэтому все они полагают, что стабильность уровня цен является достаточным критерием рациональной политики регулирования кредита. Если бы было возможно поддерживать стабильность уровня цен, то процветание никогда не сменялось бы депрессией. Если уровню цен позволяют расти и наступают неизбежные последствия, то можно остановить депрессию и восстановить равновесие, если удастся остановить падение цен.

Позвольте мне кратко показать, почему эти объяснения представляются мне недостаточными. Или, другими словами, я попытаюсь показать, что а) зачастую уровень цен в качестве путеводной звезды денежной политики заводит не туда и что его стабильность не является достаточной гарантией от кризисов и депрессий, потому что б) кредитная экспансия оказывает более глубокое и фундаментальное воздействие на экономику в целом, особенно на структуру производства, чем это выражается в простом изменении уровня цен.

Главный недостаток этих теорий заключается в том, что они не делают различия между падением цен в результате действительного уменьшения количества платежных средств и падением цен в результате снижения издержек, вызываемого изобретениями и совершенствованием технологии. (Однако я должен упомянуть, что данное критическое замечание не относится к гну Хоутри, который путем своеобразного толкования термина «уровень цен» признает это различение, хотя и не делает из него необходимых выводов.)

Действительно, если происходит абсолютное уменьшение количества денег, то спрос падает, цены снижаются и дело заканчивается серьезной депрессией. Нормальные условия вернутся только после того, как все цены будут снижены, включая цены на факторы производства, особенно это касается заработной платы. Этот процесс может быть долгим и болезненным, потому что одни цены, например заработная плата, являются жесткими, а значение других цен и суммы долговых обязательств зафиксированы на длительный промежуток времени и вообще не могут быть изменены.

Отсюда, однако, не следует, что это относится и к случаю, когда цены падают вследствие снижения издержек. В настоящее время общепризнанно, что период, предшествующий нынешней депрессии, характеризовался быстрым технологическим прогрессом, особенно в сфере добычи сырья и сельском хозяйстве, а также в области промышленного производства.

В такой ситуации цены должны были бы постепенно снижаться, и очевидно, что такое падение цен не могло иметь тех отрицательных последствий, которые сопровождают падение цен, вызванное уменьшением количества денег. Пожалуй, можно говорить об «относительной дефляции» количества денег – относительно потока товаров – в противоположность «абсолютной дефляции».

В частности, те авторы, которые указывают на нехватку золота как причину нынешней депрессии виноваты в том, что не видят радикального различия между абсолютной и относительной дефляцией. Нехватка золота может привести только к относительной дефляции, которая не может вызвать таких катастрофических последствий, как переживаемая в настоящий момент депрессия. О возможной косвенной связи – я не рискую сказать «причине» – «незначительности» (smallness) годового производства золота и остроты нынешней депрессии и глубины падения цен, я скажу немного позже.

Итак, как уже сказал, в период с 1924 по 1927 г. и в 1928 г. мы пережили беспрецедентный рост объемов производства. С другой стороны, как все знают, товарные цены, измеряемые индексом оптовых цен, оставались сказочно стабильны. Отсюда следует, и статистические исследования это подтверждают, что объем платежных средств увеличился. Мы могли бы сказать, что это была «относительная инфляция», т. е. увеличение платежных средств, не приведшее к росту товарных цен, потому что компенсировало последствия параллельного увеличения объема производства.

Таким образом, естественно предположить, что все беды порождены как раз этой относительной инфляцией. Если это так, – а мне это представляется весьма правдоподобным, – то становится очевидным, что уровень цен в качестве ориентира денежной политики вводит в заблуждение и что функционирование экономической системы испытывает денежные влияния, не находящие соответствующего отражения в изменении уровня цен, по крайней мере когда его измерителем выступает индекс оптовых цен. И действительно, некоторые денежные изменения оказывают серьезное влияние на экономическую систему, – которое может проявляться, а может и не проявляться в изменении уровня цен, – что полностью проходит мимо внимания традиционных денежных объяснений, хотя внешние симптомы этого влияния распознаются (хотя интерпретируются иначе) некоторыми неденежными теориями и дескриптивными исследованиями делового цикла.

IV

Изменения, которые я имею в виду и которые сейчас попытаюсь проанализировать, это изменения вертикальной структуры производства, как я буду это называть, вызываемые изменениями в предложении кредита для производственных целей. Когда нам приходится анализировать экономическую систему, мы можем рассмотреть ее горизонтальное и вертикальной сечение. На горизонтальном сечении перед нами предстанут различные отрасли и подотрасли промышленности, дифференцированные по производимым ими потребительским товарам: пищевая промышленность, включая сельское хозяйство, текстильная промышленность, индустрия развлечений и т. д. Отрасли, производящие товары производственного назначения, – скажем черная металлургия, – принадлежат к различным отраслям на этом горизонтальном сечении, потому что продукция черной металлургии используется в производстве многих или всех потребительских товаров. Старое утверждение, что общее перепроизводство немыслимо, что мы никогда не будем иметь слишком много всех товаров, поскольку человеческие потребности безграничны, но что серьезные диспропорции могут возникнуть вследствие частичного перепроизводства, относится главным образом к горизонтальной структуре производства.

Диспропорциональность в этом смысле означает, что по той или иной причине, нарушена надлежащая пропорция в распределении факторов производства между различными отраслями, что, например, излишне развита автомобильная промышленность, т. е. в нее вложено неоправданно много капитала и труда по сравнению с относительным спросом на продукцию этой отрасли и продукцию других отраслей. Надеюсь, я понятно объяснил, что я понимаю под горизонтальной структурой и горизонтальными диспропорциями производства.

С другой стороны, прослеживая стадии производства каждого товара, готового к потреблению, и отмечая через сколько стадий должен пройти конкретный товар, прежде чем достигает конечного потребителя, мы изображаем вертикальное сечение экономической системы. Возьмите, к примеру, пару обуви и проследите ее генеалогическое древо. Наш путь лежит из розничного магазина, через оптовика, на обувную фабрику; пойдя по одной из тропинок, сходящихся в этой точке, скажем по той, которая привела сюда швейную машину, используемую при производстве обуви, мы попадаем сначала на машиностроительный, затем на сталелитейный завод, и в конце концов на железный рудник. Если мы пойдем по другой тропинке, то она приведет нас на ферму, где выращивают скот для получения кожи. Кроме того, между основными этапами производства существует много промежуточных стадий, а именно различные транспортные услуги. Прежде чем попасть к конечному потребителю каждый товар должен пройти множество последовательных подготовительных этапов. Много времени требуется, чтобы провести каждое конкретное изделие сквозь весь процесс, от истока до устья, где оно впадает в бездонное море потребления и исчезает в нем. Но если весь процесс отлажен и каждая из последовательных стадий надлежащим образом оснащена постоянным и переменным капиталом, мы можем ожидать непрерывный поток потребительских товаров.

В оборудовании всех этих последовательных стадий производства воплощен весь запас капитала страны, накопленный на протяжении столетий. Количество накопленного капитала является мерой длины русла этого потока. В богатых странах русло очень длинное, и товары, прежде чем достичь потребителя, должны пройти через много стадий. В бедных странах этот поток гораздо короче и объем производства соответственно меньше. Если по ходу экономического развития накапливается и инвестируется капитал, то добавляются новые стадии производства, или, говоря экономическим языком, оно становится более окольным. Можно привести множество примеров, если сравнить сегодняшние методы производства с теми, которые применяли наши отцы, или если сравнить производственные процессы в богатой и бедной странах.

Но какое отношение это имеет к экономическому циклу? Когда я говорил о вертикальной структуре производства и влиянии на нее денежных сил, я имел в виду удлинение и укорачивание производственных процессов. Очевидно, что точно так же, как существуют определенные пропорции между различными горизонтальными отраслями производства, должно существовать определенное соотношение производственных ресурсов – труда и капитала, – распределенных между более близкими и более отдаленными стадиями производства: для текущего производства потребительских товаров посредством существующего производственного аппарата и для расширения этого аппарата с целью увеличения производства потребительских товаров в будущем.

Если, к примеру, слишком много труда затрачивается на удлинение процесса и слишком мало на текущее потребление, то мы получим несогласованность вертикальной структуры производства. И можно показать, что определенные денежные воздействия, а конкретно, кредитная экспансия со стороны банков, понижающих ставку процента ниже ставки, которая бы существовала, если бы на рынок капитала попадали только те суммы, которые являются сбережениями публики из своего текущего дохода, – так вот, можно показать, что такое искусственное понижение процентной ставки побудит деловых лидеров предпринять излишнее удлинение процесса производства, другими словами приведет к ошибочным инвестициям. Когда полное осуществление процесса производства занимает значительный период времени, то слишком поздно обнаруживается, что вновь начатые процессы излишне длинны. Как мы скоро увидим, неизбежно наступает реакция: ставка процента опять поднимается до естественного уровня и даже выше. Новые инвестиции перестают быть прибыльными и становится невозможным завершить новые окольные методы производства. От них приходится отказываться и ресурсы возвращаются к старым, более коротким методам производства. Этот процесс корректировки вертикальной структуры производства, неизбежно подразумевающий потерю большого количества постоянного капитала, который был инвестирован в эти более длинные процессы и который нельзя переместить, происходит в период депрессии и составляет его суть.

К сожалению, невозможно обсудить здесь все этапы этого процесса и сравнить их с соответствующими фазами экономического цикла, описанием и объяснением которого они являются. Я надеюсь дать вам ясное представление о том, что происходит в наших капиталистических обществах во время экономического цикла путем сравнения с соответствующими событиями в коммунистической экономике.

То, что русские сейчас делают, или пытаются делать, – пятилетние планы – есть не что иное, как отчаянные попытки увеличить окольность производства с целью увеличить в будущем производство потребительских товаров. Вместо производства потребительских товаров при помощи существующих примитивных методов, они сокращают производство для целей немедленного потребления до минимально возможного уровня. Вместо производства обуви и домов они строят электростанции, металлургические заводы, стараются улучшить транспортную систему, словом, создают производственный аппарат, который превратится в потребительские товары только спустя значительный период времени.

Предположим, что выполнить этот амбициозный план оказывается невозможным. Допустим, что правительство приходит к заключению, что население не может выдержать огромного напряжения, или что революция угрожает его разрушить, или что путем голосования решено изменить политику. В любом случае, если они вынуждены отказаться от вновь начатых окольных способов производства и производить потребительские товары как можно скорее, они должны будут остановить возведение электростанций, металлургических и тракторных заводов и вместо этого поспешно производить простые орудия и инструменты, чтобы увеличить производство продовольствия, обуви и домов. Это означало бы огромную потерю капитала, воплотившегося в недостроенные заводы.

То, что в коммунистическом обществе делается в соответствии с решением верховного экономического совета, в нашем индивидуалистическом обществе порождается коллективными, но независимыми действиями отдельных людей и опосредуется механизмом цен. Если множество людей и корпораций решат осуществить сбережения, ограничат на некоторое время свое потребление, то спрос на потребительские товары и их производство упадут, производственные ресурсы переместятся в более отдаленные стадии производства и процесс производства удлинится.

Если мы полагаемся на добровольные сбережения, мы можем допустить, что каждый год будет сберегаться примерно одна и та же доля национального дохода, хотя не всегда одними и те ми же индивидами. В таком случае мы имеем постоянный поток сбережений и приспособление производства происходит не в виде действительного перемещения инвестированных производственных ресурсов, а в виде устойчивого отклонения потока производственных ресурсов в другие каналы.

Не существует никаких причин, почему этот процесс не может протекать гладко и непрерывно. Резкие колебания вызываются банками. Эффект добровольного решения публики осуществить сбережение, т. е. изъять производственные ресурсы из текущего производства потребительских товаров и направить их на удлинение процесса, может быть произведен также и банковской системой. Если банки создают кредит и передают его в распоряжение деловых людей, желающих использовать его на производственные цели, то часть денежного потока, направляемая на более отдаленные стадии производства, увеличивается. По сравнению с тем, что соответствовало бы добровольному решению членов экономического сообщества, большее количество производственных ресурсов будет переориентировано с текущего производства потребительских товаров на удлинение процесса. Этот процесс экономисты описывают как вынужденное сбережение. Поначалу все идет хорошо. Но очень скоро цены начинают расти, потому что фирмы, получившие новые деньги, используют их для приобретения факторов производства – труда и капитала – и предлагают за них более высокие цены, чтобы перебить предложения тех фирм, которые занимаются производством потребительских товаров. Заработная плата и цены начинают расти, что ограничивает потребление тех, кому не удалось увеличить свой денежный доход. В случае если предшествующее инвестирование добровольных сбережений уже сформировало тенденцию падения цен, новый кредит, вместо того чтобы привести к абсолютному росту цен, может просто компенсировать снижение цен, которое произошло бы в противном случае.

Спустя некоторое время начинается реакция, направленная на восстановление старого положения дел, которое было искажено впрыском денег. Новые деньги становятся доходом в руках владельцев факторов, которые были отвлечены от более близких [к потребительским товарам] стадий производства, и получатели данного дополнительного дохода, вероятно, будут придерживаться своей привычной пропорции сбережений и расходов, т. е. они вновь попытаются увеличить свое потребление.

Если они это сделают, то существовавшее до этого соотношение денежных потоков, направленных на приобретение потребительских товаров и товаров производственного назначения, будет восстановлено. В течение некоторого времени можно пытаться бороться с этой тенденцией и продолжать политику экспансии, впрыскивая новые кредиты. Но эти попытки приведут к усиливающемуся росту цен и рано или поздно от них придется отказаться. В этом случае старые пропорции спроса на потребительские товары и товары производственного назначения, безусловно, будут восстановлены. Как следствие, те фирмы в более близких стадиях производства, которые вынуждены были сократить объем выпуска изза того, что факторы производства от них ушли, теперь смогут «отозвать» ресурсы от более отдаленных стадий производства. Новые окольные способы производства, внедренные в условиях искусственного стимулирования кредитной экспансии, или по крайней мере их часть станут убыточными. Они будут прекращены, произойдет кризис и начнется депрессия. Иной результат возможен только в том случае, если к моменту, когда новые деньги стали доходом, новые процессы были уже завершены и появились на рынке в виде потребительских товаров. В этом случае дополнительный спрос найдет дополнительное предложение; увеличившемуся потоку денег будет соответствовать увеличившийся поток товаров. Однако это практически невозможно, потому что, как показал г-н Робертсон, период производства значительно длиннее, чем период обращения денег. Новые деньги неизбежно выходят на рынок потребительских товаров раньше, чем новые процессы завершаются и производят товары, готовые к потреблению.

V

Это объяснение спада, которое я имею возможность описать лишь схематично в общих чертах, разумеется, можно разработать более детально, и оно подробно разработано[2]. Если эта интерпретация кризиса и распада большой части структуры производства верна, то сравнительно несложно объяснить дальнейшие события в более привычных терминах. Первоначальный распад части структуры производства должен иметь очень серьезные последствия. В нашей очень сложной экономике, основанной на кредите, где каждая часть системы прямо или косвенно связана со всеми остальными договорными связями, любое повреждение в любой точке сразу распространяется на другие. Если некоторые банки – нервные центры, в которых сходятся бесчисленные нити кредитных отношений, – разоряются в результате кризиса, то неизбежно возникает волна пессимизма: в качестве вторичного феномена с высокой вероятностью придется пережить кредитную дефляцию как результат общего недоверия и нервозности. Эти последствия, согласно объяснению традиционной денежной доктрины, сделают положение даже хуже, чем оно было, и вполне может случиться, что вторичная волна депрессии, спровоцированная более фундаментальными несоответствиями, разрастется до огромных масштабов. Но это в основном зависит от обстоятельств каждого конкретного случая – особенностей организации кредита, психологических факторов, и не обязательно должно отражать конкретные масштабы «реального» смещения структуры производства.

И теперь можно сказать несколько слов о косвенной связи между якобы недостаточным предложением золота и нынешней депрессией. Не может быть сомнений в том, что с начала войны количество золота не увеличилось в той же мере, что и объем платежей. Поддерживать уровень цен, на 50 % превышающий довоенный, можно было только путем возведения более массивного кредитного здания на фундаменте существующего запаса золота. В обычное время после завершения процесса инфляции, это не должно создавать проблем. Однако во время острых финансовых кризисов, когда исчезает доверие, когда происходит наплыв требований на банки и возникают паники, такая система становится крайне опасной. Если средства платежа состоят в основном из золота и обеспеченных золотом банкнот и сертификатов, то нет опасности, что значительная часть платежных средств внезапно может быть уничтожена. Однако мировая платежная система, значительную часть которой составляют кредитные деньги, склонна к быстрой дефляции, если рушится эта воздушная кредитная структура.

Например, принятие золотовалютного стандарта многими странами означает возведение смелой кредитной надстройки на фундаменте существующего мирового запаса золота; эта структура может рухнуть, если эти страны откажутся от золотовалютного стандарта и вновь перейдут на старомодный золотой стандарт.

Однако было бы совершенно неправильно делать из этого вывод, что мы должны винить во всем скупость природы, и что ситуация была бы совершенно иной, если бы случайно добыча золота на протяжении последних 20 лет оказалась бы намного больше. Есть и другие факторы, прежде всего инфляция во время и после войны. Такая денежная политика способна изгнать из страны любой запас золота, каким бы большим он ни был. После этого вполне естественно отказаться от золотого стандарта и ввести золотовалютный стандарт, что, как я уже сказал, означает возведение кредитного здания на фундаменте существующего золотого запаса.

Поэтому, если бы годовое производство золота было выше, чем на самом деле, то вся разница заключалась бы в следующем: кредитная структура также была бы больше, и мы начали бы последний бум с более высокого уровня цен. Если это правильная версия того, что случилось, – а мне это кажется весьма вероятным, – то экономические последствия последнего периода кредитной экспансии – 1927–1929 гг. – и нынешняя дефляция были бы точно такими же.

Очень важно различать дополнительные, вторичные и случайные возмущения, и первичные «реальные» диспропорции процесса производства. Если причиной всех бед были бы только волна пессимизма и абсолютная дефляция, то избавиться от них можно было бы очень быстро. В конце концов, дефляция, какой бы сильной она ни была и по каким причинам ни возникала, в сравнительно короткие сроки может быть остановлена решительными инфляционными методами.

Однако если мы признаём, что в основе этих поверхностных явлений лежит далеко идущее смещение производственных ресурсов, мы должны перестать доверять шарлатанам, которые сегодня добиваются проведения инфляционных мер, обещающих принести почти мгновенное облегчение.

Если мы принимаем утверждение, что шестерни производственного аппарата выведены из зацепления, что для восстановления равновесия необходимо произвести масштабное перемещение труда и капитала, тогда категорически неверно, что экономический цикл представляет собой чисто денежное явление, как утверждает г-н Хоутри. Это неверно, хотя все беды вызваны денежными силами. В отличие от чисто денежных изменений смещение реального физического капитала ни в коем случае не может быть исправлено за очень короткий срок.

Я не отрицаю, что мы можем и должны бороться со вторичными явлениями – избыточным пессимизмом и неоправданной дефляцией. Не имея возможности вдаваться в подробности, я только хочу сказать, что не стоит ожидать слишком многого от лечения симптомов, и, с другой стороны, мы должны проявлять осторожность, чтобы снова не создать искусственную диспропорцию денежных потоков, направленных на потребительские и производственные товары, которая ведет к ошибочным инвестициям и порождает все беды. Самое худшее, что мы можем сделать, это односторонне усилить покупательную способность потребителя, так как именно непропорциональное увеличение спроса на потребительские товары ускорило кризис.

Огромным преимуществом этого более совершенного денежного объяснения экономического цикла перед традиционным, является прояснение неденежных, «реальных» изменений, происходящих под влиянием денежных сил. Делая это, оно заполняет разрыв между денежным и неденежным объяснением; оно извлекает зерна истины, содержащиеся в каждом из них, и соединяет в стройную систему. Оно включает в себя хорошо установленный факт, что каждый период бума характеризуется расширение инвестиций в постоянный капитал. Именно в создании постоянного капитала и основных материалов, из которых он состоит, – чугуна и стали – происходят наибольшие изменения: наибольшее расширение во время бума и наиболее резкое сокращение в период депрессии.

Этот факт, подчеркиваемый всеми дескриптивными исследованиями экономического цикла, не использовался в рамках традиционных денежных объяснений, формулируемых в терминах изменений уровня цен и смотрящих на реальную деформацию структуры производства как на второстепенную случайную проблему. Объяснение, представленное мной, не только описывает этот факт, как это делают так называемые неденежные объяснения цикла, но и объясняет его. Если понижается ставка процента, то все виды инвестиций переходят в плоскость практической реализации. Позвольте мне процитировать пример, приведенный г-ном Кейнсом в лекции, прочитанной в прошлом году в Институте фонда Гарриса: «Никто не считает, что стоит проводить электрификацию железных дорог в Великобритании на основе заимствований под 5 %… Но никто не станет спорить, что при 3,5 % это дело выгодное. То же самое касается бесчисленного количества технических проектов»[3]. Очевидно, что от понижения процентной ставки выигрывают прежде всего отрасли, в которых используется большое количество постоянного капитала, как, например, железные дороги, электростанции и т. д. В калькуляции издержек важное место у них занимают процентные выплаты. Однако, когда капитал становится дешевым, существует неоспоримая общая тенденция заменять труд механизмами. То есть больше труда и оборотного капитала используется для производства станков, железных дорог, электростанций, и сравнительно меньше – для текущего производства потребительских товаров. Выражаясь экономическим языком, окольность производства возрастает. Ключевым моментом, а также точкой в которой наш анализ расходится с анализом г-на Кейнса, является понимание того, что неизбежно должна наступить реакция, если такого рода производственное расширение финансируется не реальными добровольными сбережениями людей и корпораций, а специально созданным кредитом. И с практической точки зрения очень важно – и последний бум должен довести это до нашего сознания – что стабильный уровень товарных цен не является достаточной гарантией от такого искусственного стимулирования расширения производства. Другими словами, что относительная кредитная инфляция, определение которой дано выше, точно так же порождает движение в противоположном направлении, как и абсолютная инфляция.

Я надеюсь, мне удалось дать вам более или менее ясное представление об усовершенствованном денежном объяснении экономического цикла. Я должен еще раз попросить вас не принимать за полное изложение то, что не может быть не чем иным, как кратким указанием [на правильное направление]. Достаточно детальное обсуждение этой аргументации потребовало бы большой книги. Поэтому я попросил бы вас не выносить окончательное суждение до тех пор, пока вы не ознакомитесь с более полным изложением этой точки зрения. На одно возражение я хотел бы ответить заранее. Действительно, эта теория страдает одним серьезным недостатком: она намного сложнее, чем традиционное денежное объяснение. Но это не вина этой теории, причина – в зловредности объекта. К сожалению, факты не всегда столь просты, как многим хотелось бы.

Стабилизация ценности денег и циклическая политика (1928)

Mises L. von. Geldwertstabilisierung und Konjunkturpolitik. Jena: Gustav Fischer, 1928. Перевод по изд.: Mises L. von. Monetary Stabilization and Cyclical Policy // Mises L. von. The Causes of the Economic Crisis and Other Essays before and after the Great Depression. Auburn, ALA: Ludwig von Mises Institute, 2006. P. 53—153. Пер. с англ. В. Кошкина под ред. А. Куряева.

В последнее время проблемы денежной и банковской политики оказались в центре внимания в связи с дискуссией о необходимости стабилизировать ценность денежной единицы и положить конец колебаниям экономической конъюнктуры. Благодаря серьезным попыткам объяснить и популяризировать эти важнейшие экономические проблемы о них стало известно почти всем. Если мы вправе говорить о моде применительно к экономической науке, то сегодня в моде исследования рыночной конъюнктуры.

Эта мода принесла определенную пользу. Благодаря пристальному вниманию к этим проблемам многие противоречивые теории, тормозившие развитие экономической науки, ушли в прошлое. В наши дни существует всего одна теория ценности денег – количественная. Теория торгового цикла тоже только одна – это теория фидуциарного кредита, разработанная на базе теории денежной школы; обычно ее называют денежной теорией торгового цикла. Конечно, эти теории изменились со времен Рикардо и лорда Оверстоуна. Они были пересмотрены и приведены в соответствие с представлениями современной субъективистской экономической теории, однако их суть осталась неизменной. Поэтому, несмотря на все известные сегодня недостатки старой денежной школы, следует отдавать ей должное.

В связи с этим становится очевидным, что и в этой области экономической теории имеет место поступательное развитие. Каждый отдельный шаг в ее разработке является абсолютно закономерным и необходимым. Никакие интеллектуальные усилия, потраченные на анализ этих проблем, не являются напрасными. Непрерывная линия научного прогресса связывает экономистов классической школы с современными исследователями. Достижения Госсена, Менгера, Вальраса и Джевонса, разъяснивших проблему антиномии ценности, позволяют нам разделить историю экономической науки на два периода: классический и современный, он же субъективистский. При этом не нужно забывать, что открытия представителей классической школы не вполне утратили свою ценность и в наше время. Современная наука продолжает успешно их использовать.

Во всех случаях, когда речь идет о серьезном рассмотрении какой-либо экономической проблемы, мы сталкиваемся с необходимостью учитывать один существенный феномен: агрессивное отрицание экономической науки по политическим соображениям. Этот феномен распространен повсеместно, но особенно широко в Германии. По вопросам покупательной способности денег и колебаний экономической конъюнктуры историзм и номинализм не способны высказать ничего дельного. Сторонники исторической, или эмпирико-реалистической, школы и приверженцы институционализма либо игнорируют эти проблемы, либо используют для их анализа те методологические и теоретические идеи, которые обычно жестко критикуют. Банковская теория, которая до недавнего времени была господствующей – по крайней мере в Германии, – ушла в заслуженное небытие. Сегодня ни один серьезный специалист не осмелится воспроизвести ее центральную доктрину: теорию эластичности обращения фидуциарных средств обращения[4].

Однако то, что две политические проблемы, связанные с экономической стабилизацией, – проблема ценности денежной единицы и проблема фидуциарных средств обращения – получили широкую известность, имеет и негативную сторону. Когда теория становится популярной, она неизбежно подвергается риску искажения вплоть до степени полного извращения самой ее сути. Соответственно вокруг мер по стабилизации ценности денежной единицы и устранению колебаний экономической конъюнктуры сложились чрезмерно завышенные ожидания. Эту опасность не следует недооценивать, особенно в Германии, где в последние десять лет царствовало полное пренебрежение к экономической теории и, следовательно, не уделялось никакого внимания прогрессу экономической науки за границами страны. Кроме того, Германию абсолютно ничему не научил опыт других стран.

В Германии полностью игнорируют то, что идеи создания денежной единицы, которая обладала бы «стабильной ценностью», муссируются уже сто лет, как и то, что попытка положить конец экономическим кризисам уже предпринималась более восьмидесяти лет назад (я имею в виду закон о чартере Банка Англии 1844 г. (закон Пиля)). Для того, чтобы осознать всю внутреннюю противоречивость стабилизационных идей, совсем не нужно реализовывать их на практике. В то же время совершенно непростительно невнимание к тому, что в последнее время стало известно – или могло бы стать известно, если бы люди не были так слепы, – о денежной политике и фидуциарных средствах обмена.

Современные планы введения денежной единицы, обладающей «стабильной ценностью», и создания экономики, в которой нет колебаний конъюнктуры, разумеется, являются гораздо более тонкими, чем первые попытки такого рода. В них учтены многие несущественные критические замечания, однако они обладают теми же принципиальными недостатками, что и раньше. Надеждам на эти реформы сбыться не суждено.

Для того, чтобы выяснить, какое значение для экономической науки, публичной политики и деятельности частных лиц имеют столь популярные в наши дни исследования деловых циклов и статистики цен, требуется тщательный критический анализ, предмет которого не должен сводиться к циклическим изменениям. Как писал Бём-Баверк: «Теория кризисов не сводится к исследованию одного аспекта экономических явлений. Чтобы не остаться бредом дилетанта, она должна представлять собой последнюю или по меньшей мере предпоследнюю главу в описании экономической системы. Иными словами, теория кризисов – это плод всех наших знаний об экономических событиях и их взаимосвязях»[5].

Теорию экономического цикла можно построить, лишь опираясь на завершенную теорию косвенного обмена, т. е. теорию денег и банковской деятельности. Этим часто пренебрегают и в наши дни. Бытуют самые разнообразные и ни на чем не основанные теории цикла[6], а уж циклическая политика и вовсе проводится совершенно безответственно. Масса людей считает себя вправе судить – и устно, и письменно – о ценности денег и ставке процента. Когда такие люди оказываются парламентариями или государственными чиновниками, отвечающими за денежную и банковскую политику, они склонны предпринимать радикальные меры, о последствиях которых не имеют никакого понятия. Однако именно в этой сфере экономического знания и экономической политики требуется особая осторожность и предусмотрительность. Ведь если к проблемам общества в этой области относиться поверхностно и безответственно, негативная реакция неизбежна. Удовлетворительное решение этих проблем можно найти только при условии серьезного и глубокого осознания того, что все рыночные явления взаимосвязаны.

Часть A Стабилизация покупательной способности денежной единицы

Тысячелетиями золото и серебро служили людям в качестве общепризнанного средства обмена – т. е. денег, – несмотря на то что люди не имели ясных представлений о том, как возникают меновые отношения между этими металлами и потребительскими благами, иначе говоря, о том, как формируются цены на товары и услуги. В лучшем случае люди обращали внимание на колебания меновых отношений между этими двумя драгоценными металлами. При этом они настолько плохо понимали суть этих отношений, что пребывали в наивной уверенности, будто ценность драгоценных металлов «стабильна» и соответственно может служить мерой ценности товаров и услуг. Лишь значительно позже возникло понимание того, что меновое отношение между деньгами, с одной стороны, и потребительскими благами и услугами – с другой определяется спросом и предложением. Это привело к появлению первых, несовершенных версий количественной теории. Было известно, что резкие колебания объема производства денежных металлов приводят к резким изменениям денежных цен. Когда параллельно с «твердыми деньгами» стали использоваться «бумажные деньги», увидеть эту взаимосвязь стало еще проще, поскольку инфляцию бумажных денег трудно перепутать с чем-либо другим.

Это породило мнение о том, что правильная денежная политика исключает выпуск «бумажных денег». Однако вскоре после этого другие ученые обратили внимание политиков и деловых людей на колебания покупательной способности драгоценных металлов и предложили зафиксировать ценность денежных требований вне зависимости от текущей конъюнктуры. Они считали, что параллельно с использованием денег в качестве standard of deferred payments[7] [стандарта отсроченных платежей] или вместо него нужно использовать табличный, индексный или многотоварный стандарт. Они не требовали изменить порядок заключения сделок за наличные, в ходе которых обязательства обеих сторон договора выполняются одновременно. Они предлагали ввести новый порядок кредитных сделок. По их мнению, такие сделки должны были осуществляться не в соответствии с той денежной суммой, которая первоначально указана в договоре, а в соответствии с такой суммой, покупательная способность которой равна покупательной способности суммы, указанной в первоначальном договоре, на момент завершения сделки. Регулировать этот вопрос должно было либо законодательство, либо соглашение сторон. Идея состояла в том, чтобы ни одна из сторон договора не получала «несправедливого» преимущества. Впервые она была сформулирована больше ста лет назад Джозефом Лоу (1822), а вскоре после этого ее повторил Джордж Полетт Скроп[8]. С тех пор такие предложения появлялись регулярно, но никто не пытался воплотить их в жизнь.

Одно из предложений, а именно предложение создать многотоварный стандарт, было направлено на то, чтобы дополнить металлический стандарт. После его реализации металлические деньги продолжали бы оставаться общепризнанным средством обмена во всех сделках, не связанных с отсроченными платежами. (Для простоты в ходе дальнейшего изложения мы будем говорить только о золоте, имея в виду металлические деньги вообще.) Таким образом, рядом с золотом – общепризнанным средством обмена должен был появиться индексный (многотоварный) стандарт – стандарт отсроченных платежей.

В последнее время появились более радикальные предложения: ввести «табличный» или «многотоварный» стандарт для всех обменов, в ходе которых не происходит прямого обмена одного товара на другой. В этом состоит суть предложения Кейнса. Кейнс хочет, чтобы золото перестало быть деньгами. Он стремится заменить золото бумажным стандартом: по крайней мере внутри страны. Правительство или орган, уполномоченный правительством на проведение денежной политики, должны регулировать количество бумажных денег в обращении таким образом, чтобы покупательная способность денежной единицы не менялась[9].

Американский ученый Ирвинг Фишер хочет создать стандарт, при котором бумажный доллар в обращении обменивался бы не на зафиксированное предварительно количество золота, а на количество золота, обладающее такой же покупательной способностью, как и та, которую имел доллар в момент перехода к новой системе. При этом доллар перестает соответствовать фиксированному количеству золота, покупательная способность которого колеблется, и становится соответствием меняющегося количества золота с (предположительно) неизменной покупательной способностью. Фишер предлагал устанавливать количество золота, соответствующее доллару, ежемесячно, в зависимости от колебаний индекса[10]. Оба реформатора сходятся в том, что золотые деньги, на ценность которых правительство влиять не может, должны смениться стандартом, которым правительство сможет «манипулировать», чтобы сохранять стабильную покупательную способность денежной единицы.

Хотя эти предложения всерьез рассматриваются, ни одно из них пока не реализовано. Вероятно, вопрос о стабилизации покупательной способности денежной единицы – это сегодня главная тема экономических споров в США, весьма бурных и непосредственных. Этот вопрос внимательно изучили члены палаты представителей. Газеты и журналы посвящают ему пространные статьи, а серьезные организации продвигают идеи Фишера в массы.

При золотом стандарте государство не влияет прямо на формирование ценности денежной единицы. Производство золота свободно, и на него влияет исключительно возможность получения прибыли. Все то золото, которое не потребляется в качестве товара, поступает в экономику в качестве денег и функционирует в ней либо в виде монет в обращении, либо в виде монет или слитков в банковских хранилищах. Если увеличение количества денег превышает рост спроса на деньги, то покупательная способность денежной единицы падает. И наоборот, если увеличение количества денег отстает от роста спроса на деньги, то покупательная способность денег растет[11].

Безусловно, при жизни нынешнего поколения покупательная способность золота снижалась. Однако до этого, после денежной реформы в Германии и великого экономического кризиса 1873 г., в течение двадцати лет раздавались жалобы на падение цен на товары. Правительства обращались к экспертам за рекомендациями, которые помогли бы им справиться с этим «злом». Влиятельные политические партии поддерживали направленные на повышение цен меры по увеличению количества денег. Они предлагали отказаться от золотого стандарта и перейти на серебряный, биметаллический или даже бумажный, так как считали, что производство золота слишком мало, чтобы удовлетворить растущий спрос на деньги при сохранении неизменного уровня покупательной способности денежной единицы. Однако в конце XIX в. эти жалобы стихли, и вскоре люди начали роптать по противоположному поводу: из-за роста стоимости жизни. Если в 1880—1890-е гг. денежные реформы были направлены на противодействие снижению цен, то теперь целью реформ стала борьба с их повышением.

Общий рост цен в золоте на товары и услуги объясняется положением в производстве золота и спросом на золото: как спросом на золото как на деньги, так и спросом на золото для использования в иных целях. Очевидно, каким образом производство золота влияет на соотношение ценности золота и иных товаров. Понятно, что снижение темпов роста добычи золота могло бы противодействовать обесценению золота. С использованием золота в промышленности тоже все ясно. Однако третий из перечисленных факторов, а именно спрос на золото как на деньги, требует пристального внимания, особенно в связи с тем, что его обычно не учитывают вообще.

В течение рассматриваемого периода многие части света, где ранее использовались серебряные или кредитные («бумажные») деньги, перешли на золотой стандарт. Объем денежных сделок значительно вырос. Разделение труда углубилось. Роль экономической самодостаточности и бартера упала. Денежные обмены пришли в те сферы экономической жизни, где их раньше не было. В результате спрос на деньги возрос. Не имеет смысла искать ответ на вопрос, достаточно ли было возросшего спроса на остатки наличности со стороны частных лиц в совокупности со спросом на использование золота в неденежных целях для того, чтобы уравновесить воздействие на цены поступавшего на рынок вновь добытого золота. Статистики по остаткам наличности не существует, но даже если бы эти данные были доступны, они бы ничего не дали, так как изменения цен не соответствуют изменениям соотношения спроса и предложения наличности. Тем не менее нужно отметить, что увеличение спроса на деньги – это не то же самое, что увеличение спроса на золото для использования в денежных целях.

Применительно к остаткам наличности отдельного человека функцию денег выполняют такие денежные требования, которые удовлетворяются немедленно и считаются надежными. Эти заместители денег – мелкие монеты, банкноты и банковские вклады до востребования, деньги с которых можно снять в любой момент, – могут использоваться в любых сделках наравне с деньгами. Однако только часть этих заместителей денег полностью обеспечена запасами золота в банковских хранилищах. В годы, о которых мы говорим, использование заменителей денег росло гораздо более высокими темпами, чем спрос на деньги, а их обеспеченность падала. В результате, несмотря на значительный рост спроса на деньги, спрос на золото вырос недостаточно для того, чтобы рынок смог усвоить поступающее на него новое золото без того, чтобы его покупательная способность снизилась.

Те, кто сегодня жалуется на снижение покупательной способности золота и мечтает о создании денежной единицы с более стабильной покупательной способностью, не должны забывать, что главную причину снижения ценности золота в этот период следует искать не в сфере производства, а в сфере денежной политики. На не обеспеченные золотом заместители денег, которые мы называем фидуциарными средствами платежа, в наше время приходится гораздо большая доля совокупного количества денег в мире[12], чем в предшествующий период. Этого не могло произойти без благосклонного отношения и даже активного участия денежной политики государства. Собственно говоря, именно денежная политика, направленная на «сбережение» золота, и породила те условия, которые привели к его обесценению.

Человечество несет определенные издержки в силу того, что использует в качестве денег товар типа золота, для производства которого требуется значительное количество труда и капитала. Если капитал и труд, потраченный на производство денежного золота, можно было бы сэкономить и использовать в других целях, то люди получили бы больше благ для удовлетворения своих непосредственных нужд. В этом не может быть никаких сомнений! Однако следует отметить, что в обмен на затраты по производству золота мы получаем деньги, обладающие относительно постоянной ценностью, и – что гораздо важнее – деньги, на которые не оказывают непосредственного влияния государство и политические партии. Тем не менее легко понять, почему люди начали задумываться о создании такой денежной системы, которая сохраняла бы все преимущества золотого стандарта, но при этом обходилась дешевле.

Адам Смит сравнивал золото и серебро, обращающиеся внутри страны в качестве денег, с дорогой, по которой на рынок возят скот и зерно, при том что на самой дороге ничего не растет. Замена драгоценных металлов банкнотами приводит, так сказать, к строительству дороги по воздуху, что позволяет использовать землю, прежде занятую дорогами, под пастбища и поля и тем самым значительно увеличить годовое производство. Затем, в 1816 г., Рикардо разработал знаменитый план золотодевизного стандарта. Согласно этому плану, Англия должна была продолжать придерживаться золотого стандарта, который доказал свою ценность во всех отношениях. Однако во внутренней торговле золотые монеты следовало заменить банкнотами, и эти банкноты должны были обмениваться лишь на золотые слитки, но не на золотые монеты. В результате ценность банкнот была бы равна ценности золота, и при этом страна получила бы денежный стандарт, обладающий всеми преимуществами золотого стандарта, но обходящийся дешевле.

Предложения Рикардо были воплощены в жизнь далеко не сразу. Более того, вначале о них забыли. Несмотря на это, в 1890-е годы многие страны перешли на золотодевизный стандарт; обычно он вводился как временная мера, а не знаменовал собой сознательный переход к новой денежной политике. В наши дни золотой стандарт настолько распространен, что мы имеем полное право считать его «денежным стандартом нашей эпохи»[13]. Однако в большинстве этих стран или по крайней мере во многих из них золотодевизный стандарт приобрел форму, которую правильнее называть гибким золотодевизным стандартом[14]. Рикардо предлагал сэкономить не только на издержках, связанных с чеканкой монеты, но и на количестве золота в обращении, которого гибкий стандарт требует меньше, чем «чистый» золотой стандарт.

Осуществление плана Рикардо в одной отдельно взятой стране при прочих равных должно было приводить к снижению покупательной способности золота. Чем больше стран переходит на эту систему, тем больше должна падать покупательная способность золота. Если какая-то одна страна переходит на золотодевизный стандарт, а все остальные сохраняют «чистый» золотой стандарт, то страна с золотодевизным стандартом немедленно получает преимущество с точки зрения издержек, ведь она может потратить то золото, которое становится избыточным при переходе на золотодевизный стандарт, на покупку других товаров за рубежом. Эти дополнительные товары приводят к улучшению благосостояния страны в результате введения золотодевизного стандарта. Золотодевизный стандарт служит перешедшей на него стране так же хорошо, как «чистый» золотой стандарт, но при этом имеет дополнительное преимущество: он позволяет увеличить количество благ.

Однако если все страны одновременно перейдут с «чистого» золотого стандарта на подобный ему золотодевизный стандарт, то дополнительных преимуществ такого рода не получит ни одна из них и распределение золота в мире не изменится, потому что в мире не будет ни одной страны, в которой можно будет обменять золото, ставшее избыточным после введения новой денежной системы, на другие блага. В этой ситуации переход на новый стандарт приведет исключительно к более резкому снижению покупательной способности золота. Такое обесценение денег, как и всякое изменение ценности денег, приведет к переменам в богатстве и доходах экономических агентов. Соответственно при некоторых обстоятельствах оно может косвенным образом привести к росту накопления капитала. Однако оно будет способствовать росту мирового богатства только в том смысле, что: 1) спрос на использование золота в других целях (в промышленности и т. п.) будет лучше удовлетворяться и 2) падение прибыльности золотодобычи приведет к сокращению производства и тем самым высвободит капитал и труд для использования в других целях.

Кроме попытки «сэкономить» на золотом стандарте, сократив внутренний спрос на золото, выдвигались и другие подобные идеи. Хранение золотых резервов дорого обходится банкам, потому что при этом они упускают процент. Соответственно потребовался совсем небольшой шаг, чтобы перейти от не приносящих процента золотых резервов, хранившихся в банках, к приносящим процент зарубежным кредитовым остаткам, погашаемым в золоте по первому требованию, и к векселям, номинированным в золоте. Такого рода активы позволяют банкам-эмитентам (держателям золота) удовлетворять спрос на золото для внешнеторговых операций совершенно так же, как золотые монеты и слитки. Собственно говоря, дилер, представляющий расписки к погашению, предпочтет золоту чеки и векселя, иначе говоря, иностранные денежные бумаги, поскольку их транспортировка обходится гораздо дешевле транспортировки золота. Наибольшую склонность к конвертации части своих резервов в иностранные денежные бумаги проявили банки относительно бедных и небольших стран. Особенно сильный стимул для этого был в странах с золотодевизным стандартом, где банкам не нужно было учитывать спрос на золото для использования в обращении внутри страны. Так золотодевизный стандарт [Goldkernwahrung] превратился в гибкий золотодевизный стандарт [Golddevisenkernwahrung], или просто гибкий стандарт.

Но цель этой политики состояла не только в том, чтобы снизить издержки, связанные с хранением и обращением золота. Во многих странах, в том числе в Германии и Австрии, считалось, что такая политика должна способствовать снижению ставки процента. Задолго до этого под влиянием денежной школы были приняты банковские законы, направленные на то, чтобы избежать инфляции бумажных денег. Эти законы ограничивали выпуск банкнот, не обеспеченных золотом. Новое поколение, выросшее на идеях исторической и реалистической школы в экономической науке, находилось под влиянием теории банковской школы и не понимало, для чего нужны такие законы.

Новое поколение не отличалось оригинальными идеями. Это предотвратило резкие повороты в экономической политике. В соответствии с господствовавшими взглядами ограничения на эмиссию банкнот, не обеспеченных металлом, были отменены. При этом старые законы почти не изменились, хотя и предпринимались различные попытки ограничить их влияние. Прежде всего следует отметить систематическое и сознательное стимулирование перехода на безналичные расчеты. Ожидалось, что замена наличности чеками и другими способами безналичных платежей не только приведет к спаду спроса на банкноты (бумажные деньги), но и вызовет приток золотых монет обратно в банк, а следовательно, рост остатков наличности у банка. Поскольку и немецкое и австрийское банковское законодательство требовало, чтобы банкноты были обеспечены золотом лишь частично, то приток золота обратно в банк означал, что он получает возможность напечатать дополнительные банкноты: в Германии на сумму, в три раза превышающую ценность поступившего золота, а в Австрии – в два с половиной раза. В последние десятилетия банковская теория придерживалась мнения, что это должно приводить к снижению ставки процента.

Если бросить взгляд на современную денежную и банковскую политику, то сразу станет очевидно, что обесценение золота объясняется в значительной степени именно политическими мерами. Снижение покупательной способности золота и постоянный рост цен в золоте всех товаров и услуг не являются чем-то естественным. Это последствия экономической политики, которая, безусловно, была направлена на достижение иных результатов, но неизбежно привела именно к таким. Мы уже упоминали о том, что корректные количественные оценки здесь невозможны. Тем не менее очевидно, что причина наблюдавшегося с 1896 г. обесценения золота не в росте производства или по крайней мере не только в нем. Политика, направленная на вытеснение золота из обращения, целью которой была замена «чистого» золотого стандарта золотодевизным или гибким стандартом, привела к снижению ценности золота или по крайней мере способствовала этому. Возможно, если бы такая экономическая политика не проводилась, сегодня раздавались бы жалобы не на обесценение золота, а на чрезмерный рост его ценности.

Новая денежная политика не привела к демонетизации золота, как это недавно случилось с серебром. Золото продолжает оставаться основой всей нашей денежной системы. Золото по-прежнему остается нашими деньгами. Нет оснований считать, что золото перестало быть деньгами, как уверяют безмозглые шарлатаны, стремящиеся излечить человечество от «денежных иллюзий». Тем не менее золото действительно в значительной степени выведено из реального обращения. Его больше не видно; оно лежит в банковских хранилищах в качестве денежных резервов. Золото перестало использоваться в повседневной жизни, что привело к снижению его ценности.

Неправильно говорить о том, что рост цен в последние годы свидетельствует о неискоренимых недостатках золотого стандарта. Та денежная система, которая привела к росту цен, отнюдь не является классическим золотым стандартом, за который выступают приверженцы золотого стандарта в Англии и Германии. Рост цен был вызван денежной и банковской политикой, позволившей перейти с «чистого», «классического» золотого стандарта на золотодевизный и гибкий стандарты, политикой, в результате которой в обращении остались только банкноты и мелкие монеты, а золотой запас сосредоточился в банковских хранилищах и золотовалютных резервах.

Главной особенностью старого, «чистого», классического золотого стандарта в том его виде, в каком он был первоначально разработан в Англии и позже принят в Германии после создания германской империи, было то, что он обеспечивал независимость процесса формирования цен от политики и от присущей политике частой смены воззрений. Именно это особенно ценили в золотом стандарте либералы[15], опасавшиеся, что на экономику может негативно повлиять склонность правительства предоставлять привилегии одним группам за счет других.

Однако не следует забывать, что и при «чистом» золотом стандарте правительственные меры также могут оказывать существенное влияние на ценность золота. Во-первых, именно правительство принимает решение о переходе на золотой стандарт и об отказе от него. Мы не будем останавливаться на этом подробно. Отметим лишь, что мы понимаем влияние этих действий правительства совершенно не так, как различные «государственные теории денег», чью абсурдность уже давно никто не оспаривает. Повсеместная замена серебряного стандарта золотым и переход некоторых стран от кредитных денег к золотым способствовал росту спроса на денежное золото в годы, предшествовавшие [первой] Мировой войне [1914–1918]. Война привела к изменениям в денежной политике и заставила воюющие страны, а также некоторые нейтральные государства выбросить на рынок значительную часть своего золотого запаса, что увеличило предложение золота на мировых рынках. Любой политический шаг, оказывающий влияние на спрос на золото (в качестве денег) или на количество денежного золота, представляет собой «манипулирование» золотым стандартом и влияет на все страны, придерживающиеся золотого стандарта.

Золотодевизный стандарт и гибкий стандарт отличаются от «чистого» золотого стандарта исключительно степенью использования в обращении заместителей денег, поэтому они тоже подвержены манипулированию. Денежная политика влияет на «чистый» золотой стандарт – с одной стороны, потому что от денежной политики зависит, придерживается ли то или иное политическое образование золотого стандарта или отвергает его, с другой стороны, потому что денежная политика в рамках золотого стандарта может привести к изменениям спроса на золото, если она увеличивает или уменьшает количество золота в обращении или меняет требования по резервированию для банкнот и счетов до востребования. Влияние денежной политики на формирование ценности [т. е. покупательной способности] золота ограничено теми же аспектами также применительно к золотодевизному и гибкому стандартам. При золотодевизном и гибком стандартах правительство и органы, ответственные за денежную политику, могут влиять на формирование цены золота посредством изменений в денежной политике. Степень их влияния зависит от того, какую долю мирового роста (или снижения) спроса на золото составляет рост (снижение) спроса на золото в пределах данной страны.

Когда сторонники «чистого», классического золотого стандарта говорили о том, что ценность золота не зависит от влияния правительства, они имели в виду, что после повсеместного перехода к золотому стандарту (а сторонники золотого стандарта в последней трети XIX в. не сомневались, что такой переход произойдет, поскольку к тому времени его приняли уже почти все страны) никакие действия политиков не могут оказать влияние на формирование денежной ценности. Это справедливо и для золотодевизного, и для гибкого стандарта. Позиция сторонника «чистого» денежного стандарта вполне позволяла ему делать замечания, скажем, о том, что на ценность золота может значительно повлиять изменение политики Федерального резерва США (к примеру, введение золота в обращение или увеличение золотых резервов в странах Европы). В этом смысле «манипулированию» в наше время подвержены все денежные стандарты. Преимущество золотого стандарта – все равно, «чистого» или «девизного» – состоит исключительно в том, что после того, как его примут все, на него нельзя будет повлиять с помощью конкретных политических мер.

Война и послевоенные шаги в сфере денежной политики радикально изменили ситуацию с деньгами во всем мире. В наши дни [1928] государства одно за другим возвращаются к золоту, и очень вероятно, что вскоре этот процесс станет всеобщим. В связи с этим встает вопрос о том, следует ли сохранить преобладающий сегодня золотодевизный стандарт или же следует вернуться к использованию золота в сделках небольшого масштаба, как это было раньше, при «чистом» золотом стандарте. И если принято решение придерживаться девизного стандарта, то следует ли хранить резервы в золоте? Если да, то какой должна быть их величина? Или, может, некоторым странам достаточно иметь запас иностранной валюты, погашаемой в золоте? (Понятно, что на гибкий стандарт не могут перейти все страны. По крайней мере одна страна должна иметь реальные золотые резервы, даже если золото выведено из обращения.) Можно утверждать, что золотой стандарт не подвержен описанному выше манипулированию только в том случае, если поддерживается такое положение дел, которое складывается в каждый отдельный момент, и при этом никакого вмешательства со стороны государства не происходит (это относится, естественно, и к банковским резервам). Если же реакция государства связана с резким изменением спроса на денежное золото, то и покупательная способность золота тоже должна измениться.

Ясности ради еще раз скажем, что мы принципиально согласны с мнением приверженцев золотого стандарта о его специфических достоинствах. Изменения в денежной системе любой большой и богатой страны всегда сильно влияют на создание денежной ценности. После того, как эти изменения произойдут и окажут воздействие на покупательную способность золота, ценность денег снова меняется под влиянием возврата к предшествовавшей денежной системе. Однако это никак не влияет на истинность тезиса о том, что при золотом стандарте создание ценности не зависит от политики, при условии что структура этого процесса или границы области, которую он охватывает, не подвергаются принципиальным изменениям.

Ирвинг Фишер и многие другие критикуют золотой стандарт за то, что по его вине покупательная способность золота значительно снизилась после 1896 г. и особенно после 1914 г. На всякий случай следует отметить, что это снижение покупательной способности золота на самом деле объясняется денежной политикой: к нему привели меры по «экономии» золота, предпринятые с 1896 по 1914 г., а также отказ от золота во многих странах после 1914 г. Когда золотой стандарт обвиняют в том, что возвращение к использованию золота в реальных сделках и рост золотых резервов в странах с золотодевизным стандартом приведет к росту покупательной способности золота, становится очевидно, что мы имеем дело с такими последствиями политических изменений в денежной политике, которые трансформируют структуру золотого стандарта.

Покупательная способность золота не является «стабильной». Следует отметить, что такой вещи, как «стабильная» покупательная способность, в принципе нет и быть не может. Строго говоря, только в экономике, пребывающей в конечном состоянии покоя[16], т. е. там, где все цены остаются неизменными, могут существовать деньги с фиксированной покупательной способностью. Тем не менее невозможно оспаривать то, что после повсеместного перехода на золотой стандарт и при условии неизменности этого стандарта формирование покупательной способности золота перестает зависеть от воздействия разнонаправленных усилий политиков.

Поскольку источников золота немного и все они рано или поздно исчерпаются, то существует страх перед грядущим дефицитом золота и его следствием: непрерывным снижением цен на товары. Такие опасения были особенно широко распространены в конце 1870—1880-х, но с тех пор они улеглись и только в последнее время вновь появились. Авторы некоторых расчетов утверждают, что ныне разрабатываемые золотые прииски и россыпи в ближайшем будущем истощатся, а никаких новых месторождений обнаружено не будет. В этих условиях продолжающийся рост спроса на деньги приведет к неизбежному снижению товарных цен – конечно, при условии сохранения золотого стандарта[17].

Однако с прогнозами подобного рода нужно быть очень осторожным. Полвека назад знаменитый геолог Эдуард Зюсс[18] прогнозировал неизбежный спад в золотодобыче, основываясь на аргументах, которые он считал научными. Вполне возможно, что прогнозы нынешних Кассандр окажутся не менее ошибочными. При этом в конечном счете мы согласны с ними в том, что цены действительно демонстрируют тенденцию к снижению [1928] и что общество действительно испытывает на себе последствия роста покупательной способности золота. В конце второй части этой статьи мы кратко изложим наше представление о том, что можно сделать, чтобы переломить экономический пессимизм.

Все предложения заменить товарные деньги, т. е. золото, деньгами, качество которых якобы выше золотых в силу того, что их ценность якобы «стабильнее», по умолчанию основаны на представлении, что изменения в покупательной способности можно измерить. Рассматривать в качестве идеала денежную единицу с неизменной покупательной способностью и разрабатывать планы достижения этого идеала можно исключительно исходя из такого предположения. Предложения такого рода, не слишком ясные и логически противоречивые, основаны на старой и давно отвергнутой научным сообществом объективной теории ценности. Любопытно, что они отчасти противоречат даже и этой устаревшей теории – что уж говорить о том, как они выглядят в контексте современной, субъективистской экономической науки.

То влияние, которое имеют эти предложения в обществе, можно объяснить лишь тем, что до самого последнего времени субъективистская экономика ограничивалась в основном теорией прямого обмена (бартера). Лишь с недавних пор она стала заниматься теорией промежуточных (косвенных) обменов, т. е. теорией общепризнанного средства обмена (теорией денег), теорией фидуциарных средств обращения (теорией банковского дела), а также связанными с этим принципиальными вопросами[19]. Давно пришла пора раз и навсегда разъяснить ошибочность представления о том, что покупательную способность можно измерить.

Меновые отношения на рынке постоянно меняются. Если представить себе рынок, на котором не используется универсальное средство обмена, иначе говоря, рынок, где нет денег, то легко осознать всю бессмысленность попыток измерить изменения меновых соотношений. Изменения обменных соотношений между деньгами и каждым отдельно взятым товаром, участвующим в обмене, могут иметь общее направление лишь в том случае, если мы предположим, что все меновые соотношения между товарами неизменны и постоянны, а затем сравнить каждый из этих товаров с деньгами. Лишь тогда можно говорить об общем снижении или росте денежных цен на все товары и соответственно об общем падении или росте «уровня цен». Но мы не должны забывать, что речь идет о чисто мысленной, или идеальной, конструкции, о том, что Файхингер называл «как-если-бы»[20]. Такого рода идеальные конструкции создаются осознанно; они составляют неотъемлемую часть научного способа мышления.

Возможно, потребность в таких мысленных конструкциях станет понятнее, если мы будем рассуждать не с точки зрения объективной меновой ценности рынка, а с точки зрения субъективной оценки обмена действующим человеком. Для этого следует представить себе абсолютно неизменного человека, чьи ценности незыблемы. Такой человек, на основе своей незыблемой шкалы ценностей, мог бы установить покупательную способность денег. Он мог бы точно сказать, насколько изменилось то количество денег, которое ему требуется потратить, чтобы достичь конкретного уровня удовлетворенности. Представление об определенной структуре цен, т. е. об «уровне цен», способном подниматься и опускаться, является фикцией в той же степени, что и наш воображаемый человек. Тем не менее оно позволяет нам ясно понять, что любые изменения меновых соотношений между товаром, с одной стороны, и деньгами – с другой всегда приводят к изменениям в распределении богатства и дохода между действующими людьми. Соответственно любое такое изменение также следует рассматривать в качестве динамического фактора. Таким образом, недопустимо исходить из представления о существовании «уровня» цен, изменяющегося в каком-то определенном направлении.

Однако эта идеальная конструкция необходима для того, чтобы объяснить, что меновые отношения различных экономических благ могут рассматриваться относительно одного отдельно взятого блага. Эта конструкция представляет собой ceteris paribus[21] теории обменных соотношений и является настолько же воображаемой и настолько же необходимой, как и любое представление о ceteris paribus. Если в силу чрезвычайных обстоятельств в обменных соотношениях происходят необычно большие и соответственно заметные изменения, то данные о ситуации на рынке могут способствовать рациональному анализу этих проблем. Тем не менее даже в этой ситуации, и особенно в ней, чтобы ясно оценить положение вещей, все равно нужно прибегнуть к мысленной конструкции; она необходима для понимания нашей теории.

Слова «инфляция» и «дефляция», которые еще недавно чрезвычайно редко встречались в немецкой экономической литературе, сегодня употребляются очень часто. Несмотря на их неточность, они, безусловно, подходят для широкого общественного обсуждения экономических и политических проблем[22]. Однако, чтобы придать им точный смысл, необходимо использовать нашу фиктивную конструкцию [предположение о существовании неизменных обменных соотношений между всеми товарами, за исключением денег], ложность которой вполне очевидна.

Одно из важных достоинств этой конструкции состоит в том, что она позволяет нам установить, на какой стороне происходит изменение меновых соотношений между деньгами и другими товарами: на стороне денег или на стороне товаров. Нам необходимо различать эти две ситуации, чтобы понимать происходящие на рынке изменения. Кроме того, их необходимо различать для оценки предлагаемых или проводимых мер в области денежной и банковской политики. Однако даже в этих случаях в принципе невозможно сконструировать такую воображаемую модель, которая совпадала бы с реальной ситуацией на рынке. Идеальная конструкция помогает понять, что происходит в реальности, но нельзя забывать, где фикция, а где реальность[23]^, [24].

Существуют многочисленные попытки измерить изменения покупательной способности денег исходя из данных об изменениях денежных цен на конкретные экономические блага. Эти попытки основаны на представлении о том, что если тщательно выбрать индекс, основанный на большом числе потребительских благ или даже на всех таких благах, то факторы, влияющие на ситуацию со стороны товаров, взаимно компенсируют друг друга. Утверждается, что такой индекс позволяет оценить направление и масштаб воздействия денежных факторов на цены. По сути, вычисляя среднеарифметическое значение, этот метод стремится свести изменения цен на различные потребительские товары к одной цифре, которая в дальнейшем будет рассматриваться как индекс изменения ценности денег. В этой статье мы не будем учитывать практические трудности с выбором цен, на основании которых производятся соответствующие вычисления, и ограничимся оценкой фундаментальной пригодности этого метода для решения нашей проблемы.

Во-первых, следует отметить, что имеются различные арифметические методы. Какой из них выбрать? Это вечный вопрос. Каждый метод имеет свои плюсы и минусы. С нашей точки зрения, единственный полезный вывод из таких споров состоит в том, что они не приводят к общему согласию и соответственно любой ответ будет считаться «верным» лишь частью профессионального сообщества.

Другой фундаментальный вопрос связан с относительной значимостью разных потребительских благ. Если, вычисляя индекс, исходить из того, что цена каждого товара имеет одинаковый вес, то пятидесятипроцентный рост цен на хлеб будет уравновешиваться падением в два раза цены на алмазы, и в результате окажется, что никакого изменения покупательной способности, то есть «уровня цен», не произошло. Поскольку такой вывод явно неверен, предпринимаются попытки вычисления индекса цен на основании приписывания разным товарам разного относительного веса в зависимости от их значимости для людей. Результат таких вычислений называют «взвешенным» индексом.

Таким образом, для вычисления индексов требуется принятие еще одного произвольного решения. Что такое «значимость»? К этому вопросу могут быть различные подходы. Очевидно, что на него нельзя дать однозначный и устраивающий всех ответ. Следует обратить особое внимание на то, что в общем случае факторы, в зависимости от которых определяется значимость того или иного потребительского блага, сами постоянно меняются; естественно, соответствующие коэффициенты тоже непрерывно колеблются.

Учет фактора «значимости» разных благ подразумевает отказ от идеи объективной меновой ценности – что часто приводит к абсурдным выводам, см. пример выше, – и переносит нас в область субъективных ценностей. Поскольку у благ не существует общепризнанной и незыблемой «значимости», а понятие «субъективной» ценности имеет смысл только с точки зрения действующего человека, то дальнейшие рассуждения неизбежно приводят к описанному нами выше субъективному методу – а именно к бессмысленной концепции неизменного человека с незыблемыми ценностями. Избежать этого явно абсурдного вывода можно, лишь если застыть в нерешительности посередине между двумя в равной степени бессмысленными методами: невзвешенным индексом, с одной стороны, и представлением о неизменном человеке с неизменными ценностями – с другой. Считать, что от этого срединного положения есть какая-то польза, – ошибка. Истина не находится посередине между двумя ложными высказываниями. Если логическое развитие каждого из этих двух методов приводит к абсурдным выводам, это не означает, что их соединение является правильным решением.

Разработчики индексов игнорируют высказанные нами замечания, поскольку им нечем на них ответить. Их расчеты делаются на основании произвольно выбранных коэффициентов. В то же время, как мы установили, даже сама по себе задача определения «значимости» благ не имеет устраивающего всех решения.

Таким образом, представление о том, что изменения покупательной способности можно измерить, является необоснованным с научной точки зрения. Это не станет сюрпризом для тех, кто знаком с фундаментальными проблемами современной субъективистской каталлактики[25] и последними исследованиями проблемы измерения ценности[26] и роли денежного расчета[27].

Конечно, можно попытаться вычислить индексы. В наше время это, вероятно, самое популярное занятие среди статистиков. Тем не менее любые такие вычисления покоятся на шатком основании. Они абсолютно не учитывают того, что время от времени возникают непреодолимые разногласия даже по поводу товаров, на основании цен на которые рассчитываются такие индексы. Более того, все индексы основаны на двух полностью произвольных решениях. Первое связано с выбором арифметического метода, а второе – с выбором весовых коэффициентов отдельно взятых товаров. При этом нет никаких оснований для того, чтобы считать один из возможных методов единственно «правильным», а остальные – «неправильными». Каждый из них является в равной степени легитимным (или нелегитимным) и ни один не является осмысленным с научной точки зрения.

То, что результаты, полученные с помощью разных методов, мало отличаются друг от друга, не может служить утешением. Даже если это так, это никак не влияет на сделанные нами выводы. То, что людям вообще может прийти в голову такая идея, и то, что у них до такой степени отсутствует критичность, можно объяснить только последствиями опыта инфляции, особенно последней, самой высокой из всех.

Любой из методов расчета индекса подходит для того, чтобы указать на крайне резкое обесценение денежной единицы: например, такое, какое произошло во время гиперинфляции в Германии. В тех обстоятельствах индекс сыграл воспитательную роль; он способствовал просвещению людей, придерживавшихся «государственной денежной теории». Однако из того, что какой-либо метод позволяет открыть глаза публике, не обязательно следует, что он является корректным в научном отношении или применимым на практике.

Главное достоинство золотого стандарта состоит в том, что ценность золота в условиях золотого стандарта не зависит от действий политиков. Понятно, что ценность золота не является «стабильной». Такой вещи, как стабильная ценность, нет и не может быть в принципе. Если представить себе «манипулируемый» денежный стандарт, при котором влияние на ценность денег входит в задачу правительства, то вопрос о том, каким должно быть это влияние, вскоре неизбежно оказывается в центре политических и экономических интересов. Правительство начинают просить повлиять на покупательную способность денег таким образом, чтобы его вмешательство пошло на пользу конкретным политически влиятельным группам – разумеется, за счет всего остального населения. Вокруг содержания и идеологии решений правительства в сфере денежной политики кипят бурные политические баталии. Иногда делаются шаги в одном направлении, а иногда – в противоположном, в зависимости от расклада политических сил. Стабильное и поступательное развитие экономики в этих условиях постоянно нарушается изменениями со стороны денег. В результате манипулирования мы получим такую денежную систему, которая отнюдь не будет более стабильной, чем золотой стандарт.

Если бы было принято решение изменить покупательную способность денег таким образом, чтобы индекс [цен] всегда оставался неизменным, ситуация принципиально не изменилась бы. Мы уже видели, что есть много способов определения индекса и ни один из них нельзя считать единственно правильным. Более того, использование разных способов ведет к разным выводам. Каждая из политических партий, разумеется, будет выступать за тот индекс, который наилучшим образом соответствует ее сиюминутным политическим целям. Поскольку с научной точки зрения невозможно установить объективную правильность одного из методов вычисления индекса и отбросить все остальные, то ни один судья не в состоянии объективно рассудить спор между приверженцами разных способов вычисления.

Кроме того, есть еще один важный аргумент. Первые приверженцы количественной теории считали, что изменения покупательной способности денежной единицы обратно пропорциональны изменению количества денег, т. е. что удвоение количества денег приводит к уменьшению покупательной способности денежной единицы ровно в два раза. К чести современной денежной теории она продемонстрировала ложность этой версии количественной теории. Разумеется, рост количества денег должен ceteris paribus приводить к снижению покупательной способности денежной единицы. Тем не менее уровень этого снижения ни в коей мере не соответствует темпам увеличения количества денег. Между изменениями количества денег и изменениями покупательной способности нельзя установить жесткую количественную связь[28]. Поэтому любое манипулирование денежным стандартом приведет к серьезным проблемам. Предметом политических разногласий – даже в том случае, если удастся достичь консенсуса по поводу цели манипулирования, – станет не только его «необходимость», но и уровень инфляции или сокращения [денежной массы].

Этого достаточно для того, чтобы показать, почему предложения, направленные на установление манипулируемого стандарта, не пользуются популярностью. Это также объясняет – даже если не учитывать склонность министров финансов злоупотреблять своими полномочиями, – почему кредитные деньги (в быту их называют «бумажными деньгами») считаются «плохими» деньгами. Кредитные деньги считаются плохими деньгами именно потому, что ими можно манипулировать.

Предложения заменить или дополнить денежные стандарты, основанные на драгоценных металлах, многотоварным стандартом ни в коей степени не направлены на создание денег, которыми легко манипулировать. Они не направлены и на то, чтобы заменить металлический стандарт и его воздействие на ценность. Их авторы просто хотят найти способ освободить все сделки, предусматривающие выплату денег в будущем, от воздействия изменений в ценности денежной единицы. Легко понять, почему эти предложения никто не пробовал осуществлять. Поскольку они основаны на шатком фундаменте индексов, которые не имеют под собой научного обоснования, их реализация привела бы не к возникновению фиксированного стандарта ценности для отсроченных платежей, а лишь к появлению еще одного стандарта, при котором ценность денежной единицы колебалась иначе, чем в условиях золотого металлического стандарта.

До некоторой степени предложения Фишера совпадают с идеями первых пропагандистов многотоварного стандарта. Его предшественники пытались устранить социальные последствия влияния изменений денежной ценности на денежные обязательства в будущем. Как и они – а также как и большинство англо-американских исследователей этой проблемы, – Фишер не обратил внимания на то, что изменения ценности денег приводят и к другим социальным последствиям.

Фишер тоже опирался в своих предложениях на индексы. От идеи введения «многотоварного» стандарта его предложения отличает в лучшую сторону то, что он использует индексы не непосредственно для определения долгосрочных изменений в покупательной способности, а для того, чтобы учитывать текущие изменения, происходящие от месяца к месяцу. Возможно, многие возражения против использования индексов в течение длительных периодов времени покажутся менее оправданными применительно к коротким периодам времени. Однако нам нет необходимости обсуждать этот вопрос, поскольку Фишер не ограничился предложениями, рассчитанными на короткий срок. Кроме того, даже если корректировка осуществляется исключительно помесячно, но постоянно, в итоге все равно в какой-то момент происходит переход к вычислениям с использованием индекса – уже применительно к длительным периодам времени. В силу несовершенства индексов со временем эти вычисления должны неизбежно приводить к очень значительным ошибкам.

Главный вклад Фишера в денежную теорию состоит в том, что он обратил внимание коллег на воздействие изменений в ценности денег на процентную ставку[29]. В той степени, в какой движение покупательной способности денег можно предвидеть, оно выражается в общей ставке брутто-процента, причем это относится не только к направлению движения, но и к приблизительной величине изменений. Та составляющая валовой ставки процента, которая связана с ожидаемыми в будущем изменениями покупательной способности, известна под названием премии за покупательную способность или премии за ценовые изменения. Мы будем употреблять более короткое выражение: «ценовая премия». Уже из самого выражения ясно, что при условии ожидания в будущем общего повышения цен ценовая премия имеет положительное значение, увеличивая валовую ставку процента. С другой стороны, если в будущем ожидается общее понижение цен, то ценовая премия становится отрицательной, что приводит к снижению валовой ставки процента.

Отдельно взятый деловой человек обычно не осознает того, что на ценность денег влияют изменения со стороны денег. Но даже если бы он это осознавал, он все равно встретился бы с огромными и, вероятно, непреодолимыми трудностями, если бы попытался хотя бы с относительной уверенностью судить о направлении и масштабе ожидаемых изменений. Поэтому денежные единицы, используемые в кредитных сделках, как правило, рассматриваются наивно, как обладающие «стабильной» ценностью, и поэтому, когда люди договариваются об условиях предоставления и получения кредита, ценовая премия обычно не входит в расчет. Это обычно верно даже для долгосрочных кредитов. Если по поводу «стабильности ценности» какого-то конкретного вида денег имеются сомнения, то эти деньги просто не используются для долгосрочных кредитных сделок. Поэтому в странах, где использовались кредитные деньги, чья покупательная способность резко колеблется, долгосрочные обязательства номинировались в золоте, ценность которого считалась «стабильной».

Однако из-за неразумного упрямства и чрезмерного доверия к правительству в ходе последней инфляции этот подход не использовался ни в Германии, ни в других пострадавших от инфляции странах. Вместо этого возникла идея номинировать займы в товарах, например в ржи и поташе. Если бы не было надежды на переоценку этих займов в будущем, то их цена на бирже в немецких марках, австрийских кронах и других инфляционных валютах оказалась бы такой высокой, что положительная ценовая премия, соответствующая величине ожидаемого будущего обесценения этих валют, отразилась бы в реальных процентных выплатах.

Применительно к краткосрочным кредитным сделкам ситуация выглядит иначе. Каждый деловой человек оценивает изменения цен в ближайшем будущем и руководствуется этой оценкой, совершая покупки и продажи. Если он ожидает повышения цен, он будет покупать и воздерживаться от продаж. Чтобы обеспечить себя средствами, необходимыми для следования этому плану, он будет готов согласиться на более высокую ставку процента, чем в ином случае. Если он ожидает падения цен, то будет стремиться продавать и воздержится от покупок. В этом случае он будет готов давать полученные им в результате деньги взаймы по более низкой ставке. Таким образом, ожидаемое повышение цен приводит к положительной ценовой премии, а ожидаемое снижение цен – к отрицательной.

С учетом того, что прогноз движения цен применительно к краткосрочному кредиту вполне может совпадать с реальностью, сложно утверждать, что для сторон договора изменения в покупательной способности денег влияют на содержание договоренностей непредвиденным и неожиданным образом. Кроме того, нельзя утверждать, что в результате происходит изменение в распределении богатства и дохода заимодавца и заемщика. Следовательно, для краткосрочных кредитов более совершенный стандарт отсроченных платежей просто не нужен.

Итак, мы видим, что предложения Фишера по сути не отличаются от более ранних планов введения многотоварного стандарта. Если говорить о роли денег в качестве стандарта отсроченных платежей, то можно сделать заключение, что для долгосрочных договоров предложенная Фишером схема не подходит, а для краткосрочных она не только не подходит, но еще и не нужна.

Социальные последствия изменения ценности денег не ограничиваются воздействием на будущие денежные обязательства. Кроме этих последствий, рассмотрением которых обычно ограничиваются англо-американские экономисты, есть и другие. Изменения денежных цен никогда не касаются всех товаров одновременно и не затрагивают их в равной мере. Изменения соотношения спроса на деньги и количества денег, вызванные изменениями ценности денег со стороны денег, никогда не проявляются одновременно и единообразно во всей экономике сразу. Они всегда появляются на рынке в какой-то конкретный момент и сначала касаются лишь одной группы экономических агентов. Они влияют исключительно на их суждения о ценности и соответственно на цены исключительно тех товаров, на которые предъявляют спрос эти конкретные лица. Лишь постепенно изменение покупательной способности денежной единицы распространяется на всю экономику.

Так, если количество денег увеличивается, то дополнительные деньги сначала всегда попадают в руки конкретным людям: золотопромышленникам или, в случае инфляции бумажных денег, в закрома государства. Эти деньги меняют исключительно их доходы и состояния и, следовательно, исключительно их суждения о ценности. Сначала растут цены не на все товары, а лишь на те, спрос на которые предъявляют первые бенефициары инфляции. Лишь потом, по мере того как дополнительное количество денег постепенно растекается по стране и в конце концов достигает каждого участника экономики, повышаются цены и на остальные товары[30]. Но даже к тому времени, когда повышение цен, вызванное притоком денег в экономику, завершится, не все товары и услуги подорожают одинаково. Именно потому, что повышение цен затрагивает разные товары в разные моменты времени, происходящие вследствие этого изменения в распределении доходов и богатства по-разному отражаются на спросе на различные блага и услуги и на их предложении. Таким образом, эти изменения всегда приводят к новой ситуации на рынке и к новому соотношению рыночных цен.

Предположим, что мы исключаем из рассмотрения последствия влияния изменений ценности денег на будущие денежные обязательства. Предположим также, что изменения в покупательной способности денег происходят одновременно и равным образом затрагивают все товары в экономике. В этом случае очевидно, что изменение ценности денег не приведет к изменению богатства отдельных предпринимателей. Изменение ценности денежной единицы для них будет значить не больше, чем изменение системы мер и весов или летосчисления.

Изменения покупательной способности денег (кроме того, что они влияют на кредитные сделки) приводят к изменениям в распределении доходов и богатства исключительно потому, что они никогда не воздействуют на все товары одновременно. Группы людей, занимающиеся производством и продажей тех товаров, которые первыми растут в цене, получают выгоду от инфляции, поскольку на первом этапе их прибыль увеличивается, при том что они по-прежнему имеют возможность покупать необходимые им товары по относительно низким ценам, отражающим предыдущее состояние денежного предложения. Так, во время инфляции, которая сопровождала [первую] Мировую войну [1914–1918], выгоду из обесценения денег извлекали военные промышленники и работники военных заводов, получавшие продукцию печатного станка раньше остальных. В то же время те, чьи доходы номинально не менялись, страдали от инфляции, потому что, делая покупки, были вынуждены конкурировать с теми, кто получал от войны доходы, раздутые инфляцией. Особенно ярко это проявилось на примере государственных служащих. Было абсолютно ясно, что они проигрывают от инфляции. Им повышали зарплату слишком поздно, и в течение некоторого времени они были вынуждены жить в условиях цен, уже учитывавших увеличение количества денег, имея в своем распоряжении денежные доходы, отражавшие предыдущую ситуацию.

Не менее ярко последствия того, что изменения цен на разные товары не происходят одновременно, проявляются в международной торговле. Когда денежная единица теряет ценность, это способствует экспорту, поскольку часть сырья, промежуточных факторов производства и труда, необходимых для изготовления экспортируемых товаров, приобретается по старым, более низким ценам. В то же время, поскольку изменения покупательной способности, которые пока повлияли лишь на некоторые товары, производящиеся внутри страны, уже отразились на биржевом обменном курсе валюты, экспортеры получают специфическую денежную выгоду.

Изменения покупательной способности на стороне денег вызывают тревогу не только потому, что они трансформируют будущие денежные обязательства. Они нарушают спокойствие еще и потому, что изменения цен различных товаров и услуг происходят неодновременно. Способен ли предлагаемый Фишером «стабильный» доллар устранить такие изменения цен?

Чтобы дать ответ на этот вопрос, нужно вспомнить о том, что план Фишера не направлен на прекращение изменений ценности денежной единицы. Фишер предлагает лишь непрерывно – ежемесячно – компенсировать последствия этих изменений. Таким образом, последствия постепенного проявления изменений покупательной способности сохраняются. Они проявляются в течение месяца. Когда в конце месяца осуществляется корректировка, обесценение денег еще не завершено. Проводящаяся в конце месяца коррекция основана на индексе цен предыдущего месяца, в течение которого проявились еще не все последствия обесценивания денег, поскольку оно еще не успело повлиять на все цены. В то же время цены на те товары, спрос на которые после появления в экономике дополнительного количества денег вырос в первую очередь, безусловно, уже подскочили, хотя это совсем не означает, что они останутся на этом уровне в течение сколько-нибудь длительного времени.

То, насколько эти два типа ценовых отклонений компенсируют друг друга, зависит от конкретной ситуации. Следовательно, обесценение денег в следующем месяце продолжится даже в том случае, если в экономику не будут вброшены дополнительные деньги. Оно будет продолжаться до тех пор, пока наконец не приведет к общему росту товарных цен в золоте, т. е. к росту ценности золотого доллара относительно индекса. Таким образом, социальных последствий неравномерного изменения цен избежать не удастся, так как цены на разные товары и услуги все равно будут меняться в разное время[31].

Нет необходимости рассматривать технические сложности, с которыми столкнулась бы реализация плана Фишера на практике. Но даже если бы его можно было реализовать, он все равно не привел бы к созданию такой денежной системы, которая позволяла бы поддерживать неизменное распределение богатства и доходов.

Изменения меновых отношений денег и различных иных товаров могут иметь место либо под влиянием происходящего на стороне денег, либо под влиянием происходящего на стороне товаров. Политика стабилизации направлена не только на устранение изменений, происходящих на стороне денег, но и на предотвращение любых изменений цен в будущем, даже если об этом прямо не говорится.

Нет нужды углубляться в те рыночные явления, которые вызываются уменьшением или увеличением количества товаров при неизменном количестве денег[32]. Достаточно отметить, что, кроме изменений меновых отношений отдельных товаров, при этом изменится и меновое отношение денег к большинству других рыночных товаров. Уменьшение количества товаров приведет к ослаблению покупательной способности денежной единицы, а его увеличение усилит ее. В то же время социальная коррекция, которой неизбежно потребует изменение количества товаров, приведет к перераспределению спроса на деньги и, следовательно, на остатки наличности. Эти изменения могут компенсировать непосредственное влияние изменений количества благ на покупательную способность денежной единицы.

Мы уже видели, что цель любых стабилизационных планов состоит в том, чтобы сохранить в первоначальном виде будущие денежные обязательства. Авторы подобных планов стремятся обеспечить ситуацию, в которой никто из кредиторов и должников с точки зрения покупательной способности ничего не выигрывает (и соответственно ничего не проигрывает). Это кажется им «справедливым». Разумеется, наука не может установить, что «справедливо», а что «несправедливо». Это вопрос конечной цели и моральной оценки, но не вопрос установления факта.

Мы никогда не узнаем, почему сторонники стабилизации покупательной способности считают «справедливым» исключительно сохранение первоначального уровня покупательной способности будущих денежных обязательств. Однако нетрудно понять, что они не хотят позволить выигрывать (и проигрывать) ни кредиторам, ни должникам. Они желают, чтобы контрактные обязательства менялись как можно меньше, несмотря на постоянно меняющуюся мировую экономику, частью которой они являются. Они хотят, так сказать, извлечь контрактные обязательства из потока событий и поместить их в пространство, не имеющее временного измерения.

Посмотрим, что это означает. Представим себе, что производство возросло и соответственно увеличился поток благ. Там, где для потребления была доступна одна единица товара, появилось две. В силу того, что количество денег в экономике не увеличилось, покупательная способность денежной единицы выросла, и на одну денежную единицу стало можно купить, скажем, в полтора раза больше товара, чем раньше. На первый взгляд не совсем понятно, означает ли это, что в отсутствие «стабилизационной политики» в такой ситуации выигрывает кредитор, а должник – проигрывает.

Если посмотреть на эту ситуацию через призму цен на производственные факторы, все становится ясно. Ведь должник мог использовать взятую в долг сумму денег для того, чтобы купить по относительно низкой цене факторы производства в отраслях, продукция которых впоследствии не выросла или же выросла, но непропорционально росту цен. А в момент выплаты кредита уже можно купить за меньшие деньги такие производственные факторы, чьи производительные возможности сравнимы с теми факторами производства, которые можно было купить на одолженные деньги в момент заключения кредитного договора. Теории, которые не учитывают влияния связанных с этим феноменом изменений на предпринимательскую прибыль, ставку процента и ренту, не имеет никакого смысла обсуждать.

Однако если мы посмотрим на изменение реальных доходов вследствие роста производства, то станет ясно, что сторонники «стабилизации» могут воспринимать ситуацию совершенно по-другому. Если кредитор в этих условиях получает обратно номинально ту же сумму, которую дал взаймы, то совершенно очевидно, что он может купить на нее больше благ. В то же время в результате его экономическое положение не улучшается. Он не получает выгоды относительно того общего подъема реальных доходов, который произошел с момента заключения кредитного договора. При многотоварном стандарте, который приводит к сокращению номинального долга, экономическое положение кредитора ухудшилось бы. Он лишился бы чего-то, что, по его мнению, должно принадлежать ему по справедливости. При многотоварном стандарте проценты, выплачиваемые в течение длительного времени, пожизненные аннуитеты, пособия, пенсии и т. п. должны увеличиваться или уменьшаться в зависимости от индекса. Поэтому от этих вопросов нельзя просто отмахнуться, сославшись на то, что они не имеют значения с точки зрения потребителей.

С одной стороны, мы видим, что ни многотоварный стандарт, ни план Ирвинга Фишера не способны предотвратить экономические последствия изменений ценности денежной единицы, связанные с неравномерностью и неодновременностью изменений в ценах. С другой стороны, мы видим, что авторы подобных предложений предлагают устранять влияние этих изменений на долговые соглашения таким образом, что это неизбежно должно приводить к таким изменениям в распределении богатства и доходов, которые представляются явно «несправедливыми», по крайней мере с точки зрения тех, кто от них пострадает. Таким образом, «справедливость» предлагаемых реформ гораздо более сомнительна, чем утверждают их адвокаты.

Безусловно, очень жаль, что стабилизации, этой достойной цели, достичь невозможно – по крайней мере с помощью предлагаемых средств. Многие из тех, кто признает ошибочность и нереалистичность такого рода попыток, относятся к ним с симпатией. В конечном счете такое отношение связано с интеллектуальной и физической склонностью людей к лени и с их нелюбовью к переменам. Разумеется, каждый хочет, чтобы его положение улучшилось, богатство увеличилось, а степень удовлетворения потребностей повысилась. Разумеется, каждый надеется на перемены, которые позволят ему стать богаче. Многое указывает на то, что человек предпочитает старое, традиционное и знакомое новому и неизведанному. Людям свойственно не доверять собственным силам и способностям, они не любят приспосабливаться к новым ситуациям, наконец, они понимают, что в преклонные годы человеку не хватает сил, чтобы выполнять свои обязательства с молодым энтузиазмом.

Безусловно, все новое воспринимается с восторгом и благодарностью, если оно увеличивает благополучие человека. В то же время любые изменения, приносящие ущерб или просто выглядящие опасными, воспринимаются как «несправедливые». Те, кто выиграл от новой ситуации, хотя ничем особо этого не заслужил, воспринимают рост своего благосостояния как нечто естественное и даже как нечто запоздавшее. Они обычно ведут себя тихо, а вот те, кто страдает от перемен, громогласно жалуются. Именно в этом контексте возникли представления о «справедливой цене» и «справедливой зарплате». Люди, неспособные угнаться за переменами и соответствовать требованиям времени, начинают ностальгировать по прошлому и становятся пропагандистами статус-кво. Идеал стабильности, идеал стационарной экономики прямо противостоит идеалу прогресса.

Долгое время сочувствие публики вызывали должники. В общественном мнении доминировало представление о богатом кредиторе, требующем уплаты долга от бедного заемщика; это представление формировали и культивировали мстительные призывы моралистов. Побочным следствием этого является противопоставление «праздных богачей» «трудолюбивым беднякам», которое можно найти у современников экономистов классической школы и их последователей. Однако по мере развития фондового рынка и культуры сберегательных вкладов, а также в связи с упадком малого предпринимательства и расцветом крупного бизнеса ситуация сменилась на противоположную. Растущее процветание масс приводило к тому, что они все чаще оказывались в роли кредитора. В наше время «богач» больше не является типичным кредитором, а «бедняк» – типичным должником. Часто – возможно, даже в большинстве случаев – встречается прямо противоположное распределение ролей. Если исключить из рассмотрения районы, где преобладают мелкие крестьянские хозяйства и мелкие предприниматели, то можно констатировать, что точка зрения должника перестала быть точкой зрения масс. Как следствие, она перестала быть и точкой зрения политических демагогов. В прошлом обремененные долгами массы были горячими сторонниками инфляции. В наше время ситуация резко изменилась. Сегодняшние массы не станут возражать против жесткой денежной политики, так как они будут надеяться, что, являясь кредиторами, получат от нее верную выгоду. Они склонны считать, что падение их заработной платы будет меньше, чем падение цен на товары (или по крайней мере не превысит его).

Это позволяет понять, почему планы по созданию «стабильного» стандарта отсроченных платежей, которые, казалось, канули в Лету в эпоху падающих цен на товары, в ХХ в. вновь оказались в центре внимания. Дело в том, что такого рода планы всегда в первую очередь направлены на предотвращение убытков кредиторов, и практически никогда – на охрану интересов должников. Они муссировались в Англии в эпоху, когда она была мировым банкиром. Они снова появились в США, когда Америка превратилась из страны должников в государство-кредитора.

Многое указывает на то, что эпоха обесценения денег [в результате инфляции] подходит к концу. Если это так, то привлекательность идеи манипулируемого стандарта в государствах-кредиторах тоже упадет.

До наступления либеральной эпохи денежная политика сводилась либо к примитивной порче монеты теми, кто управлял финансами (эта практика редко осознанно использовалась как Seisachtheia[33], т. е. для обнуления существующих долгов), либо к еще более примитивной инфляции бумажных денег. Однако к фискальным целям, которые преследовала инфляция бумажных денег, вскоре добавилось – а иногда даже вытеснило их – желание помочь должнику за счет кредитора.

Противостоя стандарту обесцененных бумажных денег, либерализм часто утверждал, что после окончания инфляции ценность бумажных денег должна быть восстановлена до уровня предшествовавшего инфляции металлического паритета путем сокращения предложения бумажных денег. И лишь тогда, когда люди поняли, что эта мера не может отменить или обратить вспять вызванные инфляцией «несправедливые» изменения в распределении богатства и доходов и что повышение покупательной способности денежной единицы [в результате сокращения предложения бумажных денег или дефляции] также приводит к нежелательным изменениям в распределении богатства и доходов, требования восстановить предшествующий паритет постепенно сменились требованиями вернуться к металлическому стандарту при текущем паритете обесценившейся денежной единицы.

Денежная политика, направленная против монометаллического стандарта, тщетно пыталась насадить биметаллизм. Последствия введения узаконенного менового соотношения между двумя драгоценными металлами – золотом и серебром были хорошо известны еще до того, как экономисты классической школы осознали регулярность рыночных явлений. Снова и снова жизнь демонстрировала верность закона Грэшема о вытеснении «хороших» денег «плохими». В конце концов от идеала биметаллического стандарта отказались. Следующей целью денежной политики стало освобождение международной торговли, роль которой все больше и больше росла, от последствий колебаний цен, вызванных существованием параллельных стандартов, и вытеснение переменного (биметаллического) и серебряного стандарта. После этого золото стало мировыми деньгами.

После установления золотого монометаллического стандарта либералы решили, что цель денежной политики достигнута. (Ниже мы подробно рассмотрим вопрос о том, почему они считали необходимым дополнить денежную политику банковской.) Ценность золота больше не зависела от непосредственных действий правительств, политических партий, общественного мнения и парламентов. Пока сохранялся золотой стандарт, не было никаких оснований опасаться резких скачков цен, вызванных денежными факторами. Сторонников золотого стандарта эта ситуация вполне удовлетворяла, хотя сначала они не понимали, что достигнуть чего-то большего невозможно в принципе.

Мы уже знаем, что в ХХ в. покупательная способность золота начала падать. Это случилось не просто в результате увеличения производства, как часто полагают. У нас нет способа узнать, было ли бы роста производства золота достаточно для того, чтобы удовлетворить выросший спрос на деньги, не увеличивая их покупательной способности, если бы денежная политика была иной. Во многих странах был, вопреки ожиданиям сторонников «чистого» золотого стандарта, введен золотодевизный либо гибкий стандарт. В странах с «чистым» золотым стандартом предпринимались меры, которые рассматривались как шаги к девизному стандарту и действительно являлись таковыми. Наконец, начиная с 1914 г. золото было практически повсеместно выведено из реального обращения. Вследствие этих мер ценность золота упала, что и породило нынешние споры о денежной политике.

Таким образом, золотой стандарт не заслуживает тех критических замечаний, которые сегодня обращены против него. То, в чем обвиняют золотой стандарт, – это результаты политики, осознанно направленной на подрыв золотого стандарта ради снижения расходов на использование денег, и в особенности на их «удешевление», т. е. на снижение процентных ставок по кредитам. Очевидно, что эта политика не в состоянии достичь заявленных целей. В конечном счете она приводит не к снижению ставки по кредитам, а к повышению цен и искажению экономических сигналов. Не проще ли прекратить попытки использовать ухищрения банковской и денежной политики для того, чтобы снизить процентные ставки, сократить издержки на использование и обращение денег, а также отказаться от удовлетворения «потребностей» посредством инфляции бумажных денег?

«Чистый» золотой стандарт лег в основу денежной системы в крупнейших странах Европы, в Америке и в Австралии. Эта система существовала до начала [первой] Мировой войны [1914]. В научной литературе она до самого последнего времени считалась идеальной. Однако сторонники «чистого» золотого стандарта не уделяли достаточного внимания изменениям в покупательной способности денежного золота, возникавшим под действием денежных факторов. Они не обратили внимания на проблему «стабилизации» покупательной способности денег: скорее всего, потому, что считали ее абсолютно оторванной от реальности. Сегодня мы можем гордиться тем, что гораздо лучше стали понимать базовые вопросы теории цены и денег, а также тем, что мы отказались от многих представлений, которые еще совсем недавно господствовали в работах, посвященных денежной политике. Однако именно потому, что мы стали лучше понимать проблему ценности, мы больше не можем считать допустимыми планы построения денежной системы, основанной на индексах.

Одной из особенностей современной политической мысли является то, что она приветствует любые идеи, направленные на расширение сферы влияния правительства. Можно понять, когда планы Фишера и Кейнса[34] вызывают одобрение из-за того, что они предлагают использовать правительство, чтобы прямо подчинить ценность денег конкретным экономическим и политическим целям. Однако те, кто поддерживает индексный стандарт, потому что рассчитывает на «стабилизацию» покупательной способности, глубоко заблуждаются.

Отказ от химерической идеи денег, обладающих неизменной покупательной способностью, не означает игнорирования социальных последствий изменений ценности денег или готовности смириться с ними. Из приведенных выше аргументов следует, что стабильность покупательной способности денежной единицы возможна лишь в условиях стабильности всех меновых отношений и, следовательно, требует полного отказа от рыночной экономики.

Многократно ставился вопрос о том, что случится, если в результате технологической революции добыча золота вырастет настолько, что будет невозможно придерживаться золотого стандарта. В ответ часто утверждают, что, поскольку тогда без перехода на индексный стандарт не обойтись, это означает, что лучше добровольно перейти на него прямо сейчас. На наш взгляд, бессмысленно решать сейчас те денежные проблемы, которые еще не возникли и неизвестно, возникнут ли. Мы не знаем, в какой обстановке их придется решать (если вообще придется). Возможно, что при некоторых условиях решением проблемы действительно будет система, основанная на индексе, хотя это сомнительно. Но даже если это так, индексный стандарт не будет шагом вперед по сравнению с нашим нынешним денежным стандартом. Несмотря на все недостатки золотого стандарта, это крайне полезный и вполне разумный стандарт.

Часть B Циклическая политика, направленная на устранение колебаний экономической конъюнктуры

«Стабилизация» покупательной способности денежной единицы означает создание идеальной и неизменной экономики. В стационарной экономике бизнес не будет переживать то хорошие, то плохие времена. События будут течь непрерывно и гладко, и никакие непредвиденные обстоятельства не будут мешать равномерности процесса обеспечения людей товарами. Экономическим агентам не придется сталкиваться с разочарованиями из-за того, что ситуация сложилась не так, как они прогнозировали, когда строили планы на будущее.

Во-первых, мы уже объяснили, почему этот идеал недостижим. Во-вторых, мы выяснили, что обычно эту цель формулируют только потому, что не до конца понимают, каким образом происходит формирование покупательной способности. Наконец, мы видели, что даже если бы стационарную экономику можно было создать, она все равно не оправдала бы возлагаемых на нее ожиданий. Но все это, так же как ограничение задач денежной политики поддержанием «чистого» золотого стандарта, не означает, что политический лозунг устранения делового цикла не имеет ценности.

У некоторых из тех, кто занимался этими проблемами, действительно имелось смутное представление о том, что «стабилизация уровня цен» является способом достижения заявленной ими цели циклической политики. Но циклическая политика не сводилась к бесплодным попыткам зафиксировать покупательную способность денег. Принимались также меры в области банковской политики, направленные на подавление бума и тем самым на то, чтобы ограничить масштабы спада, который неизбежно следует за бумом. Эти шаги, которые с энтузиазмом делались тогда, когда люди и знать не знали, что в будущем будут выдвигаться идеи стабилизации ценности денежной единицы, имели важные последствия.

Мы ни в коем случае не должны забывать о вкладе денежной школы в решение нашей проблемы. Этот вклад был не только теоретическим и научным, но и практическим. Новейшая теоретическая трактовка проблемы, связанная с исследованием политического процесса и политической статистики, целиком и полностью основана на достижениях денежной школы. Мы пока не превзошли лорда Оверстоуна[35] настолько, чтобы это дало нам право презирать его теорию.

Многие современные исследователи цикла пренебрежительно относятся к теории – не к какой-либо конкретной теории, а к теории вообще. Они утверждают, что факты должны говорить сами за себя. В теории цикла ошибочное представление о том, что теорию можно вывести из объективного анализа фактов, распространено значительно шире, чем в других областях экономической науки. Однако именно теория цикла ярчайшим образом демонстрирует, что в отсутствие теории невозможно интерпретировать факты.

Несомненно, сейчас уже нет необходимости в очередной раз демонстрировать провалы в логике исторически-эмпирически-реалистического подхода к «общественным наукам»[36]. Лишь недавно это в очередной раз сделали высококвалифицированные ученые. Тем не менее мы постоянно встречаемся с попытками объяснения делового цикла, якобы основанными на отказе от теории.

Те, кто придерживается такого подхода, впадают в совершенно непостижимое заблуждение. Они почему-то полагают, что данные об изменениях экономической конъюнктуры являются точными, бесспорными и однозначными. Задача науки, по их мнению, состоит исключительно в том, чтобы истолковать эти изменения, а искусство политики – в том, чтобы найти способы их устранения.

Дела иногда идут хорошо, а иногда плохо. Иногда предприниматель сталкивается с тем, что его прибыль растет гораздо быстрее, чем он рассчитывал. Обнадеженный этим «золотым дождем», он приступает к расширению бизнеса. Потом в силу резкого изменения условий на смену росту приходит суровое разочарование; предприниматели несут крупные убытки, почтенные компании терпят крах и в экономике распространяется пессимизм, который может длиться годами. Деловые люди, действовавшие в условиях капиталистической экономики, переживали эти циклы на личном опыте задолго до того, как проблемой кризиса занялись исследователи. Внезапные переходы от резкого роста процветания – или по крайней мере от того, что воспринималось как процветание, – к резкому сокращению возможностей для получения прибыли были слишком заметны, чтобы не привлечь всеобщего внимания. Даже те, кто не хотел иметь ничего общего с миром «поклонения золотому тельцу», не могли не видеть, как люди, которые еще вчера были или считались богачами, внезапно впадают в нищету, не могли не замечать закрытия фабрик, остановки строек и затруднений с поиском работы. Разумеется, деловых людей эта проблема чрезвычайно волновала.

Если спросить предпринимателя, как он понимает этот феномен – абстрагировавшись при этом от тех изменений цен, причины которых очевидны, – он, вполне возможно, скажет, что иногда «уровень цен» в целом растет, а иногда падает. Он вполне может сказать примерно следующее: по непонятным причинам иногда вдруг становится невозможно продать без убытка практически любые товары. И, что самое любопытное, эти тощие времена всегда наступают неожиданно, после периода стабильного роста, в тот самый момент, когда люди начинают верить в непрерывный и быстрый прогресс.

В конце концов наиболее смышленым предпринимателям должно было стать ясно, что истоки кризиса – в предшествующем ему буме. Ученые, у которых по природе их занятий более широкий временной горизонт, быстро обнаружили, что экономические подъемы и спады регулярно чередуются. После этого проблема была отчасти осознана, и экономисты стали предпринимать попытки дать объяснение этой закономерности.

Использование теоретического анализа позволило доказать ложность двух теорий, претендовавших на объяснение кризисов: теории общего перепроизводства и недопотребления. В научных кругах они даже не обсуждаются. Однако эти теории имеют хождение за пределами науки; рядовые граждане часто разделяют взгляды сторонников теории общего перепроизводства, а марксисты придерживаются теории недопотребления.

Третий способ объяснения кризиса, основанный на попытке вывести колебания экономической конъюнктуры из периодических природных изменений, влияющих на производство сельскохозяйственной продукции, был гораздо менее уязвим для критики, чем первые два. Для опровержения таких объяснений было недостаточно теоретического анализа. Дело в том, что периодические изменения, затрагивающие сельское хозяйство, действительно могут происходить регулярно, но для того, чтобы это доказать, требуются практические наблюдения. До сих пор ни одна из «погодных теорий» не была подтверждена данными наблюдений[37].

Многие очень разные по духу попытки дать объяснение кризисов связывают циклы с нестабильностью общественных настроений. В экономике это выражается в том, что уверенность в будущем, которая порождает бум, сменяется унынием, приводящим к кризису и стагнации, а периоды смелого движения вперед, в неизведанное чередуются с периодами верности старым, хорошо известным путям.

Нужно отметить, что и описанные выше, и другие подобные теории, основанные на рассуждениях о психологии людей, ничего не объясняют. Они представляют собой переформулировку проблемы иными словами, но не указывают на конкретный и определенный источник изменений делового климата. Исходя из наблюдения за периодическими колебаниями психологического состояния людей и их склонностью к инновациям, но не уделяя внимания происходящему на рынке труда, мы узнаем лишь то, что экономические циклы можно описывать по-иному. В силу того, что изменения психологического состояния общества проявляются исключительно в виде чередований экономических подъемов с экономическими спадами, психологические и связанные с ними теории кризиса представляют собой попытку объяснить одно неизвестное через другое неизвестное.

Из всех теорий делового цикла лишь одна обладает научной завершенностью. Это теория денежной школы, объясняющая изменения делового климата феноменом фидуциарного кредита. Все остальные теории кризиса повторяют идеи денежной школы даже тогда, когда усиленно стремятся отмежеваться от нее. Поэтому нас будут интересовать те факты, которые подтверждают теории денежной школы.

Можно констатировать, что все современные специалисты по теории цикла разделяют идеи теории фидуциарного кредита[38] и что все остальные современные теории претендуют лишь на то, чтобы объяснить, почему объем фидуциарного кредита, гарантированный банками, не является постоянным. Все эмпирические и статистические исследования колебаний экономической конъюнктуры и все попытки политически повлиять на них опираются на теории экономического цикла на основе фидуциарного кредита.

Чтобы показать, что проблема делового цикла не является воображаемой, нужна такая теория цикла, которая признает циклическую регулярность изменений делового климата. В отсутствие удовлетворительной теории циклических изменений нельзя решить вопрос о том, есть ли у данного конкретного кризиса специфическая причина или нет. Сначала экономисты пытались объяснить все кризисы конкретными «видимыми» и «явными» причинами: войной, природными катастрофами или приспособлением к новым экономическим факторам, например к изменениям в потреблении, технологическим изменениям или к открытию новых, более легких и прибыльных способов производства. Те кризисы, которые нельзя было объяснить такими причинами, они относили под рубрику «общая проблема кризиса».

Ни того, что необъяснимые кризисы повторяются, ни того, что им всегда предшествует период бума, недостаточно, чтобы доказать, что речь идет о специфическом феномене, который имеет одну конкретную причину. Интервалы между кризисами неодинаковы. Несложно увидеть, что чем больше контраст между кризисом и предшествовавшим ему бумом, тем более глубоким считается кризис. На этом основании можно предположить, что проблемы «кризиса вообще» не существует и что все не получившие объяснения кризисы можно объяснить разными конкретными причинами, подобно «кризису», с которым столкнулось сельское хозяйство Центральной Европы, когда у него появились конкуренты в Восточной Европе и колониях, где земля была более плодородной, или «кризису» европейской хлопчатобумажной промышленности во время Гражданской войны в США. Сказанное о кризисах верно и для бумов. Вместо того, чтобы пытаться вывести общую теорию бума, можно найти конкретную причину каждого отдельно взятого бума.

В отрыве от теории нельзя установить ни взаимосвязь между бумом и крахом, ни цикличность изменений делового климата. Только теория, теория экономического цикла, позволяет нам различить смутные очертания цикла в гуще событий[39].

Если банки выпускают расписки или открывают депозиты до востребования на суммы, превышающие количество денег в хранилище банка, на цены это влияет примерно так же, как увеличение количества денег. Поскольку эти фидуциарные средства обращения – так называются не обеспеченные золотом банковские расписки и вклады до востребования – служат общепринятым средством платежа и выполняют роль немедленно погашаемых денежных требований, они могут использоваться как деньги для сделок любого типа. В этом смысле они являются подлинными заместителями денег. Поскольку их объем превышает объем количества денег в узком смысле, речь идет об увеличении количества денег в широком смысле.

Банковская школа, с ее тезисом о том, что выпуск фидуциарных средств обращения жестко ограничен спросом на деньги в экономике, отрицает практическое значение этих бесспорных и никем не оспариваемых выводов. Теория банковской школы утверждает, что если фидуциарные средства обращения выпускаются банками исключительно для учета краткосрочных товарных векселей, то их будет выпущено ровно столько, сколько нужно для проведения всех сделок. Согласно этой доктрине, руководство банков не в состоянии оказывать влияние на объем товарных сделок. Продажи и покупки, для обслуживания которых выпущены краткосрочные товарные векселя, уже по факту заключения сделки порождают бумажный кредит, который может быть использован для обмена благ и услуг в рамках дальнейшей торговли. Если банк учитывает вексель и выпускает против него расписку, то, согласно учению банковской школы, с точки зрения рынка это будет нейтральной сделкой. Банковская школа считает, что в этом случае не происходит ничего, кроме замены менее удобного в обращении инструмента, векселя, на более удобный инструмент, банковскую расписку. Поэтому, по мнению банковской школы, выпуск банковских расписок не обязательно увеличивает количество денег в обращении: ведь если вексель погашается, то расписки поступают обратно в банк, а новые расписки будут выпущены в обращение только тогда, когда в результате новых сделок появятся новые товарные векселя.

Слабость этой хорошо известной аргументации заключается в предположении, что объем заключаемых сделок, т. е. покупок и продаж, в ходе которых могут выдаваться векселя, не зависит от поведения банков. Чем ниже ставка банковского процента, тем больше выдается кредитов. Те сделки, которые не являются прибыльными (и, следовательно, не заключаются) при ставке кредита 5 %, могут быть выгодными при ставке 4 %. Таким образам, снижая ставку, банки могут увеличить спрос на кредиты. Затем, удовлетворив этот спрос, они могут увеличить количество фидуциарных средств в обращении. Если признать это, то рушится главный тезис банковской теории – что фидуциарные средства обращения не влияют на цены.

Речь идет не просто о влиянии на цены кредита вообще, а о конкретном воздействии на цены «расширения кредита», или «кредитной экспансии». Нужно проводить четкое различие между: 1) таким кредитом, когда банк предоставляет в долг собственные средства или средства, доверенные ему вкладчиками, так называемым товарным кредитом, и 2) кредитом, который предоставляется за счет создания фидуциарных средств, то есть не обеспеченных деньгами расписок и вкладов, – этот феномен мы называем «фидуциарным кредитом»[40]. На цены всех товаров и услуг непосредственно влияет исключительно фидуциарный кредит.

Когда банки учитывают трехмесячный вексель, порождая тем самым фидуциарный кредит, они обменивают будущее благо – требование, подлежащее оплате через три месяца, – на настоящее благо, которое они производят из ничего. В силу этого неверно считать, будто бы не имеет значения то, учитывается ли вексель выпустившим его банком или же вексель остается в обращении и переходит из рук в руки. Чтобы учесть вексель в ходе торговых операций, нужно иметь для этого средства. Но банк учитывает вексель, создавая необходимые для этого платежные средства и выпуская их в обращение. Разумеется, после оплаты векселя фидуциарные средства возвращаются обратно в банк. Если банк не выпускает их снова, то это имеет те же последствия, что и сокращение количества денег в широком смысле.

То, что в ходе нормальной банковской деятельности банки выпускают фидуциарные средства исключительно в виде займов производителям и торговцам, означает, что эти средства не используются для непосредственного потребления[41]. Они используются прежде всего для производства, т. е. для покупки факторов производства и выплаты зарплат. Поэтому в результате вызванного выпуском таких фидуциарных средств увеличения количества денег в широком смысле первыми повышаются цены на сырье, продукты промежуточных переделов, иные блага высших порядков, а также ставки заработной платы.

Только после этого повышаются цены на блага первого порядка [предметы потребления]. Изменения покупательной способности денег, вызванные выпуском фидуциарных средств обращения, отличаются от изменений покупательной способности денег, вызванных открытием новых месторождений золота или выпуском бумажных денег; они имеют иной паттерн и иные побочные социальные последствия. Однако в конечном счете и те и другие влияют на цены примерно одинаково.

Изменения покупательной способности денег не влияют на процентную ставку непосредственно. Они могут косвенно повлиять на величину ставки процента в силу того, что изменения в распределении богатства и доходов, вызванные изменениями ценности денежной единицы, влияют на сбережения – и тем самым на накопление капитала. Если обесценение денежной единицы приносит выгоду богатым членам общества за счет бедных, то оно, вероятно, приведет к росту накопления капитала, потому что основными сберегателями являются богатые. Чем больше они сберегут, тем больше вырастут их доходы и состояния.

Если обесценение денег вызвано выпуском фидуциарных средств обращения и если зарплаты не повышаются сразу же вслед за ростом цен на товары, то уменьшение покупательной способности, безусловно, будет более резким. При этом возникает эффект «принудительных сбережений», который справедливо привлек к себе внимание современных исследователей[42]. Однако не нужно забывать о трех вещах. Во-первых, тот факт, возникают ли на практике такие изменения в распределении богатства и доходов, которые приводят к увеличению сбережений, зависит от конкретных обстоятельств. Во-вторых, при обстоятельствах, которые не имеют отношения к предмету нашего обсуждения (при ошибочном экономическом расчете, основанном на данных бухгалтерского учета), существенное обесценение денег может приводить к проеданию капитала (именно это одно время происходило в ходе последней инфляции). В-третьих, и это должны осознавать сторонники стимулирования инфляции посредством кредитной экспансии, накопление капитала поощряют любые законодательные меры, перераспределяющие ресурсы от «бедных» к «богатым».

В конечном счете выпуск фидуциарных средств обращения таким способом может также привести к росту накопления капитала в узких пределах и соответственно к дальнейшему снижению ставки процента. Вначале, однако, выпуск фидуциарных средств означает непосредственное и прямое понижение процентной ставки, причем это уменьшение по типу и величине отличается от того, которое происходит позже. Очевидно, что выброшенные на денежный рынок дополнительные фидуциарные средства обращения должны способствовать снижению ставки процента. До этого предложение кредитных денег и спрос на них соответствовали той ставке процента, которая сложилась до выпуска дополнительных фидуциарных средств обращения. Дополнительный кредит можно разместить лишь при условии снижения ставки процента. Эти кредиты выгодны банкам, так как для увеличения предложения фидуциарных средств обращения не требуется никаких расходов, кроме технических (т. е. затрат на печать банкнот и ведение бухгалтерии). Таким образом, банки получают возможность предлагать кредиты по более низкой ставке, чем другие кредиторы. В связи с тем, что конкуренция со стороны банков вынуждает других заимодавцев снизить ставку, по которой они предлагают кредиты, рыночная ставка процента должна упасть. Но главный вопрос состоит в том, можно ли поддерживать ее на этом уровне?

Мы будем придерживаться терминологии Викселля и называть «естественной ставкой процента» ту ставку процента, которая установилась бы в результате взаимодействия спроса и предложения, если бы реальные блага давали взаймы in natura[43] без посредничества денег.

Мы будем говорить о «денежной ставке процента» в тех случаях, когда ставка процента по кредитам выплачивается в деньгах или заместителях денег. С помощью непрерывного расширения предложения фидуциарных средств обращения банки могут снизить денежную ставку процента до уровня технических банковских расходов, т. е. практически до нуля. Исходя из этого, некоторые исследователи сделали вывод, что таким образом можно полностью ликвидировать процентную ставку. Существовала не одна школа реформаторов, желавших обеспечить даровой кредит и решить таким образом «социальные проблемы». Сегодня ни один разумный человек не считает, что процентную ставку можно упразднить. Однако люди вполне могут считать, что если «денежная ставка процента» будет снижаться в результате расширения предложения фидуциарных средств обращения, то рано или поздно она сравняется с «естественной ставкой процента», и вопрос только в том, когда это случится. То, насколько обоснованны такие представления, станет ясно после того, как мы дадим объяснение колебаниям экономического цикла.

У денежной школы был слишком узкий взгляд на этот вопрос. Она рассматривала лишь ту ситуацию, которая имела в то время практическое значение для Англии, т. е. такую, когда выпуск фидуциарных средств в одной отдельно взятой стране растет, а в других остается неизменным. Понятно, что происходит при таких условиях: цены внутри страны растут; соответственно импорт увеличивается, а экспорт падает; и, поскольку банковские расписки могут обращаться исключительно внутри страны, из нее утекают металлические (золотые) деньги. Чтобы получить деньги, которые принимают за пределами страны, держатели банковских расписок предъявляют их к погашению; металлические (золотые) резервы банков сокращаются, и, заботясь о собственной платежеспособности, они вынуждены ограничивать кредит.

В этот момент возникает бум, вызванный доступностью дешевых кредитов. Бум сопровождается иллюзией процветания, но внезапно все меняется. «Денежная ставка процента» взлетает, лишившиеся кредита предприятия разоряются и увлекают за собой кредитовавшие их банки. Наступает длительный период стагнации. Наученные горьким опытом банки не просто перестают предлагать кредиты по ставке, которая ниже, чем «естественная ставка процента», но и вообще выдают кредиты крайне осторожно.

Теперь мы переходим к ценовой премии. По мере того, как банки начинают кредитную экспансию, ожидаемый рост цен приводит к появлению положительной ценовой премии, и даже когда банки перестают снижать ставку процента, разница между «денежной» и «естественной» ставкой процента продолжает расти. В связи с тем, что кредитные деньги становятся дешевле, чем на самом деле позволяют обстоятельства, предприниматели увеличивают свою активность.

Они начинают новые проекты, ожидая, что капитал для их осуществления можно будет взять взаймы. В ситуации растущего спроса на кредиты банки повышают «денежную ставку процента». Однако при этом они продолжают выдавать кредиты и увеличивают выпуск фидуциарных средств обращения, в результате чего покупательная способность денежной единицы падает еще сильнее. Разумеется, «денежная ставка процента» в период бума повышается, но она все равно остается ниже той ставки процента, которая соответствует реальной ситуации на рынке, т. е. «естественной ставки процента», увеличенной на величину ценовой премии.

Пока эта ситуация сохраняется, бум продолжается. Разнообразные товары находят спрос. Растут цены – растет и прибыль. Фирмы завалены заказами, потому что все ожидают дальнейшего повышения цен; зарплаты тоже растут. Но вечно это продолжаться не может!

«Естественная ставка процента» устанавливается на уровне, который приблизительно соответствует уровню рыночного равновесия. Под стремлением к равновесию имеется в виду стремление рынка к состоянию, при котором все капитальные блага производительно используются, а все прибыльные проекты осуществляются; не осуществляются лишь те проекты, которые перестают приносить прибыль по сложившейся «естественной ставке процента». Теперь предположим, что равновесие, к которому стремится рынок, нарушается вмешательством банков и деньги становятся доступными под более низкий, по сравнению с «естественной ставкой», процент. В результате создаются фирмы, которые прибыльны только при установившейся в результате кредитной экспансии ставке процента, той, которая ниже «естественной ставки процента».

Мы снова сталкиваемся с разницей между снижением покупательной способности, вызванным кредитной экспансией, и снижением покупательной способности, причиной которого стало увеличение количества денег. Во втором случае [когда происходит рост предложения денег в узком смысле] сначала начинают меняться либо цены на потребительские блага, либо одновременно и цены на потребительские блага, и цены на факторы производства; на что именно – зависит о того, на что тратят появившиеся в обращении деньги те, в чьи руки они попадают в первую очередь: на потребление или на производство. Но если снижение покупательной способности вызвано увеличением предложения созданных банками фидуциарных средств обращения, то сначала оно отражается на ценах факторов производства, а на ценах потребительских благ – только после повышения прибыли и ставок заработной платы.

В реальности «стационарные», или «естественные»[44], цены, зарплаты и процентные ставки никогда не встречаются, поскольку для того, чтобы рынок достиг «полного» равновесия, всегда требуется время. Тот процесс, который в конечном счете должен был бы привести к их формированию, никогда не успевает завершиться: происходят новые изменения, и начинается движение к новому «равновесию». Даже на свободном рынке иногда бывают безработные, нераспроданные потребительские товары и неиспользуемые факторы производства; в состоянии «статического равновесия» всего этого не должно существовать. Когда деловая активность и производство оживляются, немедленно возникает спрос на эти резервы. Однако, после того как их использовали, рост предложения фидуциарных средств обращения всегда приводит к помехам определенного типа.

В любой конкретной экономической ситуации возможности производства ограничены существующим предложением капитальных благ. Окольные методы производства можно использовать лишь постольку, поскольку имеются средства, позволяющие поддерживать существование работников в течение продленного периода производства. Все проекты, для завершения которых не хватает ресурсов, остаются незавершенными, несмотря на то что они могут казаться вполне реальными, если отвлечься от того, что они не обеспечены предложением капитала. Однако, пока банки предлагают кредиты по низкой ставке, эти проекты представляются выгодными, и поэтому предприниматели приступают к их реализации. Но на самом деле ресурсов для их реализации нет, и это рано или поздно становится явным. Рано или поздно становится явным и то, что производство развивалось без учета экономических реалий, планы были не обеспечены экономическими ресурсами, а спекуляция, т. е. деятельность, направленная на создание запасов благ в будущем, оказалась неудачной.

В последнее время стало принято подчеркивать значение того, что «принудительные сбережения», которые могут появиться в результате падения покупательной способности, следующего за ростом предложения фидуциарных средств обращения, приводят к увеличению предложения капитала. Это, в свою очередь, увеличивает размеры фонда, от которого зависит протяженность производственного периода, потому что: 1) работники меньше потребляют, так как ставки заработной платы обычно отстают от роста цен на товары, и 2) те, кто получает выгоду от сокращения доходов наемных работников, сберегают по крайней мере часть того, что они выигрывают. Возникает ли эффект «принудительных сбережений» в реальности, зависит от конкретной ситуации. У нас нет необходимости останавливаться на этом.

Тем не менее и с учетом наличия феномена «принудительных сбережений» кредитная экспансия, инициированная банками, все равно приводит к запуску более окольных процессов производства, чем те, которые на самом деле можно осуществить в данных конкретных условиях. Будь это не так, банки могли бы снижать «денежную ставку процента» и увеличивать выпуск фидуциарных средств обращения исключительно до такого уровня, после достижения которого «естественная ставка процента» начинает снижаться под воздействием эффекта «принудительных сбережений». Но это совершенно абсурдное предположение, у которого вряд ли могут найтись сторонники.

Нас интересует та проблема, которую банки создают, когда уменьшают «денежную ставку процента» ниже уровня «естественной ставки». Для нас не имеет значения, насколько может снижаться – в некоторых узких пределах – сама «естественная ставка» в результате таких действий банков. Никто не сомневается в том, что «принудительные сбережения» способны лишь незначительно снизить «естественную ставку процента» по сравнению с тем уменьшением «денежной ставки процента», которое приводит к возникновению «принудительных сбережений»[45].

Ресурсы, которые используются для первого этапа осуществления этих новых, более длительных производственных проектов, отвлекаются от каких-то иных, менее долгосрочных. Снижение процентной ставки выгодно всем производителям, которые получают возможность платить более высокие зарплаты и покупать материальные факторы производства по более высоким ценам. Конкуренция между ними приводит к росту зарплат и цен на иные факторы производства. В то же время, за исключением возможностей, о которых упоминалось выше, это не приводит к увеличению предложения рабочей силы и предложения благ высших порядков. Имеющихся средств к существованию оказывается недостаточно для того, чтобы обеспечить работников в течение длительного периода производства. Становится ясно, что планы более длительного и более окольного производства не учитывали реальной ситуации с капиталом. Предприниматели осознают, что имеющихся у них ресурсов недостаточно, чтобы работа предприятий продолжалась. Они обнаруживают, что им не хватает «денег».

Так и есть на самом деле. Повышение общего уровня цен означает, что всем предприятиям теперь нужно больше средств, чем они рассчитывали, когда запускались. Для того, чтобы завершить начатое, нужны ресурсы, однако увеличенное предложение кредитов в виде выпущенных банками фидуциарных средств обращения уже исчерпано. Банки не могут больше давать кредиты под такие проценты. Они вынуждены повышать ставку процента по двум причинам. Во-первых, возникновение положительной ценовой премии вынуждает их платить по более высокой ставке за те ресурсы, которые они сами берут в долг. Во-вторых, они выбирают из большого количества претендентов на кредит. Не все предприятия могут брать кредиты по более высокой ставке. У тех, кто не может, возникают трудности.

На этом этапе характер кредитной экспансии меняется. Теперь банки не просто закачивают в обращение ограниченную дозу новых фидуциарных средств и останавливаются на этом. Теперь они постоянно накачивают экономику фидуциарными средствами: за первой дозой следует вторая, третья, четвертая и т. д. Они не просто однократно назначают ставку процента ниже «естественной», после чего приспосабливаются к новой ситуации – они выдают кредиты по ставке, которая ниже «естественной ставки», в течение некоторого периода времени. Разумеется, рост спроса на кредиты может приводить к тому, что они повысят «денежную ставку процента». Однако, даже если банки возвращаются к прежнему, существовавшему до начала кредитной экспансии уровню «естественной ставки», эта ставка все равно ниже той, которая сложилась бы на рынке в отсутствие кредитной экспансии, так как в состав новой «естественной» ставки должна быть включена еще и положительная ценовая премия. Дополнительно выпущенный объем фидуциарных средств обращения позволяет банкам удовлетворять растущий спрос деловых кругов на кредиты. Поэтому кризиса пока не возникает. Предприятия, на которых применяются более окольные методы производства, продолжают работать. Так как цены растут, то ожидания их владельцев оправдываются. Они получают прибыль. Бум продолжается.

Кризис начинается только тогда, когда поведение банков резко меняется: когда они прекращают выпуск новых фидуциарных средств обращения, переставая занижать «естественную ставку процента». Они могут даже предпринимать шаги, направленные на ограничение кредитной экспансии. Вопрос о том, когда и почему они делают это, нуждается в изучении. Однако прежде всего нужно дать ответ на вопрос: «А могут ли банки не прекращать экспансию?» Могут ли они непрерывно вбрасывать в обращение все новые и новые фидуциарные средства и постоянно предоставлять кредиты по ставке ниже той, которая сложилась бы на рынке в отсутствие их вмешательства, выразившегося в создании дополнительного объема фидуциарных средств?

Если бы банки могли действовать так постоянно, то они, вероятно, смогли бы обеспечить длительное процветание. Но может ли бум продолжаться вечно?

Это невозможно. Банки не в состоянии обеспечить вечный бум. Причина в том, что инфляционную политику нельзя проводить бесконечно. Если выпуск фидуциарных средств обращения постоянно наращивать, то цены поднимаются все выше, а вместе с ними растет и ценовая премия. (Мы отвлекаемся от того, что, во-первых, сокращение денежных резервов банков относительно фидуциарных средств обращения и, во-вторых, рост операционных издержек банков рано или поздно вынудят их прекратить кредитную экспансию). Именно в силу того, что конца и края потоку новых и новых фидуциарных средств обращения не предвидится (и исключительно по этой причине), цены растут все больше и больше, и этот процесс в итоге перерастает в панику, в ходе которой цены и процентные ставки взмывают вверх.

А что если банки все же не захотят отказаться от кредитной экспансии? Что если для того, чтобы снизить кредитную ставку, они будут выпускать все больше и больше фидуциарных средств обращения, продолжая удовлетворять непрерывно растущую потребность в кредите? Этим они лишь ускорят конец и приблизят крах всей системы фидуциарных средств обращения. Инфляция может продолжаться только до тех пор, пока люди уверены, что в один прекрасный день она прекратится. Как только люди начинают верить в то, что инфляция будет вечной, они отказываются от использования инфляционных денег. Происходит бегство от денег в «реальные ценности», иностранную валюту, драгоценные металлы и бартер.

Рано или поздно изменившееся поведение банков неизбежно приводит к кризису. Чем позже это происходит, тем дольше продолжается период, в ходе которого расчеты предпринимателей искажаются под воздействием выпуска дополнительных фидуциарных средств. Чем больше фидуциарных денег выпущено дополнительно, тем больше факторов производства инвестировано в такие проекты, которые казались выгодными исключительно из-за искусственно заниженной ставки процента и оказались невыгодными после того, как ставка вновь повысилась.

Инвестиционные ошибки приводят к большим убыткам. Многие начатые проекты остаются незавершенными. Другие, уже сданные в эксплуатацию объекты оказываются ненужными. Некоторые проекты продолжаются, потому что после списания убытков, понесенных в результате непроизводительного использования капитала, они приносят по крайней мере какую-то выгоду.

Кризис сменяется стагнацией. Предприятия и фирмы, обманутые иллюзиями периода бума, уже разорились. Банкротства и коррекция планов расчистили поле. Банки стали вести себя осторожно. Теперь они боятся кредитной экспансии. Они с подозрением относятся к претендующим на кредиты прожектерам и вообще к тем, кто предлагает что-то новое. Исчезают не только искусственные стимулы, вызванные кредитной экспансией; не реализуются даже те проекты, которые можно было бы осуществить с помощью имеющихся в наличии капитальных благ, потому что в обстановке общего пессимизма и недоверия все новое кажется сомнительным. Преобладающая «денежная ставка процента» падает ниже «естественной».

Когда наступает кризис, кредитные ставки резко подскакивают, потому что оказавшиеся под угрозой предприятия согласны на очень высокие ставки по кредитам – лишь бы получить средства, которые, как они надеются, их спасут. Позже, после того, как паника улеглась, в результате ограничения кредитной экспансии и попыток распродажи крупных товарных запасов складывается ситуация, когда постоянное снижение цен приводит к появлению отрицательной ценовой премии. Ставка процента, уменьшенная на величину ценовой премии, в течение некоторого времени сохраняется даже после того, как цены перестали падать и основания для существования отрицательной ценовой премии исчезли. В итоге «денежная процентная ставка» оказывается ниже «естественной». Однако из-за того, что недавний горький опыт приучил всех дуть на воду, это не стимулирует предпринимательскую активность в той степени, как это было бы в нейтральной ситуации. Должно пройти достаточно долгое время для того, чтобы воздействие предложения капитала, увеличившегося в результате накопленных в период стагнации сбережений, на ставку процента по кредитам привело к возобновлению предпринимательской активности. Когда это происходит, это означает, что «дно» пройдено и начался новый бум.

С того момента, когда банки начинают расширять объем фидуциарного кредита, и до того, как они прекращают это делать, события развиваются примерно так же, как и в случае любого другого увеличения денежного предложения. Специфика ситуации связана с тем, что фидуциарные средства обращения – в виде кредитов – обычно вбрасывают в экономику банки, тогда как увеличение количества денег выглядит как рост богатства и доходов конкретных лиц. Однако для нас гораздо большее значение имеет другое различие между кредитной экспансией и иными ситуациями, в которых происходит увеличение денежного предложения.

Увеличение и уменьшение количества денег в результате кредитной экспансии никак не связано с увеличением или уменьшением спроса на деньги. Если спрос на деньги растет вследствие роста населения или сокращения бартера и автаркии и вытекающего из этого расширения денежных сделок, то увеличивать количество денег нет совершенно никакой нужды. Оно при этом может даже уменьшиться. Было бы крайне удивительно, если бы изменения спроса на деньги уравновешивались соответствующими изменениями количества денег так, чтобы в результате и те и те изменения оставались незамеченными, а покупательная способность денежной единицы – стабильной.

Ценность денежной единицы в экономике постоянно меняется. Периоды падения покупательной способности чередуются с периодами ее роста. При металлическом стандарте эти изменения обычно столь незначительны и протекают так медленно, что их последствия не бывают резкими и внезапными. Тем не менее нужно признать, что даже при металлическом стандарте периоды высокой и низкой покупательной способности денежной единицы будут чередоваться с нерегулярными интервалами. При таком стандарте, кроме стандартных металлических денег, используется исключительно мелкая монета – для мелких сделок и, разумеется, не ходят бумажные деньги и иные средства платежа (например, банковские расписки или не полностью обеспеченные чеки). Но даже в этих условиях можно говорить о периодах экономического «роста» и «спада» и о колебаниях экономической конъюнктуры, однако вряд ли у кого-либо возникнет желание назвать такие чередования относительного спада и относительного подъема регулярно повторяющимися циклами. В те периоды, когда будет происходить изменение покупательной способности денежной единицы в ту или иную сторону, оно, скорее всего, будет настолько незначительным, что деловые люди его практически не ощутят и зафиксировать его смогут лишь специалисты по экономической истории. Кроме того, переходы от периодов растущих цен к периодам падающих цен при металлическом стандарте совершаются настолько плавно, что это не приводит ни к кризису, ни к панике. Это означает также, что предприниматели и журналисты, пишущие о событиях на рынке, при металлическом стандарте гораздо меньше озабочены «длинными волнами» цикла конъюнктуры[46].

Последствия инфляции, вызванной ростом предложения бумажных денег, совершенно иные. Они тоже вызывают рост цен, создавая «благоприятный климат для предпринимательства», которому способствуют также возникающие в такой ситуации очевидные стимулы для экспорта и сокращение импорта. После окончания инфляции, которое происходит либо в результате остановки печатного станка (как это недавно было, например, во Франции и Италии), либо в результате полной потери бумажными деньгами денежной ценности, т. е. тогда, когда инфляционная политика доводится до логического конца (как это было в Германии в 1923 г.), начинается «кризис стабилизации»[47]. Причины этого кризиса и его отличительные черты очень похожи на то, что происходит после окончания кредитной экспансии. Следует четко отделять кризис такого типа [когда рост денежного предложения просто прекращается] от того, что происходит, когда инфляция сменяется дефляцией.

Эпизоды инфляции бумажных денег встречаются нерегулярно. Обычно такую инфляцию порождают не внутриэкономические события, а определенного рода политические установки. Можно с уверенностью утверждать, что после того как страна, проводившая инфляционную политику, довела ее до логического конца или по крайней мере далеко зашла в ней, она больше не может пользоваться инфляцией для обслуживания своих финансовых интересов. Люди, пережившие инфляцию, приобретут недоверие к ней на всю жизнь и будут встречать в штыки любую попытку возобновить инфляцию.

При первых признаках новой инфляции люди будут отказываться от инфляционных денег или дисконтировать их непропорционально реальному увеличению денежного предложения. Как правило, необычно высокий уровень дисконта характерен для финальной фазы инфляции. Таким образом, попытки вновь начать инфляцию бумажных денег сразу после окончания предыдущей инфляции или вскоре после нее либо обречены на полный провал, либо почти сразу же приводят к катастрофе. Из этого можно сделать вывод – который подтверждает, или по крайней мере не опровергает история денежного обращения, – что для того, чтобы мысль о поддержке государственных финансов с помощью печатного станка вновь стала рассматриваться всерьез, должно вырасти новое поколение.

Есть много государств, которые никогда не проводили политику инфляции бумажных денег. Многие использовали ее лишь единожды. Даже страны, известные своей слабостью к печатному станку, повторяют этот эксперимент не слишком часто. После того как Австрия пережила инфляцию банкнот в эпоху наполеоновских войн, понадобилось целое поколение, чтобы она вновь начала проводить инфляционную политику, причем на этот раз масштабы инфляции были куда скромнее, чем в начале XIX в. Между вторым и третьим, недавно закончившимся эпизодом инфляции в ее истории прошло почти полвека. Инфляцию бумажных денег ни в коей мере нельзя назвать циклическим явлением.

Регулярность можно обнаружить лишь в проявлении феноменов, связанных с фидуциарным кредитом. С тех пор как банки, выпускающие фидуциарные средства, стали играть важную роль в экономической жизни, кризисы возникают раз в несколько лет. За кризисом следует стагнация, а за стагнацией – бум. Лорд Оверстоун более 90 лет назад чрезвычайно четко описал этот процесс: «Мы видим, что оно [состояние торговли] подвержено периодически повторяющимся изменениям, так что существует своего рода сложившийся цикл. Сначала мы видим состояние покоя, потом улучшение ситуации – рост доверия – процветание – эйфорию – неоправданный рост числа торговых сделок – судорогу – спад – стагнацию – отчаяние – и, наконец, снова состояние покоя»[48].

Это описание, чья краткость и четкость не имеют себе равных, свидетельствует о том, насколько несправедливо приписывать экономистам более позднего времени честь трансформации проблемы кризисов в проблему общего предпринимательского климата.

Предпринимались безуспешные попытки установить точную продолжительность деловых циклов. Этим, как и можно было ожидать, особенно грешили теории, искавшие источник экономических перемен в повторяющихся космических событиях. Экономическая история не подтверждает таких предположений. Она фиксирует чередование экономических спадов и экономических подъемов, но продолжительность этих спадов и подъемов неодинакова.

Проблема, в том, почему происходят эти колебания конъюнктуры. Теория фидуциарного кредита позволяет нам описать в первом приближении типичную структуру цикла, однако она, насколько нам известно, не объясняет, почему циклы повторяются.

Из теории фидуциарного кредита со всей очевидностью вытекает, что непосредственный стимул, который ведет к колебаниям, следует искать в поведении банков. Тем, что банки начинают снижать «денежную ставку процента» ниже уровня «естественной ставки процента», они расширяют обращение кредита и, следовательно, искажают естественный ход событий. Они влияют на ситуацию таким образом, что это неизбежно приводит к буму и кризису. Вопрос соответственно в том, что заставляет банки снова и снова возобновлять попытки расширить фидуциарный кредит.

Многие ученые считают, что на банки действуют внешние стимулы: что они начинают накачивать денежную систему фидуциарными средствами под воздействием определенных событий и что, если бы этих событий не происходило, они вели бы себя по-другому. Я тоже разделял эту точку зрения, о чем свидетельствует первое издание моей книги о теории денег[49]. Я не мог понять, почему опыт ничему не учит банки. Я считал, что если бы не внешние факторы, банки вели бы себя осторожно и сдержанно. Но потом я убедился, что объяснять изменения в поведении банков внешними стимулами бесполезно. Позже я также осознал, что колебания экономической конъюнктуры полностью зависят от соотношения количества фидуциарных средств в обращении и спроса на них.

Вброс в обращение каждой новой порции фидуциарных средств приводит к последствиям, описанным выше. Прежде всего это вызывает снижение процента по кредитам, а кроме того, сокращает покупательную способность денежной единицы. Каждый последующий вброс приводит к тому же результату. Возникновение новых банков, выпускающих фидуциарные средства обращения, и постепенное расширение фидуциарного кредита вызывает экономический бум и в результате приводит к кризису, сопровождающемуся спадом. Легко понять, почему банки, выпускающие фидуциарные средства обращения, стремясь повысить свои шансы на получение прибыли, готовы увеличивать объем кредитов и количество выпускаемых расписок. Объяснения требует то, почему попытки улучшить экономический климат путем кредитной экспансии повторяются снова и снова, несмотря на то что все предшествующие попытки такого рода блистательно провалились.

Ответ таков: причина в том, что среди деловых людей и экономистов доминирует представление о том, что снижение ставки процента является одной из главных целей экономической политики, а кредитная экспансия считается рациональным инструментом достижения этой цели.

Наивный инфляционизм XVII–XVIII вв. пал под натиском экономической науки. В XIX в. инфляционной теории продолжали придерживаться только никому не известные авторы, оторванные от научного сообщества и практической экономической политики. В силу чисто политических причин школа эмпирического и исторического «реализма» не обращала внимания на проблемы экономической теории. Исключительно благодаря этому презрению к теории наивные взгляды на инфляцию смогли вновь завоевать временное признание во время [первой] Мировой войны, особенно в Германии.

Судьба инфляционной теории, пропагандирующей создание инфляции с помощью выпуска фидуциарных средств обращения, сложилась более удачно. Ее резко критиковали Адам Смит и некоторые его предшественники, в особенности американский ученый Уильям Дуглас[50]. Непримиримую позицию по отношению к этой доктрине занимали многие теоретики, в особенности приверженцы денежной школы. Однако с появлением банковской школы ситуация резко изменилась. Основатели этой школы не понимали, что кредитная экспансия приводит к снижению процентной ставки. Они даже утверждали, что кредитная экспансия, выходящая за пределы «потребностей бизнеса», принципиально невозможна. Таким образом, в доктрине банковской школы уже содержалась в зародыше мысль о том, что банки своим поведением способны снизить ставку процента. Как минимум следует констатировать, что авторы, занимавшиеся этими проблемами, не совсем понимали, почему они должны выступать против кредитной экспансии, и это не позволяло им противостоять общественности, требовавшей от банков «дешевых денег».

Экономическая пресса использовала для обсуждения процентной ставки сомнительный жаргон деловых кругов: журналисты рассуждали о «дефиците» и «изобилии» денег и называли рынок краткосрочного кредита «рынком денег». Наученные горьким опытом банки – эмитенты фидуциарных средств обращения, вели себя осторожно и не стремились удовлетворять желание получить более дешевый кредит, которое единодушно выражали газеты, политические партии, парламенты, правительства, предприниматели, землевладельцы и наемные работники. Нежелание банков расширять кредит воспринималось как злонамеренное. Даже газеты и политики, которые обязаны быть осмотрительными, неустанно заявляли, что банки-эмитенты могли бы выдавать более дешевые кредиты и что они держат высокую ставку по кредитам, потому что думают только о собственной выгоде и об интересах контролирующих их капиталистов.

Крупные эмиссионные банки континентальной Европы практически всегда создавались с надеждой на то, что выпуск фидуциарных средств обращения приведет к снижению ставки процента по кредитам. Под влиянием денежной школы сначала в Англии, а потом и в других странах, где раньше не было законов, ограничивавших выпуск банковских расписок, появилось регулирование, направленное на ограничение кредитной экспансии, по крайней мере в части выпуска необеспеченных банкнот. Несмотря на это, под натиском Тука (1774–1858) и его последователей денежная школа потерпела поражение. Хотя отмена законов, ограничивавших эмиссию расписок, считалась рискованной, считалось возможным обходить их. Собственно говоря, именно буква банковского закона обеспечила концентрацию драгоценных металлов в хранилищах эмиссионных банков. Это позволило увеличить выпуск фидуциарных средств обращения и сыграло важную роль в распространении золотодевизного стандарта.

До войны [1914] в Германии открыто звучали призывы к выведению золота из обращения ради того, чтобы Рейхсбанк получил возможность выпускать 60 бумажных марок на каждые 20 золотых марок, пополнявших его хранилища. Пропагандировались также чековые платежи – как способ существенно снизить ставку процента[51]. Примерно то же самое, хотя и не в столь явном виде, происходило повсеместно.

Любое отдельно взятое изменение экономической конъюнктуры – и резкий рост, и следующий за ним провал – вызвано попытками эмиссионных банков снизить процент по кредитам и таким образом расширить фидуциарный кредит посредством увеличения предложения фидуциарных средств обращения (т. е. не полностью обеспеченных деньгами банковских расписок и депозитов до востребования). То, что эти попытки повторяются снова и снова, несмотря на печальные последствия таких действий, связано с доминированием идеологии, которая считает главными целями экономической политики рост цен на товары и особенно – низкую процентную ставку. Предполагается, что, увеличивая предложение фидуциарных средств обращения, можно достичь даже второй цели. Жалобы на кризис и депрессию не умолкают, но причинно-следственная связь между поведением эмиссионных банков и этими бедствиями не осознается; в силу этого пропагандируется такая экономическая политика, которая в итоге неизбежно приводит к кризису и депрессии.

Любое отклонение цен, заработной платы или ставки процента от значений, которые сложились бы на свободном рынке, всегда приводит к нарушению экономического «равновесия». Нарушение «равновесия», вызванное попытками искусственно занизить ставку процента, и провоцирует кризисы.

Таким образом, источник феномена волнообразных подъемов и спадов экономики носит идеологический характер. Экономические циклы будут повторяться до тех пор, пока люди считают, что ставку процента можно снизить не только за счет накопления капитала, но и с помощью банковской политики.

Но если бы государства вообще не занимались выпуском фидуциарных средств обращения, это все равно делали бы банки: и в виде расписок, и в виде депозитов. Если бы законодательных ограничений на эмиссию фидуциарных средств обращения не существовало, наступило бы господство свободной банковской деятельности. При этом банки должны были бы проявлять особую предусмотрительность, чтобы выпускаемые ими фидуциарные средства обращения не потеряли репутацию; ведь никто не обязан был бы их принимать. Со временем жители капиталистических стран научились бы отличать хорошие банки от плохих. Жители «слаборазвитых» стран не стали бы доверять никаким банкам. Государство не давило бы на банки, заставляя их снизить процентные ставки. Управляющие надежных и уважаемых банков, выпускающие такие фидуциарные средства обращения, которые пользуются общим доверием и функционируют в качестве заместителей денег, извлекли бы уроки из опыта истории. Даже если бы они не вполне осознавали теоретическую взаимосвязь между кредитной экспансией и кризисом, они интуитивно чувствовали бы, насколько далеко можно зайти в выпуске фидуциарных средств, не ставя экономику на грань краха.

Осмотрительная и осторожная политика уважаемых и солидных банков служила бы примером и для менее ответственных управляющих остальных банков, и они вынуждены были бы придерживаться ее, как бы ни хотелось им выдавать более дешевые кредиты. Ведь один отдельно взятый банк или даже группа банков не в состоянии запустить кредитную экспансию. Для этого нужно, чтобы фидуциарные средства рассматривались всеми как заместители денег. Если одновременно существует несколько эмиссионных банков с равными правами и некоторые из них пытаются расширить объем фидуциарного кредита в то время, как другие этого не делают, то после каждого очередного раунда взаимозачетов положительный остаток на текущем счете будут иметь консервативные банки. В этих условиях, столкнувшись с необходимостью оплаты предъявляемых к возмещению расписок и сокращением остатков наличности, банки, начавшие было расширять фидуциарный кредит, были бы вынуждены сократить эмиссию фидуциарных средств обращения.

В ходе развития банковской системы, допускающей существование фидуциарных средств в принципе, кризисов избежать не удалось бы. Однако, как только банкиры осознают угрозу кредитной экспансии для их деятельности, они сделают все, чтобы избежать кризиса. В условиях свободной банковской деятельности они неизбежно выберут единственно возможный путь, ведущий к этой цели: они станут подходить к эмиссии фидуциарных средств крайне осторожно.

То, что развитие фидуциарных средств пошло по другому пути, связано исключительно с тем, что выпуск банковских расписок (которые долгое время были единственной формой фидуциарных средств и продолжают оставаться их самой важной формой сегодня [1928] даже в Англии и США) стал епархией государства. На смену частным банкирам и акционерным коммерческим банкам пришли политически привилегированные эмиссионные банки. Это произошло потому, что правительства по причинам фискального характера и соображениям государственной кредитной политики выступали за расширение фидуциарного кредита. Привилегированные институты могли безбоязненно выдавать кредиты не только потому, что обычно были эмиссионными монополистами, но и потому, что в чрезвычайной ситуации могли рассчитывать на помощь государства. Частный банкир, переборщивший с кредитами, разоряется. В той же ситуации привилегированный банк получает разрешение приостановить платежи, а его расписки становятся законным средством платежа по номиналу.

Если бы из учения денежной школы был сделан вывод о том, что фидуциарные средства обращения следует лишить всех специальных привилегий и регулировать так же, как любые другие денежные требования, по общим законам без каких-либо специальных изъятий и исключений, это, вероятно, успешнее противодействовало бы кризисам, чем установление жестких пропорций выпуска фидуциарных средств и ограничение права банков создавать фидуциарные средства обращения сферой депозитов. Принцип свободной банковской деятельности, таким образом, был ограничен депозитами, но и там он не смог сформировать у банков и банкиров осмотрительность по отношению к фидуциарным средствам обращения. Дело в том, что общественное мнение навязало правительствам такую экономическую политику, которая предполагала, что во время кризиса государство обязано помогать центральным эмиссионным банкам. Чтобы позволить Банку Англии помочь банкам, увлекшимся кредитной экспансией, в 1847, 1857 и 1866 гг. действие закона Пиля приостанавливалось. И такая помощь в той или иной форме предоставлялась всегда и повсюду.

В США национальное банковское законодательство было устроено таким образом, что помогать заигравшимся эмиссионным банкам было крайне трудно, если вообще не невозможно. Одним из главных недостатков этой системы регулирования считалось то, что она не позволяла помогать неплатежеспособным кредиторам и поддерживать объем выданных ими кредитов. Среди причин, которые привели к существенному пересмотру американского банковского законодательства [имеется в виду закон о Федеральном резерве 1913 г.], главной была убежденность в том, что нужно создавать резервы на случай кризиса. Иными словами, после того как выпуск расчетных сертификатов позволил спасти банки во время паники 1907 г., сложилось мнение, что необходимо использовать специальные технические инструменты для того, чтобы предотвращать крах банков и банкиров, чье поведение привело к кризису. Обычно считалось, что особенно важно защитить банки, занимавшиеся расширением фидуциарного кредита, от последствий их безответственного поведения. В этом состояла одна из главных задач центральных эмиссионных банков. Кроме того, считалось, что те банки, которые даже во время кризиса остались на плаву благодаря собственной предусмотрительности, обязаны помочь попавшим в беду коллегам.

Вполне имеет право на существование вопрос: а каков был бы ущерб от естественного развития кризиса по сравнению с тем ущербом, который наносит искусственное занижение процентной ставки, вводя в заблуждение предпринимателей? Бесспорно, многие из тех, кого спасло вмешательство, пали бы жертвой паники, но если бы таким предприятиям дали обанкротиться, на их месте расцвели бы другие. Несмотря на это, общий убыток от «бума» (кризис сам по себе не порождает этот убыток: он лишь делает его очевидным) связан в основном с тем, что факторы производства были потрачены на такие вложения в основной капитал, которые не были первоочередными с учетом реальных экономических условий. В результате эти факторы производства не могут быть использованы для более насущных направлений использования. Вмешательство препятствует переходу благ из рук неосмотрительных предпринимателей в руки тех, кто проявил большую осмотрительность; в результате дисбаланс не смягчается и не уменьшается.

Практика вмешательства государства в интересах банков, ставших неплатежеспособными в результате кризиса, приводит к блокированию рыночных сил, которые могли бы предотвратить возобновление кредитной экспансии, возникновение нового бума и соответственно – нового кризиса. Если кризис не наносит ущерба банкам, а лишь чуть-чуть ослабляет их, то их ничто не удерживает от новых попыток искусственно занизить процентную ставку по кредитам и расширить фидуциарный кредит. Если позволить кризису сделать свое дело и безжалостно уничтожить те предприятия, которые не смогли расплатиться по своим обязательствам, то все предприниматели, а не только банки, будут осторожнее пользоваться кредитами и выдавать их с гораздо меньшей легкостью. Однако общественное мнение одобряет спасение безответственных предприятий во время кризиса. Разумеется, как только худшее остается позади, банки снова приступают к кредитной экспансии.

Деловым людям кажется естественным и понятным то, что банки удовлетворяют их спрос на кредит, создавая фидуциарные средства обращения. Они считают, что задача и долг банков – «быть на стороне» бизнеса и торговли. Действительно, расширение фидуциарного кредита поощряет накопление капитала в узких рамках «принудительных сбережений», которые оно вызывает, – и в этом смысле кредитная экспансия способствует росту производства. Тем не менее любые шаги в этом направлении заводят предпринимателя все дальше и дальше по «неверному» пути, о чем уже говорилось выше. Разрыв между реальными действиями предпринимателей и тем, как они вели бы себя на свободном рынке, в период кризиса становится явным. То, что каждый кризис, с его крайне неприятными последствиями, сменяется очередным «бумом», который неизбежно переходит в следующий кризис, объясняется исключительно тем, что доминирующая во всех влиятельных общественных группах (в СМИ, среди политиков, экономистов, чиновников и в деловых кругах) идеология не только допускает кредитную экспансию, но и предписывает ее.

Все успехи в объяснении колебаний экономической конъюнктуры, достигнутые до сего дня, являются заслугой денежной школы. Исключительно этой школе мы обязаны идеями, которые легли в основу политики, направленной на устранение этих колебаний. Роковая ошибка денежной школы связана с тем, что она не смогла осознать того, что заместителями денег и соответственно денежными сертификатами и фидуциарными средствами обращения являются не только банковские расписки, но и банковские депозиты до востребования. Она рассматривала как заместители денег исключительно банковские расписки. Соответственно с точки зрения денежной школы на обращение чисто металлических денег могло оказывать негативное влияние исключительно введение банкнот, не обеспеченных [металлическими] деньгами.

В силу этого представители денежной школы полагали, что для того, чтобы предотвратить регулярное повторение кризисов, достаточно ограничить выпуск не обеспеченных золотом банкнот. Вопрос об эмиссии фидуциарных средств обращения в виде необеспеченных депозитов до востребования их не занимал[52]. Поскольку ничто не препятствовало осуществлению кредитной экспансии посредством создания банковских депозитов, ее можно было продолжать даже в Англии. Когда технические проблемы ограничивали возможность дальнейшего предоставления банковских кредитов и кризис становился явным, банки и их вкладчики обычно получали помощь в виде дополнительной эмиссии банкнот. Практика ограничения доли необеспеченных банкнот в обращении систематизировала эту процедуру. Так как банки могли положиться на помощь эмиссионного банка, они с легкостью шли на расширение объема предоставляемых кредитов.

Если бы было запрещено всякое расширение объема фидуциарных средств в любой форме, т. е. если бы от банков требовалось полностью обеспечивать и дополнительный выпуск банкнот, и депозиты до востребования – или по крайней мере если бы им не разрешали увеличивать объем фидуциарных средств обращения сверх жестко установленного лимита, – то цены стали бы резко падать, особенно в периоды, когда рост спроса на деньги превышает увеличение денежного предложения. Тогда у экономики не было бы стимула, которым для нее являются «принудительные сбережения», а, кроме того, в течение какого-то времени она страдала бы от последствий роста покупательной способности денежной единицы [т. е. от падающих цен]. Накопление капитала хоть и не остановилось бы совсем, но происходило бы медленнее. В то же время в этом случае экономика, безусловно, не испытывала бы периодов бурного роста, внезапно перерастающих в драматические кризисы и рецессии.

Обсуждать, была бы описанная выше политика ограничения эмиссии фидуциарных средств обращения банками лучше, чем реально проводимая политика, не имеет особого смысла. Подлинной альтернативой нынешней политике является не просто ограничение свободы эмиссии фидуциарных средств. Реальный выбор существует (или по крайней мере существовал) между предоставлением привилегий на эмиссию фидуциарных средств обращения и свободной банковской деятельностью.

Вариант со свободной банковской деятельностью сегодня практически не обсуждается. Первые попытки вмешательства государства в капиталистическую систему связаны с периодом, когда в центре экономических и политических дебатов оказалась банковская политика. Разумеется, некоторые люди выступали за свободную банковскую деятельность, но они потерпели поражение. Главной задачей регуляторов была защита держателей банковских расписок от банков. При этом все забыли, что когда банки останавливают платежи, от этого страдают именно те, кого призвано защитить банковское законодательство. Нельзя не признать, что гипотетические последствия краха банков в системе, основанной на абсолютно свободной банковской деятельности, не идут ни в какое сравнение с последствиями войны и той банковской политики, которую проводили после нее три европейские империи[53].

Если взять последние два поколения, то любой, кто давал себе труд задуматься, знает, что кризис следует за бумом. Несмотря на это, ни одному самому хитрому и ловкому банкиру не удавалось вовремя прекратить кредитную экспансию. Этому препятствовало общественное мнение. Считается, что резкие колебания экономической конъюнктуры являются неотъемлемой чертой капиталистической системы. Под влиянием теорий банковской школы сложилось мнение, что банки просто повинуются восходящей волне конъюнктуры и никак не могут вызвать бум или способствовать ему. Когда после длительной стагнации банки снова начинали удовлетворять спрос общества на дешевый кредит, признаки начинающегося бума всегда вызывали в обществе восторг.

Примечания

1

Впервые опубликована в кн.: Gold and Monetary Stabilisation (Lectures on the Harris Foundation). Quincy Wright, ed. Chicago: University of Chicago Press, 1932. Перевод с англ. А. В. Фильчука под ред. А. В. Куряева. Готфрид Хаберлер выступил с этой лекцией в 1932 г. на конференции в Чикагском университете, где в разгар Великой депресии самые известные экономисты США обсуждали денежную и налоговую политику. Как отмечает Мюррей Ротбард, «вероятно, это было первое изложение теории [экономического цикла] Мизеса перед американскими экономистами» (см.: Ротбард М. Великая депрессия в Америке. М.: ИРИСЭН, 2012. С. 439).

2

См. особенно: Hayek F. Prices and Production. New York: Augustus M. Kelley, 1967 [Хайек Ф. Цены и производства. Челябинск: Социум, 2007]

3

Keynes J. M. Unemployment as a World Problem. Chicago, 1931. P. 39.

4

Шестнадцать лет назад, когда в первом немецком издании моей работы «Теория денег и фидуциарных средств обращения» (Mises L. von. Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel. 1912; пер. на англ.: Mises L. von. The Theory of Money and Credit. New London, Conn.: Yale University Press, 1953; Indianapolis, Ind.: Liberty Classics, 1980. [Рус. пер.: Мизес Л. фон. Теория денег и фидуциарных средств обращения // Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. Челябинск: Социум, 2012. С. 1—529]) я объяснил феномен экономических кризисов с помощью теории фидуциарного кредита, я столкнулся повсюду, и прежде всего в Германии, с невежеством и тупым сопротивлением публики. Автор рецензии на мою книгу в шмоллеровском ежегоднике (Jahrbuch fur Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft) писал: «Выводы, к которым приходит автор, не заслуживают обсуждения». Рецензент из конрадовского ежегодника (Jahrbuch fur Nationalokonomie und Statistik) выразился так: «Вероятно, не следует называть аргументацию автора полностью неверной; в ней по крайней мере есть внутренняя логика». Однако в результате и он отверг мою концепцию. Всякий, кто следит за экономической наукой, знает, что с тех пор ситуация принципиально изменилась. Моя теория, подвергнутая 16 лет назад осмеянию, сегодня получила всеобщее признание.

5

Zeitschrift fur Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. VII. S. 132.

6

См.: Хаберлер Г. Процветание и депрессия: теоретический анализ циклических колебаний. Челябинск: Социум, 2005. С. 19—208 (Часть 1. «Систематический анализ теорий экономического цикла»).

7

Standard of deferred payments переводится на немецкий как Zahlungsmittel (платежное средство). К сожалению, мы вынуждены отказаться от использования немецкого термина, поскольку он скомпрометирован номиналистами и харталистами и вызывает ассоциации с недавно опровергнутой «государственной теорией денег».

8

Jevons W. S. Money and the Mechanism of Exchange. 13th ed. London, 1902. P. 328ff.

9

Keynes J. M. A Tract on Monetary Reform. London, 1923; New York, 1924. Р. 177ff.

10

Fisher I. Stabilizing the Dollar. New York, 1925. Р. 79ff.

11

Полное изложение теории формирования покупательной способности денежной единицы см.: Mises L. von. The Theory of Money and Credit. 1953, p. 97—165; 1980, p. 117–185. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. Челябинск: Социум, 2012. С. 95—161.] – Прим. амер. ред.

12

Количество «денег в широком смысле» равно количеству собственно денег [денежного товара] в совокупности с фидуциарными средствами обращения [банкнотами, не обеспеченными банковскими депозитами и мелкой монетой].

13

Machlup F. Die Goldkernwahrung. Halberstadt, 1925. S. xi.

14

Денежный стандарт, основанный на единице с гибким золотым паритетом; Golddevisenkernwahrung, если переводить буквально, – это стандарт, основанный на конвертируемости денежной единицы в иностранную валюту, то есть «гибкий золотой стандарт». Позже Мизес пользовался сокращенным выражением «гибкий стандарт»; этот термин будем использовать и мы. См.: Mises L. von. Human Action. [1949]; 3rd rev. ed. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1966; Scholar’s Edition. Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 1998. Ch. XXXI, section 3. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005. Гл. XXXI, § 3.] – Прим. амер. ред.

15

«Я использую термин „либерал“ в том смысле, в каком он повсеместно употреблялся в XIX в. и продолжает употребляться сегодня в странах континентальной Европы. Мне необходим этот термин; нет никакого другого способа обозначить то политическое и интеллектуальное движение, которое заменило докапиталистические способы производства свободным предпринимательством и рыночной экономикой, абсолютизм королей и олигархов – конституционной представительной властью, а рабство и крепостное право – свободой для всех людей» (Mises L. von. Human Action. 3rd ed. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1963. P. v.). – Прим. амер. ред.

16

См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005. С. 231. – Прим. ред.

17

Cassell G. Wahrungsstabilisierung als Weltproblem. Leipzig, 1928. S. 12.

18

Эдуард Зюсс (1831–1914) в 1877 г. опубликовал на немецком языке исследование, посвященное будущему золота. – Прим. амер. ред.

19

Mises L. von. The Theory of Money and Credit. 1953, p. 116ff.; 1980, p. 138ff. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. Челябинск: Социум, 2012. С. 117 сл.] – Прим. амер. ред.

20

Ганс Файхингер (Hans Vaihinger, 1852–1933) – немецкий философ, кантовед, автор книги «Философия как-если-бы» («Philosophie des Als Ob» 1911 г.; англ. пер. «The Philosophy of As If», 1924 г.). – Прим. амер. ред.

21

При прочих равных (лат.). – Прим. перев.

22

Mises L. von. The Theory of Money and Credit. 1953, p. 239ff. 1980, p. 271ff. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. Челябинск: Социум, 2012. С. 271 сл.] – Прим. амер. ред.

23

См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. Гл. XIV «Предмет и метод каталлактики», особенно § 2 «Метод идеальных конструкций».

24

Карл Менгер говорил о характере и масштабе влияния изменений со стороны денег на меновые отношения между деньгами и товарами [на цены] как о проблеме «внутренней» меновой ценности (innere Tauschwert) денег [в данном тексте переводится как «изменения под действием денежных факторов»]. Он называл изменения покупательной способности денежной единицы, вызванные другими факторами, «внешней» меновой ценностью денег (aussere Tauschwert) [в нашем переводе: «изменения под действием условий на товарных рынках»]. Я критиковал оба этих термина за то, что их можно спутать с терминами «внешняя ценность» и «внутренняя ценность», использующимися в римском праве и у британских философов XVII–XVIII вв. (См.: Mises L. von. Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel. 1912, S. 132; 1924, S. 104 [Рус. изд., с. 124–125]). Однако Менгер легитимировал указанные термины, и я буду в дальнейшем использовать их в этой статье.

Нет необходимости обсуждать термин, который описывает полезное и необходимое представление. Значение имеет не сам термин, а то представление, которое за ним стоит. Мой ученик Готфрид Хаберлер сурово критиковал меня за то, что я, с его точки зрения, раб семантики. (См.: Haberler. Der Sinn der Indexzahlen. [Tubingen, 1927], S. 109ff.). Однако по сути Хаберлер говорит ровно то же, что и я. Он тоже различает изменения, происходящие на стороне денег, и изменения, происходящие на стороне товаров. Начинающим исследователям стоит стремиться расширить свои знания, а не тратить время на бессмысленные терминологические дискуссии. Как отмечает Хаберлер, нет никакого смысла «искать в реальном мире внутреннюю и внешнюю меновую ценность». Идеи вообще принадлежат не «реальному миру», а миру мысли и знания.

Поразительнее всего то, что Хаберлер считает мою критику попыток измерить ценность денежной единицы «нецелесообразной», особенно с учетом того, что основанием для его анализа служат мои идеи.

[Таким образом, Мизес, как и в 1923 г. (см.: Mises L. von. Stabilisation of the Monetary Unit – from the Viewpoint of Theory // Mises L. von. The Causes of the Economic Crisis and Other Essays before and after the Great Depression. Auburn, ALA: Ludwig von Mises Institute, 2006. P. 1, n. 1 [рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. С. 533 сн. 2]), высказывается за использование общепринятого термина, введенного Менгером. Позже Мизес разработал и ввел более простые английские термины – в частности в «Человеческой деятельности» (Human Action. 3rd rev. ed., 1966, p. 419–424; 1998, p. 416–421 [рус. изд. с. 392–394]), где он описывает изменения ценности денежной единицы «под действием условий на товарных рынках» (goods-induced) и «под действием денежных факторов» (cash-induced). Именно эти термины мы и используем в этом переводе. – Прим. амер. ред.]

25

Экономическая теория рыночного общества. См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005. С. 219–645. – Прим. ред.

26

См.: Mises L. von. The Theory of Money and Credit. 1953, p. 38ff.; 1980, p. 51ff. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. Челябинск: Социум, 2012. С. 32 сл.] – Прим. амер. ред.

27

См.: Mises L. von. Socialism. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1951. Р. 121ff.; Indianapolis, Ind.: Liberty Fund, 1981. Р. 104. – Прим. амер. ред.

28

См.: Mises L. von. The Theory of Money and Credit. 1953, p. 139ff.; 1980, p. 161ff. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. Челябинск: Социум, 2012. С. 139–141.] – Прим. амер. ред.

29

Fisher I. The Rate of Interest. New York, 1907. Р. 77ff.

30

Gossen H. H. Entwicklung der Gesetze des menschlichen Verkehrs und der daraus fliessenden Regeln fur menschliches Handeln. New ed. Berlin, 1889. S. 206.

31

См. также мой критический анализ предложений Фишера: Mises L. von. The Theory of Money and Credit. 1953, p. 403ff; 1980, p. 442ff. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. Челябинск: Социум, 2012. С. 440 сл.]

32

То, каким образом мы рассматриваем это изменение: как изменение покупательной способности на стороне денег или же как изменение покупательной способности на стороне товара, – является чисто терминологическим вопросом.

33

В устной беседе Мизес объяснил, что этот греческий термин означает «избавление от бремени». Он использовался начиная с VII в. до Р.Х. для описания мер, направленных на полное или частичное обнуление государственных и частных долгов. Бремя в этом случае перекладывалось на кредиторов, которым, впрочем, государство иногда выплачивало частичную компенсацию. – Прим. амер. ред.

34

См. план Кейнса в работе 1923 г.: Keynes. A Tract on Monetary Reform. [Кейнс Дж. М. Трактат о денежной реформе // Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 774–894.]

35

Лорд Оверстоун (Сэмюэл Джонс Лойд, 1796–1883) был одним из первых противников неразменных бумажных денег и главным защитником принципов, которые легли в основу закона Пиля 1844 г. – Прим. амер. ред.

36

См.: Mises L. von. Theory and History. [1957] Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 1985. [Рус. пер.: Мизес Л. фон. Теория и история: интерпретация социально-экономической эволюции. Челябинск: Социум, 2007.] – Прим. амер. ред.

37

О теориях Уильяма Стэнли Джевонса, Генри Мура и Уильяма Бевериджа см.: Mitchell W. C. Business Cycles. New York: National Bureau of Economic Research, 1927. Р. 12ff. – Прим. амер. ред. [См. также: Хаберлер Г. Процветание и депрессия: теоретический анализ циклических колебаний. Челябинск: Социум, 2005. – Прим. ред.

38

Мы уже упоминали о том, что обычно эту теорию называют «денежной теорией». По ряду причин термин «теория фидуциарного кредита» предпочтительнее.

39

Теория экономического цикла использует выражения «цикл», «волна» и т. п. только в целях простоты. Разумеется, это упрощение. Нельзя ожидать большего от модели, которая, как и все модели, лишь приблизительно описывает реальность.

40

Подробнее об этих двух видах кредита см. в статье Мизеса 1946 г. «Экономический цикл и кредитная экспансия: экономические последствия дешевых денег»; Mises L. von. The Trade Cycle and Credit Expansion: The Economic Consequences of Cheap Money. Esp. p. 193–194. [См. наст. изд. с. 199–211.] – Прим. амер. ред.

41

В 1928 г. фидуциарные средства создавались исключительно посредством учета того, что Мизес называет товарными векселями, или же посредством учета краткосрочных (не более трех месяцев) векселей, индоссированных покупателем и продавцом и выданных в обеспечение займа на покупку товаров. – Прим. амер. ред.

42

Альберт Хан и Йозеф Шумпетер приписывают честь изобретения термина «вынужденные сбережения» или «принудительные сбережения» мне. См. словарную статью Хана о кредите: Hahn A. Kredit // Handworterbuch der Staatswissenschaften. 4th ed. V. Bd. S. 951, а также: Schumpeter. Theorie der wirtschaftlichen Entwicklung. 2nd ed. 1926 [English translation, Harvard University Press, 1934. Р. 109n.] [Рус. изд.: Шумпетер Й. Теория экономического развития // Шумпетер Й. Теория экономического развития. Социализм, капитализм и демократия. М.: Эксмо, 2007. С. 181 сн. 14]). Я действительно описал это явление в 1912 г. в первом, вышедшем на немецком языке издании «Теории денег и фидуциарных средств обращения» [см. англ пер. 1953, p. 208ff., 347ff.; 1980, p. 238ff., 385ff. (рус. пер.: гл. 12, § 3, гл. 19, § 2])], тем не менее я не припоминаю, чтобы я уже тогда использовал это выражение.

43

В натуральной форме (лат.). – Прим. ред.

44

В терминологии Кнута Викселля и экономистов классической школы.

45

Я считаю, что этот тезис нуждается в повторении, несмотря на то что я уже сказал все, что имел сказать по этому вопросу, и в настоящей работе (с. 58–61), и в «Теории денег и фидуциарных средств обращения» [Mises L. von. The Theory of Money and Credit. 1953, p. 361ff.; 1980, p. 400ff. (рус. пер., с. 395 сл.])]. Любой из тех, кто следит за экономическими спорами последнего времени, должен понимать, насколько важно не забывать об этом.

46

Чтобы избежать недоразумений, нужно отметить, что выражение «длинные волны» применительно к торговому циклу в данном случае не следует понимать в духе Вильгельма Рёпке и Николая Кондратьева. Рёпке (Ropke. Die Konjunktur. Jena, 1922. S. 21) считал «длинными волнами» циклы общей продолжительностью 5—10 лет. Кондратьев (Kondratieff. Die langen Wellen der Konjunktur // Archiv fur Sozialwissenschaft. Bd. 56. S. 573ff. [См.: Кондратьев Н. Д. Большие циклы конъюнктуры // Вопросы конъюнктуры. 1925. Т. I. Вып. 1]) попытался доказать – на мой взгляд, неубедительно, – что кроме экономических циклов продолжительностью 7—11 лет, которые он называет «средними», существуют также регулярные циклические волны средней продолжительностью 50 лет.

47

В оригинале Мизес использует выражение Sanierungskrise, или буквально «оздоравливающий кризис», т. е. кризис, приводящий к более «здоровой» денежной системе. По-английски этот кризис принято называть stabilization crisis, т. е. «кризис стабилизации». – Прим. амер. ред.

48

Lord Overstone (Samuel Jones Loyd). Reflections Suggested by a Perusal of Mr. J. Horsley Palmer’s Pamphlet on the Causes and Consequences of the Pressure on the Money Market. 1837 (reprinted in «Tracts and Other Publications on Metallic and Paper Currency» London, 1857. Р. 31).

49

См.: Mises L. von. Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel. 1912. S. 433ff. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. С. 397 сл.] На меня производило глубокое впечатление то, что такой точки зрения придерживался лорд Оверстоун. См.: Overstone. Reflections. Р. 32ff. [Фразы, на которые ссылается Мизес, были вычеркнуты им из второго немецкого издания (1924), с которого был сделан опубликованный в 1934, 1953 и 1971 гг. английский перевод Бейтсона. – Прим. амер. ред.]

50

Уильям Дуглас (1691–1752) – знаменитый врач, в 1716 г. переехавший в Америку. Первое издание его «Трактата о деньгах британских плантаций в Америке» («A Discourse Concerning the Currencies of the British Plantations in America», 1739) вышло анонимно.

51

См. примеры в: Mises L. von. The Theory of Money and Credit. 1953, p. 387ff.; 1980, p. 426ff. [Рус. изд.: Мизес Л. фон. Теория денег и кредита. Челябинск: Социум, 2012. С. 421 сл.] – Прим. амер. ред.

52

Несмотря на различие банковского законодательства в разных странах, на практике ни одна из них не ограничила выпуска фидуциарных средств обращения в форме банковских депозитов.

53

«Три европейские империи» – это Австро-Венгрия, Германия и Россия. Вероятно, этот термин связан с так называемой Лигой трех императоров (1872), неформальным альянсом этих трех стран. К 1890 г. альянс сильно ослабел, а Первая мировая война нанесла ему смертельный удар. – Прим. амер. ред.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.