Композиционная поэтика публицистики

Людмила Кайда

Композиционная поэтика публицистики

Учебное пособие

2-е издание

Об авторе

КАЙДА Людмила Григорьевна – доктор филологических наук, заслуженный профессор Мадридского университета Комплутенсе. Участник многих российских и международных конгрессов и конференций. Автор серии публикаций в научных сборниках МГУ, ЛГУ, а также испанских университетов Мадрида, Вальядолида и др. Автор монографий, изданных в России и Испании.

Среди них наиболее значительны:

• Стилистика текста: от теории композиции – к декодированию (2004; 2005);

• Композиционный анализ художественного текста. Теория. Методология. Алгоритмы обратной связи (2000);

• Современная русская филология. Новый поворот. (Стилистика текста. Композиционный анализ) (Мадрид, 1998, на исп. языке);

• Композиция художественного текста. Стилистический аспект (Мадрид, 1997);

• Эффективность публицистического текста (1989);

• Функциональная стилистика текста (Мадрид, 1989);

• Функциональная русская стилистика. Актуальные проблемы (Вступит. статья акад., президента Академии Языка Фернандо Ласаро Карретера) (Мадрид, 1986, на исп. языке);

• Стиль фельетона: Лекции (1983).

Предисловие

Данная работа представляет собой первое системное исследование композиционно-речевой структуры публицистических текстов в аспекте поэтики. Ее основу составляют теория композиции, сложившаяся в стилистике текста, и стилистическая концепция позиции автора, предложенная нами ранее в типологическом исследовании газетной публицистики как основная стиле– и текстообразующая категория традиционных и современных газетных жанров.

Это естественный научный синтез знаний, накопленных при изучении поэтики и жанровой специфики публицистического стиля. Лингвистическая эффективность текста достигается путем усиления воздействующей силы речевых средств в сопряжении с композиционно-речевой структурой.

Основополагающие категории композиционной поэтики публицистики – композиция, позиция автора, лингвистический подтекст – исследуются в данной работе по специально разработанной методике декодирования в функционально ориентированном тексте. Это позволяет нам не только творчески осмыслить опыт русской и европейских школ, но и, сделав композиционную поэтику публицистики инструментом анализа, говорить об открывающихся возможностях типологического исследования позиции автора в универсальных жанрах публицистики.

Эта книга завершает многолетнее исследование проблемы «читатель и авторский подтекст» в разных типах словесности. В первой книге – «Композиционный анализ художественного текста. Теория. Методология. Алгоритмы обратной связи» – объектом исследования стала русская классическая проза. Во второй – «Стилистика текста: от теории композиции – к декодированию» – скрытый автором художественного текста сигнал к более глубокому прочтению произведения рассматривается через двуединство музыки и литературы. Кроме того, в сравнительном плане проанализированы приемы и методы создания подтекста в пограничном – между художественным и документальным – жанре эссе. В этой третьей книге – «Композиционная поэтика публицистики» – предлагается теоретическое обоснование нового направления в науке, вынесенного в название, и анализ композиционно-речевой структуры газетных жанров на публикациях конца XX – начала XXI веков.

Все работы вышли в издательстве «Флинта», сотрудничество с которым оказалось для меня плодотворным и по-человечески очень приятным. Нас объединила общая цель – развитие гуманитарного мышления, столь характерного для русской филологической школы.

Людмила Кайда

Часть I

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ КОМПОЗИЦИОННОЙ ПОЭТИКИ ПУБЛИЦИСТИКИ

Главы 1 – 1

Глава первая

От стилистики текста – к композиционной поэтике публицистики

• Востребованная во все времена

• Композиция – тайна за семью печатями

• Главное действующее лицо – текст

Глава вторая

Позиция автора в публицистике. Стилистическая концепция

• Многоликое авторское «я»

• Читатель и авторский подтекст – проблема универсальная

• Методика декодирования – это сотворчество

Глава первая

ОТ СТИЛИСТИКИ ТЕКСТА – К КОМПОЗИЦИОННОЙ ПОЭТИКЕ ПУБЛИЦИСТИКИ

В поэтике, зародившейся еще в античные времена, не было места публицистике. Возможно, шло накопление материала. Но сегодня очевидно, что публицистика уже давно нуждается в своей поэтике, едва лишь речь заходит о поиске выразительных ресурсов публицистических жанров, функциональной стилистике, жанрово-коммуникативном аспекте стилистики и т.д.

Соглашаясь с доказанной раннее «внутренней слитностью и спаянностью структурных основ авторского замысла и композиции»[1], с тем, что «мы воспринимаем текст прежде всего через особенности его построения, так сказать, "передним планом", и поэтому он предметно-материален в своей реализации»[2], приходим к выводу: исследование поэтики публицистики лежит в русле филологических, а точнее – функционально-стилистических исследований.

Термин «поэтика» пришел к нам из античной литературы, от Аристотеля[3]. Смысл, вложенный им в этот термин, сохраняется до наших дней: поэтика – «раздел филологии, посвященный описанию историко-литературного процесса, строения литературных произведений и системы эстетических средств, в них использованных»[4].

Различные энциклопедии и словари дополняют это определение долгой историей научных классификаций, выбором основного объекта изучения, объяснениями взаимосвязи с другими науками и т.д. Из всего этого следует, что многовековое развитие поэтики как эстетической категории отражает античные языковедческие традиции, преломленные во времени, в современных ее вариантах. Опираясь на классическую эстетику и теорию литературы, поэтика развивалась как широкая гуманитарная наука в контексте философских, общеэстетических, социологических, литературоведческих и лингвистических знаний, соответствовавших этапам развития науки, и методологии в целом, и филологической науки – в частности[5].

Немецкие ученые еще в 30-х годах прошлого века считали бесспорным взаимовлияние философии и литературоведения и самим этим влиянием определяли существование поэтики, но лишь в поэтических произведениях[6]. Испанская филологическая школа всегда смотрела на существование и проявление поэтики гораздо шире и с большим вниманием к лингвистическим категориям текста. Язык и приемы риторики, лексические изыски и стилистика речи, многоаспектность на фоне классической поэтики лежали в основе самых интересных работ по поэтике[7].

Особняком в этом ряду стоит исследование Ф.Л. Карретера «О поэтике и поэтиках»[8]. Проблема «литературного приспособления» общей классической поэтики к нуждам «частных поэтик» и «авторских поэтик» рассматриваются на произведениях Ортеги-и-Гассета, Унамуно и Хорхе Гильена. Отмечая творческое своеобразие и философскую глубину каждого из них, он считает нарочитым и нежизненным создание какой-то новой науки исключительно о поэтическом языке.

«Простое сложение высказываний («идиом» в его понимании) каждого поэта, каждой поэмы – это и есть то, что мы для общения и понимания друг друга называем поэтическим языком, – пишет он. – Но нет такой науки, которая сделала бы объектом своего интереса только поэтический язык как таковой, этой материально не существующей единицы («понятия»). Изучать возможно лишь формальные и творческие условия, которые придают лингвистическому своеобразию качество поэтическое. Вот это и есть целая программа для обновления поэтики»[9].

И в подтверждение своей позиции ссылается на одну из ранних работ В.В. Виноградова, что не менее интересно для исследования. Во многих работах западноевропейских филологов отмечены точки соприкосновения с работами М.М. Бахтина, Б.В. Шкловского, Ю.М. Лотмана и других.

XX век разрушил традиционное представление о поэтике, а границы термина расширились беспредельно. Деление поэтики на общую и частные внесло некоторую упорядоченность в эту неопределенность: за первой остался традиционный круг влияния, для второй открылись возможности новых творческих интерпретаций. Стиль жанров, направлений, типов текста, индивидуальный авторский стиль, стиль шедевров классической литературы и т.д. попали в круг исследования частных поэтик в мировом языкознании. Именно благодаря им общая поэтика ныне пополняется крупицами достигнутых успехов.

Российская наука всегда находила нестандартные и оригинальные повороты в разработке проблем поэтики: труды М.В. Ломоносова, русские риторики, теория литературы, эстетика, стилистика. Идеи С.С. Аверинцева, А.Н. Веселовского, В.М. Жирмунского, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, А.А. Потебни, Б.В. Томашевского, Ю.Н. Тынянова, P.O. Якобсона и других давно приняты в арсенал мировой филологической науки и развиваются ею.

Особый вклад в исследование поэтики принадлежит М.М. Бахтину и В.В. Виноградову – создателям двух полюсов поэтики в русской науке: композиционной и повествовательной. Между собой они расходятся в главном: для В.В. Виноградова центр поэтики художественного текста – «образ автора», для М.М. Бахтина – «автор». И если не вдаваться в тонкости терминологии, а выделить лишь то, что имеет непосредственное отношение к методологии анализа авторского «я» в нехудожественном тексте, в частности, в публицистическом, следует признать, что его композиционная поэтика находится где-то между обоими «полюсами».

В работах М.М. Бахтина содержатся теоретические положения, которые гармонично вписываются в современную теорию публицистики. Так, он рассматривает журналистику с ее жанрами как современную риторику, задумывается над спецификой убедительности художественной и убедительностью риторической. Его наблюдения над спецификой высказывания проецируются на публицистический текст: «...за каждым текстом стоит система языка. В тексте ей соответствует все повторенное и воспроизведенное и повторимое и воспроизводимое, все, что может быть дано вне данного текста (данность). Но одновременно каждый текст (как высказывание) является чем-то индивидуальным, единственным и неповторимым, и в этом весь смысл его (его замысел, ради чего он создан). Это то в нем, что имеет отношение к истине, правде, добру, красоте, истории»[10].

Каким же образом все перечисленное получает свое выражение в публицистическом тексте? С позиций функциональной стилистики, – через включенное в систему текста авторское «я». В самом общем плане отношение автора – это и есть личностное, единственное, индивидуальное и неповторимое, нравственное, форма передачи опыта, сконцентрированного в оценочном отношении ко всему, о чем идет речь (от реальных событий до философских категорий), зависит от жанра, в котором задуман и написан текст.

Само же понятие «публицист» находим в теории диалога М.М. Бахтина[11]. Выдвинув автора и героя в качестве основополагающих эстетических категорий художественного текста[12] и проанализировав его семантико-стилистическую систему с этих позиций, М.М. Бахтин на примере творчества Достоевского говорит о специфике журналистского произведения, обосновывая ее общественной ролью журналиста.

Современно звучит его суждение о том, что «...журналист – прежде всего современник. Он обязан им быть. Он живет в сфере вопросов, которые могут быть разрешены в современности (или, во всяком случае, в близком времени). Он участвует в диалоге, который может быть кончен и даже завершен, может перейти в дело, может стать эмпирической силой. Именно в этой сфере возможно «собственное слово». И далее: «Риторическое слово – слово самого деятеля или обращено к деятелям»[13]. А также: «Гражданин. Журналист»[14].

Рассматривая «журналистику с ее жанрами как современную риторику», М.М. Бахтин пришел к выводу о существовании «убедительности художественной» и «убедительности риторической», связывая эти понятия с функциональной спецификой текста. Причем, эмпирическая сила журналистского слова – явление не случайное, так как в самой форме «риторического спора» уже заложена практическая направленность и действенность: «риторический спор – спор, где важно одержать победу над противником, а не приблизиться к истине»[15].

Мечты М.М. Бахтина о «сотворчестве понимающих», активно относящихся к тексту и восполняющих многообразие его смыслов, основаны на философской концепции диалектического единства понимания и оценки. Эти два процесса, по мнению ученого, нельзя разделить: «Понимание и оценка. Безоценочное понимание невозможно. Нельзя разделить понимание и оценку: они одновременны и составляют единый целостный акт. Понимающий подходит к произведению со своим, уже сложившимся мировоззрением, со своей точки зрения, со своих позиций. Эти позиции в известной мере определяют его оценку, но сами они при этом не остаются неизменными: они подвергаются воздействию произведения, которое всегда вносит нечто новое»[16].

Повторюсь: все выводы М.М. Бахтина относятся, в первую очередь, к художественным текстам. Но разве нельзя их экстраполировать на его же размышления о журналистике, журналистах и их роли и месте в обществе, на газетную публицистику? Понятия «риторическая убедительность», «сотворчество понимающих», «понимание и оценка», «своя позиция» и другие являются конструктивным началом любого публицистического текста.

С той же степенью допустимости следует отнестись и к категории активности восприятия текста по Бахтину, при которой «понимающий не должен исключать возможности изменения или даже отказа от своих уже готовых точек зрения и позиций. В акте понимания происходит борьба, в результате которой происходит взаимное изменение и обогащение»[17]. Исследование убеждающего воздействия публицистического текста и позиции автора на читателя – основы функциональной стилистики и композиционной поэтики публицистики.

Академик В.В. Виноградов создал свое учение об образе автора как центре композиционно-речевой системы текста. Его понимание образа автора как стилистической категории художественного текста принято в современной филологии. Равно как и его концепция многоаспектного исследования композиции, которая, по его мнению, всегда и неразрывно связана с общей динамикой построения художественного целого.

Развитие стилистики текста, безоговорочно включающей в орбиту своих интересов проблемы композиции, образа автора, понятие целостности художественной системы, а теперь и разработка композиционной поэтики публицистики требуют нового прочтения даже хорошо известных работ великих филологов. В них много продуктивных идей, до сих пор не оцененных по достоинству. Именно поэтому попытаемся по-новому прочитать одну из полузабытых текстологических работ В.В. Виноградова «Из анонимного фельетонного наследия Ф.М. Достоевского»[18]. Тем более что речь в ней идет об одном из жанров газетной публицистики.

Доказывая в статье принадлежность анонимного фельетона перу Ф.М. Достоевского, автор идет сложным путем: свои выводы он строит не на внешних сигналах (к примеру, частотности словесных употреблений, совпадений), а на внутренней логике развития идей. Композиция текста рассматривается как отражение взглядов писателя, хотя с самого начала логично было считать автором анонимного «Дневника писателя» в журнале, который редактировал Ф.М. Достоевский, его самого. Свое предположение исследователь обосновывает следующим образом: «Композицией этого произведения, динамикой его построения и развертывания определяется последовательность развития той идеологии, того общественного мировоззрения, которые положены в основу журнала "Гражданин" именно как журнала Ф.М. Достоевского»[19].

Затем очередь дошла до сравнения текста с нормой стиля Достоевского. В.В. Виноградов допускал даже, что некоторые высказывания могли быть внесены в текст другими сотрудниками журнала. И вывод: «...резких отступлений от довольно широкой информационно-фельетонной нормы стиля Достоевского здесь нет»[20].

И только после этого исследователь отмечает тематическое совпадение анализируемого текста с другими очерками Достоевского. Все это, вместе взятое, позволило ему прийти к заключению о том, что прямые словесные подтверждения (в использовании типичных словосочетаний и конструкций) доказывают авторство писателя: «Наконец, язык и стиль этих очерков являются лучшим свидетельством в пользу принадлежности их Достоевскому»[21]. А тонкая и едкая эмоционально-взволнованная манера осмысления сообщаемых фактов, разговорно-фамильярный стиль речи, драматическая или философская сентенция, замыкающая рассказ, по мнению В.В. Виноградова, – убедительные аргументы в системе доказательств.

Итак, основным аргументом в определении автора текста стали взгляды Ф.М. Достоевского, проявившиеся в композиционном строе фельетона. Эта небольшая по объему работа показывает многовариантность использования законов композиции в текстологии, подтверждая методологическую концепцию В.В. Виноградова о структурно-содержательном единстве стиля. Для композиционной поэтики публицистики и для исследования позиции автора в аспекте стилистики текста – это бесценный урок.

Поэтика оказалась наукой, вечно существующей и всегда востребованной. Античные представления о хорошем поэтическом произведении как искусстве слова и «склада событий», направленных на создание «переломов» и «узнаваний», которые, по Аристотелю, «увлекали душу», с чередой веков превращались в традицию, порождали продуктивные идеи для новых исследований.

В российской филологической науке первая работа, названная «Поэтика публицистики», в действительности к поэтике никакого отношения не имеет, посвящена исследованию категории «факт»[22]. Вторая – с точно таким же названием – глубоко исследует «искусство слова» в публицистике[23]. Однако само это «искусство» ограничивается изучением «уровней (ярусов)» текста – лексического, фразеологического, синтаксического, уровня выразительных приемов публицистического мастерства: «Цель такого анализа – выяснить вклад каждой из составляющих языка в конечный эстетический результат публицистического произведения, с тем чтобы более ясной и полной была общая картина»[24]. Уточню: контуры исследований поэтики публицистики намечены в традиционном русле на уровне языковых единиц, но не включают в себя уровень композиции.

У автора этой книги другой взгляд на проблему, другой путь ее изучения. Он зарождался, опираясь на понимание необходимости широкого филологического подхода к проблемам поэтики публицистического текста, на синтезе знаний о лингвистических и стилистических возможностях композиции (из функциональной стилистики и стилистики текста) и де-факто нашел свое отражение в первом типологическом исследовании композиционно-речевой структуры современных газетных жанров[25]. Здесь мы зафиксировали этот подход, сформулировав его как композиционная поэтика публицистики.

Публицистика – речь убежденная и убеждающая, что находит свое выражение в стилистическом плане. Убежденность автора, его взгляд (в речевом плане от первого лица) на описываемые события проявляются в компетентности суждений и глубине анализа явлений. Но нас интересует лингвистическое выражение убеждающей речи, потому обращаемся к универсальному понятию «текст».

Объектом изучения поэтики публицистический текст становится впервые. Разработка стилистической концепции позиции автора вмещает в себя, объединяя их, диалектическое единство текста как «искусство слова» и аристотелевское «искусство расположения», «склада событий», «сплетения», т.е. композиции. При этом сам текст рассматривается как посредник в достижении научных и практических целей. Он – главное действующее лицо в композиционной поэтике.

Композиционная поэтика публицистики сосредоточена на исследовании композиционно-речевой структуры жанров, а воздействующую силу речевых средств рассматривает не саму по себе, а как результат функционирования в этой системе, созданной и организованной авторским «я».

Функциональный статус публицистики в ареале, т.е. в научном пространстве, композиционной поэтики приобретает особый интерес. В сложившейся системе функционально-речевых стилей публицистический определяют, с одной стороны, характер речи и тональность, с другой – отношения между автот ром и читателем. Принятая в функциональной стилистике общая характеристика речевой системы публицистического стиля, данная Д.Н. Шмелевым, звучит убедительно: «Присущая публицистическим произведениям направленность на воздействие и убеждение устанавливает особые взаимоотношения между сторонами общения – обращающимся с речью и адресатом речи. Это не констатирующая, а императивная речь, она призвана не только сообщать о чем-то и не только выразить отношение к сообщаемому, но и внушить это отношение адресату, т.е. в конечном счете это речь, призванная воздействовать на убеждения или поведение читателя, на его оценку тех или иных факторов»[26].

«Стилевой профиль» текста в публицистике определяется именно своей функцией воздействия на читателя. Внешняя отвлеченность этого понятия – – кажущаяся. На самом деле «профиль» формируется конкретными языковыми средствами, определенным образом организованными. Изучение типичных приемов употребления языка (конкретные формы существования языка в тексте) как языковой реальности позволяет получить обобщенное представление о типе текста.

Опираясь на функциональную теорию языка, современные исследователи функционально-речевых стилей учитывают постоянные изменения как на уровне системы, так и в конкретных жанровых проявлениях. При этом методология исследований совершенствуется, заново открывая «лицо жанра» четко проявленным «стилевым профилем текста».

Различные языковые средства испытывают на себе стилистические и экспрессивные перемещения в системе средств выражения. Но, как отмечает тот же Д.Н. Шмелев, «существеннее, конечно, оказывается то, что меняется сама общественная потребность в выражении того или иного содержания, а соответственно потребность в отвечающих этому содержанию языковых формах»[27].

Два направления в современной филологии (лингвистика и стилистика текста) – это две точки приложения и развития функциональной теории языка и стиля – по-разному воспринимают понятие «текст». Текст как лингвистическое понятие – объект лингвистики текста, которая изучает «функционирование, стилевое своеобразие типов и единиц текста»[28]. Многозначность понятия «текст», а известно более 300 определений текста, позволяет использовать его в любом аспекте – лингвистическом, стилистическом, прагматическом...

Иной подход к тексту – широкий филологический – в основе стилистики текста, предложенной В.В. Одинцовым[29]. Он видел в композиции главный объект лингвистического исследования и в теоретическом, и в практическом планах. Под влиянием функционально-системного стиля мышления новый взгляд на текст как на продукт функционально речевой деятельности и как на феномен употребления языка отражается в теории композиции, развивающей в стилистике текста аристотелевские идеи.

Стилистика текста, «...учитывая стилистическую значимость языковых единиц, стремится определить и описать стилистические эффекты, возникающие в речи благодаря структурной организации текста, функционирование языковых средств в процессе коммуникации»[30]. При этом под композицией понимаются «не только формы соотнесенности различных стилевых пластов внутри текста, но и типовые схемы развертывания тезиса»[31].

Стилистическая концепция композиции приводит в соответствие приемы и принципы организации текста с ведущим композиционно-стилистическим типом изложения содержания. И – что особенно ценно – позволяет вести исследование любого текста на современном научном уровне с учетом универсальных свойств текста и его функциональной специфики.

Методика декодирования и жанровый подход раздвигают границы исследования публицистики в области типологии. Проблема эта представляется злободневной, учитывая зарождающийся в западных филологических школах интерес к функциональным исследованиям и отход от традиционного формального взгляда на текст.

Анализ эссе в испанской периодической печати убеждает нас, что лингвистическое учение об авторе, композиции, подтексте помогает глубже прочитать текст, учесть его национальные лингвистические и общекультурные особенности, опровергнув при этом расхожий тезис о свободном чтении и свободных выводах, о ненавязчивости авторской позиции и т.д. Сама композиция в публицистическом эссе – как и в российских СМИ – значимый компонент в авторской коммуникации. Все ее элементы – заголовок, лирические отступления, концовка, вводный абзац и т.д., все стилистические и языковые средства отражают авторский взгляд на события и его оценку. И, безусловно, вводят читательское восприятие в русло, намеченное автором.

Свободное восприятие публицистики, если, конечно, речь идет о хорошо сделанном материале, кажущееся: влияние авторской оценки преобладает. А лингвистические средства усиления авторского «я» в тексте, подчиняющиеся общим принципам типологических композиционно-речевых жанровых форм, могут быть изучены с помощью сопоставительного анализа.

Традиционные концепции исследования текста, его структуры и композиции зазвучали по-новому. И нам изучение лингвистической основы композиции представляется особенно перспективным в функциональном аспекте, так как позволяет проникнуть в «технологию» создания текстов и на объективной основе разработать лингвистические приемы усиления воздействия газетных жанров на читателя.

Для композиционной поэтики публицистики такой подход – отправная точка. Попробую объясниться. В конце концов, что это такое – «публицистический текст»? Вся многоаспектная наука о публицистике не дает на него точного, глубокого и всеобъемлющего ответа. Скорее всего, его и не может быть.

Публицистика понимается как тип творчества, если точка отсчета – основная функция воздействия. Публицистика – род и вид творчества, если исходить из того, что журналистика – часть публицистики. Публицистика шире жанров, если учитывать своеобразие текста, его функциональную выразительность. И наконец, публицистичность – качество журналистского произведения, но она же – и сущностная характеристика любого произведения литературы и искусства, в котором ярко выражено авторское «я». Терминологическая нечеткость в использовании понятия «публицистика» усугубляется влиянием широко распространенного понятия «публицистичность», еще больше смещая границы этих понятий и расширяя толкование каждого из них. Под «публицистичностью» подразумевается ярко выраженная авторская позиция, а точнее – одна из форм проявления авторской тенденциозности, что позволяет включать в него и понятие «публицистика».

В интернет-изданиях можно встретить и такие суждения: «Публицистика – это литература по общественно-политическим вопросам современности»[32]. А В. Богуславская в статье «Журналистский текст как термин и понятие» вообще отрицает саму дефиницию «публицистический текст», «...поскольку сегодня не существует единого стилевого принципа газетной речи, уместнее говорить не о газетной речи (по аналогии с деловой или научной речью), а о языке массовых коммуникаций (по аналогии с языком художественной литературы). Учитывая данный вывод, мы считаем, что сегодня необходимо говорить не о публицистических, а о журналистских текстах»[33].

Расплывчатость понятия «публицистика» привела к тому, что наука традиционно подходила к публицистике с критериями художественной литературы, и в зависимости от художественности текста (образности его) как главного качества выносила суждение о достоинствах газетно-публицистического текста. Оглядка на художественную литературу приводила к смещению акцентов в оценке достоинств публицистики: ведь документальная система (а именно такой, в нашем понимании, является газетная публицистика по своей природе, по своей основной функции в процессе коммуникации) рассматривалась с позиций художественной системы (хотя художественное творчество призвано выполнять иную функцию – функцию эстетического воздействия).

И как бы внешне ни были похожи эти две системы, как бы глубоко ни завел их процесс взаимовлияния и взаимообогащения жанров, стирая видимые границы, тем не менее они остаются: по глубинной сути своей они разные. И анализировать каждую из них целесообразно, на наш взгляд, в соответствии с главным критерием – отношением автора к действительности и той главной функции, на выполнение которой нацелен текст.

Если это условие не соблюдается, то научный поиск идет не по пути выявления особенностей функционирования языковых средств и композиционных приемов в системе публицистики, а по пути разработки приемов усиления художественности публицистики.

Приведем на этот раз совсем уж конкретный пример из истории очерка и фельетона, которые, с легкой руки М. Кольцова, однозначно были возведены в ранг «высококвалифицированной художественно-литературной публицистики»[34]. Такое понимание активизировало поиск точек соприкосновения газетных жанров с художественной литературой, а разработка приемов усиления воздействующей функции фельетона велась в основном в области его литературных качеств.

Как следствие такого взгляда на жанровую специфику, развивается методология их сравнительного анализа: «...очерк в целом смыкается с художественной литературой теснее, нежели фельетон, который стоит на грани смыкания с публицистикой (в частности, с жанром публицистической статьи)»[35]. Утвердились в науке и два типа фельетонов – «фельетон от публицистики и фельетон от беллетристики»[36]. Не суть системы (документальная или художественная?), а сочетание в ней функций – «бытовой» и «художественной» – было принято за теоретическую посылку в методологии исследования. «Обе функции необходимы, – рассуждали Ю.Н. Тынянов и Б.В. Казанский, – и именно соединение их, переключение бытовой и художественной функций составляет суть фельетона»[37].

Это история. Но в современной классификации жанров периодической печати фельетон вообще попадает в «художественно-публицистические» в одном ряду с очерком, памфлетом, пародией, сатирическим комментарием, житейской историей, легендой, эпиграфом, эпитафией, анекдотом, шуткой, игрой[38]. Ряд увлекательный, хотя с позиций стилистики текста не очень логичный: что общего в композиционно-речевой структуре игры и памфлета, эпиграфа и фельетона?

Смещение принципов подхода к тексту наблюдается на протяжении всей научной истории публицистики. С одной стороны, развивается и обосновывается методологический подход к объекту исследования как к особой функциональной системе. С другой – при изучении конкретных проблем, например, образности речи, публицистика рассматривается с позиций художественной литературы.

Вопрос о разграничении художественной и нехудожественной форм творчества представляется чрезвычайно важным. Прежде всего – для выработки методологических принципов анализа публицистики вообще и ее композиционной поэтики в частности. В особенности в связи с тем, что к этой проблеме обращаются исследователи методологических проблем изучения средств массовой информации. Вопрос стоит так: «Не договорившись о разделе сфер влияния, трудно надеяться, что удастся разделить, разграничить сами формы творчества»[39]. Это принципиально правильная, на наш взгляд, постановка вопроса, которая уже давно назрела в теории публицистики.

Взгляд на текст как категорию универсальную стимулировал развитие нового направления функционально-речевых исследований – жанрово-коммуникативного. Основная категория и объект стилистики текста – композиция – входит в него составной частью, в первую очередь, для анализа нехудожественного текста. Интересна в этой связи и новая конструкция самой науки стилистики, которую А.И. Горшков предлагает из трех слагаемых: стилистика языковых единиц (стилистика ресурсов); стилистика текста; стилистика разновидностей употребления языка («функциональная стилистика»)[40].

Логика этой схемы понятна и представляется оправданной: от знаний законов языка – к знаниям о функционировании их в тексте – и к углублению этих знаний в функциональном аспекте. Для композиционной поэтики публицистики такая структура означает присутствие в широком спектре научных интересов.

В современной филологической науке вопросы о функции каждого языкового средства и стилистического приема в публицистике, о том, как они отражают общее движение мысли, – едва ли не самые существенные. Ответ на них ученые ищут, естественно, в самом тексте, видя за ним автора, – полемизирующего, отстаивающего свою позицию, пытающегося убедить в своей правоте оппонента.

Автор – лицо заинтересованное в том, чтобы его выступление имело резонанс, произвело впечатление на человека, повлияло на его взгляды. Однако забота обо всех этих сторонах деятельного влияния не позволяет переступить порог документальности. И все приемы усиления эффективности работают в этом ключе.

Если учесть известный из теории газетных жанров тезис о том, что выбор жанра уже означает для автора выбор социальной роли, то очевидно, что позицию автора публицистического текста следует рассматривать как категорию социальную. При функциональном подходе к тексту его воздействие на мировоззрение читателя изучается как категория стилистическая, а главное внимание уделяется функциональной целесообразности.

Поиск и достижения ученых в области лингвистической эффективности газетных жанров современной публицистики находит свое конкретное преломление в изучении теории композиции, подтекста, высказывания и других сложнейших филологических проблем. В более широком плане – это дальнейшее развитие функциональной теории текста и совершенствование методики его стилистического анализа.

Глава вторая

ПОЗИЦИЯ АВТОРА В ПУБЛИЦИСТИКЕ. СТИЛИСТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ

«Позиция автора» – главный объект исследования в композиционной поэтике публицистики. Не «образ автора» – по Виноградову, и не «автор» – по Бахтину. Но только ли терминологическое это расхождение в определении авторского «я»?

Полностью соглашаясь с принятой точкой зрения об онтологической близости и генетической связи этих понятий, думаю, что для публицистического текста, для газетной публицистики, документальной в своей основе, «позиция автора» точнее двух других. Термины «образ автора» и «автор» – родом из художественной литературы, и потому попытки специалистов перенести их на анализ документальных текстов невольно приводили к поиску границ этих двух систем. На наш взгляд, в публицистике оба термина не отражают социальную позицию публициста.

В тексте, насыщенном социальной информацией, слышен живой голос автора, виден его взгляд на события, его оценки, реакции, симпатии и антипатии. Позиция автора – это подчеркнуто личностное и творческое начало, в то время как образ автора отражает художественно-творческое присутствие. Отношения автора с читателем публицистического текста – это приглашение к диалогу.

Общество предъявляет публицисту особые требования. Он не имеет права ошибаться. Он должен, обязан быть личностью. Неравнодушным человеком, компетентным и ответственным. Он – современник. Гражданин. И читателю должна быть интересна его позиция.

Сформулируем в этом контексте и задачу для исследователя: позиция автора как центр эстетической и лингвистической системы публицистического текста, его основополагающая категория. Ее признаком является социально-оценочное отношение к фактам, явлениям, событиям. Содержательные категории (убежденность, компетентность, гражданская ответственность и другие) находят свое непосредственное выражение в лингвистических средствах: в подчинении всех языковых единиц основной коммуникативной установке, в их целенаправленном использовании (совместно с композиционными приемами) для усиления воздействия текста на читателя.

Сфера научного анализа авторского «я» невероятно объемна. Это «я» изучается и как проблема «человека в публицистике», и как проблема «человеческого фактора», и как проблема «имиджа публициста»... Позиция автора прослеживается уже в отборе фактов и в их компоновке, в композиционно-речевом строе текста, «в самом воздухе вещи, в идее, которую он выносил»[41]. Она, безусловно, величина переменная, что находит свое выражение в перераспределении функций воздействующей и информационной в современных газетных жанрах.

Проявление этой лингвистической изменчивости наглядно видно в отходе от прежде обязательного местоимения «мы» к открытому «я», не говоря уже о тонких стилистических изменениях авторской модальности и т.д.

О пластичности форм «я» и «мы» очень тонко писал еще в своих дневниках М.М. Пришвин: «В тот момент, когда на фоне давно знакомого мне вырисовывается какая-то форма, которую могу записать, и я беру бумагу – это "я", от которого я обыкновенно пишу, по правде говоря, уже "я" сотворенное, это. – "мы". Мне не совестно этого "я": его пороки не лично мои, а всех нас, его добродетели возможны для всех. Теперь я хорошо понимаю, что это превращение "я" в "мы" выражает собой сущность всего творческого процесса и, с одной стороны, бесконечно просто, с другой – бесконечно сложно. Раньше, когда я писал, не углубляясь в себя, мне казалось дело писания таким простым, я был так наивен, что думал – это возможно для всех, и каждого можно этому научить. После многих глупейших моих опытов учить оказалось, что чувствовать себя, как Мы, во время писания очень трудно и дано немногим. Но хорошо, не всем же писать. Всякий создающий вещь какую бы то ни было, новую, лучшую вещь, превращает свое маленькое "я" в "мы"»[42].

Лингвистическая теория подтекста, лингвистическое понимание композиции и жанровых форм, лингвистический подход к проблеме эффективности воздействия текста вызвали к жизни и ввели в научный обиход понятие лингвистического механизма публицистического текста, который (по авторской воле!) настроен на контакт с читателем. Теперь задача состоит в выявлении всех возможностей целенаправленного действия этого механизма, определяющих его параметров применительно к каждому жанру.

Именно жанр рассматривается функциональной стилистикой «как выделяемый в рамках того или иного функционального стиля вид речевого произведения, характеризующийся единством конструктивного принципа, своеобразием композиционной организации материала и используемых стилистических структур»[43].

Традиционный литературоведческий подход по выявлению специфики композиции в публицистическом произведении явно недооценивал возможности функционального использования лингвистических средств и приемов. Однако через композицию можно решить как проблему жанровой выразительности, так и проблему повышения эффективности публицистики. Выводы о том, что композиция в очерке – одно из главных средств выражения содержания[44] и «композиция ну6лицистического очерка близка к композиции статьи»[45], а также о композиционных функциях «изложения», «доказательства» и «показа» в создании специфики проблемной газетной статьи[46] – одни из самых интересных в этом направлении.

На наш взгляд, мало продуктивен подход к композиции различных жанров как средству художественного обобщения. Фельетон – не роман, этот «ключик» к нему не подобрать: противится сама специфика жанра[47].

И, напротив, семиотический взгляд, расширяя границы понятия «композиция», приспосабливает его к своей трактовке текста: «Композиция текста массовой информации основана на том, что любой ее выпуск (номер газеты, программа телевидения) включает тематически и стилистически разнородные материалы»[48], объединяет их «по специальным правилам композиции, организующим их в единый текст в соответствии с единым замыслом»[49].

Плодотворны и другие концепции в рамках семиотической школы, связывающие специфику композиции газетного текста с понятием «рабочей идеи» и «текстообразующих операций»: «вводе в проблему» (эквивалент экспозиции), «постановке проблемы» (эквивалент «завязки» сюжета), «аргументации» (эквивалент «кульминации») и «обобщенной оценке», «образном ориентире» (эквивалент «развязки»)[50]. Иными словами, на качественную проработку всех компонентов текста в целом.

В том же ряду стоят и работы, в которых дано лингвистическое толкование текста, функционально закрепленного за газетой, и композиции в нем. Способы подачи и организации материала с его общим характером, с его газетно-публицистической направленностью, с выявлением вполне ощутимых структурных признаков газетных жанров связываются воедино[51].

Жанрово-стилистическая теория текста рассматривает структуру как стабильную внутреннюю организацию законченного текста. Жанровый принцип его построения базируется на связи жанровой формы с содержанием. И структура речевых форм, таким образом, по мнению исследователя, создается системой логических отношений, в которые вступают слагающие ее компоненты[52].

Это наблюдение подтверждается и в сравнительном плане на примере германских СМИ при изучении речевого жанра как объекта функционального и функционирующего[53]. Причем среди прочих – и речевой жанр теперь уже редкой в российских газетах передовой статьи, по стилистическому облику очень напоминающий нашу публицистическую статью. Исследование базируется на материалах ведущих газет Германии – Frankfurter Allgemeine Zeitung, Suddeutsche Zeitung, Die Welt и других. Выводы автора о композиционно-речевых формах создания эффектов убеждения в жанре статьи сопоставимы с результатами анализа функциональной специфики жанров российских газет.

Поиск общих функционально-речевых возможностей в рамках лингвистической теории композиции в изучении межкультурной коммуникации есть «суть функции убеждения», которая состоит «не только в обеспечении рационально-информационного, но и ценностного и эмоционального общения публициста с аудиторией»[54].

В испанской филологии исследование языка и стиля газет идет очень активно, в русле современных филологических теорий, с очевидной ориентацией на функциональную специфику жанров. Однако анализ испанской теории газетной речи показывает, что влияние традиционной стилистики все-таки сдерживает жанровые исследования на уровне высказывания, не выходящие за пределы анализа лексических и фразеологических средств. Язык и стиль испанской прессы – впрочем, по-другому и быть не может – отражает общее состояние испанской филологической науки о языке и тексте.

Сами испанские ученые считают, что до начала XX века все работы в области стиля ограничивались лишь внешней стороной произведения. Понять это состояние трудно – что такое «внешняя сторона»? Красоты стиля или грамматическое строение фразы? Если это так, то отрешиться от взаимосвязи и взаимопроникновения всех элементов художественного текста можно было лишь до той поры, пока в филологии не накопился опыт системного отношения к тексту.

Они же считают, что эта пора – тридцатые годы XX века. Опыт этот показывает, что все элементы любого текста связаны между собой (работы «формалистов» пока составляем в стороне), и начался переход стилистики на новую ступень его познания. Современная испанская стилистика обращает свое внимание на речевые проявления текстов, старается проникнуть в их психологическую глубину, осмыслить процесс художественного творчества, открывая пути, по которым оно (творчество – Л.К.) развивалось[55].

Анализу подвергается экспрессивная речь – все, что выходит за пределы нормы и свидетельствует о проявлении авторской индивидуальности. Это непривычное нам научное направление, которое можно условно назвать изучающим «стиль языка» как «стиль народа» и его отражение в «языке и стиле» прессы. Понятие «стиль», однако, в их работах не связывается с лингвистической формой как первоосновой, что, на наш взгляд, ведет испанскую филологию к субъективизму и вкусовщине.

Многие испанские ученые соглашаются, что положение в стилистике кризисное, застойное, в конфликте со временем и достижениями других европейских школ. Это объясняет и состояние филологических исследований в журналистике.

Характерно, что сам термин «публицистика» испанцы относят главным образом к рекламным текстам, он всегда содержит оттенок чего-то второсортного в литературном отношении и малоинтересного по содержанию. Говорить с испанскими учеными о жанрах публицистики в нашем понимании – занятие абсолютно бесперспективное: на тебя смотрят, как на существо с другой планеты, из другой цивилизации.

И поэтому так отличаются подходы к языку СМИ российских и испанских ученых. Основных направлений работы в области языка и стиля прессы у них несколько: поиск экстралингвистических условий существования «языка прессы», выявление его системных признаков и места в испанском литературном языке, определение признаков жанровой взаимообусловленности темы и лингвистического строя (влияние политической тематики на лингвистический строй газетных материалов, степень открытости влиянию разговорной речи и т.д.).

Они пытаются найти ответ на вопрос, в чем истинное отличие «языка прессы» от «литературного языка», да и имеет ли «язык прессы» статус самостоятельного? При этом считают, что оба понятия – «язык прессы» и «литературный язык» – «широкие и туманные, потому что относятся к таким сложным сферам, как журналистика и литература»[56]. Но даже пытаясь выявить лингвистические особенности языка газеты, ведут анализ, как мы уже отмечали, в основном только на лексическом уровне.

Особый интерес проявляют испанские филологи к стилистическим изменениям в информационных жанрах, которые, по их наблюдениям, под влиянием конкуренции со стороны телевидения и радио превращаются в газете в жанр «новость-комментарий». Следовательно, считает один из крупнейших испанских филологов академик Карретер, «гибридизируется» и газетный язык – чисто информационный с комментарийным[57]. В этом контексте, по его мнению, утверждения «независимых» газет о том, они дают читателю «всеобщую информацию», вызывают «вполне обоснованные сомнения».

Газетной «новости-комментарию» исполнить предназначенную ей социальную функцию информирования общества мешает, по Ф.Л. Карретеру, все, что способно изменить информативную тональность текста. И прежде всего «слишком яркое личное мнение самого автора», которое ведет к несоблюдению жанровых границ в использовании «языка литературного, языка административного и языка, основанного на устной речи, который часто становится вульгарным»[58]. Эти границы лимитируют свободное движение языка прессы, выдавая авторское вмешательство в подачу информации. Страдает читатель: он рассчитывает получить непредвзятую информацию, факт, который хотел бы самостоятельно осмыслить, а получает факт, препарированный комментарием, который «в какой-то степени всегда пристрастный».

И все-таки положение в испанской филологии постепенно меняется. Функциональное направление речевых исследований становится все более влиятельным, подсказывая выходы из тупиков, в которые завел западные филологические школы традиционный формальный подход к тексту. Приведу в доказательство размышления того же академика Ф.Л. Карретера о целесообразности включения понятия «публицистика» в его новом смысле (идущем, заметим, от функциональной стилистики) в национальный филологический обиход: «"Публицистика" в особенности является для нас шокирующим словом, так как в нашем понимании оно не имеет ничего общего с журналистикой. Однако оно уже вошло в немецкий язык как Publizistik и в английский – как Publicistic. Было бы целесообразно включить его и в нашу терминологию, ибо оно означает новое и важное понятие»[59]. И здесь же, в предисловии к моей книге о публицистике на испанском языке, высказывается гораздо определеннее, сближая русскую и испанскую лингвистические школы:«... "публицистичным" является любой устный или письменный текст, в котором автор пытается повлиять на общественное мнение»[60].

Вот на этой почве – целенаправленного влияния на читателя – и возникают, на наш взгляд, точки общего лингвистического интереса, так как социальная оценочность всегда имеет языковое выражение.

Разные подходы к газетной речи, разные принципы ее классификации порождают в науке разные школы и теории. Пражская, к примеру, оспаривает необходимость изучения стиля публицистики и прессы как особой системы. Французская школа традиционно считает изучение языка газеты чуть ли не посягательством на чистоту национального языка.

По мнению западных филологов, до сих пор не решены и многие спорные вопросы в функциональной стилистике. Например, не выделен основной принцип строго научной классификации разных жанров речи. Очевидно, под этим подразумеваются различные функциональные стили. Действительно, до сих пор эта классификация ограничивается простыми перечислениями разных принципов.

Но есть сфера научных интересов, где позиции русской и испанской лингвистических школ, наконец-то, почти сходятся. Это риторика. Зная о том, что ораторское искусство в Испании – наука почти что древняя, не приходится удивляться, что разработка приемов риторики активно культивируется в науке о тексте.

Особый интерес при этом приобретает осмысление и изучение приемов «псевдориторики» в филологическом плане, что актуально и для современной российской науки о СМИ. «Псевдориторика», как и «псевдопублицистика», по нашему мнению, вызваны к жизни идеологическими установками правящей партии или правительства. На практике это психологическая обработка читателя, «промывание мозгов» в угодную заказчику сторону.

На основе всех этих «псевдо» – проблема соотношения объективной информации и субъективного авторского «я». Испанский филолог Н. Ладевезе сформулировал ее очень точно: «Объективизирующая риторика в языке информативных материалов»[61]. (В нашей науке утвердился более прямолинейный термин «манипулятивная риторика».) Анализируя как явление стиля так называемую «информативную непредвзятость», автор доказывает ложность этого утверждения продуманной нарочитостью объективности стиля материала, которая преподносится как личная позиция информирующего.

Сам автор стремится этим приемом создать у читателя психологическую убежденность в том, что информация не препарирована автором. «Особенность этого стиля, риторическая выразительность которого заключается в номинализации (субстантивации), состоит в вуалировании фигуры рассказчика, – пишет Н. Ладевезе. – Использование бюрократизмов, политических жаргонизмов, метафорического сочетания слов, придающего впечатление точности, – вот стилистические приемы, которые создают риторический эффект объективности»[62].

Иными словами, он указывает речевые приемы, под прикрытием которых информаторы скрывают истинный смысл и направленность информации. И делается это тогда, когда «...нечего сказать и потому необходимо дополнить недостающую информацию, стимулируя то, чего нет, создавая видимость чего-то, что не делается, сообщая что-то, не сообщая ничего»[63].

Автор такой информации, выдержанной в стиле «риторики искажения», не претендует на экспрессивность или эстетический эффект, а точнее – он против того, чтобы сообщение было воспринято как экспрессивная или эстетическая коммуникация. Его цель – казаться объективным. И все стилистические приемы и средства направлены на создание «эффекта объективизации».

«Объективизирующая риторика» – это та же псевдопублицистика, но на другой социальной почве. Автор объясняет происхождение сочетания «объективизирующая риторика» так: «Риторика, потому что речь идет о языковых приемах создания сообщения с целью вызвать определенный эффект в собеседнике. "Объективизирующая" – потому что таков результат, к которому она стремится: вызвать впечатление непредвзятости, безличности, хотя и притворной, безразличия, хотя и напускного, повествовательной дистанции, хотя рассказчик скрывается под искусственной маской своего языка» (Там же).

И вывод: перечисленные приемы приводят к стандартизации языка, употреблению стереотипных формул, повторяющих жесткие штампы на страницах различных газет. «Это, как правило, номинативные конструкции, характерные для специальной речи и профессиональных жаргонов, усвоенных в сфере массовой коммуникации, где они теряют свое собственное значение» (Там же). «Выразительная невыразительность», обезличенное использование языка для того, чтобы создалось впечатление, что сообщение написалось само собой, без помощи какого-либо субъекта.

Все это и приводит автора к убеждению, что информативная непредвзятость газет – фикция, а журналист, пытающийся с помощью приемов объективизирующей риторики создать такое мнение, прекрасно сознает «важность печати как социальной силы» и сам «берет на себя роль ее представителя» (С. 257).

В своих выводах Н. Ладевезе перекликается с уже цитировавшимся Л. Карретером: «...Журналист, вместо того, чтобы выполнять роль творческого посредника, ведет себя как посредник пассивный»[64], «который стоит не на стороне читателя, а как раз на стороне тех, кто не хочет дать информацию этому читателю»[65]. И – обратим на это особое внимание – все доказательства перенесены в лингвистический план текста, с опорой на материальную базу языка.

Таков, по мнению обоих исследователей, стилистический механизм авторского влияния на читателя. Продираясь сквозь дебри слов, придавленный риторикой, он с трудом уже понимает, о чем идет речь. А журналист ловко «скрывается под искусственной маской своего языка»[66].

Приемы «объективизирующей риторики» чрезвычайно интересны для изучения с позиций функциональной стилистики. Равно как и проблемы эволюции газетных жанров как защитной реакции печатных СМИ на оперативность телевидения и радио, не говоря уже об электронных изданиях[67].

Это проблемы универсальные для журналистики, и в разных филологических школах накопился большой опыт их осмысления. Тем самым еще раз подтверждена практическая целесообразность научной разработки проблем композиционной поэтики публицистики в типологическом плане.

Лингвистическая теория композиции, пожалуй, самая поздняя из научных теорий о тексте. И это не удивительно, так как текст стал самостоятельным объектом лингвистического исследования сравнительно недавно. В основании теории – толкование компонентов композиции как сочетания лингвистических единиц, их составляющих. Лингвистический взгляд на композицию апробирован на материале художественной литературы, где связь жанровой принадлежности текста и авторского «я» признается необходимым условием анализа синтаксической композиции художественного текста[68]. Не вижу никаких «но» в том, чтобы соблюдать это условие и в функционально-стилистическом анализе публицистики.

Влияние теории композиции на формирование стилистики текста безусловно. Потому успешны и попытки рассматривать композицию художественного текста как объект лингвистического исследования[69], что конкретизирует в лингвистическом плане концепцию В.В. Виноградова[70].

Прав Ю.А. Бельчиков, утверждающий, что «непосредственная живая связь научного наследия Виноградова с современной русистикой определяется прежде всего тем, что идеи и труды ученого служат методологической базой развития некоторых основных научных направлений, импульсом в исследовании сферы лингвистического, вообще – филологического знания, в углублении традиционных тем, проблем или в поиске новых "поворотов" в них»[71].

Еще глубже и интереснее его вывод о том, что развитие стилистики текста «предполагалось» в контексте общей стилистической теории Виноградова: «... концепция "трех стилистик" вовсе не исключает дальнейшее развитие теоретических и исследовательских аспектов стилистики как отрасли языкознания, в частности развитие, формирование "стилистики текста", вырастающей преимущественно на базе теории высказывания. Подтверждением гибкости виноградовской концепции "трех стилистик", приемлемости для нее "четвертой стилистики" – стилистики текста – служит прямое указание Виноградова на принципиальную возможность исследования разных форм и типов высказываний в рамках стилистики речи[72]».

Все, что было сказано и, по мере возможности, достаточно кратко проанализировано на предыдущих страницах, – дань уважения и благодарности моим коллегам-филологам за их научный вклад в разработку и развитие лингвистической теории текста. Именно они подвели меня к мысли о возможности сделать следующий шаг – заняться исследованием лингвистической теории подтекста, которая легла в основу предлагаемой научному сообществу для дальнейшей дискуссии теории композиционной поэтики публицистики. Этот шаг оказался одним из самых сложных моментов всего исследования, так как связан с разрушением привычных представлений о подтексте как «скрытом смысле», «эзоповом языке» и т.д.

Современные научные знания о подтексте позволили переключить внимание с его внешних характеристик на лингвистическую базу возникновения. Можно утверждать, что «подразумевание» как результат использования потенциальных значений синтаксических форм (О.С. Ахманова) – отнюдь не привилегия отдельных жанров, а обязательная категория любого авторского текста.

При такой трактовке подтекст перестает быть «запретным плодом» и для публицистических откровений автора, а означает непременное свойство текста, отражающее его социальную оценочность. Более того, стягивая воедино все лингвистические способы и средства его выражения, подчиняясь законам жанрового соотношения эксплицитного и имплицитного планов, лингвистический подтекст в публицистике выполняет особую роль – он направлен на создание эффекта однозначного восприятия.

Теоретически обосновав новую, более значительную, роль подтекста в процессе стилистического анализа современных газетных жанров, приходим к выводу о том, что подтекст в публицистике – результат запрограммированности в тексте всех лингвистических средств и композиционных приемов на выполнение функции воздействия. Лингвистический подтекст на поверку оказывается естественной формой проявления или усиления авторской позиции, выраженной открыто – с сатирическим ли запалом, саркастическим ли негодованием, публицистической доказательностью или с эссеистической широтой. Четкая, соответствующая избранной жанровой форме, его организация – свидетельство профессионального мастерства, показателем которого в публицистике является однозначное восприятие текста читателем.

Подтекст, заранее запрограммированный автором в структурно-семантических сдвигах синтаксических структур, входит в композицию и проявляется при восприятии связного текста и его составных частей. Такой тип подтекста, организованный средствами синтаксиса, получил название «сквозного». Он начинается с заголовка, который включается в текст как элемент связного единства, подчиняясь одному из главных законов, действующих на уровне текста, – закону связности. Это определяет включение всех компонентов композиции (заголовка, зачина, концовки, лирических отступлений и т.д.) в числе единиц анализа на уровне текста.

Лингвистический аспект исследования не нарушает традиционного подхода, но – напротив – расширяет возможности анализа композиции в принципе. Сложность лишь в том, что методика такого исследования пока мало разработана, критерии оценки мастерства композиции публицистических жанров не осмыслены, да и само понимание композиции, ее роли в создании публицистического текста остается спорным.

Однако все это стимулирует поиск конкретных методик раскрытия тайны за семью печатями – композиции, этого «обнаженного нерва», по образному выражению С.М. Эйзенштейна, публицистического намерения. Одна из них, получившая название методики декодирования, была специально разработана нами для проведения исследования позиции автора в публицистике и, на наш взгляд, доказала свою эффективность и целесообразность существования. Она же применена при разработке композиционной поэтики публицистики.

Ее суть – выявление (с позиций читателя) реального смысла языковых единиц в высказывании и компонентов композиции в тексте, отражающих развитие публицистической идеи выступления. И хотя сам термин «декодирование» не нов (он известен во многих науках – теории информации, стилистике восприятия, кибернетике и других), применение его в стилистике как таковой, в первую очередь, в отношении художественного текста (работы американского филолога М. Риффатера и русских филологов И.В. Арнольд, Р.А. Киселевой), открыло новые пути в изучении проблемы автора. Мы разрабатываем методику декодирования для конкретного исследования позиции автора с позиций читателя, расшифровывая авторскую идею через лингвистическую основу текста.

Сам этот процесс включает в себя два этапа. На первом – выявляется реальный смысл высказывания как результат взаимодействия языковых единиц, его составляющих, в сравнении с прямым смыслом этих единиц. На втором – композиционном – выявляется реальный смысл синтаксических структур, составляющих компоненты композиции (заголовка, зачина, концовки и т.д.) как результат функционирования в тексте.

Декодирование сосредоточено на тексте в целом, а не на его «анатомических» частях. Даже на уровне высказывания. Берется в расчет не смысл высказывания сам по себе, а его роль в развитии главной публицистической идеи.

Только такой подход позволяет понять и оценить текст в гармоническом слиянии двух планов его содержания – открытом, выраженном эксплицитными лексическими, синтаксическими, морфологическими, стилистическими средствами, и скрытом, выраженном имплицитными средствами, путем использования потенциальных значений языковых единиц и компонентов композиции.

Таковы общие положения методики декодирования, о которой мы неоднократно писали ранее. Первый опыт применения этой методики был получен при анализе авторской оценки как лингвистической категории фельетона. Разработанная на материале публицистики, методика декодирования стала основной в изучении лингвистического и композиционного своеобразия позиции автора в жанровых типах публицистической речи, была применена в области сравнительной теории публицистики на материале эссе в русской и испанской культурах[73].

Методика оказалась продуктивной и в композиционном анализе художественного текста, и в раскрытии «обратной связи» читателя с автором, который использовал сложнейший способ кодирования авторского «я» в сплетении слова и музыки...[74]

Основанная на современном понимании законов композиции, системы текста и речевого функционирования лингвистических средств, методика декодирования является по своей сути методикой сотворчества, востребованной в научной и практической работе филолога и направленной на развитие гуманитарного мышления. Она доступна и любому подготовленному читателю, дает ему навыки аналитической работы с любым текстом, готовит к интеллектуальному чтению и к диалогу, к поиску ответов, а не готовых решений.

В пошаговых операциях методики декодирования неукоснительно соблюдается принцип анализа «от текста». Главная методологическая установка: текст – система. Смысл толкуется в соотношении открытого и скрытого планов его выражения. Соблюдается иерархический принцип – от целого к составным частям, составляющим это целое. Составные компоненты композиции изучаются в соотношении с развитием публицистической идеи. Позиция автора – объединяющее начало публицистического текста в композиционно-речевом плане. Максимальное внимание к лингвистическим средствам передачи социально-оценочной информации, использованным автором текста, – вот главная задача при прочтении, которой подчинена практическая часть исследования.

Выяснилось, что два ведущих принципа речевой организации текста (в информационном – линейный, а в аналитическом – трансформационный) – факт безусловный и соответствует теории стилистики текста. Изучение типологии движения мысли публициста в соотношении с основным смыслом фактов привело нас к выводу об однонаправленности этого движения в информационных жанрах и разнонаправленности его в аналитических.

Дальнейшее исследование подтекста в публицистике помогло определить взаимосвязь между формой выражения авторского «я» и структурой текста. И в самом общем виде, очевидно, можно говорить о двух семантических типах композиционно-речевых структур: первый – утверждение утверждения (подтекст усиливает открытый план выражения авторской позиции), второй – утверждение через отрицание (семантика подтекста расходится с открытым планом выражения авторской позиции).

В композиции публицистического текста отражается логическое единство темы и идеи. Лишь согласованность всех компонентов позволяет добиться полного раскрытия темы. Для нас это – принципиально важно при практическом анализе публицистических текстов.

Давайте еще детальнее. Анализ, как уже говорилось, идет «от текста», что не допускает «клочкования» его живой ткани. Например, расшифровывая функции различных форм обращения автора к читателю, или структур полемики, или использованных интертекстуальных элементов (всех видов цитирования, что сейчас очень популярно), получаем сведения о позиции автора. В смене речевых планов или стилевых пластов, в ритмической организации текста, в его интонационном рисунке тоже наверняка есть авторский замысел. Его-то и важно вычитать.

В композиционно-речевое единство вписывается масса текстовых деталей, мелочей, «рой символов» и ассоциаций, которые, наслаиваясь на какую-то невидимую ось, дают более глубокое понимание авторского замысла. А еще – оттенки смысла слов в конкретном контексте, столкновения синтаксических структур, переворачивающие их прямой ожидаемый смысл. И – не в последнюю очередь – игра заголовка, зачин, портретные характеристики, пейзажные зарисовки, лирические отступления, заключение... Понятые не сами по себе, а в соотнесении с организацией авторского отношения ко всему, о чем он пишет, они позволяют читателю подниматься по ступенькам лестницы, ведущей к раскрытию авторского замысла.

Коммуникативная цель конкретного публицистического текста содержится в его «внутренней программе», соответствующей жанру. Если это фельетон, то общий характер коммуникации отражает специфику этого жанра: с одной стороны, разоблачить, осмеять, скомпрометировать порочные явления, с другой – выработать их активное социальное неприятие.

Если статья, то коммуникативная стратегия авторской речи вырисовывается в незаметных переходах от информационного к комментарийному плану. А легко обнаруживаемые переключения стилистических контекстов ведут к углублению исследования автором той или иной проблемы. Его позиция становится связующим звеном, «несущей конструкцией» всей статьи.

Ведущий экстралингвистический признак этого жанра – социальное воздействие – направляет все лингвистические средства и стилистические приемы на создание эффекта убеждения. При этом важна иллюзия, будто читатель и публицист идут рядом по всей цепи открытий, задумываются над причинами описываемых событий. Так достигается эффект убеждения в правоте публицистической концепции, эффект, трудно уловимый, заложенный в лингвистическом плане текста.

Репортаж предполагает совершенно иные отношения между читателем и автором. Диалогичность – внутренняя пружина этого жанра. Формы диалога (открытая и скрытая) отражают авторскую установку на читателя. Авторский тон репортажа приближает описанные события к читателю, он – с места события. Информационная ценность текста, умноженная на авторскую взвешенность, создает эффект присутствия, причастности.

Каждый публицистический жанр имеет свою ориентировочную модель отношений между автором и читателем. И уже сам выбор жанра подчас подсказывает читателю тактику чтения. Интересное толкование этого термина находим у В.Б. Шкловского: «Постоянно установленные обычаи – этикеты порядка осмотра мира (как мне кажется) называются жанрами»[75]. Выходит, жанр – это система шифровки и расшифровки текста в устойчивом традиционном варианте? Примем авторское «как мне кажется» за имеющее право на существование определение жанра. И тогда будем вынуждены признать, что для исследования проблемы «автор – читатель» в различных жанрах потребуется не одна методика или же интеграция нескольких в одну. Методика декодирования и есть одна из них. Динамичная и подвижная, открытая для работы с любым текстом, интересным для исследования проблемы «читатель и авторский подтекст».

Часть II

ВЫЧИТЫВАЯ НОВЫЕ СМЫСЛЫ...

Главы 3 – 3

Глава третья

Жанровое «поведение» синтаксических структур в высказывании

Глава четвертая

Публицистическая статья: стилистический механизм убеждения

Глава пятая

Памфлет: лингвистическое выражение пафоса

Глава шестая

Фельетон: подтекст как текстообразующая категория

Глава седьмая

Репортаж: эволюция жанровой формы

Глава третья

ЖАНРОВОЕ «ПОВЕДЕНИЕ» СИНТАКСИЧЕСКИХ СТРУКТУР В ВЫСКАЗЫВАНИИ

Филологическое исследование публицистики в аспекте стилистики текста уже продвинулось от выявления роли отдельных приемов к углубленному изучению композиционно-речевого единства в конкретных жанрах. На этом новом этапе анализа лингвистической эффективности нехудожественного текста утверждается и методологически новый принцип: не только текстообразующие категории, но и отдельные языковые явления в стилистике текста изучаются, исходя как из содержательной особенности текста в целом, так и с учетом его функционально-смысловой направленности и в зависимости от этого избранной композиционно-речевой формы авторского «я».

Композиционный подход к тексту предполагает исследование как целостной системы самого понятия «композиция» в органической связи с отдельными ее частями – фрагментами и высказываниями (сложными синтаксическими целыми). Это позволяет высветить общую речевую организацию, где каждое звено выражает свойства целого.

В композиционной поэтике публицистики объединяющим фундаментом такого взгляда на текст и его составляющие является жанровый подход в поиске функциональной специфики всех лингвистических средств, направленных на выполнение основной коммуникативной функции текста. Именно поэтому развитие методики композиционного анализа связано с развитием комплексных исследований функционального публицистического стиля. «Сплошное исследование текста» – это возможность обратиться к детальному рассмотрению произведения во всей сложности его идейно-смысловой и речевой организации для последующего наблюдения за стилеобразующими явлениями, присутствующими в содержательной структуре произведения.

Высказывание, по ММ. Бахтину, – это уже не единица языка (и не единица «речевого потока» или «речевой цепи»), а единица речевого общения, имеющая не значение, а смысл (то есть целостный смысл, имеющий отношение к ценности – к истине, красоте и т.п. – и требующий ответного понимания, включающего в себя оценку). Ответное понимание речевого целого «всегда в какой-то мере диалогично»[76].

В публицистическом тексте установка на диалог с читателем очевидна. Как очевидно и то, что все лингвистические средства и приемы направлены на выполнение коммуникативной установки на диалог. Но это очевидно самому автору. Читатель, чтобы включиться в диалог, должен внимательно прочитать текст, понять его, проникнуться авторским «я» и почувствовать энергию слов. Речь-то ведь идет о жанрах публицистики, основная функция которых – социальное и информационное воздействие на читателя.

Примечания

1

Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971. С. 181 – 182.

2

Гальперин И.Р. Грамматические категории текста (Опыт обобщения) // Изв. АН СССР, Сер. ЛиЯ, 1977, т. 36, № 6. С. 525.

3

Аристотель и античная литература / Пер. на рус. яз. М. Гаспарова. М., 1978.

4

Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. М., 2003. С. 292.

5

Теоретическая поэтика: понятия и определения. М., 2002.

6

Filosofia de la ciencia literaria (por E. Ermatinger, F. Schultz, H. Gumbel, H. Cysarz, J. Petersen, F. Medicus, R. Petsch, W. Muschg, C.G. Jung, J. Nadler, M. Wundt, F. Srich, D.H. Sarnetzki. Traduccion de Carlos Silva). Madrid: Fondo de cultura economica, 1984. Первое издание на немецком языке – 1930 г.; первое издание на испанском языке – 1946 г.

7

Alonso, A. Materia у forma en poesia. Madrid: Credos, 1955; Garcia Berrio, A. Teoria de la Literature. Madrid: Catedra, 1989. P. 13 – 31; Garrido Gallardo, MA. Musa de la Retorica. Problemas у metodos de la ciencia de la Literatura. Madrid: CSIC, 1990.

8

Carreter Lazaro, F. De poetica у poeticas. Madrid: Catedra, 1990.

9

Ibid, P. 67

10

Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Эстетика словесного творчества. М., 1986. С, 299.

11

В филологической концепции М.М. Бахтина ему соответствует понятие «журналист».

12

Бахтин М.М. Проблема автора // Вопросы философии. 1977, № 7. С. 148 – 160; Его же. Автор и герой в эстетической деятельности // Эстетика словесного творчества. Указ. изд. С. 9 – 191.

13

Бахтин М.М. Из записей 1970 – 1971 годов // Эстетика словесного творчества. С. 376.

14

Там же. С. 377.

15

Бахтин М.М. Из записей 1970 – 1971 годов // Эстетика... С. 377.

16

Там же. С. 366.

17

Там же.

18

Виноградов В.В. Из анонимного фельетонного наследия Достоевского // Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972. С. 185 – 211.

19

Там же. С, 19.

20

Виноградов В.В. Из анонимного фельетонного наследия Достоевского // Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972. С. 19.

21

Там же. С. 202.

22

Стюфляева М.И. Поэтика публицистики. Воронеж, 1975.

23

Поэтика публицистики / Под ред. Г.Я. Солганика. М., 1990.

24

Солганик Г.Я. Публицистика как искусство слова // Поэтика публицистики. Указ. изд. С. 9.

25

Кайда Л.Г. Авторская позиция в публицистике (функционально-стилистическое исследование современных газетных жанров): Автореф.... докт. фил. наук. М., 1992. Ее же. Эффективность публицистического текста. М.: Изд-во «Моск. унив.», 1989.

26

Шмелев Д.Н., Русский язык в его функциональных разновидностях: (К постановке проблемы). М., 1977. С. 64.

27

Шмелев Д.Н. Русский язык... Указ. соч. С. 167.

28

Солганик Г.Я. Стилистика текста. М., 1997. С. 3. Автор вводит этот круг проблем в стилистику текста.

29

Одинцов В.В. Стилистика текста. М., 1980.

30

Там же. С. 51.

31

Там же. С. 34.

32

Язык публицистики // Культура письменной речи. Русский язык. – http: // www.gramma.ru.

33

Богуславская В. Журналистский текст как термин и как понятие // km.ru: http: // www.relga.ru // Environ.

34

Кольцов М. Писатель в газете. М., 1961. С. 119.

35

Журбина Е.И. Теория и практика художественно-публицистических жанров: (Очерк. Фельетон). М., 1969. С. 250.

36

Погодин Н. Фельетонисты о своей работе // Фельетон: Сб. статей. Л.: Academia, 1927. С. 49.

37

Тынянов Ю.Н., Казанский Б.В. От редакции // Фельетон: Сб. статей. Л., 1927. С. 7.

38

Тертычный А.А. Жанры периодической печати: Учебное пособие. М., 2000.

39

Богомолов Ю.А. По ту и по эту сторону границы между художественными и нехудожественными формами творчества // Методологические проблемы изучения средств массовой коммуникации. М., 1985. С. 180.

40

Горшков А.И. Русская стилистика. М., 2001. С. 48.

41

Пумпянский А. Нужно ли газетчику чувство вечности // «Новое время», 1987, № 39. С. 30 (Рец. на публицистику С.А. Кондрашова «Путешествие американиста». М., 1986.)

42

Пришвин ММ. Записи о творчестве (запись от 4 окт. 1928 г.) // Контекст. 1974. М., 1975. С. 348 – 849.

43

Одинцов В.В. Композиционные типы речи // А.Н. Кожин, О.А. Крылова, В.В. Одинцов. Функциональные типы русской речи. М:, 1982. С. 156.

44

Беневоленская Т.А. Композиция газетного очерка. М., 1975.

45

Колосов Г.В. Поэтика очерка: Учебно-методическое пособие к спецкурсу «Проблемы советского очерка». М., 1977. С. 64.

46

Голубев В. Проблемная статья в газете // Газетные жанры: Сб. М., 1976. С. 66 – 67.

47

Ср.: Денисова Т.Н. Композиция как средство художественного обобщения: (На материале современного романа) (Автореф.... канд. филол. наук. Киев, 1965) и выводы о специфике композиции фельетона в работе Хавина П.Я. Композиция и язык фельетона А. Колосова «Толкачи» (Хавин П.Я. Очерки русской стилистики. Л., 1964).

48

Волков А.А. Композиция текстов массовой информации // Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. М., 1982. С. 76.

49

Там же. С. 76 – 67.

50

Пронин Е.И. Журналистский текст как система выразительных средств // Методы журналистского творчества. М., 1982.

51

Вомперский В.П. О некоторых стилистических признаках информационных материалов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. VII. 1960, № 6. С. 30 – 05.

52

Брандес О.П. О зависимости синтактико-стилистического оформления информационного типа текстов от их композиционной организации // Лингвистика текста и обучение иностранным языкам. Киев, 1978. С. 55 – 50.

53

Провоторов В.И. Очерки по жанровой стилистике текста (на материале немецкого языка). 2-е изд. М., 2003.

54

Там же. С. 89.

55

См. об этом: Rafael Lapeza, М. Introduccion a los estudios lilerarios. Madrid, 1981.

56

Carreter Lazaro, F. El lenguaje periodistico entre el literario, el administrativo у el vulgar // Lenguaje en periodismo escrito. Madrid, 1977, № 37. P. 9.

57

Ibid.

58

Ibid.

59

CarreterLazaro, F. Prologo // Liudmila Kaida. Estilistica funcional rusa. Madrid: Catedra, 1986. P. 12.

60

Ibid.

61

Ladeveze, N. La retorica objetivadora en el lenguaje informativo: Examen de un ejemplo // Revista de ciencias de la Information. Madrid, 1987. № 4. P. 233 – 366.

62

Ibid. P. 257.

63

Ladeveze, N. La retorica objetivadora... Op. cit. P. 258.

64

Ladeveze, N. La retorica objetivadora... Op. cit. P. 258.

65

Carreter Lazaro, F. El lenguaje periodistico... Op. cit. P. 22.

66

Ladeveze, N. Op. cit. P. 258.

67

Mainar, R. El arte del periodista. Barcelona: Ed. Destino, 2005; Alcoba, S. Lexico periodistico. Madrid: Fragua, 1987; Alvar, M. El lenguaje politico. Madrid: Fragua, 1987; Senano, С La teoria clasicadel estilo periodistico. Madrid: Fragua, 1987; Giron Alconchel, I.L. Introduccion a la Explicacion Linguistica de textos. Madrid: Edinumen, 1981 ... etc.

68

Иванчикова Е.А. О принципах изучения синтаксической композиции художественного текста // Изв. АН СССР. Сер. ЛиЯ. Т. 33. 1974. № 1.С. 53 – 39.

69

Горшков А.И. Композиция художественного текста как объект лингвистического исследования // Русский язык. Проблемы художественной речи. Лексикология и лексикография. Виноградовские чтения. IX – X. М., 1981. С. 82 – 91; Одинцов В.В. Качества речи и структура текста // НДВШ. Филологические науки, 1979, № 4.

70

Работы В.В. Виноградова, в которых развивается лингвистическая концепция композиции: Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., 1963; О теории художественной речи. М., 1971; О языке художественной литературы. М., 1959.

71

Бельчиков Ю.А. Академик В.В. Виноградов (1895 – 1969). Традиции и новаторство в науке о русском языке. М., 2004. С. 183.

72

Там же. С. 96.

73

Кайда Л.Г. Опыт функционально-стилистического исследования подтекста в публицистике // Основные понятия и категории лингвостилистики: Межвузовск. сб. научн. тр. Пермь, 1982. С. 129 – 132; Авторская позиция... Указ. изд.; Эффективность публицистического текста... Указ. изд.; Liudmila Kaida. Estilistica funcional rusa. Problemas actuales. Madrid: Catedra, 1986.

74

Кайда Л.Г. Композиционный анализ художественного текста. М.: Флинта, 2000; Стилистика текста: от теории композиции – к декодированию: Учебное пособие. М.: Флинта, 2004.

75

Шкловский В.Б. Тетива. О несходстве сходного. М., 1974. Собр. соч. Т. 3. С. 755.

76

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 306.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.