Кинстеры (№2) - Клятва повесы

Ткань рубашки была такой тонкой, а ее руки такими горячими!

Последняя битва была короткой, и Вейн проиграл ее. Он понял это не сразу, не воспринимая ничего, кроме женщины» лежавшей под ним, и своей страсти.

Ее руки, губы, тело, выгнувшееся ему навстречу, звали его дальше. Когда он расстегнул бархатный жакет амазонки и накрыл ладонями ее грудь, она лишь глубоко вздохнула и принялась целовать его с еще большим жаром…

Вейн ощутил, как налилась ее грудь. Сосок стал тугим, как бутон. Она вскрикнула, когда он сжал его, выгнулась, когда провел рукой по груди, и застонала, когда стиснул ее.

Крохотные пуговицы блузки с готовностью выскальзывали из петель; ленты на нижней сорочке не потребовали больших усилий, чтобы развязаться. Наконец ее обнаженная грудь заполнила его руку, и тепло ее тела воспламенило его. Мягкая, как шелк, кожа искушала, тяжесть груди в руке разжигала в нем необоримую страсть. И в ней тоже.

Вейн оторвался от ее губ и взглянул на щедрый дар, лежавший у него на ладони. Пейшенс наблюдала за ним. Видела, как он медленно опускает голову и сжимает губами сосок. Потом ее глаза закрылись.

Судорожный вздох, нарушивший тишину сеновала, был началом симфонии, и дирижером оркестра был Вейн. Пейшенс хотела большего, и он давал ей желаемое. Он содрал блузку, стащил сорочку и обнажил ее грудь, страстно любуясь ею.

Пейшенс горела как в огне. В своих мечтах Вейн представлял ее именно такой: пылкой, стонущей от сладкой боли и отчаянно требующей большего. Ее маленькие ручки распахнули рубашку и жадно ласкали его тело.

Только в этот момент Вейн понял, что уже давно не владеет собой. Ему стало нечем обороняться — Пейшенс украла у него все оружие. Собственного оборонительного оружия у нее не было. Это стало ясно, когда она, приоткрыв припухшие губы, приникла к нему в неистовом поцелуе. Приподнялась под ним и задвигалась, своим телом гладя его тело, — женщины с незапамятных времен пользовались этим способом, чтобы соблазнить мужчину. Она хотела его — и он тоже хотел ее. Сейчас.

От страсти его тело напряглось и стало тяжелым. Он мучительно хотел заявить свои права на нее, войдя в нее и обретя освобождение. Ее юбка застегивалась сзади — не прошло и секунды, как он лихорадочно расстегнул пуговицы. Он слишком долго ждал, чтобы терять время на разговоры, на официальное предложение руки и сердца. Он не мог сосредоточиться, чтобы сформулировать приемлемую фразу. И все же он должен попытаться.

Вейн со стоном оторвался от нее и приподнялся на локтях. Дождавшись, когда Пейшенс откроет глаза, он набрал в грудь побольше воздуха — и тут же выдохнул, почувствовав, что ее соски упираются ему в грудь. Его пробрала дрожь, а она поежилась, ощущая, как трепет волной прокатывается по животу и опускается вниз. Вейн мгновенно сосредоточился, но не на фразе, а на райском островке между ее ног. Опыт дорисовал сладостные картины того, что ждет его там.

Он закрыл глаза и попытался заговорить.

Но вместо своего голоса услышал голос Пейшенс, чистый, мягкий, волнующий, как пение сирены. Ее шепот казался волшебным в воздухе, ставшем тягучим.

— Покажи мне… — В ее словах звучала мольба. В следующее мгновение Вейн почувствовал, как ее пальцы скользнули вниз и ласково прижались к его набухшей плоти. Он чувствовал безумное желание тут же войти в нее, но сдержался, хотя это Стоило ему немалых усилий. Пейшенс, казалось, ничего не замечала. Она продолжала гладить его, обращая в пепел остатки его воли.

— Научи, — шептала она, дыханием щекоча ему ухо. — Всему.

Это короткое словечко разрушило последний бастион его сопротивления, жалкой осторожности и хладнокровия. Исчез благовоспитанный джентльмен, исчезли все признаки привычного образа — и остался только завоеватель.

Он хотел ее всем своим существом. И она хотела его. Слова были не нужны.

Как они сольются в единое целое — вот что имело значение сейчас. Вдохновленные безоговорочной победой, его демоны были преисполнены готовности продемонстрировать свои таланты в том, как получить наслаждение самым приятным способом. Самообладание заменить неистовством, граничащим с безумием.

Пейшенс чувствовала это. И упивалась силой рук, ласкавших ее грудь, требовательностью губ, терзавших ее губы. Она прижималась к нему бедрами, впивалась пальцами в его мускулистую спину, гладила грудь.

Она хотела знать — познать — все и сейчас. Ожидание было невыносимо. Томление росло и поглощало ее, управляло ею.

Вейн опалял ее своим жаром. Ей хотелось растворить его в себе, впитать его огонь и загасить, освободить от лихорадочного напряжения. Такое же напряжение медленно овладевало и ею. Ей хотелось ощутить его в себе.

Поэтому ничто не могло омрачить ее удовольствие, и она с радостью погружалась в наслаждение. Ее охватил сладостный трепет, когда он стянул с нее бархатную юбку и расстелил ее под ней. Нижние юбки последовали за верхней. Она не смутилась, когда он снял с нее сорочку и отшвырнул в сторону.

Она ощущала небывалый восторг, когда его руки, уверенные и знающие, скользили по ее телу, повторяя его изящные изгибы. Затем одна его рука сжала ее ягодицы, спустилась ниже, к коленям, а потом повторила тот же путь, только в обратном направлении, и успокоилась на чувствительном холмике внизу живота. Он медленно, но настойчиво протолкнул палец между ее сомкнутыми бедрами — и она, задрожав, начала судорожно хватать ртом воздух.

Потом он раздвинул ей бедра. Его поцелуй стал менее требовательным, чтобы она могла сосредоточиться на его ласке, на новых ощущениях, на неистовой, неуправляемой страсти, владевшей ими обоими.

А затем его палец проник глубже, чтобы прикоснуться к тому, к чему не прикасался ни один мужчина. Пейшенс на секунду замерла в ожидании наслаждения, а потом, поддавшись порыву, раздвинула ноги пошире. И почувствовала, что ласка стала более настойчивой, более сокровенной и возбуждающей.

Он раздвинул мягкие складки. Опытные пальцы нащупали набухший бугорок, и ее будто пронзила молния. Наслаждение, жаркое и напористое, горячей волной пронеслось по ее телу. Закинув голову, она отстранилась от его губ. Он не возразил. Его рука продолжала свой танец между ее бедрами, а Пейшенс судорожно дышала.

С усилием открыв глаза, она посмотрела ему в лицо — на нем была неудержимая страсть, — потом перевела взгляд на его руки у себя между ног.

Неожиданно его палец скользнул еще глубже, и она издала звук, скорее похожий на сдавленный вскрик, чем на стон. Их взгляды встретились. Она почувствовала, как его палец властно проник в нее.

И снова вскрикнула, закрыв глаза. Он нежно гладил ее глубоко внутри, там, где было влажно и горячо от желания, где все плавилось от страсти. От той страсти, которую он намеренно пробуждал в ней.

Вейн вслушивался в ее стоны и понимал, что она сдается. Он улыбался, но его улыбка была грустной. Она подвергала его демонов жесточайшей пытке. На ее месте другие женщины, знакомые с этой игрой, уже были бы так распалены страстью, что просили бы о пощаде. Но не Пейшенс. Она позволила ему полностью раздеть себя и не испытала при этом ни малейшего смущения. Казалось, ей нравится лежать под ним обнаженной не меньше, чем ему — видеть ее такой. Она принимала все, чем он так щедро одаривал ее, и ждала большего.

И он давал ей это большее, познавая и раскрывая ее женские секреты. Он медленно вел ее к вершине, умело управляя этой сладостной пыткой.

И все же она не сдавалась. Она вскрикивала, стонала, выгибалась, а ее тело требовало большего. Ее страсть проявлялась совсем не так, как у женщин, с которыми он привык иметь дело. Она оказалась более зрелой и уверенной в себе. По сути, она не была той невинной девственницей, которую он ожидал увидеть в ней. Она прекрасно сознавала, чем они занимаются, и самостоятельно приняла это решение.

И в этом тоже было ее отличие. Она была прямой по натуре, уверенной и привыкла принимать тот опыт, что дарила ей судьба. И выбирать. Осознанно. Она выбрала то, что происходит сейчас. Она выбрала его.

Вейн посмотрел на нее. Ее щеки порозовели, глаза светились страстью. У него перехватило дыхание. От безудержной страсти. От настоятельного желания оказаться внутри ее. От непреодолимого стремления сделать ее своей. Он поспешно сорвал с себя сюртук и рубашку, нетерпеливо сдернул сапоги и снял бриджи. Он почувствовал на себе ее взгляд и оглянулся через плечо. Она лежала, распластавшись на сене, и спокойно ждала, сдерживая кипевшее в ней желание. Ее грудь учащенно вздымалась.

Обнаженный и возбужденный, он повернулся к ней. На ее лице — лице распутницы с картины Фрагонара — не дрогнул ни единый мускул. Ее взгляд устремился вниз и поднялся вверх, к его лицу.

А потом она подняла руки. Ему навстречу. И он приблизился к ней, лег на нее и легко вошел в ее раскаленное лоно. Она напряглась, когда он уткнулся в плеву, и вскрикнула, когда хорошо рассчитанным ударом он прорвал ее. И замер на мгновение, показавшееся долгим и мучительным. Наконец она расслабилась. И он ворвался в нее, повинуясь инстинкту, который управлял и им, и ею.

Его самообладание превратилось в прах, и демоны, взяв власть в свои руки, повели их обоих за собой.

Отрешившись от всех мыслей, поднявшись над здравым смыслом туда, где царят только чувства, Пейшенс отдалась на волю страсти. Полная решимости ничего не упустить и все испытать, она вслушивалась в новые для себя ощущения и упивалась их близостью.

Ей была приятна тяжесть его тела, ей нравилось, как он грудью трется О ее соски. Ей доставляло наслаждение ощущать в себе его твердую плоть, чувствовать мощь его ритмичных толчков. Восхищаться гибкостью его тела. С радостью отдаваться слепому желанию, завладевшему всем ее существом. Осознавать свою беззащитность перед ним. Погружаться в восторг, бесстыдный и горячий. Этот восторг был подобен приливу, он подхватывал их, кружил, бросал из стороны в сторону.

А еще ей нравилось ощущать, как в ней растет нечто большее, чем желание, чем что-либо на свете. Эта сила, это чувство пронизывали ее всю. Она уступала ему и отважно, с готовностью открывала дорогу.

Ее переполнял восторг, и она изливала его на Вейна в жадных поцелуях, в страстных объятиях, в движениях своего тела. Он отвечал ей тем же, она ощущала вкус его страсти на губах, в жаре его тела. Каждый чувствовал, что нужно другому, и щедро отдавал желаемое. Их тела сплелись, губы слились в бесконечном поцелуе.

Вейн со стоном приподнялся, выйдя из нее. Затем снова вошел, медленно, наслаждаясь тем, как ее лоно сжимается вокруг его плоти, останавливаясь, чтобы в полной мере ощутить ее жар, и рывком проникая до самой глубины. Потом опять вышел.

Он играл в эту игру, утоляя и ее, и свою жажду.

Она извивалась под ним, распаленная и требовательная. Вейн никогда не видел ничего более прекрасного, чем Пейшенс в сетях страсти. Он задвигался быстрее, приближая ее к вершине, но не подпуская к краю. Он знал, что у нее хватит сил, чтобы взобраться еще выше. И у него.

Ему нравилось наблюдать за ней, такой восхитительно-чувственной, такой неукротимой в своей страсти. Ему хотелось запомнить каждое мгновение этого соития, сохранить в памяти то, как она отдает ему себя в первый раз. Он любовался ею. Он еще не раз овладеет ею, но такое, как сейчас, уже не повторится. Такого всплеска эмоций не будет никогда.

Он понял, что она подошла к грани, почувствовал, что напряжение готово вырваться наружу, что ее страсть достигла высшей точки накала. И окунулся в этот огонь, предоставив своему телу полную свободу действий. Пейшенс забилась в судорогах, и он ощутил жар ее лона, готового принять его семя. Сделав над собой усилие, он выждал еще секунду, наблюдая за тем, как после взрыва расслабляется ее тело, как смягчаются ее черты, как преображается ее лицо, — такое лицо может быть только у ангела, представшего перед Господом.

Вейн задрожал от восторга и, закрыв глаза, отдался своей страсти.

Он не ожидал ничего подобного.

Пейшенс спала. Она лежала рядом, прижавшись к нему. А Вейн тем временем пытался осознать случившееся. Он не мог объяснить, почему это соитие отличалось от других, но знал наверняка, что впервые испытал такое.

Когда его сознание прояснилось, он не удивился, почувствовав, что желание снова овладело им.

Но не то желание, что руководило им в последние дни, не то, которое Пейшенс неосознанно разжигала все это время. Это было другое желание — желание назвать ее своей.

Своей женой.

Это коротенькое словечко всегда вызывало у него дрожь. Да и сейчас тоже. Однако он не побежит от собственной судьбы, от того, что было правильным. Он кожей чувствовал это.

Вейн взглянул на Пейшенс, и ему захотелось разбудить ее. Главная его задача — получить ее согласие. Главнее задачи нет. Приняв его как любовника, она тем самым дала согласие, но только без необходимых формальностей. Когда он сделает ей предложение и она скажет «да», они получат право на свободное изъявление своих чувств.

Эта мысль усилила его возбуждение» и он с трудом приказал себе думать о другом.

Скоро Пейшенс проснулась. Впервые ее пробуждение было таким приятным. Она купалась в золотистом океане удовольствия, ее сознание было окутано золотистой дымкой умиротворения. Ее тело наполнилось теплым покоем. Она чувствовала себя сытой и довольной. Еще несколько мгновений она плавала в сладкой, бездумной дреме, а потом постепенно начала возвращаться к действительности.

Пейшенс увидела, что лежит на боку, что ей уютно и тепло. Рядом с ней вытянулся Вейн. Дождь прекратился, но по крыше еще стучали последние капли. Сеновал, освещенный светом их страсти, показался ей райским уголком.

Итак, он дал ей то, чего она хотела. Показал путь к этой благодати. Она улыбнулась и, положив руку ему на грудь, ощутила, как под ладонью бьется его сердце, мерно и уверенно. И затрепетала от восторга.

В ней вихрем закружились эмоции более сильные, чем прежде. Они переливались золотом и серебром, прекрасные до боли, сладкие до слез.

Пейшенс закрыла глаза. Она была права в том, что стремилась к этому знанию, в том, что пришла к нему. Что бы ни случилось, она будет бережно хранить это мгновение и все, что привело ее к нему. Без сожалений. Всегда.

Немного успокоившись, Пейшенс ласково поцеловала Вейна в щеку. Он повернулся к ней. Она улыбнулась ему и, закрыв глаза, прижалась к его плечу:

— М-м, как славно…

«Славно»? Глядя на ее лицо, на изогнутые в улыбке губы, Вейн ощутил, что у него в груди что-то дрогнуло, а потом сжалось. Чувства, обрушившиеся на него, были отнюдь не славными. Они встряхнули его до основания, сделав абсолютно беззащитным. Он убрал с лица Пейшенс золотисто-медовые локоны и стал вытаскивать шпильки, путаясь в густой массе волос.

— Когда мы поженимся, ты будешь чувствовать себя славно каждое утро. И каждую ночь.

Сосредоточившись на своих мыслях, он не увидел ошеломленного взгляда, не заметил, как шок в ее глазах сменился пустотой. Когда же посмотрел на нее, то очень удивился замкнутому, непроницаемому выражению ее лица.

— В чем дело? — нахмурился он.

Пейшенс судорожно втянула в себя воздух, пытаясь восстановить душевное равновесие.

— Поженимся. — Она помолчала, прежде чем нашла в себе силы продолжить. — Не помню, чтобы мы обсуждали этот вопрос. — Ее голос звучал ровно и безжизненно.

— Мы обсуждаем его сейчас. Я хотел поговорить с тобой раньше, но ты же понимаешь, все наши попытки здраво обсудить что-либо не увенчались успехом. — Он вытащил последние шпильки из ее волос и, распустив пучок, разложил их на сене. — Итак? — Поймав ее взгляд, выгнул бровь. — Когда свадьба?

Пейшенс молча смотрела на него. Она мирно лежала у него под боком, чувствовала себя такой довольной, что даже не хотелось шевелиться, и вдруг он без предупреждения решил обсуждать их свадьбу! Даже не обсуждать, а просто назначить день.

Золотистый свет сразу померк, тепло сменилось арктическим холодом, более пронизывающим, чем серое ненастье за стеной, чем предвещающий грозу ветер. Пейшенс охватила паника, по спине пробежали мурашки.

— Нет!

Собрав все силы, она оперлась на грудь Вейна и, закрыв глаза, чтобы не видеть его обнаженного тела, попыталась сесть. Вряд ли бы это ей удалось без его помощи.

Он пристально посмотрел на нее. Он не верил своим ушам!

— Нет? — В следующую же секунду его взгляд стал бесстрастным. — Что нет?

Пейшенс различила стальные нотки в его голосе и поежилась. Порывшись между юбок, она нашла сорочку и надела ее.

— Я никогда не собиралась замуж. Никогда.

Пусть это и ложь, но ее проще отстаивать, чем правду. Она действительно никогда не ставила перед собой цель выйти замуж, тем более за «элегантного джентльмена». Что касается брака с Вейном, то он просто неприемлем. Особенно после того, что произошло.

До Пейшенс донесся холодный и ясный голос Вейна:

— Может, это и так, но я считал, что события последнего часа побудят тебя изменить свои намерения.

Пейшенс, завязывая тесемки на сорочке, покачала головой:

— Я не хочу выходить замуж.

Вейн тоже сел и пренебрежительно хмыкнул:

— Все молодые дамы хотят выйти замуж.

— Только не я. И я не молодая. — Пейшенс. уже натянула чулки и занялась юбками.

— Пейшенс… — вздохнул Вейн.

— Надо поторопиться — мы пропали на целое утро. — Встав, она завязала юбки на талии и услышала, как под Вейном зашуршало сено — он тоже встал. — Они будут беспокоиться, если мы не вернемся к обеду.

Повернувшись к Вейну, она не решилась поднять на него глаза — он все еще был обнажен. Она следила за ним краешком глаза, чтобы вовремя отскочить, если он решит прикоснуться к ней или обнять.

Если он это сделает, ее шаткая, непрочная решимость разобьется на мельчайшие осколки. Кожа ее еще помнила ласку его рук, а тело — его тяжесть. А в себе она все еще ощущала его жар.

— Нам нельзя терять время, — сказала Пейшенс, одернув верхнюю юбку.

Готовая разрыдаться, она поискала глазами жакет. Он лежал рядом с его бриджами. Она схватила и то и другое и швырнула бриджи в Вейна. Он стоял обнаженный, уперев руки в бока, и хмурился. Бриджи он поймал на лету.

— Пожалуйста, оденься, — взмолилась Пейшеис. — А я займусь лошадьми. — Сказав это, она бросилась к лестнице.

— Пейшенс!

Его тон был способен мгновенно отрезвить загулявших пьяных солдат, но на Пейшенс он не произвел никакого впечатления. Она исчезла в проеме, как будто он и не окликал ее.

Она исчезла! А Вейн чувствовал безграничное отвращение к самому себе.

Он все испортил. Окончательно и бесповоротно. Она обиделась на него, она почувствовала себя уязвленной — и имела на это полное право. Его предложение — ведь он даже не удосужился сделать его. Он действовал напролом, вместо того чтобы осторожно подвести ее к этому, он самонадеянно попытался получить ее согласие, даже не попросив ее руки и сердца.

Он потерпел крах! А она теперь царственно негодует.

Вейн ни на секунду не поверил ее словам, что она якобы не хочет выходить замуж. Просто это первое, что пришло ей в голову, — слабая отговорка.

Чертыхаясь на чем свет стоит — это был единственный приемлемый способ дать выход своему раздражению, — Вейн натянул бриджи и надел рубашку. Он всячески пытался избежать заявлений, обязательных в подобных случаях, и только ухудшил положение.

Он натянул сапоги, набросил на плечи сюртук и направился к лестнице.

Теперь ему придется умолять.

Глава 13

А вот умолять он не умел.

Вечером Вейн шел в гостиную, как приговоренный — на казнь. Он снова и снова повторял себе, что потратил бы меньше нервов, если бы сделал предложение как положено.

Весь день он укрощал свою страсть, и это сильно утомило его. Смирившись с неизбежным — с тем, что у Пейшенс есть все права выслушать официальное и корректное предложение, — он подавил в себе раздражение и инстинкт завоевателя, который Пейшенс так успешно раззадорила.

Надолго ли ему удалось это сделать — на этот вопрос не мог ответить никто. Однако Вейн не сомневался, что успеет сделать Пейшенс предложение и получить от нее согласие.

Переступив порог гостиной, он оглядел комнату и незаметно улыбнулся. Пейшенс там еще не было.

После ужина, когда дамы собрались удалиться в гостиную, он поймал момент и, отодвинув для Пейшенс стул, шепнул ей:

— Мы должны встретиться наедине.

Она подняла на него свои огромные карие глаза.

— Когда и где? — спросил он, стараясь говорить без властных интонаций.

Пейшенс пристально посмотрела на него и отвела взгляд. Она выждала некоторое время и, уже собравшись уходить, прошептала:

— В зимнем саду. Я пойду спать рано.

Горя нетерпением, Вейн подошел к диванчику, на котором, как обычно, сидела Минни. Она оживленно посмотрела на него.

— Как я понимаю, вы совсем поправились?

— Фи! — Минни махнула на него рукой. — Это был простой насморк. Из-за какого-то чиха подняли столько шума.

Она выразительно взглянула на Тиммз. Та хмыкнула.

— Во всяком случае, у Пейшенс хватило ума уйти пораньше, чтобы не заболеть, — ведь она сильно промокла. Думаю, и тебе неплохо бы последовать ее примеру.

— Я промок не так сильно. — Ласково погладив Минни по руке, Вейн поклонился обеим дамам. — Если вам нужна моя помощь, чтобы подняться наверх, позовите меня.

Он знал, что они не позовут. Минни соглашалась на то, чтобы ее несли на руках, только когда ей было совсем плохо.

От дам Вейн направился к Джерарду и Эдмонду. Они под-шучивали над Генри.

Генри очень обрадовался его появлению.

— Вот тот, кто нам нужен! Эти двое прожужжали мне все уши со своей мелодрамой. А я бы предпочел сыграть с ними в бильярд. Что скажете об ответной партии?

— Боюсь, сегодня не получится. — Вейн притворно зевнул. — Я полдня провел в седле и безумно хочу спать. — Все его тело встрепенулось при упоминании об утреннем времяпрепровождении, однако внешне это никак не выразилось.

— Не может быть, чтобы вы так устали, — усмехнулся Эдмонд. — Вы же привыкли куролесить до утра в Лондоне.

— Верно, — согласился Вейн. — Но обычно после веселой ночи следует довольно продолжительный отдых. — «Не обязательно сон», — добавил он про себя. Мысли, раззадоренные беседой, никак не способствовали успокоению.

— Одна партия не займет много времени, — взмолился Джерард. — Только час, не больше.

Вейну нетрудно было согласиться и оттянуть момент, когда надо будет сказать нужные слова. Но если он и на этот раз не произнесет речь, которую готовил всю оставшуюся часть дня, судьба жестоко накажет его, и одному Богу известно, каково будет это наказание. Например, встать перед ней на колени.

— Нет, — решительно заявил он, — сегодня вам придется обойтись без меня.

Подали чай, и это спасло Вейна от дальнейших уговоров. Когда все напились чаю и Минни, отказавшись от его помощи, поднялась наверх, он решил подождать в своей комнате, пока мужчины перейдут в бильярдную и увлекутся игрой. Оба помещения располагались рядом, и путь в зимний сад проходил мимо двери бильярдной.

Пятнадцать минут хождения взад-вперед по комнате не улучшили его настроения. Однако он отлично владел собой, когда, прокравшись мимо бильярдной, осторожно, чтобы не испугать Пейшенс, открыл дверь сада. Он сразу увидел ее: она что-то высматривала в окне рядом с пальмами.

Закрыв дверь и приблизившись к ней, он понял, что ее так заинтересовало. Партия в бильярд, которая была в самом разгаре.

Генри стоял спиной к ним и примеривался для своего любимого удара. Он старался изо всех сил, но его плечи дрожали, а кий дергался.

— Черт побери, как только ему удалось обыграть меня? — пренебрежительно воскликнул Вейн.

Вскрикнув, Пейшенс резко повернулась. Прижав руку к груди, она судорожно хватала ртом воздух.

— Спрячься! — прошипела она, толкнув его, и замахала руками. — Ты выше пальм, они могут тебя увидеть!

Вейн покорно исполнил ее указание. Они попятились оба, но Вейн резко остановился, как только окно бильярдной скры-лось из вида, и Пейшенс, негодующая и возмущенная, натолкнулась на него.

Это столкновение свело на нет все попытки Пейшенс восстановить дыхание. Мысленно чертыхнувшись, она устремила на Вейна разъяренный взгляд. Все ее старания вернуть душевное равновесие оказались тщетными. А также попытка успокоить бешено бьющееся сердце и желание упасть в его объятия, подставив свое лицо для поцелуя.

Как же он на нее действует! Особенно сейчас, после того, что было утром на сеновале.

Взяв себя в руки, Пейшенс спрятала свои чувства за маской бесстрастности и гордо расправила плечи. И приготовилась к обороне. Она скрестила руки на груди и вскинула голову, точно рассчитав степень своего высокомерия. Никакой надменности, только твердость.

Она была раздражена еще до его прихода, а его неожиданное появление взбудоражило ее еще сильнее. Однако худшее впереди. Придется выслушать его. Выбора нет. Если он хочет сделать ей предложение — что ж, пусть. И тогда она получит право на официальный и категорический отказ.

Он стоял перед ней, красивый, высокий и, казалось, немного грозный. Пейшенс молча разглядывала его, а потом, глубоко вздохнув, спросила:

— Вы хотели о чем-то поговорить со мной?

Внутренний голос кричал Вейну, что ситуация складывается совсем не так, как он думал. Тон Пейшенс только подтвердил это. Он пристально посмотрел ей в глаза, но не понял их выражения, так как в зимнем саду, освещенном лунным светом, лившимся через стеклянную крышу, царил полумрак. Вейн пожалел, что не назначил свидание в другом, более освещенном месте.

— Думаю, вы знаете, о чем я хочу поговорить. — Не дождавшись ее ответа, он продолжил: — Я хочу просить вашей руки. Мы отлично подходим друг другу во всех аспектах. Я в силах предложить вам достойную семейную жизнь, обеспеченное будущее и высокое общественное положение. Как моей жене вам гарантировано значимое место в высшем свете. Если у вас возникнет желание, вы вправе занять его. Что касается меня, я бы предпочел большую часть времени жить за городом, однако выбор остается за вами.

Вейн замолчал, натянутый как струна. Никаких эмоций он не увидел в глазах Пейшенс, выражение ее лица не изменилось. Вейн взял ее за руку и ощутил, что она холодна как лед. Он нежно прикоснулся губами к холодным пальцам.

— Если вы согласитесь принять мое предложение, — понизив голос, произнес он, — клянусь, я сделаю вас счастливой. Моей главной заботой будет ваше благополучие. Поверьте, я отнесусь к этому со всей ответственностью.

Пейшенс еще чуть-чуть приподняла подбородок, но не ответила.

Взгляд Вейна стал жестким.

— Ты выйдешь за меня, Пейшенс? — Он задал свой вопрос вкрадчивым голосом, но в нем слышались стальные нотки. — Ты согласна стать моей женой?

Пейшенс набрала в грудь побольше воздуха и приказала себе спокойно посмотреть ему в глаза.

— Я благодарю вас за ваше предложение. Я не заслужила такой чести. Прошу принять мои искренние сожаления.

Несмотря на вполне убедительные доводы, в ней до последней минуты тлела крохотная отчаянная надежда, но Вейн загасил ее. Он говорил правильные, общепризнанные фразы, но не произнес главных, самых важных слов. Он не сказал, что любит ее, что будет любить до конца дней своих.

Пейшенс посмотрела на свою руку, все еще лежавшую в его руке.

— Я не желаю выходить за вас замуж.

Над ними повисла гробовая тишина, а потом Вейн медленно, очень медленно разжал пальцы и заставил себя сделать шаг назад. Инстинкт завоевателя рычал от негодования и настаивал на том, чтобы он сжал ее в объятиях и заставил признать, что она принадлежит ему, только ему. Однако Вейн отчаянно сопротивлялся, и это стоило ему огромных усилий. От напряжения он даже сжал руки в кулаки.

Выбрав иную тактику, Вейн обошел Пейшенс и встал у нее за спиной.

— Почему? — Он, прищурившись, наблюдал за золотистой прядью, дрожавшей у нее над ухом. — Думаю, при сложившихся обстоятельствах я имею право узнать причину.

Его низкий голос звучал тихо и угрожающесдержанно. Пейшенс поежилась.

— Я приняла решение не выходить замуж.

— Когда ты приняла это решение? — Она не ответила, и он предположил: — После нашего знакомства?

Если бы она умела лгать!

— Да! — еще выше вскинув голову, отрезала она. — Но мое решение не следствие нашего знакомства. Наша встреча лишь расставила точки над i.

Прошло несколько секунд, прежде чем Вейн нарушил гнетущее молчание:

— Скажи, пожалуйста, как я должен это понимать?

Пейшенс так хотелось повернуться лицом к нему, но он неожиданно положил ладонь ей на затылок, и она застыла как вкопанная.

— Нет. Просто ответь мне.

Она чувствовала тепло его тела даже на расстоянии, догадывалась, какой ураган бушует в его душе. Он мог в любую минуту не справиться с собой. Пейшенс лихорадочно соображала, от напряжения у нее закружилась голова. Как же трудно думать!

Именно этого и добивался Вейн, он хотел, чтобы она сгоряча сказала ему правду.

— Меня никогда не интересовал брак, — сглотнув, заговорила Пейшенс. — Я привыкла к независимости, к свободе, я хочу быть хозяйкой самой себе. Брак не дает ничего, что могло бы компенсировать потерю всего этого.

— Даже то, что было между нами сегодня утром в амбаре?

Она, естественно, ждала этого вопроса, хотя надеялась избежать его. Избежать необходимости отвечать на него. И обсуждать. Потому что опасалась, что серебристо-золотые тона того мгновения поблекнут.

— Даже это, — уверенно заявила она.

Это, хвала небесам, было правдой. Несмотря на все то, что она испытала и о чем до сих пор тосковало ее тело, несмотря на мощь своих чувств, Пейшенс все больше убеждалась в правильности выбранного пути.

Она любит его — так же как мама любила отца. На свете нет другой, более властной и роковой силы. Если она совершит ошибку, согласившись на брак с ним, то ее ждет та же судьба, что и маму. Ее ждут такие же одинокие дни и бесконечные, разрывающие душу, одинокие ночи.