Кардиния (№1) - Принцесса

Тут Андор заметил, что Таня проснулась, взглянул на нее и застыл в удивлении. Лазарь тоже бросил свои подсчеты и уставился на нее. Таня, не понимая в чем дело, глянула, не расстегнулись ли у нее пуговицы в каком-нибудь пикантном месте. Все в порядке. Но теперь и Василий смотрит на нее во все глаза. Что такое? Нарочно они, что ли?

— У меня что, две головы или еще что-нибудь необычное? — спросила она раздраженно.

Штефан повернулся на звук ее голоса и охнул, широко раскрыв глаза. В это время Лазарь начал хохотать, Андор просто улыбнулся, но оба продолжали разглядывать ее, как некую диковинку.

Таню нельзя было назвать недогадливой, но она так привыкла краситься, прежде чем появиться на людях, даже перед Доббсом, что ей и в голову не пришло: весь ее грим был вчера смыт водой. Она еще раз проверила, все ли в порядке в ее мокрой… Тут она и вспомнила, как стирала да мылась вчера! Теперь настала ее очередь охнуть. Она и думать забыла про свои ухищрения. Кто же знал, что она своих мучителей ночью повстречает? Но тогда никто ничего не увидел, а сейчас, при ярком свете, — вот она, такая, как есть. А какая, видно по их изумлению. Все четверо даже слова выговорить не могут.

Хотя нет. Лазарь прекратил смеяться и обратился к своим друзьям:

— Ну что, видите? По-моему, достойная дочь своих родителей, самой красивой женщины Европы, ее матери, и красавца отца, бывшего короля Кардинии! Именно такую мы и ожидали увидеть, а не ту замарашку, в которую она себя превратила. Штефан первый, между прочим, догадался про весь этот маскарад.

— Я ожидал увидеть худшее, но не лучшее, — сказал свое слово Василий.

— Ты называешь это лучшим? — возмутился Андор. — Да это само совершенство! Помяни мое слово, к нам поедут со всей Европы, чтобы только полюбоваться на нее. По красоте она превосходит свою мать. А я-то, дурак, уже начал сочувствовать бедному…

Лазарь громко закашлял, и Андор осекся на полуслове. Штефан подошел к Тане и помог ей встать с земли. Посмотрел на нее еще раз, прищурившись. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Возникает вопрос, — сказал он ледяным тоном, — зачем проститутке прятать такое лицо?

Таня залилась краской. Она не ожидала такого оскорбления. И в то же время разозлилась на самое себя: сколько можно краснеть? Пора привыкнуть к подобным грубостям. Они никогда не перестанут оскорблять ее, пора бы не обращать внимания. Крыть ей нечем, они думают о ней что хотят, а доказывать обратное себе дороже. Но хуже всего, что она постоянно теряет самообладание. В ее жизни ей говорили вещи и похлеще этого, да и шлюхой не раз обзывали. Однако ее это не задевало, попросту говоря, плевала она на всякие прозвища и словечки. Так что же теперь с ней случилось? Нет, пора от них уносить ноги. Надоели ей до смерти все четверо.

Но пока что ей пришло в голову попробовать хоть что-нибудь объяснить этому чурбану Штефану. Ответить, хотя вопрос его был задан в никуда.

— Дело в том, Штефан, — сказала она спокойно, — что я в таверне работаю одна. Трудно справиться, когда у девушки еще и привлекательная внешность И — о удивление! — неожиданно Штефан покраснел. Неужели понял, что сказал гадость? «Вот так-то! — радостно подумала Таня. — Надо всегда давать отпор, а то слишком много себе позволяют!»

Но тут она услышала возглас Лазаря где-то за спиной Штефана:

— Господи! Штефан, возьми себя в руки!

Они предупреждали, даже не видя перемены в его лице? Значит, ожидали от него новой вспышки гнева. Почему? Неужели из-за того, что она ответила ему? Но она сказала правду — как не понять, что ей хотелось избежать приставаний?

У этого Штефана отвратительный характер. Вспыхивает как спичка по любому поводу, впадает в ярость. Потом либо кулаками машет, либо… Чего ждать теперь?

Он подошел к Тане еще ближе, взял за подбородок и стал разглядывать ее лицо так, словно старался запомнить каждую черточку. Она знала, что он видит, вернее, думала, что знает, потому что хорошенько при ярком свете не видела своего собственного лица уже давно. Разве можно в осколке зеркала, в полутемной каморке, увидеть истинное свое отражение?

Штефан же увидел следующее: пушистые ресницы, обрамляющие светло-зеленые, сияющие, большие глаза, четкие дуги черных, как и волосы, бровей, гладкий, без единой морщинки, лоб, матовую, нежно-розовую кожу лица. Более того, он увидел благородство в чертах, силу воли и непреклонность в линии подбородка, чувственность в изгибе полных губ, изящную породистую форму носа. Перед ним было такое прекрасное лицо, которое может описать только поэт в самых романтических выражениях. Но ему не понравилось в этом лице все.

Таня следила за его взглядом и прочла в нем крайнюю неприязнь. Это поразило ее, и она не поняла, что произошло. Этот человек, как он сам сказал, хотел ее вчера сотни раз, а она тогда была в самом неприглядном виде. А теперь она совсем не нравится ему? Он уже не хочет ее? Если бы она знала, что произойдет, то умылась бы раньше.

Штефан, отпрянув от Тани, заявил вдруг язвительно:

— Я понял, Таня. Действительно, открой ты свое лицо, мужчины бы стояли в очереди. Где уж тут управиться? Разве обслуживать по двое за раз. Не так ли?

Ну это уже просто наглость — говорить подобные мерзости! Развязался язык не в меру. Таня просто не знала, то ли ей заплакать от обиды, то ли дать ему по физиономии… Но она забыла, как надо плакать.

Звук пощечины получился громким и убедительным. Она даже закусила губу от боли в своей ладони — таким сильным получился удар. Щека Штефана сперва побелела, а потом на ней проступил ярко-красный след, под которым даже шрамы стали незаметны.

Таня почувствовала себя полностью отомщенной. Теперь ей все равно. — , пусть берет хоть палку, хоть ремень, он свое получил.

Но ничего этого Штефан не сделал, просто поднял удивленно брови и, снова взяв ее за подбородок, спросил:

— Я полагаю, это означает «нет»? Таня чуть было не ударила его еще раз, но он покачал головой.

— Ах, Таня, не надо. Одну пощечину я, возможно, заслужил, но вторую уже не приму. Поэтому веди себя…

— Тогда проваливай отсюда к черту, потому что меня уже просто воротит от тебя и всех твоих мерзостей!

Она повернулась к нему спиной. Штефан постоял молча, потом она услышала его торопливые шаги. Как бы ей хотелось броситься прочь отсюда! Но есть еще трое, которые не дадут ей с места двинуться. Так что все ее мечты напрасны.

Прошло немного времени, прежде чем Лазарь приблизился к ней. Вопрос его был для нее совершенно неожиданным:

— Осмелюсь спросить, принцесса, вот это съедобно?

Таня взглянула на ветку, которую тот держал в руках, — дикие ягоды. Если бы она сама не была голодна, то сказала бы ему, что это несъедобно, а потом сидела бы в сторонке и наблюдала, как они мучаются от голода. Но Таня просто выхватила ветку и быстро набила рот сочными ягодами. Это и послужило ответом на вопрос, ей вообще расхотелось разговаривать.

Но проклятые ягоды не глотались. У нее в горле стоял какой-то ком и мешал ей есть. Такое с ней бывало только в детстве. И Таня поняла, что вовсе не разучилась плакать.

Она не издала ни звука, а слезы просто полились сами собой из глаз. Увидев это, Лазарь побледнел, но Таня ничего уже не замечала. Она не обратила внимания, что тот куда-то убежал, только услыхала сердитые голоса в отдалении. Они там ссорятся… Да пусть бы поубивали друг друга!

Вдруг кто-то крепко обнял ее сзади, повернул к себе и прижал к своей груди, пытаясь успокоить. Ей подумалось, что это Лазарь. Она даже не взглянула, чтобы убедиться в этом, настолько все ей было безразлично. Неожиданное, никогда ранее никем не проявленное к ней сочувствие подействовало на Таню так, что она вдруг зарыдала во весь голос. И ей не было стыдно, что она, научившая себя сдерживаться всегда и везде, плачет навзрыд при чужих людях. Наоборот, это вдруг оказалось легче сделать, чем держать ноющую боль и обиду в себе. Но она только не понимала, что сильнее задело ее — слова Штефана или то, что она ему стала безразлична.

Сквозь плач она едва различала слова, которые ее утешитель говорил ей, даже голос не узнавала, а когда вдруг сообразила, чей он, вздрогнула и попыталась вырваться из объятий, что было совсем не просто. Он не отпускал ее, значит, придется выслушивать утешения от самого главного своего обидчика! Неужели ему есть что сказать?

— Прости, Таня! Извини, умоляю! Я иногда веду себя ужасно, словно в меня дьявол вселяется. Меня так и называют — дьявол. Но я предупреждал тебя об этом, правда? И потом, когда я бываю удивлен, крайне удивлен, я не могу.

— Удивлен? Разочарован, правильнее сказать, — всхлипывая, заметила Таня.

— Нет, именно удивлен. Меня трудно чем-нибудь удивить. В моей жизни нет места сюрпризам. Я не умею правильно воспринимать их.

— У тебя вообще весьма своеобразное отношение к чему бы то ни было, Штефан! Ты не находишь?

Это было не самое умное замечание, которое следовало изречь в данный момент, как раз когда он проявил к ней сочувствие и попросил прощения. Но Таня сказала то, что знала и с чем уже неоднократно успела столкнуться. Правда, теперь было непохоже, что он собирается целовать ее… «А жаль!» — мелькнуло в голове у девушки.

Они постояли молча, и Таня не ждала от него ответа на свой вопрос. Но Штефан вдруг сказал:

— Но, кажется, ты справляешься со мной в таком состоянии очень хорошо. Правда?

Ну что ты будешь делать? Опять она густо залилась краской. И спрятаться некуда — только снова уткнуться в его грудь…

— Только в момент перемирия" — сказала она кротко.

Штефан погладил ее по волосам.

— Я не собираюсь с тобой ссориться, — сказал он, — и не хотел тебя обидеть, поверь. Я понимаю, даже опытные взрослые женщины приходят в ужас от моей вспыльчивости и не всегда сразу.., ну, в общем, ясно что На невинную девушку я могу произвести впечатление монстра. А ты не воспринимаешь меня ни так, ни этак.

Тане такое объяснение не очень понравилось, но он прямо сказал, что думает, и она не собиралась препираться с ним.

— Некоторые невинные девушки вели бы себя так же, как я, — заметила она сухо, — но не мне, пожалуй, судить об этом. Не так ли?

Штефан тяжело вздохнул.

— Я снова рассердил тебя, — сказал он. Ее вопрос был оставлен без ответа.

— Отпусти меня, Штефан. Я уже успокоилась, разве ты не видишь?

И тут Таня увидела, что он улыбается. Смотрит на нее и улыбается своей широкой, обезоруживающей улыбкой, которая, по всему видно, означала примирение. Но Таня терпеть не может его улыбку. У нее слишком сильно начинает биться сердце, когда она видит ее. Невозможно отвести взгляд от его чувственных губ, в ней оживают сладостные ощущения, которые он разбудил в ее душе недавно . Боже милостивый, он становится совсем другим, таким близким, когда улыбается…

Он не выпускал ее из объятий еще некоторое время. Неужели понял, прочел ее потаенные мысли? Таня отошла от Штефана на безопасное расстояние и отвернулась, чтобы не дай Бог не увидеть в его глазах почти то же, что испытывала она.

— Так что ты решил, куда мы направляемся? — спросила она.

— На юг.

Что ж, они пойдут на юг, решила Таня. У нее другой путь.

Глава 21

Прошло три часа с тех пор, как они отправились в путь, держа курс на юг, но никто из спутников Тани и словом не обмолвился о еде. Время от времени они обсуждали ее внешность, ее чудесную перемену, то один, то другой рассматривали ее, даже Штефан, словно никак не могли поверить в то, что она так красива. Лазарь и Андор не скрывали своего восторга. Василий отмалчивался, что само по себе уже было достижением; он не позволял себе даже всяких гадких замечаний, как нередко случалось раньше. Что думал по этому поводу Штефан, она догадывалась, но, обдумав все еще раз, не понимала, почему его так расстраивала ее красивая внешность — ведь за красотку танцовщицу они могли выручить больше, чем за уродину.

Таня прогнала мысль о том, что она для них теперь представляет огромную ценность и они будут следить за ней пуще прежнего. Ее мучил голод, у нее даже урчало в животе, а они словно не понимали, что не худо чем-нибудь подкрепиться. Тут до нее дошло, что такие богато одетые господа могут и не знать, как себя вести в таких условиях: что употреблять в пищу, как ее добыть. Вот это смешно! Нет, не очень, потому что от этого приходится несладко и ей самой.

Она уже собралась объявить, что может поискать подходящую еду, ягоды или растения, как вдруг Андор, ушедший вперед, крикнул, что нашел кое-что. Находкой оказался довольно большой дом, ферма при плантации, со всеми нужными постройками рядом во дворе. Это означало, что тут можно получить сейчас горячую пищу и взять с собой провизию. У Штефана и его друзей есть деньги, они смогут купить лошадей для дальнейшей поездки верхом. Но у Тани уже родился свой собственный план.

Однако ее надеждам не суждено было сбыться. Ее ни на минуту не оставляли одну, даже когда она отправилась по необходимости, и именно тогда Штефан пошел с ней вместе, проверил, нет ли в туалете, расположенном во дворе, второй двери, а потом только впустил ее внутрь. Интересно, а если бы туалета тут не оказалось, он тоже бы ходил с ней в поле? Вот глупость! Стоял бы и наблюдал, чтобы только не сбежала.

Они не задержались на плантации дольше, чем было необходимо для приобретения пищи и лошадей.

Здесь, среди чужих, Таня могла выкинуть коленце, хотя ее и предупредили, чтобы вела себя смирно. Но ей не очень-то доверяли теперь. И правильно, потому что она бы, несомненно, нарушила обещание, если бы кто-то мог ей помочь. Хозяин — старик, его жена — инвалид, остальные обитатели — рабы и слуги. Чего ждать от подневольных?

Настал час отъезда. Таня даже не стала спрашивать, с кем она поедет. Штефан взял ее аккуратно за локоток, впрочем, он и не отпускал ее руку все время, и подвел к своей лошади. Он одним махом посадил ее в седло боком, сам уселся сзади. Получилось, что Таня словно сидит у него на коленях, и это ее вовсе не устраивало. Одной рукой Штефан поддерживал ее спину, так вроде бы удобно, но плохо другое — он сам все время в поле ее зрения. Плохо, что он так близко от нее, касается ее, она чувствует тепло его тела, да еще если вспомнить, что он обычно легко возбуждается рядом с ней… Но хуже всего, что она видит его. Можно закрыть глаза, но долго ли так просидишь? Отвернуться и смотреть вперед — заболит шея. Пришлось сидеть и все время чувствовать на себе его взгляд.

Тогда Таня обратилась к Штефану:

— Я хочу пересесть так, чтобы смотреть вперед!

— Сесть верхом?

— Да.

— Не стоит.

Она осмелилась взглянуть в его карие глаза:

— Почему?

Он выдержал взгляд некоторое время, потом снова стал смотреть на дорогу впереди.

— На тебе не та юбка, — процедил он сквозь зубы. Конечно, по сравнению с платьями, предназначенными для верховой езды, у нее была узковатая юбка, но не настолько, чтобы ей было совсем невозможно сесть верхом.

— Подходящая, — сказала она, — подумаешь, ноги немного будут видны! И потом, у меня высокие ботинки, только щиколотка оголится.

Таня решила, что дала исчерпывающее объяснение, но Штефан нетерпеливо сверкнул глазами — начинает терять самообладание.

— Не немного, а слишком много. Разрешите вам напомнить, кто вы, принцесса. Пора вести себя соответственно своему сану и положению, а не как.., девка из таверны.

Эта пауза означала только одно — он хотел сказать «шлюха», но вовремя остановился. Таня не могла даже представить, чем она так задела его и почему он готов уже оскорбить ее? Но проглатывать обиду молча она не собиралась.

— В чем дело, Штефан? Тебе взбрело в голову учить меня этикету, а мне плевать. Да, я девка из таверны и живу по своим законам и делаю свое привычное дело. И говорю как хочу, и езжу на лошади тоже как хочу. Последний раз предупреждаю — отстань от меня со своими нравоучениями, сукин ты сын!

Они буквально впились друг в друга злым немигающим взглядом. Это была настоящая битва — зеленые, как у кошки, глаза Тани против тигриных желто-карих глаз Штефана.

— Садись как хочешь, — вдруг согласился Штефан, — оголяй что хочешь. И говори что хочешь, маленькая Таня.

Она чуть не показала ему язык от радости, что выиграла и настояла на своем, и быстро повернулась в седле, пока он не передумал. Слава Богу, теперь не видно этих дьявольских глаз, и можно успокоиться. Пора поразмыслить немного о побеге…

Но всей своей спиной она чувствует мускулистое тело Штефана, который крепко держит ее за талию и не отпускает, когда она наклоняется, чтобы поправить юбку. Таня садится прямо и оказывается еще ближе к нему, хотя ближе просто некуда. Сначала она решила, что Штефан оберегает ее от падения с лошади, но когда его рука легла ей на грудь, причем ладонь плотно охватила именно одну из них, Таня встрепенулась.

Она уже хотела было протестовать, когда он, почти касаясь губами ее уха, сказал:

— Если тебе еще не ясно, ты скоро поймешь: к женщине относятся так, как она того заслуживает своим поведением.

Таня широко раскрыла глаза, сообразив, что он решил проучить ее, а вовсе не просто потискать при удобном случае. Ей показалось это таким унизительным, что она даже задохнулась от негодования. Пока она обдумывала, что бы такое ответить, урок продолжился. Штефан стал ласкать ее груди, причем то одну, то другую. И хотя она понимала, что он этим хочет только пристыдить ее, Таня неожиданно затрепетала от желания. Ей вспомнились его объятия и поцелуи ночью… Она даже зажмурилась от удовольствия. Но вскоре опомнилась и рассердилась. Стала отдирать его пальцы, и он вдруг убрал руку.

— Я все поняла, хватит! — почти крикнула она.

— Да? Я так не считаю, — прозвучал ответ. Он снова обхватил ее одной рукой, на этот раз за бедра. Погладив живот, Штефан провел ладонью по бедру вниз к коленке, потом по внутренней стороне бедра вверх. — Таня чувствовала это прикосновение так, словно на ней и юбки не было.

Она в сердцах даже ударила по этой наглой руке. Тогда Штефан снова приложил ладонь к ее груди.

— Я закричу! — предупредила Таня.

— И этим только привлечешь к себе внимание. Очень развлечешь всю компанию.

А она и забыла, что они не одни! Она огляделась и обнаружила, что на них и так уже смотрят. Штефан же продолжал ее бессовестно обнимать.

— Хорошо, черт возьми! Я сяду так, как ты считаешь нужным, — согласилась она сердито. — — Разумное решение, принцесса!

Но не убрал руки, пока она не пересела в прежнее положение. Таня взглянула на него, но на сей раз в ее глазах не было победного блеска, только колючие злые огоньки.

— Я тебя уже называла негодяем? — спросила она.

— Да.

— А подонком?

— Тоже.

— Я тебя ненавижу.

— Другого и не ждал. Это должно было случиться. Таня больше не сказала ничего. Она уставилась на дорогу, не желая больше смотреть на Штефана. Но его последние слова не давали ей покоя. Она не понимала, почему так «должно было случиться». Ей было невдомек, что он имел в виду.

Глава 22

Было уже почти совсем темно, когда Штефан нашел наконец подходящее место для ночевки. Они свернули с дороги, которая вела через поля к дому какого-то плантатора. Таня поняла, что они не хотят проситься на ночлег к чужим людям из-за нее. Конечно, ей уже никто не доверяет. Причем настолько, что придумали довольно хитроумный способ отпускать ее в кусты по необходимости.

Прикупили длинную веревку, конечно, идея Штефана, потому что именно он привязывал ее к Таниной руке, отпуская прогуляться, а сам держал другой конец. Конечно, она уходила из поля зрения, но должна была с ним переговариваться. Хорошо, что петь не заставили, или, как она предложила в припадке отчаяния, мычать или блеять. Только Лазарь, как всегда, посмеялся ее печальной шутке. Штефан был серьезен, главной его заботой оставались любые, даже крайние меры предосторожности. Тане пришлось подчиниться и выполнять все его требования.

Она отказалась разговаривать, а считала вслух. Громко — число, тихо — какое-нибудь ругательство в адрес своих мучителей. Оказалось, что он и это слышит. Девушка могла бы и перерезать веревку, но вряд ли ей удалось бы убежать от этих четверых, им ничего не стоит догнать ее, да еще верхом. Но она уже решила, что ночью совершит побег, прихватив коня. Только бы удача улыбнулась ей! Она точно не знала, каким образом осуществить задуманное, но больше ждать не могла. Готова даже убрать с дороги всякого, кто будет караулить этой ночью. Убить? Нет, но ранить запросто. Лазаря и Андора калечить не хотелось бы, они ей сочувствуют, и потом, оба просто выполняют приказания кузенов. Василия — с радостью. Штефана? Она еще не придумала, что можно сделать с ним…

Таня увидела, что на земле расстелили одеяла. Андор стал разжигать костер, а Лазарь — доставать из сумки еду: ветчину, печеный картофель, несколько батонов хлеба. Это была небольшая часть уже готовой пищи, которую они купили на той ферме. Остальное требовалось потом либо варить, либо зажаривать. Еды-то полно, хватит на целую неделю, да еще есть ружья — можно подстрелить дичь, но из разговоров Таня поняла, что никто из них не умеет готовить. Они нарочно обсуждали это при ней, чтобы поняла — завтрак придется готовить ей. Нет уж, обойдутся! К завтраку она надеялась уже покинуть честную компанию.

Все расселись на своих одеялах, Танино оказалось уж очень близко к Штефану. Поели, и вдруг Штефан попросил ее потанцевать для них. Эта просьба так поразила ее, что она не сразу нашлась. Какое неслыханное нахальство — весь день издеваться над ней, то оскорблять, то задумать проучить ее довольно гадким способом, то водить ее на веревочке, а потом — танцуй? Какой цинизм, однако. Будет ли он считаться с ней когда-нибудь? Таня никак не могла понять, какие мотивы движут желаниями этого странного человека. Неужели он снова хочет унизить ее? Конца нет его причудам. Она не удивится, если, получив ее согласие, он попросит ее раздеться.

Таня ужасно разозлилась, настолько, что ответила заносчиво:

— Для всех вас не буду. Только для короля, если он хорошо попросит!

Ей пришло в голову сказать так, чтобы досадить Штефану, кроме того, она была уверена, что Василий не будет настаивать, хотя бы даже от скуки. Несмотря на то что ему понравился ее танец тогда, в таверне, он не выносит Таню, один ее вид его бесит.

Ответ Штефана был неожиданным — он криво усмехнулся, но остался невозмутимым, довольно сухо вымолвив:

— Наш король слишком устал, чтобы быть благодарным зрителем, не правда ли, ваше величество?

Василий как-то странно глянул на Штефана и сказал:

— До этого момента не устал, а теперь очень.

Он улегся и отвернулся, собираясь спать.

Таня услышала, как Лазарь сдавленно хихикнул. Она взглянула в ту сторону, но он тут же улегся на одеяло, Андор последовал его примеру. Значит, Штефан остается первым в карауле. Таня повернулась к нему — тот спокойно лежал на боку, подперев голову рукой, и наблюдал за ней.

— Может, передумаешь? — спросил он, не сбавляя напряжение этим, казалось бы, простым вопросом.

Тане вдруг пришла в голову странная мысль: а не станцевать ли для него? Вдруг он снова проявит к ней прежний интерес после этого? Но неужели она действительно хочет быть желанной для него?

Ну о чем это она думает? Только отрицать очевидное невозможно: несмотря на то что Штефан охладел к ней, ее все-таки тянет к нему. Он обладает какой-то притягательной силой, чертовски привлекателен, особенно сейчас, когда вот так смотрит на нее, растянувшись на одеяле в непринужденной позе. Он снял и сюртук, и жилет, остался в рубашке, расстегнутый ворот которой обнажает крепкую шею. Прядь черных волос упала на лоб, в карих глазах играют отблески огней костра… Он не отводит от нее взгляда, ждет ответа.

Тане не хотелось говорить, поэтому она просто покачала головой. Она хорошо понимала, что они больше не увидятся, завтра ее уже не будет с ним, но жалеть не о чем. Штефан, возможно, единственный человек, который волнует ее, которому она отдалась бы, но именно поэтому так опасно продолжать с ним какие бы то ни было отношения. Ему нет места в ее будущем, там вообще нет места мужчине, а этому, с его причудами, грубостью, враньем — и подавно. Просто она позволила себе на время маленькое сумасшествие…

На ее молчаливый отказ Штефан только пожал плечами. Потом сел на одеяло и позвал ее:

— Иди сюда!

Таня подозрительно уставилась на него: она и так достаточно близко.

— Это еще зачем?

— Я тебя приготовлю ко сну, — ответил Штефан, доставая веревку. — Весьма сожалею, что приходится проделывать все это, Таня, но всем хочется спать. Никому не придется бодрствовать, если я тебя привяжу немножко.

Услышав эту дурацкую тираду, Таня едва не расхохоталась: связать ее на ночь и спокойненько заснуть всей компанией! Да они сами предоставляют ей отличную возможность сбежать! Слава Богу, нож еще при ней, никто его не видел, поэтому перерезать эту чертову веревку не составит труда. Пока удалые молодцы будут смотреть свои сладкие сны про короля и принцессу Кардинии, она покинет их навсегда! Сердце ее радостно забилось в предвкушении долгожданной свободы, но она быстро справилась с собой — Штефан не должен ничего заметить.

Таня перебралась к нему на одеяло и решила немного заупрямиться для видимости.

— Вот еще! — фыркнула она. — Это что, так уж необходимо?

— Вне всякого сомнения.

— А нельзя ли как-нибудь по-другому?

— Разве что ты будешь спать подо мной! — изрек Штефан.

Эти слова, тем более произнесенные с явной издевкой, должны были рассердить, задеть, обидеть Таню. Но вместо этого она только почувствовала легкое головокружение: эта мысль не была ей противна.

И вдруг она решила посмеяться над Штефаном. И вместо того чтобы послать его ко всем чертям, вдруг сказала с ухмылочкой на губах:

— Ну, я не знаю, мне-то не привыкать, когда на меня наваливаются всей тяжестью, а вот каково придется тебе? Ты же привык к удобствам.

Вот это был удар, что называется, под дых! Штефан стиснул зубы так, что желваки заходили, его взгляд стал злым и колючим. Интересно, почему упоминание о ее якобы легкомысленных отношениях с мужчинами приводит его в такое бешенство? Черт возьми, до чего он непонятен! Она никогда не понимала, что у него на уме. То он домогался ее изо всех сил, то вел себя отчужденно и злобно. Сам придумал, что Таня — проститутка, и сам же впадал от этого в ярость. Правда, в первый вечер, тогда, в таверне, он готов был оплатить ее услуги и не гнушался иметь дело со шлюхой, даже, казалось, был рад этому.

Вот бы доказать обратное! Узнал бы, как он заблуждался, и ему стало бы стыдно. И всем остальным тоже — считают ее черт знает кем! Но Таня даже испугалась собственных грешных мыслей. И откуда у нее в голове берется такое? Только ей не хватало напоследок познать сполна радости, куда более ощутимые, чем страстные поцелуи и объятия!

Штефан не принял протянутую ему руку, он смотрел на нее и ждал, когда она протянет вторую. Таня со вздохом подчинилась и смотрела, как он ловко обмотал веревку вокруг запястий, потом крепко-накрепко завязал хитрым узлом. Сам-то смог бы потом развязать? Второй конец веревки Штефан обвязал несколько раз вокруг собственной талии.

Этого Таня не ожидала, но не теряла надежды, что еще не все потеряно. Между ней и Штефаном оставалось около метра веревки, вполне достаточно, чтобы потихоньку, подтянув колени к животу, достать нож из ботинка и при этом не потревожить спящего «сторожа». Правда, ей придется лежать лицом к Штефану, если только ему не вздумается перевернуться на спину — тогда он подтянет ее руки кверху. Что делать тогда? Да просто заставить его вернуться в прежнее положение. Теперь остается только подождать, пока он заснет.

Таня улеглась и тут же обнаружила самое главное неудобство — невозможность подложить руку под голову.

Она валяется, словно бревно, и если бы на самом деле собиралась спать, то глаз бы не сомкнула. Да еще Штефан с нее глаз не сводит. В его глазах не видно больше никаких огоньков, просто два темных зрачка. Правда, в темноте многое не различишь, черты его лица размыты, но она слишком хорошо знает, каков он. Ей показалось, что Штефан хочет что-то сказать или ждет от нее каких-то слов. Ясно, что они оба спать не хотят, несмотря на все приготовления ко сну.

Таня, решив проверить, так ли это, спросила:

— Ты что, собираешься наблюдать за мной всю ночь? Смотришь, не испарилась ли я вдруг?

— Скажи, а ты когда-нибудь поверишь, что ты настоящая принцесса? — задал Штефан свой вопрос. «Начинается!»

— Спокойной ночи, Штефан!

— Ты хочешь узнать историю своей семьи? Таня закрыла глаза. Она поборола желание ответить утвердительно, искушение услышать подробности о родных было слишком сильным. Только разве можно верить тому, что он ей наплетет?

— Не стоит, — ответила она с горечью, — Айрис обычно рассказывала мне сказки перед сном, когда я была маленькая. Доббс заставил ее прекратить эти глупости. Он не хотел, чтобы я выросла мягкосердечной и мечтательной.

— Поэтому ты стала жесткой и…

— Практичной.

— Я бы сказал еще, и скептичной.

— Да, это тоже есть.

— А недоверчивой?

— Пожалуй, да. Жизнь заставляет. Ну, меня мы разобрали, а ты какой?

— Заносчивый, — ответил он, не колеблясь ни секунды.

— Ты признаешь это?

— — Я прекрасно знаю все свои недостатки. Эта черта еще не самая худшая.

— А много у тебя недостатков?

— Будто ты сама не знаешь!

— Нет. Могу только предполагать… Но я привыкаю к твоим недостаткам. Например, к вспышкам гнева…

Ну зачем она сказала это? Сразу и у нее, и наверняка у него в памяти всплывут картины их страстных объятий, и захочется заниматься любовью. У него, кстати, руки не связаны… Дернул же ее черт за язык!

— Спокойной ночи, Таня.

Голос его прозвучал на удивление спокойно. Значит, ему не до этого. Ну и слава Богу! Таня закрыла глаза и тяжело вздохнула.