Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Завтрашняя запись

ModernLib.Net / Ли Шарон / Завтрашняя запись - Чтение (стр. 18)
Автор: Ли Шарон
Жанр:

 

 


      Привратница облизала губы, гадая, простая это горячка или нечто зловещее и непостижимое для смертных.
      — Я... — начала она, собираясь сказать, что сходит за одним из Пяти, но не успела договорить.
      — Анджелалти! — Две большие руки просунулись мимо нее, легли Трезубцедержцу на плечи и решительно уложили его на меха. — Лежи тихо. Так мужчине вести себя не подобает.
      — Ты! — обжег его взглядом Трезубцедержец. — Тебе известна его история! Кому, как не тебе ее знать! Ты хочешь видеть меня безумцем, на руках которого кровь легиона мертвецов? Это и есть твоя дружба? — Он вывернулся из удерживавших его рук и сел, глядя Глазам Шлорбы прямо в лицо: — Я заявляю тебе, что он мне не нужен! Забери его, и пусть его возьмет другой глупец! — Он упал спиной на подушки. — Мне нужна Корбиньи, — сказал он уже спокойнее. — Приведи ее ко мне, если ты любишь хоть одного из нас.
      — Воин Смерти не может к тебе прийти, Анджелалти, — печально сказал Свидетель. — Ее рана сильнее твоей, и целители приложили все силы, но без полной уверенности в плодах своих трудов. И я никак не могу уйти отсюда. Ибо хоть человеку дозволено любить мужчину и человеку дозволено любить женщину, я — Свидетель Телио, и я не могу сложить с себя этот долг просто потому, что он не смог доставить мне радости. Этот долг был выбран не мной, кто был счастлив учиться и петь и никогда не стремился к величию.
      Сжав губы, он ненадолго закрыл глаза, а потом открыл их.
      — Мое сердце всегда должно склоняться перед долгом, — сказал он, — до тех пор, пока долг не отпустит меня.
      Взгляд Трезубцедержца стал не таким бешеным. Привратница понадеялась про себя, что безумие миновало.
      — И ты хочешь, чтобы я, чужак, не принадлежащий к Биндальчи, подобно тебе добровольно принес в жертву тело и душу... вот этому?
      — Ты — Избранник Карателя, Анджелалти, и ты любезен Богине. Свидетельская Память говорит, что не все, носившие Трезубец, сходили с ума, хотя с некоторыми из них так бывало. Память говорит, что многие, дожившие до того дня, когда они клали Трезубец, уходили целыми, со светом на лицах и радостью в сердцах, и жили потом в благословении.
      Трезубцедержец закрыл глаза, откинул голову на подушку и ничего не сказал.
      Выждав секунду, Глаза Шлорбы вздохнул.
      — Никто другой не сможет его нести, — тихо сказал он, — пока Трезубец жаждет твоего прикосновения. Когда придет время сложить с себя эту ношу, Анджелалти, твое сердце это почувствует. Но до той поры те, кто попытается отнять у тебя Карателя, будут погибать. Вспомни Джарджа Менлина.
      Трезубцедержец издал долгий, дрожащий вздох. Он открыл глаза и пристально посмотрел в лицо Глазам Шлорбы. А потом он повернулся и посмотрел туда, где лежал Трезубец, окруженный святыми камнями, окутанный облаком курений.
      Трезубцедержец потер лоб, обнаружил на нем тряпицу и снял ее, без слов протянув Привратнице. Та приняла ее у него из руки и бросила обратно в миску.
      — Так. — Он начал методично и без лишних движений снимать с себя покрывала. — Если Корбиньи настолько больна, я пойду к ней. Ей не следует приходить в себя одной, без родича подле ее постели.
      — Целители говорят, что тебе надо отдыхать! — возразила Привратница и снова оказалась под пристальным взглядом светлых глаз.
      — Я буду отдыхать, — ответил он ей, — как только окажусь подле моей кузины. Если это оскорбит целителей, пусть жалуются мне.
      Глаза Шлорбы отступил — и потрясенная Привратница увидела на его губах улыбку.
      — Сказано, как подобает мужчине, Анджелалти. Привратница, Трезубцедержцу нужна одежда.
      Она посмотрела на него — того, кого знала с момента рождения — и увидела, что ничем не сможет помешать ему следовать выбранному пути. На лице второго мужчины выразилось такое же спокойное безумие. Вздохнув, она направилась к нише и принесла Трезубцедержцу мантию.
 
      Он снова был мальчишкой, снова бежал по тропинкам Сада, которые знал всю жизнь, но их как по волшебству меняла та, за кем он гнался. Он знал Марджелу Кристефион почти столько же, сколько знал Сад, но никогда не видел ее такой прекрасной, такой веселой и такой желанной.
      Им обоим было четырнадцать лет, и в Саду царила весна. Финчет прибавил скорости, зная, что на следующем повороте он ее догонит...
      Тропа вздыбилась и накренилась, и Финчет упал — и падал, падал, а вокруг по всему Саду ломались и рушились деревья. Он свернулся в комок, прикрывая голову руками, уткнувшись лицом в землю. Ему показалось, что в этом хаосе он слышит крик Марджелы. А может, это кричал он сам.
      Наверное, он потерял сознание, потому что сразу потом он услышал стук топора, врубающегося в древесину. Он осторожно распрямил свое одеревеневшее тело и открыл глаза.
      Над ним, повиснув под немыслимым углом, болталось кресло пилота, а с него свисали оборванные страховочные ремни. Финчет несколько минут взирал на него, пытаясь согласовать его присутствие с безумным бегом за Марджелой и не утихающим стуком топора.
      Память медленно возвращалась. Пришло осознание, что ему уже шестьдесят четыре, что Марджела умерла уже много лет назад, а ее сын, выросший и повзрослевший, стал полноправным Капитаном и приказал выполнить обманный маневр, который вполне мог убить Сад.
      — Ладно, на то он и Капитан, — пробормотал неразборчиво Финчет. — Ему решать, какие потери приемлемы, какие нет.
      Тут он закрыл глаза, чтобы легче было справиться с головокружением, и прислушался к ритму ударов топора.
      Спустя какое-то время эти звуки пробудили в нем любопытство, заставившее его выйти из забытья. Тихо постанывая, он с трудом поднялся на ноги.
      Вокруг валялись обломки коттеджа. Трупы столетних деревьев развалили каменные стены до фундамента. Только одна стена с пультами управления осталась стоять прямо, но и ее пробил сломанный сук, и она готова была рухнуть при малейшем прикосновении.
      Топором орудовал Велн. Финчет увидел, как мальчишка уронил топор на землю, и дрожащей рукой вытер лоб.
      Финчет вытащил ноги из-под обломков и осторожно зашагал по щебню. Мальчишка обернулся — и улыбка снова сделала его лицо совсем юным под налипшим песком.
      — Дядя! Ты живой?.. То есть ты не ранен?
      — Вроде бы цел, — ответил он и остановился, пережидая приступ кашля. — Дым, — пояснил он в ответ на встревоженный взгляд паренька и тоже улыбаясь ему. — Я ведь сказал тебе, что мы сядем. Правильно я говорил, юный Велн?
      Он получил ответную улыбку, хотя и усталую.
      — Верно, дядя.
      Финчет кивнул и демонстративно осмотрел прорубаемую дорогу.
      — Вижу, что ты потрудился. Наверное, у тебя есть план. Велн показал рукой поверх развалин, за угол бывшего коттеджа в хаос, который когда-то был лесом:
      — Ремонтный люк.
      — Разумно. — Финчет немного подумал, посмотрел на мокрую от пота рубашку паренька, на мрачное лицо и дрожащие руки. — А может, доберемся туда и без расчистки бульвара, — сказал он. — Давай посидим и подумаем.
      Они уселись по-турецки прямо посреди щепок. Мальчик сидел прямо и напряженно, старик прислонился спиной к бревну.
      — Если пойдем налегке, — сказал Финчет, — то, наверное, доберемся до люка без проблем. Ты нашел веревку?
      Велн слегка дрожащей рукой показал на аккуратную стопку в углу, образованном двумя сцепившимися ветвями. Финчет присмотрелся, кивнул.
      — Веревка, топорик, ножи, фляжка, Книга, комм... молодец, юный Велн! Есть приличный шанс вылезти и посмотреть, где мы устроились на отдых. — Он пристально посмотрел на мальчика. — Сейчас пойдем или отдыхать будем?
      — Сейчас, — решительно ответил Велн.
      Финчет снова кивнул, с трудом поднялся на ноги и наклонился над тщательно собранными припасами.
      — Для страховки пойдем связкой, — пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к пареньку. — Я возьму большой топор, нож и бухту веревки на плечо...
      — Я тогда маленький топорик, нож и фляжку, — сказал Велн.
      — Годится. Тогда комм — мне. Книгу сунь сзади себе за пояс.
      Беря предметы один за другим, он передал Велну его долю. Проверяя, надежно ли пристегнут к поясу комм, он вдруг почувствовал, как крепкое юное тело налетело на него, а худые руки сомкнулись на его талии.
      — Ох, дядя, как я рад, что ты жив и здоров! — Велн говорил невнятно, потому что лицом уткнулся Финчету в бок. — Мне было так страшно... Ты дышал, но когда я попробовал тебя распрямить, ты застонал, и я подумал, что у тебя переломы. И я собрался прорубить дорогу и пойти... пойти за помощью...
      — Ладно, ладно. — Финчет обхватил руками судорожно вздымающиеся плечи. — Ты держался молодцом, парень — лучше некуда. Просто мы, старики, немного хуже переносим встряски. Я в полном порядке. Давай связываемся и идем.
      Шмыгая носом, Велн кивнул, отстранился и терпеливо стоял, пока Финчет обвязывал его вокруг пояса веревкой, отмерял какую-то длину и привязывал вторым концом себя.
      — Вот теперь нормально.
      — Пошли гулять, — услышал он у себя за спиной слова мальчишки — и они отправились к люку.
 
      Конечно, прогулкой это было трудно назвать. Это был настоящий кошмар ненадежных опор и вертящихся бревен, камней, поворачивавшихся под неудачно поставленным сапогом и неожиданно падающих веток. Рощи местами превратились в непроходимый бурелом, и дважды пришлось делать длинные обходы — и это еще было не самое худшее.
      Несколько часов спустя они добрались до люка — грязные, потные, дрожащие от усталости. Потом они по очереди рубили завалившие люк ветви. Когда он был расчищен, Финчет шагнул вперед, мысленно помолился богам космоса и звезд, чтобы люк не был заклинен, всем телом навалился на рукоять и толкнул ее.
      Вопреки опасениям, люк открылся — и Финчет вылетел прямо в объятия какого-то человека.
      Пойманный, Финчет поморгал на ярком — солнечном! — свете, присмотрелся к лицу своего противника. Оно носило яркое сходство с лицом, которое он недавно видел.
      Он прокашлялся и сказал, глядя в изумленные глаза планетника:
      — Я — друг Свидетеля Телио. Счел бы любезностью, если бы вы отвели меня и мальчика к нему.
 

Глава шестьдесят седьмая

      Эта комната была меньше той, в которой очнулся он сам. Ее стены укрывал мех, в углублении почти в середине комнаты горел огонь. У дальней стены стояла кровать, заваленная по-королевски роскошными мехами.
      Навстречу Лалу, едва перешагнувшему порог, заспешила крошечная фигурка, взволнованно размахивающая руками.
      — Прошу прощения, но ей очень плохо. Ей нужен покой и ее ни в коем случае нельзя беспокоить. Пожалуйста, оставь ее. Мы известим тебя.
      Лал остановился и заглянул под капюшон, обнаружив там лицо столь же юное, сколь древним было лицо Привратницы.
      — Ты знаешь, кто я? — спросил он.
      Мальчишка раздраженно откинул капюшон, открыв черные косы и кольцо белого металла в мочке уха:
      — Ты — Трезубцедержец, — ответил он. — Но она больна.Целители говорят, что она может умереть. Прошу тебя, не зови ее сейчас — возьми кого-нибудь другого!
      — Например, тебя? — спросил Лал и увидел, что лицо мальчика напряглось. Он протянул руку и кончиком пальца дотронулся до серьги. — Что она означает?
      — Я учусь на целителя, — ответил мальчик. — Позволь мне привести кого-нибудь, кто наблюдал бы за ней вместо меня, Трезубцедержец, и я пойду с тобой.
      — Отважное сердце. Но я, знаешь ли, и сам ранен и должен отдыхать. Я пришел только сидеть с моей кузиной, чтобы она не очнулась без родни. — Он посмотрел на заваленную мехами постель. — И если она будет умирать, я хотел бы быть с ней. Ты можешь позволить мне это, обучающийся целительству?
      Мальчик колебался в нерешительности, и тут за спиной у Лала раздался спокойный голос Привратницы:
      — А как ты ему помешаешь, малыш? Мальчик понурился.
      — Это правда, — признал он, но тут же пристально посмотрел на Лала и схватил его за одеяние. — Поклянись мне, — сказал он, — что не нарушишь ее покой!
      Привратница громко ахнула. Лал улыбнулся, на секунду увидев не этого маленького ученика лекаря, а худого светловолосого найденыша с яростным взглядом и собственными требованиями. В память об Эдрете он протянул руку и ласково положил ее на темную голову ребенка.
      — Клянусь.
      Успокоенный мальчик отступил, и Лал подошел к кровати. Кажется, он слышал голос Привратницы, но не стал слушать ее слова. Он не заметил, когда она ушла, оставив его на попечении ученика. Он видел только кровать — и ту, которая лежала на ней неподвижно.
      Ее лицо побледнело на фоне богатых мехов: медовая кожа превратилась в сливочную. Морщины пролегли на лбу, по краям глаз, вокруг рта, словно даже во сне она была полна страдания. Длинные волосы лежали слипшимися тусклыми прядями, переплетаясь местами, словно паутина, а рука с беспомощно полусогнутыми пальцами бессильно бледнела на мехах.
      Лал опустился на табурет у постели, глядя на трудно вздымавшуюся и опускавшуюся грудь, — и у него самого перехватило горло. Он осторожно положил свою ладонь поверх холодной безжизненной кисти и переплел свои пальцы с ее пальцами.
      — Корбиньи, — прошептал он тише ее дыхания, — это Лал. А потом он сидел тихо, держа ее за руку, глядя на ее лицо и ни о чем не думая — по крайней мере, так бы он сказал любому, кто его об этом спросил бы. Возможно, он даже задремал, потому что не заметил, что у нее открылись глаза — пока она не произнесла его имя.
      — Анджелалти?
      — Да? — Он подался вперед, чтобы ей лучше было его видно, и крепче сжал ей руку. — Я здесь, Корбиньи, и достаточно здоров, хотя, похоже, у меня талант получать пулю в плечо.
      Ему показалось, что на крепко сжатых усталых губах промелькнула улыбка — и он тоже улыбнулся.
      — Я пообещал твоему врачу, что не стану тебя утомлять, — сказал он, кивком указывая туда, где у огня нес свое дежурство мальчик. — Но я надеюсь, ты не станешь возражать, если я побуду рядом.
      — Так мне будет спокойнее спать, — прошептала она. — Да хранят тебя боги, кузен. — Ее глаза на секунду помутнели, но тут же снова стали ясными. — Как там люди из Ворнета?
      — На попечении Телио, — ответил он. — Потом придется думать, что с ними делать. Но тебе надо отдыхать.
      — Через минуту, — ответила она, но после этого замолчала, прерывисто дыша и слабо цепляясь за него холодными пальцами.
      — Корбиньи... — Страх выжал у него из глаз слезы, а в памяти зазвучал испуганный мальчишечий крик: «Она может умереть!». — Надо переправить тебя на «Гиацинт». Медустановка...
      — Вряд ли мне выдержать переезд, — прошептала она так, словно это не имело особого значения. Казалось, она стала под мехами совсем маленькой и слабой, пальцы ее разжались, веки тихо сомкнулись. — Я счастлива, что ты со мной, Анджелалти...
      Ощущая на сердце леденящий ужас, Лал прошептал:
      — Спи, Корбиньи. — Он прикоснулся к ее щеке, приложил палец к ее губам. — Я буду здесь, когда ты проснешься.
      — Сплю... — пробормотала она и затихла. Дыхание ее немного выровнялось, а пальцы бессильно полусогнулись.
      Он выпрямился, видя признаки приближающейся смерти, думая о «Гиацинте» — таком близком и таком недосягаемом в этот момент крайней необходимости. Получается, что Корбиньи умрет из-за расстояния всего в километр,..
      Послышался звук, словно что-то процарапало по камню. Лал вздрогнул, полуобернулся, не вставая с табурета...
      И склонил голову перед фигурой в зеленой мантии с поднятым капюшоном и с широкими рукавами, скрывающими кисти рук. В ногах постели Корбиньи стоял один из Телио.
      Человек ответил таким же вежливым кивком, высвободил руки и откинул капюшон, под которым оказалось приятное лицо мужчины средних лет.
      — Трезубцедержец, — заговорил он негромко, — я — Третий из Пяти Телио. Привратница сообщила мне о смятении, о восстании против избрания. Телио призваны обучать, а все Биндальчи — предоставлять все, о чем ни попросит Трезубцедержец.
      Он снова спрятал кисти рук в рукава и застыл, демонстрируя готовность ожидать хоть весь день. Лал ответил ему пристальным взглядом:
      — Я прошу жизни для этой женщины.
      Третий из Пяти шевельнул плечами, и на его лице отразилась бесконечная печаль.
      — Трезубцедержец не ребенок.
      — Конечно, — подтвердил Лал. — Но также и не совсем дурак, Я требую следующих вещей, и требую их немедленно: всю и всяческую информацию о прошлых деяниях Трезубца, его создании и его конечном предназначении.
      Третий заморгал глазами и поклонился:
      — Трезубцедержцу достаточно только попросить, — произнес он официальным тоном. — Немедленно будут отправлены гонцы во все священные сокровищницы. Анналы будут доставлены тебе со всей поспешностью, хоть я и сожалею о том, что сию минуту ты можешь получить только последние записи.
      — Этого достаточно, — ответил Лал. — Ты научишь меня — немедленно — способу общения с Трезубцем.
      Третий наклонил голову, и на его лице отразилось недоумение:
      — Общения?
      — Общения, — резко подтвердил Лал. — Не веди со мной игры, сударь мой. Я ранен, а моя кузина угасает у меня на глазах. Каратель Шлорбы избрал меня, если вам верить, для сотрудничества в его нынешнем предприятии. Хорошо, я стану его партнером. Однако я прошел обучение и получил звание мастера. Я мастер своего искусства, у меня свои принципы. Я не дитя, которое Каратель может лепить по своей прихоти, не пустой сосуд, который можно наполнить и использовать бездумно. Если у нас будет партнерство, то с волей Лала сер Эдрета придется считаться.
      — Ох! — Телио отвесил Лалу глубочайший поклон, глаза его сияли. — Об этом необходимо будет рассказать певцам! — воскликнул он и простер руки. — Меня учили, что Каратель говорит, но мудрость, которой ты требуешь, мне недоступна. Сейчас я уйду, с дозволения Трезубцедержца, и пришлю Первую из Телио. Только она сможет обучить тебя этим таинствам.
      — Мне не важно, кто меня будет учить, — отрезал Лал, глядя на меркнущее лицо Корбиньи, — но я требую, чтобы это было сделано немедленно.
      — Немедленно, — повторил Телио, с лихорадочной поспешностью раскланиваясь и удаляясь. — Немедленно, Трезубцедержец.
      Лал глубоко вздохнул, закрыл глаза — и изумленно открыл их, ощутив неожиданное движение ее пальцев.
      Глаза Корбиньи были открыты и смотрели на него с некоторым недоумением.
      — Он говорит, Анджелалти?
      Он вздохнул, поднял руку и прижал ладонь к ее щеке.
      — Он говорит, — ответил он, и слезы, которые щипали ему глаза, наконец пролились. — Корбиньи, не оставляй меня.
 
      Планетника звали Борджин Во Рисс, и он заявил о своей полной готовности показать им дорогу к Телио. После этого он сообщил, что вечер стремительно приближается, и намекнул, что старец и мальчик могли бы переночевать в деревне Борджина, а к Телио отправиться утром.
      — Неплохая мысль, — признал Финчет. — По правде говоря, мы немного утомились.
      Борджин был рад мудрости старца, о чем и сообщил. А еще он сообщил, что его вождь будет рад возможности поговорить о том, кто назвался другом Свидетеля Телио. Он помахал рукой — и к нему шагнули двое из полудюжины воинов, которых он привел с собой, чтобы обследовать упавший с небес предмет.
      — Они могут взять вашу ношу, отец.
      — Любезно с вашей стороны, — сказал Финчет, — но мы свое понесем сами.
      Борджин смутился, на секунду задумался — и снова взмахнул рукой. Бойцы его отряда достали фляжки с водой. Борджин предложил свою старику, и тот жадно к ней припал. Рифта, его заместитель, дал напиться ребенку. Остальные шестеро тоже сделали по глотку из вежливости, и отряд тронулся в путь. Кольцо воинов надежно прикрывало мальчика и старика со всех сторон.
 
      Финчет споткнулся и пожалел, что так гордо отказался отдать воину хотя бы свой топор. Однако оставаться без оружия не годилось — ведь они оказались далеко от Корабля и не знали о состоянии Капитана. Хотя этот Борджин и казался достаточно разумным и был готов помочь им так, словно они — товарищи по команде.
      Поселок, к которому они внезапно вышли, стоял у основания холма, ютясь под чахлыми деревьями. Финчет подумал, что они больше похожи на палки, и листва у них редкая и тощая. Поселок состоял примерно из двадцати шатров и горстки более постоянных строений. Они были расположены прямоугольником, входами внутрь пустой площадки.
      А там шла какая-то работа: ребятишки сидели группой, и перед каждым лежал плоский камень. Финчет заметил, что все камни имели одинаковую форму, и на каждом лежали мелкие камешки, веточки и яркие черепки.
      Финчет остановился. Окружавшее его кольцо воинов также остановилось — и Борджин повернулся к нему.
      — Да, старец?
      — Хотел бы посмотреть минутку, если это позволено. Финчет указал на группу. Борджин поклонился и отошел в сторону.
      — Конечно.
      Одна девушка — как показалось Финчету, чуть старше тех, что сидели перед камнями, сидела на валуне в самом центре и время от времени громко произносила какую-то фразу — возможно, на родном языке этих планетников. Когда это происходило, каждый из ребятишек быстро двигал пальцами по своему камню в определенной последовательности: хлопая по какой-то веточке или осколку...
      — Что ты тут видишь, юный Велн? — спросил Финчет.
      Мальчик пожал плечами, едва скользнув взглядом по деловитым ребятишкам.
      — Дурость планетная какая-то, дядя. Нам до нее дела нет.
      — Да? Посмотри-ка еще раз. Мне это показалось знакомым, хотя мои уроки гораздо дальше в прошлом, чем твои.
      Девушка на центральном валуне выкрикнула еще одну фразу, и быстрые пальцы скользнули по полудюжине камешков. Велн замер и выпучил глаза.
      — Это — работа с пультом управления, — медленно произнес он. — Очевидно, она называет маневр...
      — Так я и подумал, — отозвался Финчет и кивнул девушке, которая повернулась и с любопытством смотрела на них. — Борджин и его товарищи вооружены копьями, а эти малыши учатся пилотировать. Интересно, зачем.
      — Значит, где-то есть корабль, дядя, — сказал Велн.
      — Вот как? Надо думать, ты прав. — Он выпрямился, тихо вздохнув от боли в мышцах. — Ну, не будем заставлять вождя дожидаться, юный Велн. Может, у него найдется, чем нас угостить.
 

Глава шестьдесят восьмая

      Избранник Анджелалти пожелал отправиться на корабль Ворнета, чтобы там предъявить Карателю свои требования. Каратель должен будет отдать силу, равную той, что была поглощена, чтобы зажечь мотор, который призовет к жизни исцеляющее устройство.
      А это, в свою очередь, должно спасти жизнь Воину Смерти.
      Свидетель Телио едва мог сдержать рвущуюся наружу радость сердца. Именно так было в старейших Памятованиях: Каратель и Искатель составляли части единого целого, столь великого, что оно могло расколоть событие и перестроить миры. Таким образом величайшие из Искателей были партнерами Карателя. Остальные, как подозревал в душе Свидетель, были всего лишь игрушками Богини.
      Первая из Пяти не разделяла ликования тайников сердца Свидетеля. В двенадцатый раз она говорила Анджелалти:
      — Тебе нет нужды подвергать себя тяготам путешествия и рисковать, переча воле Карателя, противясь воле Карателя. Сам Каратель можно использовать для поднятия из мертвых. Старые легенды ясно говорят об этом, Трезубцедержец...
      — Нет, — в двенадцатый раз ответил Анджелалти, хотя уже без содрогания, с которым он впервые узнал об этих способностях. Он пристально посмотрел на Первую из Телио, и его синие глаза блестели почти безумно. — Пойми, что я ищу не восстания из мертвых, а жизни для Корбиньи. Я достаточно ясно выразился?
      Первая из Телио вздохнула и спрятала кисти рук в широкие рукава мантии. Свидетелю этот жест смирения был хорошо знаком.
      — Да, Трезубцедержец.
      — Вот и отлично, — заявил Анджелалти и встал, засовывая ноги в сапоги. Подхватив со скамьи плащ, он набросил его себе на плечи и застегнул пряжкой. — Тогда начнем.
 
      Ночь настала уже давно, но слуги Телио хорошо освещали им путь. Дорога к выпотрошенному кораблю Ворнета была недолгой и вела вниз по склону — даже для человека со свежей раной прогулка нетрудная. Лал опирался на Трезубец как на посох, что было для него привычно, и мысленно повторял полученные им инструкции относительно правильного его применения.
      Насколько он понял, Камень Страха был ключом к общению с Трезубцем. На секунду он потерял ориентацию и чуть было не споткнулся на каменистой тропе, услышав из темноты укоризненные слова Шилбана: «Сариалдан не живой, он просто тупой передатчик. Он всего лишь транслирует страх, парень. Только страх».
      Но Первая из Телио сообщила Лалу, что Сариалдан передает не только страх. На самом деле он транслирует любой вид эмоциональной энергии. Он собирает ее, очищает и направляет по различным каналам, изгибающимся по всей длине Трезубца, открывая и закрывая синапсы, последовательно включая связи — и производя предсказуемый эффект.
      И нужна только практика.
      Первая из Телио также сообщила ему, что с годами Трезубец становился все менее и менее действенным. Мудрецы видели в этом свидетельство умаления качества Взыскующих. Но появился Лал сер Эдрет с Трезубцем, ставшим целым, вновь способным на чудеса — и она благодарила его за то, что ей был дан этот урок. Она робко попросила, чтобы он позволил певцам и писцам услышать о том, как был починен Трезубец, чтобы если в будущем снова возникнут повреждения...
      Лал прогнал эту мысль и сосредоточился на методе очищения разума и успокоения чувств, которому она его научила. Он должен увидеть самого себя в центре величайшего покоя, говорилось в наставлении, когда все его внутренние ресурсы лежат перед ним — но отделены от него. Он должен увидеть в своих эмоциях — гневе, любви, страхе — инструменты для собственной руки. «Как интерфейсы, — мысленно перевел он это на привычный язык. — Как его наручный комп служит интерфейсом между моими мыслями и действиями пауков».
      Однако пауки, несмотря на всю свою верную службу, никогда не посылали свои мысли и желания по этой линии связи обратно, в разум своего создателя.
      — Он разговаривает, — сказал он Первой из Телио, когда она пришла к нему.
      Она склонила голову.
      — Я слышала, что порой это бывает так, Трезубцедержец. Но не всегда. Поистине ты — в числе тех, кто Избран для великих дел.
      Относительно механизма его речи и вероятности его разговора она ничего сказать не могла. Старинные легенды рассказывали, что Трезубец говорил, но его слышали только Трезубцедержцы.
      — Очаровательно, — пробормотал Лал и приказал ей научить его всему, что ей известно. В каком-то отношении это оказалось немалым. Лал только надеялся, что узнал достаточно, чтобы суметь сохранить жизнь Корбиньи.
 
      Он поднялся по трапу, тяжело опираясь на Трезубец, кивнул Биндальчи, охраняющим разверстый люк, и приостановился стоявшего справа. У этого человека в волосы были вплетены цветы и перья, талию перехватывал широкий пояс с амулетами.
      — Теперь ты вождь Племени Тремиллан? — спросил Лал. Тот прижал ладонь к сердцу.
      — Я — Вен Кабриз эн-Таллия, Трезубцедержец, — с опаской ответил он. — Я благодарю тебя за внимание.
      — Не за что, — сказал Лал. — Вен кел-Батиен Джириско была великим вождем. Я чту жертву, которую она принесла ради своего народа.
      В мерцающем пламени факелов лицо мужчины переменилось, тревога исчезла.
      — Я скажу об этом певцам, Трезубцедержец. — Он поколебался и добавил: — Радости тебе.
      — И тебе, — отозвался Лал, шагая внутрь корабля.
      На затихшем мостике кое-где были расставлены факелы, отбрасывавшие танцующие тени. Из внимания к Первой из Телио и Свидетелю, следовавших за ним в темноту, для их глаз непроницаемую, он взял горящий факел и понес его с собой по узкому переходу мимо кают экипажа, камбуза, спортзала — в медкабинет. Сняв со стены огнетушитель, Лал установил на его место факел, так что танцующее пламя осветило все углы крошечного помещения — более или менее.
      Он отыскал аварийный генератор, наклонился его взять — и охнул от боли в ране. Выпрямившись, он положил Трезубец на ближайшую кушетку и поманил Свидетеля:
      — Помоги перетащить генератор. Первая из Телио возмутилась:
      — Глаза Шлорбы обязан наблюдать и сохранять истинную память для Телио!
      — Да, — ответил Лал, собирая остатки терпения, — и как только он поможет мне подсоединить этот генератор, у него появится, о чем Свидетельствовать.
      — Так не делается... — начала Первая из Телио и прикусила язык, когда Свидетель прошел мимо нее к Трезубцедержцу.
      — Где он должен быть, Анджелалти?
      — Вот там, — указал Трезубцедержец. — Шнур слишком короткий, отсюда не дотянется.
      Глаза Шлорбы наклонился, ухватился за встроенную ручку, потянул — и спустя мгновение уже ставил генератор туда, куда указал ему Трезубцедержец.
      — Спасибо тебе, — сказал Лал уже спокойно.
      Вытащив шнур, Лал подключил его к медустановке, вытащил еще один и его тоже подключил, а потом наклонился и перебросил на генераторе какие-то выключатели. Вернувшись к кушетке, на которой был оставлен Трезубец, он взял его, но не стал сразу же возвращаться к генератору.
      Вместо этого он перегнулся через кушетку и поймал взгляд Первой из Телио.
      — Вот что запомни: если этот генератор оживет, немедленно пошли за Корбиньи, помести ее внутрь большой установки и закрой за ней дверь. Потом прозвенит звонок, и тогда помоги ей выйти. Это самое главное, пусть тебе даже кажется, будто что-то происходит со мной или с Трезубцем. Ты меня поняла?
      Она не отвела взгляда.
      — Я поняла твои слова, — ответила она холодно.
      — Ты будешь им повиноваться? — спросил Лал очень мягко, сам поражаясь нотке угрозы, из-за которой эта мягкость стала жесткой.
      Надо отдать должное стойкости Первой из Телио и ее долгому опыту навязывания своей воли людям не менее волевым, чем она. Первая из Телио не отвела взгляда, но судорожно облизала губы.
      — Я буду им повиноваться, — сказала она, и Лал кивнул.
      — Счастлив слышать, что ты это сказала, — заявил он все с той же смертоносной мягкостью, а потом повернулся обратно к генератору.
      Он встал в позу, которая успела стать для него привычной, поскольку Первая из Телио не смогла научить его какой-то более подходящей: рукоять Трезубца уперта в палубу между ступнями, обе руки с переплетенными пальцами сомкнуты прямо под Камнем Страха. Он чуть опирался на него, потому что испытывал сильную усталость, и смотрел на генератор через опасно заостренные зубья.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20