Фафхрд и Серый Мышелов (№2) - Мечи против смерти

Но мой ужас был сильнее их ужаса – разве не поумирали они друг за другом, да так, что на меня не упала даже тень подозрения? Мне было понятно, что я один, а их много, поэтому я действовал наверняка. Когда все началось, они всякий раз думали, что следующим буду я! – Старик рассмеялся кудахчущим смехом. – Они думали, что я мал, слаб и глуп. Но разве смерть моих братьев не выглядела так, словно они собственноручно задушили себя? Разве моя мать не зачахла от болезни? Разве отец не бросился с криком с верхушки башни?

Напоследок остались собаки. Они ненавидели меня сильнее всех, даже сильнее отца, а самая маленькая из них легко могла бы перегрызть мне глотку. Они были голодные, потому что не оставалось никого, кто мог бы их покормить. Но я, сделав вид, что убегаю, заманил их в глубокий подвал, а сам выскочил и запер дверь. Много ночей они лаяли и выли, но я знал, что мне ничего не угрожает. По мере того, как от голода они перегрызали глотки друг дружке, лай становился все тише, однако оставшиеся в живых обретали новые силы, кормясь своими растерзанными собратьями. Это продолжалось долго. В конце концов до меня стал доноситься злобный вой лишь одной собаки. Каждую ночь я ложился спать, твердя себе: «Завтра наступит тишина», но каждое утро просыпался от воя. Тогда я заставил себя спуститься с факелом вниз и через дверное окошко заглянул в подвал. Смотрел я долго, но не заметил никакого движения – лишь колеблющиеся тени – и разглядел лишь белые кости да обрывки собачьих шкур. И я сказал себе, что вой скоро прекратится.

Губы старика искривились в жалкую гримасу, от которой Мышелова пробрала дрожь.

– Но вой не смолкал, а через какое-то время стал даже громче. Тогда я понял, что уловка моя оказалась напрасной. Мне удалось умертвить их тела, но их тени остались, и скоро они, собравшись с силами, вернутся и убьют меня, как им всегда того хотелось. Я начал тщательно изучать отцовские книги по магии, дабы найти способ полностью уничтожить эти тени или с помощью заклятий заслать их так далеко, откуда они до меня не доберутся. Какое-то время мне казалось, что дело идет успешно, но потом они снова начали брать надо мною верх. Они подходили все ближе и ближе, и порой мне чудилось, что среди их воя я слышу голоса отца и братьев.

Однажды ночью, когда они были совсем близко, в башню вбежал выбившийся из сил путник. В его глазах застыло странное выражение, и я возблагодарил милостивых богов, которые направили его ко мне, потому что я понял, как мне нужно действовать. Я накормил и напоил путника, а в его питье подмешал сонное зелье и заставил дух вылететь из его тела. Должно быть, они поймали его и растерзали, потому что путник вскоре истек кровью и умер. Но они на какое-то время насытились, вой стал еле слышен, и только спустя долгий срок снова начал приближаться. После этого боги не оставляли меня своей милостью и всегда посылали мне гостя, прежде чем вой начинал слышаться совсем уж близко. Я научился перевязывать усыпленных мною людей, чтобы они подольше не умирали и радовали воющих духов.

Старик замолчал, с сомнением покачал головой и как-то укоризненно прищелкнул языком.

– Но теперь меня беспокоит, – продолжал он, – что они стали ненасытнее, а может, просто разгадали мою хитрость. Их теперь труднее удовлетворить, они воют все ближе и далеко не уходят. Порой я просыпаюсь ночью, слышу, как они принюхиваются совсем рядом, чувствуя их морды у самой шеи. Мне нужно больше людей, которые сражались бы с ними. Очень нужно. Вот этот, – старик показал на застывший труп проводника, – был для них просто тьфу. Они обратили на него не больше внимания, чем на высохшую кость. Но вот этот, – он ткнул пальцем в сторону Фафхрда, – могуч и силен. Он сможет долго сдерживать их натиск.

Снаружи совсем стемнело, и теперь комната освещалась лишь оплывшей свечой. Мышелов смотрел на старика, сидевшего на табурете и похожего на какую-то нелепую ощипанную птицу. Затем перевел взгляд на Фафхрда: грудь Северянина тяжело вздымалась, мертвенно-бледный подбородок торчал поверх повязки. Мышелова внезапно охватила страшная ярость, какой-то безудержный гнев, и он бросился на старика.

Но едва он замахнулся кинжалом, как в комнату снова ворвался вой. Изливаясь из каких-то мрачных глубин, он, казалось, заполнил собою всю башню и равнину, так что задрожали стены и посыпалась пыль со свисающих с потолка чучел.

Мышелов задержал клинок в ладони от горла старика, голова которого откинулась назад и тряслась от ужаса. Страшное завывание послышалось снова, и теперь возникал вопрос: может ли кто-нибудь кроме старика спасти Фафхрда? Заколебавшись, Мышелов оттолкнул свою жертву, встал рядом с Фафхрдом на колени. Он тормошил его, звал по имени, но тщетно. Затем послышался голос старика. Он дрожал и был едва слышен из-за воя, но в нем явственно звучало злорадное торжество.

– Тело твоего друга сейчас на грани смерти. Если ты будешь так сильно его тормошить, оно сорвется в гибельную пучину. А если снимешь повязки, это лишь ускорит его смерть. Ты не в силах ему помочь. – Угадав молчаливый вопрос Мышелова, он продолжал: – Нет, противоядия не существует. – Потом, словно не желая отнимать последнюю надежду, торопливо добавил: – Но он не будет беззащитен перед ними. Он силен. Значит, и дух его тоже силен. Возможно, ему удастся их вымотать. Если он продержится до полуночи, то, быть может, и вернется.

Мышелов повернулся и взглянул на старика. Тот опять, словно прочитав что-то в безжалостных глазах Мышелова, проговорил:

– Моя смерть от твоей руки не насытит тех, кто там завывает. Убив меня, ты не спасешь своего друга, а обречешь его на гибель. Лишившись моего духа, они прикончат дух твоего друга.

Сухонькое тело старика задрожало от возбуждения и ужаса. Руки затрепетали в воздухе. Голова затряслась, как у паралитика. Прочитать что-либо по его дергающемуся лицу с выпученными глазами было трудно. Мышелов медленно поднялся на ноги.

– Может быть, и не прикончат, – сказал он. – А может, как, ты говоришь, твоя смерть станет и его гибелью. – Мышелов говорил медленно и размеренно. – Тем не менее, я рискну убить тебя прямо сейчас, если ты не предложишь иного выхода.

– Подожди, – ответил старик. Он попытался оттолкнуть от себя кинжал Мышелова, но напоролся на острие и отдернул руку. – Подожди. Есть способ помочь твоему другу. Где-то там, – старик неопределенно взмахнул рукою вверх, – его дух сражается с ними. У меня еще осталось немного зелья. Я дам тебе его выпить. Тогда ты сможешь сражаться рука об руку со своим другом. Вместе вы сможете их победить. Но нужно торопиться. Смотри! Они уже напали на него!

Старик показал на Фафхрда. Повязка на левой руке Фафхрда была уже не белой. На левой кисти – именно там, куда вполне могла вцепиться собака – расплывалось красное пятно. Глядя на него. Мышелов почувствовал, что внутри у него все похолодело, а к горлу стала подступать тошнота. Старик вложил что-то ему в ладонь.

– Выпей это. Выпей прямо сейчас, – настаивал он.

Мышелов взглянул на свою руку. В ней была зажата небольшая склянка с жидкостью темно-багрового цвета – в точности такого же, как и засохшая капля в уголке рта Фафхрда, которую он заметил раньше. Как зачарованный, он вытащил пробку из склянки, медленно поднес к губам и замер.

– Скорее! Скорее! – торопил старик, приплясывая от нетерпения. – Половины будет достаточно, чтобы ты оказался рядом с другом. Время не ждет! Пей же! Ну, пей!

Но Мышелов пить не стал. Пораженный внезапной мыслью, он пристально посмотрел на старика, так и не опустив руку со склянкой. А тот, мгновенно уловив мысль Мышелова, схватил лежавший на книге кинжал и с неожиданным проворством накинулся на человечка в сером. Удар едва не достиг цели, но Мышелов в последний миг опомнился и свободной рукой выбил клинок из пальцев старика. Кинжал звякнул об пол. Затем быстрым, но осторожным движением Мышелов поставил склянку на пол. Бросившись вперед, старик попытался было ее опрокинуть, но железные пальцы Мышелова сжали его запястья. Не ослабляя хватки, Мышелов заставил старика лечь на пол и запрокинуть голову.

– Хорошо, – проговорил Мышелов, – я выпью. На сей счет можешь не сомневаться. Но и ты выпьешь тоже.

Сдавленно взвизгнув, старик начал вырываться.

– Нет! Нет! – вопил он. – Убей меня! Заколи своим кинжалом! Но только не заставляй пить! Только не это! – Прижав коленями кисти старика к полу, Мышелов принялся разжимать ему рот. Внезапно старик затих, и его обведенные белыми кругами глаза со зрачками-точками прояснились. – Я отдал последнее зелье твоему другу. А в склянке – яд. Мы оба просто умрем, а он будет обречен.

Но увидев, что Мышелов не поймался и на этот крючок, старик снова принялся извиваться как безумный. Но человечек в сером был неумолим. Несмотря на то, что старик прокусил ему большой палец, он разжал ему челюсти, схватил двумя пальцами за нос и влил в открытый рот багровую жидкость. Лицо старика сразу сделалось ярко-красным, на лбу выступили жилы. Глоток прозвучал, словно предсмертный хрип. Тогда Мышелов допил остаток жидкости – она была солоноватая, как кровь, и имела тошнотворный сладковатый запах – и стал ждать.

То, что он сделал, было ему отвратительно. Никогда в жизни он еще не заставлял мужчину или женщину испытывать такой ужас. Мышелов предпочел бы убить. А физиономия старика до нелепости напоминала личико ребенка, которого мучают. Только он, эта старая развалина, думал Мышелов, понимал до конца, что означает этот вой, до сих пор гудевший у них в ушах. Мышелов чуть было не позволил старику схватить кинжал, к которому тот из последних сил протягивал руку. Но мысль о Фафхрде заставила его крепко схватить старика за кисть.

Постепенно комната наполнилась дымкой, закачалась и стала медленно вращаться. У Мышелова закружилась голова. Казалось, что из-за воя стены начали медленно растворяться. Какая-то сила стала выкручивать ему тело и ввинчиваться в мозг. Затем на комнату обрушился кромешный мрак, раздираемый на части жутким воем.

Однако на бескрайней и чужой равнине, перед которой вдруг раздвинулся мрак, было тихо. Только равнина и зверский холод. С безоблачного неба лился лунный свет – хотя самой луны не было, – падавший на ровные гряды черных скал; вдали резко вырисовывался бесцветный горизонт.

Мышелов осознал, что рядом стоит нечто, пытающееся спрятаться за его спину. Затем он разглядел невдалеке бледную фигуру и понял, что это Фафхрд. Вокруг него все кипело от черных звериных теней; они, нападая, прыгали вперед и отбегали, глаза их сверкали ярче лунного света, длинные морды издавали беззвучное рычание. Нечто рядом с Мышеловом прижалось к нему плотнее. И тогда Мышелов ринулся на помощь другу.

Свора теней мгновенно бросилась к нему, и Мышелов напряг все силы, чтобы достойно встретить их натиск. Однако первая тень прыгнула мимо его плеча, а остальные, разделившись на две группы, потекли черным потоком, обходя его с обеих сторон. И тут Мышелов ощутил, что нечто прятавшееся за ним исчезло. Он обернулся и увидел, что черные тени преследуют какую-то другую бледную фигурку.

Она бежала быстро, но звериные тени ее настигали. Погоня миновала скалистый пригорок, за ним другой, третий. Мышелову показалось, что среди своры духов животных он разглядел более высокие, человеческого вида тени. Они медленно сокращались в размерах, становились крошечными, почти неразличимыми. А между тем Мышелов ощущал излучаемые ими ненависть и страх.

Затем лунный свет померк, остался лишь холод, который тоже рассеялся без следа, и больше уже не было ничего.

Придя в себя, Мышелов увидел перед собою лицо Фафхрда и услышал его голос:

– Лежи тихо, малыш. Лежи тихо. Нет, я ранен не сильно. Всего лишь разодранная рука. Со мною все неплохо. Не хуже, чем с тобой.

Но Мышелов нетерпеливо покачал головой и попытался привстать, опираясь на ноющую руку. В пронзительных лучах солнечного света сквозь узкие окошки, плавала пыль. И тут Мышелов увидел труп старика.

– Да, – проговорил Фафхрд, и Мышелов, почувствовав слабость, опустился на ложе. – Страхи его кончились. Они расправились с ним. Мне бы надо испытывать к нему ненависть, но кто может ненавидеть такой ветхий кусок плоти? Когда я вошел в башню, он подал мне какое-то питье. С головой у меня было явно не все в порядке. Я поверил каждому его слову. Он сказал, что питье сделает меня божеством. Я выпил и оказался в ледяной адской пустыне. Но теперь все кончено, мы снова в Невоне.

Рассматривая безусловно и окончательно мертвые чучела, болтавшиеся под потолком. Мышелов испытывал удовлетворение.

6. Затонувшая земля

– Нет, все же я родился в сорочке! – радостно завопил Фафхрд и принялся так скакать по палубе, что раскачал одномачтовик, даже несмотря на аутригеры. – Посреди океана я поймал рыбу, вспорол ей брюхо и смотри, малыш, что нашел!

Серый Мышелов отодвинул лицо от вымазанной рыбьей кровью руки, брезгливо сморщил нос, поднял левую бровь и посмотрел. Штуковина не казалась совсем уж крошечной даже на широкой ладони Фафхрда и, несмотря на покрывающий ее тонкий слой ила, была несомненно золотая. Она представляла собою кольцо с припаянным к нему ключом, который располагался вдоль пальца, когда кольцо надевали. Сквозь ил смутно проглядывал резной орнамент. Штуковина как-то сразу не приглянулась Мышелову. В ней почему-то сосредоточилось то неясное беспокойство, которое он ощущал последние несколько дней.

Прежде всего ему не нравилось громадное и соленое Крайнее море, и только безудержный энтузиазм Фафхрда да его собственная тоска по ланкмарской земле заставили Мышелова пуститься в это долгое и, надо сказать, опасное плавание по неизведанным глубинам. Не по душе ему было и то обстоятельство, что вода так далеко от суши буквально кипела от большого косяка рыбы. Даже стоявшая все время хорошая погода и благоприятные ветры раздражали его: казалось, они, словно зарождающаяся в чистом небе грозовая туча, сулят на будущее большие неприятности. Слишком удачное стечение обстоятельств – это всегда опасно. А теперь еще и это кольцо, доставшееся им безо всякого труда, по чистой случайности.

Пока Фафхрд медленно вертел кольцо в пальцах, друзья присмотрелись к нему повнимательнее. Насколько им удалось разглядеть, на кольце был выгравирован морской дракон, который тащит корабль на дно. Изображение, однако, было стилизованным и без каких бы то ни было подробностей. Возможно, они и ошиблись. Но Мышелова, бывавшего в самых разных краях, озадачило более всего одно: он не мог определить стиль, в котором было выполнено изображение.

А вот у Фафхрда кольцо пробудило странные воспоминания. Какие-то легенды, звучавшие долгими северными ночами у сложенного из плавника костра; сказки о великих походах и дальних набегах прежних дней; освещенные неверными отблесками пламени предметы, захваченные далекими предками и давно приобретшие для всех такое значение, что их ни в коем случае нельзя было обменять на что-нибудь, продать или даже просто подарить; зловещие и неопределенные угрозы, к которым прибегали, чтобы мальчишки не заплывали сами и не ходили под парусом слишком далеко. На миг зеленоватые глаза Северянина затуманились, а задубевшее лицо стало серьезным – но лишь на миг.

– Хорошенькая штучка, верно? – с улыбкой проговорил он. – Интересно, чью дверь отпирает этот ключ? По-моему, какой-нибудь королевской любовницы. Колечко по размеру как раз для королевского пальца.

Фафхрд подбросил его в воздух, поймал и вытер о свою грубую тунику.

– Я бы не стал его надевать, – заметил Мышелов. – Скорее всего, рыбка проглотила его вместе с пальцем какого-нибудь утопленника, и оно впитало в себя яд из морского ила. Выброси-ка ты его.

– И попробовать выловить побольше? – ухмыльнулся Фафхрд. – Нет, мне и это в самый раз. – Он надел кольцо на средний палец левой руки, сжал кулак и принялся критически его рассматривать. – К тому же, им можно действовать, как кастетом, – добавил он.

Увидев, что крупная рыба выскочила из воды и чуть было не шлепнулась прямо в кокпит, Фафхрд схватил лук, положил на тетиву стрелу без оперения, но с зазубренным утяжеленным наконечником, и, опершись одной ногой в аутригер, стал пристально вглядываться за борт. К стреле была привязана легкая просмоленная бечева.

Мышелов не без зависти наблюдал за ним. Оказавшись на борту судна, высокий и поджарый Фафхрд, казалось, становился еще проворнее и увереннее – таким же ловким, каким был Мышелов на суше. Сам Мышелов отнюдь не был сухопутной крысой и плавал не хуже Фафхрда, но чувствовал себя немного не в своей тарелке, когда день за днем вокруг него была одна вода – точно так же, как Фафхрд ощущал неуверенность, оказавшись в городе, хотя не имел ничего против таверн и уличных потасовок. На борту Мышелов становился осторожным и опасливым: он бдительно следил, не появилась ли где-нибудь течь или слабый дымок, не начала ли портиться пища и не стал ли подгнивать такелаж. Он не одобрял стремлений Фафхрда при любом удобном случае испробовать новую оснастку и брать рифы в самый последний момент. Его немного раздражало, что он не может с полным основанием квалифицировать поведение друга как безрассудство.

Фафхрд продолжал напряженно всматриваться в бегущую, чуть зыблющуюся воду. Его длинные медно-красные волосы были убраны за уши и завязаны на затылке узлом. Одетой был в груботканую коричневатую тунику и штаны, на ногах – кожаные шлепанцы, которые можно сбросить одним движением. Пояс, меч и прочее оружие были, понятное дело, завернуты от ржавчины в промасленную материю и убраны. Никаких драгоценностей или украшений Северянин теперь не носил, если не считать найденного кольца.

Взгляд Мышелова скользнул на небо: у горизонта, справа по курсу, собирались облака. Чуть ли не с облегчением он подумал, что они, быть может, предвещают скверную погоду. Поплотнее стянув на шее свою тонкую серую тунику, он чуть повернул румпель. Низкое солнце отбрасывало скрюченную тень Мышелова на парус из небеленого полотна.

Зазвенела тетива, и тяжелая стрела ушла под воду. Засвистела бечева, которая сматывалась с катушки – ее Фафхрд держал в той же руке, что и лук, и чуть придерживал большим пальцем. На миг бечева немного ослабла, потом дернулась в сторону кормы. Нога Фафхрда скользнула вдоль поперечины и уперлась в поплавок, локтях в трех от борта. Фафхрд позволил другой ноге соскользнуть вслед за нею и оказался распростертым на поперечине почти по колени в воде; он осторожно вываживал рыбу, посмеиваясь и что-то довольно бормоча.

– Ну что, тебе повезло и на этот раз? – немного спустя осведомился Мышелов, когда Фафхрд подал ему дымящийся белый кусок рыбы, сваренной на плите в уютной каютке на носу судна. – Может, к своему кольцу ты раздобыл еще и браслет с ожерельем?

Фафхрд ухмыльнулся с набитым ртом и ничего не ответил, как будто в этот миг в мире не существовало ничего, кроме еды. Но когда позже они растянулись на палубе под звездным небом, по которому гнал редкие облака свежий ветер, дувший с правого борта их летящего все быстрее суденышка. Северянин заговорил:

– Кажется, где-то здесь была земля, которая называлась Симоргия. Она ушла под воду много веков назад. Но еще до этого мой народ совершал на нее набеги, хотя путь был неблизким, а обратная дорога изнурительной. Я плохо помню подробности – слышал лишь какие-то обрывки разговоров, когда был совсем маленьким. Но я видел несколько безделушек с примерно такой же резьбой, как на кольце, их было совсем немного. В легендах вроде говорилось о том, что люди, жившие в далекой Симоргии, были могущественными волшебниками, которые повелевали ветрами, морями и всеми подводными обитателями. Но за это океан поглотил их. И теперь они под водой. – Развернув ладонь, Фафхрд уперся большим пальцем в палубу. – В легенде говорится, что однажды летом мой народ решил напасть на них, но домой вернулось лишь одно судно, когда все уже потеряли надежду, а его команда была полумертвой от жажды. Они говорили, что плыли очень долго, но так и не добрались до Симоргии, не увидели ее скалистого берега и приземистых башен со множеством окон. Только пустынное море. Они пробовали повторить набег на следующее лето и еще на следующее, но Симоргии так больше и не нашли.

– Но в таком случае, – оживился Мышелов, – откуда нам знать, что мы идем сейчас над затонувшей землей? Может эта рыба, что ты поймал, и близко не подплывала к ее башням?

– Кто знает? – чуть сонно ответил Фафхрд. – Океан велик. Если мы находимся сейчас там, где по нашим расчетам должны быть, то есть почти дома, то возможно так оно и есть. А может, и нет. Я не знаю, существовала ли Симоргия на самом деле. Эти сказители любят приврать. Как бы там ни было, эта рыба не так уж стара и никак не могла поживиться плотью какого-нибудь жителя Симоргии.

– И тем не менее, – тихо и равнодушно проговорил Мышелов, – я бы все же выбросил это кольцо.

Фафхрд усмехнулся. Его воображение разгулялось, и он в красках представил себе сказочную Симоргию – не безжизненную и заросшую илом, а такую, какой она была когда-то: богатую своими ремеслами и торговлей, могущественную неведомыми чародейскими силами. Потом это видение сменила другая картина: длинная и узкая двадцативесельная галера – такая, какие строили его соплеменники, – рассекающая волны бурного моря. Одежда капитана, стоящего на корме, поблескивает золотом и сталью, кормчий, напрягая все мускулы, навалился на рулевое весло. Лица сидящих на веслах воинов нетерпеливы и возбуждены желанием покорить неизведанное, а весь корабль похож на устремленное вперед копье. Фафхрд подивился живости представшего перед ним видения. Внутри у него зазвенели давно забытые желания. Он нащупал кольцо, провел пальцем по изображениям корабля и чудовища и снова усмехнулся.

Мышелов принес из каюты оплывшую свечу с толстым фитилем и вставил ее в защищенный от ветра небольшой фонарь из рога. Он был укреплен на корме и хоть немного рассеивал окружающий мрак. До полуночи на вахте стоял Мышелов. Вскоре Фафхрд погрузился в сон.

Проснулся он от ощущения, что погода переменилась и требуется его помощь. Мышелов звал его. Одномачтовик накренился так, что правый поплавок лишь касался гребней волн. Ветер бил в лицо студеной водяной пылью. Фонарь раскачивался. Звезды были видны лишь за кормой. Мышелов привел суденышко к ветру, Фафхрд взял три рифа, а волны бились прямо о нос одномачтовика, порою перехлестывая через планширь.

Когда друзьям удалось выправить курс, Северянин не сразу присоединился к Мышелову, а постоял немного, впервые засомневавшись, выдержит ли его одномачтовик крепкий шторм. У себя на севере он не стал бы строить такое судно, но это было лучшее, что он сумел сделать при сложившихся обстоятельствах. Еще на берегу Фафхрд тщательнейшим образом проконопатил и просмолил все швы, заменил все слабые детали деревянного набора, вместо прямого поставил треугольный парус и сделал форштевень немного выше. Для придания судну большей устойчивости он снабдил его аутригерами, поставив их чуть в корму от мачты, а длинные поперечные связи тщательно вытесал из самого прочного дерева, какое смог раздобыть. Он знал, что потрудился на славу, однако у суденышка все равно остался довольно неуклюжий набор и множество скрытых изъянов. Принюхиваясь к резкому соленому воздуху, Фафхрд стоял и сузившимися глазами всматривался в наветренную сторону, пытаясь оценить, что станет с погодой. Тут до него дошло, что Мышелов что-то говорит ему, и он повернул голову.

– Выброси кольцо, пока оно не накликало нам ураган!

Улыбнувшись, Фафхрд отрицательно помахал рукой и снова вперился взглядом в дикий мерцающий хаос мрака и волн с наветренного борта. Он уже не думал о судне и погоде, а просто наслаждался внушающей ужас и повторяющейся из века в век картиной, покачиваясь, чтобы удержать равновесие, ощущая каждое движение судна и вместе с тем безудержную, но родную для него силу стихии.

И тут произошло нечто, заставившее его недвижно застыть, словно он оказался во власти могущественных чар. Из вздымающейся к небесам стены воды вынырнул увенчанный драконьей головой нос галеры. Фафхрд увидел черное дерево бортов, светлые весла, блеск влажного металла. Все это так походило на картину, нарисованную его воображением, что от изумления он лишился дара речи: то ли перед ним еще одно видение, то ли он каким-то внутренним чутьем предвидел появление черной галеры, то ли мысленно вызвал ее из океанских глубин. А галера вздымалась все выше и выше.

Мышелов что-то крикнул и навалился на румпель, изгибаясь всем телом от неимоверного напряжения. Одномачтовик буквально в последнюю секунду выскользнул из-под форштевня с драконьей головой. А Фафхрд все смотрел на галеру, как будто она была видением. Он не слышал, как Мышелов кричал ему, что их парус заполоскал и перекидывается на другой борт. Гик врезался Северянину под коленки и столкнул его за борт, однако он упал не в воду, а приземлился на узкий поплавок, с трудом сохраняя равновесие. В этот миг, увидев, что ему на голову стремительно опускается весло галеры, он рванулся в сторону и инстинктивно ухватился за лопасть. Волны завертели, закрутили Фафхрда, но он, крепко вцепившись в весло, начал медленно карабкаться по нему вверх.

Ноги его онемели от нанесенного гиком удара, он даже испугался, что не сможет плыть. К тому же он все еще был словно околдован увиденным. О Мышелове и одномачтовике он забыл начисто. Вырвавшись из алчных объятий волн, Северянин добрался до борта галеры и вцепился в край отверстия для весла. Оглянувшись назад, он с каким-то тупым удивлением увидел удаляющуюся корму его суденышка и в свете качающегося фонаря – лицо Мышелова с совершенно беспомощными глазами под серым капюшоном.

То, что произошло за этим, вмиг разбило сковывавшие Фафхрда чары. Из-за борта вылетела рука с зажатым в ней кинжалом, увильнув от удара, Фафхрд схватил ее за кисть, вцепился в борт галеры, поставил ногу в отверстие прямо на весло и изо всех сил дернул руку с кинжалом на себя. Его противник выпустил кинжал слишком поздно и, не успев как следует уцепиться за борт, полетел в воду, в запоздалой панике брызжа слюной и стуча зубами. Инстинктивно перейдя в наступление, Фафхрд спрыгнул на скамью для гребцов, оказавшуюся последней из полутора десятков, расположенных под палубой юта. Мгновенно углядев стойку с мечами, он схватил один из них, чтобы встретить две спешащие к нему темные фигуры – одну с носовых скамей, другую – с кормы. Они набросились на него стремительно, но молча, что показалось Фафхрду странным. Замелькали искрящиеся от водяных брызг клинки.

Фафхрд сражался осмотрительно, соразмеряя свои выпады с качкой галеры и все время ожидая нападения сверху. Ему удалось уклониться от сокрушительного выпада и парировать неожиданный удар наотмашь, сделанный тем же оружием. В лицо ему хлестнул запах винного перегара. Кто-то вытащил весло и швырнул его, словно огромное копье; оно пролетело между Фафхрдом и его противниками и врезалось в стойку с мечами, Фафхрд разглядел крысиного вида лицо с глазками-бусинками, ощерившееся на него из тьмы под палубой юта. Один из его противников сделал бешеный бросок вперед, но поскользнулся и упал. Другой отступил, чтобы собрать силы для очередной атаки, но так и застыл с поднятым мечом, глядя Фафхрду за спину, словно оттуда исходила новая угроза. Громадная волна ударила ему в грудь, и он скрылся в кипящем водовороте.

Почувствовав на плечах тяжесть огромной массы воды, Фафхрд вцепился в борт. Палуба угрожающе накренилась. Вода хлынула в отверстие для весел в противоположном борту. В замешательстве Фафхрд понял, что галера попала на подошву волны и зачерпывает воду всем бортом. Такого ей не выдержать. Увернувшись от следующего вала, он бросился на помощь кормчему, в одиночестве боровшемуся на юте со стихией. Они вдвоем навалились на громадное рулевое весло, которое казалось погруженным не в воду, а в камень. Дюйм за дюймом они медленно двигались по узкой палубе. И тем не менее, галера, похоже, была обречена.

Но дело решил случай – то ли на миг ослабел напор волн и ветра, то ли вовремя навалились на весла сидевшие на носу гребцы. Как бы там ни было, но полузатопленное судно медленно и неуклюже встало на ровный киль и начало постепенно спрямлять курс. Фафхрд с кормчим прилагали неимоверные усилия, чтобы удержать каждый завоеванный фут. И только когда галера благополучно двинулась полным ветром, они подняли головы и осмотрелись. Фафхрд обнаружил, что в грудь ему направлены два меча. Прикинув свои шансы, он решил пока не сопротивляться.

Было трудно поверить, что в такой страшной сырости можно сохранить хоть какой-то огонь, но один из воинов держал в руке плюющийся искрами смоляной факел. В его свете Фафхрд разглядел, что оба они были, так же как и он, северянами. Высокие костлявые парни, такие светловолосые, что бровей почти не было видно. На них были боевые доспехи с металлическими заклепками и небольшие бронзовые шлемы. Лица их выражали нечто среднее между свирепостью и ухмылкой. Фафхрд снова ощутил запах перегара. Взглянув на нос галеры, он увидел, как трое гребцов вычерпывают из трюма воду с помощью ведра, прикрепленного к чему-то вроде ручной лебедки.

В сторону юта широкими шагами двигался какой-то человек – скорее всего, главарь, если судить по его уверенному виду и одежде, украшенной золотом и драгоценными камнями. Гибким кошачьим движением он взлетел по короткому трапу. Он казался моложе других, а черты его лица отличались изяществом. Белокурые волосы, тонкие и шелковистые, прилипли к мокрым щекам. Однако плотно сжатые, искривленные в улыбке губы говорили о кровожадности, а в ярко блестевших голубых глазах таилось безумие. Под их взглядом лицо Фафхрда посуровело. Однако Северянину не давал покоя один вопрос. Почему даже среди суматохи он не слышал ни криков, ни воплей, ни громогласных команд? С тех пор как он появился на борту, никто не произнес ни единого слова.

Похоже, юный главарь принял относительно Фафхрда какое-то решение: чуть раздвинув тонкие улыбающиеся губы, он указал рукою на скамьи для гребцов. Наконец Фафхрд решил нарушить молчание и хриплым неестественным голосом спросил: