Мечи и Ледяная Магия

      Я поняла это по трем признакам. По иллюзорности его плоти - тело можно было потрогать рукой, но сквозь него слегка просвечивал вереск. По божественной красоте - лицо его было... сама страсть, невзирая на спокойствие смерти в чертах. И по чувству преклонения, которое вспыхнуло вдруг в моем сердце.
      Поняла я это также и по поведению Афрейт, которая, как и я, сразу опустилась рядом с ним на колени, только с другой стороны, - правда, двигалась она как-то неестественно, для чего, как выяснилось потом, имелась самая поразительная причина. Но это мы поняли гораздо позже.
      Говорят, что боги умирают, когда их покидают все, кто в них верил, вы слышали об этом? Так вот, этот бог выглядел так, словно умер его последний в Невоне почитатель. Или же - на что было больше похоже - словно в его собственном мире умерли все его почитатели, и он вылетел наугад в неведомые пространства между мирами, откуда случай забросил его в некий новый мир, где он мог утонуть или выплыть, умереть или выжить, в зависимости от того, как его там примут. Я думаю, боги обладают способностью путешествовать между мирами - как по-вашему? - иногда путешествуя по собственному желанию, а когда и невольно. И кто знает, какие ураганы могут бушевать там, где пролегают их пути?
      Но в тот день чудес, год назад, я не тратила времени на размышления. Я растирала ему запястья и грудь, прижималась к его холодному лицу своими горячими щеками, раздвигала языком его губы (челюсти его были расслаблены), зажимала ему пальцами нос и, примкнув устами к устам, вдыхала в его легкие воздух, одновременно пылко молясь про себя, хотя и говорят, что боги слышат только наши слова, а не мысли. Какой-нибудь прохожий при виде нас решил бы, что мы не раз уже предались любви и теперь я пытаюсь вновь разжечь его угасший пыл.
      Афрейт тем временем трудилась так же, как и я, только с другого бока юноши, но - снова эта странность, о коей я уже говорила, - всю работу тем не менее делала я. Объяснилось все несколько позднее.
      Бог наконец подал признаки жизни. Ресницы его затрепетали, грудь приподнялась, и я ощутила, как губы его ответили на мой поцелуй.
      Я вынула серебряную флягу и начала капать понемногу ему в рот бренди, перемежая питье поцелуями и нежными, ободряющими словами.
      Он открыл глаза - карие с золотым отливом, как у вас - и, подняв с моей помощью голову, пробормотал что-то на незнакомом языке: Я отвечала ему на всех языках, какие знаю, но он только хмурился, качая головой. Потому я и поняла, что это не невонский бог - не кажется ли вам вполне естественным, что бог, всеведущий в своем мире, попав в чужой, будет поначалу в затруднении? Ему нужно время, чтобы освоиться.
      Наконец он улыбнулся и с вопрошающим видом указал на меня рукой. Я назвала свое имя. Он кивнул и шевельнул губами, повторив его. Затем он коснулся своей груди и сказал: "Локи".
      При звуке этого имени Мышелова посетили те же мысли и чувства, что и Фафхрда, услышавшего имя Один,- воспоминания о других жизнях и мирах, о языке Карла Тройхерца и о его маленьком ланкмаркско-немецком и немецко-ланкмарском словаре, который он дал Фафхрду. В тот же миг, на одно краткое мгновение, он вновь увидел в пламени лицо, столь похожее на его собственное, и лицо это ему как будто подмигнуло. Он удивленно сдвинул брови.
      Сиф продолжала:
      - После чего я покормила его припасами из своего дорожного мешка, но ел он мало, больше пил бренди, а тем временем я учила его новым словам, показывая на разные предметы. В тот день Мрачный сильно дымил и выбрасывал языки пламени, весьма заинтересовавшего бога, когда я произнесла его название. Тогда я вынула из мешка кремень и кресало, высекла искры и вновь сказала: "Огонь". Он так радовался, словно черпал силы из этих искр, затлевшей соломы и из самого слова. Огня он касался без всякого для себя вреда. Это меня пугало.
      Так прошел день - я была всецело поглощена богом, забыв обо всем, кроме того, что его в данный момент интересовало. Он оказался на редкость способным учеником. Я называла ему предметы на нашем, островном, и нижнеланкмарском языках, полагая, что это ему пригодится, когда в видениях ему будут открываться земли за Льдистым.
      Вечер близился к концу. Я помогла богу подняться на ноги. В сумеречном свете бледная плоть его казалась еще прозрачней.
      Я повернулась к Соленой Гавани, показывая, что нам туда. Он охотно согласился (должно быть, его манил дым над трубами и тянуло к огню, его стихии), оперся на мое плечо, и мы тронулись в путь.
      Тут-то и открылась тайна Афрейт. Она не собиралась идти с нами! Только сейчас я разглядела, хотя и очень смутно, того, кому помогала она, кого она выхаживала и учила весь день, как я Локи, - то был изможденный старый человек (то есть бог), бородатый и одноглазый, который с самого начала лежал бок о бок с Локи, но мне позволено было видеть одного из них, а ей другого!
      - Воистину необыкновенная история,- заметил Мышелов. - Видимо, подобное притянулось к подобному и таким образом себя и обнаружило. Второй бог часом не похож на Фафхрда? Не считая, конечно, его одноглазости.
      Она горячо закивала.
      - Да, только он старше, каким бы мог быть отец Фафхрда. Афрейт это заметила. О, значит, вы все-таки что-то знаете об этой тайне?
      Мышелов покачал головой.
      - Просто догадался. - И спросил: - Как его имя - старого бога?
      - Один.
      - Ну, и что было дальше?
      - Мы разделились. Я повела бога Локи, опиравшегося на мою руку, в Соленую Гавань. Он был еще совсем слаб. Похоже, довольно и одного почитателя для того, чтобы бог не умирал и оставался видимым, а на силу его разума число их не влияет - ибо к этому времени Локи уже сам называл мне различные предметы (отмечая их свойства и назначение), причем не только на островном и нижнеланкмарском, но и на верхнем! - что несомненно свидетельствовало о божественности его интеллекта.
      В то же время он, невзирая на слабость, начал проявлять все возраставший интерес ко мне - к моей внешности, я имею в виду, - и вскоре я утратила все сомнения относительно того, как именно мне предстоит его ублажать, когда мы доберемся до дома. Я была счастлива, что заполучила для Льдистого нового бога. И согласна была всячески ему поклоняться, лишь бы он оставался в живых. Но пускать его в свою постель мне совсем не хотелось, независимо от того, насколько призрачно-нематериальной оказалась бы при любовном соприкосновении его плоть - если она вообще осталась бы такою!
      О, я, скорее всего, покорилась бы, дойди дело до этого; все-таки в том, чтобы спать с богом, есть что-то - великая честь, конечно; но вот уж чего точно от него не дождешься, так это верности - только не от такого капризного, лукавого и озорного бога, каким казался этот Локи! Кроме того, мне, чтобы хорошенько обдумать пророчества о судьбе Льдистого, которые я надеялась от него услышать, хотелось иметь ясную голову - а не затуманенную плотской страстью, мечтами и страхами, кои неизбежно влечет за собой влюбленность.
      Но вышло так, что решение принимать мне не пришлось. Когда мы проходили мимо этой таверны, он заметил красные отсветы огня и шмыгнул внутрь, чего никто, кроме меня, не заметил, ибо для всех он был еще невидимым. Я тоже вошла - меня, почтенную советницу, проводили взглядами несколько человек - и поспешила за ним, а он устремился в эту вот заднюю комнату, где пировала шумная непристойная компания и в очаге пылало жаркое пламя. У меня на глазах он нырнул в огонь и растворился в нем!
      Пирующие были несколько ошарашены моим нежданным вторжением, но я с улыбкой посмотрела на них и тут же вышла, помахав рукой и сказав: "Веселитесь!" - это относилось и к Локи. Я поняла, что он попал туда, куда ему и хотелось.
      И она помахала пламени, пляшущему в очаге, а потом с улыбкой снова повернулась к Мышелову. Он, удивленно покачав головой, улыбнулся в ответ.
      Сиф продолжала:
      - И я, вполне довольная, отправилась домой, но сначала сняла "Огненное логово" (так называлось это место, как я потом узнала) на следующий вечер.
      Назавтра я наняла двух проституток - для ублажения Локи - и матушку Грам в качестве стража, дабы обеспечить нам уединение.
      Вечер прошел, как я и предполагала. Локи и впрямь поселился здесь навсегда, и вскоре я уже могла разговаривать с ним и получать ответы на свои вопросы, хотя до недавнего времени пользы для Льдистого в них не было никакой. С илхтмарцем я договорилась, что один вечер в неделю "Огненное логово" остается за мной, и плачу Хильзе и Рилл за то, что они приходят в эти вечера сюда и развлекают бога, не давая ему заскучать. Хильза, сегодня бог был с тобою? - окликнула она женщину в красных чулках, что поддерживала огонь.
      - Дважды, - прозаично ответила та сипловатым голосом. - Выскальзывал невидимкой из огня и возвращался обратно. Он доволен.
      - Прошу прощения, леди Сиф, - встрял Мышелов,- но мне любопытно знать - как эти профессионалки находят столь близкое общение с невидимым богом? На что это похоже?
      Сиф посмотрела в сторону очага, где сидели женщины.
      - Словно мышка пробегает под юбкой,- ответила с коротким смешком Хильза, покачивая красной ногой.
      - Или жаба, - поправила ее товарка. - Хоть он и живет в огне, но тело у него холодное.
      Рилл отложила кошачью колыбельку, подняла руки и принялась сплетать пальцы то так, то эдак, отчего на стене появлялись тени в виде исполинских вервольфов с остроконечными ушами, огромных морских змеев, драконов и длинноносых ведьм с загнутыми кверху подбородками.
      - Ему эти пугала нравятся, - объяснила она.
      Мышелов задумчиво кивнул, разглядывая тени, затем снова перевел взгляд на огонь.
      Сиф продолжала:
      - Вскоре бог, как я заметила, стал узнавать и понимать Невон все лучше, проникая мыслью до дальних пределов нашего мира, и прорицания его делались все глубже. Афрейт, с которой я встречалась ежедневно, тем временем точно так же заботилась об Одине, оставшемся в холмах, - только она, чтобы ублажать его, призвала девочек, а не взрослых женщин, ибо он старик, - в ожидании важных для нас пророчеств.
      Локи первый предупредил нас, что минголы зашевелились и снаряжают свои конные корабли, собираясь напасть на Льдистый, и что именно Кхахкт способствует всплеску безумия в них. Афрейт затем спросила об этом у Одина, и тот подтвердил - рассказы богов совпали в каждой мелочи.
      Когда мы спросили, что нам делать, оба посоветовали - опять-таки независимо друг от друга - отыскать в Ланкмаре неких двух героев с тем, чтобы те явились со своими дружинами на защиту Льдистого. Они назвали ваши имена и весьма подробно описали места, где вы любите бывать, сказав, что вы - их последователи, даже если в этой жизни не знаете того, и, когда мы переспрашивали, повторяли в точности то же самое. Так скажите мне, Серый Мышелов, знали ли вы прежде бога Локи? Только честно.
      - Слово чести, не знал, леди Сиф, - отвечал тот, - и не больше, чем вы, способен объяснить тайну нашего сходства. Хотя есть нечто странно знакомое в этом имени, да и в имени Одина тоже, словно я слышал их когда-то во сне. Но сколько ни ломаю голову, вспомнить ничего не могу.
      - Что ж, - сказала она после паузы, - так вот, оба бога все настаивали, веля нам вас найти, и потому полгода назад мы с Афрейт сели на корабль и приплыли по Хлалу в Ланкмар... остальное вам известно.
      - А скажите мне, леди Сиф, - встрепенувшись и отведя взгляд от огня, воскликнул Мышелов, - как же вы и высокочтимая Афрейт попали обратно на Льдистый после того, как колдовской буран Кхахкта вынес вас из "Серебряного Угря"?
      - Буран кончился так же быстро, как мы вернулись, - сказала она. Всего мгновение мы задыхались в его ледяных объятиях, ослепленные снежным вихрем и оглушенные громовым хохотом. В следующий же миг нас подхватили два летучих женственных создания и с головокружительной скоростью перенесли в теплую пещеру, где и оставили приходить в себя. Они представились как дочери горного короля.
      - Хирриви и Кейайра, не иначе! - воскликнул Мышелов. - Они наверняка на нашей стороне.
      - Кто это такие? - спросила Сиф.
      - Горные принцессы, с которыми мы с Фафхрдом были некогда дружны. Они невидимы, как и наш почтенный огненный обитатель, - он кивнул в сторону очага. - Их отец властвует над гордой Звездной Пристанью.
      - Я слыхала об этом пике и страшном Умфорафоре, его короле, который, по слухам, вместе со своим сыном Фарумфаром является союзником Кхахкта. Дочери против отца и брата... вполне естественно. Так вот, отдышавшись, мы с Афрейт подошли к выходу из пещеры и обнаружили, что смотрим на Льдистый и Соленую Гавань откуда-то с середины склона Мрачного вулкана. Мы спустились, не без некоторых трудностей, на ледник и добрались до дома.
      - Вулкан,- задумчиво сказал Мышелов. - Опять Локи и огонь, - и он вновь обратил взгляд в сторону завораживающего пламени.
      Сиф кивнула.
      - Все это время Локи и Один постоянно рассказывали нам о продвижении к Льдистому минголов и о вашем плавании. Четыре дня назад Локи начал описывать ваши стычки с ледяными чудовищами Кхахкта. И описывал так живо, словно сам вел один из кораблей. Мне удалось снять "Огненное логово" на несколько вечеров подряд - оно, кстати, остается за мной еще три дня и ночи, - и потому мы могли следить за всеми перипетиями вашего долгого не то бегства, не то погони - что, по правде говоря, стало под конец скучновато.
      - Вас там не было, - проворчал Мышелов.
      - Благодаря Локи все равно что были.
      - Вообще-то, странно, - небрежно сказал Мышелов, - что вы снимали "Огненное логово" не каждый вечер с тех пор, как тут поселился ваш бог.
      - Я не из золота сделана, - объяснила она без обиды. - Кроме того, Локи любит разнообразие. Его развлекают попойки и драки, которые тут случаются, - что и притянуло его сюда изначально. Да и Совет, пожалуй, не понял бы, что я здесь делаю.
      Мышелов кивнул.
      - Мне показалось, что в зале играет в шахматы один из приятелей Гронигера.
      - Помолчите, - попросила она вдруг. - Я должна посоветоваться с богом.
      Голос Сиф, пока она вела свой рассказ, звучал все более монотонно, и монотонность эта усилилась, когда она без всякого перехода воззвала:
      - А сейчас, о бог Локи, расскажи нам о наших врагах в морс и в ледяных королевствах. Расскажи нам о безжалостном Кхахкте, об Идумире, вожде идущих против солнца минголов, и о Гонове, идущем по солнцу. Хильза и Рилл, спойте со мною для бога.
      И она запела построенную всего на двух нотах, убаюкивающую песню без слов, и к голосу ее присоединились сипловатый голос Хильзы, несколько пронзительный Рилл и еще какое-то тихое рычание (каковое, как понял Мышелов немного погодя, исходило от матушки Грам), созвучные голосу огня, пылавшего в очаге.
      Мышелов, словно под действием некой сонной магии, совершенно забылся, вслушиваясь в пение женщин и огня, а песня меж тем становилась все более внятной, и в ней начали проскакивать слова на нижнеланкмарском, столь же странно тревожившие его, как и само имя бога:
      - Тучи - гуще, ветер - злей. Льдистый тонет в черной мгле. Ночь родит чудовищ строй - нисс и никор, дрок и тролль. - (Последние четыре слова показались Мышелову весьма странными, особенно звучное, как удар колокола, "тролль".) - Бей тревогу - только три ждать врага осталось дня. Мчат с востока корабли, люди-звери на конях. Хитрость - вот твое спасенье, их поглотит вод круженье, коль заманишь их туда. Море - друг, а тролль - беда! Мингол должен умереть - там, внизу, в аду кромешном, там, где злится круговерть, задыхаться будет вечно, муки адские терпеть, в смерти призывая смерть. Нет безумию конца! Не вернется мир в сердца!
      Завершилась песня огня таким треском, что сонная магия нарушилась, и Мышелов, вздрогнув и мгновенно очнувшись, вскочил на ноги. Он посмотрел на огонь, быстро обошел кругом очага, вгляделся в пламя с другой стороны, затем обшарил взглядом всю комнату. Никого! Он уставился на Хильзу и Рилл. Они, мягко улыбнувшись, сказали хором:
      - Это говорил бог.
      Однако ощущение чьего-то присутствия исчезло из пламени, равно как и из комнаты, не оставив и намека, куда этот кто-то мог подеваться - если только, вдруг подумал Мышелов, бог не удалился в него самого, что могло бы объяснить вдруг накативший на него прилив энергии и горячность, завладевшую разумом, в коем снова и снова звучали сейчас строки, пророчащие минголам гибель. "Может быть такое? - спросил он себя и ответил без колебаний: Да!"
      Он вернулся к Сиф, которая тоже встала на ноги.
      - У нас есть три дня, - сказала она.
      - Кажется, так, - сказал он. - Вы знаете что-нибудь о троллях? Что это такое?
      - Я собиралась вас спросить, - ответила она. - Для меня это слово столь же необычно, как, по-видимому, и для вас.
      - А про водовороты знаете? - Мысли Мышелова неслись вскачь. - Есть они возле острова? Может, моряки рассказывали...
      - О, да - у восточного скалистого побережья, где быстрые, предательские течения и мудреная система приливов, есть Большой водоворот, который поставляет на остров все дерево, какое у нас есть, выбрасывая его на Костяной берег. Он закручивается там каждый день, в одно и то же время. Наши моряки хорошо его знают и избегают пуще любой другой напасти.
      - Хорошо! Тогда мне нужно выйти в море, найти его, вызнать все его хитрости. Необходимо небольшое парусное судно, пока "Бродяга" в ремонте... времени совсем мало. Да, еще мне нужны деньги - серебро для моих людей.
      - Зачем вам в море? - спросила она, затаив дыхание. - Для чего вам подвергаться такой опасности?
      Но в ее глазах, как заметил Мышелов, уже забрезжило понимание.
      - Да чтобы победить ваших врагов, - сказал он звенящим голосом. Разве вы не слышали пророчества? Мы исполним его. Утопим хотя бы часть мингольского войска и не дадим им ступить на землю Льдистого! И если Фафхрд и Афрейт с помощью Одина смогут столь же ловко расправиться с западными минголами, наша задача решена!
      И в ее глазах появилось такое же, как у него, ликующее выражение.
      Когда Фафхрд и двенадцать его берсерков двинулись на север от Соленой Гавани, высоко на небосклоне с юго-западной стороны еще стояла луна и ярко сияли звезды, но на востоке небо уже начинало светлеть. Воины оделись тепло, зная, что на пути лежит ледник, и каждый имел при себе большой лук, колчан, запасные стрелы, топор за поясом и мешок с едой. Замыкал шествие Скор, строго следя, как повелел ему Фафхрд, за соблюдением полной тишины, пока они шли по городу, дабы никто не заметил этого нарушения портовых правил. Как ни странно, их ни разу не окликнули. Видимо, жители Льдистого, засаливая свой неслыханный улов, так устали - последние суда вернулись в гавань уже затемно, - что крепко спали и ничего не слышали.
      С берсерками шли девушки Мэй и Мара, в мягких башмачках и плащах с капюшонами, - первая несла богу Одину кувшин свеженадоенного молока, последняя же должна была служить экспедиции проводником через центр Льдистого к Холодной Гавани, поскольку, по словам Афрейт, "родилась в тех краях, знает дорогу и вполне в состоянии угнаться за любым мужчиной".
      Фафхрд, услышав это, с сомнением покивал головой. Ему не хотелось брать на себя ответственность за девочку, которая носила имя его первой возлюбленной. Не хотелось ему также бросать все дела в Соленой Гавани, которых было так много, на Мышелова и двух женщин, особенно сейчас, когда Мышелову предстояло еще исследовать Большой водоворот, что отнимет у него по меньшей мере день да и по плечу скорее Фафхрду, как более опытному мореплавателю. Но, посовещавшись вчетвером в полночь на "Бродяге" и обсудив пророчества обоих богов, они решили разделить свои дела именно так.
      Мышелов собирался выйти в море на маленьком рыболовном судне, принадлежавшем дамам, взяв с собой Урфа, хранителя древней морской мудрости, и Миккиду, чтобы тот попрактиковался. Пшаури было ведено следить за ремонтом "Бродяги" и "Морского Ястреба" под присмотром остальных трех минголов и создавать видимость, что берсерки Фафхрда на месте. Сиф и Афрейт должны были по очереди дежурить в доках, чтобы ответить, в случае чего, на расспросы Гронигера и разобраться с возникшими вдруг осложнениями.
      Что ж, может, все и получится, сказал себе Фафхрд, учитывая, сколь тупы, бесчувственны, непрошибаемы и наивны эти островитяне. Мышелов-то казался вполне уверенным в этом - глаза у него блестели, он что-то напевал себе под нос и был непоседлив и напорист.
      Небо на востоке быстро розовело. Фафхрд, который шел впереди, прислушиваясь к басистым голосам своих солдат и звонкому щебетанью девушек за спиною, вел своих людей по вересковым холмам. Оглянувшись через плечо, он увидел, что шагают они сомкнутым строем, а Мэй и Мара идут сразу позади него.
      Слева показался Висельный холм, и среди солдат раздались досадливые восклицания. Кое-кто сплюнул против дурного знака
      - Передай богу от меня привет, Мэй, - услышал Фафхрд голос Мары.
      - Если он, напившись молока, не заснет раньше, - ответила Мэй, отходя в сторону от отряда и направляясь со своим кувшином сквозь предрассветные сумерки к холму.
      Увидев это, несколько мужчин опять выругались, и Скор призвал их к молчанию.
      Мара тихо сказала Фафхрду:
      - Теперь мы возьмем немного левее, чтобы обойти ледник Мрачного, и пройдем через центр острова туда, где он сходится с ледником Адовой горы.
      Фафхрд подивился тому, какие веселенькие названия предпочитают эти островитяне, и пристально вгляделся вперед. Заросли вереска и утесника там постепенно редели, сменяясь сланцевыми пустошами, где рос только лишайник.
      - А как называется эта часть Льдистого? - спросил он у девочки.
      - Гибельные земли, - ответила она.
      Ну вот, еще одно, подумал он. Что ж, это подходящее название, во всяком случае, для безумных минголов, стремящихся к смерти, да и для бога Одина, любителя виселиц, тоже.
      Из четырех жилистых коротышек, ожидавших на краю пристани, Мышелов был самым высоким. Рядом с ним стоял Пшаури, собранный и предупредительный, хотя еще несколько бледный, на лбу его чистая повязка. Урф же и Миккиду напоминали двух обезьян: одна - морщинистая и мудрая, вторая - молодая и довольно унылая.
      Солнце, еще скрытое соляной скалой на востоке, играло на се кристаллической вершине, озаряя дальнюю сторону пристани и выходившую в море рыболовную флотилию. Мышелов задумчиво смотрел вслед маленьким суденышкам - островитяне, которые, уж казалось бы, должны были удовлетвориться небывалым вчерашним уловом, сегодня как будто еще больше спешили в море, словно им предстояло снабдить рыбой весь Невон или же их подгоняла та же будоражащая песенка, что и сейчас звучала в ушах Мышелова: "Мингол должен умереть - там, внизу, в аду кромешном" - да уж, самое место этим минголам! А время идет, и где же Сиф?
      Ответ на это вопрос он получил, завидев медленно приближающийся к пристани ялик, на корме которого восседала матушка Грам, загребая единственным веслом то с одной стороны, то с другой, словно рыба хвостом. Когда сидевшая в лодке Сиф встала, голова ее оказалась на уровне причала. Мышелов протянул руку, и, ухватившись за нее, девушка поднялась на пристань.
      - Несколько слов, - сказала она. - Матушка Грам отвезет вас на "Фею",и передала Мышелову кошелек.
      Тот заглянул в него, и она добавила, наморщив нос:
      - Только серебро.
      Мышелов передал кошелек Пшаури.
      - По две монеты каждому, если я не вернусь к ночи, - приказал он. Следи, чтобы работали как следует. Хорошо бы, "Бродяга" завтра в полдень, самое позднее, был на ходу. Ступай.
      Пшаури отсалютовал и убежал.
      Мышелов повернулся к остальным:
      - Спускайтесь в ялик.
      Они повиновались - Урф с невозмутимым видом, Миккиду же бросил на мрачную лодочницу испуганный косой взгляд. Сиф коснулась руки Мышелова. Он повернулся к ней.
      Она заглянула ему в глаза.
      - Водоворот опасен, - сказала. - Если вдруг он вас захватит, возможно, его остановит вот эта штука. Будет нужда, бросьте ее в самую середину. Только не потеряйте и никому не показывайте.
      Мышелов, удивленный тяжестью маленького кубического предмета, который она вложила ему в руку, незаметно покосился на него.
      - Золото? - с некоторым удивлением выдохнул он. То был кубик, гранями которого являлись квадраты, составленные из двенадцати толстых, блещущих золотом полос.
      - Да, - сказала она без колебаний. - Жизнь дороже.
      - Есть какое-то поверье?..
      - Да, - коротко отрубила она.
      Он кивнул, бережно положил кубик в кошель и без дальнейших разговоров спустился в ялик. Матушка Грам тут же заработала веслом, направляя ялик в сторону единственного оставшегося в гавани маленького рыболовного судна.
      Сиф смотрела, как они выплывают на озаренное солнцем пространство. Вскоре и ее головы коснулось солнце, под лучами которого, как она хорошо знала, в темных ее волосах вспыхнули золотые искорки. Мышелов ни разу не оглянулся. Она и не ждала от него этого. Ялик подошел к "Фее", и трое мужчин проворно вскарабкались на борт.
      Сиф могла поклясться, что рядом никого нет, но в следующее мгновение услышала, как кто-то поблизости прочистил горло. Выждав несколько секунд, она обернулась.
      - Мастер Гронигер, - кивнула она в знак приветствия.
      - Госпожа Сиф, - столь же вежливо ответствовал тот. По его виду не сказать было, что он за нею следил.
      - Вы послали чужестранцев с каким-то поручением? - поинтересовался он.
      Она медленно покачала головой.
      - Я сдала им наш с леди Афрейт корабль. Наверное, они собрались порыбачить, - и пожала плечами. - Я, как и всякий на нашем острове, пытаюсь заработать при каждом удобном случае, и рыбная ловля - не единственный способ. А вы сегодня не выходите в море, мастер?
      Он в свою очередь покачал головой.
      - Как у главы порта, на первом месте у меня служебные обязанности, госпожа. Второго чужестранца сегодня еще никто не видел. И его людей тоже...
      - Да? - вынуждена была спросить она, ибо он сделал паузу.
      - ..Хотя под палубой его вельбота слышится шум работ.
      Она кивнула и повернулась взглянуть на "Фею", направлявшуюся к выходу из гавани, и на плывущий к берегу ялик, на борту которого виднелась одинокая приземистая фигурка с косматой головой.
      - На вечер назначено собрание Совета, - сказал Гронигер, словно только что об этом вспомнив. Она, не оборачиваясь, кивнула. И он пояснил небрежным тоном: - Ждем отчета, госпожа казначей, о находящихся в вашем ведении деньгах и прочих сокровищах - золотой стреле правды, золотых кругах согласия, золотом кубике справедливости...
      Она снова кивнула, затем поднесла ко рту руку. Он услышал приглушенный зевок. В волосах ее ярко горело солнце.
      К середине дня отряд Фафхрда далеко углубился в Гибельные земли и передвигался по полосе темного камня, усеянной валунами и являвшей собой нечто вроде широкого прохода меж двух ледяных стен, ближняя из которых, левая, находилась на расстоянии полета стрелы. Ползущее на запад солнце припекало, но ветер был холодный. Голубое небо казалось низким.
      Впереди отряда, в качестве дозорного, шел без оружия самый молодой из берсерков. (Безоружный человек не привлекает к себе внимания врага, которого на самом деле высматривает.) Ярдах в сорока позади него шагал Маннимарк, как прикрытие, следом - возглавляемый Фафхрдом и Марой основной отряд, замыкающим был по-прежнему Скор.
      Из своего убежища на дорогу выскочил вдруг большой белый заяц и, обходя людей, помчался прочь огромными прыжками, похоже, вспугнутый кем-то. Фафхрд помахал шедшим впереди и устроил засаду, оставив под надежным прикрытием камней две трети своего войска и командиром их назначив Скора, коему приказал удерживать эту позицию и встречать любого появившегося в поле зрения врага стрелами, но ни в коем случае не атаковать. Затем быстро повел остальных окольным путем вверх на ближайший ледник. С ним пошли Скаллик, Мара и еще трое. Девочка до сих пор вела себя спокойно и уверенно, как и говорила Афрейт, и хлопот не причиняла.
      Они осторожно выбрались на лед, и тут безмолвие горных вершин было нарушено пением тетивы, вслед за чем раздались громкие крики впереди на дороге и там, где осталась засада.
      Отсюда Фафхрду видны были и его люди в засаде, и отряд человек из сорока на расстоянии примерно полета стрелы от них - минголы в меховых одеждах и шапках, с изогнутыми луками в руках. Берсерки и минголы обменялись градом стрел. Один мингол упал, вражеские командиры как будто начали спорить. Фафхрд быстро натянул лук, приказав своим спутникам сделать то же, и они осыпали врага стрелами с боковой позиции. Пал еще один мингол - из тех, кто спорил. Полдюжины их начали стрелять в ответ, но до позиции Фафхрда стрелы не долетали. Остальные минголы укрылись. Один заскакал на месте, словно пришел в бешенство, но соратники утащили его за камни. Через некоторое время мингольский отряд двинулся, насколько мог судить Фафхрд, обратно туда, откуда пришел, унося с собой раненых.
      - Догоним и перебьем их? - свирепо ухмыляясь, предложил Скаллик. В глазах Мары читалось горячее желание того же.
      - Чтобы они увидели, что нас всего дюжина? Только за молодость тебя и прощаю, - ответил Фафхрд, нарочитой резкостью остужая пыл Скаллика. - Нет, мы осторожненько пойдем за ними следом до их корабля или до Холодной Гавани, где там у них лагерь. Лучший враг - тот, что бежит. - И он отправил гонца уведомить Скора о своем решении, а сам задумался тем временем, почему эти степняки в мехах повели себя совсем не так неистово и безрассудно, как он ожидал. Не было ли это хитростью с их стороны? А еще он попытался представить, что подумал бы о его решении бог Один, приказавший минголов "уничтожить". Ответ на сей вопрос он видел, кажется, в устремленных на него глазах Мары, в коих читалось теперь нечто весьма похожее на разочарование.
      Мышелов сидел на носу "Феи", уперевшись спиной в мачту, а ногами в основание бушприта, и смотрел на Льдистый остров, к которому они приближались снова, но уже с северо-востока. Впереди по курсу должно было находиться место, где зарождался водоворот, и начало отлива указывало, что близится нужное время - если только он рассчитал все правильно и верны были сведения, полученные от Сиф и Урфа. Старик-мингол у него за спиной ловко управлялся с румпелем на корме и треугольным косым парусом, а Миккиду присматривал за единственным узким кливером.