Клинки против смерти

      А потом нога его нащупала пустоту, оказавшуюся началом ведущей вниз лестницы. Через двадцать ступеней до ноздрей его донесся сухой затхлый запах, поднимавшийся снизу. Еще через двадцать ступеней запах стал напоминать ему о некоторых склепах в пустынях Восточных земель, в нем ощущался какой-то еле заметный оттенок мертвечины. Сухая кожа северянина ощущала жару. Он вытащил из-за пояса длинный нож и медленно и тихо стал продвигаться вперед.
      Лестница окончилась на пятьдесят второй ступеньке, стенки боком разошлись. По движению воздуха он понял, что попал в большой зал. Он немного прошел вперед, вздымая сапогами облака тонкой пыли. Над его головой что-то тихо постукивало и хлопало. Дважды его щеки коснулось нечто небольшое и твердое. Он припомнил населенные летучими мышами пещеры, где ему приходилось бывать. Но едва слышные звуки, хотя и во многом напоминали их обиталища, принадлежали явно не летучим мышам. Волосы на затылке северянина тали дыбом. Но, изо всех сил напрягая глаза, варвар видел только хаотичные яркие точки, обычные в угольной тьме.
      Нечто вновь прикоснулось к его лицу… На этот раз Фафхрд был готов к этому. Он быстро взмахнул руками… и едва не выпустил то, что ухватили его пальцы: в руке оказался череп крохотного зверька.
      Разум его не верил в существование крылатых скелетов, порхающих взад и вперед в громадном зале. Существо это, вне сомнения, умерло, зацепившись за крышу над головой, и скелетик его свалился, когда он появился здесь. Но он уже не пытался более поймать источники этого легкого потрескивания.
      Потом до него начали доноситься и несколько иные звуки - отчетливые пронзительные голоса, слишком высокие для человеческого уха, а потому едва слышные. Были они реальны или нет, крики эти порождали панику в душе. И Фафхрд вдруг обнаружил, что кричит во всю глотку:
      - Говори же! Что ты там скулишь и визжишь? Объявись!
      Но лишь слабые отголоски собственного голоса доносились до него, свидетельствуя, что он и впрямь в большом зале. Потом воцарилось молчание, примолк даже непонятный шелест, затаился в воздухе. Лишь спустя двадцать или более биений могучего сердца северянина, молчание было нарушено вовсе не понравившимся Фафхрду образом.
      Где-то впереди зашелестел слабый, тонкий, бесстрастный голос:
      - Здесь северянин, братья, долговолосый неотесанный варвар из Холодных Краев.
      Похожий голос отозвался чуть сбоку:
      - В наше время такие типы частенько попадались на пристанях. Мы подпаивали их, а потом крали золотую пыль из кисетов. Уж мы-то были искусными ворами, непревзойденными умельцами и хитрецами.
      А потом раздался третий голос:
      - Смотрите, он потерял свой меч, братья, и держит в руке раздавленную летучую мышь.
      Желание крикнуть, развеять своим голосом всю невероятную чушь, выбраться из немыслимого спектакля умерло, едва родившись. Фафхрд вдруг удивился: откуда этим неведомым созданиям известен его облик и что он держит в руке, раз вокруг угольная тьма.
      Уж он-то прекрасно знал: в полной тьме слепы даже коты и совы. По спине его пополз холодок.
      - Череп летучей мыши вовсе не череп человека, - снова раздался как будто первый голос.
      - Это один из той самой тройки… они вернули череп нашего брата из храма Вотишаля. Но черепа при нем нет.
      - Столетия томилась украшенная драгоценностями голова нашего брата в проклятом святилище Вотишаля, - проговорил четвертый, - а те, что наверху, выкрали череп, но не спешат возвратить его в наше общество. Они хотят выломать его блистающие глаза и продать их за грязные монеты. Нынешние воры - ничтожества, лишенные веры и погрязшие в жадности. Они забыли нас, своих древних собратий и полностью обратились ко злу.
      В голосах этих было нечто дальнее и мертвенное, они словно порождали в душе пустоту. Бесстрастные голоса таили в себе странную печаль и угрозу: то ли слабый и безнадежный вздох, то ли еще более тихую леденящую усмешку. Фафхрд крепко сжал кулаки, и крошечный скелетик распался в руке на мелкие осколки, которые он понемногу отбрасывал. Он попытался собрать все свое мужество и шагнуть вперед, но не мог двинуться.
      - Не подобает, чтобы на долю нашего брата выпала столь унизительная участь, - отозвался первый голос, в котором смутно слышалась властность, - внемли же нашим словам, о северянин, и внемли им внимательно.
      - Гляньте-ка, братья, - вмешался второй голос, - как варвар испуган, как отирает рот своей громадной ладонью. Вон, зубами впился в костяшки от страха.
      Услышав столь точное описание собственных действий, Фафхрд задрожал, словно в душе его ожили детские страхи. Он вспомнил первые помыслы о смерти, вспомнил, как впервые следил за кошмарным обрядом похорон в Холодных Краях, как со всеми родственниками молился Косу и безымянному богу судьбы. И тогда вдруг ему показалось, что он различает нечто в угольной тьме. Глазам его предстало какое-то как будто бессмысленное скопление неясных тусклых огоньков, но среди них на уровне головы светилось немало парных, отстоящих друг от друга не более чем на палец. Одни из них были глубокого красного цвета, другие - зеленые, третьи - бледно-голубые, словно сапфиры. И он сразу же будто наяву увидел рубиновые глаза выкраденного из храма Вотишаля черепа, того самого, который по уверениям Фиссифа придушил Кроваса прилагавшимися к нему костяными руками. Световые точки стягивались поближе и медленно, очень медленно подступали к нему.
      - Северянин, - продолжал первый голос, - знай, что мы древние мастера-воры Ланхмара и жаждем соединиться с потерянным разумом, что обретался в черепе брата нашего Охмпхала. Тебе следует принести его нам, прежде чем наверху воссияют звезды следующей полуночи. Иначе мы отыщем тебя, и жизнь твоя пресечется.
      Пары цветных огоньков приближались, и Фафхрду казалось, что он слышит шелест легких, почти невесомых шагов. Он вспомнил пурпурные вмятины на горле Кроваса.
      - Ты должен принести череп, ты обязан сделать это, - отголоском прошелестел второй голос.
      - Не забудь - до следующей полуночи, - добавил другой.
      - Все камни должны быть на черепе, не смей утаить ни единого.
      - Да вернется брат наш Охмпхал.
      - Но если ты подведешь нас, - шепнул первый голос, - мы сами придем за черепом… и за тобой.
      А потом они словно обступили его, выкрикивая: “Охмпхал, Охмпхал”, - теми же мерзкими голосами, не ставшими ни громче, ни ближе. Фафхрд конвульсивно выбросил вперед руки и прикоснулся к чему-то сухому, твердому и гладкому. Задрожав, словно перепуганный конь, он обернулся и припустился изо всех сил, задержался на мгновение, споткнувшись о каменный порог, и понесся по лестнице вверх, перепрыгивая через три ступеньки сразу, спотыкаясь и разбивая локти о стены.
      Жирный вор Фиссиф безутешно бродил по большой подвальной комнате с низким потолком, темной и заваленной всяким хламом, пустыми бочонками и штуками полусгнившей ткани. Он пожевывал успокаивающий орешек, пятнавший синевой его губы, струйка слюны сочилась по двойному подбородку; то и дело он горестно вздыхал. Фиссиф прекрасно понимал, что положение его в Гильдии Воров поставлено теперь под сомнение, даже учитывая дарованную Слевьясом отсрочку. Он припомнил жадный огонек в глазах Слевьяса и поежился. Одиночество в погребе не вдохновляло, но все же заточение было приятнее осуждающих и угрожающих взглядов собратьев по профессии.
      Донесшаяся вдруг до него неровная поступь заставила вора подавиться одним из собственных монотонных вздохов… и он проглотил жвачку вместе с ним. Из тени возникло пугающее видение. Фиссиф признал в нем северянина, Фафхрда… Однако вид у него был незавидный: лицо бледное и мрачное, волосы и одежда растрепаны, покрыты серой пылью. Двигался он как человек либо глубоко потрясенный, либо глубоко ушедший в собственные думы. Понимая, сколь золотая открывается перед ним возможность, Фиссиф ухватил тяжелый стержень, что служил грузом для шпалер и оказался под рукой, и, неслышно ступая, отправился следом за впавшим в раздумья северянином.
      Фафхрд только-только сумел убедить себя, что странные голоса, от которых он в панике бежал, были порождены его собственным мозгом, лихорадкой и головной болью. В конце концов, рассуждал он, от удара по голове частенько видишь искры в глазах, а в ушах при этом неотрывно звенит; он должно быть, совсем потерял сознание, раз так легко заблудился в этой темноте. Легкость, с какой он отыскал на этот раз путь обратно, доказывала это. Теперь оставалось одно: убираться из этого грязного логова. Спать нельзя. Дом полон воров, все они разыскивают его, и встречи с ними можно ожидать за любым углом.
      Едва он потряс головой, чтобы прийти в себя, на его прочный череп обрушился шестой за эту ночь удар. Самый сильный.
      На известие о поимке Фафхрда Слевьяс отреагировал не совсем так, как того ожидал Фиссиф. Он не улыбнулся. Даже не поднял глаз от блюда с холодным мясом, стоявшего перед ним. Он просто пригубил бледно-желтого вина и принялся задумчиво жевать.
      - Где череп с камнями? - отрывисто спросил он между двумя глотками.
      Фиссиф объяснил ему, что северянин мог спрятать его или потерять где-нибудь в нижних ярусах погребов. Тщательный их обыск мог бы дать ответ на этот вопрос. Или же череп остался у Серого Мышелова…
      - Ты убил северянина? - спросил Слевьяс, немного помолчав.
      - Ну не совсем, - гордо отвечал Фиссиф, - просто перетряхнул ему все мозги.
      Фиссиф ожидал похвалы, дружеского кивка, но ответом ему был холодный, пронизывающий взгляд, смысл которого невозможно было понять. Слевьяс тщательно прожевал очередной кусок мяса, проглотил его, а потом основательно запил вином. И все это время глаза его были прикованы к Фиссифу.
      Наконец он сказал:
      - Если бы оказалось, что ты убил его, тебя сейчас уже пытали бы. Видишь ли, пузан, я не доверяю тебе. Слишком многое свидетельствует против тебя. Если ты сговорился с ними, смерть северянина скрыла бы твое предательство. Может быть, ты и попытался сделать это. К твоему счастью, у него крепкий череп.
      Деловой тон остановил возражения Фиссифа. Слевьяс допил остатки содержимого своего кубка, откинулся назад и махнул ученикам, чтобы уносили посуду.
      - Северянин пришел в себя? - отрывисто спросил он.
      Фиссиф кивнул и добавил:
      - Он словно бы в лихорадке. Рвется из пут и что-то бормочет. Что-то неразборчивое насчет завтрашней полночи. Трижды повторил он эти слова. А все остальное - на своем чужестранном языке.
      Вошел тощий крысоухий вор.
      - Мастер, - сказал он, подобострастно склоняясь, - мы нашли Серого Мышелова. Он сидит в таверне “Серебряный Угорь”. Несколько наших наблюдают за ним. Захватить его или убить?
      - Череп при нем? Или шкатулка, в которой можно его уместить.
      - Нет, мастер, - отвечал вор скорбно, склоняясь еще ниже прежнего.
      Слевьяс минуту подумал, а потом жестом велел ученику принести пергамент и черные чернила из каракатицы. Написав несколько строк, он бросил Фиссифу:
      - Так что же за слова бормотал северянин?
      - “К завтрашней полночи”, мастер, - отвечал Фиссиф, с уместным в данной ситуации подобострастием.
      - Все складывается просто великолепно, - проговорил Слевьяс, тонко улыбаясь, словно иронию мог понимать лишь он сам. Перо его порхало по жесткому пергаменту.
      Серый Мышелов сидел, прислонившись спиной к стене, за избитыми кружками и залитым вином столом в “Серебряном Угре”, нервно перекатывая между большим и указательным пальцами один из рубинов, что он взял со стола Кроваса. Небольшая чаша сдобренного горькими травами вина была еще наполовину полна. Взгляд его безостановочно метался по пустой комнате, мерил расстояние между четырьмя крошечными, почти под потолком, оконными проемами, что впускали в комнату зябкий туман. Он поглядел на жирного хозяина постоялого двора в кожаном переднике, отчаянно храпевшего на стуле близ короткой лестницы, ведущей к двери наверху. Вполуха прислушался к несвязному сонному бормотанию двух солдат за столом напротив; зажав в лапищах огромные кружки, они откровенничали спьяну: открывали друг другу древние стратагемы, вспоминали об отважных походах.
      Почему нет Фафхрда? Пока великан еще не опаздывал - ведь со времени появления Мышелова у “Серебряного Угря” свеча укоротилась только на полдюйма. Но теперь Мышелову уже не доставляло удовольствия перебирать в памяти подробности полного опасностей бегства: сперва рывок на крышу, а потом на другую, на третью… короткую схватку меж печных труб. О боги беспокойства! Кажется, пора снова отправляться на поиски своего компаньона, в логово, где кишмя кишат воры с обнаженными ножами и алчущими глазами. Он резко сдавил пальцы - поблескивая красными искорками, рубин вишневой косточкой взлетел к потолку, - потом поймал его на лету другой рукой, словно ящерица муху. И вновь подозрительно уставился на храпевшего с открытым ртом на стуле расплывшегося хозяина постоялого двора.
      Уголком глаза он успел заметить, как в небольшом затуманенном прямоугольнике окна блеснул крошечный стальной посыльный. Инстинктивно Мышелов отпрянул в сторону. Но в этом не было необходимости. Кинжал вонзился в крышку стола чуть поодаль, на расстоянии протянутой руки. И, как показалось тогда самому Мышелову, он долго сидел, готовый вскочить. Но гулкий стук не пробудил хозяина и не потревожил солдат, один из которых теперь тоже храпел. Тогда Мышелов потянулся и левой рукой выдернул кинжал. Спереди на клинок была намотана полоска пергамента; развернув ее, Мышелов урывками, стараясь не открывать осторожного взгляда от окон, прочел строчки, набросанные неровными ланхмарскими рунами.
      Смысл послания был таков: “Если до завтрашней полночи ты не принесешь украшенный самоцветами череп в комнату, что принадлежала Кровасу и где хозяин теперь Слевьяс, мы начнем убивать северянина”.
      Следующим вечером туман вновь вполз в Ланхмар. Звуки глохли в нем, таяли факелы в обрамлении ореолов. Было еще не поздно, хотя полночь уже приближалась и улицы полны были суетящихся лавочников и ремесленников, хохочущих после первой чарки, да отпускников-матросов, разыскивающих первую же податливую служанку. На улице рядом с той, где находилась Обитель Воров, - называлась она улицей Торговцев Шелком - толпа начинала редеть. Купцы закрывали лавки, время от времени обмениваясь с конкурентами шумными приветствиями и проницательными вопросами, промеряющими глубины торговли. Несколько купцов с любопытством глядели на узкий каменный дом, что тонул в громадной тени воровской Обители, в узких щелях верхних окон его сиял теплый свет. Там со слугами и наемной охраной жила некая Ивлиса, рыжеволосая девица, иногда плясавшая перед властителями… к ней относились с уважением, не столько по этой причине, а потому, что, как говорили, была она любовницей мастера Гильдии Воров, от которой откупались торговцы шелком. Но в тот самый день прошел слух, что старый мастер умер, а на место его заступил новый. И торговцы шелком рассуждали, останется ли Ивлиса в фаворе и не в страхе ль затворилась дома?
      К ним, изогнутой клюкой нащупывая щели между гладкими камнями мостовой, подошла хромая старушонка. В черном платке на голове и черном плаще она казалась частью ночного тумана, и один из купцов едва не столкнулся с нею, не сразу заметив ее в сумраке. Он помог ей обойти грязную лужу и, сочувственно ухмыляясь, выслушал жалобы на щербатую мостовую и множество бед, отовсюду грозящих бедной старой женщине. Она отправилась дальше со старческим бормотанием на губах: “Идти, надо идти, осталось еще чуть-чуть. Надо быть осторожной. Старые кости так хрупки, так хрупки”.
      Ученик красильщика второпях неловко врезался прямо в нее и отправился дальше, даже не глянув, устояла ли на ногах старуха. Но не успел он сделать и двух шагов, как меткий пинок обрушился на его спину. Он неуклюже обернулся, но заметил лишь семенившую прочь согбенную фигуру, неуверенно постукивавшую клюкой. Глаза и рот его широко открылись, невольно он сделал несколько шагов назад, не без суеверного страха почесывая затылок. А ближе к ночи отдал матери половину своего заработка.
      Старуха остановилась перед домом Ивлисы, несколько раз неуверенно поглядела на освещенные окна, словно зрение отказывало ей, а потом с трудом поднялась на несколько ступеней к двери и слабо постучала в нее клюкой. Подождав немного, она постучала снова и выкрикнула раздраженным высоким голосом:
      - Впустите меня, впустите! Я несу весть от богов обитательнице этого дома. Эй там, внутри, впустите меня!
      Наконец отворилось окошко в двери, и хриплый глубокий голос произнес:
      - Убирайся, старая ведьма. Сегодня сюда никто не войдет.
      Но старуха продолжала упрямо твердить:
      - Впустите меня, говорю. Я вижу будущее. На улице холодно, туман леденит мое старое горло. Впустите меня. Этой ночью, хлопая крыльями, ко мне прилетела летучая мышь и поведала о зловещих предзнаменованиях, сулящих беду этому дому. Мои старые глаза умеют видеть то, чего еще нет. Впустите меня, говорю.
      В окне над дверью обрисовалась стройная женская фигура и тут же исчезла. Словопрения привратника со старухой длились еще какое-то время. Потом с лестницы в доме послышался мягкий грудной голос.
      - Впусти ведунью. Она ведь одна. Я поговорю с нею.
      Дверь слегка приоткрылась, и фигура в черном плаще протиснулась внутрь. Дверь немедленно захлопнули и наложили засовы.
      Серый Мышелов поглядел на троих телохранителей, что наготове застыли у двери в потемневшем зале. У каждого - два коротких меча. Они явно были не из Гильдии Воров и держались настороже. А потому Мышелов не забывал астматически чихать, горбиться и, по-старушечьи привизгнув, поблагодарил открывшего ему дверь.
      Стража отступила с нескрываемым отвращением на лицах. Вид у Мышелова был отменный - все лицо его покрывала хитрая смесь жира и серого пепла, усеянная уродливыми бородавками из воска, на лоб спадали седые клочья волос со скальпа самой настоящей ведьмы - так уверял его Лаавьян - цирюльник, что продал парик, укрывавший теперь шевелюру искателя приключений.
      Мышелов медленно ковылял по лестнице, тяжко опираясь на клюку и останавливаясь через каждую пару шагов якобы отдышаться… Ползти вот так улиткой было трудно, особенно когда до полуночи оставалось уже так немного времени. Но сегодня он уже трижды пытался попасть в этот надежно охраняемый дом и прекрасно понимал, что даже легкая неловкость мгновенно выдаст его, но прежде чем он успел осилить пол-лестницы, грудной голос наверху отдал распоряжение, и темноволосая служанка в черном шелковом одеянии заторопилась на помощь ему, бесшумно ступая босыми ногами по камням пола.
      - Ты очень добра к старухе, - проскрипел он, с удовольствием погладив нежную руку, подхватившую его под локоть. Вдвоем они пошли вверх быстрее. В мыслях Мышелова был только украшенный самоцветами череп. Ему даже смутно казалось, что он видит дрожащий яйцевидный коричневатый контур над лестницей. Этот череп открывал ему путь в Обитель Воров, путь к спасению Фафхрда. Конечно, едва ни Слевьяс, получив череп, сразу же освободит друга. Но с черепом в руках Мышелов сумеет поторговаться. Иначе - придется штурмовать логово Слевьяса, и воры будут уже наготове. Вчера ночью счастье и обстоятельства были на его стороне. Второй раз такому не повториться. Пока эти мысли ворочались в голове Мышелова, он глухо бормотал и скулил что-то о высоте лестницы и негнущихся старушечьих суставах.
      Служанка провела его в комнату, пол которой был устлан коврами, а стены задрапированы шелком. С потолка на тяжелых бронзовых цепях свисала погашенная медная лампа с чеканным туловом. Слабый свет и легкий аромат струились от расставленных на столиках бледно-зеленых свечей. Здесь были кувшинчики с благовониями, низкие пузатые горшочки с притираниями и прочие предметы туалета.
      Посреди комнаты стояла рыжеволосая девица, которую он видел уносящей череп из комнаты Кроваса. Была она в платье из белого шелка. Блестящие волосы ее багровели цветом осенней листвы и были высоко подколоты золотыми шпильками. Теперь он мог разглядеть ее лицо, в особенности жесткий взгляд желто-зеленых глаз, так не вяжущийся с пухлыми мягкими губами и золотистой кожей. В напряженной позе ее он почувствовал беспокойство.
      - Ты читаешь будущее, старуха? - вопрос звучал как приказ.
      - По руке и волосу я читаю судьбу! - отвечал Мышелов, добавляя к старушечьему фальцету загробную нотку. - По ладони, и сердцу, и глазу. - Он заковылял вперед к девице. - Да и мелкая живность поверяет мне свои секреты. - Тут он внезапно выхватил из-под плаща черного котенка и ткнул им чуть ли не в лицо девицы. От неожиданности та отшатнулась и взвизгнула, но он успел заметить, что жест этот утвердил ее во мнении, что перед нею настоящая ведьма.
      Ивлиса отослала служанку, и Мышелов поторопился использовать предоставившуюся возможность, пока не улетучился почтительный трепет в душе девицы. Он заговорил о судьбе и роке, о предзнаменованиях, зловещих и добрых, о деньгах, о любви и о путешествиях по воде. Зная обычные среди танцовщиц Ланхмара суеверия, он играл на них, как на флейте. Помянул “случайного знакомого с черной бородой”, что умер вчера или умрет сегодня, не называя, конечно, его имени, чтобы слишком точным предсказанием не заронить подозрений. Он сплетал факты, догадки и обобщения во впечатляющую воображение сложную паутину.
      Наконец нездоровое стремление заглянуть в неизвестное будущее победило, и, закусив нижнюю губу, девица склонилась вперед, тяжело дыша и перебирая тонкими пальцами. Поспешные вопросы в основном касались жестокого рослого мужчины с холодным лицом, в котором Мышелов признал Слевьяса, и еще - покидать ей Ланхмар или нет.
      Мышелов потоком изливал слова, не забывая время от времени кашлянуть, чихнуть или заклохтать для вящей убедительности. Временами ему уже и впрямь начинало казаться, что уста его - уста ведьмы, исторгающие отвратительные откровения.
      Но ум его неотступно занимали мысли о Фафхрде и черепе, он понимал, что полночь близится. Он уже многое узнал от Ивлисы, в том числе и главное - она ненавидела Слевьяса больше, чем боялась его. Но выяснить самое важное пока не удавалось.
      А потом Мышелов заметил кое-что, весьма ободрившее его. За спиной Ивлисы между двумя шпалерами виднелся кусочек стены, и одна из составлявших ее крупных панелей казалась не на месте. Вдруг он понял, что по размерам, форме и весу этот камень не отличается от камня в комнате Кроваса. Так вот где, с надеждой подумал он, другой конец хода, по которому тогда ускользнула Ивлиса. Вот каким в воровскую Обитель придется ему отравляться путем, с черепом или без него.
      Не решаясь более тратить попусту время, Мышелов разыграл несложную сценку. Он вдруг застыл, ущипнул котенка за хвост, чтобы тот мяукнул, с шумом принюхался несколько раз, скорчил ужасную рожу и объявил:
      - Кости покойника! Чую мертвецкий дух!
      Ивлиса задержала дыхание и быстро глянула на свисавшую с потолка медную лампу, оставшуюся незажженной. Мышелов прекрасно понял, что означает этот взгляд.
      На миг удовлетворение отразилось на его лице. Ивлиса, видно, сообразила, что ее заставили выдать себя. Она внимательно посмотрела на него. Суеверное возбуждение сошло с ее лица, глаза вновь обрели жесткость.
      - Ты - мужчина! - вдруг выпалила она и с яростью добавила: - Тебя подослал Слевьяс!
      С этими словами она выдернула одну из длинных, не короче кинжала, шпилек и бросилась на него, целя в глаза. Уклоняясь, он перехватил ее кисть левой рукой, а правой зажал ей рот. Борьба была недолгой и бесшумной - ковер, по которому они катались, был достаточно толстым. Когда наконец девица оказалась надежно связана полосами шелка от портьер, а рот ее был надежно заткнут кляпом из того же материала, Мышелов первым делом прикрыл дверь на лестницу, а потом потянул за каменную панель, открывшую узкий проход, как он этого и ожидал. Ивлиса жгла его взором, даже сам взгляд ее сквернословил, и отчаянно извивалась, безуспешно пытаясь освободиться. Он понимал, что времени на объяснения нет. Подхватив свое несуразное одеяние, он проворно подпрыгнул к лампе, поймал ее за край. Цепи выдержали, он подтянулся, заглянув за обод. Внутри уютно поблескивали драгоценными камнями коричневатый череп и костистые кисти.
      Верхняя полость хрустальных водяных часов была почти пуста. Фафхрд невозмутимо наблюдал, как медленно образуются на перемычке капли, как падают они в нижнюю полость. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Ноги его были связаны от колен до лодыжек, руки за спиной стянуты не менее излишним количеством веревок, все тело его затекло. По обе стороны от него сидели на корточках вооруженные воры.
      Полночь настанет, когда в верхней полости не останется ни капли. Время от времени взгляд его обращался к темным безликим физиономиям тех, что сидели за столом, на нем и стоили часы, а еще были разложены кое-какие любопытные инструменты пыток… Физиономии принадлежали гильдийской знати, людям со впалыми щеками и лукавыми глазами, соперничавшим друг с другом роскошью и засаленностью одеяний. Колышущееся пламя факелов бросало тень на грязные алые и пурпурные ткани, потемневшую вышивку золотом и серебром. Но за этими бесстрастными лицами Фафхрд чувствовал неуверенность. Лишь Слевьяс, занявший кресло покойного Кроваса, казался истинно спокойным и выдержанным. Почти непринужденным тоном он допрашивал склонившегося перед ним в униженном поклоне вора из малых.
      - Неужели ты действительно такой трус, каким хочешь казаться? - насмешливо удивлялся он. - И ты хочешь заставить нас поверить в то, что боишься пустого погреба?
      - Мастер, я не трус, - умолял вор, - я проследил отпечатки следов северянина в пыли по всему узкому коридору, почти до конца древней лестницы, ныне позабытой, но живому человеку не дано без ужаса слышать эти странные высокие голоса, этот треск костей. Сухой воздух душил меня, а еще ветер задул факел. А вокруг хохотали. Мастер, да я бы украл самоцвет из колец свернувшейся кобры, если бы ты приказал мне это сделать. Но заставить себя сойти вниз в эту тьму я не смог.
      Фафхрд заметил, как сжались губы Слевьяса, и ждал уже, что тот объявит презренному вору приговор, но вмешалась сидевшая вокруг стола знать.
      - А за его рассказом, может, что-то и кроется, - заметил один, - в конце концов откуда нам знать, что может оказаться в этих погребах, где заплутал северянин.
      - До нынешней ночи мы даже не знали о них, - отозвался другой, - в не потревоженной столетиями пыли может попасться и кое-что странное.
      - Вчера вечером, - добавил третий, - мы уже посмеялись над рассказом Фиссифа. А на горле Кроваса в самом деле отметины словно от когтей или костей.
      Казалось, из далеких подвалов хлынули вверх миазмы страха. Одиноко звучали голоса. Воры-прислужники замерли у стен с факелами и оружием, явно охваченные уже суеверным трепетом. И Слевьяс снова нерешительно умолк - однако в отличие от остальных он скорее задумался, чем испугался. В наступившей тишине громким бульканьем отзывалось падение каждой капли, и тут Фафхрд решил половить рыбку в мутной воде.
      - Я расскажу вам, что видел в подвалах, - глубоким голосом произнес он. - Только сперва скажите, где вы, воры, хороните своих мертвецов?
      Оценивающие взгляды обратились к нему - он заговорил впервые с того момента, как пришел в себя. На вопрос ему не ответили, но говорить разрешили. Даже крутивший тиски для больших пальцев Слевьяс лишь слегка нахмурился, но возражать не стал.
      Фафхрда стоило послушать. В тембре его голоса звенели морозы северных земель, леденящие ветры мели снежную пустыню - у него был звонкий выразительный голос скальда. Он подробно поведал, как спускался в темные подземелья. Конечно, надо было производить впечатление, и он добавил кое-какие подробности, и подземное приключение с его слов стало казаться отрывком из странного предания. Воры-подручные, не привыкшие к подобной манере исполнения, глядели на него с открытыми ртами. За столом приумолкли. Свою историю северянин выкладывал по возможности не торопясь и в то же время дорожа каждой минутой.
      И когда голос его на мгновение умолкал, пляски капель в водяных часах не было слышно. А потом ухо Фафхрда уловило тихий скрежет, словно терли камнем о камень. Слушатели его, похоже, ничего не заметили, но Фафхрд узнал знакомый звук - это поворачивалась потайная каменная панель в нише за черными портьерами.
      Рассказ его достиг высшего напряжения.
      - Там, в забытых погребах, - вещал он, беря чуть пониже, - по ночам оживают кости древних воров Ланхмара. Долго лежали они там и возненавидели вас, позабывших своих предшественников. Украшенный драгоценными камнями череп принадлежал брату ваших мертвецов, Охмпхалу. Разве Кровас не говорил вам, что обязанность выкрасть эти кости была возложена на вас еще в таинственном прошлом? Предполагалось, что Охмпхал воссоединится со своими братьями. А вместо этого святотатец Кровас принялся выламывать драгоценные камни. Я не знаю, где сейчас находится череп, но если его еще не вернули в предназначенное место, те, кто внизу, вот-вот явятся сюда за своим собратом. И не ждите от них пощады.
      И тут слова застыли в горле Фафхрда. Последний аргумент его, предполагавший немедленное освобождение, так и остался невысказанным. Прямо в воздухе перед черной драпировкой ниши, висел череп Охмпхала, и самоцветы в его глазах светились не только отраженным светом факелов. Следуя за взглядом Фафхрда, туда обратились и глаза воров, у стола заохали чуть ли не в панике. Истинным ворам подобало испытывать трепет перед правящим Мастером, но подобный страх был не допустим.
      А потом из черепа провыл высокий голос:
      - Замрите, презренные, жалкие воры сего дня! Трепещите и безмолвствуйте. Говорит ваш Мастер прежних времен. Внемлите мне, я - Охмпхал!
      Действие голоса возымело вполне определенный эффект. Большая часть воров подалась назад, сжав кулаки и стиснув зубы, чтобы не задрожать. Но на лбу Фафхрда от облегчения выступил пот - он-то узнал голос Мышелова. А на жирном лице Фиссифа страх мешался с недоумением.
      - Во-первых, - продолжал вещать голос из черепа, - в качестве урока для всех я сейчас удавлю северянина. Разрежьте эти веревки и представьте его предо мною. Быстрее, пока сюда не явились мои братья и не наказали всех вас.
      Дрожащими руками воры, что стояли по обе стороны от Фафхрда, разрезали веревки. Северянин пошевелил всем телом, стараясь разогнать онемение. Его поставили на ноги, толкнули вперед к черепу, так что он споткнулся.