Только демон ночью (Часть 2)

Откинул пепельницу на дверке, протянул тлеющую красной спиралью зажигалку. - Спасибо. - Я приспустил немного боковое стекло, выпустил сигаретный дымок в образовавшуюся щель и откинулся на подушки сидения. Машина плавно неслась по московским улицам. Водитель хорошо знал свое дело. Без резких рывков и поворотов он за счет правильного выбора режима движения всегда успевал проехать под зеленый сигнал светофора или регулировщика, перестроиться в нужный ряд. От гостиницы в Сокольниках до центра города мы катили в сплошной зеленой волне, словно специально заказанной для черной волжанки. Не снижая скорости машина прошла через распахнувшиеся по незримому сигналу ворота и обогнув клумбу остановилась возле входа в особнячок. Старинное здание бывшего дворянского гнезда явно недавно отреставрированное, радостно блестело промытыми стеклами, отсвечивало ровно положенной краской оконных рам, вычищенным и отполированным мрамором старинных ступеней, охраняемых белыми злобными львами с мускулистыми, поджарыми телами готовыми к немедленному броску. Водитель вышел первым и открыл дверку. На ступеньках меня встречал молодой спортивного сложения человек в строгом, стального цвета костюме, при галстуке, с короткой стрижкой. Я поднялся по ступеням и представился. - Вас ожидают. Но сначала маленькая формальность. - Он поводил вокруг меня рамкой портативного металлоискателя. - Все в порядке. Проходите, пожалуйста. Пройдя через тяжелые дубовые двери оказался в просторном холле. На вощеном блестящем паркетном полу стояди в вазонах декоративные дерявья и цветы. На второй этаж вела лестница покрытая ковровой дорожкой, а может быть, чем черти не шутят, и настоящим ковром, удерживаемым отливающими желтым блеском блестящими прижимами. Богатство так и перло в глаза из каждого угла. Из-за стола с компьютером поднялась высокая стройная светловолосая девушка в темном платье. Приветливо улыбнулась и предложила пройти с нею. Голос ее показался знаком. Несомненно именно она отвечала на первый звонок. Вместе поднялись на второй этаж и попали в обычный учережденческий коридор с рядами обтянутых кожемнитом дверей из-за которых доносились голоса, слышалось стрекотание машинок, звонки телефонов. Возле последней в ряду двери девушка на секунду приостановились, машинально поправила прическу, разгладила ладошками невидимые складки на безукоризненно сидящем платье и приоткрыла вход в святилище местного божества. Две стены кабинета являлись окнами, выходящими в парк. Шторы отдернуты и комната заполнена солнечным светом словно аквариум водой. За массивным письменным столом восседал хозяин фирмы. Тут двух мнений не существовало. Он вальяжно, сознавая особое положение владельца и властилина приподнялся в кресле, одним экономным движением руки отпустил секретаря и предложил мне садиться. Я представился, назвав свое воинское звание. Внимательно присмотрелся к человеку. Лицо показалось мне знакомым. Где то, в прошлом встречались мне эти неопределенного цвета глаза, тонкие влажные губы. Но сразу вспомнить не удалось.
      - Мое имя вы уже знаете. Можете называть как вам угодно - мистер Пол, Михаил Иванович... мистер Майкл. Не обижусь. Поэтому опустим формальности и перейдем к делу. Кого вы представляете и какими полномочиями обладаете? Я понял, что не стоит изображать из себя делового. Все равно ничего не получится. Человек наверняка опытный и расколет меня сразу. Поэтому объяснил без прикрас свою ситуацию. Передал разговор с Димычем. - Хорошо, что не стали тянуть вола за хвост, а сразу четко раставили все акценты. Недавно уволились? - Официально - еще нет. Если конечно считать меня офицером Российской Армии. Присягу не принимал. - Последнее время командовали отрядом? - Пришлось принять командование на себя. Больше желающих не нашлось. - Проголосовали ногами, прихватив баб и барахлишко? - Мне трудно, да и не подобает осуждать заглазно старших офицеров. - Приятно слышать. Теперь принято сразу валить вину на других. - Фирмач помолчал. Снял очки в тонкой золотой оправе и протер замшевой тряпочкой. - У Вас есть документы, подтверждающие рассказанное? - Диплом института, военного училища, удостоверение, отпускной билет, летная книжка. Это все. - Я положил на середину стола тонкую пачку документов. Белая холеная рука с перстнем придвинула их поближе. Человек стал внимательно, весьма профессионально просматривать страницу за страницей, задавать вскользь уточняющие вопросы. По тому как он их формулировал, как слушал, стало ясно, что вести допрос, снимать показания этому типу невнове. Непонятно только как его вынесло на вершину легального строительного бизнеса. Внезапно он прервал свое занятие, вскинул глаза, перехватил мой взгляд. - Все правильно понял, майор. Не удивляйся. Пришлось послужить в органах на благо Родины. И чин у меня побольше твоего. Так, что если все сложится, снова будешь под командованием старшего по званию. Он коротко хохотнул, обнажив золото зубов. Эта металлическая желтая улыбка слабо увязывалась с модерновым кабинетом, зданием, секретаршей, даже с костюмом и очками. Всплыло в ней что-то блатное, воровское, лагерное, неприятное. Я изо всех сил постарался не подать виду, не показать свои мысли и чувства этому ушлому человечку. Какое мне в конце концов дело до его прошлого. Меня интересовала неплохая работа, и в его власти было дать мне ее или отказать. От него зависел и успех предпринимаемого Димычем дела, его заработок. Черт с ним. Где-то я его несомненно видел, но где - все равно не вспомнить, да и нет особого смысла. Хрен с ним, доставим человеку удовольствие. - Слушаюсь товарищ полковник. - Отчеканил я вставая и вытягивая руки по швам.
      - О, строевик! Угадал, угадал. Вольно. Садись. Вероятный начальник продолжал закидывать меня вопросами о прохождении службы. Назвал ему Забайкалье, Дальний Восток, полк стратегической авиации, Афганистан, Кавказ. - Это все? - Разве мало? - В Казахстане не служили? - Не пришлось, - честно ответил я. Казахстан не упомянул, не счел нужным и важным, это не служба, а так, целинная полугражданская эпопея, временная командировка. Он же спрашивал о службе. Тут уж я точен. Тем более в удостоверении ничего и не говорилось о командировке в Казахстан. - Раскажи поподробнее на чем и когда летал. Ведь по образованию ты инженер. Большинство записей о прохождении службы на технических и инженерных должностях. Как же образовался налет? Рассказал о полетах в училище, где впервые получил летную книжку, о командире доверявшем управление, о том как это спасло жизнь в Афгане. Потом втянулся в полеты, тренировался. Когда появилась возможность и сам стал командиром, начальником над людьми и техникой, серьезно учился у отличного пилота, подменял командиров экипажей. Людей стало мало и особо летать в отряде было особо некому.
      - Я должен знать кому доверяю свою жизнь. И верить этому человеку как самому себе. - Подвел итог услышанному бизнесмен. Помолчал, посверкал очками. Снял, протер. Посмотрел на свет. Пожевал тонкими губами. - Пока поверю. Ты мне чем-то нравишься, майор. Но как говорится - доверяй, но проверяй. Документы свои ты оставишь у меня. Все. Я проверочку произведу по своим каналам. Если всё нормально - вызову. Оформим. Нет - пришлю твои ксивы. Не волнуйся. Мне они не нужны. Образования хватает. - Он вновь непроизвольно хихикнул. - А не хватит, купим еще. Хоть Оксвордское, хоть Кембриджское... Оборвал смешок и внимательно посмотрел на меня. - Если все сложится получишь деньги, полномочия. Поедешь к своему дружку, а обратно пригонишь мне вертолет. Помощники нужны, или сам справишься? - Смотря в каком состоянии машина. Уточню тип, марку. Может понадобится второй пилот. Но это я думаю не проблема, столько людей сейчас увольняется из Армии, разбегается по домам, можно выбрать. - Выбираю здесь я. - Жестко оборвал золотозубый полковник. - Если надо подберем тебе второго пилота. Жди ответа в гостинице. Это пока все. Свободен. Доставлю старичку удовольствие, подумал. Четко повернулся, прищелкнул каблуками туфель и вышел в коридор. Секретарь ждала меня. Похоже она и не отлучалась от дверей босса. Да, дисциплинка здесь будь здоров. Но может это и к лучшему. Мне ужасно хотелось прибиться к этому островку благополучия, стабильности и порядка среди вселенского бардака реформируемой России.
      Глава 23. Москва. Несколько следующих ней я слонялся по городу, проедал в дешевых столовках оставшиеся деньги, с ужасом представлял безрадостное будущее, если по каким-то причинам меня забракует новоявленный мистер Майкл Пол. Интересно, за сколько и где приобрел он себе новое имя? Наверняка в паре с новым подданством в какойнибудь не очень щепетильной к новоявленным гражданам стране. Ходил пешком по грустным, опустевшим, лишившимся былого столичного шарма, многолюдья, гонора, московским улицам. Во всех мало-мальски оживленных местах расположились разномастные палатки, шло мелочное торжище уворованными из гуманитарной помощи продуктами, какими-то подозрительными напитками с экзотическими этикетками, контробадными сигаретами, лекарствами с давно просроченными сроками хранения. Прохожие тащили за собой сумки на колесиках, колясочки, заполненные дешевыми китайскими товарами. От нечего делать присматривался к развешенным, наваленным грудами на импровизированных прилавках курткам, дутикам, обуви. Товар бросовый, самого низкого пошиба, некачественное барахло, но его покупали соблазняясь дешевизной, яркостью упаковок, золотыми буквами в названиях мировых фирм. В Афганистане мне приходилось прицениваться к китайскому ширпотребу. Даже сами продавцы относились к этому добру с презрением, словно к дешевым подделкам. Знакомые офицеры, раз обжегшиеся на дешевизне плевались и не советовали брать даже в подарок для тещи, несмотря на внешне пристойный вид и доступные цены. Закончилось курево. Купил в палатке у метро Малборо. Распечатал пачку, закурил. Воглый, перележалый табак плохо разгорался, отдавал прелью. Пачка свиду такая-же что у водителя черной волжанки, только содержимое отличалось как небо от земли. *** Стены домов, забывшие о ремонте, шелушились старой краской и пятнами сырости. Улицы просто вопили, взывали к строителям. Но самое страшное творилось на тротуарах. Со всех сторон в глаза лезла нищета. Она протягивала руки с обочин, из подземных переходов, в вагонах метро. Женщины в невообразимых лохмотьях, старики, мужики с испитыми лицами, золотушные тощие дети просили, орали, требовали на все голоса Дай!, Подай!, Помоги!. Нищенствующие рассказывали о бегстве из родных краев охваченных войной. О том как уносили ноги от вчерашних хороших соседей и друзей, ранее лебезивших и заискивавших, а ныне оказавшихся вдруг титульной нацией, возжелавшей привилегий, проклеймившей всех остальных оккупантами, мигрантами, выталкивавшей взашей на вокзал, в Россию, в прорубь, в море, в реку... Беженцы из Молдовы, Таджикистана, Прибалтики, Кавказа... На папертях церквей сидели гроздья побирушек и нищенок, невесть откуда взявшихся грязных юродивых и чистеньких богомольных старушек со скорбными лицами. Вдоль стен зданий пробирались, жалко озираясь в поисках съедобного, несчастные старики, несущие на лицах остатки былой интеллигентности, а на скукошенных телах обрывки прошедшего благополучия - состарившиеся, лоснящиеся дубленки, вытертыее шубейки, облысевшие на сгибах пыжиковые и норковые шапки. Голодные, грустные глаза метались по сторонам в поисках пищи, обшаривали мусорные ящики, кучи тары возле комерческих палаток. По дворам рыскали стаи таких же потерянных, брошенных, оупустившихся как и покинувшие их хозяева, собак. Вчерашние любимцы и баловни, члены семей, обладатели персональных мисок, ковриков, игрушек, оказались ныне лишними, прожорливыми ртами и были изгнаны обедневшими, голодными людьми на улицу. Наравне с бомжами и пенсионерами псы азартно рылись в помойках, порыкивая злобно на двуногих конкурентов, выхватывая из старческих дрожащих рук наиболее привлекательные куски съедобного. Среди всего этого бардака летали черными птицами гордые тяжелые бронированные мерседесы с правительственными трехколерами на бамперах, с милицейскими проблесковыми маячками и сиренами. Новоявленные монстры распихивали ржавые, тусклые жигуленки и москвичи, заезжали на тротуары, тесня проходящих людей к стенам, не замечая и презирая само их тщедушное, слабосильное существование. Из полированных, выложенных красной кожей автомобильных туш вываливали уголовные авторитеты ставшие бизнесменами, вчерашние пылкие комсомольские лидеры, ставшие уголовными авторитетами, партийные секретари вырядившиеся демократами, завлабы - неудачники вдруг объявившие себя экономическими гениями, экстрасенсы, провидцы, колдуны, прорицатели... Вылезали отдуваясь адмиралы распродавшие свои флота на металлолом и генералы шустро толкнувшие оптовым покупателям военное имущество и секреты. Новые люди шли презрительно глядя на серый сбор неудачников, копошащийся внизу у ног, не нашедший местечка у сытного корытца новой жизни. Перед нуворишами словно по волшебству распахивались двери шикарных магазинов с запредельными ценами, склонялись кабаньи заросшие шеи быков-охранников, швейцаров и продавцов. Им заискивающе улыбались разнокалиберные проститутки, заполнившие Тверскую, подходы к Красной Площади, вокзалы. Новые русские словно дети в песочнице радовались высоким ценам, наворованные деньги ворочались в карманах, рвались наружу, демонстрируя зеленое обилие во всей красе и славе. Женщины разных возрастов, красивые и не очень, стройные и полные, продавали тела всем желающим. Кто за валюту, кто за рубли, кто за стакан водки или бутылку пива. Совсем молоденькие девчонки подмигивали, отзывали в сторонку, жестами показывали какого рода услуги быстро и недорого могут оказать в ближайшей подворотне. Становилось страшно. Россия пропадала. В подземном переходе неожиданно столкнулся с бывшим сослуживцем по полку стратегической авиации. В старой, обтерханной по краям шинели, с обвисшими погонами, тусклыми пуговицами, в явно неуставных теплых, давно не видевших щетки и крема ботинках, вчерашний сверхсекретный небожитель смотрелся словно карикатура на самого себя. Ранее в таком виде летчики не позволяли себе выносить мусор в военном городке. Мы отошли в сторонку и закурили. Невеселый наш разговор проходил на фоне слезливых речитативов попрошаек, аккордеонных всхлипов, шаркания подошв молчаливой, серой, недоброжелательной, угрюмой толпы. Рассказал ему немного о себе. Об Афгане, Кавказе, фактическом уходе из армии. Сослуживец только горестно, безнадежно махнул рукой. - Ну я в армии. Что толку? Довольствие не платят по три месяца. И это еще считается хорошо. Нас все таки пока ценят. Привечают на всякий случай. Изредка даже летаем. Поддерживаем форму. Да и бытовые условия получше чем у других родов войск. Сегодня ты не узнаешь гарнизон. Денег на ремонт никто не выделяет, дома обветшали. Трубы текут. Стены трескаются. Офицерское общежитие вообще в аварийном состоянии. Окна перекосило, туалеты не работают. Полы прогнили. Крысы шастают. Мерзость и запустение. ... Как впрочем и всюду. Но в армейских частях еще хуже. Довел Борька страну и армию до ручки. Офицеры уже стреляются - нечем детей кормить. На хлеб, мать его разтак, денег не хватает. - Встретил на днях возле базара друзей. - Продолжил сослуживец. - Вместе Суворовское заканчивали. Их часть вывели из Западной группы войск. Обещали - в новый городок, построенный на деньги немцев. Всем женатым офицерам - отдельные квартиры. ... Райские кущи. Соцкультбыт. Торговый центр. Дивизия в Восточной Германии все шустро побросала. То есть немцам оставила. Домой побыстрее, в новые квартиры захотелось. Ну, естественно, начальство в накладе не осталось. Да и офицеры прибарахлились немного. Машины подержанные купили - Ауди, Опели, даже Мерседесы. Приехали, А тут - нате вам... Чистое поле, а вместо домов столбики с номерами. Местные деловары постарались. Денежки тю-тю.... - Так и живут. Начальство, никто и не сомневался, в соседнем городе жилье быстренько получило. Как же, как же - демократияс. Мать ее... Офицеры с семьями расположились в корпусах вертолетов и транспортных бортов. О полетах и боевой учебе даже говорить не приходится. Денег не платят. Вот бедолаги пока привезенное на барахолках толкают. Потом очередь до машин дойдет.... В концеконцов, глядишь и вретолеты толкнут, а сами разбредутся кто куда. Гвардейский штурмовой полк. Гордость авиации. Служить там раньше за честь считалось.... Может и на бомберы покупатель сыщется, а? Загоним за милую душу, со всем комплектом ракет и бомб... Он смачно харканул под ноги. Не расчитал немного и плевок попал на ботинок. Знакомый машинально потер заплеванный мысок кожи о штанину. - Мой полк тоже раньше назывался штурмовой, гвардейский - Меланхолически уточнил я. - Три последних вертолета со стопроцентной степенью износа достались новоявленной армии великой независимой державы. - Вот, - Знакомый боязливо осмотрелся по сторонам. Снизил до шепота голос. - Со стопроцентным износом! А в авиации, что твориться? В стратегической, дальнебомбандировочной! Все более-менее новое, современное режут автогеном, распродают, растаскивают, просто уничтожают на металлолом, вроде по договору. Оставляют старый хлам, вроде твоих вертушек. На нем не то, что воевать, просто летать опасно! Но, - он предостерегающе поднял палец, - это между нами. Даже в нашем полку это происходит. Во всей дивизии. Самые новые машины перегнали на Украину. Они там и застряли. Жуть, что творится. - Ты тут в командировке? Знакомый рассмеялся. - Какие теперь командировки. Оглянись! Просто отпросился у командира. Ему, что, больше всех надо? Все равно делать нечего. Отпустил на неделю. Кое-что толкнул... - Он прервал смех и сказал тихо. - Мне для ребенка лекарства купить нужно было. .. В военную гостиницу не устроился, там теперь полно азиатов с товарами. Ночевал... на вокзалах... В уголке глаза показалась мутная слеза. Он стряхнул ее грязноватым, немытым пальцем, оставив на скуле около виска чуть более светлое чем остальная повержность, пятнышко кожи. Сжало сердце. Стало до одури жалко давнего знакомца. Офицера. Человека, призванного защищать страну. ... А себя, не жалко? ... Армию? ... Державу? Эх, Борис, Борис... Нежели и ты обманул. В пьяном бреду довел страну до ручки. Не лег на рельсы, как обещал... Может ты действительно был не прав?... А? Если это так, то слово демократия вновь на десятки лет станет на Русси синонимом лжи, низкого обмана, прохиндейства и тупости... Бранным словом. Бедная, несчастная Россия... На мятые грязные мелкие купюры выуженные из потертых, замацаных портмоне мы пили поддельное грузинское вино заедая пирожками, сварганенными проворными грузинами из неподдающегося определению сорта мяса. Вино с гордой этикеткой Самтреста, отдавало пережженой пробкой и горчило. Наверняка поддельное, но выбора не было. Времена посещения ресторанов прошли для нас словно полуденный сон. Два старших офицера, авиатора, пили на скамеечке в загаженном собаками и людьми, заваленном, неделями не убираемым мусором скверике, в центре тусклой, сумрачной Москвы. С двух сторон скверика, обрамленного сереньким бетонным бордюрчиком, бежали потоки машин. Все больше преобладали в них мерседесы и вольво, ауди и кадиллаки, несущие мимо нашего островка дорого оцениваемые киллерами жизни новых хозяев страны. Вечерело. Утерев пьяные слезы, знакомец, оттер ладони о замасленную бумагу из под пирожков, посмотрел на них оценивающе и нашедши недостаточно чистыми вытер снова, использовав на этот раз в качестве салфетки подкладку шинели. Пришла пора ему собираться на вокзал. Толи ночевать, то ли ехать обратно в гарнизон. Мы попрощались. После выпитого собутыльник нетвердо держался на ногах, мелко семенил, да и внешне казался далек от былых московских воинских стандартов. Днем по улицам города шаталось множество разнообразно одетого военного люда, но мне не пришлось видеть камендантских патрулей, ранее зверствовавших в белокаменной. Возможно патрульная служба начиналась только вечером, а вокзалы всегда излюбленное месо комендантской охоты. Пришлось провожать бывшего сослуживца до вокзала. По дороге выяснилось, что у него действительно есть билет на сегодняшний поезд. Мы успели к отправлению и я благополучно сдал свой полуживой груз вместе с билетом с рук на руки проводнице плацкартного вагона. Проводив зашел в здание вокзала. Залы ожидания под завязку заполненны толпами снующего, сидящего, лежащего народа. Проходы между скамейками зававлены потертыми чемоданами, узлами, баулами, портфелями. Создавалось впечатление, что вся обиженная окраинная Россия снялась с места и рванула на поиски счастья в Москву, Добравшись до желанной цели, но не найдя в Первопрестольной ласки и утешения собралась было вся несчастная голытьба в обратную дорогу, но так и застряла в немощной растерянности на полпути, забив до невозможности все станционные закутки. Пробираясь между телами людей в густом настое запаха несвежего белья, немытого тела, дешевой еды, в затхлом воздухе непроветриваемого помещения, сдерживая позывы тошноты еле продрался к выходу. На ступенях, ведущих на привокзальную площадь, толпился народ. Кто курил, кто просто дышал свежим воздухом, очумев от вокзальной свалки и шума. Среди толпы шныряли подозрительные личности с вострыми, настороженными глазками. Чтото шепотом предлагали, подскакивали, кивали головой, убегали и возвращались, передавали товар и получали взамен скомканные, неопрятные пучки мятых денег. Приставали со своими незамысловатыми услугами проститутки последнего разбора, пьяненькие, в дырявых колготках, с испитыми лицами, с давно нечесанными, пыльными, больными волосами. Мужчины их отгоняли, вяло словно от назойливых мух, отмахиваясь руками. Вышел на площадь, глубоко вздохнул свежий воздух. Закурил и пошел неторопясь пешком до следующей станции метро, выветривая из головы вместе с невеселыми мыслями алкогольный горький дурман дешевого вина. Уже темнело, но вдоль привокзальных улиц еще продолжалась торговля. Прямо на земле, растелив газеты выставляли разнообразный товар приезжие челноки из Украины, Белоруссии. Торговали в основном нехитрым, домашнего производства, продуктом. Стояли на земле миски с кващенной капустой, банки с солеными и маринованными помидорами, огурцами, перцами, лежали ломти сала, круги домашней украинской колбасы. Тетки приезжали на пару дней, распродавали товар и возвращались с крепкой валютой в родные страны непутевых купонов, карбованьцив, зайчиков. В поездах метро я невольно становился свидетелем разговоров москвичей об этих стихийных торжищах. Цены на них оказывались гораздо доступнее, чем на оккупированных мафиями разных национальностей официальных московских рынках, где бравые кавказские оптовики, скупали у приезжих товар, не допуская их к прилавкам, не позволяя сбивать цены, жестоко, кроваво расправляясь с ослушниками. Люди поговаривали, что милиция, подчиненная мэру, ранее либерально относилась к привокзальным торговкам, а теперь неожиданно стала свирепствовать, арестовывать, забирать товар. Пассажирки намекали на заинтересованность в этих действиях московских властей, договорившихся с кавказцами и получивших от них хорошую мзду. Мужики поддерживали действия милиции, доказывая несоблюдение санитарных норм при торговле с газетки, без проверки продаваемого санинспекцией. Поговаривали даже, что возле вокзалов торгуют чернобыльскими продуктами. Торговый день уже закончился и женщины распродавали остатки, соглашаясь на предлогаемые покупателями цены, испуганно озирась по сторонам. Пахнуло забытым запахом детства, когда мама приносила с базара колхозную квашеную капусту. Мелко шинкованную, с лучком, морковочкой, перчиком, редкими ягодками клюквы, запутавшимися среди белоснежных, кружевных прядей. Захотелось вновь попробывать живого, чуть кисловатого вкуса. Я остановился около сидящей на корточках возле своего товара женщины. Опустил руку в карман. Нащупал остатки денег. Неожиданно из проулка выскочила милицейский микроавтобус. Дверки распахнулись и вывалили на улицу человек семь здоровенных ребят в камуфляжной форме, с резиновыми демократизаторами, с натянутыми на головы темными масками, сверкающими через прорези белками глаз и зубами. Омон! Омон! - пронеслось по улице. Тетки начали сваливать в сумки нераспроданное, бросать все как есть на газетных прилавках, разбегаться по подворотням и подъездам. Без лишних разговоров бойцы опрокидывали сумки, давили тяжелыми армейскими башмаками продукты, разбивали дубинками банки. Доставалось и теткам, особо тем, кто пытался прибрать, прихватить с собой товар. Женщин охаживали дубинками по спинам, плечам, ногам. По головам, правда, не лупили. Не трогали и москвичей-покупателей, давая им возможность убираться по добрупоздорову. Я стоял оцепенев, обалдело наблюдая родную милицию в действии. Раньше не пришлось видеть людей в армейской форме избивающих собственный народ, который призваны защищать. Снизу на меня смотрели высильковые глаза молодой женщины. Не знаю почему она не кинулась удирать вместе с товарками, должно быть растерялась, возможно наподобии меня попала в такую переделку впервые. Башмак омоновца с размаху опрокинул белую эмалированную кастрюлю с капустой и она покатилась звеня ручками по булыжной мостовой, мелькая красными наивными мальвами на боках, теряя аппетитное содержимое, выливая душистый забористый сок на заплеванную московскую землю. Взлетела дубинка, нацеленная на женское тонкое плечо в коричневой сельской кацавейке. Рефлекторно, незадумавшись перехватил черное резиновое тело, отвел его в сторону. Тут же ко мне подскочили двое, заломили руки, перехватили дубинкой горло, повалили, придавили ботинками к земле, распяли по асфальту. Жесткие руки профессионально обшарили тело в поисках оружия, выхватили из кармана документы. - Встать! - Приказ подкрепили толчком дубинки в спину. Поднялся на ноги. Попытался отряхнуться, но получил удар по руке. - Стоять, сволочь! - Сам ты, сволочь! А я - майор Советской Армии! В ответ взлетел кулак, но неожиданно оказался перехвачен рукой в черной кожанной перчатке. Приготовившийся принять новый удар, я увидал краем глаза, как подошедший омоновец удержал собравшуюся ударить руку. - Это успеется. Сначала отведем к командиру. Пусть разбирается. Они оставили оцепеневшую от всего происшедшего женщину возле горки вывалившейся капусты и почти не пострадавшего прилавка. - Руки за голову! Двигай к рафику. Возле открытой передней дверки стоял омоновец и говорил по радиотелефону. - Вот, товарищ лейтенант. Оказал сопротивление. Не подчинился представителю власти. - Забубнил бивший меня мордоворот. - Майор. Служил в Афгане. - Добавил второй, передавая изъятые у меня документы. - Разберусь, - бросил коротко лейтенант, не отрываясь от телефонной трубки. Потом послушал еще немного, отдал трубку водителю и добавил. Продолжайте операцию.... Но, повежливее, не особо расходитесь. Пусть тетки собирают свое добро и уматывают. Бить не бейте, но строго предупредите, мол в следующий раз жалеть не будем. - Ладно... - Бойцы повернулись, без малейшего намека на воинскую дисциплину и неторопясь пошли передавать полученные указания шурующим по обе стороны улицы омоновцам. - Что же это, товарищ майор? Оказываем сопротивление милиции... Не подчиняемся... Нехорошо... - Бить женщин дубинками - хорошо, валить на землю человека, за то, что защитил женщину - прекрасно, выкручивать руки - замечательно... Все остальное сопротивление, неподчинение... Для борьбы с женщинами создавали ОМОН? Или для их защиты? - Ладно, замнем... Самому иногда тошно... Но поймите и нас... Мы тут уже неделю вожкаемся. Сначала их по хорошему муниципалы ходили предупреждали. Не доходит. Мы просили... Как об стену горох. А начальство долбит, мол до каких пор будет продолжаться бардак. Хотят торговать пусть несут товар на рынок.... - В распростертые объятия мафии... - вставил я. - Не умничайте. Там хоть какой-никакой контроль. Дозиметром поводят. Хоть самую гадость до прилавка не допустят. А здесь... Как разберешь, что привозят... Пару раз счетчик зашкаливало - белорусская сметана, клюква, да и от украинского сала иногда звенит... Да и торгуют с земли. - Он сплюнул. - Нужда гонит, тут все понятно. Свое везут на продажу, не ворованное. Чего может и дома не хватает. Там, у них, - он кинул взгляд в сторону высящейся в конце улицы темной громады вокзала, - совсем паршиво. Хуже чем в России. Для них наши рубли - валюта. Все это понятно, но - приказ есть приказ. - Он протянул мне документы. - Возьмите. Не стоит в наши времена выступать Робин Гудом. Это герой не сегодняшнего дня. Сейчас, увы, гоголем Соловей Разбойник разгуливает. Ну да ладно... Вы в Афгане где воевали? Я рассказал. - Долгонько... А меня на третий день ранило осколком. По дороге в часть. Вот и весь боевой опыт. После госпиталя поступил в военное училище, оттуда курсантов начали гонять по горячим точкам. Перевелся в МВД, попал в ОМОН. Тот, второй боец, что документы принес, тоже, кстати, афганец. Своих в обиду не даем. Народ-то у нас в отряде разный, ох разный. Такие типы попадаются... не в милиции, в тюрьме по ним место плачет. Да сидят гады крепко, будто гнилые пеньки. Так просто не выковырнешь, скорее они тебя... - Он опять тоскливо сплюнул. В рафике запищала рация. Лейтенант козырнул, заканчивая беседу и протянул руку к водителю за трубкой. Я повернулся и пошел вдоль улицы. Спина болела, но пуще чем боль жгла сердце обида унижения. Вскипала в душе злая горькая ненависть. Не к ударившему меня шакалу-омоновцу. Бог с ним. Он только пешка, болван в чужих руках. Подступал к горлу комок, душил гнев к тем, кто наобещал народу в очередной раз лучшую долю и опять в который уже раз обманул, обесчестил, унизил, нагадил в душу... - Ой, постойте же, постойте! - Маленькая рука с коротко остриженными ногтями схватила меня за рукав куртки. - Вы уж простите меня. За меня, нерасторопную вам перепало. Как они вас повалили, то я просто обомлела. Уж лучше, думаю, меня бы вдарили. Уж кто, кто нас селян теперь не бьет... Разом больше, разом меньше... Уехали они... вороги. Умчались як на пожар... - Женщина говорила с мягким знакомым гакающим украинским акцентом. - Я бачила, вы капусточки хотели, то возьмите. В глечике немного осталось. Вот и колбаски, домашней. Вы не сумневайтесь. То все брехня, про чернобыльское. Мы и сами едим. И Чернобыль от нас далеко. И в Харьков на рынок возим. Да там разве торговля, То не торговля, колы у людей грошив немае, одни слезы... А тии купоны... Ни, правду скажу - за советив краще мы жилы. В Москву не торговать, на экскурсию, як людына издыла. А зараз... Нас тут нэ поважають... Дивчины наши, запродалысь у Туречину.. Казалы у театри выступать, а оказалось - срам один... Колы на Вкраини таке було? Того мы вид незалежности бажалы? Ох и чого это я балакаю? Спасиби вам. В моей руке оказался аккуратно увязанныей бечевой пакет из газетной бумаги. - Кушайте, добродию, будьте здорови.