Рай-на-задворках

      Кон Мал уныло бродил по дому и слушал ночную тишину. Ему полагался особняк вблизи города, но он предпочел этот, расположенный в живописном лесу, где раскинулся третий научный центр Грассы, один из семи центров планеты. Их, желающих прийти к Свершению силой разума, становилось все больше. Еще сто лет назад Ведущий Дороги Арк сконцентрировал все научные силы в красивейших уголках Грассы и этим положил начало разделению Планеты. Все последующие Ведущие подтверждали существование Центров и щедро выделяли средства на их работу. И еще никогда наука не подходила так близко к цели!
      К получи Мал понял, что его так угнетало. Когда-то, получив этот дом, Мал установил поворотные, в рост человека, зеркала в углах комнаты. Они помогали думать, он словно советовался со своими двойниками по углам. Сейчас зеркала отражали низенького, полного человечка с наивным венчиком волос на макушке. Эта мечущаяся, помятая фигурка ничего не могла ему подсказать. Зато он сам, наконец, понял, чего он боялся эти два долгие года, с того дня, когда его - о великий Ур! - осенила эта идея... Мал еще не знал, что ему делать, но понимал, что все, что он может предпринять, натолкнется на сопротивление Фиера. Сделав еще несколько кругов по комнате, Мал повернул зеркала к стене и подсел к внутреннему коммутатору Центра. Фиер будет у него через десять минут. В конце концов, он, Мал уже давно, еще до последнего опыта, знал, как надо поступить. И этот предстоящий разговор был нужен не для того, чтобы что-то изменить.
      Кон Ропур ткнул пальцем кнопку. Нежно прозвенели колокольчики первых аккордов. Их звук, словно пропадающий вдалеке, навевал на Ропура жалость ко всему окружающему миру. Вот звон уже дальше, дальше, и только отзвук, тень звука еще долетает издалека, из неизвестности... Тело Ропура напряглось в ожидании. Издалека наплывали, нет, наползали слитные, мерные шаги миллионов ног. Грозная и бессильная поступь бесчисленных поколений Грассы. Шаги звучали так равнодушно, что стонущий вопль певца отозвался в теле Ропура электрическим разрядом. Эту вещь, "Плач потерявшегося", кон Ропур включал часто и знал наизусть. И, раскачиваясь в кресле посередине теплой, устланной коврами комнаты, он чувствовал себя там, на Дороге, среди идущих отупело, безнадежно идущих. Кон Ропур даже не замечал, что поет во весь голос, пытаясь вместе с певцом заглушить неотступный звук шагов:
      А-о-й, я отстал, потерялся,
      А-о-й, потерялся в толпе.
      И мимо проходят чужие,
      И нету мне места средь них.
      На последнюю, еще звенящую ноту, тяжело и устало отозвался хор:
      Но было завещано Уром,
      Но было обещано миру,
      И стало нетленною верой
      И с верою этой идем!
      Снова с воплем отчаяния вступил певец:
      Пустите, возьмите, я с вами,
      О, дайте мне с вами идти!
      Чужие, бездушные лица,
      И мерная поступь шеренг!
      И опять хор тяжело и равнодушно раздавил отчаяние певца:
      Печален отставший в Дороге,
      Бессилен один, без шеренги.
      Запретно в Дороге убийство
      Но смерть неизбежна. Умри!
      Кон Ропур сжался в кресле, чувствуя, как мимо него проходят плотно сомкнутые ряды, и во весь голос простонал им вслед:
      Но было завещано Уром,
      Но было обещано миру,
      И стало нетленною верой,
      И с верою этой иду!
      Замерли последние шаги, но Ропур еще сидел обхватив голову руками. В последнее время он слушал "Плач" после каждого заседания Совета Дороги и каждый раз чувствовал себя словно омытым, сбросившим груз прожитого. И хотелось сделать что-то доброе, принести кому-нибудь радость: в Орте знали, что после заседаний Совета младший Ведущий Дороги принимает и выслушивает любого. В комнату проскользнул старый Лим.
      - Сколько там? - спросил Ропур. Вопрос прозвучал резко, и Ропур устыдился. Лим служил еще его отцу и уже близился к уходу с Дороги.
      - Ровной Дороги, Лим. Что нового у тебя в семье? - запоздало поинтересовался он.
      - Ровной Дороги, Ведущий! - откликнулся Лим, и его изрезанное морщинами лицо осветилось улыбкой. - У меня все хорошо. А к вам проситель, но не говорит, кто он.
      Кону Ропуру вдруг показалось, что эта встреча переменит его жизнь. Подобное предчувствие уже было, когда один из тысяч конов, никому не известный инженер Ропур, головокружительно быстро вознесся до второго лица Грассы. Оставалась только одна ступень до вершины, но Ропуру совсем не хотелось становиться главным Ведущим. А предчувствие становилось все явственней. На мгновение Ропур заколебался, не отменить ли прием? Ведущие всех рангов устанавливают свои обязанности сами. Лим словно понял колебания Ропура.
      - Он очень волнуется, этот кон. И с ним Несущая жизнь.
      Слова Лима разом окончили сомнения. Женщина, готовящаяся даровать миру нового грассианина, - свята на Дороге.
      - Проведи.
      Дожидаясь просителей, Ропур пытался собрать разбегающиеся мысли. Надвигалось что-то огромное, а он не мог разобрать - темное или светлое? Лим не стал громко докладывать, а шепнул ему на ухо: - кон Фиер и конна Мина.
      Первое, что бросалось в глаза в вошедшем,- худоба. Кон Фиер, казалось, состоял только из скелета, на котором неправдоподобно широко сидела и без того просторная парадная темно-фиолетовая мантия кона-ученого.
      Когда взгляды Ропура и вошедшего встретились, Ропур содрогнулся. Глаза Фиера не были глазами просителя: в тех всегда читалась надежда, ожидание. Эти же были глазами фанатика, они горели огнем сжигающей Фиера веры. Страшная энергия таилась в этом взгляде... Ропуру понадобилось физическое усилие, чтобы перевести взгляд на конну Мину, полускрытую высокой фигурой спутника. Маленького роста, с уже явно выдающимся животом, она тоже смотрела не так, как обычные просители. В ее глазах Ропур увидел спокойную гордость, сознание своей значительности.
      - Я слушаю вас, - сказал Ропур, избегая взгляда ученого. Часто он еще до того, как пришедший заговорит, знал, о чем его будут просить, и сейчас чувствовал что-то необычное.
      - Мне надо увидеться с Главным Ведущим Дороги! - требовательно проговорил Фиер. Голос у него был высокий, горловой, и Ропуру почудились в нем трагические нотки певца из "Плача".
      - Ровной Дороги! - ответил Ропур доброжелательно.
      - Ровной Дороги! - отозвалась Мина и покраснела. Она быстрее мужа почувствовала упрек.
      - Ровной Дороги! - сказал ей вслед, как отмахнулся Фиер. - Мне необходимо увидеться с Главным Ведущим!
      Странная пара очень заинтересовала кона Ропура. Он пригласил гостей присесть, нажал клавишу внутренней связи и заказал три бокала тонизирующего напитка из орры - древний знак того, что гость тебе интересен.
      Пришедший кон не ожидал такого приема. Усадив Мину, он в третий раз повторил свою просьбу, на этот раз именно тоном просьбы.
      - Но если вам нужен Главный Ведущий, уважаемый кон, то не проще ли обратиться к нему? Вы же знаете, что любой грассианин может...
      - Знаю, - перебил Фиер. - Но тогда нужно письменно изложить причины, и потом ждать, сочтут ли их достаточно важными. А я...
      - Абсолютно правильно, уважаемый! - Кон Ропур намеренно не дал Фиеру договорить. Высокий пост, занимаемый Ропуром, требовал уважения. - У Главного Ведущего слишком много дел, и он не в состоянии выслушивать всех без разбора. Но, между прочим, таков порядок обращения и ко мне, кон!
      - Но вы принимаете и просто так. Об этом говорят в Орте на каждом углу, - еще сбавил тон Фиер.
      Звякнул колокольчик. Кон Ропур прошел в угол, распахнул дверцу и достал оттуда три чуть подогретых бокала напитка. Первый он с легким поклоном вручил Мине - это не было показным уважением к "несущей жизнь": сам кон Ропур пока не подарил Дороге нового Идущего. С бокалом в руке Фиер окончательно утратил напор и растерянно посмотрел на Мину. Ропур пришел ему на помощь:
      - Вас смущает срок рассмотрения прошения?
      - И это тоже. Но главное, что прошение будут читать многие.
      - Не более пяти.
      - И этого много. Мое сообщение перевернет Грассу.
      Кон Ропур почувствовал раздражение. Два раза он уже поддержал подобные проекты. Но в первом случае Медицинский центр отверг "Эликсир долголетия" после испытаний, приведших к массовой гибели кротких пушистых монтов, на которых в Грассе издревле практиковались медики. У самого Ропура дома тоже жил ручной монт, и Ропур любил, держа его на коленях, погружать пальцы в голубоватую, теплую шерсть. А во втором случае Ропура спас только положительный отзыв экспертов Инженерного центра. Ужас "Росского взрыва" до сих пор заставлял его кричать по ночам. Цветущая, зеленая Росса превратилась в развалины, вызвав массовый приток неофитов в храмы Учения, - многие и так косились на научные центры. И хотя уроки пошли впрок, кон Ропур все равно выслушал бы Фиера, ради умоляющих глаз Мины.
      - Вы работаете в каком-то центре?
      - Да, я работаю в третьем научном центре у кона Мала.
      Это была весомая рекомендация. Среди ученых не установилось единого мнения о причинах исчезновения Дара. Кое-кто, правда, тайно, даже подвергал сомнению само его существование. Ропур, как и большинство Ведущих, считал, что причины надо искать не во внешних условиях и уж, конечно, не в происках легендарного Рука, а в самих грассианах. Третий научный центр занимался вопросами физиологии и наследственности.
      - Кон Мал, кон Мал... - Ропур попытался вспомнить это имя. но оно ему ничего не говорило. В Совете Ропур руководил устройством социальной сферы и нечасто встречался с миром ученых.
      - А почему ко мне приходите вы, а не руководитель? Согласитесь, за работу центра несет ответственность он.
      - Мы с ним разошлись, - через силу заговорил Фиер. - Он считает, что это преждевременно и недостаточно проверено.
      Фиер мямлил и избегал прямого взгляда. Ропуру показалось, что он не уверен в своем открытии. Но, посмотрев на Мину, Ропур понял: ученый просто разочарован, что натолкнулся не на заинтересованность и особое внимание, а на то, на что, очевидно, наталкивался не раз. На лице напряженно слушавшей Мины это отражалось ясно. Ропуру стало не по себе, у него и в мыслях не было подвергать сомнению право Фиера на обращение к нему.
      - Оставим это, кон. Так в чем же ваше открытие?
      Фиер сделал жест рукой в сторону Мины.
      - Вот, - сказал он торжественно. - Вот конец Дороги!
      Мина приподнялась из уютного кресла, и мягкий боковой свет рельефно обрисовал ее вздернутый живот. Ропур молчал. Ему много раз приходилось видеть "Несущих жизнь", но в голосе Фиера звучала ликующая убежденность.
      - Через сезон это станет ясно многим в нашем центре, через несколько сезонов всей Грассе.
      - Что станет ясно? - Ропур был уже почти убежден, но не словами, а гордостью, преобразившей лицо Мины.
      - А вот это пока должно быть тайной для всех, кроме вас и Главного Ведущего Дороги!
      Через час мощная машина Ропура бесшумной молнией пронеслась сквозь засыпающую Орту ко Дворцу Совета.
      Дорога.
      2191 год Откровения. За 11 лет до Свершения. РЕАНДА
      Кон Мал подъехал к храму, когда светило уже предвещало свое появление отблеском сияния на вершинах гор. Горы словно загорались изнутри, и фонари уютно раскинувшейся в долине Реанды потускнели. Громада храма, видная с любой дороги, подходящей к городу, подавляла. Кон Мал убеждал себя, что поступает хотя и не как ученый, зато как Идущий, но так и не убедил. И, стоя у огромных резных дверей с изображением "Посоха Болла", Мал никак не мог заставить себя перешагнуть порог.
      Давно, в детстве, родители водили его в храм Учения и он хорошо запомнил символ - суковатую дорожную палку легендарного отшельника на дверях и мантии Учителей. Мал тогда не все понимал из торжественного чтения "Завета Идущим", но навсегда проникся его духом, духом веры в конец Дороги, единства всех жителей Грассы. Эта вера помогала ему в научной работе, и он мечтал, что именно он, маленький, со смешными, уже тогда торчащими в разные стороны прядями волос, кон Мал будет тем, кто возвестит конец Дороги. Мал верил в науку. И чем больше наука противопоставляла себя Учению, тем сильнее хотелось Малу их примирить. Мал до дрожи ощущал величие и благородство Учения, объединившего в едином движении многие поколения грассиан.
      Когда группе исследователей в центре Минувшего, изучавшей древние захоронения, удалось вроде бы доказать существование Дара тысячи лет назад, Мал радовался как никто. Но это не привело к объединению Учения и науки - наоборот, разделило их еще больше. И то, что сейчас собирался совершить Мал, походило на измену делу науки. Вряд ли друзья из центра одобрят его поступок! Светило, наконец, выглянуло между пиков, и купол главной башни храма вспыхнул ослепительным светом. Тяжелые двери со скрипом открылись. Мал отпрянул от входа и зашагал вдоль стены.
      Когда ему предложили возглавить лабораторию наследственности, он согласился без колебаний. Он верил, что именно в наследственности сокрыты причины утраты Дара. Именно в ней, как полагал Мал, скрывался конец Дороги. Он и сотрудников подбирал таких же - сохранивших детский восторг перед чеканными строфами "Заветов". Десять лет работы, работы дружной, поглотившей их всех без остатка! И вот теперь, перед самым ее завершением, кон Мал утратил веру в то, что это действительно конец Дороги, а не начало новой. Новой, которая может взорвать, похоронить все, столь милое ему на этой чудесной планете. И хуже всего, что против него Фиер - самый любимый, самый талантливый ученик! Но все же Мал никогда не пришел бы сюда, если бы он поговорил с Фиером прошлой ночью, если бы не узнал об отъезде Фиера и Мины. Кон Мал знал, к кому обратятся они в Орте. Они не ученые, они Ведущие. Многие ли работающие в центрах поддержат его, Мала, когда Ведущие обратятся к ним за советом? Ночью он долго колебался, пока не понял, что выбора у него нет. Все аргументы в спорах с Фиером и его сторонниками отточились, кон Мал знал, кто обратит внимание на его доводы. Утром он победил неуверенность и вылетел в Реанду.
      У ворот храма решимость его иссякла. Юный неофит, вышедший из дверей, с интересом наблюдал за странным человеком, то приближающимся к храму, то удаляющимся - не часто ученые посещали храм! Ученый бросал на неофита отчаянные взгляды. Тот, уже прошедший первую степень посвящения, понял, что пришедший нуждается в толчке, могущем облегчить принятие решения.
      - Войдите, кон, - пригласил он. - Войдите и посмотрите. Это самый древний храм Грассы. У нас хранится посох Болла, кон.
      Неофит угадал. Кон-ученый облегченно забормотал: - Да, да, конечно... Надо посмотреть, обязательно надо посмотреть. Это очень интересно... - При этом он так часто кивал, что его и без того растрепанные пряди, обрамлявшие лысину, казалось, разошлись по волоску и каждый торчал отдельно.
      Неловко обойдя стоящего в дверях неофита, словно боясь его зацепить, ученый вошел внутрь - и замер на пороге. Внутри храм подавлял еще больше - огромное, почти пустое пространство с теряющимся впереди и вверху алтарным возвышением, казалось, стиснуто стенами и обрушивается вниз. Единственное, что сдерживало его напор - это взметнувшаяся в центре колонна из прозрачного горного минерала с заключенным внутри посохом Болла. Осторожно, стараясь не разбудить эха, кон Мал медленно пошел к колонне и вдруг замер от ужаса - так неожиданно и громогласно обрушились на него сверху слова:
      - Что привело к нам брата, Идущего по обочине?
      Ошеломленный кон Мал не посмел обернуться. Он смотрел на колонну, как на спасение: - Я пришел встретиться с коном Аманом, Учителем.
      В наступившей тишине послышались шаги. Эхо возвращало их со всех сторон, шаги метались в воздухе, слышались сверху, снизу, одинаковые, но разные по силе звучания. Внутри у Мала что-то сжалось, противно задрожали ноги. Ему почудилось, что на него со всех сторон надвигаются толпы плотно сомкнутых, слепых в своем стремлении людей, безжалостных, бесчувственных, одинаковых... Одинаковых!.. Поймав себя на этой мысли, кон Мал обрел уверенность. Пусть они идут, пусть сомнут, затопчут, но они не должны быть такими!
      - Я кон Аман, 326 Учитель на Дороге, - услышал он ласковый голос и обернулся: - Я принес вам тайну, Учитель!
      Рай-на-задворках.
      2276 год по земному летоисчислению.
      Из дневника Сержа Арно (катушка II, реконструкция)
      Сегодняшний день стоит отметить особо, за что глубокая благодарность группе разведки. По расписанию командиру боевых машин не положено удаляться от корабля. Но я не просто механик, я сын Петра Арно. Вчерашнее сообщение Чандра многих обеспокоило. Абсолютно идентичные скелеты нескольких поколений? По земным аналогам - мать, дочь, внучка или, скажем, отец, сын, правнук... Еще одна загадка? Она не объясняет гибели населения, однако Чандр сказал, что у него возникает ощущение опасности, грозящей именно землянам. Ощущение было до того четкое, что в очередной поиск иду и я, конечно, не как сын Петра Арно, а как командир-водитель БМ "Тигр" - самой мощной из наших машин. Координатор долго мялся, пока разрешил мне этот выход. Смешно гонять такую силищу против опасности, которой никто себе не представляет. Ведь скелеты лежали здесь до нашего прибытия, лежат все время, пока мы здесь,- и ничего!.. Комаров и придумал повод - мой грозный механизм уничтожения буксирует грузовой прицеп! Мы должны привезти как можно больше... образцов?.. свидетельств?.. Как тут скажешь? Конечно, это только прах, но ведь они были так похожи на нас... Вышли мы почти по-боевому. Впереди я с прицепом, за мной легкие вездеходы разведчиков. Сюжет для первокурсников Космической Академии герой-разведчик в приборном отсеке боевой машины. Разрядники лопаются от энергии, лазеры, локаторы, сонары, анализаторы в режиме широкого поиска - и волевой взгляд вдаль. А сзади огромная грузовая платформа на воздушной подушке - ни дать ни взять сарай. Цирк, да и только!
      Ближайший к нам город всего в получасе езды. Я намеренно медленно веду колонну и представляю, как ругают меня разведчики. Но, во-первых, так положено; во-вторых, курсовая машина ведет "Тигр" без моего участия, и я могу заняться моим излюбленным здесь, будь оно неладно, делом: анализом собственных ощущений. Все чаще я вспоминаю слова отца. И не только слова, но интонацию, выражение глаз, даже нервное, безостановочное движение пальцев его руки. Почему это место названо им проклятым?.. Я рассказал об этом Комарову и Чандру. Комаров долго меня расспрашивал, оно и понятно - что ему еще делать, но ни к каким выводам не пришел. Чандр с истинно восточной вежливостью пробормотал несколько слов о том, что бывшие косморазведчики под старость... б-м-м, г-м-м... Это гудение означало, что Чандр боится вломиться не туда, куда следует. В древности говорили: "слон в посудной лавке", но слоны ведь и водились главным образом в Индии? А сегодня утром Чандр остановил меня в коридоре и долго рассматривал. Я намекнул ему, что хочу есть, а завтрак в горло не полез - взгляд Чандра напомнил, как смотрел на меня отец.
      По боевому расписанию "Тигр" защищен кристаллоброней и силовым полем. Утверждают, что машина уцелеет, даже если на башне разорвется ядерная бомба предков. Вот только что будет с экипажем - еще не ясно. И на этой планете, похоже, яснее не станет. Мы прошли половину пути, на всех экранах - безмятежный зеленый свет. А ведь они объявят тревогу даже при появлении атакующей десятки комаров! У меня сегодня уже есть одно нарушение - я покинул боевой пост (правда, с согласия координатора), значит, можно совершить и еще одно - открыть люки. Сейчас звякнет сигнальчик, и непроницаемые пластины провалятся внутрь корпуса.
      Какое здесь яркое солнце! "Тигр" плавно перемещается над идеально гладкой дорогой, а кругом - зеленые луга, кружевные рощи, неправдоподобное обилие цветов всех оттенков и форм. Только впереди зеленый цвет сменяется ослепительно белым - горизонт замыкают горы. Уж чего-чего, а горы я знаю! Но здесь они иные, очень ровные, словно искусственные.
      Вот справа появился аэродром. Именно аэродром, а не космодром, хотя любая из этих красно-белых чечевицеобразных громад способна к движению в ближнем космосе. В ближнем космосе здесь пусто, но ведь от ближнего до дальнего всего один шаг - и не принципиальный, а только эволюционный. Почему они его не сделали? Инженерная группа ручается, что корабли предназначались только для надстратосферного перелета из одной точки планеты в другую. Это все равно, как использовать боевой лазер "Тигра" для борьбы с мухами.
      Большой город... Скорее всего, ничего нового по сравнению с десятками стереофильмов, просмотренных в "Зеленом зале", я не увижу. Но все же ожидаю какого-то объяснения. Внимание! Увлекшись пейзажем, я прозевал появление города. Точнее, не города, а высокого, горящего на солнце шпиля, единогласно окрещенного "собором". Город зеленый, невысокий, только в самом центре стоит громадное здание, абсолютно пустое. Интересно, для чего оно могло служить? Предполагают культовое сооружение, но где же предметы культа? Кроме суковатого посоха на дверях и следов постамента - небольшого такого постаментика - в центре зала нет ничего.
      Еще больше снижаю скорость и замечаю, что не включил связь. Вот это действительно нарушение. Быстро включаюсь, и на меня лавиной обрушиваются эмоции разведчиков, раздраженных темпами передвижения и долгим молчанием. Чтобы успокоить их, резко добавляю скорость. Город невелик, и одна улица похожа на другую, отличаясь в основном цветом тротуаров. Покрытие кое-где взломала трава, и краски повыцвели, но еще видны. Как, наверно, хорошо прогуляться теплым вечерком по нежно-голубому тротуару, под воздушной тенью деревьев, напоминающих березы, но усыпанных небольшими оранжевыми плодами... Конец маршрута площадь перед собором. Здесь, как паук в центре паутины, я буду стоять, пока поисковые группы обшаривают город, готовый в любой момент ринуться им на помощь.
      Площадь окружена нарядными разноцветными домиками, спрятанными в заросших, но по-прежнему прекрасных садах. Какая же сила увела отсюда жителей, создавших эту красоту и уют?
      Площадь абсолютна пуста, если не считать двух ориентиров - собора и статуи. Но я же знаю эту статую! Я видел ее на картинах матери. Картин с нею было три, и на всех статуя изображалась в багровых тонах, тонах злобы и горя. И небо было тревожно-багровым, и блики от него на землю падали цвета крови. Мама не любила эти картины, прятала в глубине шкафа, но я вытаскивал их и рассматривал. Статуя не такая большая, и цвет у нее не багровый, а зеленоватый, мирный такой цвет. Самое удивительное, что статуя повернута спиной к собору. На картинах собора не было, но, по всему, стояла она не так. Там, в багровом тумане, вырисовывались силуэты домов, вот они, я их узнаю, и, несомненно, они были у статуи за спиной. Впрочем мама рисовала с набросков отца и через много лет после его полета. Могло что-то забыться. Копии картин мама собрала в альбом и переслала мне на Луну, а вот тех, со статуей, среди них нет. Почему?
      Каждые три минуты включается связь и очередная группа разведчиков сообщает, что все в порядке. Дома пусты, если не считать скелетов. Никаких следов насильственной смерти, никаких объяснений естественной... Но у разведчиков есть дело, они ходят из дома в дом, собирают предметы быта, укладывают в контейнеры останки их владельцев. А я, видимо, проторчу здесь до конца дня. Все-таки это очень грустное место - пустые ряды окон, распахнутые никому двери, трава, пробивающаяся сквозь плиты тротуаров, громада собора за спиной. В его двери без труда въехал бы мой "Тигр", а ветер открывает и закрывает их без всякого усилия. Если долго смотреть на шпиль, кажется, что все сооружение кренится и вот-вот рухнет. Для "Тигра" это пустяк, но по коже все равно пробегают мурашки. Но почему здесь так пусто? Стой!..
      Ну вот! Не успел взвизгнуть сигнал тревоги, пальцы легли на кнопки, ноги - на педали. Еще чуть-чуть - грохнул бы я по этой зверюшке, и вякнуть бы не успела. Кстати, они действительно вякают - нежно и мелодично. Когда биологи притащили первый экземпляр, сбежался весь корабль. Женщины умилялись громко, мужчины - про себя. Зверек сидел под колпаком силовой и биологической защиты, дружелюбно глядя на нас. И сам он - помесь зайца и голубого медвежонка - вызывал огромное желание взять его на руки и запустить пальцы в длинную шерсть. Именно запустить пальцы, а не погладить, как земную кошку. Этих животных здесь видимо-невидимо. Думаю, как только биологи завершат исследования, в каждой каюте будет повякивать по такому зверьку. Если, конечно, не он причина гибели всей цивилизации.
      Но вот что интересно - по дороге они шастали десятками, а тревоги не было. Я же ввел в машину голограмму зверька как нейтрального фактора: близко не подпускать - и только. Этот бежал вон где - почему же тревога? Медленно и внимательно осматриваю площадь. Здания пустые: ни звука, ни какого-либо излучения - ровный зеленый свет. Площадь пустее не бывает - только статуя торчит неуместно и несимметрично, нарушая весь ансамбль. Выскокая, невероятно худая, с копной волос. На картинах ее глаза, казалось, выплескивали какую-то жестокую энергию и складки фиолетовой мантии зловеще змеились за спиной. А здесь ничего похожего - мантия просто отброшена ветром, профиль унылый, кончик носа, грустно закорюченный, тянется к острому подбородку. Стой!.. Идиот! Дубина! Какой профиль? Ведь статуя стояла ко мне спиной! Я же удивлялся, почему она спиной к храму?..
      Снова заныл сигнал тревоги. Солнце зашло за шпиль "собора", багровая тень упала на статую, сразу изменив ее облик. Страх, как в детстве, поднимался откуда-то из-под ног. Статуя медленно поворачивалась ко мне, грозно поднимая руку. Как маленькие лазеры, плеснули светом ее глаза. Не сводя с них взгляда, я ткнул пальцев в кнопку. Раздалось короткое "п-ш-ш", через всю площадь сверкнула длинная молния, на мгновение затмив солнце и пронзив багровую тень. Вспыхнул и тут же погас ослепительный шар.
      Ни фигуры, ни постамента... А там, где они были, распахнулся вход, точнее, спуск в подземелье: светящаяся белая лестница, косо уходящая куда-то вниз, под дома!
      Рай-на-задворках.
      2276 год по земному летоисчислению. ДОЛИНА ЭДЕМ
      К вечеру Станислав Комаров готовился с утра. А к сегодняшнему вечеру еще со вчерашнего. Каждый день, в семь часов по корабельному времени, собирались руководители групп и лабораторий, обсуждали прошедший день и планы на новый. Именно так, не по информеру, а лицом к лицу, уверяли психологи, легче договариваться. Для Комарова же это было мучением. На вечерних встречах он сидел как необходимая часть интерьера, как живой параграф внутрикорабельного устава. Положено, например, переходя из отсека в отсек, закрывать герметичные двери до зеленого сигнала, даже если корабль на кислородной планете. Или положено, бреясь, хотя бы и вакуум-бритвой, включать вытяжную вентиляцию, или положено на Совете присутствовать Координатору - все едино. Станислав начинал активно вмешиваться, задавал вопросы и каждый раз убеждался, что все расскажут без него и договорятся без него - и, главное, без него все это будет быстрей. Сегодняшний вечер ожидался более приятным. По настоянию Чандра, Станислав объявил "мозговой штурм", старинный метод коллективного мышления, широко используемый на исследовательских космолетах. И хотя его часто называли "синедрионом дилетантов", польза была несомненна. Кто-то из древних говорил, что открытия чаще всего делает человек, незнакомый с основными законами науки, запрещающими это открытие в принципе. В этом преувеличении была доля истины. Если один дурак способен задать столько вопросов, что на них не ответят сто мудрецов, среди этих вопросов обязательно будут разумные. "Бык" тщательно собирал все версии и дальше действовал по "штурмовой программе": устанавливал, при нарушении каких законов природы возможно то или иное предположение. Специалистам оставалось проверить, так ли это на самом деле. И открытия случались поразительные. Например: троякодышащие пеуны на Лане-11, переползающие магнитные полюса на Орне или пульсирующая гравитация области Семи звезд. А главное, метод давал десятикратную экономию времени.
      Когда все собрались в конференц-зале, Станислав занял место за председательским столом и с волнением оглядел собравшихся. Все с одобрением смотрели на него. И почему ему казалось, что он только мешает? Весь переполненный энергией, Комаров предоставил слово Чандру. Ради такого случая тот появился не в обычном обвислом комбинезоне, а в строгом белом костюме и такой же белой шапочке, неуместной на его огромной голове. "Синедрион" собирался по просьбе биологов, потому и заседание открывал он.
      Дорога.
      2191 год Откровения. За II лет до Свершения. ОРТА
      Главный Ведущий Дороги, кон Мук, был стар. Чем ближе становился уход с Дороги, тем чаще Мука посещала горькая мысль: двадцать долгих лет он вел Грассу к Свершению, но стало ли оно ближе? Мук уже не помнил, был ли он искренне верующим, вступая на порог Дворца, а ему все чаще требовалось знать это точно. Разглядывая в зеркале лысый череп, морщинистое вытянутое лицо или костистые, заметно дрожащие руки, он испытывал острый приступ неверия - и не в пророчество Болла, а в само существование Дара. Высоко в горах на биологической станции, под тщательным присмотром, еще трудился упрямый Кин, исписывая безупречными расчетами лист за листом. Как величайшая тайна, они доставлялись в Орту и исчезали в личном сейфе Ведущего. Он читал их, понимая только главное - смысл. Наверное, Ведущий мог понять все до конца. Но, проверив сам или, хуже того, дав проверить другим, кон Мук погубил бы то, чем жила Грасса, что делало грассиан Идущими - плечом к плечу, от мальчика до старца, от Ведущего до Идущего последней шеренги. Кон Мук мог еще решиться на такой шаг, если бы знал иную цель, если бы мог предложить ее планете - столь же ясную, как вековой культ Дара. Мук изо всех сил искал спасения Дороги. Искал там же, откуда исходила угроза для нее, - в науке. Росли дотации научным центрам, все больше привилегий получали ученые. И когда до него доходили сведения о расколе на верующих Идущих и ученых, он только закрывал глаза и мысленно взывал к Уру. Если бы впереди появился хоть какой-нибудь отблеск Свершения! Тогда Грасса снова станет единым обществом и, как неофиты - посох Болла, обожествит колбу лаборатории и фиолетовую мантию ученого. Еще не поздно, говорил он себе пятнадцать лет назад, десять... пять... Сегодня кон Мук устал.