Наследство Алвисида - Рыцарь без ордена

Вокруг звенела соприкасающаяся сталь, воздух наполнили ржание коней, призывные кличи, зычные уханье и ругань, крики боли.

И вдруг Блекгарт почему-то подумал, что его противник — и первый, и этот вот, сейчас не издали ни звука. Точно уж магические мороки и даже земля их носить не хочет.

Но размышлять на эту тему было некогда — стоя на своем шатком постаменте, рискуя в любое мгновение сверзиться, покалеченный враг отбросил меч и прыгнул на Блекгарта.

Юноша не понял, что происходит, но почувствовал, как в смотровую прорезь опущенного забрала врываются стремительно вырастающие когти врага, грозя пронзить глаза и вторгнуться в мозг. Молодой рыцарь инстинктивно зажмурился и острая боль в бровях словно ослепила его.

Этого не должно было быть — противник вел себя не по рыцарски! Детская обида, смешанная с острой болью и страхом смерти охватили графского сына, единственного оставшегося наследника, последнюю надежду прославленного Роберта на продолжение знаменитого рода.

Судорожным движением, от боли и ужаса не соображая, что делает, Блекгарт дернул рукой с мечом снизу вверх, словно хотел обтереть глаза от крови и забыв, что на нем шлем. Острый меч, старательно наточенный опытным оруженосцем, в этом резком движении отрубил руку противника, словно ссохшуюся ветку дерева. Еще бы чуть-чуть и магические когти вонзились бы ему прямо в глаза.

Почувствовав, что страшное врезание когтей чудовища в его плоть прекратилось, Блекгарт попытался открыть глаза, но их заливала кровь. Тем не менее в это мгновение непродолжительного прозрения, прежде чем снова зажмуриться, он успел увидеть, как превращается на земле в отвратительную грязь едва не ослепивший его враг. Тот таял, словно снежок, брошенный на раскаленную печку, только что пар от него не шел.

Блекгарт левой рукой, на которой висел тяжелый щит, с трудом освободил крепления и сдернул шлем — воздуха не хватало, да и не мог он в таком состоянии сражаться. Он вновь на мгновение приоткрыл глаза и увидел мелькнувший меч другого оборотня, который хотел добить раненого рыцаря.

Блекгарт опять зажмурился, понимая, что это последняя секунда в его жизни — ни сил, ни времени отразить удар у него уже не было.

Он сидел в седле посреди кипящей битвы людей с созданными чародейством нежитями, ожидая смерти. Но мгновение сменилось следующим, удар не воспоследовал. Юноша услышал голос отца, уже чуть охрипший от крика, обращенный, видимо, к оруженосцу Блекгарта:

— Бери его коня за поводья и выводи назад! Видишь, у него кровь заливает глаза!

Жизнью за него отвечаешь!

Вокруг грохотало побоище — странный шум, крики и стоны раздавались только одной из воюющих сторон. Наконец он услышал голос оруженосца:

— Вы теперь в безопасности, господин.

В безопасности! В то время, как его отец может погибнуть! В то время, как другие рыцари убивают мразь, по чьей-то злой воле пытающуюся похитить принцессу Гермонду! А он — в безопасности! Злость и досада завладели сердцем юноши. Он провел стальной перчаткой по лицу, но лишь добавил боли в рассеченную кожу, не добившись никакого результата.

— Оботри! — рявкнул он оруженосцу, который должен был находиться поблизости.

— Что, господин? — не понял тот.

— Глаза оботри от крови. Чем угодно! Краем моего плаща, наконец!

Чем вытер ранки старый оруженосец и чем остановил кровотечение, разбираться Блекгарту было недосуг. Он проморгался и взглянул на сражение.

Дело близилось к развязке, исход стычки был предрешен, хотя, казалось бы, враг сильнее — мелкие раны ему не опасны, да и многие чудища сражались аж без голов, нанося удары противникам куда попало. Но ими двигала неведомая и чуждая им сила, а рыцарями графа — честь и долг, священная обязанность довезти принцессу в целости и сохранности.

Жутко и странно было смотреть на кареты и повозки орнеев — чудища в женских одеждах, с разметавшимися волосами, стоя на крышах и козлах, без оружия, яростно отбивались от оруженосцев, стараясь изощриться выросшими когтями выцарапать глаза. Блекгарт с отвращением перевел взгляд; ни один рыцарь не захотел мечом рубить безоружных женщин, пусть они и магические мороки, ими занимались пешие оруженосцы и даже слуги, надеявшиеся на поживу.

Рядом с Блекгартом стояли, сгрудившись и вытягивая головы, Тени сражающихся рыцарей, они внимательно следили за битвой, боясь пропустить любое движение своего подопечного и словно совершенно не заботясь о собственной безопасности.

Тень Блекгарта едва заметно улыбнулся юному рыцарю, словно одобряя его поведение в бою.

Сжимая в руке меч, Блекгарт, с незащищенной головой, повинуясь единственно порыву сердца, забыв о саднящей боли, направил коня в самую гущу сражения. Мимо него оруженосцы вели отловленных коней, оставшихся без хозяина; многие бойцы, прискакавшие на подмогу от основного отряда, спешившись, стаскивали противника чугунными клювами с коней и добивали превращавшихся в неприятную грязь монстров.

Хотя добивать и было уже без особой надобности — соприкоснувшись с землей, грязевые куклы были обречены.

— Ищите врага, у которого человечья кровь! — вновь, перекрывая шум сражения, прокричал граф Астурский. — Не убивать его, взять живым!

Блекгарт размахивал мечом, стараясь добраться до врага, но внезапно понял, что все его усилия бессмысленны — раны грязевой кукле не страшны, а сбить его мечом с коня не так-то и просто, этим уже занимаются простые воины и оруженосцы.

Многие рыцари, сообразив о том же самом, выбирались из свалки, сам граф, отъехал назад и следил самолично, чтобы кто-нибудь из уцелевших дряней не прорвался к карете принцессы.

Блекгарт подумал и направил коня к отцу, раздавая удары мечом попадающимся под руку врагам — скорее не для пользы дела, а забавы для, вымещая в ударах злость и ненависть.

Наконец, он выбрался из толпы сражающих и, объехав стороной собранных табуном лошадей, приблизился к графу.

— Не только с фрейлинами умеешь ласкаться, оказывается, — сказал отец. — Я видел, как ты сражался.

Блекгарт смутился. Он не понял, хвалит его отец или зубоскальствует, но все же решил, что хвалит. И вдруг неожиданная мысль мелькнула в сознании, он тут же спросил:

— Скажите, отец, вы знали о нападении? Заранее знали? Иначе почему именно сегодня вы сказали мне ехать рядом с собой?

Отец посмотрел на сына, вздохнул и честно ответил:

— Ничего я не знал. Но рыцарь всегда должен быть готов к нападению, с любой стороны. А сказал тебе ехать со мной для того, чтобы ты познал дорогу, а не обменивался улыбками с красавицами… Сто-ой! — закричал он рыцарям, собирающимся заехать ему за спину.

Сражение закончилось — оруженосцы под дикое улюлюканье стащили с коня последнего монстра и добивали его тяжелыми железными крюками, прозванными в народе чугунными клювами, и пинали ногами, разбрызгивая грязь, в которую тот превращался. В грязь же обернулись все доспехи и оружие монстров, все женские украшения и платья.

Кто-то вдали пытался поймать напуганную лошадь.

— Благородные рыцари! — подняв руку, провозгласил граф. — Поздравляю вас с блестящей победой. Трофеев она нам не принесла, но зато мы исполнили свой долг, оберегли вверенную нам внучку славного короля Асидора, принцессу Гермонду. Но приключение еще не закончено. Был ли кто-нибудь из врагов с человечьей кровью?

— Нет. Никого.

— Кукловод мог прятаться в горах, оттуда руководя этими гнусными существами, — сказал рыцарь Лайон.

— Да, — кивнул граф. — Он мог находиться вообще за морем отсюда. Мы очень мало знаем о грязевых куклах, но магия эта непростая… Ладно, не об этом сейчас надо думать. Упустили, так упустили. Сколько у нас убитых?

— Рыцарь Сэмуэл Куртуанский тяжело ранен, но жив, у остальных раны терпимые.

Двое оруженосцев погибли.

— Сейчас каждый из вас — и благородный рыцарь и последний слуга — покажет мне свою кровь. Либо на ране, если таковая есть, либо чиркнет кинжалом по пальцу. Я не знаю силы кукловода и не могу отрицать возможность, что кто-то из вас — грязевая кукла, принявшая чужое обличье. Я должен думать о безопасности принцессы. Рыцарь Блекгарт, — распорядился граф, — у вас хлещет кровь по лицу, вставайте мне за спину. Покажите мне рану Сэмуэла.

Рыцари, может и оскорбились в душе графским подозрением, но все же понимали, что он прав. Каждый по очереди — рыцари, разумеется, первыми — приближались к нему, сдергивали рукавицу с левой руки и проводили кинжалом, показывая кровь.

Когда все рыцари оказались за графом они с интересом взирали на оруженосцев и слуг — горе тому, у кого не пошла бы алая человечья кровь!

Но — обошлось. Лишь табун лошадей, да большая лужа жидкой, неприятной на вид, но совершенно не пахливой грязи разлилась посередь дороги.

— Я отправляюсь вперед, — сообщил граф. — Со мной поедет лишь рыцарь Блекгарт и наши оруженосцы. Рыцарь Лайон, вы встанете на время моего отсутствия во главе отряда. Пусть священники сотворят молитвы над этой грязью, на всякий случай.

Хотя я считаю, что она неопасна, но все же… Повозки орнеев — не грабить.

Поставить в обоз, определить кучеров. И с прежней скоростью двигайтесь вперед.

Когда стемнеет, ставьте шатры.

Рыцарь Лайон явно хотел спросить у посла, куда и зачем он собирается, но сдержался. Было бы важно ему знать — граф сам бы сказал, а праздное любопытство рыцарю не к лицу.

Лайон кивнул в знак согласия и принялся отдавать необходимые распоряжения.

— Вперед, сынок, надо торопиться! — сказал граф и, брезгливо поморщившись, направил коня в огромную лузу грязи, совсем недавно бывшей опасными врагами.

Граф что-то высматривал в ней и наконец показал пальцем:

— Поднимите мой кинжал, он дорог мне как память.

Юный оруженосец графа, расстроенный что не оказалось среди монстров всего лишь одного с человечьей кровью, а то бы он наверняка пленил бы его и сейчас бы был со шпорами, быстро спрыгнул в грязь и вытащил графский кинжал.

Но граф, заметив что-то блеснувшее в грязи, сам спрыгнул, не страшась испачкать сапоги и вытащил из лужи что-то маленькое. Бережно потер о край плаща и спрятал.

Вновь вскочил в седло.

Оказавшись на сухой дороге, граф пришпорил коня и помчался вперед, словно от этого зависела его жизнь.

Блекгарт очень хотел бы знать, куда заспешил граф, но вопросы задавать было неуместно, да и быстрая скачка воспрепятствовала бы беседе.

— Стой! — граф резко осадил коня. — Да, остановимся ненадолго, — сказал он, словно размышляя вслух. — Не на коня же лить, как простой копейщик! Во время битвы об этом не думаешь, а потом…

Блекгарт вдруг с удивлением подумал, что после слов отца действительно испытал нестерпимое желание помочиться. Странно, ведь мгновение назад он и не думал об этом. Блекгарт с облегчением спрыгнул с коня.

Граф тоже спешился. На его лице вновь промелькнуло едва заметное облачко озабоченности.

— Скажи-ка, сынок, — после минутного колебания спросил граф, — ты любишь принцессу Гермонду?

Сын с удивлением посмотрел на отца.

— Конечно, — ответил он не раздумывая. — Как и полагается рыцарю короля Асидора, я с почтением и уважением отношусь к принцессе. Но почему вы спросили?

— Я не спросил тебя, с уважением ли ты к ней относишься, а любишь ли ее? Как женщину.

— Я не понимаю вас, отец.

— А чего ж ты всю дорогу крутился у ее кареты! Что я не видел твоих наполненных мечтательностью глаз по вечерам?

— Хорошо, — вдруг кивнул Блекгарт. — Я еще, правда, не все решил, но раз уж вы сами ко мне с этим обратились… — Блекгарт оправил на себе одежду и торжественным тоном произнес: — Отец, я прошу вашего благословения на мою женитьбу.

Граф побагровел.

— И кто же твоя избранница, сынок? — Его рука непроизвольно легла на рукоять меча.

— Дочь барона Барока Инесса, фрейлина принцессы Гермонды.

Граф, совершенно сейчас неуместно, облегченно расхохотался.

— Она из знатного рода и я не вижу причин для смеха, отец! — обиженно произнес Блекгарт.

— И давно ты полюбил ее?

— В начале похода.

— А до меня доходили разговоры, что твои взгляды все больше устремлены на принцессу…

— Это облыжные слухи, батюшка. Да и… Мне не пристало это говорить, но я не нахожу ее красивой. Совсем. К тому же с ее языка все время слетают ядовитые шуточки и Инесса не раз уже плакала от них.

Граф дружески обнял сына.

— Ладно, ты успокоил меня. Барон Барок — достойный рыцарь, хоть и недолюбливает меня. Я подумаю о твоей просьбе, сынок. — Он снова посмотрел на сына и опять рассмеялся столь же добродушно: — Ну и выглядишь же ты сейчас, с запекшимися блямбами вместо бровей! Но ничего, шрамы украшают воина, сегодня все фрейлины будут вздыхать по тебе, жалеючи и восхищаясь! Все, поехали! — брови графа озабоченно сошлись на переносице. — Время не терпит.

— Отец, — отважился спросить Блекгарт, ставя ногу в стремя. — А как вы догадались, что рыцарь Найжел и прочие — эти… грязевые куклы. Ведь они были так похожи на настоящих! Это опять ваша пресловутая удача помогла?

— Удача любит достойных, — ответил граф. — Мне повезло, что я отлично знаю Найжела. Он терпеть не может магию и всегда носит на мизинце перстень с очень редким камнем-дионисием, который отгоняет чары. На том, что встретил нас, перстня не было.

— А что за странные слова про кипящий котел?

— А это уже подтвердило мое предположение, — усмехнулся граф. — Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю… Наша с Найжелом жизнь зависела ответим ли мы на дурацкие вопросы. И одним из них был вопрос «Чего в кипящем котле не бывает?»С тех пор это у нас вместо приветствия и пароля. Все, вперед! Эй, кто-нибудь догадался прихватить для меня вина?

Оруженосцы виновато покачали головами.

— Ну, ничего, потерпим!

Граф вновь погнал коня по дороге.

Солнце уже садилось, скрылось за выросшими по правую руку высокими горами.

Блекгарт старался не отставать от отца более чем на полкорпуса коня. Он думал — почему отец спросил его о принцессе, зачем? И еще — чего в кипящем котле не бывает?..

После четверти часа бешеной скачки они увидели вдали шатры.

— Ты этого искал, отец? — крикнул Блекгарт.

— Да.

Они подъехали к лагерю и, замедлив ход коней, настороженно оглядываясь, приблизилась.

Вид у лагеря был такой, словно на него свалилась чума или другая смертельная болезнь, в одночасье положившая множество воинов, слуг, женщин. Они лежали в самых нелепых позах. Молодой рыцарь смущенно отвел взгляд, случайно наткнувшийся на молодую орнейку, лежавшую с задраной в падении юбкой и широко раздвинутыми ногами.

— Они мертвы? — спросил Блекгарт, рассматривая лежавших без движения в людей в уже знакомых орнейских одеждах.

Граф не ответил, спрыгнул с коня, сделав знак остальным дожидаться его приказа, и не спеша пошел по лагерю.

— Так и я думал, — ни к кому не обращаясь, произнес он. — Колодец. Иначе бы Найжела не взяли столь просто.

Роберт подошел к лежавшему на земле рыцарю, который выглядел как Найжел, и склонился над ним. Блекгарт не выдержал, спешился, подошел и встал за спиной отца.

— Он тоже похож на Найжела, — произнес юный рыцарь.

— Это и есть Найжел, — ответил отец.

— Но вы говорили про кольцо на мизинце…

Граф достал перстень.

— Вот, я подобрал его там, в грязи. Надеть его на себя куклы не смогли, но и оставить на настоящем тоже побоялись. Это, вне всякого сомнения, мой старый друг Найжел! Мы вместе пролили столько крови, что никакой магией не обманешь.

— А вдруг и эти люди, лежащие вокруг тоже — ну, грязевые куклы? Отец, вы собираетесь одеть ему на палец перстень?!

— Конечно. Как иначе я возверну его к жизни?

— А если вы…

Он не договорил, да и граф не успел одеть кольцо на мизинец лежащему на земле человеку: едва взял его руку в свою, тот открыл глаза.

— Роберт?!.

— В кипящем котле… — с выражением произнес граф и бросил быстрый взгляд на сына.

— Холодной воды не бывает, — привычно ответил Найжел. — Дивный сон я видел, Роберт. Будто встречаю тебя, а ты вместо приветствия запускаешь в меня кинжалом.

А я и не умираю, а хочу убить тебя… Тебя, Роберт! А потом ты рассек меня пополам своим мечом, но я вновь не умер… Не правда ли, дурацкий и жуткий сон, Роберт? Наверное, я чем-то опился…

— Это был не сон, Найжел, — серьезно сказал граф Астурский.

Глуповатая сонная улыбка сползла с лица орнея, и он озабоченно посмотрел вокруг себя. Потом перевел взгляд на графа.

— Ты опять спас мне жизнь, Роберт?

Граф подал ему руку, тот встал и они крепко обнялись.

Эпизод второй

— Камлай! — приказал граф Марвазу.

Солнце давно скрылась, ночная чернота украла горы, только многочисленные костры вырывали из нее шатры, да снующих вокруг людей, старающихся не встретиться с графом взглядом, а уж тем более дыхнуть на него.

Где-то вдалеке нестройными голосами орали орнейскую песню арситанцы вместе с только что обретенными друзьями, и многие из певцов даже не подозревали, что под эти слова когда-то убивали их отцов.

Граф вздохнул — пусть поют. Сейчас с Орнеями мир, и дай бог, чтобы он продлился вечно. Очень уж не хочется снова встретиться с лучшим другом в кровавой сече.

— Хозяин, — на своем языке, отлично понятном Роберту, произнес оруженосец, — послезавтра — четвертый день фазы луны, обговоренное время. Может, подождете?

Сегодня, возможно, ничего не получится.

— Нет, — решительно ответил граф. — Камлай, Марваз, я не могу ждать два дня.

Мне надо поговорить сегодня. Слишком странное начало для похода.

— Но, хозяин…

— Камлай!

— Хорошо, но вызов может произойти даже на рассвете.

— Хоть к полудню, подожду. А засну, так разбудишь.

Оруженосец, с повязкой, закрывающей нижнюю половину лица, знал, что дальше спорить бесполезно. Он поклонился и вошел в графский шатер, возле которого они стояли. Через мгновение вышел и поспешил к повозкам с графским имуществом.

Роберт посмотрел вокруг и только собирался сесть на подходящий камень, как к нему подошел слуга из штата принцессы Гермонды.

— Ваше сиятельство, — почтительно поклонился он, — ее высочество хочет говорить с вами.

— Мне не досуг, — отмахнулся граф.

— Она сказала, что настаивает на разговоре. Немедленно. Это ее слова, ваше сиятельство, я просто передаю.

Вряд ли имеет смысл воспроизводить здесь тираду графа, но, отведя душу, он махнул рукой и добавил:

— Скажи ее высочеству, что я скоро приду.

Он кликнул слугу, потребовал вина и сел на облюбованный камень. Разговаривать с принцессой ему абсолютно не хотелось, да и не о чем. Он уже, почитай, выполнил свою миссию — ту, что доверил ему король Асидор. Многие удивлялись, что граф Астурский согласился (впервые за долгую, полную бурных событий и опасностей жизнь) на официальную должность королевского посла. А если нет других подступов для достижения великой цели? Да и сейчас еще этих подступов не видать, одни отступы. И предстоят тяжелые разговоры со старейшиной и главами родов орнеев о предложениях короля. Казалось бы: какое ему дело, как отнесутся орнеи к королевской затее, но раз уж он взялся за какое-либо поручение, то отдается ему до конца, даже если результаты ему абсолютно безразличны. Да еще и эта вздорная принцесса…

Ну, ее-то он уже, почитай, передал Найжелу, который сейчас проверяет кого из отправившихся с ним из Иркэна не достает и, следовательно, кто подсыпал зелье в колодец.

Слуга принес вина, граф не спеша, со смаком, отхлебнул из фляги и встал, сунув ее в руки слуги. Мимо в его шатер прошли двое воинов, неся за поручни тяжелый объемистый ящик. Рядом прошмыгнул Марваз. Граф поймал его за куртку и отвел в сторону.

— Меня зовет принцесса, — сказал он, — так что особливо не торопись.

— Вы просите вызова в неурочный час, хозяин, а это быстро не бывает, — на только графу понятном языке ответил оруженосец. — Даже если ваш разговор с принцессой затянется, все равно придется ждать. Я предупреждал. И распорядитесь, чтобы никто не входил.

Граф усмехнулся давно привычной наглости оруженосца, который на самом деле оруженосцем не был. Вернее, он исполнял и обязанности оруженосца тоже.

С тяжелым сердцем граф отправился искать шатер принцессы.

Везде слышались говоры орнеев и слова его родной речи, но для общения хватало нескольких фраз на обоих языках: «Выпьем за вашего государя!»и «Уважаю!». О дневном событии уже было десятирижды переговорено, вино лилось рекой по случаю счастливого минования жуткой беды. О причинах происшедшего, разумеется, мало кто задумывался. А ведь без причины даже ворона не каркнет — кому как не графу Роберту этого не знать?

Два пылающих факела освещали королевский герб над роскошным шатром, где запросто уместились бы на ночлег две дюжины человек. У опущенного полога стояли четверо пикенеров.

— Доложи, обо мне ее высочеству, — процедил граф одному из них.

Он пожалел, что вернул слуге флягу с вином. Хотя — приличия, они и в Орнеях приличия, будь они не ладны! Ее высочество! Возомнившая о себе толстуха с веснушками на лице, которой не надоедает слушать, как она прекрасна…

Из шатра вышел Блекгарт, нижняя губа его была поджата — то ли от злости, то ли от досады.

— Ее высочество принцесса Гермонда ждет его сиятельство графа Астурского, — возвестил вышедший вслед за ним стражник.

— Отец! — воскликнул Блекгарт. — Я…

— Что еще? — устало спросил граф. — И что ты делал в шатре принцессы?

— Принцесса позвала меня, чтобы я рассказал ей о сегодняшнем происшествии, а сама… Я думал, что соберутся все фрейлины, но в шатре нет даже ее духовника!

Она ни о чем даже не спрашивала меня. Она обнимала меня, сперва будто сожалея о моих ранах, которые совершенно пустяшны, что я ей и сказал. А потом она потребовала, чтобы я ее поцеловал. Я…

Граф спокойно смотрел на него, ожидая продолжения. В свете факелов его лицо казалось безжалостным, огромная фигура, словно скала нависала над молодым человеком.

— Вчера она мне сказала, что вы любите друг друга, — нарочито спокойным голосом сообщил граф.

— Отец! — от удивления и негодования юноша чуть не задохнулся. — Я… Никогда не говорил ей ничего подобного! Я даже почти никогда не смотрел на нее! Я люблю Инессу, я же сказал вам сегодня. Клянусь в этом могилой моей матери!

Граф никогда не слышал от сына подобной клятвы и прекрасно знал, как тот любил свою мать.

— Ты уже познал женщину? — строго спросил граф.

Вот же, выбрал время для такого разговора. Надо было днем обо всем этом переговорить, а еще лучше — много дней назад, если не лет. Сейчас уже воспитывать поздно. Но мог ли граф предполагать, что его единственным наследником станется младшенький, которого покойная жена столь старательно готовила в священнослужители?

— Да, познал. — Блекгарт чистым взглядом посмотрел в лицо отцу. — Давно… с гулящей девкой, еще там в Арситании. За плату. Когда был оруженосцем у барона…

И потом тоже…

— А с Инессой ты?..

— Отец! — вспыхнув, непочтительно прервал юноша графа на полуслове. — Как вы могли подумать такое? Я хочу, чтобы она была моей женой!

Граф вздохнул. Он знал, что сын сейчас с ним искренен. Ему не нравилась идиотская сережка в ухе сына, он считал, что выделяться из общей массы рыцарей надо не побрякушками, а мужеством и умом. Хотя сын сегодня его не опозорил. А до сережки — так все юнцы сейчас повтыкали себе, некоторые даже браслеты и ожерелья, чуть ли не из материнских ларцов, понадевали. Графа хоть и раздражала эта мода, но сыну он ничего по этому поводу не говорил. И не скажет.

— Хорошо, иди, — произнес Роберт как можно более ласковым голосом. — Завтра поговорим.

Юноша сглотнул набежавший в горле ком, молча кивнул и повернулся.

— Будь сегодня в своем шатре, — добавил ему в след Роберт. — Или, лучше, найди себе товарищей среди орнейских рыцарей.

— Отец, — снова повернулся Блекгарт. — Я сегодня встретился с тем, которого… вернее кукле которого в битве снес мечом полчерепа, а он, чуть не ослепил меня. Я не могу теперь подойти к нему, хотя и понимаю, что…

— Что ж, слушай приказ, сынок, — улыбнулся граф. — Сейчас найдешь этого самого орнея, расскажешь ему об этом и вы вместе выпьете вина.

— А если он почтет случившееся за оскорбление?

— В таком случае поступишь, как повелевает рыцарская честь.

— То есть? — не понял юноша.

— Убьешь его в честном поединке, — равнодушно сказал граф и повернулся ко входу в шатер принцессы, показывая, что разговор окончен.

Из мрака ночи словно привидение появился Тень Блекгарта и двинулся за ним.

Последние слова графа явно привели его в боевую готовность смотреть во все глаза.

— Ее высочество ждет вас, граф Роберт Астурский! — напыщенно повторил стражник и смутился под пристальным взором графа.

Другой пикенер почтительно приподнял полог. Граф чему-то усмехнулся, хотя вряд ли на душе у него было так уж весело, и уверенно шагнул в шатер. Он знал, что его Тень не осмелится войти следом (да этого и не требовалось), но будет чутко вслушиваться, что происходит за матерчатой стенкой.

Две широкие чаши на высоких держаках, в которых горело специальное благоуханное масло, освещали принцессу, стоящую посреди круглого шатра с высоко поднятой головой.

Даже если отрешиться от чувств, которые испытывал граф к этой капризной девчонке, принцессу Гермонду никак нельзя было назвать очень красивой. Не в деда уродилась, нет. Она была миловидной и, может быть, даже привлекательной, но не красивой — вздернутый носик, веснушчатое лицо, не по шестнадцати годкам тяжелые груди, да и бедра огромные, как у женщин кочевников. Не королевской стати, увы.

Но гонору на четырех королев хватит.

— Я слушаю вас, ваше высочество, — не хмыкнул, как желалось, а склонился в почтительном поклоне граф.

Она молчала довольно длительное время, затем соблаговолила произнести:

— Вы ничего не хотите мне сообщить?

— О чем именно, ваше высочество? — стараясь быть хладнокровно-вежливым спросил граф Астурский.

— О происшедшем сегодня на дороге.

— А что произошло? — наигранно наивно спросил граф.

— Меня чуть не похитили! — едва сдерживая гнев, воскликнула принцесса. — Мне угрожала смертельная опасность!

— Да кто вам это сказал? — рассмеялся граф. — С вашей головы волосок не упадет, пока вы под моей защитой.

— А если вы погибнете? Я знаю, сегодня какие-то колдуны пытались магическим обманом выдать себя за орнеев и…

— Не думайте об этом, ваше высочество, — как можно более пренебрежительным тоном произнес Роберт. — Ведь не для того, чтобы я рассказывал вам о незначительной стычке, вы оторвали меня от важных дел?

— Важные дела — это пить вино? — скривилась принцесса. — Я знаю, вы в день выпиваете чуть ли не с полдюжины фляг.

— Не спрашивайте: пьет ли он? Спрашивайте: каков он во хмелю, — усмехнулся граф. — Я же ничего не говорю по поводу того, что вы дважды в день меняете платья. Это в походе-то, среди безлюдных гор! Перед кем вы здесь красуетесь? И так ли должна вести себя принцесса, невеста будущего старейшины орнеев?

— Не вам указывать мне, как я должна вести себя! — взвизгнула Гермонда. — Вы должны подчиняться моим словам!

— Должен вас огорчить, но это не так, — сделал ироническое изображение поклона граф. Он осмотрелся, уселся на стоящий у стены, в тени, огромный сундук, и закинул ногу на ногу. — Я подчиняюсь только королю Асидору, и то если сам того пожелаю.

— Да как вы говорите со мной?! Во мне течет королевская кровь! Встаньте немедленно!

— Во мне, знаете ли, тоже течет кровь королей, — спокойно проговорил граф. — Мой дед был родным братом вашего прадеда, если вы до сих пор этого не знали. И здесь, в Орнеях, я — полномочный посол, то есть, представляю его величество короля Асидора II. Для всех. Для вас — тоже. — Граф встал. — Если это все, о чем вы хотели со мной поговорить, то мне лучше откланяться. У меня очень много дел.

Она хотела сказать ему что-то язвительное, но сдержалась.

— Простите меня, граф Роберт, — сменила она гнев на милость, — я погорячилась. Я знаю, что пока вы охраняете меня, со мной ничего не случится.

Совсем не об этом мне хотелось бы поговорить с вами.

О, если бы рыцарь защищал свое высокое звание только на поле брани! Насколько бы ему было проще и спокойнее жить.

— Я слушаю вас, ваше высочество.

— Я не хочу выходить замуж за орнейского принца. Я люблю вашего сына и мы хотим пожениться!

— Мой сын не любит вас, — спокойно ответил граф. — Он сегодня просил меня благословить его брак с дочерью барона Барока.

— Инессой?! — чуть не задохнулась от возмущения принцесса.

Она буквально упала в стоящее за ней походное кресло, положила руку на подлокотник и, уткнувшись в нее лицом, заплакала:

— Никто, никто меня не любит! Это вы заставляете его жениться на этой тощей дуре, вы!

Ее плечи и спина тряслись в свете факелов. Графу безумно захотелось сделать большой глоток вина. А лучше — два.

— Мой сын сам попросил ее руки, — почему-то стал оправдываться он. Терпеть не мог женских слез. Но тут же озлился на себя и сказал, что было на душе: — Но если б он хоть намеком дал мне понять, что испытывает к вам какие-то чувства, кроме тех, что должен испытывать, как к принцессе, внучке нашего короля, я тут же всадил бы ему в сердце меч. Я обещал королю доставить вас к старейшине орнеев в жены его сыну, и я сдержу свое слово.

— Но ведь бывает же все, я слышала ваши слова! — не поднимая головы, прорыдала принцесса. — Сами говорите: все может быть.

— Еще ни разу солнце не всходило на западе. Еще ни разу я не нарушал данного слова.

— И вы… И вы убили бы из-за этого своего единственного наследника?! — озаренная неожиданной мыслью подняла голову Гермонда. — Вы обманываете меня!

— Нет, — твердо произнес граф, словно мечом отрубил. Этому «нет» невозможно было не верить. — Я действительно без колебаний сделал бы это. Возможно, потом, я не смог бы жить, но сперва я так или иначе доставил бы вас в Иркэн.