Канатная плясунья

— Галопом! Карьером! Погоня!

А капитан все так же невозмутимо вытащил из-за пояса игрушечный пистолетик и выстрелил в «Гнусного похитителя». Кантэн кубарем скатился с седла, а освобожденная цыганка подбежала к своему избавителю и крепко расцеловала его в обе щеки.

Потом Кантэн показывал партерную гимнастику. Были и другие номера, в которых участвовали Кастор и Поллукс. Все было мило, весело, остроумно.

— Капитан Монфокон, возьмите шляпу, произведите в публике сбор. А вы, Кастор и Поллукс, — командовала Доротея, — бейте громче в барабан, чтобы заглушить звон золота, падающего в шляпу.

Капитан с огромной шляпой обошел публику, бросавшую ему медь и смятые кредитки. Потом Доротея вскочила на крышу фургона и произнесла прощальную речь:

— Благодарю вас, господа. С искренним сожалением покидаем мы ваше гостеприимное местечко. Но прежде чем уехать, мы считаем долгом сообщить почтеннейшей публике, что мадемуазель Доротея (она церемонно поклонилась при этом) не только директриса цирка и первоклассная артистка. Она обладает редким даром ясновидения и чтения чужих мыслей. По линиям руки, на картах, по почерку, звездам и кофейной гуще она открывает все сокровенное. Она рассеивает тьму, она разгадывает тайны и загадки. С помощью своей волшебной палочки она в покинутых развалинах, под камнями старинных замков, в заброшенных колодцах и подземельях отыскивает давным-давно запрятанные клады, о существовании которых не знает никто. Кто ищет их — тому она поможет.

Окончив речь, Доротея спустилась на землю. Мальчики уже укладывали вещи. Кантэн подошел к ней и зашептал испуганно:

— За нами следят. Жандармы не спускают с цирка глаз.

— Разве ты не слыхал моей речи!

— А что?

— А то, что к нам придут за советом, к «Доротее Ясновидящей». А вот и клиенты: бородатый и тот, другой, в бархатной куртке.

Бородач был восхищен. Он рассыпался перед Доротеей в любезностях, потом представился ей:

— Максим Эстрейхер. — И представил своего друга: — Рауль Дювернуа.

Затем оба молодых человека пригласили Доротею от имени графини де Шаньи пожаловать в замок на чашку чаю.

— Вы просите меня одну? — лукаво спросила Доротея.

— Конечно, нет, — возразил Рауль Дювернуа с вежливым, почти изысканным поклоном. — Моя кузина будет рада видеть и ваших юных товарищей. Надеюсь, вы нам не откажете.

Доротея пообещала быть, только переоденется и приведет себя в порядок.

— Нет-нет, не переодевайтесь, — просил Эстрейхер. — Приходите так, в этом костюме. Он вам очень к лицу, а главное — ничего не скрывает и подчеркивает грацию и красоту вашей фигуры.

Доротея покраснела и сухо отрезала:

— Я не люблю комплиментов.

— Помилуйте. Разве это комплименты, — возразил Эстрейхер, не скрывая иронии. — Это только должная дань вашей красоте.

Когда молодые люди удалились, Доротея пальцем поманила Кантэна и сказала, смотря им вслед:

— Будь осторожен с бородатым.

— Почему?

— Он хотел подстрелить тебя сегодня утром.

Кантэн чуть не упал в обморок.

— Не может быть. Ты не ошиблась? — лепетал он со страхом.

— Нет. Та же походка и так же волочит левую ногу.

— Неужто он узнал меня?

— Может быть. Увидев твои прыжки на арене, он, верно, вспомнил того дьявола, который утром лазил по канату. А от тебя перешел ко мне и догадался, что это я хватила его камнем по черепу. Я вижу по его глазам, что он все понял. Какая гнусная у него манера лезть с пошлостями и при этом насмешливо улыбаться.

Кантэн вспылил.

— И ты еще хочешь оставаться! Ты смеешь еще оставаться!

— Смею.

— Несмотря на бородатого?

— Ведь он понял, что я разгадала.

— Чего же ты хочешь?

— Хочу погадать им и заинтриговать их.

— Зачем?

— Чтобы заставить проболтаться.

Кантэн был окончательно сбит с толку.

— О чем же?

— О том, что меня интересует.

— А если обнаружится кража? Если нас потащат на допрос?

Терпение Доротеи лопнуло.

— Если ты такой трус, возьми у капитана деревянное ружье и стань на караул у фургона. А когда появятся жандармы — пали в них пробками. Понял?

Доротея быстро привела себя в порядок и пошла в замок. Рядом с нею шагал долговязый Кантэн и рассказывал все подробности своего ночного приключения. Сзади шли Кастор и Поллукс, а за ними — капитан, тащивший игрушечную повозочку, нагруженную его незатейливыми игрушками.

Приняли их в главной гостиной замка. Прислуга сказала правду: графиня была славная, сердечная женщина. Она ласково угощала мальчиков сладостями и была очень мила с Доротеей.

Доротея совсем не казалась смущенной. В гостиной она держала себя скромно, но так же непринужденно, как и в фургоне. Она даже не нарядилась, только поверх своего скромного платья набросила черную шелковую шаль и перехватила ее поясом. Приличные, полные достоинства манеры, умный выразительный взгляд, литературные обороты, в которые только изредка вкрадывались народные словечки, веселая подвижность — все восхищало графиню и ее мужа.

— Не вы одна, я тоже могу предсказывать, — заявил Эстрейхер. — По крайней мере, за ваше будущее я ручаюсь. Я уверен, мадемуазель Доротея, что вас ждут слава и богатство. И если бы вам захотелось попасть в Париж, я бы с радостью согласился руководить вами… У меня есть связи, и я гарантирую вам блестящую карьеру.

Она покачала головой.

— Мерси. Мне ничего не нужно.

— Может быть, я вам неприятен?

— Вы мне ни неприятны, ни приятны. Я просто вас не знаю, вот и все.

— Жаль. Если бы вы знали меня — вы бы мне верили.

— Сомневаюсь.

— Почему?

Она взяла его руку и стала рассматривать линии.

— Распутство. Жажда наживы. Совести нет.

— О!.. Я протестую. У меня? Нет совести?..

— Это показывает ваша рука.

— А что говорит моя рука о моем будущем? Ждет ли меня удача?

— Нет.

— Как… Я никогда не разбогатею?

— Боюсь, что нет.

— Черт побери! А когда я умру?

— Скоро.

— Вот как. И долго буду болеть?

— Нет. Всего несколько секунд.

— Значит, я погибну от несчастного случая?

— Да.

— Каким образом?

Доротея провела пальцем по какой-то линии ладони.

— Посмотрите, — сказала она. — Видите эту линию у основания указательного пальца?

— Вижу. А что это значит?

— Виселица.

Все расхохотались. Эстрейхер представился, будто его очень забавляет хиромантия, а граф Октав захлопал в ладоши.

— Браво, браво. Уж если вы предсказали этому развратнику петлю, значит, вы настоящая ясновидящая, и я больше не стану колебаться. — Он переглянулся с женой и продолжал: — Да-да, не стану колебаться и прямо скажу…

— Причину, из-за которой вы пригласили меня в гости, — подхватила Доротея.

— Что вы, — возразил граф, чуть-чуть смутившись. — Мы пригласили вас потому, что хотели иметь удовольствие побеседовать с вами.

— И испытать мои способности ясновидящей.

— Ну да, — вмешалась графиня. — Ваша прощальная речь нас заинтриговала. Признаюсь, мы не верим во всякие волшебства, но мы хотим задать вам несколько вопросов, так сказать, из пустого, несерьезного любопытства.

— Хорошо. Раз вы не верите в мои способности — не будем говорить об этом. А я все-таки удовлетворю ваше любопытство.

Графиня удивленно подняла ресницы.

— Каким образом?

— Отвечая на ваши вопросы.

— Под гипнозом?

— Зачем! По крайней мере, сейчас гипноз не нужен. А что будет дальше — посмотрим.

Доротея отослала детей в сад, оставила только Кантэна и подсела к графине.

— Я к вашим услугам.

Графиня замялась.

— Я, право, не знаю…

— Говорите прямо, графиня. Не стесняйтесь.

— Ну, хорошо. — И подчеркнуто легкомысленным тоном, стараясь показать, что все это пустяки, которым никто не придает значения, графиня продолжала: — Вы говорили о забытых кладах, о спрятанных под камнями сокровищах. Наш замок существует несколько веков. В нем, вероятно, не раз разыгрывались разные драмы, бывали бои и разные происшествия. И вот нам хотелось бы знать, не спрятал ли кто-нибудь из наших предков один из тех сказочных кладов, на которые вы намекали.

Доротея задумалась и не сразу ответила.

— Я всегда отвечаю, — сказала она наконец, — с большей или меньшей точностью, если мне вполне доверяют. Но если говорят недомолвками и не прямо ставят вопрос…

— Какие недомолвки… Уверяю вас…

Но Доротея не сдавалась.

— Вы мне сказали, что спрашиваете меня из пустого любопытства. Но почему же никто мне не сказал о том, что в замке уже производятся раскопки?

— Может быть, раскопки и производились, — вмешался граф, — но давно, несколько десятков лет тому назад, при покойном отце или деде.

— Нет, — настаивала Доротея. — Недавно производились раскопки.

— Не может быть. Мы живем здесь не более месяца.

— Я говорю не о месяцах, а о нескольких днях, даже часах.

— Уверяю вас, — с живостью заговорила графиня, — что никто из нас не начинал раскопок.

— Значит, раскопки производятся кем-то другим и без вашего ведома.

— Кем? С какой стати? Где? — спрашивала графиня с непритворным волнением.

Доротея умолкла, задумалась и ответила не сразу.

— Извините, если я вмешиваюсь в чужие дела. Это один из моих недостатков. Недаром Кантэн вечно твердит мне, что рано или поздно попаду в неприятную историю… Сегодня мы приехали задолго до представления, и я пошла немного побродить. Гуляя, я нечаянно обратила внимание на кое-какие мелочи, потом задумалась, сопоставила их и сделала выводы.

Хозяева и гости переглянулись. Видно было, что они не на шутку заинтригованы.

— Я рассматривала, — продолжала Доротея, — прелестный старинный фонтан посреди внутреннего двора. Долго любовалась скульптурой и вдруг заметила, что мраморные плиты бассейна недавно поднимались. Не знаю, добились ли искавшие толку, но камни и землю они аккуратно водворили на место, но все-таки не настолько аккуратно, чтобы скрыть следы своих раскопок.

Граф и гости снова переглянулись. И один из гостей спросил:

— Может быть, ремонтировали бассейн или исправляли канализацию?

— Нет, — решительно ответила графиня. — Фонтана не трогали.

И, обернувшись к Доротее, спросила:

— Вы, вероятно, заметили не только это?

— Да, — ответила Доротея. — Такие же раскопки были недавно и на площадке, где выступают камни утеса. Ломали камень и сломали лом, конец которого до сих пор торчит из щели утеса.

— Странно, — нервно заговорила графиня. — Почему они выбрали именно эти два места? Чего они ищут? Чего хотят? Вы ничего не заметили особенного?

Не задумываясь и медленно отчеканивая слова, как бы желая этим подчеркнуть, что сейчас идет речь о самой сути дела, Доротея ответила:

— Об этом написано на самом памятнике. Вы видите капительную колонну фонтана, окруженную сиренами? Так вот, на одной из сторон этой колонны есть почти стертая надпись.

— Почему же мы никогда ее не замечали? — вскрикнула графиня.

— А все-таки она существует. Буквы стерлись и почти слились с мрамором. И все-таки одно слово, целое слово уцелело, и его легко можно прочесть.

— Какое слово?

— Слово «Fortuna».

Три слога «For-tu-na» отчетливо прозвучали в тишине огромной гостиной. Граф глухо повторил эти три слога, а Доротея продолжала:

— Да, слово «Фортуна». И это же слово написано на камне фундамента, опирающегося на ту скалу. Там буквы еще более стерты, и их скорее угадываешь, чем читаешь. Но все-таки все буквы налицо.

Пораженный граф сорвался с места, и когда Доротея договаривала последнюю фразу, он уже летел по двору к фонтану. Он бросил беглый взгляд на капитель, затем помчался к обрыву и скоро вернулся обратно. Все с нетерпением бросились к нему…

— Да, — сказал он тревожно, — раскопки были и тут и там. И слово «Fortuna», которого мы до сих пор не замечали, можно легко прочесть… Значит, искали и нашли.

— Нет, — твердо возразила Доротея.

— Почему вы так думаете?

Она не сразу ответила. Пристально взглянула на Эстрейхера, поймала его взгляд на себе. Эстрейхер уже не сомневался, что она его разоблачила, и понимал, куда она гнет. Он только не знал, решится ли Доротея вступить с ним в открытую борьбу. А главное, он не знал, во имя чего она затевает всю эту историю. Он отвел глаза в сторону и повторил вопрос графини:

— Да, интересно знать, почему вы утверждаете, что ничего не нашли?

Доротея приняла вызов.

— Потому, что поиски продолжаются. В овраге, под стенами замка, среди камней, оторвавшихся от утеса, есть старый обтесанный камень, оставшийся от разрушенной постройки. Слово «Fortuna» вырезано и на нем. Этот камень на днях поднимали: это видно по свежеразрытой земле и по чьим-то следам вокруг камня.

III. Ясновидящая

Последние слова Доротеи поразили супругов Шаньи. Наклонившись друг к другу, они о чем-то шептались с Дювернуа и Эстрейхером. Бедный Кантэн забился, дрожа от страха, в угол дивана. Он слышал разговор об овраге, о камне и решил, что Доротея сошла с ума. Зачем она выдает человека, копавшего яму? Наводя на его след, она бросает тень на себя и готовит себе ловушку. Как это глупо, как безумно!

Между тем Доротея оставалась совершенно спокойна. Она шла к твердо намеченной цели, а все остальные были смущены и напуганы.

— Ваши наблюдения нас сильно взволновали, — заговорила наконец мадам де Шаньи. — Они показывают, как вы наблюдательны. И я прямо не знаю, как благодарить вас за ваше сообщение.

— Вы так тепло нас приняли, графиня, что я сочла своим долгом оказать вам эту маленькую услугу.

— Не маленькую, а огромную, — перебила графиня. — Я только попрошу вас закончить то, что вы начали.

Доротея казалась немного удивленной:

— Я не совсем понимаю… Что именно я могу еще сделать?

— Сказать нам все-все.

— Уверяю вас, что я больше ничего не знаю.

— Но можете узнать.

— Каким образом?

Графиня слегка улыбнулась.

— Благодаря вашему дару ясновидения, о котором вы сегодня говорили.

— И которому вы не верите.

— Которому я готова теперь поверить.

Доротея наклонила голову.

— Хорошо. Но это только опыт. А опыты не всегда удаются.

— Попробуем все же.

— Извольте. Но я заранее прошу снисхождения, если мы ничего не добьемся.

Она взяла у Кантэна носовой платок и крепко завязала себе глаза.

— Чтобы стать ясновидящей, — сказала она, — надо сперва ослепнуть, потому что чем меньше я смотрю, тем больше вижу. — И прибавила серьезно: — Спрашивайте, графиня. Постараюсь ответить.

— По поводу того, о чем мы только что говорили?

— Да.

Доротея облокотилась на стол и крепко сжала виски.

— Скажите прежде всего, — спросила мадам де Шаньи, — кто производил раскопки около фонтана и на краю обрыва?

Доротея молчала. Казалось, что она уходит в себя, отрывается от окружающего. Через несколько минут она заговорила. Голос ее звучал глухо, но без фальши, обычной для цирковых сомнамбул.

— На площади я ничего не вижу. Туман мешает разглядеть. Давно это было… Зато в овраге…

— В овраге? — переспросила графиня.

— В овраге. Каменная плита поднята стоймя. В яме стоит человек и копает.

— Кто это? Как он одет?

— Он в длинной блузе.

— А лицо?

— Не видно. Голова обмотана шарфом. Даже уши завязаны. Вот он кончает работу, опускает плиту на место и уносит лопату. Да, он ничего не откопал.

— Вы в этом уверены? Куда он направился?

— Прямо наверх, к воротам над обрывом.

— Не может быть; они закрыты.

— У него есть ключ. Вот он вошел. Рассвет. Все спят. Он направляется к оранжерее. Там есть маленькая комнатка…

— Где садовник складывает свои инструменты, — прошептала графиня.

— …и ставит лопату в угол, снимает блузу, вешает на гвоздь.

— Не может быть. Но это не садовник, — почти закричала графиня. — Лицо? Вы видите лицо?

— Нет. Нет. Он не снимает шарфа.

— Тогда во что он одет?

— Во что одет? Не вижу. Он уходит.

Доротея умолкла, как будто все ее внимание было сосредоточено на том, чей силуэт растаял в тумане, как призрак.

— Я ничего не вижу, — повторила она. — Ничего. Впрочем, нет, вижу. Вот главный подъезд замка. Тихо отворяется дверь. Вот лестница и длинный коридор. Совсем темно. Но все же смутно видно. На стенах — картины: охотники, всадники в красных костюмах. Человек наклоняется к дверям, ищет замок, потом входит.

— Значит, это прислуга, — глухо сказала графиня. — Второй этаж. Там коридор и картины. Ну, что же, куда он вошел?

— Темно. Занавески спущены. Он зажигает карманный фонарик, осматривается. Видит камин, над ним — календарь и большие часы ампир с золотыми колоннами.

— Мой будуар, — прошептала графиня.

— На часах без четверти шесть. Человек идет к противоположной стене. Там мебель из красного дерева и несгораемый шкаф. Он открывает шкаф.

Все слушали Доротею, затаив дыхание. Никто не перебивал ее. Как не поверить в колдовство, если эта девушка, никогда не бывшая в будуаре графини, так верно описывает, что в нем находится.

Мадам де Шаньи совершенно растерялась.

— Но шкаф был заперт, — оправдывалась она сама перед собой. — Я в этом уверена. Я спрятала драгоценности и заперла его на ключ. Я даже помню, как звякнул замок.

— Да, заперли, но ключ оставили в замке.

— Так что: я переставила буквы.

— И все-таки ключ повернулся.

— Не может быть.

— Нет, повернулся. Я ясно вижу буквы.

— Три буквы. Вы их видите?

— Конечно. Первая — Р, вторая — О, третья — Б, то есть первые буквы слова Роборэй. Шкаф открывается. В нем — шкатулка. Человек раскрыл ее и вынул…

— Что? Что он взял?

— Серьги.

— Сапфировые? Два сапфира?

— Да, мадам, два сапфира.

Графиня порывисто вскочила и бросилась к дверям. За нею граф и Рауль Дювернуа. И Доротея расслышала, как граф сказал на ходу Раулю:

— Если только это правда, дело становится более чем странным.

— Да, более чем странным, — повторил Эстрейхер.

Он тоже бросился к дверям, но на пороге раздумал, запер дверь и вернулся обратно, видимо желая поговорить с Доротеей.

Доротея сняла платок и щурилась от яркого света. Бородатый пристально смотрел ей в глаза. Она тоже глянула на него смело и пристально. Эстрейхер постоял мгновение, снова направился к выходу, потом раздумал, остановился, погладил бороду. Насмешливая улыбка поползла по его губам.

Доротея не любила оставаться в долгу и тоже усмехнулась.

— Чего вы смеетесь? — спросил Эстрейхер.

— Смеюсь потому, что вы улыбаетесь. Но я не знаю, что вас так смешит.

— Я нахожу вашу выдумку необычайно остроумной.

— Мою выдумку?

— Ну да, сделать из двух человек одного, соединив того, кто рыл яму, с тем, кто забрался в замок и украл серьги.

— То есть?

— Ах, вам угодно знать все подробности. Извольте. Вы очень остроумно заметаете следы кражи, которую совершил господин Кантэн.

— Господин Кантэн на глазах и при соучастии господина Эстрейхера, — быстро подхватила Доротея.

Эстрейхера передернуло. Он решил играть вчистую и заговорил без обиняков:

— Допустим… Ни вы, ни я не принадлежим к тем людям, которые имеют глаза для того, чтобы ничего не видеть. Если сегодня ночью я видел субъекта, спускавшегося по стене замка, так вы видели…

— Человека, который копался в яме и получил камнем по черепу.

— Прекрасно. Но, повторяю, это очень остроумно отождествлять этих лиц. Очень остроумно, но и очень опасно.

— Опасно! Почему же?

— Да потому, что всякая атака отбивается контратакой.

— Я еще не атаковала. Я только хотела предупредить, что приготовилась ко всяким случайностям.

— Даже к тому, чтобы приписать мне кражу серег?

— Возможно.

— О, если так — я поспешу доказать, что серьги в ваших руках.

— Пожалуйста.

Эстрейхер направился к дверям, но на пороге остановился и сказал:

— Итак, война. Я только не понимаю, в чем дело. Вы меня совершенно не знаете.

— Достаточно знаю, чтобы понять, с кем имею дело.

— Я Максим Эстрейхер, дворянин.

— Не спорю. Но этого мало. Тайком от ваших родственников вы занимаетесь раскопками, ищете то, на что не имеете никакого права. И думаете, что вам удастся присвоить находку.

— Уж вас-то это не касается.

— Нет, касается.

— Почему? Разве это затрагивает ваши интересы?

— Скоро узнаете.

Едва сдерживаясь, чтобы не выругаться, Эстрейхер холодно ответил:

— Тем хуже для вас и вашего Кантэна.

И, не говоря ни слова, вышел из комнаты.

Странное дело: во время этой словесной дуэли Доротея оставалась совершенно спокойной. Но как только за Эстрейхером захлопнулась дверь, порыв задорного ребячливого веселья сорвал ее с места. Она показала ему нос, перевернулась на каблуке, подпрыгнула, потом весело схватила флакон нюхательной соли, забытый графиней на столе, и подбежала к Кантэну. Кантэн сидел в кресле, совершенно ошеломленный и уничтоженный.

— Ну-ка, милый, понюхай.

Тот потянул носом, чихнул и только охнул:

— Попались.

— Вот глупости! Почему попались?

— Он нас выдаст.

— Никогда. Он постарается навести на нас подозрение, но прямо выдать не посмеет. Ну, а если и осмелится и расскажет, что видел тебя утром, так я тоже расскажу про него очень многое.

— И зачем ты заговорила про серьги?

— Сами узнали бы. Я нарочно сказала сама, чтобы отвлечь подозрение.

— И вышло как раз наоборот.

— Ну, ладно. Тогда я заявлю, что серьги украл бородач, а не мы.

— Для этого нужны доказательства.

— Я их найду.

— Не понимаю, за что ты его вдруг возненавидела.

Доротея пожала плечами.

— Дело не в ненависти. Просто надо его прихлопнуть. Это очень опасный тип. Ты знаешь, Кантэн, что я редко ошибаюсь в людях. Эстрейхер — негодяй, способный на все. Он подкапывается под семью Шаньи, и я хочу во что бы то ни стало им помочь.

Кантэн, в свою очередь, пожал плечами.

— Удивляюсь тебе, Доротея. Рассчитываешь, взвешиваешь, соображаешь. Можно подумать, что ты действуешь по какому-то плану.

— Вот плана-то как раз и нет. Я бью покамест наудачу. Определенная цель у меня действительно есть: я вижу, что четыре человека связаны какой-то тайной. Папа перед смертью повторял слово «Роборэй». Вот я и хочу узнать, не участвовал ли он в этой тайне или не имел ли права участвовать в ней. Ясно, что они ищут сокровище и пока держатся друг за друга. Прямым путем мне не добиться ничего. Но я все-таки добьюсь. Слышишь, Кантэн, добьюсь во что бы то ни стало.

Доротея топнула ногой. В этом резком жесте и в тоне ее голоса было столько энергии и неожиданной решимости, что Кантэн вытаращил глаза. А маленькое шаловливое создание упрямо и настойчиво повторяло:

— Непременно добьюсь. Честное слово. Я рассказала им только часть того, что мне удалось пронюхать. Есть такая вещь, которая заставит их пойти на уступки.

— Какая?

— Потом расскажу.

Доротея внезапно умолкла и стала смотреть в окно, за которым резвились мальчики. Вдруг в коридоре раздались торопливые шаги. Из подъезда выскочил лакей, распахнул ворота — и в ворота въехали четыре ярмарочных фургона, в том числе и «Цирк Доротеи».

Около фургонов толпилась кучка народа.

— Жандармы… Там жандармы, — простонал Кантэн. — Они обыскивают «Тир».

— Эстрейхер с ними, — заметила девушка.

— Доротея, что ты натворила!

— Все равно, — спокойно ответила она. — Эти люди знают тайну, которую я должна узнать. История с серьгами поможет мне в этом.

— Однако…

— Перестань хныкать, Кантэн. Сегодня решается моя судьба. Приободрились. Довольно страхов. Давай потанцуем фокстрот.

Она обхватила его за талию и насильно закружила по комнате. Увидав танцующую пару, Кастор, Поллукс и Монфокон влезли в окно и тоже запрыгали. Так, танцуя и напевая модные песенки, выбрались они из гостиной в главный вестибюль. Вдруг Кантэну сделалось дурно. Он покачнулся и упал. Пришлось прекратить пляску. Доротея не на шутку рассердилась.

— Ну, это еще что за представление? — спросила она резко, стараясь поднять Кантэна.

— Я… я боюсь.

— Чего боишься, дурень? Первый раз вижу такого труса. Чего ты боишься?

— С… серьги.

— Дурак. Ты сам забросил их в кусты.

— Я не…

— Что-о?!

— Я… не бросил.

— Где же они?

— Не знаю. Я их искал, как ты сказала, в корзине. Но там их не оказалось. Я перерыл весь фургон. Картонная коробочка исчезла.

Лицо Доротеи стало серьезным. Действительно, опасность была на носу.

— Почему же ты меня не предупредил? Я бы вела себя иначе.

— Я боялся. Не хотел тебя огорчать.

— Ах, Кантэн, Кантэн! Какую глупость ты устроил!

Доротея умолкла и больше не упрекала товарища. Только, подумав, спросила:

— Как ты думаешь, куда они делись?

— Верно, я ошибся впопыхах и положил их не в корзину, а в другое место. А куда — не помню. Я перерыл все корзины и ничего не нашел. Жандармы, конечно, отыщут.

Дело принимало плохой оборот. Серьги в фургоне — прямая улика. А там — тюрьма, арест.

— Не выгораживай меня, Доротея, — умолял несчастный Кантэн. — Брось меня. Я идиот. Преступник. Скажи им, что я один во всем виноват.

Вдруг на пороге вестибюля вырос жандармский бригадир с одним из замковых лакеев.

— Молчи, — шепнула Доротея. — Не смей говорить ни слова.

Жандарм направился к Доротее.

— Мадемуазель Доротея?

— Да, это я. Что вам угодно?

— Пожалуйте за мною. Мы принуждены вас…

— Нет-нет, — перебила жандарма графиня, спускавшаяся по лестнице с мужем и Раулем Дювернуа. — Я протестую. Не причиняйте этой барышне никаких неприятностей. Тут недоразумение.

Рауль Дювернуа поддержал мадам де Шаньи. Но граф остановил жену:

— Друг мой, это пустая формальность. Бригадир обязан ее исполнить. Кража совершена, власти должны произвести дознание и допросить присутствующих.

— Но не эту девушку, которая раскрыла кражу и предупредила нас о том, что против нас затевается.

— Почему же не допросить ее, как всех? Может быть, Эстрейхер прав, предполагая, что серьги пропали не из шкафа. Ты могла надеть их сегодня по рассеянности, и они могли выпасть из ушей. Кто-нибудь их поднял и…

Жандарму надоело слушать спор супругов Шаньи, но он не знал, что предпринять, и Доротея сама вывела его из затруднения.

— Вы правы, граф, — сказала она. — Моя роль должна казаться подозрительной. Вы не знаете, откуда я знаю буквы секретного замка. Не делайте для меня исключения и не освобождайте от обыска и допроса. — Потом, обернувшись к графине, добавила: — Пощадите ваши нервы, графиня, и не присутствуйте при обыске: это зрелище не из приятных. И не волнуйтесь за меня. Наше ремесло такое, что приходится быть ко всему готовой, а вам это будет тяжело. Зато я вас очень прошу — вы сами поймете почему — присутствовать на моем допросе.

— Хорошо. Даю вам слово.

— Бригадир, я к вашим услугам.

Доротея вышла вместе с жандармом и всеми своими компаньонами. Кантэн шел с таким видом, точно его вели на эшафот. Капитан заложил руки в карманы, крепко зажав в кулачке веревку от коляски с игрушками, и весело насвистывал песенку с видом опытного человека, который привык ко всяким переделкам и знает, что все они кончаются пустяками.

Подойдя к своему фургону, Доротея увидела Эстрейхера, беседующего с жандармами и лакеями замка.

— Это вы направили на нас следствие? — спросила она с веселой и приветливой улыбкой.

— Конечно, — ответил Эстрейхер в том же тоне. — И в ваших собственных интересах.

— Благодарю вас. В результате я не сомневаюсь.

Потом обернулась к бригадиру:

— Ключей не полагается. В «Цирке Доротеи» нет замков. Все открыто. В руках и карманах — нет ничего.

Бригадир, по-видимому, не любил обысков. Зато лакеи усердно принялись за дело, а Эстрейхер распоряжался.

— Извините меня, — сказал он Доротее, отводя ее в сторону. — Я нарочно стараюсь отвести от вас всякое подозрение.

— Я понимаю ваше рвение. Вы прежде всего заботитесь о себе.

— Как так?

— Очень просто. Вспомните нашу беседу. Виноват кто-нибудь один: или вы, или я.

Эстрейхер почувствовал в Доротее серьезного противника и испугался ее угроз, но не успел сообразить, как ему действовать. Он стоял рядом с нею, был любезен, даже галантен и вместе с тем тщательно руководил обыском, свирепея с каждой минутой. По его указанию лакеи вытаскивали корзины и ящики, вываливали из них разный убогий скарб, среди которого пестрели яркими пятнами любимые платки и шарфы Доротеи.

Обыск продолжался более часу. Серег нигде не оказалось.

Исследовали пол и потолок фургона, распороли матрацы, упряжь, сумку с овсом, ящик с провизией. Все напрасно. Потом обыскали Кантэна и мальчиков. Горничная графини раздела Доротею, ощупывая на ней каждый шов. Пропажи и тут не нашли.

— А это? — спросил Эстрейхер, показывая на большую корзину, валявшуюся под фургоном.

В ней лежали разные обломки, тряпки и грязная кухонная посуда. Кантэн зашатался. Доротея подскочила к нему и обняла его.

— Бежим, — простонал он.

— Дурак, серег там нет.

— Я мог перепутать.

— Дурак, говорю тебе. В таких вещах не ошибаются.

— Так где же коробочка?

Доротея дернула плечами.

— Ослеп ты, что ли. Посмотри.

— Разве ты ее видишь?

— Да.

— В фургоне?

— Нет.

— Так… где же?

— На земле, под ногами Эстрейхера.

И она указала на повозочку капитана. Ребенок пускал волчок и совсем забыл про остальные игрушки. Повозочка опрокинулась — и все коробочки и крошечные чемоданчики рассыпались по земле. Одним из этих чемоданчиков и была коробочка с печатью, куда Кантэн засунул серьги. Сегодня после обеда капитан стал рыться в разном хламе и решил забрать ее себе как дорогую вещь.