Страна счастливых

      Каждые две минуты на товарную станцию прибывали воздушные поезда с людьми, с машинами и строительными материалами.
      Репродукторы кричали не переставая:
      – Прибывающие на южный аэровокзал должны отправиться немедленно на место катастрофы и приступить к расчистке.
      – Товарная южная станция забита машинами, прибывшими из Донбасса. Населению кварталов, расположенных в этом районе, предлагается доставить машины к месту катастрофы.
      – Центральным районам разгружать прибывающий на городские пристани строительный материал.
      – Всем районам немедленно связаться с главным штабом.
      – Тем, кто не имеет работы, отправиться в промышленное кольцо.
      – Ждите через десять минут новых распоряжений.
      – Ну? - спросила Кира.
      – Я думаю, - сказал Павел, - что нам следует помочь разгружать прибывающие на эту станцию поезда и организовать доставку строительных материалов к месту катастрофы.
      Сложив вещи на перроне и накинув рабочие комбинезоны, они вместе с другими товарищами принялись за работу.
      По бесконечному перрону тянулись длинные, густые вереницы людей, которые набрасывались на поезда, опорожняли их и отбегали в сторону. Бесчисленные подъемные руки кранов сновали в воздухе, заслоняя свет. Лязгали и ворчали дерики и тельферы. Грузовики тремя рядами плыли около пакгаузов, принимая на ходу бочки цемента, железные конструкции, арматурное железо, песок камень, рельсы, бетономешалки, бревна, доски и, нагруженные до верха, мчались полным ходом вниз.
      К полночи поезда перестали прибывать.
      – Все, что ли? - спросили с грузовиков, прибывших за материалами.
      – Подача прекращена. Очевидно, больше не требуется.
      Погрузив вещи на грузовики, Кира и Павел, вместе с остальными товарищами, помчались через город к промышленному кольцу.
      Пробираясь сквозь бесконечные потоки автомобилей, они наблюдали необычайные картины. Они видели бесчисленные палатки, выросшие на площадях, у пристаней и вдоль тротуаров улиц. Но еще более удивительное зрелище представляло место катастрофы. На несколько километров вокруг разрушенного промышленного кольца белели, сливаясь с темным горизонтом, палатки мобилизованных, образуя огромный город с широкими проспектами и улицами, по которым двигались машины и грузовики с материалами.
      Мощные прожекторы, обступив со всех сторон полосу промышленного кольца, освещали развалины фабрик и заводов. Из черных стен вытягивались в небо изогнутые железные балки. Крыши лежали на исковерканных машинах. Все это было залито черной толпой людей, копошащихся, точно муравьи, среди этих развалин. Молча, без криков, люди придвигали машины, устанавливали подъемные краны и с помощью этих верных своих помощников расчищали площадки.
      – Стены до утра не трогать! - кричал репродуктор. - Крыши выбирать и направлять в южный сектор кольца. К зеленым огням. Туда же направлять и машины. Мусор вывозить в северную часть сектора. К бетономешалкам. В сторону двух фиолетовых прожекторов.
      Выбрав место для палатки, Павел и Кира растянули полотно.
      – Теперь давай я помогу тебе установить палатку! - сказал Павел.
      – Как? - возмутилась Кира, - но это же моя палатка.
      – Извини, но мне кажется, ты ее даже и не подумала захватить с собой.
      – Позволь, но ты же две взял на складе.
      – И не подумал даже. Впрочем, я могу ее уступить тебе.
      – Нет, уж, пожалуйста. Без самопожертвования. Мы будем спать в одной палатке. Давай другую кровать.
      – А ты ее взяла?
      – Ну, да?!
      – Прекрасно!
      Быстро установив в палатке походные кровати, они привязали кверху широкий цветной шарф Киры.
      – Теперь наш адрес, - засмеялась Кира, - Харьков, катастрофа, Оранжевый шарф… Пошли.
      Они смешались с толпой работающих.
      В три часа, когда край неба лопнул и сквозь щель вошла темная предрассветная заря, репродукторы выбросили распоряжение:
      – Бросай работу! Сейчас прибывает из Сибири смена… Завтра встать в 10 часов. Спокойной ночи. Спокойной ночи.
      Утомленные работой, Павел и Кира добрались до полотняного города, отыскали свою палатку и, не раздеваясь, бросились на кровати.
      – Ты есть не хочешь?
      – Нет! - ответила Кира. - А ты?…
      – Я заснул бы с куском во рту.
      Помолчав немного, Кира сказала:
      – У меня такое ощущение, как будто я побывала под прессом.
      Павел молчал.
      – Ты уже спишь?
      В ответ раздался могучий храп.

* * *

      Они проснулись одновременно.
      Открыв глаза, Павел с недоумением увидел против себя смеющееся лицо Киры.
      – В чем дело? - пробормотал он, оглядываясь по сторонам, но, вспомнив события вчерашней ночи, засмеялся.
      – Ах, ванну бы сейчас… Горячую.
      – А еще что? - деловито осведомилась Кира.
      – И хороший бифштекс!
      – С кровью или без крови?
      – Лучше, конечно, с кровью!
      – Так… Больше ничего?
      – Этого было бы вполне достаточно.
      – В таком случае вставай! Будем завтракать… Если конечно ты не забыл продукты.
      – Нет! - вскочил Павел, - но я не знаю, куда я их вчера положил.
      Сумку с продуктами нашли под кроватью.
      – Посмотрим теперь, что ты взял!
      Запустив руку в сумку, Кира достала зеленую банку.
      – Горошек! - прочитала она надпись на этикетке. - Прекрасно. Ну, а теперь?
      На свет появилась вторая банка.
      – Еще горошек. Ну, эта банка, пожалуй, лишняя. Посмотрим дальше.
      С этими словами она вытащила третью банку.
      – Опять горошек… Не думаешь ли ты, что я горохоманка какая-нибудь.
      Появилась пятая банка с зеленой этикеткой.
      – Ну, конечно, горошек…
      – Видишь ли, - забормотал смущенный Павел, - я так торопился…
      – Это ясно. Однако, будем терпеливы…
      Она достала из сумки шестую банку с зеленой этикеткой. Укоризненно качая головой, Кира взглянула на Павла и ядовито сказала:
      – Как ты думаешь, - она протянула банку к самому носу Павла, - это зеленое может быть чем-нибудь другим, кроме горошка?
      – А что, - попробовал защищаться Павел, - горошек не так плох, если относиться к нему с некоторым снисхождением.
      – Он не заслуживает снисхождения! - нахмурила брови Кира.
      – Но я охотно закусил бы горошком.
      Кира пожала плечами.
      – Посмотрим дальше… Нет ли в сумке чего-нибудь более съедобного.
      С этими словами она высыпала из сумки целую груду зеленых банок.
      – Я думаю, - взглянула на Павла Кира, - твое желание закусить горошком можно удовлетворять в течение пяти дней.
      – Да он не так ведь уж и плох! - защищался Павел.
      Кира захохотала. Глядя на нее, засмеялся и Павел.
      – Воображаю, как он надоест нам за эти три дня.
      – Хотя бы хлеба взял, - покачала головой Кира. - Впрочем, ладно, горошек, так горошек, - примиряюще сказала она. - Пойдем, посмотрим, что делается на стройке.
      Они вышли из палатки.

* * *

      – Ого! - вскричала Кира, восхищенная развернувшейся картиной. - Пока мы спали, тут целый город выстроили…
      Перед глазами встала грандиозная панорама строительства. Высоко в небо поднимались, вырастая на глазах, бетонные стены. Десятки тысяч машин размахивали железными щупальцами. Огромные маховики бешено крутились во всех углах стройки. Толстые провода свисали всюду гирляндами изоляторов. Несколько десятков дирижаблей качались над стройкой, опустив вниз, стальные тросы. Подъемные краны закрывали небо движущей, густой паутиной.
      Кое-где уже устанавливали машины.
      Дирижабли опускали тросами на площадки, окруженные стенами, турбины, генераторы, цилиндры, котлы, дизеля и другое громоздкое оборудование, затем, выбрав тросы, отплывали в сторону. Другая группа дирижаблей подносила готовые конструкции крыш и опускала их на стены. Тысячи людей тогда облепляли черной живой массой верх здания, волоча за собой кишки пневматических молотков.
      – Сколько сейчас времени? - спросила Кира.
      Павел приложил мембрану к уху.
      – 9 часов и 40 минут.
      – Значит, - вздохнула грустно Кира, - пора познакомиться с питательными свойствами зеленого горошка и отправляться на стройку.

* * *

      Работы предполагалось закончить в пятидневный срок, но прибывшие со всех концов Республики товарищи работали на стройке по 16 часов, и на второй день к вечеру основные сооружения были почти закончены.
      Приказом Совета ста трудовая армия распускалась. Оставшиеся работы было поручено закончить населению Харькова самостоятельно. Но после того, как около ста миллионов человек, вооруженных самыми совершенными машинами, проработали на месте катастрофы два дня, оставалось только одно - застеклить кварталы Харькова, который от сотрясения воздуха, в момент падения метеора, растерял все стекла в рамах домов.
      – А машины? - недоумевала Кира.
      – Машины повезут обратно те, кто их привез!
      – Словом, мы свободны.
      – Да. Руководитель сотни, в которой мы работали, сказал, что обратно можно ехать даже без вещей. Наши палатки и кровати будут взяты воздушными поездами.
      – Я хотела бы сдать в багаж в первую очередь зеленый горошек.
      У Павла что-то попало в глаз, и он усиленно начал протирать его.
      – Ты меня слышишь, Павел?
      – Да, слышу, слышу.
      – Ну, и что же?
      – Ах, ты все о том же…
      – Может быть, мы его возьмем с собой?
      – О-о! - застонал Павел.
      Он видел, как за эти два дня осунулась и побледнела Кира, и чувствовал себя виноватым перед ней. Он прилагал все усилия к тому, чтобы загладить свою вину.
      После того, как трудовая армия была демобилизована, он предложил Кире вернуться обратно в Москву не самолетом, а дирижаблем конечных рейсов, так как на этих дирижаблях, он знал, была прекрасная кухня.
      – Но тогда нам придется тащиться до Москвы не менее, как два-три часа.
      – Неважно! - настаивал Павел.
      – Ты имеешь в виду кухню? - догадалась Кира.
      – Именно…
      – Пожалуй, это идея! - согласилась Кира.
      Некоторое облегчение Павел почувствовал лишь в тот момент, когда они вошли в ресторан воздушного корабля и сели за свободный столик. Стараясь исправить ошибку, Павел сам старательно составил меню обеда, проявив при этом все свои способности.
      – Я не знала, что ты такой привередливый! - удивлялась Кира. - Я считала твою любовь к зеленому горошку неизменной.
      – Ну, ну! - заворчал Павел, - забудем о постигшем нас несчастии.
      Они принялись завтракать, чувствуя, может быть в первый раз, удовольствие процесса насыщения.
 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

      До сессии оставался один день.
      Со всех сторон Страны советов уже прибывали делегаты. Москва за несколько дней превратилась в шумный, оживленный город.
      Широкие проспекты гудели от сигнальных сирен. Толпы народа двигались по тротуарам плотными рядами. В ресторанах с утра до поздней ночи толкались люди. Десятки новых, запасных столовых, буфетов, закусочных и ресторанов открывались через каждые два часа. Начали работать театры. На площадях появились полотна телекинорадиоприемников. По широким лестницам музеев и библиотек вверх и вниз тянулись бесконечными потоками посетители. По вечерам с крыш домов неслись песни. Пели улицы и площади. Пели дома и мостовые.
      Павел бродил среди этих шумных, веселых делегатов, рассеянный и озабоченный. Волнуясь, он ловил на лету отдельные фразы о предстоящих работах сессии, стараясь угадать по настроениям, по еле уловимым интонациям голосов решение о своей работе.
      Обедая, он вмешивался в разговор соседей, ловко направляя беседу в нужном ему направлении, и с биением в сердце прислушивался к тому, что говорят о Звездном клубе.
      Но все его попытки угадать настроение отдельных делегатов неизменно сталкивались с одной и той же фразой:
      – Подождем доклада… Сейчас говорить об этом - преждевременно… Послушаем, что скажет Иванов.
      Он похудел, потерял аппетит, сон его стал беспокойным.
      В последний вечер перед сессией он не мог найти места в этом большом городе. Какая-то неведомая сила гнала его из одного конца Москвы в другой, из театра в сады, из садов в рестораны.
      Не имея возможности убежать от самого себя, от внутренней тревоги, охватившей все его существо, он отыскал Киру и несвязными словами рассказал ей о своем настроении.
      – Измучился за эти дни… Места нигде не могу найти…
      – Попробуй представить худшее… Представь себе, что работать тебе не придется в этом году.
      – Я не могу представить этого. Не могу уже потому, что это было бы неслыханным насилием над личностью. Укажи в нашей истории, в истории социалистического общества, хотя бы один случай, когда бы коллектив вмешался в личную жизнь члена общества… Мы гордимся тем, что способности каждого особенно пышно расцветают в наше время. Мы знаем, что к индивидуальным наклонностям каждого из нас коллектив относится бережно и любовно, и вдруг…
      – Ты забываешь одно, - перебила его Кира, - коллектив не может культивировать того, что может быть для него вредным.
      – Да черт возьми! - не выдержал Павел, - а я-то для кого стараюсь? Я для кого из кожи лезу? Для себя?
      – Тем больше причин для коллектива распоряжаться твоей работой.
      – А я сам?
      Кира с досадой пожала плечами:
      – Ты хочешь противопоставить себя коллективу. Ты считаешь себя самым лучшим и самым умным.
      Павел покраснел.
      – Я не имел таких мыслей. Но я хотел сказать, что при таком порядке вещей мы можем потерять свою индивидуальность!
      – Ты сам не веришь тому, что говоришь. Ты отлично знаешь, что наша система воспитания и отношение коллектива к отдельным членам общества направлены к тому, чтобы помочь каждому выявить себя во всем объеме своих способностей… Вспомни капиталистический мир, где величайшие таланты гибли от голода, и взгляни на наше общество. Будь ты даже самым бездарным маляром, обладав в этой области способностями телевокса, - и тогда, даже в этом случае, если ты почему-либо решишь, что у тебя в груди шевелится талант художника, коллектив сделает все, - чтобы помочь тебе в твоей работе. Лучшие художники возьмут над тобой шефство. Лучшие профессора искусства займутся твоей теоретической подготовкой. Прекрасное ателье будет предоставлено в твое полное распоряжение. Проявляй себя. Работай. Совершенствуйся. А если из тебя ничего не выйдет и если ты всуе возомнишь себя поэтом, - то коллектив не сделает тебе ни одного упрека. Так же бережно и любовно он поставит тебя в иные условия для роста твоего поэтического призвания.
      Индивидуальность? - усмехнулась Кира. - Его угнетают? Ты напоминаешь старого мещанина, который боялся социалистического общества только потому, что его бесцветная личность могла раствориться в коллективе. Он представлял наш коллектив, как стадо животных, как коллектив потертых, стандартных личностей, таких же как сам. Да это было бы страшно. Но разве наш коллектив таков? Точно в бесконечной гамме каждый из нас звучит особенно и неповторимо, но все мы вместе под опытными виртуозными пальцами Экономики соединяемся в гармоническое целое, в прекрасную человеческую симфонию…
      – Ты, кажется, принимаешь меня за выходца из старого Я сам все это знаю.
      – Я не считаю тебя хуже того, что ты есть.
      – Да ведь живой я человек?
      – Волнуйся! Но говорить при этом глупости вовсе не обязательно. Ты даже не знаешь, что решит завтра сессия, а уже авансом сыплешь гром и молнии.
      – Побыла бы ты в моем положении хотя бы две декады…
      – Но, Павел… Ведь это же исключительное положение. Сейчас, когда остро встал вопрос об энергетике, нечего даже и обижаться на коллектив, если он не сочувственно отнесется к твоей работе. И, наконец, решающее-то слово принадлежит тебе. Ты можешь работать, вопреки воле коллектива. В материалах тебе не откажут. Этого бояться нечего.
      – Хорошо. Я буду работать, а на меня станут смотреть, как на волка? Спасибо.
      – Так ты хочешь получить общественную поддержку, игнорируя интересы общества? Я так тебя поняла?
      – Ох, оставь пожалуйста. Я сам не знаю, чего хочу. У меня голова идет кругом.
      – Тогда - прекратим этот разговор.
      – Хорошо! - покорно сказал Павел.
      Они замолчали.

* * *

      На другой день все шестьдесят подъездов дома Совета ста принимали делегатов всех клубов Республики. Гигантские стены розового мрамора поднимались в небо. В огромных стеклах, точно в тихих заливах плескалось солнце. Толпа людей перед домом-гигантом была похожа на полчища муравьев.
      Пневматические лифты-экспрессы безостановочно курсировали между этажами. В стеклянных, залитых солнцем галереях катилась толпа, не останавливаясь ни на одно мгновенье.
      Павел вошел вместе с делегатами в подъезд и поднялся на второй этаж, где находился амфитеатр для гостей, а также для тех, кто был лично заинтересован в решениях сессии по тому или иному вопросу.
      До открытия оставалось десять минут, но зал был почти заполнен.
      Заняв свободное место, Павел поднял голову вверх, к прозрачному куполу дома Совета ста, уходящему в голубую синеву, в которой растворилось стекло крыши, создавая впечатление пустоты. Плывущие над куполом белые облака усиливали это впечатление еще больше.
      Павел посмотрел по сторонам.
      Сверху, почти от самого купола, уступами спускались кольца амфитеатров, заставленные пюпитрами.
      Пюпитры бежали с головокружительной высоты вниз, наступая широкими потоками на середину. И только у самой середины, где на глыбе мрамора стоял изогнутый в подкову огромный стол с массивными креслами сзади, они смыкали свои ряды, охватив глыбу мрамора строгим полукругом.
      Шумная, густая толпа делегатов катилась в проходах, заполняя свободные места перед пюпитрами. Бесчисленное множество усилителей, точно рассыпанные пуговицы, чернели всюду, где только останавливался глаз.
      Прямо перед собой, над глыбой мрамора, Павел увидел спокойного и сильного Владимира Ленина.
      Суровое, с гранитным чертами, лицо Иосифа Сталина бесстрастно поднималось над шумными амфитеатрами.
      Знакомые с детства лица всех борцов за социализм стояли плечо в плечо с вождями партии. Вся задняя стена представляла собою изумительное произведение скульптуры, на этой стене тысячи художников воспроизвели барельефные портреты громадной ленинской партии, положившей начало социалистическому строительству.
      …До открытия сессии оставалась одна минута. Члены Совета ста, один за другим, появлялись на возвышении, обходили стол и усаживались на свои места.
      Вот вынырнул суетливый Коган. Наклонив голову вниз, он тыкался то в одно, то в другое кресло, потом, присев с краю, быстро вскочил и побежал в другой конец стола.
      Вот появился Молибден. Сохраняя свой обычный вид, - высокий и большой, - он, как всегда, прямо держал крупную голову, как всегда, размеренно и бесстрастно прошел мимо стола и опустился в кресло.
      За Молибденом шел Владлен Осипов. Это был маленький, необыкновенно подвижный человек, с глубоким взглядом блестящих странно-голубых, словно прозрачных глаз. За его спиной появился Неон Берг, казавшийся совсем молодым человеком. Под шапкой серебристых седых волос светились глаза, в которых метался лихорадочный огонь. С грустным, сосредоточенным видом просеменил Феликс Родэ.
      Прошел к своему месту высокий, с величественной осанкой, Ларион Федин.
      Подняв перед собой тяжелую могучую руку с тонкими холеными пальцами, медленно двигался старый Андрей Ермаков. И, точно медведь, лохматый и взъерошенный, прокатился перед столом шумный Гамов. Он упал в кресло, сжался в комок и, запустив одну пятерню в голову, другую в бороду, принялся рассматривать делегатов маленькими, колючими глазами.
      Один за другим занимали места члены Совета ста, старые знакомые всей Республики.
      Самое лучшее, самое талантливое, лучшие из лучших, цвет и гордость Страны советов - было представлено здесь, за столом.
      Убеленные сединами, имеющие за плечами крупные заслуги, выдающиеся научные работы, они готовились отчитаться перед Республикой в работе и поделиться мнениями по различного рода экономическим вопросам, по вопросам быта, по вопросам культуры.
      Наступила гулкая тишина.
      Из-за стола поднялся и подошел к микрофону Максим Горев. Его магнетические, словно завораживающие зрачки блеснули под высоким, чистым лбом, затем пропали, утонув под тяжелыми и длинными ресницами.
      Полтора миллиона человек встали и, точно ранее сговорившись, грянули «Интернационал».
      Сессия открылась.
      – Товарищи! - негромко обратился к присутствующим Горев, - сегодня, вопреки традициям, Совет ста решил открыть сессию докладом по энергетическому вопросу.
      Одобрительный гул взлетел под купол.
      – Предоставляю слово Василию Иванову.
      Из-за стола порывисто поднялся юноша лет 19. Этот самый молодой член Совета ста, несмотря на свой возраст, был известен Республике, как гениальнейший теоретик-энергетик. Его имя означало школу. Его работы с почтительностью встречались ученым миром СССР. К его мнению прислушивались. С ним считался весь коллектив. Его гениальность опрокинула традиции. Не имея даже 18 лет, он, вопреки установленному правилу, был выбран членом Совета ста.
      Самым молодым, каких только видел Совет ста в своей среде, был до него Мюнценберг, попавший в Совет, имея за спиной 30 лет и 150 научных работ.
      Юноша занял место Максима Горева.
      Наступила немая тишина. Все глаза устремились на него. Вот тот, который должен был сообщить нечто необыкновенное.
      Василий Иванов окинул зал спокойным взором и, не теряя понапрасну времени, приступил к докладу.
      Он не умел говорить и впервые выступал с такой ответственной речью перед таким собранием. Тем не менее, голос его был чист и звучен, и в нем не было заметно ни малейшей дрожи, когда он заговорил.
      – Товарищи! Я выступаю здесь по поручению Совета ста. Я хочу познакомить вас с той работой, которую мы выполнили коллективно в области планирования дальнейшего развития нашего энергетического хозяйства. Мой доклад таким образом представляет собой суммированные данные коллективной работы Совета ста.
      Он кашлянул, положил на пюпитр листки с цифровыми материалами и продолжал:
      – Я отниму у вас пять минут для небольшой экскурсии в прошлое. После того, как мы воспроизведем в памяти некоторые, весьма интересные цифры, мы с должной внимательностью познакомимся с нашим настоящим. Попробуйте представить себе конец девятнадцатого века с его нарождающимся энергетическим хозяйством…
      В одной из хозяйственных график 1875 года вы легко можете обнаружить, что количество потребляемого каменного угля равнялось в тот год 260 млн. тонн… На этой цифре я попрошу вас задержать свое внимание.
      260 миллионов тонн. Что может вызвать эта цифра, кроме иронической улыбки? Но крошечные 260 миллионов уже в то время вызывали среди ученых страх. Ученые той эпохи с карандашами в руках и с тревогой в сердце подсчитывали… Смешно, товарищи, но они подсчитывали, насколько хватит запасов каменного угля, если промышленность будет «пожирать» такие чудовищные, по тем масштабам, порции. После некоторых подсчетов ученые успокоились. Математические вычисления говорили о том, что запасов угля вполне достаточно на 10 тысяч лет, при чем тут уж принималось во внимание также и постепенное увеличение потребления.
      Теперь перешагнем через 20 лет и познакомимся с системой «постепенного» увеличения. Перед нами 1895 год. В графике расхода угля стоит уже более почтенная цифра. В этом году мировая промышленность потребовала 526 миллионов тонн. Обратите внимание на научность прогнозов в этой области.
      В 1870 году правительственная комиссия, после предостерегающих статей профессора Стенли Джевонса о необходимости экономии в расходовании угля, исчисляла угольные запасы Англии в 147.000 миллионов тонн, что при годовой добыче в 110 миллионов тонн должно было хватить на 1.300 лет. Но уже в 1900 году добыча возросла до 220 миллионов тонн, а срок длительности его запаса упал до 650 лет. В 1913 году добыча возросла до 287 миллионов тонн, а время истощения запасов сократилось до 500 лет.
      Можно ли говорить о тысячелетиях, когда уже в 1920 году мировое потребление угля равнялось одному миллиарду 300 миллионам тонн, возрастая с того времени чуть ли не с геометрической прогрессией.
      Оставив на совести старых ученых серьезность прогнозов о сроках истощения угольных запасов, обратимся к статистике наших дней. Вот цифры, товарищи. За истекший год одной только промышленностью Страны советов потреблено около полутора миллиардов тонн. 24
       24Мировые запасы каменного угля были равны в 1920 г. 5.800.000 миллионов тонн.
      Цифра эта, товарищи, призывает нас к сугубой серьезности. Мы не можем, по примеру ученых девятнадцатого века, надеяться на тысячелетия. И даже на столетия уже не вправе рассчитывать мы. Опустошенный Донбасс, полуопустошенный Кузбасс сигнализируют опасность. Еще более серьезной становится эта проблема, если вы примете во внимание катастрофическое положение с нефтью. Ее запасы - исчерпаны. Нефти уже теперь не хватает. Сейчас мы вынуждены извлекать нефтепродукты из сапропелитов. Что это значит? Это значит, что через год, самое большее через два, нам придется перевести всю промышленность и весь транспорт на уголь и на его продукты. Но так как уголь служит в нашем хозяйстве не только в качестве топлива, то опасность становится совершенно реальной.
      В этом году мощность механических двигателей, потребляющих твердое и жидкое топливо, равняется 700 миллионам лошадиных сил. Иначе говоря, в Стране советов работает на угле и нефти почти в два раза большее число двигателей, работавших в 1930 году во всем мире.
      В ближайшее десятилетие количество механических двигателей, по предварительным подсчетам, должно увеличиться ровно в два раза. Если к нашим запасам топлива придвинется новый рот, обладающий такими же крепкими челюстями, то опустошение угольных бассейнов ускорится ровно в два раза.
      Только на тридцать лет хватит наших топливных запасов и то последнее десятилетие будет питать свои двигатели остатками когда-то мощного Норильского угольного бассейна.
      Только тридцать лет, товарищи, отделяют нас от катастрофы. И мы, присутствующие здесь, в большинстве своем будем свидетелями разорения и промышленного паралича страны.
      Жизнь замрет. От социализма мы в несколько месяцев перейдем к временам каннибализма…
      Сегодняшняя сессия - историческая. Сегодняшний день должен создать мощное движение коллектива против надвигающейся опасности. Эта сессия должна положить конец дальнейшему росту силовых установок, работающих на твердом и жидком топливе. Эта сессия должна положить начало внедрению в промышленность и транспорт новых двигателей, пользующихся солнцем, водой, ветром.
      Страна, весь коллектив обязаны направить все силы к отысканию новых источников энергии. Работы в этой области следует окружить особым вниманием, особой атмосферой. Все излишки ценностей надлежит перебросить на лабораторные изыскания. Каждая новая идея в вопросах энергетики должна обрастать армией исследователей-лаборантов.
      Чего мы можем ожидать и на что мы можем надеяться в этой области? Обратили свои взоры, прежде всего, на могучий источник энергии, на Солнце.
      По подсчетам старого ученого Сванте Аррениуса излучение солнца на земную поверхность составляет 530·10 18больших калорий, что эквивалентно 76.000 миллиардов тонн условного 7.000-калорийного топлива. Если бы мы могли использовать эту солнечную энергию, она обеспечила бы непрерывную работу (в течение круглого года) паровым двигателям суммарной мощности 10.000 миллиардов лошадиных сил. Иначе говоря, это было бы в 15.000 раз больше того количества лошадиных сил, которые выполняют сейчас почти 7/ 8работы нашей Республики, пожирая в виде благодарности твердое и жидкое топливо. Если бы нам удалось запрячь в работу хотя бы тысячную долю излучаемой энергии, - мы могли бы надолго прекратить обсуждение вопросов энергетики. Да и нашим правнукам, пожалуй, не пришлось бы ломать головы по этому поводу. Но вся беда заключается в том, что серьезно заняться превращением солнечной энергии в механическую мы можем только в Туркестане.
      Печально?
      Конечно, товарищи. Но ничего не поделаешь. Приходится считаться с данными. Но более всего печально, наше недостаточное строительство солнечных двигателей в Туркестане. По статистическим данным количество таких двигателей в этой части Республики достигает лишь 1.500 штук, при чем из них 1.300 заняты в сельском хозяйстве. Эти в большинстве своем 100-сильные двигатели приводят в движение паровые машины, которые за 10 часов работы орошают около 400 т. га хлопковых плантаций. И только 200 солнечно-эфирных двигателей, т. е. таких двигателей, в которых вода заменена эфиром, закипающим при более низкой температуре, только, повторяю, 1200 двигателей обслуживают промышленность. А между тем, по моим подсчетам, солнечная энергия, излучаемая на поверхность Туркестана, могла бы (будучи превращена в механическую энергию) приводить в движение всю промышленность СССР. И вот этот самый Туркестан без всякого стыда и совести питается углем и нефтью. Сессия должна сказать:
      – За эти три года Туркестан обязан перевести всю свою промышленность на питание от солнечно-эфирных двигателей. (Бурные аплодисменты).
      Докладчик подошел к другому микрофону и громко сказал:
      – Алло! Алло! Говорит сессия. Туркестану вменяется в обязанность начать перевод промышленности на питание от солнечно-эфирных двигателей.
      Возражения по этому вопросу присылать не позже, как через час. В пятнадцать часов, если не последует нового распоряжения сессии, приступить к организации подготовительных работ.