Кинув прощальные взоры на бронзовую группу, притихшие экскурсанты молча сели в авто:
– Прямо! - скомандовал Павел, - в ворота!
Колонна въехала в Кремль.
– Вон к тому зданию.
Павел показал на восьмиэтажный дом.
– Так… Теперь стоп! Вылезай!
Ребята оставили авто и сгрудились у подъезда музея революции.
* * *
Переходя из одного зала в другой, экскурсанты внимательно слушали объяснения Павла.
– Взгляните сюда. Вот на эти фотографии. Это электростанции, заводы и фабрики, построенные в первую пятилетку. Их не так уж много, как видите вы. Около двух тысяч, не более. Но для того времени такое строительство было труднейшей задачей. Рабочий класс напрягал все усилия, чтобы выполнить пятилетний план, который положил начало строительству социализма. Тяжелое было время. Вредители старались сорвать строительство во всех отраслях промышленности. Капиталисты всех стран делали все для того, чтобы вернуть освободившийся класс в кабалу. Буржуазные газеты ежедневно лили помои на пятилетку, распространяя дикие и невероятные слухи о строительстве. Люди, которые состояли из штанов и утробы, требовали выдать им по мешку муки и по сотне яиц и согласны были на этом считать строительство социализма законченным. Даже в партии находились изменники. Слушая обывателя и вой ущемленной мелкой буржуазии, отдельные члены партии принимали эти вопли за голос народа. Читая в газетах о невыполнении производственной программы на граммофонной фабрике, они твердили о срыве пятилетнего плана. Трудности роста в их глазах превращались в катастрофу. Малодушные люди того времени суетились, проливали слезы о судьбах революции, мешали работать и бороться. А когда партия стала выбрасывать их из своих рядов, они стали клеветать на вождя партии, на Сталина, пытаясь смешать это имя с грязью… Тяжелое было время…
Когда лучшие строили новую жизнь, миллионы гнусных людишек шипели по углам, выдумывали разные мерзости, предсказывали гибель социализма. Ничего не делая, они хотели получать больше тех, кто отдавал революции все. Они обвиняли партию и трудящихся во всем. Если не было дождя, они винили в этом большевиков. Если дожди шли не переставая, они опять и в этом обвиняли большевиков. Они глядели изо всех углов гноящимися глазами на тех, кто твердо вел человечество к прекрасной жизни. Они боялись выступать открыто. Но зато отводили душу в своих углах.
Павел подвел ребят к большой картине.
– Художник изобразил здесь обывателей, справляющих годовщину рождения одного из этих клопов. Вот он сидит, именинник этот, стараясь придать бесцветному лицу величественное выражение. Но из него так и выпирает тупость внутреннего мира. Он сыт. Сейчас он встанет, зажмурит глаза, начнет рассказывать отвратительные анекдоты.
У окна группа обывателей. Они говорят о том, что в этом месяце им дадут меньше масла чем тем, кто работает в шахтах, литейных, в химических цехах, на фабриках и заводах. Они обозлены. Вот старик с фиолетовым носом алкоголика. Он, очевидно, убеждает, что советская власть погибнет, если они не получат по лишнему килограмму масла…
Так, задыхаясь от злобы и собственного ничтожества, жили они в то великое время, старели и умирали, оставляя после себя лишь пожелтевшие фотографии.
Павел кинул брезгливый взгляд на увековеченных обывателей и сказал:
– Кроме этих полуживотных, Страна советов была наводнена в реконструктивный период еще другой породой обывателя. Слюнявыми мечтателями. Эти любили поговорить о будущем социалистическом обществе, хотя в то же время пальцем не пошевелили для того, чтобы помочь рабочему классу строить социализм. Они сидели ожидая, когда с неба посыплются машины, мануфактура, галоши, специалисты…
Рабочий класс проводил план социалистического строительства, а болтуны стояли в стороне, глубокомысленно рассуждали:
«Социализм ли это? Выйдет ли что-нибудь из этого?».
Грязный от черной работы, закопченный дымом горнов, рабочий класс сооружал фундамент социализма, а болтуны спрашивали друг друга:
«Разве это социализм?»
«Грязь! Грубость!» - морщились они. - «Никакой гармонии, никакой красоты».
Когда на рынках кое в чем ощущался недостаток, болтуны ходили с оскорбленным видом и шептали:
«Гибнет революция! Гибнет прекрасная мечта человечества - социалистическое общество»…
Нелегко было строить в то время. Но, как говорит старая пословица, нет худа без добра. В строительной горячке выковывались новые, мужественные люди, ряды их становились еще крепче. Все лучшее из человеческой среды становилось под боевые знамена рабочего класса. В Республике с каждым годом поднимались новые миллионы энтузиастов, беззаветных бойцов за социалистическое переустройство. Даже трудности экономического порядка и те оказались полезными в строительстве. Как это ни странно, но бедность того времени явилась для Страны советов попутным ветром. Благодетельная бедность двинула изобретательство, создала потребность в мудром режиме экономии, толкнула хозяйство на путь могучего расцвета рационализации. Если до момента осуществления пятилетнего плана в Республике валили дубы, чтобы сделать зубочистку, то в период развернутого строительства социализма с пользой для дела употребляли не только ствол дуба, но и листья его, корни, кору и соки. И даже бывшие в употреблении зубочистки находили себе применение, как соответствующее утильсырье.
Первая пятилетка была осуществлена в четыре года. Республика советов превратилась в сильнейшее государство мира.
– Интересно, - спросила девочка, - что же стали говорить обыватели?
– Обыватель получил к тому времени все, что составляло цель его жизни. Они теперь били себя в грудь, называли себя старыми революционерами.
– А я их выгнал бы из Республики! - заявил будущий ученый.
– Ну, они могут благодарить судьбу за то, что ты опоздал родиться! - улыбаясь ответил Павел. - Их оставили в покое.
Да и некогда было возиться с ними. В Стране советов поднималась и вставала в ряды рабочего класса революционная молодежь. Тысячи новых производств образовали новые миллионы пролетариев, новых борцов за социализм. Партия и класс приступили к осуществлению еще более грандиозного плана, к строительству второй пятилетки. Но это строительство уже не было сопряжено с трудностями прежнего порядка, как строительство первой пятилетки. Советы теперь имели мощную индустрию, не дурный по тем временам транспорт, огромный опыт и десятки миллионов людей, которые увязали свои личные интересы с социалистическим строительством.
– А это что такое? - спросила девочка, показывая на ряд книжек сберегательных касс.
– Это книжки… - задумчиво сказал Павел, - гм… гм… Видите ли… Люди получали раньше за работу цветные бумажки и металлические кружочки, которые назывались «деньги». В обмен на эти бумажки и кружочки можно было получать обед, платье, жилье, билет в театр. Однако носить с собою все деньги было неудобно. Деньги можно было потерять или же их могли отнять другие люди, которые сами не хотели работать. Бездельники, или, как их называли раньше, преступники, могли унести деньги и из дома. Могли погибнуть они и при пожаре. Словом, хранить при себе деньги было чрезвычайно неудобно. Люди придумали тогда сберегательные кассы. Каждый человек мог принести в кассу бумажки и кружочки и положить их на хранение. Взамен он получал вот такую книжку, в которой и была указана сумма денег, сданных вкладчиком на хранение. Когда вкладчику были нужны деньги, он шел в сберегательную кассу и брал себе столько, сколько ему было нужно. Кроме того, он получал еще так называемые проценты…
– Знаем, знаем! - закричали ребята.
– Ну, вот… Со временем эти сберкнижки начали превращаться в социалистические карточки.
– Синие? Да?
– Да, синие… Превращенье произошло таким образом. К концу первой пятилетки почти все население имело на руках сберегательные книжки и чеки сберкасс. Имея на руках такую книжку, вкладчик мог производить расплату с коммунальными предприятиями при помощи так называемого безналичного расчета. Не нужно было ходить с деньгами в жакт, на телефонную станцию, в предприятия электроснабжения. Вкладчик посылал распоряжение в сберкассу уплатить тому или иному предприятию такое-то количество денег, и сберкасса немедленно выполняла распоряжение. Впоследствии, когда всю заработную плату стали выдавать через сберкассы, вкладчики начали производить расчет через сберегательные кассы с кооперативами, с театрами, с железными дорогами, с книжными магазинами. Словом, к концу второй пятилетки деньги начали утрачивать свое значение. В 1940 году денежные знаки как старая форма денег были изъяты из обращения вовсе.
Великая денежная реформа, представляя большое удобство для трудящихся, в то же время ударила по карманам тех, кто продолжал заниматься непроизводительным трудом, добывая деньги, как говорили раньше, из воздуха. Новой расчетной реформой такие люди были поставлены в исключительное положение. Не имея права на безналичный расчет, человек терял право на все жизненные блага. Безналичный расчет требовал сберегательной книжки. А сберегательную книжку мог получить только тот, кто занимался общественно-полезным трудом. Скрипя зубами, продавцы воздуха вынуждены были не бездельничать, а работать.
К концу второй пятилетки были сокрушены новой экономикой последние тунеядцы. Рабочий класс поставил этих людей к машинам, заставил их производить ценности, заставил заниматься созидательным трудом. Были окончательно уничтожены остатки класса-паразита, который развивал тогда бешеное сопротивление строительству социализма. В ожесточенной классовой борьбе эти паразиты погибли. Презренье и отвращенье - вот что вызывают они, когда изучаешь историю социализма.
– А социалистические карточки?
– Они, - ответил Павел, - были введены в 1945 году, но почти тотчас же их отменили. (К тому времени в Стране советов в них уже не ощущалось надобности). В этих карточках отмечали количество проработанных часов обязательного труда… Между прочим, интересная подробность… Когда карточки отменили и ввели добровольный труд, - который в то же время является для нас обязательным, - некоторые старики говорили:
«Все ли товарищи будут работать? Будут ли полностью удовлетворены требования на рабочую силу?».
Эти опасения, как вы знаете, оказались несущественными. Ни одно требование не осталось неудовлетворенным. Никому не приходит мысль уклониться от общественно-полезной работы. Быт сделался другим, стали другими люди.
– А почему раньше не любили работать? Это была болезнь? Да?
– Нет. Причиной тому были тяжелые условия работы, скверная антисанитарная обстановка. Кроме того, самый рабочий день тогда равнялся семи и восьми часам.
– В день?
– Семь часов?
– Да. И, между прочим, это был тогда самый короткий рабочий день во всем мире
18.
18К концу второй пятилетки более половины предприятий перешли на 6-часовой рабочий день; третья пятилетка подготовила почву к переходу на 5-часовой рабочий день.
* * *
Переходя из зала в зал, Павел рисовал картины прошлого, знакомил ребят с нравами и обычаями старины, рассказывал о старых городах и людях, отвечая на бесчисленные вопросы.
– Перед вами 1933 год. Год начала грандиознейших работ. К этому времени в индустриальный строй встало свыше двух тысячи новых, оборудованных по последнему слову техники, фабрик и заводов. Сотни старых производств были реконструированы. Десятки мощных электростанций и гидростанций вступили в работу. Сельское хозяйство в основе уже являло социалистический сектор.
Опираясь на социалистическую промышленность и сельское хозяйство, рабочий класс, ведомый коммунистической партией, развернул строительство, равного которому не видел мир.
– Такие стройки, как Магнитогорск, Днепрострой и Турксиб по сравнению с Волго-Доном, Ангаростроем, Волгостроем, с Великим Северным Путем и другими строительствами казались детской забавой.
– Взгляните, сюда! - подвел ребят Павел к большому макету, - перед вами Средне-Волжская область к концу первой пятилетки. Вы можете видеть редкие заводы, редкие города и села, бесплодные пространства выжженой земли и редкие здесь оазисы колхозов и совхозов.
Теперь посмотрите, что стало с этой областью к концу второй пятилетки. Как видите сами, трудно здесь даже говорить о каких бы то ни было сравнениях… Что же произошло?
– Волжская гидростанция? - догадался кто-то.
– Да… Пожалуй, отчасти ты прав, но равным образом повлияли на развитие этого края и горючие сланцы… Несколько слов о Волжской гидростанции… Самой мощный в то время гидростанцией, по праву, считалась самая большая в Европе Днепровская гидростанция в 800 тысяч лошадиных сил. Построенная же Волжская гидростанция имела мощность в два с половиной миллиона лошадиных сил, иначе говоря превосходила Днепровскую более чем в три раза. Причем строительство ее отняло значительно меньше времени, чем строительство Днепростроя. К тому времени строители уже приобрели крупный опыт в этом деле, вокруг строительства выросли кадры, крепко вставшая на ноги индустрия также способствовала ускорению темпов.
Волжская гидростанция вызвала к жизни разработка нефти в Луках, разработки кварцевых песков, алебастра и горючих сланцев.
Вокруг станции поднялась цепь заводов химических удобрений. Каналы оросительной системы потянулись в заволжские засушливые степи, превращая их в плодороднейшие поля зерновых злаков.
Начатая в первую пятилетку, добыча горючего сланца развернулась необычайно быстро.
Общий Сырт, Кашпиро-Сызрань и Ундора-Ульяновск - эти районы с богатейшими в СССР залежами горючего сланца, закипели, точно вода в котле.
Сказочно быстро возникали рудники и с такой же быстротой росли заводы, которые, пользуясь дешевой электрической энергией, превращали сланцы в различные продукты. Из сланца заводы вырабатывали многочисленные сорта масел, нафт, ихтиол, искусственный асфальт, краски, серную кислоту, лаки, удобрения, газ для отопления и десятки других продуктов.
Волжские горючие сланцы и Волжская гидростанция превратили Среднее Поволжье в самый крупный в СССР район химической и строительной промышленности.
Однако, то что мы рассматриваем сейчас, является лишь небольшим куском строительства второй пятилетки.
Более интересные и значительные работы развертываются в то время на севере СССР. И я не ошибусь если скажу, что характерной чертой второго пятилетия является перенесение строительных работ в новые районы, а именно: Сибирь.
Перед вашими глазами железнодорожная магистраль трех океанов. Вы видите железнодорожный путь, соединяющий Северный Ледовитый Океан с Атлантическим через Ленинградский порт, и с Тихим океаном через порт Эйкан. Этот путь связан с сибирским водным путем Обь-Енисей-Байкал-Селанга и с трансибирским воздушным путем.
Работы по разрешению транспортной проблемы Севера были начаты еще в первую пятилетку, но особенно развернулись они во второе пятилетие. Железнодорожное полотно, видные пути и воздушные линии опутали крепкой транспортной сетью новые мощные сырьевые базы, новые энергетические источники.
Сибирь вступила в полосу бурного роста. В короткий срок она догнала европейскую часть СССР, а к концу третьей пятилетки начала уже оспаривать первое место и вскоре превратилась в центр социалистической индустрии.
Взгляните вот на эту карту. Здесь вы можете увидеть, к каким могучим сырьевым базам были подведены объекты новых промышленных строительств и это же вам даст ответ на вопрос: каким образом, в сравнительно короткий срок Сибирь догнала и оставила за собой европейскую часть Союза ССР.
Взгляните на сибирские базы каменного угля. Перед вами Канский угольный бассейн, расположенный всего в 2-километрах от железной дороги между Красноярском и Нижнеудинском. Запасы канского угля превосходят запасы Донбасса. Здесь вот находится Кузбасс, запасы которого в несколько раз превышают запасы угля Англии и Ирландии, вместе взятых. Что же касается Донбасса, так по сравнению с Кузнецким угольным бассейном он выглядит так же, как цыпленок перед коровой.
Но что Кузбасс? Расположенный вот здесь Тунгузский каменноугольный бассейн может, как говорили раньше, заткнуть за пояс 38 Кузбассов.
Вместе же с открытым угольным бассейном в Якутии, запасы сибирских каменных углей являются равными всем угольным запасам мира. Стоит ли говорить о том, что уже на одной только этой сырьевой базе Сибирь могла бы развить мощную промышленность, тем более, что уголь, как топливо, с течением времени перестает играть большую роль, превращаясь постепенно в уголь, как сырье для всевозможнейших, разнообразнейших продуктов, доходящих до 400 названий.
Но кроме угля Сибирь богата золотом, различными минералами, перечислить которые также весьма трудно в виду их обилия. Особенно же богата Сибирь лесом. Из 913 миллионов га лесной площади всего СССР, здесь находится 800 миллионов га. Поэтому вас не должно удивить, что Сибирь за короткий срок стала гегемоном писчебумажной и лесохимической промышленности.
Являясь первым в мире плацдармом источников белого угля, Сибирь естественно заняла также первое место и в энергетическом хозяйстве.
Вот перед вами электрическая сверхмагистраль и электрофицированные сети подъездных путей, перед вами - гигантские промышленные кольца, обслуживающиеся белым углем, перед вами идеально электрофицированная Сибирь. Все это, понятно, явилось результатом рационального использования водной энергии, мощность которой определяется в 70 миллионов лошадиных сил, то есть равна более чем 80 Днепростроям.
А если вы помните, что Днепровская гидростанция выполняет работу 18 миллионов человек, то вам легко высчитать, что сибирские гидростанции заменяют труд одного миллиарда 440 миллионов людей, при работе ежедневно по 8 часов.
Понятно, все эти гидростанции строились не сразу. Не все они были одинаковой мощности. Для того, чтобы вы имели представление о строительстве и значении сибирских гидростанций, я должен остановить ваше внимание на электропервенце Сибири, на Ангарострое.
Павел подвел ребят к большому макету.
– Вот гидростанция, начатая строительством во вторую пятилетку.
– Ангарострой?
– Да, Ангарострой! Этот гигант, оставшийся даже среди наших гигантов далеко не последним, был в свое время чудом строительной техники мира. По своей величине Ангарострой является больше Днепростроя в 12 раз и больше Волгостроя в 4 раза.
Таких гигантских сооружений не было еще в истории человечества. Естественно, что и результаты работы Ангарской гидростанции соответствовали гигантским масштабам.
Вокруг Ангаростроя поднялись тысячи новых заводов. Нетронутые до того времени леса Приангарья создали базу лесохимической промышленности, железные руды бассейна реки Онот, реки Китой, группа курбинских месторождений руд Селенгинского бассейна, ермаковские, долоновские, красноярские и кежемские месторождения магнитного железняка, Ольхонский край, железные кряжи Нерчинска и месторождения редких металлов - марганца, молибдена, вольфрама, хрома и никеля создали базу металлической промышленности.
Алюминиевое производство на Приангарском алуните и каолине начало отвоевывать себе первое место в СССР.
Выросли цинково-свинцовые заводы на нерчинском сырье. Появились медеплавильные заводы. Возникли фабрики искусственного шелка.
Заводы Ангарограда перерабатывали гипс тыретско-балаганского района, кварцы Ольхона, графит Ботугольска, ильчирский асбест, апатиты, хахарейские богхеды.
Угли Черемховского бассейна, благодаря их особенностям, создали мощные производства битума, горючих, осветительных и смазочных масел, парафина, жирных кислот и кетоновых соединений, позволивших организовать лакокрасочную и жировую промышленность.
Вокруг Ангаростроя поднялись химические заводы, машиностроительные, заводы и фабрики по переработке продуктов животноводческого сырья и зерновых культур.
По сибирской магистрали потекли, груженные в Ангарограде, вагоны с минеральными удобрениями, с фанерой, с цирком и свинцом, продуктами бумажного, вискозного, скипидарно-канифольного и спиртового производства, с машинами, с мессонитом и древесной шерстью, с алюминием, никелем, крахмалом, натровой селитрой, с готовой одеждой и обувью, с сотнями и тысячами всевозможных продуктов потребления.
Промышленность заводов, работающих вокруг Ангарской гидростанции на дешевом белом угле, уже на втором году своего существования сделалась в своем объеме равной всей промышленности Германии тридцатых годов.
Так было положено начало великой Сибири, так, под руководством партии, рабочий класс превратил глухую, таежную Сибирь в центр социалистической индустрии.
– А это что? - спрашивали ребята.
Павел спешил объяснить:
– Здесь расположены экспонаты человеческих болезней. Вот он стоит, человек прошлого, окруженный бесчисленными болезнями, которые подтачивают его организм со всех сторон. Туберкулез, рак, язвы, неврастения, тиф, холера, чума, скарлатина, дифтерит и тысячи других болезней вырывали каждый год из рядов трудящихся сотни тысяч человек. Здоровые люди в то время были таким же редким явлением, как теперь больные. Человек рождался с болезнями, с ними жил и вскоре был убиваем ими. Медицина стояла на чрезвычайно низком уровне; возбудители многих болезней были неизвестны ей, паллиативный характер носила и борьба со многими заболеваниями.
Средний возраст человека того времени равнялся 50 годам. Тот же, кто сохранял бодрость до 70 - 80 лет был предметом всеобщего удивления.
Ну, а сейчас - вы это сами знаете прекрасно - 80-летний возраст считается возрастом наступающей старости. Люди теперь живут 100 и до 200 лет. Но и это еще не предел человеческой жизни. Среди нас нередко можно встретить и 150-летних стариков, то есть таких людей, которые родились во времена крепостного права. Несколько эпох пережили они благодаря тому, что разрушение их организмов приостановлено современной медициной.
Болезни побеждены. Сотни всевозможных способов омоложения, как хирургического, так и терапевтического характера, возвращают человеку юность несколько раз в его жизни.
Условия работы и быта теперь не ускоряют изнашивания организма, но всячески укрепляют его. Новые поколения, растущие в особо благоприятных условиях, очевидно, будут жить еще дольше.
– До 200 лет?
– Не знаю… Но судя по тому, что раньше встречались люди в возрасте 150 и даже 170 лет, можно предполагать, что вы достигнете предельного возраста. 200 или 300 лет проживете вы - не знаю. Со временем, вы сами увидите…
Ребята рассмеялись.
– А кто поборол все эти болезни?
– Трудно назвать отдельные имена, - ответил Павел, - трудно сказать, кто именно и что именно сделал в этом направлении для человека. Может быть будет правильно, если я назову двигателем всего Октябрьскую революцию, которая уничтожила буржуазию.
– Разве буржуазия не двигала науку?
– Иначе говоря, вы хотите спросить: разве не развивалась наука при господстве буржуазии? Да! Конечно! Но развивались, главным образом, те отрасли науки, которые помогали капиталистам научно эксплуатировать трудящихся, которые создавали для буржуазии тысячи различных удобств. Наука была лакеем и развивалась только в дозволенном направлении.
После Октября наука стала достоянием масс и эти массы, превратив науку в своего друга и товарища, круто повернули течение научной жизни, переведя ее в новое, широкое русло.
– Это правда, что раньше были люди, которые назывались научными работниками?
– Да это правда… Но вы напрасно смеетесь. Ученость в то время считалась такой же обычной профессией, как напр. профессия плотника.
– Что такое профессия?
– Профессия… гм… ну, как бы это объяснить… Профессия - это умение что-нибудь делать…
Ребята расхохотались.
– Ну, и забавники!…
– Как же можно не уметь делать всего?
– Для вас это. конечно, странно, но в то время считалось большим искусством производить хотя бы предметы широкого потребления. Сейчас, в наш век автоматов, когда на долю человека остались лишь функции весьма упрощенного управления машинами, когда все даже самые сложные предметы изготовляются машиной, конечно, забавно слышать это, но в те годы на фабриках и заводах не было столь развитой техники.
Все необходимое для жизни тогда изготовлялось не машиной, а лишь при некоторой помощи машин. А эти машины были настолько сложны по своим конструкциям, что для управления ими необходимо было учиться долгие годы, но чаще всего кроме знания машины от работника требовалась также известная тренировка и ловкость. Так, например, токарь уже не мог работать на ткацком станке, а ткач не имел представления о работе на токарном станке. Агроном не знал, с какой стороны подойти к линотипу, а наборщик не сумел бы отличить репу от ячменя.
Сейчас профессий нет.
С детства вы привыкаете управлять всеми автоматами всех производств. Но это не отрывает вас и от теоретической подготовки. К двадцати годам вы будете знать больше, чем знали когда-то люди, окончившие пять факультетов. У нас теперь нет рабочих, - в том смысле, как это понималось когда-то, - нет ученых у нас, ибо все мы и рабочие и в то же время ученые.
Правда, в нашем обществе есть особо выдающиеся астрономы, математики, врачи, композиторы, поэты, инженеры. Но это уже не профессия. Это скорее всего увлечение, страсть.
– А профессора и академики Москвы?
– Но разве они не работают вместе со всеми другими в производстве? Разве они не отдают свои пять часов в неделю общественно-полезному труду? Они, правда, живут в Москве по пять, шесть лет и больше, но живут они здесь лишь потому, что именно в Москве сосредоточено все, что крайне необходимо для совершенствования в той или иной области науки.
– А журналисты?
– Журналисты? Увы! У нас нет кадров журналистов. И вы, кажется, уже должны знать, что каждый считающий необходимым напечатать свою статью или фельетон прилагает к тому такое же усилие, которое менее напряжено, чем, предположим, получение обеда. Правда, большинство статей и фельетонов принадлежит постоянно сотрудничающим в газетах, но это вовсе не значит, что газету делают эти люди. Они являются лишь самыми ревностными сотрудниками, которые из любви к газетному делу пишут чаще других.
– А если они уедут в другой город?
– Тогда газеты этого города в первое время уменьшат количество своих полос, но за то в другом городе, если, конечно, переехавшие не перестанут увлекаться журналистикой, количество газетных полос увеличится.
– А редактирование?
– Что касается редактирования, вернее технической части выпуска, так этим делом ведают представители клубов и добровольно и в порядке клубной нагрузки.
– Павел, скажи, что значат эти яркие костюмы?
Стельмах улыбнулся.
– Это графики моды и человеческого каприза. Но для того, чтобы понять сущность выставки экспонатов, вам следует перенестись в ту эпоху, которая хотя и не отстоит от нас на сотни лет, но которая во многом также непонятна для нас, как времена средневековья… В начале второй пятилетки, когда Страна советов начала задыхаться от избытка товаров, значительная часть населения придумала себе тысячи бесполезных занятий, в том числе и вот это, - повел рукою Павел. - Люди с какой-то болезненной страстью одевались в костюмы фантастической расцветки и самых невероятных фасонов. Вначале они копировали костюмы буржуазии, но затем СССР стал законодателем мод во всем мире. Лучшие художники убивали свое время, придумывая новые фасоны. Моды сменялись чуть ли не через час. Люди искали какой-то особенной одежды, которая могла бы соответствовать эпохе и отражать ее. Но со временем почти все поняли одно, что одежда должна быть прежде всего гигиеничной, удобной, не стесняющей движений. Такая одежда осталась по сие время.
– И такой она останется еще сотни лет!
– Ну… этого бы я не сказал, - улыбнулся Павел, - во всяком случае, сейчас уже появляются иные взгляды на одежду! Недавно меня посетил один товарищ, который энергично работает именно в области приспособления одежды к новым требованиям.
– Разве этого кто-нибудь требует?
– Ну, странно, - пожал плечами Павел, - ведь не выдумал же этих требований один человек?!
– А почему бы и нет?
– Да хотя бы потому, что ничего ненужного и неоправданного не может родиться в голове человека, и еще потому, что каждый человек может выражать только смутные мечты других людей. Эту истину вам следовало бы знать.
Экскурсанты перешли в другой зал и на Павла со всех сторон посыпались новые вопросы:
– А это что?
– А тут что такое?
– Ну-ка, посмотри, Павел. Вот так город…
Павел спешил объяснить.
– Вы видите перед собой макет города, который считали самым подходящим для нас, для людей социалистического общества.
Ребята захохотали.
– Не смейтесь! Этот социалистический город люди того времени хотели строить с самыми благими намерениями.
– Но это же карикатура!
– И кроме того, почему такой широкий размах? Смотрите, сколько земли занято под город.
Павел улыбнулся.
– Макет представляет собою город будущего…
– У нас таких уродов нет…
– …типа союза городов. Между прочим, это было самое сильное течение в архитектуре того времени. Наблюдая за жизнью крупных капиталистических городов, советские архитектора полагали, что большое скопление людей в одном пункте противоестественно. Но ничего оригинального ими не было внесено. Они предлагали остановить бешеный рост городов по вертикали, начав стройку по горизонтали.
Перед вами макет такого города. Вот центр. Группа улиц и площадей, застроенная небольшими четырех-пятиэтажными домами. Это уже город. Он соединен с такими же городами трамвайными линиями. Пространство между городами - сады и парки.
– Ай-яй.яй, сколько земли отнимает этот город!?
– Ну, - усмехнулся Павел, - если бы все города были построены так, то нам негде было бы сеять зерно, держать скот, выращивать фрукты. Рост населения как раз и упустили из виду эти антиурбанисты. Впрочем, раньше, когда средний возраст человека равнялся 50 годам, когда умирали от туберкулеза, от рака, от тысячи различных заболеваний, тогда, конечно, мало кто понимал значение слов «рост населения». Отсюда - такие легкомысленные предложения… Пугает ли нас урбанизм?
