Ранневизантийский город (Антиохия в IV веке)

, Либаний вообще крайне редко употребляет термин "?????" и очень часто "??????". Видимо, все это дает известные основания полагать, что в политической борьбе вокруг зрелищ в городе в это время основное участие принимала городская верхушка и связанный с ней люмпен-пролетариат, а не рядовое торгово-ремесленное население города, которое выступало лишь в тех случаях, когда затрагивались его непосредственные интересы. Чаще всего демос выступал в связи с недостатком продовольствия. По-видимому, в этих случаях состав посетителей ипподрома или театра был действительно несколько иным, чем во время обычных представлений и собраний, так как тогда на зрелища стихийно стекалось торгово-ремесленное население города для того, чтобы выразить свое недовольство. Поэтому, описывая такие случаи, Либаний говорит о "демосе", собравшемся на ипподроме.17 Так, он сообщает, что в 384 г., в связи с продовольственными затруднениями в Антиохии, на ипподроме собрался ?????? (Liban., XV, 19). Когда неоднократные выступления на ипподроме не изменили положение, вспыхнуло открытое возмущение. Вновь собравшийся на ипподроме ????? растерзал правителя. Причем в сообщении Либания обращает на себя внимание тот факт, что он был убит не "пришлыми", люмпен-пролетариями, а пятью кузнецами-ремесленниками (??? ??????? ????? XIX, 47).
      Судя по данным Либания, основная масса рядового населения города в первой половине - середине IV в. занимала пассивную позицию по отношению к борьбе группировок знати, не принимала активного участия в их политической борьбе в городе.
      В то же время политические настроения не могли не находить известного идеологического, религиозного оформления. Сложность религиозных противоречий, порожденных сложностью социальных отношений, характерных для переходной эпохи, не всегда достаточно четко уловимая связь религиозных воззрений с политическими настроениями еще не могут служить основанием для того, чтобы отрицать тот факт, что муниципальная, социально-политическая жизнь города была связана с его религиозной жизнью, находила в ней свое отражение. Между тем именно, к такому выводу приходит в своем исследовании П. Пети.18 Однако эта связь все же уловима. Наиболее консервативная часть муниципальной аристократии выступала под знаменем язычества, старой религии. Борясь за сохранение язычества с его многочисленными местными культами, она отстаивала известную самостоятельность, автономию каждого полиса во главе с его курией. Язычество было для этой части муниципальной аристократии выражением протеста против усиливавшейся власти чиновно-бюрократического аппарата, ограничения политических прав курий.19
      В Антиохии известная часть куриалов, в течение всего IV в. активно выступавшая за сохранение язычества, в области политической идеологии придерживалась самой консервативной программы, требуя возврата к старым, додиоклетиановским и доконстантиновским порядкам. Одним из видных идеологов этой части куриалов в Антиохии и был Либаний, знаменитый "laudator temporis acti", гордившийся тем, что о нем говорили, что он "хвалит все прошлое и поносит все настоящее" (II, 17). Цель борьбы Либания - "восстановление прежнего значения курии" (XVIII, 146). К. наиболее консервативным куриалам-язычникам примыкала довольно значительная прослойка языческой интеллигенции и жречества, утрачивавших так же, как и куриалы, свое былое значение в связи с упадком муниципального строя. В союзе с ними выступала и часть старой, родовой сенаторской аристократии.
      Если часть куриалов боролась под знаменем язычества за реставрацию старых порядков в городе, за восстановление главенства курии в его жизни, за укрепление известной автономии города по отношению к центральной власти, то старая сенаторская аристократия добивалась того же в общеимперском масштабе для сената.20 Ее политическим идеалом было сохранение прежнего значения старой сенаторской аристократии и сената в империи, возвращение ей права на исключительное положение у трона императора. Борьба этой части сенаторской аристократии под знаменем язычества была протестом и против усиливающейся автократии императора, и против роста влияния военно-чиновного бюрократического аппарата, происходившего в IV в. в ущерб роли сената и сенаторской аристократии.21 Естественно, что в вопросах политической борьбы в городе и муниципальная аристократия и родовитая сенаторская знать нередко действовали совместно, выступая за сохранение остатков старых республиканских традиций.
      Помимо чисто политических мотивов их объединяла и известная общность материальных интересов. Если для куриалов сохранение их прежнего положения означало сохранение за ними права более самостоятельного распоряжения имуществами города, а их полное подчинение власти чиновного аппарата открывало перед представителями последнего широкие возможности для наживы за счет муниципальной организации, ограбления куриалов, то и для старой сенаторской аристократии, наследственно владевшей огромными имуществами, активное стремление новой военно-чиновной знати обзавестись земельными владениями, частично и за ее счет, хотя и в меньшей мере, также представляло весьма реальную угрозу. Будучи сама не прочь поживиться за счет куриальных и муниципальных имуществ, она основную угрозу своим материальным интересам видела в IV в. со стороны новой военно-чиновной знати; и в противодействии стремлению последней использовать свое положение в чиновно-военной администрации для присвоения части имуществ старой сенаторской аристократии, она поддерживала курию. Правители, которых прежде всего хвалит Либаний за внимание к интересам курии, - обычно представители старой сенаторской аристократии, в отличие от правителей-"волков", "грабителей" и "убийц" из новой чиновной знати, стремившихся любой ценой обогатиться за счет подвластного населения, курии (Liban., XLVI, 42; XLIX, 27; LVI, 12; II, 42). Критика коррупции, произвола, покушений на права "законных собственников", особенно характерных для деятельности новой военно-чиновной знати, стала для старой муниципальной и сенаторской знати одним из важных средств защиты своих материальных, имущественных интересов, одним из средств мобилизации общественного мнения против опасных для их благополучия кругов. Отсюда та крайне резкая критика грабительства и произвола чиновно-военной администрации, а отчасти и императорской власти, которая красной нитью проходит через произведения языческих авторов IV-начала V вв. - Либания, Аммиана Марцеллина, Зосима, Синезия.22 Противопоставление родовитости и связанного с ней наследственного богатства как гарантии более справедливого управления, безродности новой военно-чиновной знати и связанного с ней отсутствия богатства как объективного основания для особого грабительства и произвола представителей новой военно-чиновной знати стало одним из средств борьбы муниципальной и старой сенаторской аристократии против представителей новой военно-чиновной знати, популяризации правителей и чиновников из их собственной среды. Аристократизм с характерным для него презрением к плебейским кругам, ненависть к варварам, высокая эллинская и римская культура, язычество были теми идейно-политическими моментами, которые сплачивали старую сенаторскую и муниципальную аристократию в борьбе против новой, преимущественно плебейской или варварской по своему происхождению, военно-чиновной знати.
      Поздний неоплатонизм наиболее четко выражал настроения этой части господствующего класса. С одной стороны, приверженность к нему выражала их принципиальное неприятие христианства как религии, освящавшей не нравившиеся им политические порядки домината. С другой - морально-философское содержание позднего неоплатонизма с его проповедью мирского аскетизма "давало несомненное удовлетворение людям, терявшим прежнее богатство и желавшим примирить свое достоинство с вынужденной бедностью", т. е. куриалам.23 Для старой же сенаторской аристократии эта сторона неоплатонизма выражала их протест против растущей роскоши императорского двора, ореола недосягаемости, которым окружала себя императорская власть, поднимавшая себя над сенаторским сословием,- и одобрение суровой простоты республиканской эпохи, когда императорская власть больше зависела от сената.
      Однако группа куриалов-язычников в середине IV в. в Антиохии была хотя и довольно влиятельной, но отнюдь не самой многочисленной. Большинство антиохийских куриалов были христианами.24 Переход основной массы куриалов такого крупного центра языческой культуры, как Антиохия, к христианству был показателем их определенного отхода от позиции полной и последовательной защиты интересов муниципальной аристократии. Либаний, например, не был ревностным фанатиком-язычником. В целом к языческой религии, языческим культам он относился довольно равнодушно. Он был политическим язычником, для которого вопрос о язычестве был неразрывно связан с политическими интересами борьбы за сохранение античного полисного строя, положения курии. Языческие культы были неотъемлемым элементом полисного строя, одной из важнейших опор курии, ее власти в городе. Для Либания они важны прежде всего тем, что сохранение старого городского строя "сохранность городов основана на почитании богов" (Liban., XII, 69). Именно это политическое значение язычества и было главной причиной поддержки Либанием языческих культов. Его враждебное отношение к христианству было прежде всего пониманием того, что христианство с его требованием полного общеимперского религиозного единства, исключавшего признание какой-либо религиозно-политической автономии, с его требованием строгого монотеизма, в политическом аспекте освящавшего представление о гражданских обязанностях не как о служении гражданскому коллективу, а как о служении единому монарху, полном подчинении его власти, с его противопоставлением земному полису небесного града божия, а на земле - его прообраза монастыря, - в принципе противоречило всем основам античной полисной политической идеологии, интересам курии, ослабляло ее позиции в борьбе за сохранение устоев полисной организации.
      В IV в., особенно во второй его половине, наиболее ревностными приверженцами язычества выступают уже не столько сами куриалы-язычники, число которых быстро сокращалось, а языческая интеллигенция, которая, будучи свободна от куриальных обязанностей, находилась в несколько более благоприятном положении и поэтому была главным защитником "идеалов" муниципальной аристократии.
      Тяжелое положение куриалов в империи IV в. было одной из причин их массового перехода в христианство. Абсолютное большинство антиохийских куриалов уже в середине IV в. было христианами. Но они примкнули в основном не к арианскому, а к никейскому направлению христианства.
      Никейский символ веры философски более сложный, чем арианский, и более доступный людям, хорошо знакомым с языческой философией, неоплатонизмом, был более приемлем для муниципальной аристократии. Никейское направление в отношениях церкви с императорской властью провозглашало и отстаивало принцип большей независимости церкви от светской, императорской власти, и эта идея в какой-то мере отвечала политическим интересам более склонных к соглашению и политическому компромиссу кругов муниципальной аристократии и старой сенаторской знати. В то же время никейство с его призывами к аскетизму, отказу от светской жизни давало моральное оправдание и для полного ухода от муниципальных обязанностей. Ряды никейского духовенства, как показывают данные Златоуста (MPG, 47; 48), значительно пополнились за счет перехода куриалов в клир и монашество. То, что во второй половине IV в. под знаменем никейского христианства оказалось большинство куриалов, свидетельствовало о глубоком разложении традиционной политической идеологии муниципальной аристократии, распаде социально-политических устоев муниципальной аристократии, ее сложившегося сословного мировоззрения.
      Каждой из групп куриалов соответствовал свой тип "гражданина". Если в лице Либания и людей его лагеря перед нами выступают непримиримые борцы за старые политические традиции муниципальной аристократии, борцы за "восстановление прежнего значения курий", то наиболее распространенному среди куриалов никейскому идеологическому оформлению, по-видимому, и в политическом отношении соответствовал определенный тип куриала, облик которого восстанавливается из материала той критики, которой "непримиримый" Либаний подвергал большинство антиохийских куриалов (XXXV, 6, 10; XI, 28-32). Он ругал их за пассивность к судьбам курии, за примиренчество с ее противниками, за то, что они "не осмеливаются возвысить свой голос в защиту курии", и "угождают" правителю и чиновникам, угодничают перед ними и из гордых своим достоинством "отцов города", "смело отвечавших речам правителей" и отстаивавших "достоинство курии", превращаются в "послушных слуг" административно-чиновного аппарата империи (Liban., XLVIII, 41-42). Основная масса мелкого и среднего достатка куриалов в середине второй половины IV в. уже, по-видимому, принадлежала к этому типу, исключительно ярко отражавшему процесс внутреннего, идейно-политического распада сословия куриалов. Христианство стало их идеологией потому, что они уже изверились в борьбе за свои сословные интересы и покорно тянули лямку муниципальных обязанностей, а христианство как нельзя лучше давало им утешение в их судьбе, и его учение о покорности свой участи целиком оправдывало их полную политическую пассивность. И лишь в том, что они примкнули к никейской форме христианства, проявлялся слабый признак сохранения недовольства своим положением, их робкие пожелания большей свободы для курий.
      Третью религиозно-политическую партию составляла арианская. Арианское учение было более простым по своим догматическим установкам. Если никейский символ единосущия божества в трех ипостасях был понятен людям, хорошо знакомым с неоплатонизмом, то арианский символ единого высшего существа и учение о сыне божьем, как полубоге, было более доступно и понятно широким кругам.25 Особенностью арианства было и то, что его идеологи не выступали активно против идеи подчинения церкви государству. Императорская власть в период борьбы за укрепление системы домината, когда еще довольно значительная часть господствующего класса продолжала сочувствовать республиканским традициям, нашла в арианской церкви более послушное орудие, чем в никейской. Кроме того, арианство не требовало от христиан претворения в жизнь аскетических идеалов. Оно не сочувствовало поэтому и развитию монашеского движения. В противовес строгой аскетической морали никейства, арианские принципы были более простыми, более близкими к нормам обыденной жизни.
      Все эти особенности арианства сложились в результате влияния на его развитие определенных социальных кругов. Арианство не случайно зародилось в восточных провинциях, в Антиохии.26 Оно было более доступно и понятно для большинства населения восточных провинций, его более широких, чем на Западе, демократических кругов. Поэтому арианство получило особенное распространение среди торгово-ремесленного населения, в варварской среде.27 Оно было наиболее приемлемой формой идеологии и для новой военно-чиновной знати, вышедшей из неаристократических кругов, которую не привлекали аскетические идеалы никейства, его призывы к отказу от светской жизни. Поддержка ею политики укрепления императорской власти делало для нее более приемлемым арианство и потому, что оно не выступало против подчинения церкви государству. Кроме того, новая военно-чиновная знать была крайне заинтересована в приобретении земельных имуществ, а арианство с его отрицательным отношением к накоплению богатств в руках церкви было для них удобным направлением, которое не создавало им в лице церкви конкурента в области приобретения земель. Поэтому под знаменем арианства в основном сплотилась новая военно-чиновная знать и богатая торгово-ростовщическая верхушка.28 Естественно, что это религиозно-политическое направление, заинтересованное в укреплении власти чиновно-бюрократического аппарата и ослаблении городского и куриального землевладения, значения курий и муниципальной аристократии, было враждебно куриям.
      Антиохия с ее богатой торгово-ростовщической верхушкой, по существу родина арианства, стала одним из крупнейших его центров в империи.29 Из среды этой верхушки вышли многие идеологи арианства. Показательна, например, биография одного из вождей арианства - Аеция. Сириец, родом из Антиохии, сын воина, он стал ремесленником - золотых дел мастером, увлекся арианством и впоследствии стал одним из крупнейших идеологов крайних ариан-аномеев.30
      Уже с последних лет правления Константина правительство все более отходит от союза с никейством и под знаменем арианства проводит политику дальнейшего укрепления власти чиновно-бюрократического аппарата. Своего апогея эта политика достигает при Констанции - яром приверженце арианства, когда значительно вырос чиновно-административный аппарат, резко возросла роль двора в управлении империей.31 При Констанции масса незнатных чиновников и военных командиров заняла высшие должности, посты правителей провинций (Liban., ХLII, 11). При нем быстро выдвинулись и заняли видные посты в государственном аппарате и при дворе, стали сенаторами многие выходцы из демократических кругов Антиохии, например, сенатор Датиан, который из сторожа в антиохийских банях превратился в ближайшего фаворита императора и патрона Антиохии.32 Захват имуществ "знатных" и "законных собственников" - родовой знати - "теми, на стороне которых сила" - чиновниками, военными командирами, придворными (Amm. Marc., XVI, 12, 13) шел рука об руку с политическим подавлением курий. Правительство не только продолжало конфискации городских имуществ и усиливало власть чиновного аппарата в городах, но и в этих же целях, несмотря на формальные запрещения ухода из курий, по существу сквозь пальцы смотрело на переход куриалов в другие сословия, на государственную службу (Liban., XVIII, 146). За годы правления Констанция число куриалов в Антиохии сократилось в несколько раз. Политическое подавление курий, как показывает деятельность Галла в Антиохии, проводилось весьма решительно. Апогеем борьбы против той части муниципальной аристократии, которая пыталась сохранить политическое значение курий, явился знаменитый скифопольский процесс 359 г., по которому пострадали многие представители родовой муниципальной аристократии Антиохии и поддерживавшей их языческой интеллигенции (Amm. Marc., XXIII, 3, 2).33 Не случайно, характеризуя деятельность Констанция, Либаний писал, что он "на деле был врагом курий", а в результате его правления "курии походили на отощавших старух, одетых в лохмотья, и плакали ограбленные куриалы" (Liban., XVIII, 141).
      Лишь в кратковременное правление Юлиана к власти смогла прийти языческая "партия". Юлиан резко сократил чиновный аппарат, состав двора, пытался поднять значение сената (чем, по словам церковного историка Сократа, "унизил достоинство императорской власти" - НЕ, III, 1) и курий.34 Куриям были возвращены прежние городские и храмовые земли, пополнено число куриалов, несколько облегчено их положение (в частности отменен принудительный и очень крупный по размерам при его предшественниках aurum coronarium - СТ, XII, 13, 1). По словам Либания, Юлиан пытался поднять и политический авторитет курий, "вернул свободу городам" (XVIII, 141). К. Маркс писал о Юлиане: "направление, к которому принадлежал еще император Юлиан, полагало, что можно заставить совершенно исчезнуть дух времени, пролагающий себе путь, - стоит только закрыть глаза, чтобы не видеть его".35 Материал Антиохии, наиболее подробно освещающий как политику Юлиана в отношении античного полисного строя, так и отношение к ней различных слоев городского населения, достаточно отчетливо показывает, что его реставраторская политика была запоздалой попыткой восстановить те политические условия, возрождение которых было уже невозможно. Ни возврат Антиохии ее прежних земель и имуществ, ни существенное пополнение состава ее курии, ни попытка поднять ее политический авторитет не могли укрепить приходивший в упадок античный полисный строй.
      Буржуазные исследователи, рассматривая причины неуспеха политики Юлиана, слишком большое значение придают его религиозной политике, нередко видят главную причину ее провала в недовольстве большинства населения - христиан чрезмерным языческим фанатизмом императора, предопределившим и крах его социальной политики.36 Однако религиозная оболочка лишь оформляла определенные социально-политические отношения. Как известно, политика Юлиана, направленная "на возрождение курий", не встретила в Антиохии ни поддержки со стороны подавляющего большинства куриалов, ни сочувствия среди широких слоев городского населения.37 "Мисопогон" Юлиана и относящиеся к этому времени речи Либания позволяют установить, почему это произошло, показывают, почему политика Юлиана натолкнулась на враждебное отношение антиохийской курии.
      Сословие куриалов, в котором некогда прочную основу единства его интересов составляла мощная прослойка куриалов среднего достатка, к этому времени находилось уже в состоянии глубокого имущественного расслоения и идейно-политического разложения. В курии безраздельно господствовала богатая куриальная верхушка, целиком подчинившая себе массу рядовых куриалов и куриальной бедноты, наживавшаяся и укреплявшая собственное благополучие на упадке муниципальной организации (Liban., XXX, 8). Эти ???????, как их называл Юлиан, расхитили городские земли, возвращенные им городу, обогащались, скупая и спекулируя продовольствием, которое Юлиан доставил в Антиохию для смягчения голода, всячески противодействовали пополнению курии, "опасаясь, как бы не получить, сообщников в лихоимстве или того, чтобы некоторые не оказавшись более ловкими, чем они, не приобрели большее влияние" (Liban., XLVIII, 4, 15; XV, 76; XLIX, 9). Между отдельными группировками куриалов шла ожесточенная борьба за власть и влияние в курии. Связи этих группировок все более выходили за пределы курии. Это уже не были группировки внутри сословия куриалов, боровшиеся друг с другом, но сохранявшие более или менее прочное единство на базе общих интересов и защищавшие интересы курии в целом. Чиновники и военные, крупные местные собственники все более широко использовали эту борьбу между группировками куриалов в своих интересах, принимали в ней активное участие. "Это и сокрушило курию, и из большой сделало ее малой - отсутствие единомыслия, единодушия, общих устремлений, разрозненность, разделение, то, что в одной (курии. - Г. К.) много партий... то, что правитель-наглец имеет избыток панегиристов". Оценивая деятельность представителей куриальной верхушки, Либаний писал, что они "действуют как враги курий" (XLIX, 1, 11; XLVII, 16), постоянно идя в своих корыстных интересах и в ущерб общим интересам курии на сделки с чиновной администрацией, с ее помощью, ведя борьбу со своими противниками в курии. Естественно, что в этих условиях Юлиан уже не мог найти в антиохийской курии сколько-нибудь влиятельной прослойки куриалов, заинтересованных в возрождении курий.
      Не таким, на какое рассчитывал Юлиан, оказалось и рядовое население, "граждане" Антиохии. Политика Юлиана сулила им укрепление власти курии. Но хорошо знакомое с ее деятельностью, рядовое имущее население города уже отнюдь не было убеждено в том, что это принесет какое-либо облегчение его положению, и поэтому оставалось пассивным. Что же касается массы неимущей бедноты, то она уже была достаточно тесно связана с группировками, господствовавшими на зрелищах, где "выражалось мнение" народа, и церковью, и соответственно выступала против Юлиана. Поэтому Юлиану не удалось опереться на "граждан" в борьбе против политики куриальной верхушки и знати Антиохии, борьбе за укрепление полисного строя. Клики театра и ипподрома господствовали в политической жизни города и, заявив, что в Антиохии "больше мимов, чем граждан",38 Юлиан по существу признал поражение своей политики. Таким образом, она не нашла сочувствия даже среди большей части тех кругов, на которые он рассчитывал опереться.
      Естественно, что после смерти Юлиана его реформы были быстро отменены. Вокруг правительства Валента, при котором, по словам Аммиана Марцеллина, "всем заправляли военные командиры и влиятельные при дворе лица" (XXX, 4, 2), сплотилась прежде всего новая военно-чиновная знать, недовольная потерей своих прежних позиций и имуществ, возвращенных куриям. Внутренняя политика Валента носила ярко выраженный "антиюлиановский" характер, была направлена на ликвидацию всех его реформ, укреплявших положение курий.39 Возвращенные им земли были отобраны и переданы прежним владельцам, возвращенные в курии перешедшие в другие сословия куриалы вернулись в них обратно. Время Валента, писал Либаний, "вернуло курии к прежнему (т. е. существовавшему до Юлиана.- Г. К..) положению, скорее к еще более худшему" (XLIX 3). Укрепление власти чиновного аппарата (Liban., XVII 2-304), политическое подавление курий продолжалось с не меньшей активностью, чем при Констанции. Уже в 364 г. Либаний писал: "О, сила курий, уже падающая, которая скоро превратится в призрак" (XVII, 27).
      Эта политика проводилась под знаменем арианства, причем крайнего, с острой антиязыческой и актиникейской направленностью, идейно оформлявшего наступление на круги куриалов - язычников и никейцев. Религиозные гонения лишь подкрепляли общую политику правительства. Иоанн Златоуст показывает тесную связь религиозной политики Валента с гражданской. В период правления Валента в результате "всяческих беззаконий и насилий" в городах (Socr. Schol., НЕ, IV, 17), религиозных гонений знатные никейцы-куриалы покидали курии, уходили в отшельничество и монастыри (MPG, 47, 328). Это движение особенно охватило куриальную молодежь Антиохии, которой политика Валента сулила безрадостные перспективы (MPG, 47, 303-304, 447).
      Политика Валента уже в первые годы его правления вынудила к открытому выступлению языческую "партию", сплотившуюся вокруг узурпатора Прокопия. Куриальные круги составляли его опору.40 В Антиохии ему сочувствовал Либаний и, видимо, некоторая часть куриалов. Некоторые представители муниципальной аристократии города приняли участие в его выступлении или поддерживали его. Однако восстание Прокопия, закончившееся поражением узурпатора, еще раз убедительно продемонстрировало крайнюю политическую слабость куриальных кругов империи, их неспособность более или менее активно защищать свои сословные интересы. Куриальная верхушка Антиохии, как и других городов восточных провинций, не поддержала узурпатора и, благодаря своему господству в куриях, обеспечила их лойяльность по отношению к Валенту в период, когда узурпатор двигался в восточные провинции. Восстание Прокопия было по существу последним крупным выступлением куриальных кругов империи, языческой "партии" против политики правительства. Оно свидетельствует о том, что уже в 60-е годы IV в. сословие куриалов, муниципальная аристократия городов окончательно утратила значение самостоятельной политической силы в жизни империи. Валент воспользовался подавлением восстания для наступления на остатки языческой партии, на сторонников сохранения известной самостоятельности курий. Последовавшие за ним репрессии затронули и муниципальные круги Антиохии. В 70-е годы политическое подавление курий, всевластие чиновного аппарата, совершенно не считавшегося ни с куриями, ни с прежним достоинством куриалов, выступает особенно ярко. Именно в эти годы получает широкое распространение практика телесных наказаний куриалов за невыполнение муниципальных повинностей, распоряжений чиновной администрации (Liban., XXXII, 32; XXVIII, 21).
      Последним ударом, нанесенным языческой "партии", был процесс нотария Феодора, обвиненного в 371 г. в гаданиях против Валента, повлекший за собой широкие репрессии против языческой знати и интеллигенции, особенно сильные в Антиохии, где в это время находился сам Валент (Amm. Marc., XXIX, 1, 5 сл.; Liban., ?, 171-179). Они продолжались непрерывно, то ослабевая, то вновь усиливаясь до 378 г. и сопровождались казнями и конфискациями имущества.41
      За годы правления Валента крупные земельные собственники, особенно новая военно-чиновная знать, не только восстановили свои прежние позиции, вернули отнятые у них городские земли, но и получили исключительные права аренды городских земельных имуществ, обогатились за счет куриалов. Муниципальные земли в своей большей части перешли в их руки. Мешавшее достижению этих целей политическое значение курий в жизни города было окончательно подорвано.
      К концу правления Валента уже сложившаяся к этому времени новая военно-чиновная знать в основном удовлетворила свою жажду к приобретению земельных имуществ. Поэтому она не так активно, как раньше, покушалась и на земли старой сенаторской аристократии, которая к этому времени окончательно утратила надежду на сохранение некоторых республиканских традиций, прежнего значения сената. Безраздельно господствовавшие в куриях и по существу превратившиеся в крупных собственников principales также добились от правительства ряда привилегий, официально закреплявших их господствующее положение в куриях, поднимавших их над основной массой рядовых куриалов и сближавших их по юридическому положению с основной массой honorati и potentes. Правительство Валента еще в период восстания Прокопия стало на путь укрепления привилегированного положения в куриях principales (CT, XII, 1, 85, 126-127 comitiva tertii ordinis, 128; IX, 35, 6 и др.).42
      Так стало намечаться смягчение противоречий между этими группами господствующего класса. Все· это не могло не привести и к стиранию религиозных противоречий. Начинается сближение религиозных партий. Среди ариан уже к концу правления Валента усиливается примиренческое крыло, готовое пойти на сближение с никейцами, к которым к этому времени принадлежала значительная часть старой сенаторской аристократии и куриальной верхушки, все более отходивших от язычества. Восстановление известного религиозного единства было ускорено внешнеполитическими обстоятельствами - готской опасностью. В 381 г. на Константинопольском соборе было достигнуто религиозное примирение на базе признания господства никейства, признания его государственной религией (CT, XVI, 1, 2).43 И хотя известные противоречия между арианами и никейцами сохранились и борьба этих течений продолжалась еще довольно длительное время, но теперь она пошла на убыль, арианство постепенно сходило со сцены. В конце IV-начале V вв. старая родовая сенаторская аристократия и новая служилая знать окончательно сближаются, сливаясь в более или менее единую служилую аристократию, сплоченную вокруг императорской власти.44